Вильмонт Екатерина Николаевна. Перевозбуждение примитивной личности

   Но настроение у меня упало. И Мура сразу это почувствовала.
   — Ты расстроилась, да?
   — Мне эта глупость столько крови попортила…
   — Все, забыли, или, как выражаются Майкины друзья, забили! Мы на это забили!
   — Ну забили так забили. Как-нибудь я тебе расскажу, чтобы ты ничего такого не думала, но сейчас неохота портить настроение, понимаешь?
   — Прекрасно понимаю!

Глава третья
КОТ НА ОГРАДЕ

   Обед на веранде показался мне верхом кулинарного наслаждения. И хотя мне случалось обедать в самых шикарных ресторанах, даже у Максима в Париже, но, по-моему, я нигде не ела ничего вкуснее Муриных зеленых щей со сметаной и половинкой яйца в тарелке, котлет с молодой картошкой, золотистой от растопленного масла и щедро посыпанной укропом, и клюквенного киселя!
   Я забыла о всех правилах разумного рационального питания, подсчете калорий, уписывала за обе щеки.
   — Ой, как приятно, что у тебя такой хороший аппетит! — умилялась Мура. — Хочешь еще кисельку?
   — О нет, спасибо, я уже еле дышу! Просто все так вкусно… Все такое родное… Ты знаешь, в Бельгии нельзя купить нормальную сметану. Ее там просто нет! Я привожу ее из Германии, когда там бываю.
   Майка поцеловала всех нас на прощание и умчалась.
   — Мура, по-моему, у Диночки слипаются глаза.
   Ей надо поспать! — мягко заметил Вася.
   — После такого обеда еще и спать? — ужаснулась я, но в сон меня клонило неудержимо.
   — Ничего! Сегодня у тебя было столько волнений, что все калории сгорели, — засмеялась Мура, — а еще вечерком мы с тобой пойдем погуляем, у нас тут красивые места. Ты где предпочитаешь спать, в доме или в саду?
   — В саду!
   — Пошли тогда!
   Мура провела меня в заднюю часть сада, где на лужайке стояла полосатая качалка-диванчик под тентом, которая в моем детстве представлялась мне верхом красивой жизни. Я видела такое только в кино и редких заграничных журналах.
   — Тебе тут удобно будет? Хочешь, я ее закреплю, чтобы не качалась? Помнишь, как ты не любила гамак?
   — Ну еще бы, он так больно врезался в кожу…
   Мура убедилась в том, что мне удобно, поцеловала меня и ушла. Но сразу вернулась и принесла махровую простыню.
   — Накройся, а то мошки какие-нибудь…
   Я закрыла глаза и тут же провалилась в сон. Не знаю, сколько я спала, но проснулась от чьего-то задушенного голоса:
   — Барсик, Барсик!
   Я открыла глаза, и взору моему представилась картина достаточно уморительная. На высоченной, под три метра, кирпичной ограде, отделявшей Мурин участок от соседнего, сидел здоровенный, толстущий кот, пушистый, полосатый, а к нему по ограде подползал мужчина с куском сырого мяса в руке.
   — Барсик, миленький, хороший, поешь, ну, пожалуйста…
   Стена была узковата даже для кота, его мохнатое пузо на ней не умещалось. Хозяину наверняка было не слишком удобно ползти. Я чуть не скончалась от хохота. Мужчина не замечал меня, он был слишком целеустремлен. Но Барсик взирал на него весьма надменно.
   — Барсик, поешь, я тебя умоляю!
   Тут уж я не выдержала.
   — Послушайте, он не похож на голодающего, ваш Барсик! — сказала я и тут же испугалась, что мужик сейчас свалится с ограды. Но ничуть не бывало.
   — Здравствуйте, — невозмутимо сказал он. — Ради бога, извините, просто кот третий день ничего не ест, а вчера залез сюда и сидит… Хозяева уехали, и мне его поручили… Я за этим поганцем ползаю, а он как будто смеется. Извините еще раз.
   Мне стало жалко бедолагу. Наверное, больно лежать пузом на кирпичной ограде. И тут я приметила у гаража лестницу-стремянку. План созрел мгновенно.
   — Попробую вам помочь. Вы зовите его, отвлекайте, а я зайду с тыла.
   Я прислонила стремянку к стене позади кота, тихонько влезла и затаилась, чтобы не спугнуть его. Он сперва беспокойно вертел головой, но потом, видно, решил, что я никакой опасности для него не представляю. А мужик продолжал подлизываться к коту:
   — Барсик, Барсинька, хороший, ну иди сюда, иди!
   И тут я схватила кота. Он возмущенно взвыл, но я умею обращаться с котами.
   — Ну, тихо, тихо, ничего плохого я тебе не сделаю. — Я прижала его к себе, он, как ни странно, не пытался выдраться, а доверчиво прильнул ко мне. Видимо, он не только из вредности сидел на стене, а, забравшись туда, боялся слезть. С моим Мойшей вечно происходит то же самое. Уж сколько раз я доставала его с деревьев… А Барсик вдруг громко запел. — Ах ты, умница, какой чудный кот.
   Мужик на стене кашлянул, словно напоминая о себе.
   — Э.., вы позволите спрыгнуть к вам? Чтобы я мог его забрать.
   — Пожалуйста!
   Он довольно ловко соскочил с высокой ограды.
   И еще помог мне слезть со стремянки. Но Барсик не пожелал идти к нему, а судорожно вцепился в меня.
   — Вот сволочь! — в сердцах сказал мужик.
   Простите.., это я про него.
   — Не волнуйтесь, я поняла. Да что вы тычете ему мясо, он пережил стресс и совсем не хочет есть.
   — Какой еще стресс? — В его голосе послышалось возмущение.
   — Я вам потом объясню.
   — Но что же мне делать?
   — Я отнесу его к вам, он окажется дома, в спокойной обстановке, и через час-другой попросит есть.
   — В самом деле? Я вам страшно благодарен.
   Идемте.
   Попав на соседний участок, я сразу поняла — кирпичную стену воздвигли не Мура с Васей. Дом соседей был новый, с иголочки, и поражал великолепием и безвкусицей.
   Едва мы поднялись на террасу, похожую на круглый аквариум, Барсик сразу успокоился и охотно перешел с рук на низкое леопардовое кресло. И сразу начал умываться.
   — У меня нет слов! — воскликнул мужик, а я наконец посмотрела на него. А он на меня. Он был большой, рыжий, синеглазый и показался мне весьма привлекательным. И при этом он очень серьезно, и я бы даже сказала потрясение, смотрел на меня.
   — Как вас зовут? — спросил он вдруг.
   — Дина.
   — А меня Сергей. Вот и познакомились… Вы тут постоянно живете?
   — Где?
   — На даче.
   — Нет, я тут в гостях.
   — У вас комар…
   — Что? — не поняла я.
   Он вдруг довольно сильно хлопнул меня по лбу.
   Я отшатнулась:
   — Вы с ума сошли?
   — Комар же! — Он протянул мне огромную раскрытую ладонь с кровавым трупиком комара. — Простите, я сделал вам больно?
   — У вас тяжелая рука!
   — Мне это уже говорили, — смущенно улыбнулся он.
   — Смотрите, Барсик спит. Вот что значит родные стены, — предпочла я перевести разговор.
   — Вы иностранка? — вдруг спросил он.
   — С чего вы взяли?
   — Сам не знаю, вдруг показалось… Я не прав?
   — Да нет, в общем-то, правы, я больше двадцати лет иностранка…
   — И где вы живете?
   — В Бельгии.
   — Дина, я сам не знаю… Ерунда какая-то… Кажется, я в вас влюбился. С первого взгляда… Я, наверно, веду себя как полный идиот, да?
   И вдруг я услыхала громкий голос Муры:
   — Дина! Ди-и-ина! Где ты? Дина!
   — Простите, мне пора, меня уже ищут!
   — — Что ж, вы так и уйдете?
   — А что вы предлагаете?
   — Сколько вы тут пробудете?
   — Собираюсь завтра вернуться в город.
   — У вас есть мобильник?
   — Разумеется.
   — Диктуйте номер, я вам завтра позвоню! А может, еще сегодня, если будет невмоготу.
   — Вася! Вася! Дина куда-то пропала! Дина! Дина!
   — Иду! — крикнула я и побежала к калитке.
   — Господи, детка, куда ты делась? Я уж не знала, что и думать! — кинулась ко мне Мура.
   — Понимаешь, кот соседский на забор залез, пришлось помочь его оттуда снять!
   — Барсик?
   — Ну да, Барсик.
   — С ним это не первый раз, и он почему-то идет на руки только к их шоферу.
   — Вот и ко мне пошел.
   — А кто там был, Рита?
   — Какой-то знакомый хозяев. Они в отъезде.
   — А! Ну слава богу, я уж испугалась… Ты хоть поспала? Удалось?
   — Да, спасибо, чудесно поспала.
   — Тебя комар укусил. Странно, в этом году мало комаров.
   Поздним вечером, отправив Васю спать, мы с Мурой сидели вдвоем, пили чай и говорили, не могли наговориться, но разговор был сумбурный, стройного рассказа о жизни ни у меня, ни у нее не получалось. Мы то и дело сбивались на общие воспоминания о маме, о моем детстве и юности, о ее молодости, ее романах. Я вспоминала ее подруг, она моих.
   — Ох, Динка, уже второй час! Надо ложиться, мы рано тут встаем, а ты спи сколько влезет.
   — Нет, я вообще плохо сплю и встаю рано…
   — Плохо спишь, потому что одна!
   — Ерунда! А ты мне так ничего и не рассказала.
   — Естественно, слишком много нахлынуло… Но мы же не последний раз разговариваем! Ты должна приехать к нам на несколько дней, тут ведь хорошо, правда?
   — Да если б даже тут было плохо, я все равно ни за что не хочу снова тебя потерять. И мне очень нравится твой Вася, а Майка просто прелесть. Вы должны все приехать ко мне! У меня большой дом…
   — Обязательно приедем, но лучше я приеду одна! Хоть отдохну от домашних дел, вот тогда-то мы и наговоримся. У тебя есть камин?
   — Есть!
   — Сядем с тобой у камина и будем говорить без помех… А с отцом ты все же повидайся. Надо, детка.
   — Не уверена.
   — И с бабкой повидайся, а то, не дай бог, помрет, будешь жалеть. А кстати, почему вы с отцом только один раз виделись?
   — И то случайно.
   — Случайно?
   — Ну да, совершенно случайно столкнулись в Париже, в ресторане, он там был не один, с какими-то французами, и договорились встретиться на другой день…
   — И не встретились? — ахнула Мура.
   — Ну почему же, встретились. Но как совершенно чужие люди… Он словно испытывал неловкость, ему это общение было в тягость…
   — А тебе?
   — И мне тоже, но как бы это объяснить… Мне было тяжело.., в ответ.
   — Думаю, ты неверно расставила акценты. Ему было тяжело оттого, что ты сама не пожелала поддерживать отношения с ним, со всеми нами… Думаешь, я не поняла, что ты во многом нас винила?
   Сколько лет прошло, я до сих пор помню твои глаза несчастного котенка, которого неведомо куда тащат и неведомо, что с ним будут делать… Я, когда вас провожала в Шереметьеве, вдруг страшно пожалела, что уговорила тебя выйти замуж, уехать, мне показалось, что ты нас всех ненавидишь. И не слишком удивилась, когда ты исчезла, не стала отвечать на письма и звонки…
   — Это правда, я тогда ненавидела весь мир… И больше всех себя и своего дурацкого мужа… Я через три месяца бросила его…
   — И что? — немного испуганно спросила Мура.
   — Не поверишь… Подалась к рокерам.
   — К каким рокерам?
   — Сейчас они, кажется, называются байкерами…
   Ну, которые гоняют на мотоциклах. В Союзе их, по-моему, тогда еще не было, а там… Сошлась с парнем, студентом, он изучал славистику, неплохо говорил по-русски и меня тоже изучал как занятный экспонат… А я и его ненавидела, потому что это было не мое, вся эта рокерская жизнь… Она была мне не менее противна, чем все остальное. А потом. — Не знаю, что было бы со мной, если б я на своем дряхлом мотоцикле не сбила Янека… Он был старше меня на десять лет. Его родителей, польских евреев, еще Гомулка выслал в Израиль, но он потом перебрался в Германию и преподавал в Гейдельбергском университете. И он в меня влюбился.
   — За то, что ты его сшибла?
   — Я так тогда испугалась… А он меня пожалел…
   Все про меня понял и увез в Египет, на раскопки…
   Он говорил: «Тебе надо окунуться в далекое прошлое, погрузиться с головой, тогда ты успокоишься…» И оказался прав. Прошлое и пустыня вылечили меня. Не сразу, но вылечили. И еще любовь… Он любил меня, не стремился отделаться от меня и моих проблем, он просто их решал. Заставил меня , пойти учиться, заниматься языками.
   — Ну, ты же очень способна к языкам. С детства на лету все хватала.
   — Да, языки мне даются легко.
   — А где этот Янек теперь?
   — Не знаю. Когда я встала на ноги, он ушел от меня. Взялся спасать еще какую-то девицу, на сей раз из Бразилии…
   — И сколько лет ты с ним прожила?
   — Восемь.
   — Но ты не любила его?
   — Я? Я-то любила, и, когда он ушел, мне показалось, что мир рухнул… Но я поехала на раскопки, окунулась в далекое прошлое и вылечилась, на; сей раз уже сама. И заодно поняла, что, собственно, все вполне логично. Янек был спасателем по призванию. И когда меня спасать уже было не от чего, он просто утратил ко мне всякий интерес, в том числе и сексуальный. Ну что ж, я его забыла, как забыла Москву, потом рокерские скитания… Я взялась за голландский и задалась целью найти достойную работу в Голландии, потому что там скапливалась потихонечку группа русских эмигрантов. Существовал даже такой спорт: студенты-слависты ездили стажироваться в Россию, женились там по рекомендации на русских и, соответственно, выходили замуж и так вывозили людей в свободный мир. А я еще в Гейдельберге познакомилась с одним таким вывезенным из Ленинграда парнем, мы очень подружились и до сих пор дружим.
   — Только дружите?
   — О да, он герой не моего романа, но близкий мне человек по духу. И у меня все получилось, я переехала в Голландию, стала работать там, меня неплохо приняли в эмигрантских кругах… Мне казалось, что жизнь наконец наладилась, и я стала мечтать о ребенке. Придумала, что найду себе красивого, а главное — здорового и с высоким айкью парня, забеременею и рожу себе ребенка. Голландия весьма подходящая для этого страна, там социальные структуры так высоко развиты, что…
   Одним словом, там мать-одиночка вполне может прожить даже без работы, а у меня была хорошая работа, но тут…
   — Что? — испуганно выдохнула Мура.
   — Я встретила человека, которого звали точно так же, как героя моей любимой детской книжки…
   Помнишь, «Серебряные коньки»?
   — Ну еще бы! И как же его звали? Неужели Питер ван Хольп?
   — Совершенно верно, — рассмеялась я, — Питер ван Хольп.
   — Он был красивый?
   — Да, пожалуй, его можно было назвать красивым. Высокий, статный, голубоглазый. Мы познакомились в доме одной эмигрантки, любовницы богатого еврея из Ирака. У них были какие-то общие дела. Начался бешеный роман, и через полгода мы поженились. И вот этого мне не простили.
   — Кто?
   — Эмигрантские круги. Я прекратила с ними всякое общение, со всеми, кроме Додика… А когда Питер внезапно умер, они придумали эту жуткую историю… Питер ведь был довольно богатым человеком, и все наследство досталось мне. Короче говоря, там сплели такую паутину, что будь здоров!
   Мол, я хотела получить наследство и отравила Питера каким-то таинственным ядом…
   — И что?
   — В результате ничего, но нервы мне потрепали изрядно. Одно могу сказать — эмиграция штука ох какая несладкая! И движущая сила там — зависть, ну а у нас еще нашлись люди редкостно гнусные, особенно один незадачливый музыкант с сестрой.
   Они больше всех старались, даже в полицию написали, что я отравила и своего первого мужа, но тут им не повезло — тот был живехонек-здоровехонек, короче, вся история разъяснилась в три дня, но знаешь, как в старом анекдоте — то ли он украл, то ли у него украли, но осадок остался.