– Ты же все знаешь!
– Я знаю внешнюю сторону, то, что всем позволено знать… А у тебя – скрытая сторона, более приближенная к истине… Давай, Паша, выкладывай… Глядишь, и я кой-чего добавлю.
– Значит, так. – Пафнутьев расправился с котлетой, бросил стыдливый взгляд на тарелку и, убедившись, что можно не торопиться, что две-три котлеты его дождутся, какой бы аппетит ни разыгрался у Халандовского, отложил вилку в сторону. – Значит, так… Ресторан «Леонард»…
– Неважное заведение.
– Почему?
– Репутация подпорченная… Если бы я ничего не знал, а ты бы сказал, что в ресторане произошло смертоубийство, я бы сразу спросил: у «Леонарда»? У него и должно такое случиться. И в дальнейшем будет случаться. Извини, я перебил, продолжай.
– Едва Леонард открыл ресторан, у него уж первые посетители.
– Знаю, Вовчик Неклясов со своими боевиками.
– Вот-вот… И только они расположились и сделали заказ… Автоматная очередь с улицы. Странное какое-то нападение… Очередь пришлась по окнам, будто автоматчик стрелял не столько в неклясовских ребят, сколько стремился произвести побольше шума, понимаешь… Если бы Неклясов сел чуть в глубине, то, кроме звона стекол, ничего бы и не было… А так – один труп, один при смерти…
– Выживет, – сказал Халандовский.
– И это знаешь?
– Говорю же, по телевидению трижды передавали. Времена, Паша, настали такие, что скоро будут сообщать, сколько женщин забеременело за ночь, сколько из них по желанию, сколько по недоразумению, от кого и в котором часу. Свободой слова называется. Демократия. У них там, за бугром, только так. Значит, и нам негоже отставать. – Свое раздражение, гнев, восхищение Халандовский мог выразить единственным способом – он брал бутылку и наливал по полной стопке. – Вот вышла отсюда Наденька полчаса назад, а я уж боюсь телевизор включать… Вдруг чего про нас с ней скажут, вдруг глаза мне откроют на что-то такое, чего знать не желаю. Выпьем, Паша, и пожелаем друг другу крепкого здоровья, любви, молодости и красоты.
– И неиссякаемого благосостояния, – добавил Пафнутьев.
– Когда у нас будет все, что я перечислил, благосостояние, Паша, никуда от нас не денется. Пробьемся. Вперед! – И Халандовский двумя уверенными глотками выпил обжигающе холодную водку.
На некоторое время друзья замолчали, увлеченные котлетами размером с подошву не менее сорокового размера.
– Негуманные у тебя котлеты какие-то, – проворчал Пафнутьев с набитым ртом.
– Это как?
– Пьянеть не дают.
– Дадут, – уверенно заверил Халандовский, бросив неуловимо быстрый взгляд на бутылку, в которой оставалось еще не менее половины. – Дадут, – повторил он.
– А теперь скажи мне, Аркаша, – совсем другим тоном проговорил Пафнутьев, – что происходит в городе?
– Третья сила, Паша. – Лицо Халандовского, освещенное светом от розового абажура, сделалось значительным и почти скорбным. – Появилась третья сила. Можешь назвать ее третьей бандой. Все было тихо и спокойно, все, что можно было поделить, поделили между собой Неклясов и Фердолевский. Обложили налогом банки, магазины, рынки… Им, по-моему, даже отделения милиции платят.
– Но-но! – предостерегающе произнес Пафнутьев. – Говори, да не заговаривайся!
– Платят, Паша.
– И Шаланда?!
– А куда ему деваться? Он тебе не признается, совестно ему… Но если уловишь момент, поймаешь хорошее такое, доверительное настроение, спроси. И он признается. Милиция платит Неклясову. А суды взял себе Фердолевский.
– О боже! – простонал Пафнутьев.
– Не надо, Паша… Ты знаешь об этом. Может, тебе не говорили впрямую… Как это делаю я… Но ты знаешь. А если бы не знал, то я бы тебя не уважал так, как уважаю, не любил бы так, как люблю… Не преклонялся бы перед тобой.
– И что же третья банда?
– Неклясов с Фердолевским поделили все, что можно. И доля каждого их устраивала. Они не ссорились и не убивали друг друга. Они водку вместе пили. А если кого и убивали для порядка, то чужаков, которые лезли на их территорию. И чужаки, если они хоть немного соображали, понимали, что дело будут иметь с обоими.
– И появляется третья сила…
– Да, Паша. Она уже появилась. Бросила вызов и одному, и второму.
– Послушай, а если все проще? Может быть, один из этих ребят, Неклясов или Фердолевский, напал на другого, не объявляя войны? И, чтобы избежать собственных потерь, валит все на некую третью силу, которой и в помине нет?
Халандовский некоторое время задумчиво смотрел на Пафнутьева, потом взял бутылку, иней с которой уже успел стечь прозрачными струйками, и снова наполнил стопки. Осторожно поставив бутылку на стол, чтобы не спугнуть собственные мысли, он сходил на кухню, принес лимон, не торопясь нарезал его и положил на каждую из оставшихся котлет по два кружка. И только после этого поднял глаза на Пафнутьева.
– Сомневаюсь, – сказал он. – Сомневаюсь, Паша.
– Почему?
– Видишь ли… Эти ребята… Неклясов и Фердолевский… Они не дураки. Они очень не дураки. И есть тысячи способов узнать о коварных замыслах, которые питает другая сторона.
– Например?
– У каждого из них во вражеском лагере есть свой надежный человек. И если бы тот же Неклясов затеял войну против Фердолевского, тот будет знать об этом до того, как прозвучат первые выстрелы. Они больше доверяют своим разведчикам, чем Иосиф Виссарионович. Хотя и тот был не дурак. Я подозреваю, что и он доверял своим разведчикам… Но на каком-то этапе ему было выгоднее делать вид, что он им не доверяет…
– Не будем о Сталине, – перебил Пафнутьев.
– А я о нем и не говорю, – невозмутимо ответил Халандовский. – Я говорю о Неклясове и Фердолевском. Они тоже могут делать вид, прикидываться и валять дурака… Но когда появляются трупы… Это уже невозможно.
– Что произошло сегодня утром у Леонарда?
– На одиннадцать была назначена встреча Вовчика Неклясова и Кости Фердолевского. Неклясов прибыл вовремя, Фердолевский опаздывал. Поэтому от автоматчика досталось ребятам Неклясова.
– Почему опаздывал Фердолевский?
– У него есть оправдание. Его машину в пригороде остановили на железнодорожном переезде. Он простоял там около часа – сошел вагон с рельсов. Пока вызвали кран, ставили вагон на место… Неклясов сам поехал и все проверил. И только тогда снял подозрение с Фердолевского.
– У Фердолевского тоже есть потери?
– Нет. – Халандовский покачал головой. – Но неделю назад взорвалась машина… Никто не пострадал. Он должен был ехать в этой машине, но что-то помешало…
– Как объясняют взрыв?
– Твердого мнения нет. Он не оставляет машину без присмотра ни на минуту. В ней постоянно кто-то находится. Днем и ночью, утром и вечером… Как в президентском самолете. Единственное объяснение, причем довольно жидкое: машину останавливали гаишники. Обыскивали, заглядывали в багажник, поднимали кресла, в «бардачке» шарили… Обычный осмотр на дороге. С каждым случается. У людей много оружия, везут мины, гранатометы, огнеметы… Идет война, Паша. Все очень просто.
– Надо бы мне повидаться с ними.
– С кем, Паша?
– С этими твоими… Неклясовым и Фердолевским.
Халандовский быстро взглянул на Пафнутьева, и, как всегда в затруднительном положении, рука его невольно потянулась к почти опустевшей бутылке. Потом брови его вскинулись вверх, открыв удивленные, озадаченные глаза, в которых постепенно возникало выражение шалости.
– Ну, ты даешь, Паша! – сказал Халандовский, разлив по стопкам остатки водки.
– А что? Мы с ними коллеги, работаем на правоохранном фронте… У нас одинаковые проблемы, часто и методы одни. И вот появилась одна проблема – третья банда.
– Я могу передать им твои слова?
– Можешь и от себя кое-что добавить. Все, что покажется уместным.
– Буду думать.
– Когда появилась третья банда?
– Месяца два назад… Может быть, три. – Халандовский повертел растопыренной ладонью в воздухе, давая понять, что его слова не следует воспринимать буквально. – Вначале были телефонные звонки… Неумелые, но отчаянные, как выразился Неклясов. Звонкам не придали большого значения. Мало ли шелупони ошивается вокруг любого стоящего дела…
– Деятельность Неклясова и Фердолевского ты называешь стоящим делом? – усмехнулся Пафнутьев.
– Называй как угодно… Но они ездят на «Мерседесах» последних моделей и ужинают у Леонарда. Ты когда-нибудь ужинал у Леонарда?
– Пока не звал.
– А они не ждут, пока их позовут. Если у тебя нет в кармане миллиона, к Леонарду можешь не заходить.
– У меня в кармане есть кое-что похлеще.
– Ну-ну?
– Протокол изъятия верхней одежды того же Неклясова. В шкафу у Леонарда висели несколько пальто и курток. Это не ресторан, а явочная точка.
– Ты изъял пальто Неклясова в кабинете у Леонарда? – Халандовский побледнел.
– Изъял и оформил документами – протокол, понятые, подпись Анцыферова.
– Паша, послушай меня, – заговорил Халандовский неожиданно тихим голосом. – Немедленно все верни. Вовчик становится обидчивым, когда дело касается его личных вещей. Паша, он очень обидчивый, – повторил Халандовский. – Он просто впадает в неистовство, когда у него пропадает зажигалка, авторучка…
– Штаны? – подсказал Пафнутьев, но Халандовский не был настроен шутить.
– Если вернешь с извинениями… Это будет удачный ход. И тогда я могу пообещать встречу с ним. Только тогда, Паша.
– Буду думать, – повторил Пафнутьев слова, которые совсем недавно произнес Халандовский. – Возвращаемся к третьей силе. Итак, какой-то хмырь звонит… И чего хочет?
– Паша, я говорю только то, что мне известно. Могу и ошибиться, с чьих-то слов выложить что-то недостоверное… Поэтому предупреждаю сразу – делай поправку.
– Ты сказал – с чьих-то слов… С чьих именно?
– Как я не люблю упоминать имена в разговоре, если бы ты только знал! – простонал Халандовский. – Неклясов мне говорил, Вовчик.
– Ему платишь?
– Ему.
– Сколько?
– Это важно?
– Конечно. По сумме я могу оценить степень вашей близости, вашей заинтересованности друг в друге.
– Трешку в месяц отдаю.
– Три миллиона?!
– Да.
– А он?
– Охраняет.
– От кого?
– От всех неприятностей, которые могут принести как государственные, так и бандитские формирования. Кстати, если тебе это интересно, государственные органы становятся все более бандитскими, а бандитские приобретают характер государственных.
– Понятнее можешь?
– Могу. Всевозможные контроли обладают, Паша, какой-то животной ненасытностью. Сколько бы ты ни дал – мало. Это от алчности и невежества. Они полагают, что если у меня магазин, то деньги текут рекой. Они не текут, Паша, рекой, рекой они вытекают. А бандиты более скромны, грамотны, обязательны. Они знают, как достаются деньги, как приходится вертеться, чтобы товар достать, завезти, сохранить, продать, сколько нужно отдать, чтобы откупиться от чиновников… Поэтому ведут себя более достойно. И они отрабатывают. Да, Паша, да. Отрабатывают эти три миллиона. Стоит кому-нибудь наехать на меня, потребовать денег, доли… Я спокоен. Я говорю: вот вам телефон Вовчика, звоните и договоритесь. И больше я этих людей не вижу.
– А вообще их кто-нибудь после этого видит?
– Да, встречают иногда в других, совсем в других местах, городах, республиках… Но если они оказываются непонятливыми, непочтительными… Вполне может случиться так, что их вообще никто никогда уже не увидит.
– Крутой ты стал, Аркаша, – вздохнул Пафнутьев и, взяв свою стопку, выпил.
– Я говорю о крайних случаях, – смущенно пояснил Халандовский.
– Итак, третья банда. Ты, Аркаша, не уведешь меня в сторону от нее. Звонит хмырь, так? И Вовчик твой понимает – шелупонь. Так? На этом ты остановился. Продолжай.
– Паша… Эти ребята из третьей банды не такая уж и шелупонь. Ты сегодня выезжал на место происшествия? Видел последствия? Это шелупонь? Нет, это автомат Калашникова. И выстрелы не в воздух, не по стеклам, не по Леонарду, будь он неладен… Пули предназначались Вовчику… Это серьезно и очень опасно.
– Все?
– Подожди, я не сказал главного… У этих ребят из третьей банды, как ты их называешь, очень хорошая осведомленность. – Халандовский в упор посмотрел на Пафнутьева. – Они отлично знают, кто был у тебя на допросе, что сказал, кого выдал…
– Знают, кто был у меня на допросе? – отшатнулся Пафнутьев.
– Ну, Паша… Нельзя же так буквально! Не у тебя лично, не у твоего Дубовика или у Шаланды… Не об этом речь. Может быть, они блефуют… Но для хорошего блефа тоже нужны кое-какие знания… Так вот в общих чертах они знают, что происходит в ваших коридорах. И когда какой-то хмырь сообщает Неклясову по телефону, что взят его боевик, а Вовчик этого еще не знает… Такие вещи убеждают, Паша. Не говоря уже о том, что узнать телефон Неклясова непросто. Я не уверен, что и ты его знаешь.
– Утечка информации? – напрямую спросил Пафнутьев.
– Называй это, Паша, как тебе удобнее, как ты привык. Может быть, утечка информации, может, в твоем заведении завелся человек не слишком преданный… А скорее всего люди с должностями, удостоверениями, с хорошей осведомленностью, технически вооруженные, грамотные и безрассудные…
– Ну?! – не выдержал Пафнутьев. – Ну и что?
– Может быть, они последовали всеобщему увлечению и сами сколотились в банду, а, Паша? Они могут перестрелять и Неклясова, и Фердолевского вместе с их ребятами. Еще и награды за это получат, поскольку борются с организованной преступностью… Это их святой долг! А? И перестреляют! Уж если ты на законном основании к тому же Неклясову или Фердолевскому не можешь подступиться, не по зубам они тебе… Уж если это так, Паша, а?
– Неужели мы и до этого дожили? – печально спросил Пафнутьев. – Неужели и к этому пришли?
– Не знаю, пришли ли, – Халандовский повертел в воздухе растопыренной ладонью, – но идем, Паша. Идем. Семимильными шагами движемся именно в этом направлении.
– Наливай, – сказал Пафнутьев.
Стояла непривычная вечерняя тишина. То ли город засыпал раньше обычного, то ли снег разогнал прохожих, а может, тот же снег приглушил городские звуки. Уже к прозрачным сумеркам люди старались добраться до дома, чтобы не искушать судьбу и не подвергаться бессмысленному риску быть зарезанным одичавшими подростками, раздавленным пьяным водителем, не поймать собственным телом шальную пулю дурной перестрелки.
Проходя мимо леонардовского ресторана, Пафнутьев пристальнее всмотрелся в него. Ресторан был закрыт, уцелевшие два-три окна светились тускло и далеко не празднично, видимо, внутри продолжалась работа по устранению последствий утреннего нападения. Все выбитые окна были закрыты прессованной стружкой, но Пафнутьев нисколько не сомневался, что уже завтра все будет восстановлено в прежнем виде. Слишком большие деньги были на кону, слишком дорого обходился каждый день простоя. Да и посетителей нельзя было отпугивать, они должны знать, что никакие неприятности не смогут нарушить привычную работу заведения, что ресторан «Леонард» – это надежно, постоянно, навсегда. Как восход луны, как рассвет или закат.
– Я знаю внешнюю сторону, то, что всем позволено знать… А у тебя – скрытая сторона, более приближенная к истине… Давай, Паша, выкладывай… Глядишь, и я кой-чего добавлю.
– Значит, так. – Пафнутьев расправился с котлетой, бросил стыдливый взгляд на тарелку и, убедившись, что можно не торопиться, что две-три котлеты его дождутся, какой бы аппетит ни разыгрался у Халандовского, отложил вилку в сторону. – Значит, так… Ресторан «Леонард»…
– Неважное заведение.
– Почему?
– Репутация подпорченная… Если бы я ничего не знал, а ты бы сказал, что в ресторане произошло смертоубийство, я бы сразу спросил: у «Леонарда»? У него и должно такое случиться. И в дальнейшем будет случаться. Извини, я перебил, продолжай.
– Едва Леонард открыл ресторан, у него уж первые посетители.
– Знаю, Вовчик Неклясов со своими боевиками.
– Вот-вот… И только они расположились и сделали заказ… Автоматная очередь с улицы. Странное какое-то нападение… Очередь пришлась по окнам, будто автоматчик стрелял не столько в неклясовских ребят, сколько стремился произвести побольше шума, понимаешь… Если бы Неклясов сел чуть в глубине, то, кроме звона стекол, ничего бы и не было… А так – один труп, один при смерти…
– Выживет, – сказал Халандовский.
– И это знаешь?
– Говорю же, по телевидению трижды передавали. Времена, Паша, настали такие, что скоро будут сообщать, сколько женщин забеременело за ночь, сколько из них по желанию, сколько по недоразумению, от кого и в котором часу. Свободой слова называется. Демократия. У них там, за бугром, только так. Значит, и нам негоже отставать. – Свое раздражение, гнев, восхищение Халандовский мог выразить единственным способом – он брал бутылку и наливал по полной стопке. – Вот вышла отсюда Наденька полчаса назад, а я уж боюсь телевизор включать… Вдруг чего про нас с ней скажут, вдруг глаза мне откроют на что-то такое, чего знать не желаю. Выпьем, Паша, и пожелаем друг другу крепкого здоровья, любви, молодости и красоты.
– И неиссякаемого благосостояния, – добавил Пафнутьев.
– Когда у нас будет все, что я перечислил, благосостояние, Паша, никуда от нас не денется. Пробьемся. Вперед! – И Халандовский двумя уверенными глотками выпил обжигающе холодную водку.
На некоторое время друзья замолчали, увлеченные котлетами размером с подошву не менее сорокового размера.
– Негуманные у тебя котлеты какие-то, – проворчал Пафнутьев с набитым ртом.
– Это как?
– Пьянеть не дают.
– Дадут, – уверенно заверил Халандовский, бросив неуловимо быстрый взгляд на бутылку, в которой оставалось еще не менее половины. – Дадут, – повторил он.
– А теперь скажи мне, Аркаша, – совсем другим тоном проговорил Пафнутьев, – что происходит в городе?
– Третья сила, Паша. – Лицо Халандовского, освещенное светом от розового абажура, сделалось значительным и почти скорбным. – Появилась третья сила. Можешь назвать ее третьей бандой. Все было тихо и спокойно, все, что можно было поделить, поделили между собой Неклясов и Фердолевский. Обложили налогом банки, магазины, рынки… Им, по-моему, даже отделения милиции платят.
– Но-но! – предостерегающе произнес Пафнутьев. – Говори, да не заговаривайся!
– Платят, Паша.
– И Шаланда?!
– А куда ему деваться? Он тебе не признается, совестно ему… Но если уловишь момент, поймаешь хорошее такое, доверительное настроение, спроси. И он признается. Милиция платит Неклясову. А суды взял себе Фердолевский.
– О боже! – простонал Пафнутьев.
– Не надо, Паша… Ты знаешь об этом. Может, тебе не говорили впрямую… Как это делаю я… Но ты знаешь. А если бы не знал, то я бы тебя не уважал так, как уважаю, не любил бы так, как люблю… Не преклонялся бы перед тобой.
– И что же третья банда?
– Неклясов с Фердолевским поделили все, что можно. И доля каждого их устраивала. Они не ссорились и не убивали друг друга. Они водку вместе пили. А если кого и убивали для порядка, то чужаков, которые лезли на их территорию. И чужаки, если они хоть немного соображали, понимали, что дело будут иметь с обоими.
– И появляется третья сила…
– Да, Паша. Она уже появилась. Бросила вызов и одному, и второму.
– Послушай, а если все проще? Может быть, один из этих ребят, Неклясов или Фердолевский, напал на другого, не объявляя войны? И, чтобы избежать собственных потерь, валит все на некую третью силу, которой и в помине нет?
Халандовский некоторое время задумчиво смотрел на Пафнутьева, потом взял бутылку, иней с которой уже успел стечь прозрачными струйками, и снова наполнил стопки. Осторожно поставив бутылку на стол, чтобы не спугнуть собственные мысли, он сходил на кухню, принес лимон, не торопясь нарезал его и положил на каждую из оставшихся котлет по два кружка. И только после этого поднял глаза на Пафнутьева.
– Сомневаюсь, – сказал он. – Сомневаюсь, Паша.
– Почему?
– Видишь ли… Эти ребята… Неклясов и Фердолевский… Они не дураки. Они очень не дураки. И есть тысячи способов узнать о коварных замыслах, которые питает другая сторона.
– Например?
– У каждого из них во вражеском лагере есть свой надежный человек. И если бы тот же Неклясов затеял войну против Фердолевского, тот будет знать об этом до того, как прозвучат первые выстрелы. Они больше доверяют своим разведчикам, чем Иосиф Виссарионович. Хотя и тот был не дурак. Я подозреваю, что и он доверял своим разведчикам… Но на каком-то этапе ему было выгоднее делать вид, что он им не доверяет…
– Не будем о Сталине, – перебил Пафнутьев.
– А я о нем и не говорю, – невозмутимо ответил Халандовский. – Я говорю о Неклясове и Фердолевском. Они тоже могут делать вид, прикидываться и валять дурака… Но когда появляются трупы… Это уже невозможно.
– Что произошло сегодня утром у Леонарда?
– На одиннадцать была назначена встреча Вовчика Неклясова и Кости Фердолевского. Неклясов прибыл вовремя, Фердолевский опаздывал. Поэтому от автоматчика досталось ребятам Неклясова.
– Почему опаздывал Фердолевский?
– У него есть оправдание. Его машину в пригороде остановили на железнодорожном переезде. Он простоял там около часа – сошел вагон с рельсов. Пока вызвали кран, ставили вагон на место… Неклясов сам поехал и все проверил. И только тогда снял подозрение с Фердолевского.
– У Фердолевского тоже есть потери?
– Нет. – Халандовский покачал головой. – Но неделю назад взорвалась машина… Никто не пострадал. Он должен был ехать в этой машине, но что-то помешало…
– Как объясняют взрыв?
– Твердого мнения нет. Он не оставляет машину без присмотра ни на минуту. В ней постоянно кто-то находится. Днем и ночью, утром и вечером… Как в президентском самолете. Единственное объяснение, причем довольно жидкое: машину останавливали гаишники. Обыскивали, заглядывали в багажник, поднимали кресла, в «бардачке» шарили… Обычный осмотр на дороге. С каждым случается. У людей много оружия, везут мины, гранатометы, огнеметы… Идет война, Паша. Все очень просто.
– Надо бы мне повидаться с ними.
– С кем, Паша?
– С этими твоими… Неклясовым и Фердолевским.
Халандовский быстро взглянул на Пафнутьева, и, как всегда в затруднительном положении, рука его невольно потянулась к почти опустевшей бутылке. Потом брови его вскинулись вверх, открыв удивленные, озадаченные глаза, в которых постепенно возникало выражение шалости.
– Ну, ты даешь, Паша! – сказал Халандовский, разлив по стопкам остатки водки.
– А что? Мы с ними коллеги, работаем на правоохранном фронте… У нас одинаковые проблемы, часто и методы одни. И вот появилась одна проблема – третья банда.
– Я могу передать им твои слова?
– Можешь и от себя кое-что добавить. Все, что покажется уместным.
– Буду думать.
– Когда появилась третья банда?
– Месяца два назад… Может быть, три. – Халандовский повертел растопыренной ладонью в воздухе, давая понять, что его слова не следует воспринимать буквально. – Вначале были телефонные звонки… Неумелые, но отчаянные, как выразился Неклясов. Звонкам не придали большого значения. Мало ли шелупони ошивается вокруг любого стоящего дела…
– Деятельность Неклясова и Фердолевского ты называешь стоящим делом? – усмехнулся Пафнутьев.
– Называй как угодно… Но они ездят на «Мерседесах» последних моделей и ужинают у Леонарда. Ты когда-нибудь ужинал у Леонарда?
– Пока не звал.
– А они не ждут, пока их позовут. Если у тебя нет в кармане миллиона, к Леонарду можешь не заходить.
– У меня в кармане есть кое-что похлеще.
– Ну-ну?
– Протокол изъятия верхней одежды того же Неклясова. В шкафу у Леонарда висели несколько пальто и курток. Это не ресторан, а явочная точка.
– Ты изъял пальто Неклясова в кабинете у Леонарда? – Халандовский побледнел.
– Изъял и оформил документами – протокол, понятые, подпись Анцыферова.
– Паша, послушай меня, – заговорил Халандовский неожиданно тихим голосом. – Немедленно все верни. Вовчик становится обидчивым, когда дело касается его личных вещей. Паша, он очень обидчивый, – повторил Халандовский. – Он просто впадает в неистовство, когда у него пропадает зажигалка, авторучка…
– Штаны? – подсказал Пафнутьев, но Халандовский не был настроен шутить.
– Если вернешь с извинениями… Это будет удачный ход. И тогда я могу пообещать встречу с ним. Только тогда, Паша.
– Буду думать, – повторил Пафнутьев слова, которые совсем недавно произнес Халандовский. – Возвращаемся к третьей силе. Итак, какой-то хмырь звонит… И чего хочет?
– Паша, я говорю только то, что мне известно. Могу и ошибиться, с чьих-то слов выложить что-то недостоверное… Поэтому предупреждаю сразу – делай поправку.
– Ты сказал – с чьих-то слов… С чьих именно?
– Как я не люблю упоминать имена в разговоре, если бы ты только знал! – простонал Халандовский. – Неклясов мне говорил, Вовчик.
– Ему платишь?
– Ему.
– Сколько?
– Это важно?
– Конечно. По сумме я могу оценить степень вашей близости, вашей заинтересованности друг в друге.
– Трешку в месяц отдаю.
– Три миллиона?!
– Да.
– А он?
– Охраняет.
– От кого?
– От всех неприятностей, которые могут принести как государственные, так и бандитские формирования. Кстати, если тебе это интересно, государственные органы становятся все более бандитскими, а бандитские приобретают характер государственных.
– Понятнее можешь?
– Могу. Всевозможные контроли обладают, Паша, какой-то животной ненасытностью. Сколько бы ты ни дал – мало. Это от алчности и невежества. Они полагают, что если у меня магазин, то деньги текут рекой. Они не текут, Паша, рекой, рекой они вытекают. А бандиты более скромны, грамотны, обязательны. Они знают, как достаются деньги, как приходится вертеться, чтобы товар достать, завезти, сохранить, продать, сколько нужно отдать, чтобы откупиться от чиновников… Поэтому ведут себя более достойно. И они отрабатывают. Да, Паша, да. Отрабатывают эти три миллиона. Стоит кому-нибудь наехать на меня, потребовать денег, доли… Я спокоен. Я говорю: вот вам телефон Вовчика, звоните и договоритесь. И больше я этих людей не вижу.
– А вообще их кто-нибудь после этого видит?
– Да, встречают иногда в других, совсем в других местах, городах, республиках… Но если они оказываются непонятливыми, непочтительными… Вполне может случиться так, что их вообще никто никогда уже не увидит.
– Крутой ты стал, Аркаша, – вздохнул Пафнутьев и, взяв свою стопку, выпил.
– Я говорю о крайних случаях, – смущенно пояснил Халандовский.
– Итак, третья банда. Ты, Аркаша, не уведешь меня в сторону от нее. Звонит хмырь, так? И Вовчик твой понимает – шелупонь. Так? На этом ты остановился. Продолжай.
– Паша… Эти ребята из третьей банды не такая уж и шелупонь. Ты сегодня выезжал на место происшествия? Видел последствия? Это шелупонь? Нет, это автомат Калашникова. И выстрелы не в воздух, не по стеклам, не по Леонарду, будь он неладен… Пули предназначались Вовчику… Это серьезно и очень опасно.
– Все?
– Подожди, я не сказал главного… У этих ребят из третьей банды, как ты их называешь, очень хорошая осведомленность. – Халандовский в упор посмотрел на Пафнутьева. – Они отлично знают, кто был у тебя на допросе, что сказал, кого выдал…
– Знают, кто был у меня на допросе? – отшатнулся Пафнутьев.
– Ну, Паша… Нельзя же так буквально! Не у тебя лично, не у твоего Дубовика или у Шаланды… Не об этом речь. Может быть, они блефуют… Но для хорошего блефа тоже нужны кое-какие знания… Так вот в общих чертах они знают, что происходит в ваших коридорах. И когда какой-то хмырь сообщает Неклясову по телефону, что взят его боевик, а Вовчик этого еще не знает… Такие вещи убеждают, Паша. Не говоря уже о том, что узнать телефон Неклясова непросто. Я не уверен, что и ты его знаешь.
– Утечка информации? – напрямую спросил Пафнутьев.
– Называй это, Паша, как тебе удобнее, как ты привык. Может быть, утечка информации, может, в твоем заведении завелся человек не слишком преданный… А скорее всего люди с должностями, удостоверениями, с хорошей осведомленностью, технически вооруженные, грамотные и безрассудные…
– Ну?! – не выдержал Пафнутьев. – Ну и что?
– Может быть, они последовали всеобщему увлечению и сами сколотились в банду, а, Паша? Они могут перестрелять и Неклясова, и Фердолевского вместе с их ребятами. Еще и награды за это получат, поскольку борются с организованной преступностью… Это их святой долг! А? И перестреляют! Уж если ты на законном основании к тому же Неклясову или Фердолевскому не можешь подступиться, не по зубам они тебе… Уж если это так, Паша, а?
– Неужели мы и до этого дожили? – печально спросил Пафнутьев. – Неужели и к этому пришли?
– Не знаю, пришли ли, – Халандовский повертел в воздухе растопыренной ладонью, – но идем, Паша. Идем. Семимильными шагами движемся именно в этом направлении.
– Наливай, – сказал Пафнутьев.
* * *
Пафнутьев не торопясь брел по улице, стараясь как можно больше выдохнуть из себя алкогольных паров и прийти домой в пристойном состоянии. Мокрый густой снег продолжал валить, но теперь, когда совсем стемнело, видно его было только возле светящихся окон, у светофоров и уличных фонарей.Стояла непривычная вечерняя тишина. То ли город засыпал раньше обычного, то ли снег разогнал прохожих, а может, тот же снег приглушил городские звуки. Уже к прозрачным сумеркам люди старались добраться до дома, чтобы не искушать судьбу и не подвергаться бессмысленному риску быть зарезанным одичавшими подростками, раздавленным пьяным водителем, не поймать собственным телом шальную пулю дурной перестрелки.
Проходя мимо леонардовского ресторана, Пафнутьев пристальнее всмотрелся в него. Ресторан был закрыт, уцелевшие два-три окна светились тускло и далеко не празднично, видимо, внутри продолжалась работа по устранению последствий утреннего нападения. Все выбитые окна были закрыты прессованной стружкой, но Пафнутьев нисколько не сомневался, что уже завтра все будет восстановлено в прежнем виде. Слишком большие деньги были на кону, слишком дорого обходился каждый день простоя. Да и посетителей нельзя было отпугивать, они должны знать, что никакие неприятности не смогут нарушить привычную работу заведения, что ресторан «Леонард» – это надежно, постоянно, навсегда. Как восход луны, как рассвет или закат.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента