Страница:
– Гляди в овраг, а я по сторонам глядеть буду, – сказал Василий отроку.
Извиваясь змеей, овраг выходил на широкую луговину, протянувшуюся до соснового бора, раскинувшегося невдалеке на пологих холмах. В низине шелестел метелками высокий тростник.
Василий замедлил бег коня.
– Как мыслишь, братец, куда оборотень подался – в болото или в лес? – спросил он у мальца.
Отрок ответил по-взрослому:
– Верное дело, к лесу. Он ведь волк, а не кабан.
– Ну, тогда ему от нас не уйти! – произнес Василий, переводя жеребца в галоп.
До бора оставалось с полверсты, когда отрок узрел своими зоркими глазами что-то белое на пожухлой траве. Это был женский платок.
– Млавин плат! – воскликнул малец.
В сердце Василия затрепетала жестокая радость – недалеко уже оборотень, по верному следу они идут!
«Пособи, Господи, – мысленно взмолился Василий, – не дай чудищу затеряться в чаще леса!»
Вот и опушка бора, запахло густым сосновым духом.
Саврасый несколько раз споткнулся об выступающие из земли корневища деревьев.
Под широкими кронами могучих сосен день будто померк, враз погасли его краски. Бурые и желтоватые стволы рябили в глазах у Василия. Он наугад направлял коня вперед, нетерпеливо шепча отроку, сидевшему перед ним возле луки седла:
– Гляди, братец! Гляди! Тут он где-то… Где-то тут!..
Вдруг из глубины леса донесся девичий крик, короткий и жалобный. Он оборвался на самой высокой ноте, словно кто-то зажал несчастной рот ладонью.
Василий резко повернул коня на этот звук, отголосок которого несколько кратких мгновений еще витал в безмолвии леса.
Бор становился мрачнее и гуще; заросли дикой малины цеплялись за ноги саврасого, попадались поваленные трухлявые деревья. На одном из них Василий увидел нитку красных бус, приняв ее сначала за капли свежей крови. Василий нагнулся с седла и подобрал бусы.
– Млавины… – промолвил отрок.
Василий слегка ударил его пальцем по губам.
– Тс-с, братец! – прошептал Василий отроку на ухо. И знаком велел ему спешиться.
Наложив стрелу на тетиву лука, Василий дальше двинулся пешком. Отрок шел следом, ведя коня в поводу.
Прошли они так недолго.
Заметив впереди между деревьями какое-то движение, Василий махнул рукой отроку, мол, стой, где стоишь! Сам же стал подкрадываться от дерева к дереву, от коряги к коряге…
Взору его открылась маленькая лужайка, поросшая густым мхом. На этом мягком лесном ковре лежала девушка лет шестнадцати с завязанными глазами и ртом, со связанными за спиной руками. Ее пушистые русые косы были растрепаны. Над связанной девушкой возвышался ОН – широкоплечий детина с волчьей головой. На нем был полушубок из волчьей шкуры и меховые штаны, на ногах кожаные поршни. Руки у оборотня были самые обыкновенные, человеческие.
Оборотень держал в правой руке нож, которым вспарывал платье на своей жертве. Рядом валялась разрезанная на куски девичья овчинная шубейка, можно было узнать оставшиеся от нее рукава и воротник.
Василий слышал, как трещит льняная ткань под ножом. Слышал он и хриплое дыхание оборотня. Страх холодной струйкой стал просачиваться в его сердце. Вот оно – чудовище! Не сказочное – настоящее! Попробуй, возьми его живым!
Чувствуя, что ладони начинают потеть, Василий решил сначала ранить оборотня, а потом попытаться связать его или оглушить кулаком.
Прицелившись в ногу, Василий пустил стрелу.
Со столь близкого расстояния стрела насквозь пробила оборотню бедро, войдя в него по самое оперение.
Оборотень завопил от боли. Обрубив у стрелы наконечник, он выдернул окровавленное древко из сквозной раны. В этот миг перед ним предстал Василий, на тетиве его лука лежала другая стрела.
Оборотень громко выругался человеческим голосом, чем несказанно изумил Василия. Схватив девушку за косы, оборотень поставил ее на ноги, прикрываясь ею, как щитом.
– Брось нож, а иначе… – угрожающе произнес Василий.
Но оборотень перебил его, выкрикнув диким голосом:
– Лук на землю или ей не жить! – Острие ножа уперлось девушке в горло. – Ну! Живо!
Оборотень явно нервничал. Он, вне всякого сомнения, боялся Василия!
Раздумывать было некогда. Василий резко спустил тетиву…
Стрела, пущенная уверенной рукой, пробила чудовищу горло, пригвоздив его к сосне. Нож выпал из его страшной руки, не причинив девушке вреда. Сама девушка свалилась наземь. Бросившийся к ней Василий не успел ее подхватить.
Избавленная от пут и повязок на лице, она по-прежнему не приходила в себя. Василий, не на шутку встревожившись, приложился ухом к ее обнаженной груди. Сердце девушки билось.
«Натерпелась, сердешная!» – подумал Василий, накрывая полунагое девичье тело своим теплым кафтаном.
Крикнув несколько раз зычным голосом в ту сторону, где он оставил отрока с конем, Василий подошел к пригвожденному к дереву оборотню. Чудовище не подавало признаков жизни.
«Как ловко я его уделал!» – ухмыльнулся Василий и выдернул стрелу из убитого оборотня.
Мертвец рухнул к ногам Василия. Из его чрева вылетел не то хрип, не то слабый стон.
Наклонившись, Василий слегка ударил оборотня по оскаленной морде. Морда съехала набок. Из-под нее выбилась черная борода. Догадка, мелькнувшая в голове у Василия, подтвердилась, когда он рванул посильнее волчью морду на себя. Личина осталась у него в руках, а под нею оказалось… обыкновенное чернобородое лицо!
Вглядевшись в мертвые распахнутые глаза, Василий узнал в мертвеце Оверьяна, брата боярина Твердилы.
«Вот так сумасшедший! – думал пораженный Василий. – Человек, а зверствовал хуже зверя лютого. Ну, держись, Твердило, теперь твой черед!»
По эту сторону Ильменского озера почти все пахотные земли и лесные угодья принадлежали боярину Твердиле. И, как бельмо на глазу, вклинивались во владения Твердилы поля и пастбища вольных землепашцев из села Гусельково. Уже многие годы не отступаются гусельчане от своей вольности, не желают идти в кабалу ни к боярским тиунам, ни к монастырю. Силой отнять земли у вольной общины ни монастырь, ни боярин не могут по закону, оставалось только козни строить.
Монастырская братия раструбила на всю округу, что грешат вольные смерды напропалую. Младенцев крестят не всех, не желая платить за это определенную плату, скоромное в пост едят, гаданья бесовские устраивают у реки, волхованием занимаются. Но ежели разобраться, то в какой деревне ныне не без этого?
Поэтому боярин Твердило стал действовать хитрее и коварнее. Брата своего он излечил от помешательства, но держал это в тайне. Наряжал его оборотнем и напускал на деревни, что вокруг Гуселькова. Макеевка пострадала от оборотня, держал он в страхе Боровую, Подсечную и Волошин погост. Люди видели оборотня и в Пехтах, и в Крутом Яру… Только Гусельково обходил оборотень стороной.
И невзлюбили зависимые смерды вольных землепашцев, будто и впрямь с нечистой силой те были связаны.
А Твердило знай посмеивается втихомолку! Ждет, когда его смерды в помутнении гнева нападут на вольное село и подпалят его со всех четырех сторон.
Задумка, полагал Твердило, была верной, а то, что грех тяжкий на душу ему ложится, ну так первый человек – Адам – греха не миновал, и последний из людей этого не минует. И такую верную задумку испортил Оверьян-недоумок!
Однажды поутру заявился в усадьбу к брату прямо в обличье оборотня! Псы цепные так лаем и зашлись. Сторож от страха в курятник залез, всех кур переполошил. Челядинка, открывшая дверь «оборотню», завизжала как резаная – и по лестнице бегом на второй ярус терема.
Твердило в одном исподнем из спальни выскочил, схватил Оверьяна за руку и в дальнюю светелку утащил. А там уж дал волю своему гневу! И так и эдак обругал он своего братца, сравнил его и с пнем трухлявым, и с котлом железным, и с гусаком безмозглым! Тот хоть бы что! Сидит на стуле, головой из стороны в сторону качает и ни слова в ответ.
– Ты сдурел, что ли?! Чего эдак-то заявился! Забыл мои предостереги! Недоумок проклятый! – тряс Твердило брата за плечо. – Язык сглотил, что ли? Отвечай, дурень!
«Дурень» в ответ ни гу-гу, лишь головой в волчьей личине кивает.
– Да ты не пьян ли? – пуще прежнего рассердился боярин.
Твердило сдернул с головы брата колпак в виде волчьей маски. А сдернув, испуганно попятился – вместо Оверьяна перед ним сидел Василий, и холодная усмешка играла у него на устах.
– Здрав будь, боярин, – негромко произнес Василий. – Как видишь, и я решил в ряженых поиграть. Да ты сядь, не трясись.
У Твердилы руки ходили ходуном, отвисшая нижняя челюсть никак не вставала на место. Он пятился бы и дальше, но наткнулся на скамью у окна и сел. Волчья голова выпала из его дрожащих рук.
– Где брат мой? – пролепетал боярин.
– Душа его ныне далеко, а тело недалече отсюда, – ответил Василий. – Поплатился жизнью Оверьян за гнусности свои! И ты поплатишься, боярин. Затем я и пришел к тебе.
– Васенька, не губи! – простонал Твердило, становясь на колени. – По гроб жизни Бога за тебя молить стану. В долгу не останусь, Васенька! Отвалю серебра, сколько пожелаешь, и мехов, и камней самоцветных… Не губи!
– Вспомни, боярин, о душах христианских, загубленных твоим братом с твоего ведома, – зло проговорил Василий.
– Отмолю, Вася! Отстрадаю! Щедро пожертвую на упокоение душ невинно убиенных. Покаюсь! На хлебе и воде сидеть буду! – лепетал Твердило и на четвереньках полз к Василию.
Дальнейшее произошло быстро, почти молниеносно.
Твердило, делая вид, что хочет поцеловать ноги Василию, опрокинул его на пол вместе со стулом. Сам навалился сверху и вцепился руками Василию в горло, накрепко вцепился, не оторвешь. Зашумело в голове у Василия, красные круги поплыли у него перед глазами. Кое-как дотянулся он до ножа засапожного и всадил в живот Твердиле по самую рукоятку. Тот обмяк и со стоном повалился набок. Василий приподнялся и, не раздумывая, вторым ударом ножа добил боярина. Потом отдышался, вытер нож об исподнюю рубаху убитого Твердилы и как пришел, так и ушел с волчьей маской на лице.
Друзья-побратимы дожидались Василия в лесу в полуверсте от боярской усадьбы. Ими была вырыта могила, на дне которой лежал мертвый Твердилин брат, завернутый в рогожу.
– Чего один? – обратился к Василию Фома. – Я думал, ты сюда Твердилу приведешь. Здесь бы и судили его своим судом. Вместе с Оверьяном и погребли бы.
– И впрямь, Вася, почто не привел Твердилу сюда? – спросил Потаня. – Ведь собирался привести…
– Убить мне пришлось Твердилу, – стаскивая с себя волчий полушубок, угрюмо ответил Василий. – Так уж вышло, други. Не серчайте.
– Ладно, чего там! – махнул рукой Костя Новоторженин. – Давайте зарывать этого.
Могилу Оверьяна забросали мерзлой землей, сверху насыпали небольшой холмик и вбили осиновый кол. На всякий случай.
– Конец оборотню, – удовлетворенно проговорил Домаш, отряхивая ладони.
– Теперь прославимся, коль не расскажем истину, – промолвил Фома.
– Прославимся, нет ли, но на том свете нам это зачтется, – задумчиво произнес Потаня.
Порешили молодцы не открывать всей правды, дабы не возбуждать злобу против себя друзей и родственников убитых ими братьев-злодеев. Пусть люди думают, что одного оборотня они убили, а другой оборотень, возможно, в отместку убил боярина Твердилу.
Глава третья. По следам великана
Извиваясь змеей, овраг выходил на широкую луговину, протянувшуюся до соснового бора, раскинувшегося невдалеке на пологих холмах. В низине шелестел метелками высокий тростник.
Василий замедлил бег коня.
– Как мыслишь, братец, куда оборотень подался – в болото или в лес? – спросил он у мальца.
Отрок ответил по-взрослому:
– Верное дело, к лесу. Он ведь волк, а не кабан.
– Ну, тогда ему от нас не уйти! – произнес Василий, переводя жеребца в галоп.
До бора оставалось с полверсты, когда отрок узрел своими зоркими глазами что-то белое на пожухлой траве. Это был женский платок.
– Млавин плат! – воскликнул малец.
В сердце Василия затрепетала жестокая радость – недалеко уже оборотень, по верному следу они идут!
«Пособи, Господи, – мысленно взмолился Василий, – не дай чудищу затеряться в чаще леса!»
Вот и опушка бора, запахло густым сосновым духом.
Саврасый несколько раз споткнулся об выступающие из земли корневища деревьев.
Под широкими кронами могучих сосен день будто померк, враз погасли его краски. Бурые и желтоватые стволы рябили в глазах у Василия. Он наугад направлял коня вперед, нетерпеливо шепча отроку, сидевшему перед ним возле луки седла:
– Гляди, братец! Гляди! Тут он где-то… Где-то тут!..
Вдруг из глубины леса донесся девичий крик, короткий и жалобный. Он оборвался на самой высокой ноте, словно кто-то зажал несчастной рот ладонью.
Василий резко повернул коня на этот звук, отголосок которого несколько кратких мгновений еще витал в безмолвии леса.
Бор становился мрачнее и гуще; заросли дикой малины цеплялись за ноги саврасого, попадались поваленные трухлявые деревья. На одном из них Василий увидел нитку красных бус, приняв ее сначала за капли свежей крови. Василий нагнулся с седла и подобрал бусы.
– Млавины… – промолвил отрок.
Василий слегка ударил его пальцем по губам.
– Тс-с, братец! – прошептал Василий отроку на ухо. И знаком велел ему спешиться.
Наложив стрелу на тетиву лука, Василий дальше двинулся пешком. Отрок шел следом, ведя коня в поводу.
Прошли они так недолго.
Заметив впереди между деревьями какое-то движение, Василий махнул рукой отроку, мол, стой, где стоишь! Сам же стал подкрадываться от дерева к дереву, от коряги к коряге…
Взору его открылась маленькая лужайка, поросшая густым мхом. На этом мягком лесном ковре лежала девушка лет шестнадцати с завязанными глазами и ртом, со связанными за спиной руками. Ее пушистые русые косы были растрепаны. Над связанной девушкой возвышался ОН – широкоплечий детина с волчьей головой. На нем был полушубок из волчьей шкуры и меховые штаны, на ногах кожаные поршни. Руки у оборотня были самые обыкновенные, человеческие.
Оборотень держал в правой руке нож, которым вспарывал платье на своей жертве. Рядом валялась разрезанная на куски девичья овчинная шубейка, можно было узнать оставшиеся от нее рукава и воротник.
Василий слышал, как трещит льняная ткань под ножом. Слышал он и хриплое дыхание оборотня. Страх холодной струйкой стал просачиваться в его сердце. Вот оно – чудовище! Не сказочное – настоящее! Попробуй, возьми его живым!
Чувствуя, что ладони начинают потеть, Василий решил сначала ранить оборотня, а потом попытаться связать его или оглушить кулаком.
Прицелившись в ногу, Василий пустил стрелу.
Со столь близкого расстояния стрела насквозь пробила оборотню бедро, войдя в него по самое оперение.
Оборотень завопил от боли. Обрубив у стрелы наконечник, он выдернул окровавленное древко из сквозной раны. В этот миг перед ним предстал Василий, на тетиве его лука лежала другая стрела.
Оборотень громко выругался человеческим голосом, чем несказанно изумил Василия. Схватив девушку за косы, оборотень поставил ее на ноги, прикрываясь ею, как щитом.
– Брось нож, а иначе… – угрожающе произнес Василий.
Но оборотень перебил его, выкрикнув диким голосом:
– Лук на землю или ей не жить! – Острие ножа уперлось девушке в горло. – Ну! Живо!
Оборотень явно нервничал. Он, вне всякого сомнения, боялся Василия!
Раздумывать было некогда. Василий резко спустил тетиву…
Стрела, пущенная уверенной рукой, пробила чудовищу горло, пригвоздив его к сосне. Нож выпал из его страшной руки, не причинив девушке вреда. Сама девушка свалилась наземь. Бросившийся к ней Василий не успел ее подхватить.
Избавленная от пут и повязок на лице, она по-прежнему не приходила в себя. Василий, не на шутку встревожившись, приложился ухом к ее обнаженной груди. Сердце девушки билось.
«Натерпелась, сердешная!» – подумал Василий, накрывая полунагое девичье тело своим теплым кафтаном.
Крикнув несколько раз зычным голосом в ту сторону, где он оставил отрока с конем, Василий подошел к пригвожденному к дереву оборотню. Чудовище не подавало признаков жизни.
«Как ловко я его уделал!» – ухмыльнулся Василий и выдернул стрелу из убитого оборотня.
Мертвец рухнул к ногам Василия. Из его чрева вылетел не то хрип, не то слабый стон.
Наклонившись, Василий слегка ударил оборотня по оскаленной морде. Морда съехала набок. Из-под нее выбилась черная борода. Догадка, мелькнувшая в голове у Василия, подтвердилась, когда он рванул посильнее волчью морду на себя. Личина осталась у него в руках, а под нею оказалось… обыкновенное чернобородое лицо!
Вглядевшись в мертвые распахнутые глаза, Василий узнал в мертвеце Оверьяна, брата боярина Твердилы.
«Вот так сумасшедший! – думал пораженный Василий. – Человек, а зверствовал хуже зверя лютого. Ну, держись, Твердило, теперь твой черед!»
* * *
Усадьба боярина Твердилы Олексича стояла на перепутье. Одна дорога мимо нее шла к реке Мсте и дальше в Суздальскую землю, другая поворачивала к реке Ловать и вела через леса до самого Пскова.По эту сторону Ильменского озера почти все пахотные земли и лесные угодья принадлежали боярину Твердиле. И, как бельмо на глазу, вклинивались во владения Твердилы поля и пастбища вольных землепашцев из села Гусельково. Уже многие годы не отступаются гусельчане от своей вольности, не желают идти в кабалу ни к боярским тиунам, ни к монастырю. Силой отнять земли у вольной общины ни монастырь, ни боярин не могут по закону, оставалось только козни строить.
Монастырская братия раструбила на всю округу, что грешат вольные смерды напропалую. Младенцев крестят не всех, не желая платить за это определенную плату, скоромное в пост едят, гаданья бесовские устраивают у реки, волхованием занимаются. Но ежели разобраться, то в какой деревне ныне не без этого?
Поэтому боярин Твердило стал действовать хитрее и коварнее. Брата своего он излечил от помешательства, но держал это в тайне. Наряжал его оборотнем и напускал на деревни, что вокруг Гуселькова. Макеевка пострадала от оборотня, держал он в страхе Боровую, Подсечную и Волошин погост. Люди видели оборотня и в Пехтах, и в Крутом Яру… Только Гусельково обходил оборотень стороной.
И невзлюбили зависимые смерды вольных землепашцев, будто и впрямь с нечистой силой те были связаны.
А Твердило знай посмеивается втихомолку! Ждет, когда его смерды в помутнении гнева нападут на вольное село и подпалят его со всех четырех сторон.
Задумка, полагал Твердило, была верной, а то, что грех тяжкий на душу ему ложится, ну так первый человек – Адам – греха не миновал, и последний из людей этого не минует. И такую верную задумку испортил Оверьян-недоумок!
Однажды поутру заявился в усадьбу к брату прямо в обличье оборотня! Псы цепные так лаем и зашлись. Сторож от страха в курятник залез, всех кур переполошил. Челядинка, открывшая дверь «оборотню», завизжала как резаная – и по лестнице бегом на второй ярус терема.
Твердило в одном исподнем из спальни выскочил, схватил Оверьяна за руку и в дальнюю светелку утащил. А там уж дал волю своему гневу! И так и эдак обругал он своего братца, сравнил его и с пнем трухлявым, и с котлом железным, и с гусаком безмозглым! Тот хоть бы что! Сидит на стуле, головой из стороны в сторону качает и ни слова в ответ.
– Ты сдурел, что ли?! Чего эдак-то заявился! Забыл мои предостереги! Недоумок проклятый! – тряс Твердило брата за плечо. – Язык сглотил, что ли? Отвечай, дурень!
«Дурень» в ответ ни гу-гу, лишь головой в волчьей личине кивает.
– Да ты не пьян ли? – пуще прежнего рассердился боярин.
Твердило сдернул с головы брата колпак в виде волчьей маски. А сдернув, испуганно попятился – вместо Оверьяна перед ним сидел Василий, и холодная усмешка играла у него на устах.
– Здрав будь, боярин, – негромко произнес Василий. – Как видишь, и я решил в ряженых поиграть. Да ты сядь, не трясись.
У Твердилы руки ходили ходуном, отвисшая нижняя челюсть никак не вставала на место. Он пятился бы и дальше, но наткнулся на скамью у окна и сел. Волчья голова выпала из его дрожащих рук.
– Где брат мой? – пролепетал боярин.
– Душа его ныне далеко, а тело недалече отсюда, – ответил Василий. – Поплатился жизнью Оверьян за гнусности свои! И ты поплатишься, боярин. Затем я и пришел к тебе.
– Васенька, не губи! – простонал Твердило, становясь на колени. – По гроб жизни Бога за тебя молить стану. В долгу не останусь, Васенька! Отвалю серебра, сколько пожелаешь, и мехов, и камней самоцветных… Не губи!
– Вспомни, боярин, о душах христианских, загубленных твоим братом с твоего ведома, – зло проговорил Василий.
– Отмолю, Вася! Отстрадаю! Щедро пожертвую на упокоение душ невинно убиенных. Покаюсь! На хлебе и воде сидеть буду! – лепетал Твердило и на четвереньках полз к Василию.
Дальнейшее произошло быстро, почти молниеносно.
Твердило, делая вид, что хочет поцеловать ноги Василию, опрокинул его на пол вместе со стулом. Сам навалился сверху и вцепился руками Василию в горло, накрепко вцепился, не оторвешь. Зашумело в голове у Василия, красные круги поплыли у него перед глазами. Кое-как дотянулся он до ножа засапожного и всадил в живот Твердиле по самую рукоятку. Тот обмяк и со стоном повалился набок. Василий приподнялся и, не раздумывая, вторым ударом ножа добил боярина. Потом отдышался, вытер нож об исподнюю рубаху убитого Твердилы и как пришел, так и ушел с волчьей маской на лице.
Друзья-побратимы дожидались Василия в лесу в полуверсте от боярской усадьбы. Ими была вырыта могила, на дне которой лежал мертвый Твердилин брат, завернутый в рогожу.
– Чего один? – обратился к Василию Фома. – Я думал, ты сюда Твердилу приведешь. Здесь бы и судили его своим судом. Вместе с Оверьяном и погребли бы.
– И впрямь, Вася, почто не привел Твердилу сюда? – спросил Потаня. – Ведь собирался привести…
– Убить мне пришлось Твердилу, – стаскивая с себя волчий полушубок, угрюмо ответил Василий. – Так уж вышло, други. Не серчайте.
– Ладно, чего там! – махнул рукой Костя Новоторженин. – Давайте зарывать этого.
Могилу Оверьяна забросали мерзлой землей, сверху насыпали небольшой холмик и вбили осиновый кол. На всякий случай.
– Конец оборотню, – удовлетворенно проговорил Домаш, отряхивая ладони.
– Теперь прославимся, коль не расскажем истину, – промолвил Фома.
– Прославимся, нет ли, но на том свете нам это зачтется, – задумчиво произнес Потаня.
Порешили молодцы не открывать всей правды, дабы не возбуждать злобу против себя друзей и родственников убитых ими братьев-злодеев. Пусть люди думают, что одного оборотня они убили, а другой оборотень, возможно, в отместку убил боярина Твердилу.
Глава третья. По следам великана
Стал Василий на некоторое время знаменит на весь Новгород. Стоило ему появиться на улице, люди начинали перешептываться и тыкать в него пальцами: «Вот он – сын Буслая! Оборотня одолел!»
Василий поначалу горделиво вскидывал голову, сдерживая наползавшую на уста самодовольную улыбку. Вскоре ему это надоело. Не о такой славе он мечтал. Простой люд и до этого к нему благоволил. Бояре же новгородские хоть и зауважали Василия, но в свой круг принимать его не спешили.
Однажды домой к Василию пришли выборные от братчины меховщиков и с ними новгородский тысяцкий Ядрей. Повели такую речь:
– В позапрошлый год отправились наши даньщики за Онегу, в земли чуди белоглазой аж до реки Вычегды, и сгинули без следа. Опосля ходила на поиски их дружина новгородская и наслышалась от местных охотников, будто бы великан неведомый перебил людей наших. В тех краях все люди ему поклоняются, приносят в жертву лосей и красивых девушек. Обитает тот великан среди горных кряжей, поскольку равнинная земля тяжести его тела не выдерживает.
Василий слушал купцов с небрежной усмешкой.
– Небылицами пришли меня потешить?
– Я тоже улыбался до поры, – промолвил воевода Ядрей, – покуда сам следы того великана не увидел. Я ведь водил ту дружину. След у него почти в два локтя. Вот такой след!
Воевода отмерил руками на столе.
Василий посерьезнел:
– Побожись.
– Вот тебе крест! – Ядрей размашисто перекрестился. – Не сойти мне с этого места, коль лгу!
– Не один Ядрей – все ратники его те следы видели, – заговорили купцы, – а было их без малого сотня.
– Найти того великана не пробовали? – Василий взглянул на воеводу. – При такой ступне, надо думать, он головой в небо упирается. Издалека его увидеть можно!
– Да какое там, Вася, – махнул рукой воевода, – у ратников моих одно на уме было: убраться подобру-поздорову. Не удержать их было ничем.
– Чего же вы от меня хотите? – Василий посмотрел на купцов.
Те смущенно опустили очи долу.
– Сходил бы ты, Вася, до реки Вычегды, – пробормотал один из них.
Другой продолжил:
– Дело рисковое, скрывать не станем, но славное. Навеки прослывешь самым удалым из удальцов, коль одолеешь чудского великана.
– А мы тебе поспособствуем в этом, – добавил третий, – ествы на дорогу дадим, одежду, снаряжение.
– Кликни клич по Новгороду, Вася, – сказал Ядрей, – за тобой многие пойдут. Недаром говорят, что тебя ни стрела, ни копье, ни хворь не берут. Оружие тебе выдадим сколь надо. Ну как, по рукам?
– Покумекать надо с друзьями, – сказал Василий, хотя в душе был готов немедленно отправиться на поиски неведомого великана. – Завтра ответ скажу.
Купцы и воевода ушли.
Недолго совещались с Василием его побратимы: решили – дело стоящее. Общее мнение выразил Домаш: «Даже если и ждет нас несчастная доля, зато своими глазами увидим диво дивное – человека с двухсаженными ступнями!»
Полсотни молодцев крепких и широкоплечих отобрал Василий в свою дружину. Были тут и старые друзья-товарищи, ходившие с ним на ладье по Волге до Хвалынского моря, были и новые люди, в основном неимущие и беспортошные.
Воевода выдал каждому по топору, ножу и рогатине. Купцы снарядили отряд теплой одеждой – близились холода, – дали лошадей, сани, куда можно было сложить провизию и все необходимое в дороге.
По первому снегу выступили ратники в поход.
Долог был путь.
Покуда добрались до городка Устюга, из-за которого шли раздоры у новгородцев с суздальским князем, завьюжило так, что пришлось оставить сани и лошадей, становиться на лыжи.
Проводником у Василия был новгородский дружинник Худион, который за свои тридцать лет не раз хаживал в Заволочье.
Снег валил и валил, засыпая черные огнища на местах ночевок, скрывая пушистым белым покровом широкий лыжный след, уходящий по реке Вычегде. Обширные болота и озера под ледяным панцирем сменялись тайгой. Есть ли ей конец на земле?
Ратники глохли от давящего безмолвия. Тишина и снег, расписанный следами зверюшек и птиц. Может, где-то в глубине тайги, за дремлющими заснеженными елями, скрывается хрустальное царство мороза и лешего.
Василий осунулся и потемнел лицом. Он, как и все, недосыпал, недоедал. Мерз и прокладывал путь наравне со всеми.
В верховьях Вычегды, близ волоков к Печоре, стояли два почерневших домишка с изгородью и навесом из жердей. Помоздин погост – самое дальнее подворье новгородцев.
Василий оглядел заиндевелые внутри стены, бахрому из тенет в углах, сгнивший пол. И тоскливо сделалось на сердце.
– Давно не живет здесь никто, – сказал Худион. – Чудь уходит все дальше в леса, за ней идут и вольные новгородские охотники. Погосту этому, почитай, полсотни лет.
– Дальше погостов нет? – спросил Василий.
– Нету, – ответил Худион. – Дальше земля незнаема.
– Где же сгинули даньщики?
– Отсель недалече. Завтра доберемся.
Ночь опустилась белесая и звездная. Стояли безветрие и тишь.
Дым от костров стлался низко и щипал глаза.
– Правду ли говорят, что дальше к северу начинаются земли Югры? – обратился к Худиону Фома. – И будто люди тамошние рогаты и с песьими головами?
– К северу отсель самоядь живет, – неторопливо отвечал Худион, помешивая деревянной ложкой варево в котле. – Совсем дикий народ. На оленях ездят да на собаках. Женщинам поклоняются. Ночи там по полгода и дни такие же. А Югра отсюда на восток. Не бывал я в тех краях и людишек тамошних не видал.
– Кто-нибудь до Югры добирался? – спросил Потаня.
Худион попробовал из ложки похлебку и ответил:
– Новгородец Гурята Рогович хаживал туда. И сказывают, дань привозил великую серебром и мехами. Только давно это было, еще при отцах наших. При мне же уходила дружина Костоверта на Югру, да только назад никто не воротился.
Возле костра повисло мрачное молчание.
Утро застало ратников уже в пути. Отряд медленно двигался по увалам, каменистым возвышенностям, поросшим чахлым сосняком. К полудню пришли в селение чуди.
Оказалось, Худион был знаком со старейшиной стойбища, которого звали Микко.
Старейшина был стар и мал ростом, с редкой бороденкой и черными живыми глазами. На нем была разрисованная красными узорами куртка, пошитая мехом внутрь, подхваченная в талии пояском. На груди болтался большой медный крест, которым старейшина очень гордился.
– Однажды подпоили его ватажники-новгородцы и окрестили, как смогли, – поведал Василию Худион, – теперь дед Микко единственный христианин в своем селении. У него в доме даже иконка есть.
Добродушный старейшина часто кивал головой и столь же часто крестился то левой, то правой рукой, давая понять рослым пришельцам с запада, что он с ними одной веры.
В селении было два десятка больших бревенчатых домов, крытых берестой. В каждом доме жило по двадцать-тридцать человек. Только жилище старейшины населяла одна его семья: сын с двумя женами и четырьмя детьми и сам Микко.
В доме старейшины было полутемно. На земляном полу был выложен очаг из речных валунов. В нем тлели уголья. У стены на лежанке, устланной собачьими шкурами, сидел старейшина. Напротив, у противоположной стены, сидели в ряд на скамье Василий, Потаня и Худион. За перегородкой в глубине дома был слышен детский писк и приглушенные женские голоса.
Худион вел беседу со старейшиной, который неплохо знал русский язык.
– Почто не хочешь дать своих следопытов, друг Микко?
– Моя знай, зачем твоя пришел – Хеогену искать.
– Верно, – кивнул Худион. – Нам нужен великан Хеогену. Помоги найти его.
– Ай-ай, зачем искать гору? Ее и так видно! – замотал головой старейшина. – Идите на восход и увидите Хеогену.
– Чего ты боишься, старик? Мы не станем заставлять твоих воинов сражаться с великаном. Нам бы только увидеть его.
– Хеогену вас первый увидит и сделает вот так! – Старейшина притопнул ногой. – Он вас всех убивать, а потом всех нас. Хеогену все видит и все знает. Возьми меха и ступай к своему очагу.
– Пообещай ему золото, – шепнул Василий Худиону.
Но и за золото старейшина отказывался помогать новгородцам.
– Хорошо, Микко, – промолвил Худион, – мы уйдем. Но сначала покажи моим друзьям то место, где вы молитесь Хеогену. Они не верят в существование великана. Я хочу показать им его следы.
Старейшина затряс седой головой и захихикал:
– Твоя тоже сначала не верил.
– Не верил словам, зато поверил глазам, – улыбнулся Худион.
Старейшина с уважением поглядел на могучую фигуру Василия и согласился:
– Ладна. Будь по-твоя.
К этой пещерке чудские шаманы привели Худиона, Василия и всех русских ратников, пожелавших идти с ними.
Ветер завывал в кронах могучих кедров, росших на высоком берегу, а внизу, у подножия козырьком нависающего обрыва, было тихо. Шаманы знаками показывали новгородцам, что громко разговаривать здесь нельзя.
Василий строгим голосом приказал ратникам не шуметь.
В пещерке стоял грубо сработанный идол из дерева, с большими круглыми глазищами и ощеренными зубами. Перед ним на плоском камне стояла деревянная посудина вроде корыта. Тут же валялись обглоданные кости.
– Это и есть Хеогену? – спросил Василий, стараясь скрыть омерзение.
– Нет, это дух реки, – ответил всезнающий Худион. – Этот дух что-то вроде родственника Хеогену. Поэтому Хеогену и приходит сюда.
– А где же следы?
– В глубине пещеры. – Худион знаком попросил Василия следовать за ним.
На плотном глинистом пласту Василий увидел два огромных человеческих следа. Босые ступни отпечатались глубоко, особенно оттопыренный большой палец. Однако до двух локтей этим следам было далеко.
Василий присел и ощупал один след рукой. До другого было не меньше сажени. Что и говорить, велик шажок у этого босяка!
Выбравшись из пещерки, Василий стал расспрашивать Худиона о неведомом великане. Худион в свою очередь обращался к чудским шаманам на их родном языке.
– Когда последний раз чудины видели великана? – спросил Василий.
– Давно. Много лун назад, – переводил Худион ответ шаманов. – Шибко рассердили его новгородцы, приходившие за данью. Убил он их и сам сгинул.
– Какой же он из себя?
– Огромный и лохматый. С большими зубами.
– Почто зимой босым ходит?
– Про то шаманы не ведают, но полагают, дабы силы от земли набираться, – пояснил Худион.
Ратники, осмотрев следы, негромко переговаривались. Иные тревожно озирались по сторонам. И только Потаня шутил:
– А что, если это детские следы великана? Что, если еще подрос он с той поры, как его видели, а? Что мы супротив него тогда сделать сможем?
Но ратникам было не до смеха.
Странным показалось Василию: местные жители утверждают, что даньщики новгородские погублены великаном Хеогену, а где это случилось, никто толком не знает. Все твердят одно и то же: ушли, мол, новгородцы за реку к селениям за Каменной Грядой и угодили в лапы к Хеогену. Больше их не видели.
– Кто живет в селениях за Каменной Грядой? – расспрашивал Василий Худиона.
– Пермяки, – отвечал тот.
– Что за народ?
– Язычники, одно слово. Живут охотой да рыбным промыслом.
– С чудью враждуют?
– Нет. Вражда у пермяков с Югрой. Хотя югорцы с ними одного племени. Такие же узкоглазые и скуластые. Югра берет дань с пермяков.
Василию сделалось смешно и грустно.
Народцы, затерянные в тайге на бескрайних ее просторах, не имеют городов, не знают, что такое торговля и христианский Бог, дома здешней знати мало чем отличаются от жилищ бедных новгородских крестьян, но и тут существует вражда. Сильный притесняет слабого, стремится отнять его жалкое имущество. А еще говорят, что где-то за Каменным Поясом, там, где рождается солнце, существует счастливая земля, населенная миролюбивыми людьми. Мудрено поверить в это.
– О чем позадумался, атаман? – окликнул Василия Худион.
– Дальше идти надо, – сказал Василий, – к пермякам. Сможешь довести?
– А чего ж! – после краткого раздумья ответил Худион. – Смогу, пожалуй.
Седоволосый Микко не стал удерживать новгородцев, провожатых не дал, зато щедро снабдил отряд Василия вяленой рыбой и олениной.
Ратники шли сначала по тропе лесом. Перейдя реку, стали подниматься в гору. Утреннее солнце окрасило верхушки кедров розоватым цветом. Снег похрустывал под лыжами. Западный склон горы был укрыт голубоватой тенью.
Поднявшись на вершину, ратники осмотрелись.
Вдали синие горы сливались с бледно-голубым небом. Внизу между лесов и скал змеилась река. Далеко на севере чернели густые леса на сколько хватало глаз.
– Простор какой, – улыбнулся Василий и снял шапку.
Спуск с горы занял больше времени, чем подъем. Ратники проваливались в глубокий снег, продираясь сквозь бурелом и заросли кедрового стланика. В седловине между двумя горами приютилось озерцо, круглое, как блин. На ослепительно-белом, искрящемся снегу были отчетливо видны огромные следы босого человека. Не заметить их было невозможно.
Ратники остановились, сгрудились кучкой.
– Во, прошагал детина! – изумился кто-то, измеряя ширину шага древком копья.
– Недавно прошел, – определил Худион, – меньше часа назад.
– На ловца и зверь бежит, – усмехнулся Фома и подмигнул Василию.
– В погоню! – приказал Василий. И первым устремился по следу таинственного великана.
До полудня ратники шли без передышки, изнемогая и обливаясь потом.
След огромных ступней уводил сначала по склону горы к лысой вершине, далее вел по ее гребню и скрывался в ельнике на другом склоне.
Василий поначалу горделиво вскидывал голову, сдерживая наползавшую на уста самодовольную улыбку. Вскоре ему это надоело. Не о такой славе он мечтал. Простой люд и до этого к нему благоволил. Бояре же новгородские хоть и зауважали Василия, но в свой круг принимать его не спешили.
Однажды домой к Василию пришли выборные от братчины меховщиков и с ними новгородский тысяцкий Ядрей. Повели такую речь:
– В позапрошлый год отправились наши даньщики за Онегу, в земли чуди белоглазой аж до реки Вычегды, и сгинули без следа. Опосля ходила на поиски их дружина новгородская и наслышалась от местных охотников, будто бы великан неведомый перебил людей наших. В тех краях все люди ему поклоняются, приносят в жертву лосей и красивых девушек. Обитает тот великан среди горных кряжей, поскольку равнинная земля тяжести его тела не выдерживает.
Василий слушал купцов с небрежной усмешкой.
– Небылицами пришли меня потешить?
– Я тоже улыбался до поры, – промолвил воевода Ядрей, – покуда сам следы того великана не увидел. Я ведь водил ту дружину. След у него почти в два локтя. Вот такой след!
Воевода отмерил руками на столе.
Василий посерьезнел:
– Побожись.
– Вот тебе крест! – Ядрей размашисто перекрестился. – Не сойти мне с этого места, коль лгу!
– Не один Ядрей – все ратники его те следы видели, – заговорили купцы, – а было их без малого сотня.
– Найти того великана не пробовали? – Василий взглянул на воеводу. – При такой ступне, надо думать, он головой в небо упирается. Издалека его увидеть можно!
– Да какое там, Вася, – махнул рукой воевода, – у ратников моих одно на уме было: убраться подобру-поздорову. Не удержать их было ничем.
– Чего же вы от меня хотите? – Василий посмотрел на купцов.
Те смущенно опустили очи долу.
– Сходил бы ты, Вася, до реки Вычегды, – пробормотал один из них.
Другой продолжил:
– Дело рисковое, скрывать не станем, но славное. Навеки прослывешь самым удалым из удальцов, коль одолеешь чудского великана.
– А мы тебе поспособствуем в этом, – добавил третий, – ествы на дорогу дадим, одежду, снаряжение.
– Кликни клич по Новгороду, Вася, – сказал Ядрей, – за тобой многие пойдут. Недаром говорят, что тебя ни стрела, ни копье, ни хворь не берут. Оружие тебе выдадим сколь надо. Ну как, по рукам?
– Покумекать надо с друзьями, – сказал Василий, хотя в душе был готов немедленно отправиться на поиски неведомого великана. – Завтра ответ скажу.
Купцы и воевода ушли.
Недолго совещались с Василием его побратимы: решили – дело стоящее. Общее мнение выразил Домаш: «Даже если и ждет нас несчастная доля, зато своими глазами увидим диво дивное – человека с двухсаженными ступнями!»
Полсотни молодцев крепких и широкоплечих отобрал Василий в свою дружину. Были тут и старые друзья-товарищи, ходившие с ним на ладье по Волге до Хвалынского моря, были и новые люди, в основном неимущие и беспортошные.
Воевода выдал каждому по топору, ножу и рогатине. Купцы снарядили отряд теплой одеждой – близились холода, – дали лошадей, сани, куда можно было сложить провизию и все необходимое в дороге.
По первому снегу выступили ратники в поход.
Долог был путь.
Покуда добрались до городка Устюга, из-за которого шли раздоры у новгородцев с суздальским князем, завьюжило так, что пришлось оставить сани и лошадей, становиться на лыжи.
Проводником у Василия был новгородский дружинник Худион, который за свои тридцать лет не раз хаживал в Заволочье.
Снег валил и валил, засыпая черные огнища на местах ночевок, скрывая пушистым белым покровом широкий лыжный след, уходящий по реке Вычегде. Обширные болота и озера под ледяным панцирем сменялись тайгой. Есть ли ей конец на земле?
Ратники глохли от давящего безмолвия. Тишина и снег, расписанный следами зверюшек и птиц. Может, где-то в глубине тайги, за дремлющими заснеженными елями, скрывается хрустальное царство мороза и лешего.
Василий осунулся и потемнел лицом. Он, как и все, недосыпал, недоедал. Мерз и прокладывал путь наравне со всеми.
В верховьях Вычегды, близ волоков к Печоре, стояли два почерневших домишка с изгородью и навесом из жердей. Помоздин погост – самое дальнее подворье новгородцев.
Василий оглядел заиндевелые внутри стены, бахрому из тенет в углах, сгнивший пол. И тоскливо сделалось на сердце.
– Давно не живет здесь никто, – сказал Худион. – Чудь уходит все дальше в леса, за ней идут и вольные новгородские охотники. Погосту этому, почитай, полсотни лет.
– Дальше погостов нет? – спросил Василий.
– Нету, – ответил Худион. – Дальше земля незнаема.
– Где же сгинули даньщики?
– Отсель недалече. Завтра доберемся.
Ночь опустилась белесая и звездная. Стояли безветрие и тишь.
Дым от костров стлался низко и щипал глаза.
– Правду ли говорят, что дальше к северу начинаются земли Югры? – обратился к Худиону Фома. – И будто люди тамошние рогаты и с песьими головами?
– К северу отсель самоядь живет, – неторопливо отвечал Худион, помешивая деревянной ложкой варево в котле. – Совсем дикий народ. На оленях ездят да на собаках. Женщинам поклоняются. Ночи там по полгода и дни такие же. А Югра отсюда на восток. Не бывал я в тех краях и людишек тамошних не видал.
– Кто-нибудь до Югры добирался? – спросил Потаня.
Худион попробовал из ложки похлебку и ответил:
– Новгородец Гурята Рогович хаживал туда. И сказывают, дань привозил великую серебром и мехами. Только давно это было, еще при отцах наших. При мне же уходила дружина Костоверта на Югру, да только назад никто не воротился.
Возле костра повисло мрачное молчание.
Утро застало ратников уже в пути. Отряд медленно двигался по увалам, каменистым возвышенностям, поросшим чахлым сосняком. К полудню пришли в селение чуди.
Оказалось, Худион был знаком со старейшиной стойбища, которого звали Микко.
Старейшина был стар и мал ростом, с редкой бороденкой и черными живыми глазами. На нем была разрисованная красными узорами куртка, пошитая мехом внутрь, подхваченная в талии пояском. На груди болтался большой медный крест, которым старейшина очень гордился.
– Однажды подпоили его ватажники-новгородцы и окрестили, как смогли, – поведал Василию Худион, – теперь дед Микко единственный христианин в своем селении. У него в доме даже иконка есть.
Добродушный старейшина часто кивал головой и столь же часто крестился то левой, то правой рукой, давая понять рослым пришельцам с запада, что он с ними одной веры.
В селении было два десятка больших бревенчатых домов, крытых берестой. В каждом доме жило по двадцать-тридцать человек. Только жилище старейшины населяла одна его семья: сын с двумя женами и четырьмя детьми и сам Микко.
В доме старейшины было полутемно. На земляном полу был выложен очаг из речных валунов. В нем тлели уголья. У стены на лежанке, устланной собачьими шкурами, сидел старейшина. Напротив, у противоположной стены, сидели в ряд на скамье Василий, Потаня и Худион. За перегородкой в глубине дома был слышен детский писк и приглушенные женские голоса.
Худион вел беседу со старейшиной, который неплохо знал русский язык.
– Почто не хочешь дать своих следопытов, друг Микко?
– Моя знай, зачем твоя пришел – Хеогену искать.
– Верно, – кивнул Худион. – Нам нужен великан Хеогену. Помоги найти его.
– Ай-ай, зачем искать гору? Ее и так видно! – замотал головой старейшина. – Идите на восход и увидите Хеогену.
– Чего ты боишься, старик? Мы не станем заставлять твоих воинов сражаться с великаном. Нам бы только увидеть его.
– Хеогену вас первый увидит и сделает вот так! – Старейшина притопнул ногой. – Он вас всех убивать, а потом всех нас. Хеогену все видит и все знает. Возьми меха и ступай к своему очагу.
– Пообещай ему золото, – шепнул Василий Худиону.
Но и за золото старейшина отказывался помогать новгородцам.
– Хорошо, Микко, – промолвил Худион, – мы уйдем. Но сначала покажи моим друзьям то место, где вы молитесь Хеогену. Они не верят в существование великана. Я хочу показать им его следы.
Старейшина затряс седой головой и захихикал:
– Твоя тоже сначала не верил.
– Не верил словам, зато поверил глазам, – улыбнулся Худион.
Старейшина с уважением поглядел на могучую фигуру Василия и согласился:
– Ладна. Будь по-твоя.
* * *
Под нависшим крутым обрывом бурная река, разливаясь год от года, вымыла неглубокую пещерку. Потом русло реки отступило в низину, и даже в сильное половодье вода не доходила до широкой береговой вымоины – творения своей неукротимой силы.К этой пещерке чудские шаманы привели Худиона, Василия и всех русских ратников, пожелавших идти с ними.
Ветер завывал в кронах могучих кедров, росших на высоком берегу, а внизу, у подножия козырьком нависающего обрыва, было тихо. Шаманы знаками показывали новгородцам, что громко разговаривать здесь нельзя.
Василий строгим голосом приказал ратникам не шуметь.
В пещерке стоял грубо сработанный идол из дерева, с большими круглыми глазищами и ощеренными зубами. Перед ним на плоском камне стояла деревянная посудина вроде корыта. Тут же валялись обглоданные кости.
– Это и есть Хеогену? – спросил Василий, стараясь скрыть омерзение.
– Нет, это дух реки, – ответил всезнающий Худион. – Этот дух что-то вроде родственника Хеогену. Поэтому Хеогену и приходит сюда.
– А где же следы?
– В глубине пещеры. – Худион знаком попросил Василия следовать за ним.
На плотном глинистом пласту Василий увидел два огромных человеческих следа. Босые ступни отпечатались глубоко, особенно оттопыренный большой палец. Однако до двух локтей этим следам было далеко.
Василий присел и ощупал один след рукой. До другого было не меньше сажени. Что и говорить, велик шажок у этого босяка!
Выбравшись из пещерки, Василий стал расспрашивать Худиона о неведомом великане. Худион в свою очередь обращался к чудским шаманам на их родном языке.
– Когда последний раз чудины видели великана? – спросил Василий.
– Давно. Много лун назад, – переводил Худион ответ шаманов. – Шибко рассердили его новгородцы, приходившие за данью. Убил он их и сам сгинул.
– Какой же он из себя?
– Огромный и лохматый. С большими зубами.
– Почто зимой босым ходит?
– Про то шаманы не ведают, но полагают, дабы силы от земли набираться, – пояснил Худион.
Ратники, осмотрев следы, негромко переговаривались. Иные тревожно озирались по сторонам. И только Потаня шутил:
– А что, если это детские следы великана? Что, если еще подрос он с той поры, как его видели, а? Что мы супротив него тогда сделать сможем?
Но ратникам было не до смеха.
Странным показалось Василию: местные жители утверждают, что даньщики новгородские погублены великаном Хеогену, а где это случилось, никто толком не знает. Все твердят одно и то же: ушли, мол, новгородцы за реку к селениям за Каменной Грядой и угодили в лапы к Хеогену. Больше их не видели.
– Кто живет в селениях за Каменной Грядой? – расспрашивал Василий Худиона.
– Пермяки, – отвечал тот.
– Что за народ?
– Язычники, одно слово. Живут охотой да рыбным промыслом.
– С чудью враждуют?
– Нет. Вражда у пермяков с Югрой. Хотя югорцы с ними одного племени. Такие же узкоглазые и скуластые. Югра берет дань с пермяков.
Василию сделалось смешно и грустно.
Народцы, затерянные в тайге на бескрайних ее просторах, не имеют городов, не знают, что такое торговля и христианский Бог, дома здешней знати мало чем отличаются от жилищ бедных новгородских крестьян, но и тут существует вражда. Сильный притесняет слабого, стремится отнять его жалкое имущество. А еще говорят, что где-то за Каменным Поясом, там, где рождается солнце, существует счастливая земля, населенная миролюбивыми людьми. Мудрено поверить в это.
– О чем позадумался, атаман? – окликнул Василия Худион.
– Дальше идти надо, – сказал Василий, – к пермякам. Сможешь довести?
– А чего ж! – после краткого раздумья ответил Худион. – Смогу, пожалуй.
Седоволосый Микко не стал удерживать новгородцев, провожатых не дал, зато щедро снабдил отряд Василия вяленой рыбой и олениной.
Ратники шли сначала по тропе лесом. Перейдя реку, стали подниматься в гору. Утреннее солнце окрасило верхушки кедров розоватым цветом. Снег похрустывал под лыжами. Западный склон горы был укрыт голубоватой тенью.
Поднявшись на вершину, ратники осмотрелись.
Вдали синие горы сливались с бледно-голубым небом. Внизу между лесов и скал змеилась река. Далеко на севере чернели густые леса на сколько хватало глаз.
– Простор какой, – улыбнулся Василий и снял шапку.
Спуск с горы занял больше времени, чем подъем. Ратники проваливались в глубокий снег, продираясь сквозь бурелом и заросли кедрового стланика. В седловине между двумя горами приютилось озерцо, круглое, как блин. На ослепительно-белом, искрящемся снегу были отчетливо видны огромные следы босого человека. Не заметить их было невозможно.
Ратники остановились, сгрудились кучкой.
– Во, прошагал детина! – изумился кто-то, измеряя ширину шага древком копья.
– Недавно прошел, – определил Худион, – меньше часа назад.
– На ловца и зверь бежит, – усмехнулся Фома и подмигнул Василию.
– В погоню! – приказал Василий. И первым устремился по следу таинственного великана.
До полудня ратники шли без передышки, изнемогая и обливаясь потом.
След огромных ступней уводил сначала по склону горы к лысой вершине, далее вел по ее гребню и скрывался в ельнике на другом склоне.