Страница:
Есть исторические свидетельства, что наши витязи (читай рыцари) в конце XI века бывали при дворах французского короля и германского императора, даже участвовали в первых крестовых походах – и европейское рыцарское сообщество принимало их как своих, на равных.
Более того, именно тогда была написана (переведена и адаптирована?) и получила распространение на Руси любопытнейшая книга под названием «Покон витязный» – курс молодого бойца-рыцаря. Читаешь, что должен был знать и уметь наш витязь и с удивлением узнаешь знаменитые европейские «Семь рыцарских добродетелей»: верховая езда; фехтование; владение копьем; плавание; игра в шашки; сочинение стихов; исполнение их под музыкальный инструмент (только лютня, с учетом национальной специфики, заменена гуслями).
Правда, уже и тогда мы норовили быть впереди планеты всей. Если европейскому рыцарю достаточно было просто уметь переплыть водную преграду, то «Покон» предписывал нашим витязям совершать это с оружием и в полном доспехе.
Не знаю, на мой взгляд рыцарская амуниция пригодней больше для ныряния, чем для плавания. Если на Руси регулярно проводились показательные заплывы молодых витязей в доспехах, то понятно, почему рыцарство у нас никогда не достигло европейского расцвета.
Интересно, что непременная игра и рыцарей, и витязей ни карты, ни кости, ни даже шахматы, – а именно шашки. Что бы там не говорили поклонники шахмат о своей древней игре, но именно шашки учат быстрому тактическому мышлению и умению просчитывать победные комбинации (шахматы слишком усложнены, слишком многовариантны, правила слишком формализованы и оторваны от жизни). Здесь мы имеет дело с древнейшей командно-штабной игрой – человек, талантливо маневрирующий на доске двенадцатью шашками, сумеет распорядиться и отрядами на поле боя.
И еще один штрих того столетия – рыцарская литература. Нет, рыцарских романов на Руси не писали. Но былины о Владимире Ясное Солнышко и его богатырях напрямую связан с аналогичными европейскими циклами об Артуре и рыцарях Круглого Стола, о паладинах Карла Великого и т.д. Сюжет един – закованный в броню положительный герой ездит верхом по стране и борется со злом; имеют место даже текстуальные совпадения в описании совершаемых подвигов…
1041 г. – Ярослав Мудрый совершает поход в Мазовию. Совершенно традиционно – на ладьях, заполненных пехотой.
1043 г. – Он же посылает на Константинополь рать под началом сына Владимира и воеводы Вышаты. Способ действий тот же.
1060 г. – Поход (ладьи плюс конница) сыновей Ярослава на торков. Текст не позволяет понять, какой из двух этих видов войск был основным.
И, наконец, 1068 г. – настоящая революция в военном деле. У города Сновска трехтысячная дружина тяжелой конницы Святослава Ярославича буквально втаптывает в землю половецкую рать. Это полный разгром – уцелевшие неприятели сброшены в реку (а на дворе ноябрь месяц), вражий предводитель взят в плен. А было их, половцев, ни много, ни мало – двенадцать тысяч, по четверо на одного русского. Никакого фактора внезапности, вроде атаки спящего лагеря или войска на марше, Святослав не применял – войска стояли лицом к лицу, готовые к битве. Заимствованные[1] у Европы тактика и вооружение показали себя на редкость эффективно.
В чем же причина этого негаданного поворота, совершенного за каких-то двадцать лет? Ведь у других народов уходило на подобные перемены значительно больше времени…
Предлагаю следующую версию:
1046 год. Ярослав Мудрый выдает свою сестру за Казимира Польского. Жених делает крайне оригинальный свадебный подарок – возвращает на родину около восьмисот русских пленных. Это не простые смерды, а бояре и дружинники, захваченные еще предыдущим польским королем Болеславом и почти тридцать лет прожившие на чужбине.
Тут надо отметить несколько разный подход к военнопленным на Руси и в Польше – державе уже к тому времени вполне европейской, культивирующей рыцарские традиции. Русские захваченных неприятелей сажали в поруб, а после окончания боевых действий и заключения мира отправляли по домам. Самых злокозненных врагов, отпустить которых просто рука не поднималась, – ослепляли и гноили в сырых подвалах.
Западные же рыцари держали пленников (достаточно знатных) в своих замках на правах фактически гостя, в условиях вполне комфортабельных. Но отпускали – только содрав изрядный выкуп. Это расхождение во взглядах и привело к такому затянувшемуся плену: наши платить упорно не желали, поляки, изрядно потратившиеся на содержание пленных упрямцев, выпускать их за просто так тоже не собирались. Проблему разрешил лишь Казимир, заодно и маленько сэкономивший на свадебных дарах. Впрочем, осуждать его за скупость не стоит, Ярослав и без того был счастлив, удачно пристроив родственницу, невесте изрядно зашкалило за тридцать, по меркам тех лет – старуха.
А теперь представьте: не один, не два, не десять, а восемьсот знатных русичей (в то время это люди военные по определению) возвращаются, прожив три десятилетия в европейской, рыцарской стране. Даже если они не принимали участия в военных действиях на западных польских рубежах, а в понятиях средневековья такое было вполне допустимо, – все равно неизбежно должны были привезти с собой много нового: привычки, обычаи, моды, и т.д. и т.п. – все, с чем сроднились за эти годы, в том числе тактику военных действий и понятия о том, каким должен быть рыцарь. Это послужило мощным катализатором для медленного естественного процесса проникновения рыцарства на Русь, который развивался и прежде: через послов; через военные столкновения с немцами, поляками, венграми; через торговые связи и т. д.
Результат не задержался: за каких-то четверть века Киевская Русь стала рыцарской державой.
Ну, на второй вопрос ответить проще. Все дело в терминологии, достаточно просто употреблять обозначения «богатыри», «витязи», «кованая рать» – и все, исчезли рыцари со страниц отечественной истории. А тот факт, что на Украине (т.е. на исконных землях Киевской Руси) доблестных воинов и в XIX веке называли «лыцарями», почему-то игнорировался. Корень этой игры в термины лежит в великом противостоянии западников и славянофилов. Первые, еще со времени приглашенных Петром I немецких профессоров-историков, считали Русь ущербной и отсталой, дикой страной – какие уж в ней, к черту, рыцари? Дикари бородатые с дубинами и среди них немногочисленные цивилизаторы в лице норманнов-варягов, тоже, конечно диких, но более облагороженных общением с просвещенной Европой.
Славянофилы, со своей стороны, пребывали в противоположенном убеждении – варяги, понятное дело, прирожденные славяне, а Древняя Русь была страна могучая и самобытная, ей занюханная Европа не указ. Что нам их рыцари, наши витязи в десять раз круче были, вспоминайте Чудское озеро.
В общем, термин «русское рыцарство» в этой великой схватке был как кость в горле и тем и другим – и исчез из обихода. Сами наши рыцари так просто со средневековых полей сражений не исчезли.
Но, с другой стороны, трудно отрицать, что своего развития в полном и окончательном варианте рыцарские военные традиции у нас не получили.
Причин тому несколько, и одна из них – географическая. Клин тяжелобронированной конницы хорош в тесноватой Европе, где у противника мало свободы для маневра. В южнорусских степях такая тактика особого успеха не принесет.
Вернемся еще раз к упоминавшемуся сражению у Сновска. Легкая половецкая конница ушла в глубокий рейд по русским землям и попала по сути дела в ловушку, лишившись главного козыря – маневренности: с одной стороны лес, с другой река, с третьей осажденный Сновск. А подошедшие с четвертой стороны рыцари Святослава Ярославича вчетверо уступали числом, но значительно превосходили броней и оружием – и втоптали в землю бездоспешных кочевников.
В степных просторах чаще получалось наоборот. Достаточно вспомнить очень известные сюжеты двух знаменитых битв в степи, неоднократно отраженных в литературе и искусстве. Это сражение на реке Каяле, так неудачно завершившееся для дружины князя Игоря, известного по одноименной опере; и еще более печальная для русского оружия битва при Калке.
Оба раза повторяется один и тот же ход событий – тяжелая латная конница опрокидывает и рассеивает степняков, но мощнейшие удары приходятся в пустоту. Более скоростной противник отступает, маневрирует и наносит удары по разрозненным частям потерявшего свой грозный единый строй рыцарского войска. Финал – два закономерных поражения.
Но в других войнах рыцарская конница осечек не давала. Панцирные всадники на равных тягались на западных границах с немецким, польским, чешским, венгерским, шведским, а позже и ливонским рыцарством. А под штандарты Ливонского ордена, между прочим, стекались лучшие бойцы со всей Западной и Центральной Европы – и, соответственно, все новинки вооружения и тактики. Но ничего, и ливонцев бивали.
А с финно-угорскими лесными племенами, войн с которыми было в XI и XII веках не меньше, закованные в сталь дружинники вообще расправлялись играючи. Лесные удальцы могли бить стрелой в лет птицу и выходить с рогатиной на медведя, но ударов бронированной кавалерии их нестройные ватаги не выдерживали.
Но рыцарство, как известно, это не только тяжеловооруженные всадники, все сметающие на своем пути. Это еще и один из политико-экономических институтов феодального строя. Который, в европейском его варианте, на Руси XI – XII веков отсутствовал.
На заре европейского средневековья дело происходило следующим примерно образом: вождь какого-либо варварского племени, прописавшись мечом и копьем на землях рухнувшей Римской империи и приняв королевский титул, раздавал завоеванные земли верной своей дружине в ленное владение, в зависимости от заслуг каждого. А они, дружинники, став баронами, маркизами, графами и герцогами, принимали на себя обязанность по первому зову сюзерена вооружаться и выступать ему на помощь. И все были довольны – и король, и свежеиспеченные феодалы, и попавшие в феодальную зависимость обитатели пожалованных земель.
Про последних стоит сказать чуть подробнее, а то марксистско-ленинские историки много лет вбивали нам в головы, что самой заветным желанием средневековых крестьян, замученных барщиной, оброками и повинностями (особо пинали феодалов за право первой брачной ночи); что самой светлой мечтой угнетенных тружеников было зарезать своего сеньора и поджечь его ненавистный замок. А власть всех этих баронов держалась исключительно на мечах и копьях их дружин.
Это, понятно, не так. Слишком неспокойным местом была на заре Темных веков Европа, слишком много шлялось по ней вооруженного и опасного народа; и когда свежеиспеченный феодал приходил с дружиной, возводил замок и брал на себя заботу о защите окрестных обывателей (весьма, конечно, небезвозмездную) – они, обыватели, были рады и счастливы, попав в феодальную кабалу. Альтернатива была проста – налетит пешая, конная и приплывшая на ладье ватага, дадут по башке секирой, изнасилуют жену и дочерей, сожгут дом и заберут на память о веселом пикнике все с трудом нажитое имущество. По сравнению с такой перспективой право первой ночи – пустяк и мелочь, не достойная сожаления.
А на мечах с копьями свою власть долго не удержишь – прилетит стрела из кустов и конец истории. Да и затягивать чересчур гайки в пору становления феодализма сеньоры просто не имели возможности. Европа еще не пришла в себя после бурных катаклизмов времен Великого переселения народов, люди еще не успели с землей сродниться и пустить корни – легки были на подъем чрезвычайно. Снимутся ночью всей деревней и уйдут на поиски лучшей доли. И ищите, господин граф, ветра в поле.
Нет, господа марксисты, любой общественный строй устанавливается при согласии большинства населения. Простой пример: Англию от пеших и конных набегов надежно защищали моря и проливы. Так там, во внутренних районах, недоступных пиратским вылазкам, жили фригольдеры, т.е. крестьянские общины, не имеющие сеньора. Не нуждались и все тут. Отбиться от местных грабителей у них и своих сил хватало, а серьезные супостаты не появлялись. Так и жили – платили, понятное дело, в казну все налоги положенные, но никакой барщины и первой ночи не знали.
В континентальной Европе подобным сельских общинам выжить было труднее. Но города, защищенные от превратностей жизни высокими крепостными стенами, тоже посылали подальше господ феодалов, желающих предоставить защиту и покровительство.
Ну ладно, вернемся к европейскому рыцарству. Понятное дело, с течением времени феодалы все больше привязывались к землице и хозяйству и, соответственно, становились все тяжелее на подъем. Но постоянное пополнение рыцарских ратей обеспечивал один очень мудрый обычай под названием майорат. Всю отцовскую землю получал единолично старший сын, а младшие отпрыски могли рассчитывать лишь на коня, доспехи и добрые пожелания на дорогу. А дорог у юных безземельных феодалов было в те времена не слишком много – военная да духовная. Торговать, пахать землю или заниматься еще чем-нибудь полезным тогдашние законы и обычаи им никак не позволяли. Ну, кто был послабее духом и телом, принимали духовный сан, а остальные пробавлялись чем могли: бесцельно странствовали в поисках приключений, с большой охотой вставали под королевские знамена при первых признаках войны, отправлялись за море в крестовые походы, вступали в духовно-рыцарские ордена, несущие огнем и мечом истинную веру неразумным язычникам – прибалтам да славянам.
Так вот, основополагающий принцип европейской рыцарской системы – земельные владенья в обмен на верную службу – в Древней Руси как-то не прижился; феоды и лены ( или, по-русски говоря – уделы) наши князья своим дружинникам не раздавали. По одной простой причине – самим едва хватало. У первых Рюриковичей, надо заметить, редкостная любвеобильность сочеталась с горячей привязанностью к чадам. К примеру, князь Владимир Святославич ( Владимир Красно Солнышко русских былин, причисленный к лику святых за крещение Руси) – имел четырех жен, не считая нескольких сотен наложниц. Даже с учетом высокой детской смертности в те годы, только от законных жен выросли и предъявили права на отцовское наследство аж двенадцать сыновей! Кстати, детей от наложниц совсем не следует сбрасывать со счетов, их тоже не забывали и не обделяли, тем более что сам Владимир «Святой» был сыном рабыни-наложницы…
Ну и другие, менее святые, чем Владимир, князья тоже заселяли своими потомками землю Русскую с немалым старанием и энтузиазмом. А майората на Руси не существовало, каждый потомок получал свой удел и княжил в своем городе (многих из этих, упоминаемых в летописях удельных столиц, вы сейчас на карте не найдете – выбрав деревушку побольше, на скорую руку возводили деревянный детинец да княжий терем и гордо именовали городом). Больше всего этот процесс напоминал историю с неосмотрительно завезенной в Австралию парой кроликов… И финал был тот же – грянула экологическая катастрофа, число уделов росло в арифметической прогрессии, поголовье Рюриковичей – в геометрической.
И как всегда в таких случаях, в дело вступили природные регуляторы численности, у кроликов это эпидемии, у князей – междоусобные войны, взаимные убиения, ослепления и гноения в порубе…
В общем, нашим витязям-рыцарям-дружинникам поместья за верную службу никак не светили[2]. Дружинники кормились княжим жалованьем да военной добычей. Да и трудновато было им осесть на земле при том кочевом образе жизни, что вели в XI – XII веках князья и их верные, но не особо многочисленные дружины.
Дело происходило примерно так: утомившись от бесплодных войн, собирались ближние и дальние родственники-Рюриковичи на княжий съезд. И после долгих споров и интриг (поневоле вспоминается Сухаревская конвенция детей лейтенанта Шмидта) делили по-братски имеющиеся в наличии престолы. Но получив во владение удельный город N*, какой-нибудь Мстислав (или Игорь) редко там долго задерживался. Чаще всего к городу подступал с ратью считающий себя обделенным родич и выгонял Мстислава-Игоря, в лучшем случае предлагая взамен свой, более захудалый удел. А спустя год-другой пострадавший потомок Рюрика, навербовав наемников-половцев, возвращался и восстанавливал статус-кво. Что отнюдь не гарантировало ему спокойной жизни – тут же могли возмутиться горожане, тоже любившие половить рыбку в мутной воде княжьих раздоров. Вооружившись топорами, ухватами и другим подручным инвентарем, неблагодарные подданные заявляли, что князь им «не люб», а люб посуливший налоговые льготы третий претендент.
В таких случаях дружинники чаще всего в схватку со взбунтовавшимся народом не вступали, ввиду подавляющего численного перевеса последнего. И Мстислав-Игорь с дружиной отправлялся искать счастья и плохо лежащего удела. А если тут еще умирал кто из правящих родственников, порой приходилось и вовсе скакать на другой конец матушки-Руси, дабы успеть поживиться чем-нибудь из наследства… Жаловать дружину землями при таких постоянных разъездах – лучший способ без нее, дружины, остаться…
Но не стоит думать, что мудрая Европа жила мирно и спокойно благодаря ленной системе и майорату, а русские недотепы мыкались со своим довольно запутанным наследственным лествичным правом и понапрасну складывали головы в разборках расплодившихся до неприличия Рюриковичей.
Были свои плюсы и в нашей системе. Во-первых, размеры и масштабы наших феодальных усобиц чрезмерно раздуты позднейшими историками. Все-таки это были схватки представителей только одной династии и их относительно немногочисленных дружин. По сравнению с тем, что творилось в Европе, где многочисленные владетельные герцоги, графы и бароны постоянно резались между собой и восставали против сюзеренов – это просто цветочки. Чего стоит один милый западный обычай под названием фейда – узаконенная внутренняя война между самовластными феодальными сеньорами. Или рокош – тоже вполне законное выступление феодала против собственного короля. Ничего такого у нас не было, как и не было постоянных свар и схваток между сеньорами и населением независимых или частично зависимых от них городов.[3]
Во-вторых, постоянная нехватка уделов приводила не только к войнам за них – активно осваивались новые земли и воздвигались новые города, держава неудержимо катилась на восток, к Уралу. И если европейские Париж, Кельн, Лондон до сих пор стоят на месте еще древнеримских поселений (а то и доримских), то у нас, к примеру, Москва зародилась как фронтирный поселок, опорный пункт в войнах с финно-уграми. И возникали такие городки не то что десятками – сотнями, недаром звали скандинавы Русь Гардарикой – страной крепостей.
Конечно, в русских, на скорую руку срубленных из дерева городках всяких европейских архитектурных красот, Тауэров да Кельнских соборов, не наблюдалось, но зато и не было западной скученности и антисанитарии.
Это, знаете ли, сейчас хорошо бродить по узеньким, переплюнуть можно, улочкам европейских городов и любоваться на крохотные, стиснутые вплотную дома с узкими фасадами. А вот жить в этих каменных трущобах просвещенной Европы было не слишком вольготно, даже ходить с целью любования по тем самым улочкам в Средние века едва ли кому хотелось – ввиду полного отсутствия канализации содержимое ночных горшков эвакуировалось в сточные канавы прямо через окна.
Надо думать, постоянное воздействие этих миазмов сильно сказывалось на умственных способностях аборигенов – приезжая из провонявшей Европы в наши города и глядя на рубленные избы с просторными подворьями, тут же обвиняли наших в невежестве, дикости и начинали учить жизни – дикари мол, эти русские, живут как медведи в деревянных берлогах.
Хуже того, даже обычай русской бани европейские грязнули, мывшиеся по самым большим праздникам в котле с подогретой водой и даже придумавшие одеколон единственно для заглушения ароматов своих немытых тел – даже нашу баню они объявляли беспросветным варварством. Сытый голодного не разумеет, а грязный чистого, надо думать, тоже. Зато у них был Тауэр, это точно.
Но я немного отвлекся от темы русского рыцарства.
Подробности блицкрига Батыя и затянувшейся после него на несколько веков династической свары Рюриковичей и Чингизидов выходят далеко за пределы нашей повести, поэтому скажем лишь, что после этого события дороги русских рыцарей разошлись в разные стороны. Как известно, часть русских княжеств (Рязанское, Владимиро-Суздальское и др.) вошла в состав мощного государственного образования под названием Золотая Орда. Вошла добровольно, признав царем Батыя на княжьем съезде 1245 года.
Другая часть русских земель оказалась в составе Литвы. Кстати, многие поколения наших историков избегали употреблять полное название этой страны, что вызывало и вызывает совершенно ошибочные ассоциации с нынешним прибалтийским государством. А в Великом Княжестве Литовском и Русском большинство населения составляли русские; и государственный язык был русским, а религия большинства населения – православной; и русскоговорящие князья только числились по крови литовцами, но были ими не более, чем Рюриковичи скандинавами – постоянные браки с русскими княжнами бесследно растворили остатки литовских генов.
Юго-западная Русь (Галицко-Волынское княжество, впоследствии королевство) и Северо-Западная (Псков и Новгород) остались независимыми. Правда, спустя век Юго-Запад завоевали поляки. (Интересно, что историки это завоевание игом не называют, хотя поляки физически уничтожили галицких и волынских князей и весьма старательно искореняли язык, культуру и веру, а Северо-Восточная Русь под скипетром ордынских царей пользовалась полной свободой в этих вопросах…) Ну а Новгород и Псков так и сохраняли государственный суверенитет до времени Ивана III и Василия III.
И судьба русских рыцарей на этих землях совершенно различна.
Но это, как говорится, уже совсем другая история…
Глава девятая. Послесловие к легенде
В славном городе-герое Санкт-Петербурге полным-полно всяких исторических кораблей. Про «Аврору» и говорить не приходится, стоит себе спокойно на якоре с разобранной машиной и с вполне боеспособными, регулярно смазываемыми орудиями. Похоже, либералы-реформаторы, штурмовавшие с эпилептической пеной у рта ленинский Мавзолей, как-то позабыли про этот символ старого режима. А может, боевые пушки внушали им больше почтения, чем безответная мумия. Но так или иначе крейсер революции пока на плаву…
А дедушка русского флота – легендарный ботик Петра Первого – уже давно на суше и под крышей, в Военно-морском музее. Причем снабжен сей экспонат не лишенной любопытства табличкой : «В 1688 году этот ботик был найден юным царем Петром на берегу реки Яузы и т.д.» Ну скажите на милость, что можно было найти в далеком 1688 году, гуляя по берегу тогда еще подмосковной речки? Потерянный лапоть или забытую удочку, при удаче – купающуюся девицу, при невезении – утопленника… Но царю Петру удивительно везло на находки, примерно как одному известному репортеру одной весьма популярной в восьмидесятых годах ХХ века программы. Он, репортер, тогда все выброшенную колбасу находил, в основном копченую, причем центнерами и тоннами, к жгучей зависти телезрителей, в те годы отоваривавших талоны на мясные и колбасные изделия… Но и ботик, надо признать, неплохая находка.
Более того, именно тогда была написана (переведена и адаптирована?) и получила распространение на Руси любопытнейшая книга под названием «Покон витязный» – курс молодого бойца-рыцаря. Читаешь, что должен был знать и уметь наш витязь и с удивлением узнаешь знаменитые европейские «Семь рыцарских добродетелей»: верховая езда; фехтование; владение копьем; плавание; игра в шашки; сочинение стихов; исполнение их под музыкальный инструмент (только лютня, с учетом национальной специфики, заменена гуслями).
Правда, уже и тогда мы норовили быть впереди планеты всей. Если европейскому рыцарю достаточно было просто уметь переплыть водную преграду, то «Покон» предписывал нашим витязям совершать это с оружием и в полном доспехе.
Не знаю, на мой взгляд рыцарская амуниция пригодней больше для ныряния, чем для плавания. Если на Руси регулярно проводились показательные заплывы молодых витязей в доспехах, то понятно, почему рыцарство у нас никогда не достигло европейского расцвета.
Интересно, что непременная игра и рыцарей, и витязей ни карты, ни кости, ни даже шахматы, – а именно шашки. Что бы там не говорили поклонники шахмат о своей древней игре, но именно шашки учат быстрому тактическому мышлению и умению просчитывать победные комбинации (шахматы слишком усложнены, слишком многовариантны, правила слишком формализованы и оторваны от жизни). Здесь мы имеет дело с древнейшей командно-штабной игрой – человек, талантливо маневрирующий на доске двенадцатью шашками, сумеет распорядиться и отрядами на поле боя.
И еще один штрих того столетия – рыцарская литература. Нет, рыцарских романов на Руси не писали. Но былины о Владимире Ясное Солнышко и его богатырях напрямую связан с аналогичными европейскими циклами об Артуре и рыцарях Круглого Стола, о паладинах Карла Великого и т.д. Сюжет един – закованный в броню положительный герой ездит верхом по стране и борется со злом; имеют место даже текстуальные совпадения в описании совершаемых подвигов…
* * *
Анализ русских летописей позволяет достаточно точно вычислить хронологию этого неожиданного, по историческим меркам почти мгновенного зарождения и расцвета рыцарства.1041 г. – Ярослав Мудрый совершает поход в Мазовию. Совершенно традиционно – на ладьях, заполненных пехотой.
1043 г. – Он же посылает на Константинополь рать под началом сына Владимира и воеводы Вышаты. Способ действий тот же.
1060 г. – Поход (ладьи плюс конница) сыновей Ярослава на торков. Текст не позволяет понять, какой из двух этих видов войск был основным.
И, наконец, 1068 г. – настоящая революция в военном деле. У города Сновска трехтысячная дружина тяжелой конницы Святослава Ярославича буквально втаптывает в землю половецкую рать. Это полный разгром – уцелевшие неприятели сброшены в реку (а на дворе ноябрь месяц), вражий предводитель взят в плен. А было их, половцев, ни много, ни мало – двенадцать тысяч, по четверо на одного русского. Никакого фактора внезапности, вроде атаки спящего лагеря или войска на марше, Святослав не применял – войска стояли лицом к лицу, готовые к битве. Заимствованные[1] у Европы тактика и вооружение показали себя на редкость эффективно.
В чем же причина этого негаданного поворота, совершенного за каких-то двадцать лет? Ведь у других народов уходило на подобные перемены значительно больше времени…
Предлагаю следующую версию:
1046 год. Ярослав Мудрый выдает свою сестру за Казимира Польского. Жених делает крайне оригинальный свадебный подарок – возвращает на родину около восьмисот русских пленных. Это не простые смерды, а бояре и дружинники, захваченные еще предыдущим польским королем Болеславом и почти тридцать лет прожившие на чужбине.
Тут надо отметить несколько разный подход к военнопленным на Руси и в Польше – державе уже к тому времени вполне европейской, культивирующей рыцарские традиции. Русские захваченных неприятелей сажали в поруб, а после окончания боевых действий и заключения мира отправляли по домам. Самых злокозненных врагов, отпустить которых просто рука не поднималась, – ослепляли и гноили в сырых подвалах.
Западные же рыцари держали пленников (достаточно знатных) в своих замках на правах фактически гостя, в условиях вполне комфортабельных. Но отпускали – только содрав изрядный выкуп. Это расхождение во взглядах и привело к такому затянувшемуся плену: наши платить упорно не желали, поляки, изрядно потратившиеся на содержание пленных упрямцев, выпускать их за просто так тоже не собирались. Проблему разрешил лишь Казимир, заодно и маленько сэкономивший на свадебных дарах. Впрочем, осуждать его за скупость не стоит, Ярослав и без того был счастлив, удачно пристроив родственницу, невесте изрядно зашкалило за тридцать, по меркам тех лет – старуха.
А теперь представьте: не один, не два, не десять, а восемьсот знатных русичей (в то время это люди военные по определению) возвращаются, прожив три десятилетия в европейской, рыцарской стране. Даже если они не принимали участия в военных действиях на западных польских рубежах, а в понятиях средневековья такое было вполне допустимо, – все равно неизбежно должны были привезти с собой много нового: привычки, обычаи, моды, и т.д. и т.п. – все, с чем сроднились за эти годы, в том числе тактику военных действий и понятия о том, каким должен быть рыцарь. Это послужило мощным катализатором для медленного естественного процесса проникновения рыцарства на Русь, который развивался и прежде: через послов; через военные столкновения с немцами, поляками, венграми; через торговые связи и т. д.
Результат не задержался: за каких-то четверть века Киевская Русь стала рыцарской державой.
* * *
А куда они потом девались, русские рыцари? И почему мы про них практически ничего не знаем и не слышим?Ну, на второй вопрос ответить проще. Все дело в терминологии, достаточно просто употреблять обозначения «богатыри», «витязи», «кованая рать» – и все, исчезли рыцари со страниц отечественной истории. А тот факт, что на Украине (т.е. на исконных землях Киевской Руси) доблестных воинов и в XIX веке называли «лыцарями», почему-то игнорировался. Корень этой игры в термины лежит в великом противостоянии западников и славянофилов. Первые, еще со времени приглашенных Петром I немецких профессоров-историков, считали Русь ущербной и отсталой, дикой страной – какие уж в ней, к черту, рыцари? Дикари бородатые с дубинами и среди них немногочисленные цивилизаторы в лице норманнов-варягов, тоже, конечно диких, но более облагороженных общением с просвещенной Европой.
Славянофилы, со своей стороны, пребывали в противоположенном убеждении – варяги, понятное дело, прирожденные славяне, а Древняя Русь была страна могучая и самобытная, ей занюханная Европа не указ. Что нам их рыцари, наши витязи в десять раз круче были, вспоминайте Чудское озеро.
В общем, термин «русское рыцарство» в этой великой схватке был как кость в горле и тем и другим – и исчез из обихода. Сами наши рыцари так просто со средневековых полей сражений не исчезли.
Но, с другой стороны, трудно отрицать, что своего развития в полном и окончательном варианте рыцарские военные традиции у нас не получили.
Причин тому несколько, и одна из них – географическая. Клин тяжелобронированной конницы хорош в тесноватой Европе, где у противника мало свободы для маневра. В южнорусских степях такая тактика особого успеха не принесет.
Вернемся еще раз к упоминавшемуся сражению у Сновска. Легкая половецкая конница ушла в глубокий рейд по русским землям и попала по сути дела в ловушку, лишившись главного козыря – маневренности: с одной стороны лес, с другой река, с третьей осажденный Сновск. А подошедшие с четвертой стороны рыцари Святослава Ярославича вчетверо уступали числом, но значительно превосходили броней и оружием – и втоптали в землю бездоспешных кочевников.
В степных просторах чаще получалось наоборот. Достаточно вспомнить очень известные сюжеты двух знаменитых битв в степи, неоднократно отраженных в литературе и искусстве. Это сражение на реке Каяле, так неудачно завершившееся для дружины князя Игоря, известного по одноименной опере; и еще более печальная для русского оружия битва при Калке.
Оба раза повторяется один и тот же ход событий – тяжелая латная конница опрокидывает и рассеивает степняков, но мощнейшие удары приходятся в пустоту. Более скоростной противник отступает, маневрирует и наносит удары по разрозненным частям потерявшего свой грозный единый строй рыцарского войска. Финал – два закономерных поражения.
Но в других войнах рыцарская конница осечек не давала. Панцирные всадники на равных тягались на западных границах с немецким, польским, чешским, венгерским, шведским, а позже и ливонским рыцарством. А под штандарты Ливонского ордена, между прочим, стекались лучшие бойцы со всей Западной и Центральной Европы – и, соответственно, все новинки вооружения и тактики. Но ничего, и ливонцев бивали.
А с финно-угорскими лесными племенами, войн с которыми было в XI и XII веках не меньше, закованные в сталь дружинники вообще расправлялись играючи. Лесные удальцы могли бить стрелой в лет птицу и выходить с рогатиной на медведя, но ударов бронированной кавалерии их нестройные ватаги не выдерживали.
Но рыцарство, как известно, это не только тяжеловооруженные всадники, все сметающие на своем пути. Это еще и один из политико-экономических институтов феодального строя. Который, в европейском его варианте, на Руси XI – XII веков отсутствовал.
На заре европейского средневековья дело происходило следующим примерно образом: вождь какого-либо варварского племени, прописавшись мечом и копьем на землях рухнувшей Римской империи и приняв королевский титул, раздавал завоеванные земли верной своей дружине в ленное владение, в зависимости от заслуг каждого. А они, дружинники, став баронами, маркизами, графами и герцогами, принимали на себя обязанность по первому зову сюзерена вооружаться и выступать ему на помощь. И все были довольны – и король, и свежеиспеченные феодалы, и попавшие в феодальную зависимость обитатели пожалованных земель.
Про последних стоит сказать чуть подробнее, а то марксистско-ленинские историки много лет вбивали нам в головы, что самой заветным желанием средневековых крестьян, замученных барщиной, оброками и повинностями (особо пинали феодалов за право первой брачной ночи); что самой светлой мечтой угнетенных тружеников было зарезать своего сеньора и поджечь его ненавистный замок. А власть всех этих баронов держалась исключительно на мечах и копьях их дружин.
Это, понятно, не так. Слишком неспокойным местом была на заре Темных веков Европа, слишком много шлялось по ней вооруженного и опасного народа; и когда свежеиспеченный феодал приходил с дружиной, возводил замок и брал на себя заботу о защите окрестных обывателей (весьма, конечно, небезвозмездную) – они, обыватели, были рады и счастливы, попав в феодальную кабалу. Альтернатива была проста – налетит пешая, конная и приплывшая на ладье ватага, дадут по башке секирой, изнасилуют жену и дочерей, сожгут дом и заберут на память о веселом пикнике все с трудом нажитое имущество. По сравнению с такой перспективой право первой ночи – пустяк и мелочь, не достойная сожаления.
А на мечах с копьями свою власть долго не удержишь – прилетит стрела из кустов и конец истории. Да и затягивать чересчур гайки в пору становления феодализма сеньоры просто не имели возможности. Европа еще не пришла в себя после бурных катаклизмов времен Великого переселения народов, люди еще не успели с землей сродниться и пустить корни – легки были на подъем чрезвычайно. Снимутся ночью всей деревней и уйдут на поиски лучшей доли. И ищите, господин граф, ветра в поле.
Нет, господа марксисты, любой общественный строй устанавливается при согласии большинства населения. Простой пример: Англию от пеших и конных набегов надежно защищали моря и проливы. Так там, во внутренних районах, недоступных пиратским вылазкам, жили фригольдеры, т.е. крестьянские общины, не имеющие сеньора. Не нуждались и все тут. Отбиться от местных грабителей у них и своих сил хватало, а серьезные супостаты не появлялись. Так и жили – платили, понятное дело, в казну все налоги положенные, но никакой барщины и первой ночи не знали.
В континентальной Европе подобным сельских общинам выжить было труднее. Но города, защищенные от превратностей жизни высокими крепостными стенами, тоже посылали подальше господ феодалов, желающих предоставить защиту и покровительство.
Ну ладно, вернемся к европейскому рыцарству. Понятное дело, с течением времени феодалы все больше привязывались к землице и хозяйству и, соответственно, становились все тяжелее на подъем. Но постоянное пополнение рыцарских ратей обеспечивал один очень мудрый обычай под названием майорат. Всю отцовскую землю получал единолично старший сын, а младшие отпрыски могли рассчитывать лишь на коня, доспехи и добрые пожелания на дорогу. А дорог у юных безземельных феодалов было в те времена не слишком много – военная да духовная. Торговать, пахать землю или заниматься еще чем-нибудь полезным тогдашние законы и обычаи им никак не позволяли. Ну, кто был послабее духом и телом, принимали духовный сан, а остальные пробавлялись чем могли: бесцельно странствовали в поисках приключений, с большой охотой вставали под королевские знамена при первых признаках войны, отправлялись за море в крестовые походы, вступали в духовно-рыцарские ордена, несущие огнем и мечом истинную веру неразумным язычникам – прибалтам да славянам.
Так вот, основополагающий принцип европейской рыцарской системы – земельные владенья в обмен на верную службу – в Древней Руси как-то не прижился; феоды и лены ( или, по-русски говоря – уделы) наши князья своим дружинникам не раздавали. По одной простой причине – самим едва хватало. У первых Рюриковичей, надо заметить, редкостная любвеобильность сочеталась с горячей привязанностью к чадам. К примеру, князь Владимир Святославич ( Владимир Красно Солнышко русских былин, причисленный к лику святых за крещение Руси) – имел четырех жен, не считая нескольких сотен наложниц. Даже с учетом высокой детской смертности в те годы, только от законных жен выросли и предъявили права на отцовское наследство аж двенадцать сыновей! Кстати, детей от наложниц совсем не следует сбрасывать со счетов, их тоже не забывали и не обделяли, тем более что сам Владимир «Святой» был сыном рабыни-наложницы…
Ну и другие, менее святые, чем Владимир, князья тоже заселяли своими потомками землю Русскую с немалым старанием и энтузиазмом. А майората на Руси не существовало, каждый потомок получал свой удел и княжил в своем городе (многих из этих, упоминаемых в летописях удельных столиц, вы сейчас на карте не найдете – выбрав деревушку побольше, на скорую руку возводили деревянный детинец да княжий терем и гордо именовали городом). Больше всего этот процесс напоминал историю с неосмотрительно завезенной в Австралию парой кроликов… И финал был тот же – грянула экологическая катастрофа, число уделов росло в арифметической прогрессии, поголовье Рюриковичей – в геометрической.
И как всегда в таких случаях, в дело вступили природные регуляторы численности, у кроликов это эпидемии, у князей – междоусобные войны, взаимные убиения, ослепления и гноения в порубе…
В общем, нашим витязям-рыцарям-дружинникам поместья за верную службу никак не светили[2]. Дружинники кормились княжим жалованьем да военной добычей. Да и трудновато было им осесть на земле при том кочевом образе жизни, что вели в XI – XII веках князья и их верные, но не особо многочисленные дружины.
Дело происходило примерно так: утомившись от бесплодных войн, собирались ближние и дальние родственники-Рюриковичи на княжий съезд. И после долгих споров и интриг (поневоле вспоминается Сухаревская конвенция детей лейтенанта Шмидта) делили по-братски имеющиеся в наличии престолы. Но получив во владение удельный город N*, какой-нибудь Мстислав (или Игорь) редко там долго задерживался. Чаще всего к городу подступал с ратью считающий себя обделенным родич и выгонял Мстислава-Игоря, в лучшем случае предлагая взамен свой, более захудалый удел. А спустя год-другой пострадавший потомок Рюрика, навербовав наемников-половцев, возвращался и восстанавливал статус-кво. Что отнюдь не гарантировало ему спокойной жизни – тут же могли возмутиться горожане, тоже любившие половить рыбку в мутной воде княжьих раздоров. Вооружившись топорами, ухватами и другим подручным инвентарем, неблагодарные подданные заявляли, что князь им «не люб», а люб посуливший налоговые льготы третий претендент.
В таких случаях дружинники чаще всего в схватку со взбунтовавшимся народом не вступали, ввиду подавляющего численного перевеса последнего. И Мстислав-Игорь с дружиной отправлялся искать счастья и плохо лежащего удела. А если тут еще умирал кто из правящих родственников, порой приходилось и вовсе скакать на другой конец матушки-Руси, дабы успеть поживиться чем-нибудь из наследства… Жаловать дружину землями при таких постоянных разъездах – лучший способ без нее, дружины, остаться…
Но не стоит думать, что мудрая Европа жила мирно и спокойно благодаря ленной системе и майорату, а русские недотепы мыкались со своим довольно запутанным наследственным лествичным правом и понапрасну складывали головы в разборках расплодившихся до неприличия Рюриковичей.
Были свои плюсы и в нашей системе. Во-первых, размеры и масштабы наших феодальных усобиц чрезмерно раздуты позднейшими историками. Все-таки это были схватки представителей только одной династии и их относительно немногочисленных дружин. По сравнению с тем, что творилось в Европе, где многочисленные владетельные герцоги, графы и бароны постоянно резались между собой и восставали против сюзеренов – это просто цветочки. Чего стоит один милый западный обычай под названием фейда – узаконенная внутренняя война между самовластными феодальными сеньорами. Или рокош – тоже вполне законное выступление феодала против собственного короля. Ничего такого у нас не было, как и не было постоянных свар и схваток между сеньорами и населением независимых или частично зависимых от них городов.[3]
Во-вторых, постоянная нехватка уделов приводила не только к войнам за них – активно осваивались новые земли и воздвигались новые города, держава неудержимо катилась на восток, к Уралу. И если европейские Париж, Кельн, Лондон до сих пор стоят на месте еще древнеримских поселений (а то и доримских), то у нас, к примеру, Москва зародилась как фронтирный поселок, опорный пункт в войнах с финно-уграми. И возникали такие городки не то что десятками – сотнями, недаром звали скандинавы Русь Гардарикой – страной крепостей.
Конечно, в русских, на скорую руку срубленных из дерева городках всяких европейских архитектурных красот, Тауэров да Кельнских соборов, не наблюдалось, но зато и не было западной скученности и антисанитарии.
Это, знаете ли, сейчас хорошо бродить по узеньким, переплюнуть можно, улочкам европейских городов и любоваться на крохотные, стиснутые вплотную дома с узкими фасадами. А вот жить в этих каменных трущобах просвещенной Европы было не слишком вольготно, даже ходить с целью любования по тем самым улочкам в Средние века едва ли кому хотелось – ввиду полного отсутствия канализации содержимое ночных горшков эвакуировалось в сточные канавы прямо через окна.
Надо думать, постоянное воздействие этих миазмов сильно сказывалось на умственных способностях аборигенов – приезжая из провонявшей Европы в наши города и глядя на рубленные избы с просторными подворьями, тут же обвиняли наших в невежестве, дикости и начинали учить жизни – дикари мол, эти русские, живут как медведи в деревянных берлогах.
Хуже того, даже обычай русской бани европейские грязнули, мывшиеся по самым большим праздникам в котле с подогретой водой и даже придумавшие одеколон единственно для заглушения ароматов своих немытых тел – даже нашу баню они объявляли беспросветным варварством. Сытый голодного не разумеет, а грязный чистого, надо думать, тоже. Зато у них был Тауэр, это точно.
Но я немного отвлекся от темы русского рыцарства.
* * *
Вот так и жили русские рыцари – без собственных замков, гербов и земельных угодий – конь, оружие, доспехи, постоянные походы; сегодня пируют с князем, звенят серебряными ложками, завтра бесславно складывают головы в очередной междоусобной заварушке. Жили и дожили до тридцать седьмого года. Не того, конечно, о коем так любят лить слезы страдальцы за правду и демократию – до 1237 года, морозной зимой которого пришел с войском Батый и попробовал навести на Руси какое-то подобие порядка (попытка не первая и не последняя, и закончившаяся, в конце концов, тем же, что и прочие).Подробности блицкрига Батыя и затянувшейся после него на несколько веков династической свары Рюриковичей и Чингизидов выходят далеко за пределы нашей повести, поэтому скажем лишь, что после этого события дороги русских рыцарей разошлись в разные стороны. Как известно, часть русских княжеств (Рязанское, Владимиро-Суздальское и др.) вошла в состав мощного государственного образования под названием Золотая Орда. Вошла добровольно, признав царем Батыя на княжьем съезде 1245 года.
Другая часть русских земель оказалась в составе Литвы. Кстати, многие поколения наших историков избегали употреблять полное название этой страны, что вызывало и вызывает совершенно ошибочные ассоциации с нынешним прибалтийским государством. А в Великом Княжестве Литовском и Русском большинство населения составляли русские; и государственный язык был русским, а религия большинства населения – православной; и русскоговорящие князья только числились по крови литовцами, но были ими не более, чем Рюриковичи скандинавами – постоянные браки с русскими княжнами бесследно растворили остатки литовских генов.
Юго-западная Русь (Галицко-Волынское княжество, впоследствии королевство) и Северо-Западная (Псков и Новгород) остались независимыми. Правда, спустя век Юго-Запад завоевали поляки. (Интересно, что историки это завоевание игом не называют, хотя поляки физически уничтожили галицких и волынских князей и весьма старательно искореняли язык, культуру и веру, а Северо-Восточная Русь под скипетром ордынских царей пользовалась полной свободой в этих вопросах…) Ну а Новгород и Псков так и сохраняли государственный суверенитет до времени Ивана III и Василия III.
И судьба русских рыцарей на этих землях совершенно различна.
Но это, как говорится, уже совсем другая история…
Глава девятая. Послесловие к легенде
Так и не решив, что делать с крейсером «Виндиктив» дальше, англичане передали его в распоряжение бельгийского правительства в качестве памятника войны.
Дж. Н. Горз, «Подъем затонувших кораблей»
В славном городе-герое Санкт-Петербурге полным-полно всяких исторических кораблей. Про «Аврору» и говорить не приходится, стоит себе спокойно на якоре с разобранной машиной и с вполне боеспособными, регулярно смазываемыми орудиями. Похоже, либералы-реформаторы, штурмовавшие с эпилептической пеной у рта ленинский Мавзолей, как-то позабыли про этот символ старого режима. А может, боевые пушки внушали им больше почтения, чем безответная мумия. Но так или иначе крейсер революции пока на плаву…
А дедушка русского флота – легендарный ботик Петра Первого – уже давно на суше и под крышей, в Военно-морском музее. Причем снабжен сей экспонат не лишенной любопытства табличкой : «В 1688 году этот ботик был найден юным царем Петром на берегу реки Яузы и т.д.» Ну скажите на милость, что можно было найти в далеком 1688 году, гуляя по берегу тогда еще подмосковной речки? Потерянный лапоть или забытую удочку, при удаче – купающуюся девицу, при невезении – утопленника… Но царю Петру удивительно везло на находки, примерно как одному известному репортеру одной весьма популярной в восьмидесятых годах ХХ века программы. Он, репортер, тогда все выброшенную колбасу находил, в основном копченую, причем центнерами и тоннами, к жгучей зависти телезрителей, в те годы отоваривавших талоны на мясные и колбасные изделия… Но и ботик, надо признать, неплохая находка.