Народам многих стран мира недавно навязали тоталитарные режимы против их желания. Правительство Соединенных Штатов делало частые протесты против политики принуждения и запугивания, в нарушении Ялтинского соглашения, в Польше, Румынии, и Болгарии. Я должен также заявить, что во многих других странах были подобные события.
В настоящий момент почти каждая нация в мире должна выбрать между альтернативными образами жизни. Выбор слишком часто далеко не свободный. Один образ жизни основан на воле большинства и отличается свободными демократическими учреждениями, свободными выборами, гарантиями свободы личности, свободы слова и религии и свободы от политического притеснения. Второй образ жизни основан на желании меньшинства, насильственно наложенного на большинство. Он отличается террором и притеснением, управляемой прессой и подавлением личных свобод.
Я полагаю, что Соединенные Штаты должны поддерживать свободные народы, которые сопротивляются агрессии вооруженного меньшинства или внешнему давлению. Я полагаю, что мы должны помочь в освобождении народов, чтобы они сами могли решать свою собственную судьбу. Я полагаю, что наша помощь должна быть прежде всего экономической и финансовой, которая приведет к экономической стабильности и таким образом окажет свое влияние на политические процессы. Мир не стоит на месте, и статус-кво не нерушим…»
Абакумов давно взял на заметку это фашистское гнездо в Военно-морской академии, но покровительствовал им его непосредственный начальник, заместитель Председателя Совмина СССР – второй человек в государстве – Лаврентий Берия. Второй – всегда самый опасный. Первый не станет возглавлять переворот против самого себя, у третьих и четвертых – мало возможностей. Нужно тратить много сил на коалицию, а коалиции недолговечны. Только № 2 по-настоящему способен стать первым, потому что средств у него в достатке, информации, возможно, даже больше, чем у первого, да плюс еще синдром «вечно второго»
Массивные напольные часы, украшенные искусной резьбой – трофей из Цвикау, – в кабинете Абакумова пробили десять вечера. Докладная Хозяину была готова, но удастся ли ее передать напрямую? Передавать официально по инстанции – подписать себе смертный приговор, потому что официально и по инстанции это означало лично товарищу Берия в руки. Так что это даже не смешно. Нужно найти предлог подать докладную лично Сталину. Или… Или действовать через Власика…
Он почему-то вдруг вспомнил небо над Нарвиком. Как же тогда все было просто! Была страна, которой он служил, был фюрер, которому он верил, была идея, которая казалась столь очевидной. А что от всего этого осталось сейчас? Фюрер погиб, страна разорена, идея… да уже одно упоминание о ней теперь преступление. Одна только мысль и та преступна. И кто он, предотвративший бессмысленную атаку Гамбурга? Спаситель оставшихся без всего этого немцев или предатель, струсивший и не подчинившийся приказу? Глупому приказу?
А как ты можешь судить со своей микроскопической кочки, глуп ли этот приказ? Если бы его отдал Папа, он бы ни секунды не сомневался. Но его отдал… Лют. Такой же, как и он, всего лишь, командир подлодки, его поддержал Рёстлер – хитрый жук, способный запутать кого угодно, особенно честного и прямого служаку, которым является Лют. Ему подчинился Линдеманн. И только они осмелились сопротивляться и искать правду… Теперь он сам себе фюрер. Возможно, то, что у него оказался партийный значок № 1 своего рода знамение. Ройтер покрутил его в руке. Какой маленький кусочек металла, и как много может значить. Он поднял его к светлеющему небу, держа двумя пальцами. Удалил-приблизил к глазам так, чтобы его контуры вписывались между звезд Южного Креста. Как дальше быть? Ответь! – Это был вопрос не к фюреру и не к Богу даже. Бог, тот Бог, в которого верила несчастная Вероника, Ройтера не любит. Это вопрос к кому-то, кто над Богом. Ведь ради чего-то же все это происходит!
Утренняя тишина, которая наполняла все окружающее пространство, и казалось, ее можно пощупать, нарушалась лишь потрескиванием углей в костре и двумя голосами, о чем-то оживленно спорившими.
Как мог догадаться Ройтер, это были Карлевитц и Майер.
– В момент контакта наблюдатель вступает во взаимодействие с объектом, и после этого ни состояние наблюдателя, ни состояние объекта не могут быть описаны отдельными волновыми функциями: их состояния спутываются, и волновую функцию можно написать только для единого целого – системы «наблюдатель + наблюдаемое», – доказывал Майер.
– То есть вы хотите сказать, что пока я не контактирую с видимым, хорошо, назовем его объектом, он находится в параллельной реальности, но как только я его вижу, он автоматически перестает быть фактом того мира и становится фактом этого мира. Получается, что я как бы «краду» этот объект из того мира и привношу в этот?
– Не только объект, но и весь параллельный мир с ним вместе. Наши координаты как бы спутываются. Да просто-напросто нет таких координат, которые бы наблюдатель мог построить вне наблюдаемого объекта, то есть уже, получается, самого себя. Чтобы завершить измерение, наблюдатель должен сопоставить свое новое состояние с прежним, зафиксированным в его памяти, для этого возникшую в момент взаимодействия запутанную систему надо вновь разделить на наблюдателя и объект.
– Но сделать это можно по-разному. По существу, мы измеряем (наблюдаем) лишь проекции, воспринимаемые в нашем мире…
«О боже!» – подумал Ройтер. Они так и не ложились спать. Они спорят ночи напролет об «Ипсилоне», о путешествиях в параллельных мирах, в то время как их собственный мир, они сами могут быть уничтожены в любую минуту. Лучшее, что может быть – это пуля аргентинского пограничника. Худшее… мы попадем к «своим», и тогда умирать мы будем долго. Припасы на исходе. А Майер рассчитывает восстановить установку по чертежам, которые сейчас находятся в радиоактивных отсеках, затопленных морской водой, – наивный романтик!
– О, командир проснулся, – сообщил Карлевитц.
– Проснешься тут, – прохрипел Ройтер – у меня такое чувство, что ногу мне постоянно выкручивают.
– У меня больше нет обезболивающего… – вздохнул Карлевитц, – Все, кончилось. На фрау Лутц только тогда сколько потратили…
– Да, девчонка мучилась…
Ройтер стиснул зубы, преодолевая очередную волну боли. Как будто удар током, только долгий.
– Слушайте, вы тут говорили про всякие параллельности… Получается, если я видел Париж и слышал японок, то это все уже перетекло к нам из другого, параллельного, измерения и это уже наше… И это означает, что мы уже живем в мире, где все это будет…
– Вас не удивляло отношение древних греков к року, к предопределению? – спросил Майер – Меня – так очень. Будущее. Которое нельзя изменить ни при каких условиях, – это взгляд человека, способного путешествовать во времени, более того, бывшего в будущем – ни больше ни меньше. Вы помните Страсбург, 41-й год? Вы видели крушение «Берлина». Вы понимаете, что это уже предопределено?
– Нет… Не так… – Ройтер замахал рукой – В Атлантике, тогда, я рассказывал, при атаке на конвой, я видел несколько вариантов. Я видел убитого Унтерхорста, я слышал стучащих в переборки Раха и Карлевитца… А вот мы же здесь… И уж точно не умрем так, как я видел.
– Возможно, вы тогда увидели сразу несколько параллелей… – задумчиво произнес Майер. – Вернее, проекций этих параллелей. При определенных условиях, а это может быть состояние максимального физического и волевого напряжения, медитация, транс, формы измененного сознания, можно найти такую классическую проекцию, в которой на этот раз вы остаетесь в живых. Продолжая это рассуждение, можно прийти к выводу, что такого момента, когда умрете все вы во всех параллелях, никогда не наступит, а значит, хоть где-то, но вы будете жить вечно. Рассуждение логичное, но результат непредставим, не правда ли?
В настоящий момент почти каждая нация в мире должна выбрать между альтернативными образами жизни. Выбор слишком часто далеко не свободный. Один образ жизни основан на воле большинства и отличается свободными демократическими учреждениями, свободными выборами, гарантиями свободы личности, свободы слова и религии и свободы от политического притеснения. Второй образ жизни основан на желании меньшинства, насильственно наложенного на большинство. Он отличается террором и притеснением, управляемой прессой и подавлением личных свобод.
Я полагаю, что Соединенные Штаты должны поддерживать свободные народы, которые сопротивляются агрессии вооруженного меньшинства или внешнему давлению. Я полагаю, что мы должны помочь в освобождении народов, чтобы они сами могли решать свою собственную судьбу. Я полагаю, что наша помощь должна быть прежде всего экономической и финансовой, которая приведет к экономической стабильности и таким образом окажет свое влияние на политические процессы. Мир не стоит на месте, и статус-кво не нерушим…»
* * *
«14.03.47 г. в 12:30 объект «Гонзаго» оставил машину и вошел в сад «Олимпия» со стороны Батайского переулка, пересек его наискосок не задерживаясь. Затем, оказавшись на Московском проспекте, пешком прошел до Технологической площади в здание «Военмеха», где находился не менее часа. После чего сел в трамвай и проехал до Каменноостровского проспекта, где оторвался от наблюдения, используя проходные дворы…» Виктор Абакумов читал отчет своего человека. В последнее время ему не давала покоя активм академии при личном содействии вице-адмирала Гончарова, еще царского недобитка (потрясающая халатность ленинградских товарищей!), недавно был создан целый факультет, официально занимающийся ракетной техникой, но занимались они явно чем-то другим. Видел он эту немецкую ракетную технику. Она едва-едва с земли-то стартует – какой там с корабля! И точность… Чтобы попасть такой «Фау» в линкор, нужно их выпустить штук 200. Ясно, что ерунда полная. Никакой там нет ракетной техники, а что есть? Набиралась интересная компания: профессор Олонецкий, плотно опекаемый лично Берией, официально работающий над военно-транспортными системами, профессор Дукельский из Военмеха, вот сейчас к нему, без всякого сомнения, «Гонзаго» и заходил. Постоянно там у них крутится этот «Гонзаго», – так люди Абакумова прозвали полковника Лапшина из отдела «Ф». Псевдоним был выбран не случайно. Актеры в «Гамлете» разыгрывали «Смерть Гонзаго», что позволило выявить незаконно захватившего власть Клавдия. Русский «Гонзаго» был своего рода символом плетущегося антисталинского заговора. Вообще этот отдел «Ф» – крайне сомнительная структура. Зачем им нужны были сведения о родственниках товарища Сталина? Что у них там делает Кольбе – этот махровый фашист, живущий на даче у Судоплатова? Чутье контрразведчика не обманывало. В недрах структур НКВД зрел дворцовый переворот. Который по счету? Страшно даже сосчитать! За 10 лет, из них почти 5 страшнейшей войны, трон Сталина опасно кренился несколько раз. Заговорщиков удавалось выявлять и ликвидировать, но они множились, как амебы, – делением. Минимум трижды люди Абакумова зачищали поляну, выжигали каленым железом, дезинфицировали, но снова и снова поступали сигналы. Одна структура рассыпалась под ударами НКВД, другая немедленно выстраивалась вновь. Причем кто! Адмиралы, маршалы, наркомы… После победы они вообще как с цепи сорвались! Как будто гигантского зверя смертельно ранили на Западе, и его тело стало биться в горячке на Востоке. Сколько же наших оказалось на стороне немцев? А ведь те показали – и это, пожалуй, самое страшное, – что большевиков можно бить, что это вовсе не та бравая армия-победительница, что была в Гражданскую. Есть сила, от которой большевики в ужасе бегут, побросав машины и тюки с пожитками, завернутые в исполкомовские портьеры. Увы, многие, дожившие до победы, эту картину помнили. Помнил ее и бывший командир СМЕРШа. Не потому ли так опасны тени фашистских зомби? И все конца-края им нет, лезут и лезут!Абакумов давно взял на заметку это фашистское гнездо в Военно-морской академии, но покровительствовал им его непосредственный начальник, заместитель Председателя Совмина СССР – второй человек в государстве – Лаврентий Берия. Второй – всегда самый опасный. Первый не станет возглавлять переворот против самого себя, у третьих и четвертых – мало возможностей. Нужно тратить много сил на коалицию, а коалиции недолговечны. Только № 2 по-настоящему способен стать первым, потому что средств у него в достатке, информации, возможно, даже больше, чем у первого, да плюс еще синдром «вечно второго»
Массивные напольные часы, украшенные искусной резьбой – трофей из Цвикау, – в кабинете Абакумова пробили десять вечера. Докладная Хозяину была готова, но удастся ли ее передать напрямую? Передавать официально по инстанции – подписать себе смертный приговор, потому что официально и по инстанции это означало лично товарищу Берия в руки. Так что это даже не смешно. Нужно найти предлог подать докладную лично Сталину. Или… Или действовать через Власика…
* * *
ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА
Совершенно секретно
Тов. Берия Л. П.
Уважаемый Лаврентий Павлович!
Работы, проводимые моей лабораторией в последнее время, особенно после перенесения ее на кафедру Военно-морской академии под руководство тов. Гончарова Л.Г. дали обнадеживающий результат.
Используя управляемое электромагнитное поле сверхвысокой частоты нам удалось успешно переместить на 200 м. стальную поковку весом более 800 г. А также капсулу с подопытной мышью на 35 м. Это позволяет считать, что мы движемся в верном направлении. Остается лишь найти инженерное решение, позволяющее увеличивать мощность поля. <…>
* * *
Ройтер проснулся от нестерпимой боли в ноге. Ночь подходила к концу. Над их лагерем раскинулся невероятной красоты звездный шатер. Южный Крест, поблекший на светлеющем небе, плыл, как обычно, в окружении Мухи и Кентавра. Гакрукс совсем сник, но Акрукс и Мимоза различались вполне четко[20].Он почему-то вдруг вспомнил небо над Нарвиком. Как же тогда все было просто! Была страна, которой он служил, был фюрер, которому он верил, была идея, которая казалась столь очевидной. А что от всего этого осталось сейчас? Фюрер погиб, страна разорена, идея… да уже одно упоминание о ней теперь преступление. Одна только мысль и та преступна. И кто он, предотвративший бессмысленную атаку Гамбурга? Спаситель оставшихся без всего этого немцев или предатель, струсивший и не подчинившийся приказу? Глупому приказу?
А как ты можешь судить со своей микроскопической кочки, глуп ли этот приказ? Если бы его отдал Папа, он бы ни секунды не сомневался. Но его отдал… Лют. Такой же, как и он, всего лишь, командир подлодки, его поддержал Рёстлер – хитрый жук, способный запутать кого угодно, особенно честного и прямого служаку, которым является Лют. Ему подчинился Линдеманн. И только они осмелились сопротивляться и искать правду… Теперь он сам себе фюрер. Возможно, то, что у него оказался партийный значок № 1 своего рода знамение. Ройтер покрутил его в руке. Какой маленький кусочек металла, и как много может значить. Он поднял его к светлеющему небу, держа двумя пальцами. Удалил-приблизил к глазам так, чтобы его контуры вписывались между звезд Южного Креста. Как дальше быть? Ответь! – Это был вопрос не к фюреру и не к Богу даже. Бог, тот Бог, в которого верила несчастная Вероника, Ройтера не любит. Это вопрос к кому-то, кто над Богом. Ведь ради чего-то же все это происходит!
Утренняя тишина, которая наполняла все окружающее пространство, и казалось, ее можно пощупать, нарушалась лишь потрескиванием углей в костре и двумя голосами, о чем-то оживленно спорившими.
Как мог догадаться Ройтер, это были Карлевитц и Майер.
– В момент контакта наблюдатель вступает во взаимодействие с объектом, и после этого ни состояние наблюдателя, ни состояние объекта не могут быть описаны отдельными волновыми функциями: их состояния спутываются, и волновую функцию можно написать только для единого целого – системы «наблюдатель + наблюдаемое», – доказывал Майер.
– То есть вы хотите сказать, что пока я не контактирую с видимым, хорошо, назовем его объектом, он находится в параллельной реальности, но как только я его вижу, он автоматически перестает быть фактом того мира и становится фактом этого мира. Получается, что я как бы «краду» этот объект из того мира и привношу в этот?
– Не только объект, но и весь параллельный мир с ним вместе. Наши координаты как бы спутываются. Да просто-напросто нет таких координат, которые бы наблюдатель мог построить вне наблюдаемого объекта, то есть уже, получается, самого себя. Чтобы завершить измерение, наблюдатель должен сопоставить свое новое состояние с прежним, зафиксированным в его памяти, для этого возникшую в момент взаимодействия запутанную систему надо вновь разделить на наблюдателя и объект.
– Но сделать это можно по-разному. По существу, мы измеряем (наблюдаем) лишь проекции, воспринимаемые в нашем мире…
«О боже!» – подумал Ройтер. Они так и не ложились спать. Они спорят ночи напролет об «Ипсилоне», о путешествиях в параллельных мирах, в то время как их собственный мир, они сами могут быть уничтожены в любую минуту. Лучшее, что может быть – это пуля аргентинского пограничника. Худшее… мы попадем к «своим», и тогда умирать мы будем долго. Припасы на исходе. А Майер рассчитывает восстановить установку по чертежам, которые сейчас находятся в радиоактивных отсеках, затопленных морской водой, – наивный романтик!
– О, командир проснулся, – сообщил Карлевитц.
– Проснешься тут, – прохрипел Ройтер – у меня такое чувство, что ногу мне постоянно выкручивают.
– У меня больше нет обезболивающего… – вздохнул Карлевитц, – Все, кончилось. На фрау Лутц только тогда сколько потратили…
– Да, девчонка мучилась…
Ройтер стиснул зубы, преодолевая очередную волну боли. Как будто удар током, только долгий.
– Слушайте, вы тут говорили про всякие параллельности… Получается, если я видел Париж и слышал японок, то это все уже перетекло к нам из другого, параллельного, измерения и это уже наше… И это означает, что мы уже живем в мире, где все это будет…
– Вас не удивляло отношение древних греков к року, к предопределению? – спросил Майер – Меня – так очень. Будущее. Которое нельзя изменить ни при каких условиях, – это взгляд человека, способного путешествовать во времени, более того, бывшего в будущем – ни больше ни меньше. Вы помните Страсбург, 41-й год? Вы видели крушение «Берлина». Вы понимаете, что это уже предопределено?
– Нет… Не так… – Ройтер замахал рукой – В Атлантике, тогда, я рассказывал, при атаке на конвой, я видел несколько вариантов. Я видел убитого Унтерхорста, я слышал стучащих в переборки Раха и Карлевитца… А вот мы же здесь… И уж точно не умрем так, как я видел.
– Возможно, вы тогда увидели сразу несколько параллелей… – задумчиво произнес Майер. – Вернее, проекций этих параллелей. При определенных условиях, а это может быть состояние максимального физического и волевого напряжения, медитация, транс, формы измененного сознания, можно найти такую классическую проекцию, в которой на этот раз вы остаетесь в живых. Продолжая это рассуждение, можно прийти к выводу, что такого момента, когда умрете все вы во всех параллелях, никогда не наступит, а значит, хоть где-то, но вы будете жить вечно. Рассуждение логичное, но результат непредставим, не правда ли?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента