«Маргоша, я должен поговорить с тобой…» «Папа, к чему такая торжественность?» «Маргоша, ты только не сердись, не кричи, но речь пойдет о завещании».
   «Папа! – поморщилась Марго». «Понимаю, ты можешь сказать, что я волен распорядиться всем по своему усмотрению, но я слишком пристрастный человек, а в таких делах сама знаешь, нужно некое хладнокровие, коим я почти не обладаю».
   «Папа, по-твоему, я рыба?» – Марго хотелось свести разговор к шутке.
   Но отец был серьезен.
   «Ты человек справедливый, ну, во всяком случае куда более справедливый, чем я, к тому же ты и сама небедная и, главное, не жадная, поэтому я хочу все пункты завещания обсудить с тобой. Завтра мы вместе поедем к нотариусу, поскольку своим душеприказчиком я назначаю тебя, все авторские права, все издания и переиздания я могу доверить только тебе, а для этого ты должна поехать со мной. Этот дом я тоже оставляю тебе, а вот квартиру на Ломоносовском думаю оставить той женщине… вдове Сережи…»
   Марго прежде всего испугалась. Неужто отец и в самом деле «задумался о душе»? Значит, он болен и скрывает это от всех? Но вид у него бодрый, даже можно сказать цветущий.
   «Папа, это будет справедливо, там растет девочка, ровесница Тошки…»
   «Вот видишь, я знал, что ты меня поддержишь».
   «Папа, а Лева? Что ты оставишь Леве?»
   «А что ему нужно? У него, собственно, все есть. И я терпеть не могу его Римму, отвратительная баба».
   «Папа, ты хочешь склоки, семейных дрязг?»
   «Разумеется, нет. Треть всех моих посмертных гонораров пойдет Левке. Бабушкин ларчик с цацками – Тошке, теткам твоим я определю некую сумму просто в деньгах, ну а остальным ты распорядишься по своему усмотрению. И вот еще что… Попроси прощения за меня у той Сережиной женщины… Ты ведь знаешь, как ее найти, да?»
   «Конечно».
   «А как ты думаешь, она примет эту квартиру?»
   «Думаю, да. Даже если она не захочет… Послушай, папа, а может быть я напишу ей, попрошу приехать и ты сам сможешь сказать ей все, что сочтешь нужным».
   Отец на мгновение задумался и тут же ответил:
   «Нет, Марго, не стоит. А то вдруг она мне не понравится, и я передумаю? Я ведь такой, могу и передумать. Поэтому не надо. Сделай так как я сказал, к тому же видя перед собой хоть и старого, но еще живого врага, эта женщина может просто из глупой гордости отказаться от наследства, а с мертвого взятки, как говорится, гладки…»
   «Папочка, да ты просто боишься…»
   «Ты права, Маргоша, я вообще не самый храбрый человек…»
   «Но ведь, собственно, перед Алей ты не виноват, разве что в том, что не поехал на похороны…»
   «Вот именно, и этого я себе простить не могу, что бы там между мной и Сережей не было, но он мой сын…»
   «А хочешь, я организую все, и ты съездишь туда, на его могилу?»
   Уже произнеся эту фразу, Марго пожалела о ней. У отца сделались такие несчастные испуганные глаза… Он просто хотел отдать долг… Это уже эгоизм старости… Говорят, чем старше человек, тем легче он переносит удары судьбы, а отцу уже почти восемьдесят… Композитор, в молодости переживший не одну идеологическую порку, а в последние двадцать лет получивший поистине мировое признание, он был достаточно одинок… и жил словно в неком коконе, который сам же для себя создал, и ее неосторожное предложение безмерно его испугало.
   «Ладно, папочка, это все в прошлом, тем более тебе надо беречь силы для поездки в Англию…»
   «Ох, я же совсем забыл о домике в Финляндии, его я оставлю тоже тебе».
   «Нет, его ты оставишь Леве!»
   Она тоже забыла об этом маленьком доме недалеко от водопада Иматра, где отец любил жить и работать в пору своего позднего романа с одной шведской певицей.
   «Ты полагаешь, ему это нужно? Он же не любит природу!»
   «Ему нужно внимание отца, пусть хоть посмертное», – довольно жестко сказала Марго, обожавшая старшего брата.
   «Вот видишь, как я был прав, когда привлек тебя к этому скорбному действу».
   «Папа не драматизируй, составление завещания деловая необходимость и только. Я считаю себя еще вполне молодой, но завещание уже составила», – соврала она.
   «Марго, побойся Бога!»
   «Папа, а вдруг со мной что-то случится? Мало ли, мы живем в опасном мире, а у меня дочь, две тетки…»
   Во что бы то ни стало надо действительно составить завещание, а то кто знает…
   Но отец и вправду повеселел. Она умела с ним обращаться.
 
   – И ты хочешь сказать, что Александр Афанасьевич завещал мне квартиру в Москве?
   – Да, именно!
   – Боже мой, но … так не бывает!
   – Бывает, Аля, бывает. Но ты пока не говори об этом даже дочке. Завтра приедет нотариус и будет оглашено завещание в присутствии всех заинтересованных лиц.
   – Но это может не понравиться…
   – Кому?
   – Льву Александровичу. Его жене, твоим теткам.
   – Леве на это наплевать, а мне глубоко наплевать на его жену. А тетушки… Просто смешно.
   – Марго, а почему ты меня предупредила?
   – Чтобы ты завтра в обморок не хлопнулась, – засмеялась Марго.
   – Таська хлопнется.
   – Дети присутствовать не будут. Я их завтра отправлю в Москву. Пусть Тошка покажет Тасе город, нечего им тут околачиваться. Да, Аля, скажи мне, в свете сложившихся обстоятельств, ты хотела бы жить в Москве? Работу я тебе подыщу.
   – Какую?
   – К примеру, возьму тебя к себе, оглядишься, привыкнешь, а там видно будет.
   – Прости, Марго, я бы не хотела… Работать У родственников…
   – Ну что ж, значит, придумаем что-то еще. Главное, принять решение.
   – Какое решение? – немного испугалась ее напора Аля.
   – Будешь ты жить в этой квартире или продашь ее, имей в виду, это очень большие деньги, в своем городишке ты сможешь на них купить шикарный дом и еще много лет жить безбедно, но я бы тебе не советовала…
   – Почему?
   – Москва есть Москва.
   – Но ее надо завоевать, а я… – слабо улыбнулась Аля.
   – Завоевывать Москву, имея двухкомнатную квартиру на Ломоносовском, куда легче, к тому же я тебе всегда помогу, да и Тася, я уверена, захочет жить в Москве, какое будущее ее ждет в вашем захолустье?
   – Я все понимаю, но… Мне немного страшно и потом…
   – У тебя там кто-то остался? – напрямик спросила Марго.
   Аля залилась краской.
   – Да, но это ничего не меняет… Он женат и…
   – Ты его любишь?
   – Наверное нет… Но все же…
   – Аля, меня часто укоряют за авторитарность, но решать все равно тебе. Кстати, хочешь завтра с утра поедем посмотрим квартиру?
   – Ну завтра же люди приедут…
   – Люди приедут днем, а мы поедем утром, заодно захватим девчонок, пусть погуляют по Москве, а вернутся на электричке, ничего страшного.
   – Хорошо, как ты скажешь… Я подчиняюсь.
   На крыльце появилась Нуцико.
   – Марго, детка, тебя к телефону.
   – Кто?
   – Понятия не имею.
   – Извини, Алюша.
   Аля удивилась. Никто никогда не называл ее Алюшей, ей понравилось и вдруг показалось, что и в самом деле начинается какая-то новая жизнь, в которой ее будут звать этим ласковым нежным именем – Алюша…
 
   Поздно вечером, когда уже все улеглись, к Марго заглянула Эличка.
   – Маргоша, ты позвонила Дане?
   – Нет.
   – Но мы же говорили…
   – Не хочу.
   – Но это несправедливо, он все-таки член семьи…
   – Да нет, Эличка, он просто член.
   – Марго!
   – Да-да, и в этом его суть, а мне этого мало, мне нужен человек…
   – Ты несправедлива! Даниил Аркадьевич хороший человек, умный, образованный, добрый… Ты что, его разлюбила или что-то узнала о нем? У него есть другая женщина?
   – Да, а я не люблю делиться…
   – Ты на себя наговариваешь, детка, ты как никто другой умеешь делиться.
   – Это смотря чем. И давай не будем больше подымать эту тему.
   – Маргоша, милая, но ты же сама хотела не жить вместе, это всегда рискованно… Да и потом все мужчины…
   – Я все это знаю, но мне противно… и больно, а это мешает работать, я не хочу…
   – Какая ты еще молодая, Маргоша… Только в молодости бывает такой максимализм…
   – Это не максимализм, это элементарная чистоплотность, только и всего.
   – Но он же любит тебя и вы хорошая пара.
   – Эличка, я пока еще не освоилась с положением обманутой жены, вот и все. Может, освоюсь, смирюсь…
   – Прости, что на ночь завела этот разговор… я не хотела тебя будоражить… Извини. Хочешь чаю с медом, успокаивает…
   – Да нет, спасибо, Эличка. И не расстраивайся ты так, мир не рухнул, поверь…
   – Спокойной ночи, детка.
   Элико нежно поцеловала племянницу.
   Да, мир не рухнул, так, потолок обвалился и меня задело обломками, не смертельно, но разгребать придется, подумала Марго.
   – Лева, я поняла, зачем нас сегодня позвали! – сказала Римма Павловна за завтраком.
   – Да?
   – Да! Кажется сегодня полгода со дня смерти Александра Афанасьевича!
   – Ох ты господи, совсем из головы вон! Надо бы на кладбище съездить. Хотя постой, нет, полгода было восемнадцатого, а сегодня двадцать восьмое.
   – А это значит, что сегодня будет обнародовано завещание вашего гения. Вот в чем дело! Очень интересно! Ну конечно… Видимо, старик что-то оставил этой провинциальной вдовушке.
   Хотелось бы знать что… Если его замучила совесть, он мог и размахнуться…
   – Римма, наберись терпения и, пожалуйста, что бы там ни оказалось, веди себя прилично. В конце концов мы совсем не бедные люди, у тебя есть все, что можно пожелать…
   – А если твой папенька тебе вообще ничего не оставил?
   – Значит, такова была его воля, я не буду в обиде.
   – Так уж и не будешь? Бессеребреник, значит?
   – Я не бессеребреник, но с отцом в последние годы у нас были сложные отношения…
   – Да я просто уверена, что он все оставил этой твоей сестрице…
   – Ты сама себе противоречишь. То он чем-то одарил эту несчастную женщину, то Марго. Наберись в конце концов терпения, сегодня все узнаешь.
   – А ты эту бабу видел когда-нибудь?
   – Не помню. Может, и видел, но раз не запомнил, значит, ничего интересного. Ей должно быть уже под сорок.
   – Это успокаивает.
   – То есть?
   – Ну, уже не твой возраст. Ты молоденьких любишь.
   – О боже!
   – Ma, не спишь?
   – Тошка, ты чего так рано вскочила? Еще восьми нет.
   – А там Эличка большую стряпню затеяла… Мам, ты знаешь, эта Тася клевая, с мозгами.
   – Да? Я рада.
   – Мы с ней двоюродные, да?
   – Конечно.
   – Нуцико уверяет, что мы с ней похожи.
   – Действительно, некое семейное сходство улавливается.
   – А ты нас сегодня в город сплавляешь?
   – Да, Тошка, нечего вам тут сегодня делать, да и Тася никогда в Москве не была.
   – А может, нам заночевать в городе, в театр сходить?
   – Сходите. В какой ты хочешь, я позвоню…
   – Таська в Большой просится, она оперу любит.
   – Батюшки светы, такое еще бывает, чтобы ребенок оперу любил? Чудеса да и только.
   – Она, между прочим, классно поет.
   – Странно, Аля мне ничего не говорила.
   – Скажет еще. Так что насчет Большого?
   – Попробую, но я не уверена, что там сегодня опера.
   – «Пиковая дама», я в Интернете посмотрела.
   – Хорошо, но сейчас рано кому-то звонить.
   – А ты Пундику позвони, она рано встает.
   – Слушай, хорошая мысль, если у Таси голос и слух, то лучше Пундика в этом никто не разберется. Давай телефон.
   Матильда Пундик была старой подругой покойного композитора, его тайной воздыхательницей и профессором консерватории по классу вокала. Но в семье никто никогда за глаза не называл ее Матильдой или Матильдой Наумовной, все звали ее только по фамилии – Пундик или Пун дичка.
   – Матильда, я не слишком рано?
   – О, что ты, королева Марго, я уже два часа как на ногах, у меня же столько процедур – подышать в трубочку, сделать зарядку, потоптаться в холодной водице… Хотя зачем я это рассказываю тебе, ты молода, хороша собой, умна… Зачем тебе мои старческие бредни. Я хотела спросить, ты хоть вспомнила о годовщине?
   – Разумеется.
   – А на кладбище не была!
   – Была, но, вероятно, позже вас, видела ваш букет, вы как всегда верны себе.
   – Ах боже мой, кому же еще мне быть верной? Да, королева Марго, ты ведь не поболтать мне звонишь, правда? Старая леди зачем-то понадобилась?
   – Матильда, у меня к вам вопрос и просьба.
   – Начни с просьбы, быть может, она невыполнима.
   – Нельзя ли два любых билета на «Пиковую» на сегодня.
   – Что значит любых?
   – Ну, места значения не имеют, пойдет Тошка со своей кузиной.
   Боже, зачем я это сказала? – испугалась Марго.
   – С кузиной? С какой кузиной? Откуда взялась кузина, почему я не знаю?
   – Это… Сережина дочка, они с матерью приехали к нам, девочка прелестная и обожает оперу, к тому же у нее, кажется, голос…
   – А вопрос в чем? Не могу ли я ее посмотреть и послушать?
   – Угадали.
   – Превосходно! Должен же был хоть кто-то из всей родни унаследовать дар, пусть хоть малую толику великого дара Саши… О, я уже жажду увидеть эту девочку… пусть Тоша привезет ее ко мне, я их накормлю обедом, посмотрю девочку, а вечером отвезу в театр. Жду их к половине третьего, я пошла ставить тесто!
   И эксцентричная дама бросила трубку.
   – Мам, что она сказала?
   Марго передала ей слова Матильды Пундик.
   – Иеесс! – вскинула руку Тошка. – Обожаю пундиковы пирожки.
   – Знаешь, Тоша, ты только Тасе не говори, что ее будут прослушивать, а то она испугается, зажмется, просто скажи, что идете к тетке, которая достанет вам билеты в Большой, а уж Пундик сумеет сделать все как бы невзначай…
   – Ну, мам, ты даешь! Я уж хотела ее обрадовать.
   – Не надо. Ладно, я встаю, поди, включи чайник.
   – Да Эличка уже стол на террасе накрыла. Семейный завтрак в воскресенье…
   – Господи, и не лень ей… Небось уж и наготовила каких-нибудь вкусностей, ну как, скажи на милость, тут блюсти фигуру?
   – У тебя с фигурой все в поряде!
   – В порядке!
   – Какая разница, подумаешь, одна буква…
   – Виктория, марш отсюда!
   Викторией Марго называла дочку только в крайнем раздражении. Марго ненавидела молодежный жаргон и всячески боролась с ним и дома, и у себя на фирме. Правда без особого успеха.
   После завтрака, когда все уехали в город, Эличка спросила сестру:
   – Нуца, как тебе Аля?
   – Не разобралась еще, но все же производит приятное впечатление. А тебе она не понравилась?
   – Нет, что ты, мне она очень понравилась. А девочка просто прелесть, мне кажется, она будет актрисой, в ней что-то такое есть… Но я не устаю поражаться Марго… Какая широта души, какое большое сердце…
   – Элико, поменьше пафоса!
   – Нуца, не будь циничной!
   – Где ты увидела цинизм? Это просто дурной вкус – все время произносить высокие слова, попахивает советским радио… Кстати, ты не обратила внимания, когда сейчас иногда показывают старую хронику, какие-нибудь киножурналы тех лет, как непереносимо звучат голоса дикторов?
   – Ах боже мой, я это просто не смотрю.
   – Ну да, ты смотришь только сериалы!
   – Ну и что? Тебе это мешает? Слава богу, Марго подарила мне отдельный телевизор. Меня сериалы успокаивают…
   – А меня они раздражают!
   – А меня раздражает, что ты как ни включишь телевизор, смотришь только новости, по всем каналам, от этого можно спятить, тем более, что новости в основном плохие или просто ужасные.
   – А я досыта нажралась хорошими новостями при тете Соне.
   – Вот потому ты и не вышла замуж!
   – А ты вышла и что? Точно так же как я доживаешь свой век у племянницы…
   – Я не доживаю, Нуца, я приношу пользу, я вырастила Тошеньку, я…
   – А я, конечно, ее не растила!
   – И ты растила, кто спорит и вообще, я иду ставить гуся.
   – Левушку своего поджидаешь, гусика ему жаришь.
   – Гуся все любят, ты, кстати, тоже. И вообще, хватит ворчать, идем, поможешь мне чистить орехи.
 
   Тошка с Тасей три часа таскались по городу. Тася пребывала в непрерывном восторге и ошалении.
   – Ну круто! Я тыщу раз видела Москву и в кино, и по ящику, но не представляла… ваааще!
   – Пить хочешь?
   – Да!
   – Тогда пошли в кафе! Кофе с пирожным нам не повредит!
   – Круто! А может, на улице, дешевле же!
   – Не волнуйся, мать дала денег, велела ни в чем себе не отказывать! И вообще, у меня уже ноги отваливаются.
   – У меня тоже! Слушай, я не поняла, мы в театр-то идем?
   – Конечно, но сперва к Пундику.
   – Кто это Пундик?
   – Ну, Пундик это такой человек, который нас протырит на «Пикашку».
   – На какую пикашку?
   – На «Пиковую даму»! Это дед, когда мы с ним ходили на какой-нибудь концерт в консерваторию, всяких старух-поклонниц звал пикашками, от «Пиковой дамы».
   – Значит, мой дед знаменитый на весь мир композитор?
   – Ясный блин.
   – Ясный блин? Теперь так говорят?
   – Я говорю, про остальных не знаю. Слушай, а ты в курсах, почему дед с твоим отцом разосрались?
   – Не-а, я вообще только на прошлой неделе узнала, что у нас родственники есть. Мне всю дорогу вдалбливали, что у нас никогошеньки нет, и вдруг твоя мама билеты прислала, тут уж моей пришлось расколоться, а насчет того, из-за чего поссорились, говорит, что уже не помнит.
   – Надо будет у Пундика выяснить.
   – Да что за Пун дик такой?
   – Увидишь!
 
   – Римма Павловна, вчера Лев Александрович обедал в ресторане «Санта-Фе».
   – Один?
   – Нет. Сперва дама какая-то подъехала, а потом еще Валевский и Трушкина.
   – А что за дама?
   – Не знаю, они расцеловались при встрече, потом Лев Александрович взял ее под руку и они прогуливались по дорожке, пока Валевский с Трушкиной не подъехали.
   – Сколько лет даме?
   – Не разглядел, на ней шляпа была, а так ничего себе дама, фигуристая.
   – После обеда куда она девалась?
   – С Трушкиной на машине уехала.
   – А, поняла. Ну что же, Федор, спасибо за службу.
   Ах ты сучка, подумал Федор. Так я тебе правду и скажу, жди-дожидайся.
   Римма Павловна долго убеждала мужа в том, что в его возрасте, с его нервами и работой, он не должен сам садиться за руль. Нашла неплохого парня и, когда Лев Александрович привык к нему, как-то вечером сказала Федору, что будет платить ему двести долларов в месяц помимо зарплаты за сведения о муже. Федор был честный и передал разговор хозяину, который ему очень нравился.
   Тот усмехнулся и сказал:
   – Федя, брат, ты согласись, бери с нее эти двести баксов, но информацию корректируй, а я тоже в долгу не останусь.
   В результате зарплата Федора значительно увеличилась, чему он и его жена были очень рады.
 
   – Ну, как тебе квартира? – спросила Марго.
   – Марго, пожалуйста, ущипни меня, мне не снится все это?
   Прекрасная двухкомнатная квартира с девятиметровой кухней, отремонтированная, с хорошей мебелью, в пяти минутах ходьбы от метро «Университет».
   – Вот и прекрасно! Живи и радуйся, а насчет работы не волнуйся, я что-нибудь придумаю. Кстати, отец оставил тебе еще какую-то сумму, я сейчас не помню, не очень много, но на первые месяцы хватит, ну и проценты от гонораров будут.
   – Марго, я просто не знаю что и сказать, у меня просто нет слов.
   Не нужны никакие слова. В конце концов Сережа был таким же его сыном, как Левка и все вполне по праву… Ладно, пора ехать. Сейчас позвоню нотариусу, уточню время и вперед, к новой жизни!
   – Господи, мне даже страшно…
   – Не бойся, Алюша, да, кстати, я бы хотела, чтобы Тася пожила летом на даче. Ей полезно и Тошке тоже. Она сегодня явилась ко мне с восторгами по поводу Таськи, мол она умная и клевая, и поет хорошо…
   – Поет, – вздохнула Аля, – и пляшет, и на голове стоит, талантов много, а толку чуть.
   – А какого толку ты ждешь от нее в пятнадцать лет?
   – Откуда я знаю, мне просто страшно за нее, особенно в таком городе как Москва…
   – Не бойся, в Москве-то она как раз и не пропадет. Да и вообще, когда ребенок в ее возрасте просится в оперу…
   – В какую оперу? – ахнула Аля.
   – Они с Тошкой сегодня пойдут на «Пиковую даму» в Большой. Инициатива принадлежала Тасе.
   – Господи, я и не подозревала… Ты понимаешь, Марго, у меня просто нет времени на нее, я столько вкалываю, чтобы прокормиться и хоть как-то прикрыться…
   – Ты сможешь продать свое жилье?
   – Смогу, вероятно, но за копейки… Понимаешь, Марго, я не уверена, что сумею выжить в Москве, может, лучше все же продать эту квартиру и нормально жить там?
   – А что Таське делать в вашем городишке? Впрочем, решать в любом случае тебе.
   Из кухни раздалась вдруг незнакомая Марго мелодия.
   – По-моему твой телефон… – сказала Аля.
   – Нет, не мой… – отмахнулась Марго, но вдруг вспомнила, что вчера Тошка поменяла ей сигнал. Она бросилась в кухню, не сразу сумела выудить телефон из сумки и второпях уже не взглянула на дисплей.
   – Алло! Я вас слушаю!
   – Слава Богу, Марго, до тебя невозможно дозвониться.
   Марго слегка растерялась. Звонок мужа застал ее врасплох.
   – Даня, я сейчас занята…
   – Нет уж, сегодня суббота и я хочу наконец увидеть свою жену. Ты на даче?
   – Нет, я в Москве, у меня куча дел.
   – Так может вечером приедешь ко мне, переночуешь?
   – Нет, не могу.
   – Хорошо, тогда давай я к тебе приеду.
   – Нет, я буду ночевать на даче.
   – Не проблема, я приеду на дачу. В конце концов я соскучился.
   – Это твои проблемы.
   – Маргоша, перестань, ты злишься уже просто из принципа. Я правда жутко соскучился. Ну хорошо, а если я приеду на дачу утром?
   – Утром? Ну что ж, утром приезжай. Да, и вот что, Тошка с подругой будет ночевать в Москве, ты утром забери их и привези на дачу.
   – Отлично. Мне дают поручение, значит, я почти прощен! Марго, я люблю тебя!
   – Ну вот, Алюша, завтра познакомишься с моим так называемым мужем.
   – Почему так называемым?
   – О, это долго объяснять, и скучно. Все, поехали, думаю, мы сегодня развлечемся!
   Аля взглянула на нее с некоторым испугом.
 
   – Тошка, не вредничай, что за Пундик такой?
   – Увидишь!
   Дверь им открыла пожилая дама, что называется со следами былой красоты – пышные, не слишком аккуратно прокрашенные волосы, черные развевающиеся одежды, чуть близорукий взгляд красивых карих глаз.
   – О, вот и гостьи мои пожаловали!
   – Пундик, привет! – Тошка повисла у нее на шее. – Я соскучилась! Ты почему к нам не приезжаешь?
   – Я гора, а ты Магомет! А это что за прелестное создание? Создание, как тебя зовут?
   – Тася.
   – Таисия?
   – Да.
   – Какая прелесть, такое редкое имя… Ну что ж, заходите, девицы.
   – Пундичка, пахнет твоими пирожками…
   – Вообще-то, Тася, меня зовут Матильда Наумовна. Эта юная нахалка пользуется тем, что я знаю ее с рождения, а ты пока на это не имеешь права.
   Тася покраснела.
   – Ну не смущайся, не исключено, что ты заслужишь почетное право звать меня Пундичкой, мойте руки, барышни, и к столу!
   Девочки побежали в ванную.
   – Какая странная… – прошептала Тася.
   – Она клевая! Только ничему не удивляйся.
   На одном конце стола, покрытого, как показалось Тасе, пыльным ковром, лежала белая скатерка, на ней старинная посуда с каретами и дамами в кринолинах, хрустальная вазочка с букетиком незабудок и три полотняные салфетки в фарфоровых кольцах. Матильда Наумовна усадила девочек и выплыла из комнаты. Вскоре она вернулась с фарфоровой супницей.
   – Начнем с бульона.
   Из супницы пахло так вкусно, что, несмотря на съеденное относительно недавно пирожное, у девочек потекли слюнки.
   – Ешьте, берите пирожки и вообще все, пирожки можно мазать маслом, вот, в бульон можно положить оливки… Тася, ты любишь оливки? – она положила себе в тарелку несколько оливок из вазочки.
   – Я не знаю, не пробовала.
   – Так попробуй! Оливки это прекрасно, их ел еще Парис…
   Тася сунула в рот одну зеленую ягоду.
   – Ну как?
   – Ничего, вкусно.
   – А косточку надо глотать. Косточки оливок чрезвычайно полезны! Десяток оливок с косточками в день и…
   – И приступ аппендицита вам обеспечен! – засмеялась Тошка.
   – Не говори глупостей. Ну что там у вас происходит?
   – Сегодня на даче завещание будут обсуждать, вот нас и сплавили.
   После вкусного обеда Матильда Наумовна развлекала девочек театральными и консерваторскими байками, потом словно бы невзначай присела за рояль, взяла несколько аккордов.
   – Тася, ты играешь?
   – Нет.
   – А поешь?
   – Нет.
   – Пундик, она врет! Она просто суперски поет, у нее голос…
   – Тася, спой, светик, не стыдись, ты ж не на экзамене. Я просто люблю, когда дети поют.
   У нее при этом были такие добрые и веселые глаза, что Тася вдруг решилась.
   – А что спеть?
   – Что ты пела Тошке? Песенку какую-нибудь…
   – Ну я не знаю… – Таська вдруг постеснялась петь этой даме какие-то современные песенки. – А можно «Утро туманное»?
   – Отлично, это я даже смогу тебе саккомпанировать, – и она заиграла вступление.
   Сначала голос у Таськи слегка дрожал, но старая дама смотрела на нее так ласково, что она запела увереннее.
   – Молодец, хотя это не совсем твое… Ну, что-нибудь еще, может, русскую народную…
   – «Матушка, матушка, что во поле пыльно» можно?
   – Давай!
   Тася вдруг ощутила невероятный подъем, ее просит петь такая важная, такая столичная дама, никто не требует замолчать, не ссылается на головную боль… И это такое счастье – петь, когда тебя слушают… В школе она стеснялась даже рот открыть, а тут распелась…
   – Хватит! – сказала вдруг Матильда Наумовна. – Тебе сколько лет?
   – Пятнадцать.
   – Месячные в каком возрасте пришли?
   – В двенадцать, а при чем здесь…
   – Отлично! Ноты знаешь?
   – Нет. Я так, со слуха…
   – Черт подери, слух у тебя похоже абсолютный… И голос редкий… Хочешь быть певицей?