Виктория Горнина. Троя. История первая. Первый поход греков против Трои

   За право властвовать боролись две коалиции: с одной стороны Зевс со своими братьями, с другой – титаны. Причём и те, и другие могли претендовать на власть.
   Титаны считали себя вправе управлять миром, потому что они были сыновьями матери-земли. Отец их, Уран, не отличался добрым нравом. Первых своих детей – циклопов – он заточил в Тартар, весьма печальное место глубоко под землей, в самом её центре, где по слухам необычайно жарко, темно и довольно скучно. Уран наивно полагал, что избавил себя от неожиданностей, вроде восстаний и смут, однако вскоре его младшие дети – титаны во главе с самым младшеньким Кроном – подняли бунт и свергли своего отца.
   Как не трудно догадаться, Крон неуютно чувствовал себя в кресле владыки мира и уничтожал своих детей, одного за другим, помня отличительную семейную черту, ставшую традицией.
   Жена его, Рея, приходила в ужас всякий раз, когда Крон заглатывал новорождённых младенцев, даже не утруждая себя распеленать несчастных. Ей удалось спасти последнего своего сына, и это стало началом конца правления Крона.
   Возмужав, Зевс вызволил своих братьев и сестёр из внутренностей отца, причём они вышли оттуда целыми и невредимыми, и даже вполне самостоятельными зрелыми личностями и сразу включились в борьбу.
   Расчётливый и дальновидный, Зевс поспешил освободить томившихся в Тартаре циклопов и сторуких – благодарные, они немедленно стали на сторону своего спасителя.
   Однако обе партии были сильны – никто не хотел уступать, и борьба затянулась на долгие десять лет. Но мать-земля предпочла Зевса, и Крон пал побеждённый, а титаны отправились в пустующий Тартар все, за исключением своего главаря Атланта. Тому водрузили на плечи небесный свод, Атлант до сей поры держит его над землёю.
   После долгожданной победы все собрались на Олимпе, дабы обсудить мировой порядок. Три брата бросили жребий – Гадесу досталось подземное царство, Посейдону – море, Зевсу – небо. Земля предназначалась в общее пользование.
   Понятно, что Зевс, хоть и был самым младшим в этой компании, но как освободитель и победитель получил сверх того главенство – отныне он становился признанным лидером. В его руках сосредотачивалась вся полнота власти с правом карать и миловать, издавать законы, руководить, распределять богатства и распоряжаться по своему усмотрению судьбами всего живого. Может быть, на этот раз кто-нибудь вспомнил о простых смертных? Да, но лишь за тем, чтобы доставить к праздничному столу несколько барашков и птицу, а также всё остальное, включая вино, сыр и хлеб.
   Где ещё богам было взять всё это, как не у людей? Ведь всё принадлежит теперь Зевсу, верно? Но не будем о грустном.
   Следующим шагом на пути укрепления власти стало возведение золотых апартаментов, а вернее, целого квартала прекрасных дворцов на Олимпе.
   Как оказалось, у победителя довольно большая семья, и Зевс, не мудрствуя лукаво, роздал все портфели новоиспечённого правительства своим ближайшим родичам. А положение, как известно, обязывает.
   Поэтому все братья и сёстры Зевса, а впоследствии и его дети (ибо вскоре Зевс женился) пожелали иметь каждый свою резиденцию на Олимпе, причём устроили своего рода негласное соревнование – у кого роскошнее.
   Всех переплюнул, конечно, Аполлон: с его врождённым чувством прекрасного это было несложно. Его трехэтажный особняк с витыми решётками, витражами, фресками, изящными колоннами и позолоченной лепниной вселял зависть в остальных честолюбцев. А чего стоил внутренний дворик в японском стиле с небольшим фонтаном и подсветкой! Не говоря уже о просторной гостиной с открытой верандой, где можно было любоваться видами заснеженных вершин.
   Но если другие дворцы и были не столь затейливы, то, по крайней мере, не уступали ему в роскоши. С помощью хитроумных приспособлений и отводов безвестный мастер направил кристальные воды горного ручья к новостройкам, обеспечив их таким образом водой, всегда прозрачной и чистой, огромный агрегат нагнетал тёплый воздух в помещения, противолавинные устройства обезопасили богов от неприятностей, превратив новый посёлок в великолепную, доселе невиданную резиденцию на склонах Олимпа.
   Понятно, что для возведения столь чудесных строений потребовались немалые богатства разорённой недавней войной страны. Но Зевс, по неотъемлемому праву победителя, считал все богатства земли своими и всё живое своею собственностью.
   Поэтому он, немало не стесняясь, выгнал всё обнищавшее за время военных действий население Эллады из пещер, где люди пережидали божественные катаклизмы, и заставил всех потрудиться во славу новых олимпийских богов.
   Люди подчинились, а что им оставалось?
   Грандиозный размах затеянной стройки поражал воображение. Сотни тонн мрамора, природного камня, золота, серебра, прекрасного дерева, да и просто строительного материала ушло на создание этих дворцов. А сколько трудов стоило местным и приезжим мастерам создать всё это великолепие. Скольким из них так и не суждено было спуститься с Олимпа: люди погибали от непосильной работы, скудной еды и плохого обращения. Но, какое это имеет значение?
   Однако спустя несколько лет новый квартал уже красовался на склоне горы, всем своим видом радуя глаз. Боги остались довольны.
   Казалось бы, стоит расслабиться и наслаждаться жизнью. Но не тут то было. Похоже, что всему виной неуёмная жажда чего-то нового, что вызвало бы всплеск адреналина, заставило переживать остро, каждой клеточкой напряжённых нервов, испытать опасность и вопреки всему выиграть.
   Именно это, в конечном счёте, послужило истинной причиной неудавшегося восстания богов. А поводом, как известно, явилось высокомерие зазнавшегося Зевса.
   План долго созревал в мрачных тайниках души Геры, пока в один прекрасный день она не поделилась им, как мы знаем, в тени лесной рощицы у ручья с теми, кто показался ей наиболее подходящими для этой цели.
   Что и говорить, она верно всё рассчитала. Оба бога поддержали её, и теперь, когда столь смелый и простой план рухнул, им грозило наказание, неотвратимое и суровое.

* * *

   Утро показательной казни выдалось хмурым.
   Боги в полном составе неуверенно толпились возле самого края земли, куда им приказано было явиться в обязательном порядке, потихоньку перешёптывались, то и дело оглядывались по сторонам, не показалась ли колесница Зевса, и от делать нечего рассматривали титана.
   Мощная фигура Атланта закрывала собой большую часть обзора, его широко расставленные ноги по щиколотку вросли в землю, напряжённые мышцы превратились в камень, капельки пота собирались ручейками и стекали вниз по обнажённому торсу. Титан гнулся под невероятной тяжестью свода, его подбородок упирался в грудь, губы кривились от героических усилий, зубы то и дело издавали скрежет, вены вздулись, на мокром лбу напряжённо пульсировал висок, дыхание было прерывисто и хрипло.
   Время от времени Атлант поднимал глаза, тогда всех присутствующих невольно одолевал безотчетный страх, они вздрагивали и спешили отвернуться: так много сразу было в этих налитых кровью глазах – страдание, боль, ненависть, отчаяние – все чувства смешались разом, вспыхивая кроваво-чёрным блеском расширенных зрачков. Судорога пробегала по его лицу, веки опускались вновь, а застывшие в отчаянном усилии руки чуть расслаблялись, чтобы в следующий миг вновь напрячь все мышцы и держать, держать, держать…
   Небесный свод, этот огромный купол, покоился на плечах Атланта с тех самых пор, как Зевс стал править миром. Глядя на титана, с таким трудом исполнявшего назначенное наказание, у богов начисто пропала охота бунтовать. Общую мысль, не дававшую всем покоя, озвучил Гермес, весёлый молодой человек никогда не лезший за словом в карман:
   – Он нарочно нас здесь собрал.
   Никто не посмел поддержать разговор – боги только отводили глаза и мечтали, чтобы всё поскорее закончилось.
   Два крылатых коня бережно опустили широкий экипаж более похожий на карету, чем на колесницу, возле собравшейся публики. Все дружно вытянули шеи, пытаясь рассмотреть преступников, но увидели лишь Геру, лежавшую ничком на дне кареты со связанными руками. Зевс небрежно поднял её с пола, поставил на ноги и грубо подтолкнул вперёд, к молчаливо застывшим зрителям, поражённым жалким видом обычно величавой надменной богини. Растрёпанные волосы, заплаканные глаза, дрожащий подбородок, разорванная туника и синяк под глазом – всё говорило о недавней взбучке, устроенной Зевсом дражайшей половине.
   Она боялась поднять глаза, покраснела до корней волос и чуть не падала от немыслимого унижения, от сознания, что все видят её такой и, должно быть, смеются над ней. И ей нужно пройти, сделать эти несколько шагов, как сквозь строй, где вместо плёток бичующие взгляды окружающих и никто иной, как её муж, грубо понукает её, побуждая идти. Да легче провалиться мне на этом месте, чем терпеть такое.
   – Стой, стерва. Стой, кому говорю.
   Зевс подвел её к Атланту, развернул лицом к зрителям и, мрачно ухмыльнувшись, окинул строгим взглядом кучку собравшихся богов.
   – Почему все в чёрном? – и, не дождавшись ответа, зычно крикнул: – Гефест, ты принёс, что я велел?
   – Да, господин.
   – Вот именно – господин. Надеюсь, все слышали? Может, кто ещё сомневается в этом? Что молчите? Все, кто думает иначе, кто, может быть, сейчас сочувствует ей, – он кивнул в сторону жены. – Все, – и это громогласное «все» заставило задрожать самые смелые сердца, – получат сейчас наглядный урок того, что не следует идти против законной власти.
   Все головы склонились в знак согласия, между окаменевшими от испуга богами проворно пробирался жилистый хромой мужичок, слишком суетливый и слишком мелкий для бога.
   И, тем не менее, это был бог, некогда сброшенный матерью с Олимпа. Гефест тащил за собой наковальню. Установив одну, он немедленно кинулся за второй, пыхтя и отдуваясь на каждом шагу. Судя по глубокой борозде, это занятие было не из лёгких.
   Публика застыла в ожидании: совершенно непонятно для чего нужны эти тяжёлые приспособления и что, в конце концов, собирается делать Зевс? Жалкий вид Геры уже пробудил сочувствие, но открыто никто не вступился за преступницу: богини отводили глаза, а боги старались спрятать лица за прелестные головки своих спутниц.
   Тем временем непонятно откуда Зевс извлёк тяжёлые золотые браслеты, защёлкнул их на запястьях жены, опять ухмыльнулся в бороду:
   – Видишь, мне для тебя ничего не жалко, дорогая. Давай ножку.
   Гефест склонился к ногам Геры, опутал крепко-накрепко золотыми цепями лодыжки – теперь Гера была прикована к наковальням, но она и не пыталась бежать: зачем всё это? Заинтригованные против воли, боги подались вперёд, чтобы лучше рассмотреть, что происходит, однако по-прежнему терялись в догадках. Зевс деловито осмотрел оковы, потрогал крепления и остался доволен: молодец, Гефест, отличная работа. Затем скомандовал Атланту:
   – А ну-ка, нагнись.
   Титан качнулся вперёд так, что зрители невольно ахнули, отпрянули назад, казалось ещё немного – и небо рухнет прямо на их головы.
   Атлант согнулся в три погибели, его широкое лицо теперь приблизилось настолько, что можно было рассмотреть мелкие морщинки и капельки пота, он закряхтел от невероятного усилия, снова качнулся вперёд уже нарочно, чтобы испугать собравшихся – и это ему удалось. Слабое подобие улыбки появилось на измученном лице, когда боги вновь попятились назад.
   – Ниже, я сказал.
   Атлант упал на колени, ещё ниже склонился вперёд – от этого движения земля зашаталась под ногами богов, небо замельтешило и едва не рухнуло навзничь – теперь достаточно было протянуть руку, чтобы достать его.
   – Вытяни руки, дорогая.
   Гера повиновалась. Браслеты защёлкнулись, подобно наручникам – заговорщицу моментально приковали к небу – она и опомниться не успела. В следующее мгновенье на всю округу прогремело:
   – Поднимайся.
   Атлант резко рванулся, выпрямил спину, сделав отчаянное усилие, поднялся сначала на одну ногу, отчего свод сильно накренился вправо, затем выпрямил вторую – и небо оказалось на прежней высоте, а высоко в нём, вереща от ужаса и боли, болталась Гера, прикованная за запястья.
   Тяжёлые наковальни тянули её вниз, растягивая тело. Казалось, что ноги вот-вот оторвутся и руки оторвутся тоже, она звала на помощь, но с земли не доносилось ни звука. Все испуганно смотрели вверх и молчали. До неё донеслось только:
   – Вот так будет с каждым. Запомните хорошенько.
   После этого все в подавленном настроении покинули место казни, попрятались по своим дворцам, где, наконец, дали волю чувствам. Но никто не рискнул открыто выступить в защиту Геры, хотя все без исключения жалели её. Последним удалился Зевс в сопровождении Гефеста, преданно заглядывавшего своему властителю в глаза.
   – Пусть повисит с недельку. А там посмотрим, – хладнокровно изрёк Зевс.
   – Как прикажете. А как же с теми? Их как наказывать будем? – Гефест готов был расшибиться в лепёшку, только бы угодить своему господину.
   Зевс наморщил лоб, помолчал, словно обдумывая что-то.
   – Есть у меня одна идея. Эти изнеженные бездельники хотели быть господами, верно? Так пусть побудут рабами, на своей шкуре испытают, что это такое. Глядишь, успокоятся.
   И следующим утром Аполлон с Посейдоном были отправлены на исправительные работы в Трою, в качестве простых рабов или поденщиков – на усмотрение царя Лаомедонта.

5. Что построено богами…

   – Клади ровнее. Хоть бы шнурку натянул.
   – Вот и натяни. Всё одно бездельничаешь.
   Посейдон отёр пот со лба грубой рукавицей, посмотрел вниз на товарища по несчастью – ещё бы! – такой жаркий выдался денёк, до родного моря рукой подать, а они тут мучаются вдвоём.
   С пятиметровой высоты Аполлон, и правда, выглядел маленьким и каким-то жалким: без тонких шёлковых одежд, в одной лишь замызганной набедренной повязке; волосы схвачены в хвостик – приколоты прищепкой на затылке, загорелый, как простой крестьянин, вот он сидит себе на носилках, в руках лопата вместо лиры – хорош, нечего сказать.
   Да ты и сам не лучше. Весь в ссадинах, руки известь разъела, на голове какая-то немыслимая косынка – кто увидит, испугается.
   – Подавай раствор. А то критиковать все умеют. А как работать – никого не сыщешь.
   – Ладно, ладно, не ворчи.
   Лебёдка протяжно заскрипела. Помятое ведро, пару раз стукнувшись о шаткие подмости, взлетело вверх: Посейдон вывалил известь в корыто, плеснул водички, размешал и тоскливым взглядом уставился на грубо обтёсанные каменные блоки, сваленные внизу.
   – Поднимай. Только не спеши.
   Несмотря на жалостные вздохи, работа явно ладилась – к полудню свежевыложенный ряд красовался по всей длине северного участка стены, увеличивая её высоту на полметра.
   – Метров семь – восемь – я думаю, хватит.
   – Да больше и не надо. Куда им? – отозвался Посейдон. – Эй, смотри, Эак машет.
   На западной стене развевался белый флаг. Это был условный сигнал к перерыву. Посейдон мигом слетел по лестницам вниз.
   – Идём обедать. Только инструмент прибери, а то охотников много – на всех не напасёшься.
   Спрятав мастерки и лопаты, новоявленные зодчие отправились к западной стене города, а вернее сказать, к будущей западной стене, потому как на данном этапе строительства её пока что мог перескочить любой мало-мальски уважающий себя мальчишка, что они и делали, сбившись в стайки, весело, по-детски издеваясь над Эаком, который в одиночку возводил эту часть стены.
   Эак, в отличие от божественной парочки, был простым смертным, хотя и царём небольшого островка под названием Эгина.
   Он наивно вызвался помочь наказанным богам, но никак не ожидал такого поворота: Эак надеялся всего-то подавать тем раствор и камни. Постройка же участка стены в одиночку явилась полной неожиданностью для незадачливого подмастерья.
   Однако отступать было поздно, да и стыдно – Эак, кряхтя и потихоньку ругаясь, взялся за работу. А что ему оставалось? Он выбирал камни поменьше, выпросил себе помощника, что готовил раствор; как мог, экономил на ширине стены и всё равно не поспевал за своими друзьями. Те снисходительно успокаивали его: делай, как умеешь, что ты, в самом деле? И всё же нужно отдать им должное, они искренне заботились об Эаке. Чтобы дать человеку больше времени для отдыха, эта парочка богов, когда их спросили куда лучше приносить еду, решила всегда обедать на западной стороне: им-то лишний раз прогуляться вокруг холма Ата – одно удовольствие, а Эак сможет отдохнуть. Этот путь занимал около получаса.
   – Не понимаю я этих людей. Выберут самое неподходящее место и давай города возводить, – печально произнёс Аполлон. Они шли вдоль недостроенных стен по залитой солнцем равнине.
   – Почему неподходящее? – искренне удивился Посейдон. – Очень даже хорошее место. Долина – загляденье, да и только, и холм, и море рядом. Что ещё нужно? На тебя прям не угодишь.
   – Ты прав, красота кругом и климат подходящий, только вот…
   – Что только? Да ты сам посуди: климат, красота – это одно, но есть и более важные вещи – здесь единственный проход из Эгейского в Мраморное и Черное моря. Единственный, как ты не понимаешь. Вся торговля Востока с Западом будет проходить под контролем этого города, – Посейдон увлёкся и теперь шёл, размахивая руками. – Я уже вижу корабли, полные товаров, всё, что душе угодно: золото, серебро, корабельный лес, рыба свежая, вяленая – какая хочешь, лён, пенька, растительное масло, китайский нефрит, киноварь – ты только представь себе. Сиди и дань собирай. Нет, здорово придумано.
   – Что ты разошёлся, точно торговка на рынке? Золото, рыба, пенька… Неужели ты не понимаешь?
   – Чего не понимаю? – осёкся Посейдон. – Очень даже я всё понимаю. Здешние жители станут самыми богатыми людьми на свете, если, конечно, правильно поведут дело.
   – Они и так далеко не бедные и торгуют вовсю всеми теми прелестями, что ты так вдохновенно только что перечислил. Но именно в этом-то, как ни странно, кроется разгадка всех будущих несчастий. Думаешь, до сих пор никто не хотел здесь обосноваться? Хотели, и не раз. Я давно занимаюсь тем, что предупреждаю всех желающих: хотите спокойно жить – не селитесь здесь, – Аполлон сделал паузу, мельком взглянул на притихшего собеседника и добавил, глядя в сторону города: – Несчастья и беды станут преследовать жителей, и ничто, и никто не спасёт их.
   – Неужели всё так серьезно? Кто бы мог подумать. Почему же люди тебя не послушались?
   – Раньше слушались больше, должно быть, боялись богов, а теперь… теперь своими же руками готовят себе неисчислимые бедствия.
   – Ты слишком мрачен, Аполлон. Чем же плохо быть богатым?
   – А ты представь, сколько завистников вокруг. Сколько ещё племён и народов захотят прибрать к рукам столь выгодное дело? А эти, – он кивнул в сторону города, – они, конечно, станут защищаться.
   – Понятное дело. Кто добровольно отдаст свои богатства? Значит, быть войне.
   – И не одной. Много крови прольется на эту цветущую равнину, много народу погибнет – теперь понимаешь, почему я пытался отговорить людей от этой затеи – жить здесь. Пусть бы берег оставался пустынным, а корабли шли свободно через узкий пролив, и никто не предъявлял бы сомнительные права на часть их товаров за право прохода. Пусть он будет для всех свободным, этот пролив, что в том плохого?
   – Да ты мечтатель. Так не бывает, поверь мне. Кто-нибудь, рано или поздно, да ослушался бы тебя. Не эти, так другие. Слишком заманчивые перспективы открываются здесь, и даже угроза войны никого из этих людей не смутит, к тому же я слышал, у них есть какая-то реликвия, что упала с неба. Они искренне верят: пока она находится в храме – с городом ничего не случится.
   – Знаю, слышал. Эта Афина вечно разбрасывает свои вещи, где попало. До чего взбалмошная девица. Реликвия… Это дело такое: в один прекрасный день она, конечно, вспомнит о пропаже и может забрать обратно свой Палладий. Или его выкрадет какой-нибудь ловкий лазутчик. Завернёт в тряпьё и вынесет, как простое бревно. Вот и вся реликвия. Что люди тогда станут делать? На что надеяться?
   – Для того-то мы и возводим эту стену, Аполлон. Ещё ни у одного города не было столь надёжных укреплений. А что построено богами, то человек да не разрушит. Так что они могут чувствовать себя в полной безопасности.
   – …и безнаказанности.
   – О чём ты?
   – Вот представь себе, как только они поймут, что эти стены неприступны, что ни один враг не сможет одолеть или разрушить их, кем они себя возомнят? И что будут творить?
   – Ну, если кто из них совершит преступление – его осудят.
   – Это верно в отношении своих же сограждан, а как быть с чужаками? Каким-нибудь путешественником или заморским купцом?
   – Выходит, эти жители так возгордятся, так зазнаются, так задерут свои носы, что других людей и за людей-то считать перестанут. Тогда с ними никакого сладу не будет.
   – Вот именно. А потом и на богов перестанут внимания обращать.
   – Так зачем же мы строим эту стену? Давай, пока не поздно, уберёмся отсюда.
   – Нельзя. Ты не хуже меня это знаешь.
   – Так что же делать?
   – Вот теперь ты понимаешь, почему я отправил Эака одного возводить западную стену? Он же человек, а что один человек построил…
   – Другой всегда сломать может. Здорово придумано.
   – А ты всё переживал, как он там, бедненький, надорвётся или камнем его придавит.
   – Ну я же не знал. Пусть строит один, раз так нужно. Он неплохо справляется.
   За разговором быстро пролетело время, сокращая путь, друзьям оставалось каких-нибудь несколько шагов до того места, где мальчик-раб раскладывал незамысловатую снедь прямо на траве.
   Эак ждал их. Худощавый, жилистый, в небрежно перехваченной набедренной повязке, он выглядел много моложе своих тридцати шести лет, выгоревшая на солнце копна длинных волос в сочетании с голубыми глазами подчёркивали шоколадный загар – если бы не капли засохшего раствора, прилипшие к телу, Эак вполне мог сойти за довольного жизнью дикаря. Он поднялся навстречу своим друзьям, добродушная улыбка оживила лицо, слова приветствия прозвучали одновременно.
   – Ну, как ты тут?
   – Да ничего, помаленьку, – отозвался Эак.
   Посейдон ласково похлопал его по плечу, мельком взглянул на извилистую неровную кладку.
   – Ничего, ничего. У тебя получается. Глядишь, под конец станешь заправским каменщиком.
   – Ага, – отозвался Аполлон. – А его потомки примутся штурмовать эту стену и, в конце концов, её разрушат.
   – Что ты говоришь? Не может этого быть.
   – Может, ещё как может.
   Аполлон тем временем брезгливо рассматривал свой будущий обед.
   Мальчишка деловито вылавливал из дурно пахнущего котла дымящиеся куски, абсолютно не обращая внимания на красавца-раба с недовольной физиономией. Потрескавшиеся глиняные тарелки опустились в траву, составляя пару убогим чашкам. Кособокий кувшин глухо стукнулся о землю, последним к импровизированному столу присоединилось выщербленное по краю блюдо с ломтями пресного хлеба. Мальчик вытер об себя руки, шмыгнул носом и наконец-то поднял глаза:
   – Всё. Ешьте на здоровье.
   – Да ты что, издеваешься над нами, сопляк? – Аполлон поднял тарелку.
   Развалившаяся рыбёшка топорщила острый хребет, серое месиво свешивалось жалкими ошмётками с тощих тушек, в подливке радужно блестела чешуя.
   Друзья как по команде вытянули носы.
   – Опять ставрида, – разочарованно протянул Эак.
   – Ну сколько можно тухлой рыбой нас кормить? Нет бы, кусочек тунца, – отозвался Посейдон.
   – …или крылышко фазана, – Аполлон любил помечтать. – А ещё лучше – молоденького барашка на вертеле…
   – А вино. Нет, вы посмотрите – разве это вино? Чистый уксус. Где этот паршивец Лаомедонт берёт такое мерзкое вино?
   – Что вы привередничаете? – поток разглагольствований был бесцеремонно прерван мальчишкой, равнодушно наблюдавшим эту сцену. – Не хотите – не ешьте, подумаешь, не велика важность.
   Друзья смолкли и оторопело уставились на этого нахального мальчишку, спокойно продолжавшего рассуждать.
   – Все едят – никто не жалуется. Одни вы недовольные.
   – Да разве это можно есть? – поинтересовались боги.
   – А почему нет? Вам ещё повезло. Другим рабам так вообще помои достаются. А вас, как строителей, лучше кормят.
   – Да уж. Это, по-твоему, лучше?
   – Конечно. Другие рабы и этого не видят.
   – Что ты заладил: рабы, рабы. Вот я тебе покажу сейчас, кто мы, век будешь помнить, – Посейдон сжал кулаки, лицо исказилось в злобной гримасе – ещё мгновенье и мальчику пришлось бы туго.
   Но тут вмешался Аполлон.
   – Не бросайся на ребёнка. Он-то тут причём. Парень подневольный: что ему сказали, то и делает.
   Он дружески обнял мальчика, погладил растрёпанные волосы и, глядя прямо в лукавые серые глаза, самым что ни на есть серьёзным тоном произнёс:
   – Мы не рабы. Мы боги, слышишь, дурья твоя башка, боги мы.
   – Ага, боги. Как же, – усмехнулся мальчик. – Ну и шутник, ты дядя. За кого ты меня принимаешь? Вы на себя-то когда последний раз смотрели? – он громко рассмеялся, грязным пальцем указывая поочередно на каждого из перепачканных строителей. – Боги они. Особенно вот этот – в драной косынке. Вы ни то что богов, людей-то не очень напоминаете. Рабы как есть рабы.