Виктория Токарева. Ничего не меняется (сборник)

Виктория Токарева
Ничего не меняется (сборник)

   © В.С. Токарева, 2009
   © ООО «Издательство АСТ МОСКВА», 2009
 
   Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
 
   © Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Рассказы

Ничего не меняется

   Кровельщик Семен упал с крыши. Сломал руку.
   Семен – мастер. Таких больше нет во всей округе. Золотые руки. И вот одну руку – главную, правую – он сломал.
   А кому отвечать? Маке отвечать. Это ее строительная фирма. Ее бригада.
   Мака сделала все, что надо. Отвезла на своей машине в травмпункт. Проследила. Проплатила.
   Перелом, слава Богу, оказался без смещения. Положили гипс и отпустили. Но Мака переволновалась. Семен мог и головой треснуться и просто убиться насмерть. Садись тогда в тюрьму в ее-то возрасте. С ее-то здоровьем…
   Мака не могла заснуть, ворочалась до четырех утра.
   Зажгла свет, стала читать. Не читалось. Лежала и смотрела в потолок…
 
   Ее звали Мария Ильинична, как сестру Ленина. В детстве она называла себя: Мака. Так и осталась Макой на всю жизнь.
   А он – Мика. Михаил.
   Так и жили: Мака и Мика. Все вокруг расходились по второму и третьему разу, а они все жили и жили.
   Он был красивый, как князь Андрей Болконский из американского фильма. Не из нашего. Князь Андрей в исполнении Тихонова, безусловно, красив, но его красота слегка напыщенная и простоватая. А в красоте американского Андрея прочитывалось высокое спокойствие. Хотелось вздохнуть из глубины души – прерывисто, как после слез.
   Мика – москвич. Приехал в Ленинград по работе. Его надо было поводить по музеям.
   Мака сводила его в Эрмитаж, на другой день – в театр, а на третий день они поцеловались.
   Такое потрясение от поцелуя бывает только в молодости. Мир перевернулся. Она вышла за него замуж.
   После загса Мака собралась в баню. А Мика пошел ее провожать. И это все, что запомнилось.
   После свадьбы переехали в Москву.
   Москва, шестидесятые годы. Оттепель. Жилищная проблема.
   У родителей Мики – одна комната, перегороженная тонкой стенкой из сухой штукатурки. Бедные родители уходили в кухню и околачивались там неопределенное время, потом на цыпочках заходили и крались на свою половину. При потушенном свете.
   И – поразительное дело: все были счастливы. Мака и Мика засыпали, взявшись за руки, как будто боялись, что их растащат.
   Родители были довольны выбором сына. Мака им нравилась. Она была красивенькая, веселая и деятельная в отличие от Мики.
   Мика – караул. Совершенно бездеятельный, созерцательный. День прошел, и слава Богу. Он окончил технический вуз, его распределили в научно-исследовательский институт, и – на века. Сто двадцать рублей в месяц. Это мало, но все вокруг так получают. Едва сводятся концы с концами, нищета гарантирована. Все так живут. Кроме, может быть, Шолохова в станице Вешенской. Говорят, имеет открытый счет в банке, сколько хочет, столько и тратит. Но ходят слухи, что тратит он в основном на водку. Тоже мало радости. Так что: тише едешь – дальше будешь.
 
   Прошло два года. Мака работала в конструкторском бюро (КБ). Дни следовали один за другим, по очереди, и Мака поняла: тише едешь – дальше будешь от того места, куда направляешься. Жизнь практически стоит на одной точке. Надо как-то взбодриться, заработать деньги, вступить в кооператив, вить свое гнездо, рожать детей.
   Однажды поехали на дачу к друзьям. Бродили по участку, рвали с кустов черную смородину.
   Мака спросила:
   – Ты диссертацию защищать собираешься?
   В те годы диссертация – единственный путь наверх. Не сто двадцать, а двести сорок. А дальше – докторская. А докторская – это почти Шолохов. «Все пути для нас открыты, все дороги нам видны», как пелось в пионерской песне.
   Мика скривил рожу. Должно быть, попалась кислая ягода.
   – Собираешься или нет? Или как? – переспросила Мака.
   Мика не ответил. Мака поняла: не собирается.
   – Тогда как жить? Так и будем?
   Мика снова скривился. Куст попался неудачный. Но Мака заподозрила: дело не в кусте, а в Мике. Мика попался неудачный, хоть и красивый. Зарабатывать не умеет или не хочет. Либо то и другое: не умеет и не хочет.
   – А как же ты собираешься жить? – вопрошала Мака.
   Ей жарко. Она стащила кофту и стоит в одном лифчике.
   – Манна с неба упадет, – отвечает Мика. Слова произносит неохотно. Видимо, этот разговор ему неприятен.
   Юная красивая Мака в начале жизни проверяет свои перспективы: «А как мы будем жить?» «Никак», – отвечает Мика. Он и сам не знает.
 
   Манна с небес может и не упасть. Надо самой что-то делать.
   Мака включает свое воображение и темперамент. Осваивает ремесло спекулянтки. Сейчас это называется «бизнес». Купила – продала.
   Возникают знакомства, связи. Возникает кооператив художников. Всплывает фамилия председателя: Хрущев. Не Никита Сергеевич, конечно. Просто однофамилец.
   Хрущев – высокий, лысый, загорелый. И лысина загорелая. Одно «но». В кооперативе нет мест. Все отдали профессиональным художникам. А Мака – непрофессиональный. И неизвестно кто.
   Мака стоит перед Хрущевым и горько плачет. Ей себя жаль. И Хрущеву тоже становится ее жаль. Большая девица, а плачет, как маленькая. Размазывает слезы по щекам.
   – Ладно. Привозите документы, – разрешает Хрущев.
   Мака мгновенно включается:
   – Какие? Куда?
   Хрущев перечисляет необходимые документы. Потом сообщает свой домашний адрес. Документы надо привезти к нему домой.
   – А почему домой? – не понимает Мака.
   Разговор происходит в правлении кооператива. Разве не лучше принести документы в правление?
   – Не хотите, не везите, – разрешает Хрущев.
   – Что значит: «не хотите», очень даже хочу, – пугается Мака.
   – Тогда делайте, что вам говорят.
   Предложение двусмысленное. Мака решает посоветоваться с Микой.
   Потом размышляет: она посоветуется. Простодушный Мика скажет: «Давай я отвезу». И отвезет. Свято место пусто не бывает. Квартиру тут же отдадут другому художнику. Их много – талантливых и бездомных.
 
   Мака не стала ни с кем советоваться. Она сама отвезла документы по указанному адресу, и более того – скрыла этот факт. Отвезла и отвезла. Какая разница – куда.
   Убить и прелюбодействовать – это разное. За прелюбодеяние даже не судят. Это твое личное дело. Но в заповедях эти грехи стоят рядом.
   Все кончилось тем, что Мака получила квартиру. Квартира оказалась потрясающей. В тихом центре, в кирпичном доме, на седьмом этаже. На седьмом небе.
   Купили новую мебель – рай. Молодые художники шастали друг к другу в гости, двери не запирались. Застолья, песни Окуджавы, молодость. Жизнь.
   Главное – гнездо. С гнезда только все и начинается. И даже самцы птиц, возвращаясь из теплых краев, первым делом столбят место для гнезда, а уж потом приглашают самок. А как поступил Мика?
   Он сначала организовал себе самку, а уж потом самка застолбила место и свила гнездо. А он – в стороне. Он не виноват, что страна оценила его в сто двадцать рублей. Поставила в такие условия. Не пойдет же он воровать…
   Канувший в Лету Хрущев – совсем другое дело. Хозяин жизни, как медведь в лесу. Вот бы такого мужа – горя бы не знала. Никаких проблем. Но… непорядочный. Сукин сын. Бабник.
   Изменяет своей жене налево и направо. А не верить мужу – все равно что спать на грязном белье. На засранных простынях. Нет, нет и еще раз нет…
   Ее красивый и порядочный Мика сидит в купленной ею квартире на купленном ею кресле и читает газету, выписанную за ее счет.
   Приходит подруга Людка и рассказывает, что ее муж, жадный до судорог, боится достать бумажник, как будто у него в кармане живет скорпион.
   Мика тоже не достает из кармана деньги. Но он не жадный, а бедный. Это гораздо лучше.
   Приходит подруга Лариска, дочь большого человека, и рассказывает, что ее муж ничего не зарабатывает. Ленится. Приходится брать деньги у отца, большого человека. А это непорядок.
   Приходит соседка Маруся и плачет, что ее муж отдает все деньги в прежнюю семью, из которой он ушел, а сам сидит на Марусиной шее и свесил ноги.
   И постепенно складывается картина: мужья сидят на шее, свесив ноги, и при этом умудряются читать газету. А жены, как лошади, волокут воз жизни и в придачу мужей, сидящих на возу.
 
   Мака и Мика… Когда они поженились, поехали в Крым. Медовый месяц. Оказались на пароходе. Куда-то плыли весь день и всю ночь. Утром пароход причалил к пристани.
   Мика сбежал с трапа, легко и спортивно, и куда-то умчал, она уже не помнит – куда и зачем. Может быть, разузнать насчет жилья. Снять комнату.
   Мака осталась одна с двумя тяжелыми чемоданами.
   Постепенно все сошли. Надо было освобождать пароход. Не оставаться же на палубе…
   Мака взяла два чемодана в руки, два тяжелых чемодана в две тонких девичьих руки, – и поволоклась. Эта картина явилась графическим изображением всей ее жизни. Вот так всю жизнь, изнемогая от тяжести. А он – налегке, спортивно потряхивая спиной.
   Мака навострилась зарабатывать. А Мика – выжидал. Сидел в своем кресле и выжидал.
 
   Потекла жизнь.
   Родилась дочь, бесконечно любимая. Она просыпалась каждую ночь и орала до утра. Потом выяснилось, что ребенок элементарно хотел есть. Но врачи внушали строго: ночью не кормить. Только днем, только по часам. Режим.
   Режим они свято соблюдали, но жизнь превратилась в пытку. Ребенка пытали голодом. Себя – бессонными ночами.
   Бедный Мика всю ночь тряс на руках страдающее дитя. А утром – на работу.
   Через десять лет родилась вторая дочь. Ее кормили каждый час, и днем и ночью. Никакого режима. Но все равно – тюрьма. Маленькие живут за счет взрослых, выжирают из них все соки. Мака не сдавалась. Ее основные интересы были вне семьи. Она купила кусок земли и строила дом.
   Девочки ходили в школу. Мака не знала, как они учатся. Мика знал. Он покупал учебники, проверял уроки.
   Дни лениво тянулись один за другим, и вдруг неожиданно – дети выросли. Молодость проскочила.
   Было непонятно: как из таких долгих одиноких дней складывается такая короткая жизнь…
 
   Мака построила дом. Продала и построила другой, с учетом прежних ошибок. И вдруг – увлеклась. Ей нравилось строить.
   Выяснилось, что ее бабка Ульяна тоже строила дома у себя в городе Лисичанске. Гены передались. Мака стала строить дома на заказ, не такие, как Ульяна, хатки-мазанки. Она строила по английским и голландским проектам, большие и не очень большие, кирпичные и штукатуренные, с мягкой современной крышей, которая не ржавеет и не гниет.
   Заказов становилось все больше. Мака организовала свою фирму. У нее была своя бригада. Она собирала ее по человеку, как дирижер собирает виртуозов в свой оркестр.
   Первая скрипка: прораб Федорыч – скандальный, энергетический, толстучий. С ним никто не хотел связываться. Федорыч разевал хавальник (открывал рот), и стоящий напротив отмахивался обеими руками: делай что хочешь, только замолчи. Федорыч брал на горло, однако дело знал. Таджики рыли ленточный фундамент. Мака не любила подвалов. В них всегда скапливалась вода.
   Таджики – настоящие землеройки. Траншеи – глубокие, ровные. Никто не умел так работать с землей.
   Белорусы клали стены. Хорошие каменщики, белорусы.
   Молдаване штукатурили. Красили.
   Армян Мака избегала. Хитрят. Но Маку перехитрить нереально. Она видит человека сразу и всего в полный рост и на полтора метра в землю.
   Рабочие в основном – временщики. Хапнуть – и в норку. Эффект суслика. Но встречались таланты. Мака их сразу замечала.
   Среди таджиков она отобрала Саида. Сорокалетнего учителя математики. Все, за что брался, делал безукоризненно, добротно. Здоровался сдержанно и уважительно. Интеллигентный, значительный – буквально лауреат Нобелевской премии.
   Мака предложила Саиду постоянное место в своей бригаде, дала хорошую зарплату. Это была большая удача, но он не показал радости. Выслушал бесстрастно. Бровью не повел. Видимо, деньги и удобства – это временные ценности для Саида. Ему важнее – постоянные ценности: честность, достоинство, Аллах акбар…
   Мака тоже стала брать на горло, как Федорыч. Никому не верила и орала. По-хорошему ничего не получалось. И только с Саидом вела себя как на дипломатическом приеме: внимательно слушала. Выбирала выражения.
   Со временем Мака превратилась в хабалку. Возможно, такого слова не существует в русском языке. Но что это значит, можно догадаться. Хабалка – женщина громкая, грубая, бесцеремонная и зажимистая. О воспитании не может быть и речи.
   Мака и Федорыч иногда схлестывались, как два акына на состязании. Было что послушать. Бушевала такая сдвоенная энергия, что могли рухнуть потолочные балки.
   И внешне Мака изменилась. Между бровями легла привычная складка – след долгих раздражений. Она редко улыбалась. Никому не верила – все врут и воруют. Смотрела напряженно, как куница, выслеживающая добычу.
   Но бывало – улыбалась. И тогда рассвет над Москвой-рекой. Зубы белые, глаза лучатся, деньги во всех банках земного шара. Не женщина – мечта.
   Деньги были. Но Мака страдала. А вдруг деньги кончатся? На что жить? Можно сдавать пятикомнатную квартиру в центре, но там окопался Мика. Необходимо выковырять Мику из квартиры. Это не просто. Если Мика чего-то не хочет…
   Мика всю жизнь на ней ехал. И сейчас продолжает. И все кончится тем, что она умрет, а он останется и будет тратить ее деньги с новой женой.
 
   За окном начало светать. Спальня выплыла из мрака. У Маки была большая спальня – шестьдесят метров. И большая кровать. Лучшая кровать в мире. Матрас плыл пароходом из Италии. В Италии его изготовляли по особым технологиям. Пришлось платить за технологии и за пароход, но зато не матрас – счастье. Значит, пришлось платить за счастье.
   Мака давно жила хорошо и широко и не представляла себе, как спала когда-то на раскладном диване в разгороженной комнате. С Микой. Сейчас она спит одна. Половина пуста. И это тоже счастье – спать одной. Счастье номер два. Можно раскинуться во все стороны. Свобода!
   Неожиданно Мака заснула. И проспала до полудня. Рабочие в это время уже садятся обедать.
   Снизу поднимался запах ванили. Домработница Люба пекла пирожки: с мясом, с капустой и с картошкой.
   Мака абсолютно выспалась, как ни странно. Утро оказалось мудренее вечера. Все выглядело не так мрачно, как ночью.
   Мака сложила пирожки в целлофановый пакет и поехала на стройку. Через десять дней – сдача объекта. Праздник.
   Мака никогда не нарушала традицию: в конце работы должен быть праздник. Иначе жизнь превращается в нескончаемый будний день.
   Таджики затевали плов.
   Шашлык – само собой.
   Ящик водки – под столом.
   Душа горит чистым пламенем. Все люди – братья. Так оно и есть.
   Мака раздавала «премиалку». Она всегда рассчитывалась честно. Команда ждала следующий дом и заранее влюблялась в него. Труд постепенно из рабского перерастал в творческий.
   Дом – родовое гнездо. Оно будет переходить из поколения в поколение. Важно, чтобы дом был красивый. Федорыч считал: красота – ерунда. Главное – здоровье дома. Должно быть тепло и светло, и все текло куда надо, и правильно вытекало.
   Дом – как выигранное сражение. А Мака – генералиссимус.
 
   Когда Мака подъехала, хлынул дождь.
   Рабочие стояли под навесом в плащах, надвинув капюшоны, и были похожи на ку-клукс-клан.
   Федорыча не было на месте. Где-то задержался, крутил свои дела. Он был большой крутила. Но делу это не мешало.
   Семен с загипсованной рукой сидел на крыше. Под проливным дождем. Не может человек без работы. И Мака не может.
   А Мика мог. Это была его стихия: сидеть и ничего не делать. Сидеть в кресле и трясти ногой, качая тапок.
   С таким же упоением чайки парят над волнами. Но они охотятся за рыбой.
   А Мика не охотился. Зачем? Мака заработает, купит и привезет.
   Мика мог читать сутками, сидя в кресле. Интересно: куда девались эти знания? Для чего они служили? Для усовершенствования? Вернее, для самоусовершенствования. Может быть, это смысл жизни? Постоянно усовершенствовать себя.
 
   Мака не стала выходить из машины.
   – В Москву. Домой, – скомандовала она своему шоферу.
   Шофер Сережа лихо развернул машину. Он был хороший шофер и красивый мужик, на него было приятно смотреть. Но имел манеру вмешиваться в разговор. Если Мака говорила по мобильному телефону, Сережа комментировал. С одной стороны, это фамильярность. С другой – заинтересованность. А ведь приятно, когда кто-то заинтересован в твоей жизни.
   Сережа включил приемник. Заиграло радио «Шансон». Старые песни – песни их молодости. В свое время они вместе пели. А сейчас – не поют и не вместе.
   Мака сидит в своем загородном доме и строит. Мика сидит в Москве, в новой пятикомнатной квартире. И дружит. Единственный талант, который прорезался в Мике, – дружить. Он дружил с упоением и с полной самоотдачей.
   Вокруг него образовалось сообщество из семи человек. В основном – коллеги по работе. Вместе ездили отдыхать на море, на рыбалку, на горные лыжи. По выходным собирались у Мики – пустая квартира. Выпивали и веселились от души. Как дети. Спорили. Искали истину.
   Мика не был ведущим. Он был ведомый, но ему нравилось на вторых ролях. Исполнитель. Если ему что-то поручали, он делал точно и тщательно. Можно не перепроверять. Его любили. И он любил своих друзей. И был по-своему счастлив этой двусторонней привязанностью.
   Мака иногда думала: что это за компания? Масонская ложа? Орден неудачников? Нет. Среди этой семерки попадались состоявшиеся мужики, занимающие хорошие посты.
   Мака подозревала, что у них не удалась личная жизнь. Недостаток в любви они восполняли дружбой.
   Принято считать, что несчастными бывают только женщины. Вовсе нет.
   Мужчины тоже бывают несчастны, когда натыкаются на непонимание.
 
   Мика удивился при виде своей принаряженной, целеустремленной жены.
   – Что-то случилось? – спросил Мика, оставаясь в кресле.
   – Случилось. Я хочу, чтобы ты переехал на дачу.
   – С какой стати?
   – Я хочу сдать нашу московскую квартиру.
   – Зачем?
   – Чтобы получать деньги. Зарабатывать. Знаешь, сколько сейчас стоит пятикомнатная квартира в центре?
   – Зачем тебе деньги? Ты же работаешь.
   – Мне надоело работать. Я хочу жить, как ты. Сидеть и ничего не делать.
   – Кто тебе мешает?
   – Ты. Расселся один в пяти комнатах, а я вынуждена корячиться.
   Мика промолчал. Принял к сведению. Потом сказал:
   – Сдавать квартиру – это все равно что отдавать ее на поругание.
   – Я знала, что ты не согласишься. Будешь тормозить всеми четырьмя лапами.
   – Я урбанист. Люблю город и шум города. А дачную тишину я не выношу.
   – Тогда давай разведемся.
   – Зачем? Мы и так живем врозь.
   – Я разменяю эту квартиру на две. И свою сдам.
   – Зачем разменивать хорошую квартиру на две плохих? – удивился Мика.
   Мака задумалась. В самом деле: зачем обесценивать хорошую квартиру, доставшуюся с таким трудом. Она ходила на прием к мэру Москвы. Это тоже целая эпопея, но сейчас не об этом. План переселения рушился. Надо куда-то пристроить Мику. Может быть, купить ему однокомнатную квартиру в спальном районе? Но Мика может отказаться. Он привык жить просторно.
   – А где твоя Марья Ивановна? – спросила Мака.
   Мика тяжело вздохнул. Ему не хотелось продолжать эту тему.
   …Однажды Мака вернулась из своего загорода и застала в квартире большую компанию – семь друганов плюс молодая женщина. Не очень молодая, лет сорока. Похожа на певицу Толкунову – милая, русская, все волосы назад, лоб открыт, коса, переплетенная жемчужной ниткой. Просто Марья-краса.
   Вся компания шумно обрадовалась Маке, а гостья старалась не смотреть в ее сторону. Мака сразу сообразила: это пассия Мики. Он решил, что она затеряется среди мужчин, будет непонятно: чья. Но Мака – стреляный воробей. Ей сразу стало понятно: чья. Она поразилась смелости Мики – не постеснялся привести любовницу в дом. И вел себя странно. Вызывающе. Дескать, никто мне не указ.
   Мака посмотрела, посмотрела и ушла в свою комнату.
   Она, конечно, могла шугануть всю эту компанию. Выставить за дверь. Но не захотела унижать Мику. Пусть изображает хозяина жизни. От Маки не убудет. Да и женщина не противная. Милая. Только у нее ничего не получится. Эту Марью-красу надо содержать, а если она не одна, а с ребенком, что вполне возможно, то надо содержать и ребенка. И нравиться этому ребенку и быть с ним справедливым. Воспитывать. А зачем? Мике гораздо комфортнее сидеть в кресле и трясти тапком. У него свои две дочери. А он способен любить только свое. Любить свое и ничего не делать.
   Так оно и вышло. Марья Ивановна растворилась в пространстве вместе со своими жемчужинами. Вместо нее появилась новая. По телефону. У новой был явно еврейский акцент и характерное картавое «р». Мака прозвала ее Сара Моисеевна.
   Эта Сара Моисеевна ей тоже нравилась. Тактичная, умная. Не нарывается. Скромно спросит:
   – Можно Михаила Евгеньевича?
   – Его нет, – ответит Мака. – Что передать?
   – Передайте, что звонили с работы.
   – Хорошо, передам.
   Мака опускала трубку, входила в комнату и сообщала мужу:
   – Звонила Сара Моисеевна.
   Мика не комментировал. Он не поддерживал эти темы. Не хотел свидетельствовать против себя.
   А может, и не было никаких Сары Моисеевны и Марьи Ивановны. Просто ревность стареющей Маки. И в самом деле: если она его не обнимает, то ведь кто-то должен это делать.
   Единственная союзница Маки – Микина лень. Лень придавливает Мику к креслу, ставит его на якорь, лишает маневренности.
   Не был бы Мика ленивый, давно бы сбежал.
 
   Зазвонил телефон. Мака любила потрындеть по телефону. С подругами.
   Жаловалась на жизнь. На Мику.
   – Не парься, – утешали подруги. – Он тебя не бросит. Он – порядочный.
   – Блядует – и порядочный? А кто тогда непорядочный?
   – Тот, кто предает. Мика – не предатель, как все остальные. Посмотри вокруг себя…
   И в самом деле. Никто не сохранил первый брак. Все разошлись по нескольку раз.
   Последнее время вообще мода пошла: мужики после сорока бросают своих жен после сорока и женятся на ровесницах своих дочерей.
   В Америке – хороший закон: раздевает такого мужика догола. Хочешь трахаться – становишься бедным. А у нас в России ничего не меняется. Предал – и пошел дальше.
   – А какой толк от Мики? – вопрошает Мака.
   – Он тебя похоронит, – утешают подруги.
   – А не все равно, КТО похоронит?
   – Не все равно. Это – самое главное. Итог.
 
   Мака решила переночевать в Москве, чтобы не возвращаться в пробках.
   Пробки – реалии последних лет. О чем это говорит? Выросло благосостояние трудящихся. Почти у каждого в семье – машина. А то и две.
   Мака заглянула в холодильник. Блинчики «Морозко», яйца, три помидора и три яблока.
   Мака вспомнила про пирожки, вытащила их из сумки, сунула в холодильник.
   Три пирожка разогрела в микроволновой печи. Подала Мике.
   Он стал есть, опустив голову, лбом вперед и походил на ребенка в казенном доме, к которому приехала мама на родительский день.
   – Не понимаю, почему ты не хочешь жить за городом? Там воздух. Домработница. Ел бы по-человечески. Гулял по живописным окрестностям…
   – У меня друзья.
   – Значит, у тебя друзья, а я должна пахать, как папа Карло?
   – У попа была собака, – отозвался Мика и включил телевизор.
   По телевизору передавали «Новости». Мика интересовался текущим моментом. Нога на ноге. Губа на губе. В стране жулик на жулике.
 
   Мака поднялась и пошла к соседке. Унесла раздражение из дома.
   Соседка – учительница французского, зарабатывала тем, что пекла торты на заказ. Она придавала тортам нужную форму. Оставались обрезки.
   Сели пить чай с обрезками. Они были пропитаны растопленной шоколадной крошкой и ликером.
   – Песня… – произнесла Мака. У нее было два слова на все случаи жизни: «песня» и «ссуки»… «Песня» – одобрение. «Ссуки» – возмущение. Два слова. Очень удобно.
   – Коман са ва? – спросила соседка по-французски.
   – Хочу развестись, – поделилась Мака.
   – С кем? – не поняла соседка.
   – С мужем.
   – Молодую завел? – догадалась соседка.
   – Никого он не завел.
   – Ты молодого нашла?
   – Никого я не нашла. Еще чего.
   – Тогда в чем дело?
   – Молодой, молодая, – передразнила Мака. – А старые что, не живут?
   – Старые доживают, – заметила соседка. – Надо было раньше думать.
   – Раньше? Но когда? Дети росли. Им был нужен отец.
   – А сейчас не нужен?
   – И сейчас нужен, – сказала Мака.
   Дочери любили отца и мать по-разному. Умом – мать, от нее больше помощи и поддержки. А сердцем – отца. Между ними пролегала та наивная и нерассуждающая любовь, которая бывает только между близкими людьми.
   – Кровь – не вода, – задумчиво проговорила Мака. – Внуки родятся, им понадобится родной дед.
   – Я всегда тебе завидовала, – созналась соседка. – Твой муж – красивый, порядочный, сдержанный. Таких сейчас нет. Таких надо в Красную книгу заносить.
   – Но я росла, а он нет.
   – А кто обеспечивал твой рост? Кто работал по тылу? На фронте громкие победы, а тыл в тени. Твой муж – скромный человек.