Вильмонт Екатерина Николаевна. Путешествие оптимистки, или Все бабы дуры

   А один из наших шоферов, двадцатитрехлетний красавец Митька, влюбился в меня и служил мне верой и правдой – таскал воду, чистил картошку и грибы, привозил букеты полевых цветов и кружки лесной малины, ничего не требуя взамен. Но однажды, когда мы на целый день остались вдвоем, не считая Дашки и двух «партийных» собак, он вдруг подошел ко мне сзади и крепко обнял.
   Я хотела было оттолкнуть его, возмутиться, но день был жаркий, головокружительно пахло травой, рекой, лесом, и этот запах мешался с легким запахом бензина и молодого мужского тела… Короче, природа взяла свое. Я только успела прошептать:
   – А где же Дашка?
   – Спит, не бойся, я сам ее уложил. Идем скорее!
   Мы любили друг друга в высокой траве за палатками.
   Три с лишним года воздержания дали себя знать, а он был так молод, так силен, так хорош. Истомленные, мы лежали в траве, забыв обо всем, и вдруг раздался звон колокольчика.
   – Что это? – вскинулась я.
   – Дашка проснулась. Я ей к ноге колокольчик привязал, чтоб не убежала.
   – Ну ты и хитер! – засмеялась я.
   – Нужда заставит – будешь хитрым!
   Он приходил ко мне каждую ночь и был моей отрадой до конца сезона. А в Москве мы почему-то потеряли друг друга из виду. Может, оно и к лучшему.
 
   – Мамуля, ты не спишь?
   – Нет, детка, не сплю, так лежу, вспоминаю разное.
   Даже Урал вспомнила.
   – Да, там было здорово!
   – Неужели ты что-то помнишь?
   – Конечно, речку помню, собак и костры. И еще помню, как руками рыбу поймала.
   – И тут же отпустила!
   – Да, она скользкая была, противная. До сих пор мне противно брать в руки живую рыбу.
   – Дуреха ты у меня, иди сюда, поцелуемся. Дарья, я хочу к морю!
   – Так вставай и пошли.
   – А далеко?
   – Пешедралом полчаса, а можно поехать на машине.
   – Никаких машин! Пошли пешком. С городом надо знакомиться без колес, а то не почувствуешь его как следует.
   – Без колес так без колес!
   – Дарья, а купаться тут можно?
   – Мадам, сейчас еще никто не купается, ты что?
   Вот через недельку-другую…
   – Ой, я не доживу! Да, кстати, надо срочно поменять деньги, а то у меня только доллары, их ведь тут не принимают, да?
   – Не волнуйся, все предусмотрено! Завтра утречком заедет Левушка Абезгауз и поменяет тебе нормальненько, один к трем.
   – То есть?
   – То есть три щекеля за доллар, а в банке с тебя такие проценты сдерут, ой-ой-ой! Так что сегодня будешь на моем иждивении.
   – А мороженое мне купишь?
   – И мороженое, и орешки.
   – Какие орешки?
   – А какие захочешь – миндаль, фисташки, кешью, арахис, хочешь с сахаром, хочешь с солью! Короче, купим все, что понравится.
   – Ура! Живем!
 
   Мы вышли на улицу, тихую, безлюдную, потом свернули, прошли еще минут пять и очутились на Алленби, неширокой, но чрезвычайно оживленной улице, где на каждом шагу были магазины и магазинчики, экзотические лавчонки и просто заныры, набитые каким-то линялым тряпьем.
   – Идем, мамуля, здесь не стоит задерживаться, ничего интересного!
   В какой-то подворотне, сплошь уставленной белыми полотняными мешками с орехами, крупами и сушеными фруктами, Дашка купила кулек миндаля, и мы дружно на него накинулись.
   – Как вкусно!
   Но вскоре от соленого миндаля захотелось пить.
   – Что ты предпочитаешь – свежий сок или какую-нибудь воду?
   – Разумеется, свежий сок.
   Мы подошли к торговцу соками.
   – Слушай, Дашка, а чего это у них мешки с морковью стоят?
   – Для морковного сока, они тут на нем помешаны.
   Хочешь?
   – Ни за что! Только апельсиновый!
   – А может, эшкалиот?
   – Чего?
   – Грейпфрутовый.
   – Давай!
   Мы с наслаждением выпили грейпфрутового сока, выжатого на наших глазах.
   – Кайф, мамуля?
   – Кайф!
   – Вот смотри, слева серое здание – это самая большая в Тель-Авиве синагога. А кстати, знаешь, что такое Тель-Авив? Холм весны – красиво, правда?
   – Боже, Дашка, что это за деревья такие удивительные – голые и с красными цветами?
   – Говорят, это разновидность акации, я к твоему приезду всех знакомых опрашивала, но точно никто не знает. Чуяла, что будешь приставать с расспросами.
   – Но ведь и вправду интересно, сроду таких не видывала. Ой, а тут все стволы какие-то перекрученные!
   Это от ветра?
   – Понятия не имею. Это бульвар Ротшильда. Кстати, мама, ты не устала, а то можно до набережной доехать на автобусе.
   – Ничуть я не устала, мне так все тут нравится!
   Я и впрямь наслаждалась жизнью. В Москве снег, слякоть, холодрыга, а тут весна, все цветет, теплынь, никуда не надо спешить и Дашка рядом.
   – Дарья, ты чего меня все за руку держишь, боишься, что я потеряюсь?
   – Нет, просто так приятно, когда мама тебя за ручку ведет!
   – Еще кто кого ведет! Даш, а что это там за столпотворение?
   – О, это замечательное место – шук Кармель!
   Базар! Вон там, чуть левее, что-то вроде Арбата, художники тусуются, продают всякую прикладную дребедень, хотя бывают очень красивые вещи, но не дешевые, надо сказать. Мы непременно туда с тобой сходим. А правее – это уже собственно базар.
   – Туда мы тоже должны сходить!
   – А как же! В пятницу с самого утра туда и пойдем, чтобы все закупить на субботу.
   – Ты что, субботу отмечаешь? – изумилась я.
   – Да нет, еще чего, – рассмеялась Дашка, – но просто часов с пяти в пятницу и до вечера субботы тут ничего не купишь, хоть тресни.
   – Ну это-то я знаю.
   – Еще немножко, мамуля, и мы у моря!
   И вот я вижу его, море! Средиземное! Божественно красивое, сине-зеленое! И набережная красивая, с шикарными отелями! Господи, море! С этой нашей перестройкой я уже лет пять не видела моря! Куда податься-то? Чтобы поехать в Таллин к старой подруге – ах, кажется, надо писать «Таллинн», а то эстонцы обижаются, если у них отнять одно «н», – надо получить приглашение, а потом еще корячиться в нескончаемой очереди в посольстве. Нет уж, увольте! В Ленинград мне ехать не к кому. Крым, Кавказ не больно-то к себе влекут, тем более что цены там почище, чем где-нибудь в Анталии. Нет, я здорово устроилась, отпустив дочку в Израиль!
   – Ну как тебе наше еврейское море?
   – Класс! Я лично пошла к воде, а ты как хочешь!
   Сняв босоножки, я бегом помчалась к воде.
   – Ой, Дашка, какая теплая! И почему я, дура, не взяла купальник!
   – Мама, опомнись, посмотри – ни одна живая душа не купается!
   – А черта ли мне в этих живых душах! Да тут градусов двадцать, не меньше! Бедная я, бедная! Ну ладно, завтра утречком одна сюда пойду, дорогу я теперь знаю! А ты дрыхни! Тебе небось стыдно будет за полоумную мамашу, которая лезет в воду, когда все приличные тель-авивцы еще не купаются? Ведь стыдно, признайся?
   Дашка ничего не успела ответить, потому что вдруг кто-то кинулся мне на шею с криком:
   – Кирка, зараза!
   Боже мой, Любка!
   – Я вас еще у шука приметила, – запыхавшись, докладывала она. – Кричала, кричала, да вы как оглохли, а побежать к вам я не могла, сумки сторожила, Пашку ждала. Просто хоть плачь! А когда Пашка подоспел, я вас уже из виду потеряла, но сообразила-таки.
   Кирка к морю рвется! Кирюха, родная!
   Я безумно обрадовалась Любке, четыре года мы не виделись. О, как она изменилась, чуть ли не наголо обрила свои роскошные волосы.
   – Любонька, ты чего так оболванилась?
   – Попробуй тут летом с волосами походить! Сдохнуть можно! А ты, Кирюшка, совсем не изменилась, все такая же. Ох, до чего ж я тебе рада! Эта твоя церберша бессовестная никого не желает к тебе допускать. Монополистов хренова! А вот не вышло у тебя, не вышло!
   Смотрю на Любку – все тот же милый прокуренный голос и она все такая же красивая, несмотря на стрижку – Ну как тебе наша Израиловка?
   – Да я же ничего еще не видела, но мне пока нравится.
   – А я – ненавижу! – с сердцем сказала Любка. – Так в Москву хочется, что хоть пешком беги!
   – Тетя Люба, ты опять за свое? Куда ты побежишь?
   Небось все твои здесь, кому ты там нужна?
   – А здесь я кому нужна? – вскинулась Любка. – Думаешь, Лизка очень во мне нуждается? Как бы не так! Мама, у тебя не убрано, мама, у тебя плита грязная, а я сижу как проклятая за компьютером, да еще с внуком нянчусь, так что же мне – в свободное время плиту драить? – Любка явно продолжала препираться с дочерью. – Ох, Кирюшка, прости, я даже мысленно и то все время с Лизкой ругаюсь! Когда твоя оглоедка тебя отпустит, уж мы с тобой всласть наговоримся!
   – Тетя Люба, а ты в воскресенье свободна с утра?
   – А что?
   – Понимаешь, я купила путевки в Иерусалим, а вчера выяснилось, что мне бы надо смотаться в Ашкелон по одному делу. Ты не съездишь с мамой?
   – Конечно! С удовольствием!
   – Мамуля, ты не против?
   – С чего это я буду против! Ой, девчонки, какая же я счастливая, что я тут, с вами!
   – Вот что, мои дорогие, – строго заявила Люба, – сегодня вечером часов в восемь ждем вас к себе. Лизаня вся трясется, жаждет пообщаться с тетей Кирой, узнать все про Ваську. Короче, Дарья, чтобы к восьми привела мамашу к нам! Согласна?
   – А почему бы и нет? Мне же лучше, ужин не готовить, посуду не мыть!
   – Засранка! – нежно прохрипела Любка. – Кирюха, а как твой Жукентий? С кем ты его оставила? С Алькой?
   – Конечно, кому же я еще его доверю, моего Жукочку!
   – Сегодня познакомишься с нашим Шмуликом.
   Красавец, глаз не оторвешь! Ладно, девчонки, я побежала, надо Лизку предупредить, что вы придете! Привет!
   И она унеслась.
   – Вот, мамуля, не успела ступить на израильскую землю, как уже начались встречи. То ли еще будет!
   О, тут она как в воду глядела!
   Мы долго, с упоением гуляли, разговаривая обо всем сразу, и никак не могли наговориться и нагуляться. Дашка только время от времени спрашивала:
   – Мамуля, ты не устала?
   – Ничуточки, – отвечала я, сама себе удивляясь.
   В Москве, пройдя такое расстояние, я бы уже давно издохла, а здесь просто чудо – даже ноги не болят. То ли душевный подъем, то ли морской воздух, а скорее всего и то и другое.
   Вот так и потекли мои первые израильские денечки.
   Безоблачно счастливые. На другой день с утра Дашка повезла меня в восхитительный курортный городок Нетанию, где я впервые в жизни купалась в Средиземном море. Ни с чем не сравнимое впечатление. Моя ставшая уже южанкой дочь в свитере стояла на берегу, покуда я плавала. А когда я наконец вылезла, она не без зависти воскликнула:
   – Мамуля, такой счастливой рожи я еще никогда ни у кого не видела!
 
   В субботу, часов в десять утра, когда мы с Дашкой завтракали, раздался телефонный звонок. Дашка взяла трубку.
   – Алло! Да. Киру Кирилловну? Одну минутку! Мамуля, тебя!
   – Кто? Любка?
   – Нет, какой-то мужчина, судя по вежливости, твой попутчик.
   Я почему-то покраснела. И в самом деле звонил Викентий.
   Начал он странно:
   – Доброе утро, Кира, знаете, на кого вы больше всего похожи?
   – На кого? – перепугалась я.
   – На чеширского кота. Вот вас нет, а ваша улыбка у меня перед глазами.
   Это меня сразило наповал. Да сравни он меня хоть с Софи Лорен, я бы не испытала такого удовольствия, во-первых, потому что это было бы явным враньем, а во-вторых, я обожаю чеширского кота.
   – Кира, почему вы молчите? Алло! Вы обиделись?
   – Да нет, я просто перевариваю… Знаете, лучшего комплимента я в жизни не получала, а потому заранее согласна на любое ваше предложение.
   – Маманя, полегче! – шепнула Дашка.
   – Вы молодчина, Кира, я в вас не ошибся. Итак, что вы делаете завтра?
   – Завтра я еду в Иерусалим с экскурсией.
   – Ох, какая жалость! А сегодня?
   – Сегодня ничего особенного, погуляю с дочкой…
   – А на понедельник есть какие-нибудь планы?
   – Нет, в понедельник я свободна как птица!
   – Вот и чудесно! В понедельник я вам позвоню в это же время, и мы что-нибудь придумаем!
   – Но вы, кажется, живете в Реховоте?
   – Собирался, но сестра моя человек сложный, а племянник живет в Тель-Авиве, сейчас он в отъезде и оставил мне свою квартиру.
   «Так, – пронеслось у меня в голове, – сейчас он пригласит меня к себе».
   – Понятно, – проговорила я, но тут Дашка зашептала:
   – Если хочешь, пригласи его к нам на обед, часов в пять. Он, по-моему, славный!
   – Гм! Викентий Болеславович!
   – Ух ты! – восхитилась Дашка.
   – Викентий Болеславович, вот тут моя дочка решила пригласить вас сегодня к нам на обед, в пять часов, как вы на это смотрите?
   – Весьма польщен. И с удовольствием принимаю приглашение. Обед с двумя такими дамами для меня великая честь! Но как вас найти?
   Я передала трубку Даше, и она подробно все ему объяснила.
 
   – Дарья, что это тебе вздумалось приглашать его?
   – Но ты же, кажется, не возражала? – вопросом на вопрос ответила она. – Ну что, мамуля, будем прокладывать путь?
   – Какой путь?
   – Через желудок! Но это уж: я предоставлю тебе!
   – Если ты просто не хотела готовить обед, то так бы и говорила! Неужто я для своей единственной дочки не сготовила бы обед? Правильно Любка говорит – засранка ты!
   – Нет, мамуля, все гораздо сложнее. Дело в том, что мне надоел твой Юрик.
   – Позволь, а при чем здесь ты, тем более что Юрик в Москве, а ты в Тель-Авиве?
   – Просто пора его менять! Вот признайся, я все хочу спросить, но как-то не выходит, кто тебя провожал в аэропорт?
   – Васька с Алевтиной.
   – А Юрий Петрович не удосужился?
   – Но рейс же был ночной, как бы он вырвался?
   – Мамуля, меняем! И вообще, тебе пора замуж!
   Правда, я хотела тут тебя замуж выдать, но, боюсь, климат уж очень не твой. А вот этот, как его, Жукентий Станиславович…
   – Викентий Болеславович.
   – Да, имечко, еще то, впрочем, будем звать его Викешей или лучше Кентом, здорово, правда?
   – Ладно, Дарья, давай-ка займемся обедом, ты меня будешь морально поддерживать, больше мне ничего не требуется.
   – Нет, я буду ассистировать, потом, ближе к делу, приготовлю фруктовый салат, это мое фирменное блюдо!
   Мы отправились на кухню и взялись за дело. Продукты тут, конечно, замечательные! Вчера «мы с утра пошли на базар – щук Кармель (когда-то у меня была прекрасная косметичка по фамилии Кармель!) и накупили прорву всякой всячины. Удивительное дело, я совершенно не чувствовала себя за границей, уж очень этот базар напоминал тбилисский или ереванский. Вероятно, осенью это выглядит иначе, когда много экзотических плодов; а сейчас особой экзотики еще нет. Мы подошли к продавцу апельсинов, и Дашка что-то сказала ему на иврите.
   – Смотри, мама! Я беру два кило!
   Продавец насыпает в пакет добрых пять килограммов.
   Дашка отрицательно мотает головой и на пальцах показывает – два!
   – Матана! Матана! – радостно кричит продавец и берет деньги за два килограмма.
   – Что все это значит? – спрашиваю я, сгибаясь под тяжестью сумки.
   – Матана, мамуля, это подарок! Апельсины тут почти даровые, он хочет поскорее их распродать!
   – А я думала, ты ему приглянулась!
   – Ну, это само собой, – скромно ответила дочка.
   За разговорами я и не заметила, как приготовила роскошный обед.
   – Дарья, а есть у нас какие-нибудь напитки?
   – Есть, конечно. И водка, и вино, и даже джин.
   Кроме того, можешь быть уверена, твой Жукентий принесет что-нибудь эдакое!
   – А где он возьмет в субботу?
   – Не знаю, но уверена – с пустыми руками он не придет.
   …Ровно в пять раздался звонок в дверь.
   – Вот это точность! – восхитилась Дашка. – Король да и только! Иди сама открывай!
   Викентий Болеславович и впрямь явился с бутылкой французского вина и двумя прелестными букетами. Один, поменьше, – Дашке, второй, побольше, – мне.
   – Где вам удалось все это, раздобыть в субботу? – поинтересовалась Даша.
   – Кто ищет, тот всегда найдет, даже в Израиле в субботу! О, какой стол! С ума сойти! И все готово, дамы в полном порядке – какая прелесть!
   – А у мамы это вопрос принципа! – пояснила Даша. – Она и меня так выдрессировала.
   – И кто же всю эту красоту готовил?
   – Мама. Я только десерт сделала.
   – Ну что ж, давайте сразу за стол! – предложила я. – Поскольку мы еще очень мало знакомы, за столом нам будет легче общаться.
   Попробовав мою баклажанную икру и салат с брынзой, Викентий застонал:
   – Боже правый, Кира, я каждую минуту открываю в вас все новые и новые достоинства, куда это меня заведет? Дашенька, вы уже поняли, что я ухаживаю за вашей мамой?
   – Я это еще в аэропорту просекла!
   – Просекли? И ничего не имеете против?
   – Наоборот!
   – Дарья!
   – А что тут такого, мама? Викентий Болеславович хочет удостовериться, что я не стану устраивать сцены, дуться и вести себя как последняя идиотка. Я отлично знаю, что у меня мама умная и красивая, а за умными и красивыми женщинами надо ухаживать.
   – Браво, Дашенька! Вы тоже вся в маму – умная и красивая, но ухаживать за вами я уже староват!
   – Пожалуй! – заявила Дашка.
   Он от души расхохотался.
   – Кира, дайте-ка мне еще ваших баклажанов, это что-то неземное!
   Время летело незаметно. После обеда мы пили кофе на балконе. Было удивительно легко и уютно.
   Зазвонил телефон, и Даша вступила в долгие пререкания по поводу какого-то компьютера. Мы остались на балконе вдвоем.
   – Викентий Болеславович, а как вас сокращенно называют?
   – Кто как – Кеша, Викеша, Витя, а мама звала Котей.
   – Какая прелесть! Можно, я тоже буду звать вас Котей?
   – Буду счастлив!
   – Как приятно иметь дело с воспитанным человеком!
   – Кира, вы заблуждаетесь, я могу быть ужасающим нахалом.
   – Не верю!
   – Ах не верите?
   Он вскочил, выдернул меня за руку из кресла и крепко обнял.
   – Ты еще убедишься, каким я могу быть нахалом и хулиганом!
   От его поцелуя у меня голова пошла кругом. С ума сойти! Как же здорово он целуется!
   – Вот это темпы! – раздался вдруг Дашин голос.
   – Даша, вы сами меня спровоцировали, оставив наедине и так надолго с вашей обворожительной мамой!
   – Я, значит, еще и виновата?
   – Разумеется, я ведь только слабый мужчина, не устоял перед женскими чарами. Что с меня возьмешь!
   Я смутилась, Дашка залилась хохотом, а Викентий как ни в чем не бывало уселся в кресло и с удовольствием закурил.
   – А вы и в самом деле нахал, – заметила я.
   – А что я вам говорил?
   Дашка деликатно удалилась на кухню. Он было рванулся ко мне, но я строго на него посмотрела, и он покорно остался сидеть.
   – Кира, мне ужасно понравилось с вами целоваться.
   И вы, по-моему, тоже не испытали отвращения?
   – Отнюдь.
   – Вы мне с каждой минутой все больше и больше нравитесь, боюсь, я уже не смогу спокойно спать. Со мной давненько ничего похожего не было.
   – Послушайте, Котя, это даже неинтересно, так сразу…
   – А вам хотелось бы теряться в догадках, прикидывать, насколько вы мне нравитесь, и так далее? Побойтесь Бога, Кира, у нас нет на это времени! Мне уже пятьдесят восемь, и я предпочитаю играть в открытую.
   Поверьте мне, такая игра ничуть не хуже других. Вы мне нравитесь до умопомрачения, меня к вам тянет как магнитом, так чего ради это скрывать? И, простите за нескромность, я вам, кажется, не противен?
   – Нет.
   – Вот и славно! Значит, теперь надо только дожить до понедельника.
   – То есть?
   – Мы же условились провести понедельник вместе!
   – И какая же будет программа?
   – Во-первых, я поведу вас в Яффо в музей Франка Мейслера. Это потрясающий скульптор по металлу, Шолом-Алейхем в скульптуре. Вся суть еврейского народа и бездна юмора. Чудо! Вы уже были в Яффо?
   – Да, мы там гуляли с Дашей. Но я с удовольствием еще пойду.
   – А потом где-нибудь пообедаем, отдохнем, ну а там дальше видно будет…
   – Программу принимаю.
   – Что ж, не буду вам больше надоедать, вам надо завтра рано подняться, желаю приятной поездки, и будьте готовы к настоящему потрясению. Иерусалим никого не может оставить равнодушным. В понедельник утром я позвоню. Позвольте поцеловать вашу руку.
   Я думала, что в отсутствие Дашки он поцелует меня на прощание. Но нет, он пошел проститься с Дашей. И только уже в дверях прошептал:
   – Я не поцеловал вас, чтобы вы спокойно спали!
   Действительно нахал!
   … – Мамуля, какой клевый мужик!
   – Он тебе понравился?
   – Еще как! Умница, с юмором и внешне интересный.
   А от тебя просто балдеет! Мам, он женатый?
   – Вдовец.
   – Вот здорово!
   – Почему?
   – Не притворяйся, мамуля, что не понимаешь! Я думаю, еще дня два – и он сделает тебе предложение.
   Только не вздумай ему отказать!
   – Да ты с ума сошла! Мы едва знакомы!
   – Подумаешь, велика важность! Но имей в виду – в твоем возрасте лучше тебе не найти!
   – А я и не ищу! Меньше всего на свете хотела бы выйти замуж! Нет, я слишком ценю свою свободу! Я не могу без ужаса думать о том, что у меня в квартире поселится какой-то мужик, которого надо будет кормить, обстирывать… Брр! Я терпеть не могу Ахмадулину, но одну ее строчку – «…и ощутить сиротство как блаженство» – принимаю полностью!
   – Мамуля, но я же видела, что он тебе жутко нравится!
   – Нравится, не спорю. Но одно дело роман и совсем другое – брак. Нет, доченька, этого ты от меня не жди.
   – Ну и зря. Такие на дороге не валяются.
   – Ладно, детка, давай-ка помоем посуду и ляжем спать. Завтра надо встать очень рано.
   На другой день мы спозаранок заехали за Любой и помчались туда, где останавливаются экскурсионные автобусы. По дороге Люба сказала:
   – Кирюшка, гляди, видишь эту белую кучу? Это снег! Сюда его регулярно привозят с гор, чтобы ребятишки имели представление, что такое снег! Здорово, правда?
   – Не то слово! Ага, ты, значит, вполне способна находить и что-то хорошее в здешней жизни?
   – Способна, способна, а все равно хочу домой, вот только дома там уже нету.
   На путевках было написано: «Сбор группы у дерева».
   Когда мы подъехали к станции, выяснилось, что деревьев там более чем достаточно.
   – Ничего не скажешь, хорошенькое обозначеньице, – проворчала Люба.
   – Да ладно, тетя Люба, сейчас вмиг разберемся. – Даша выскочила из машины и, ничуть не стесняясь, громко крикнула:
   – Эй, где здесь автобус Марины Воробьевой?
   Мне уже успели объяснить, что два самых крупных экскурсионных бюро принадлежат двум Маринам – Марине Фельдман и Марине Воробьевой. У каждой есть свои приверженцы, и их отношения немного смахивают на отношения поклонниц Лемешева и Козловского.
   К Дашке немедленно подскочил какой-то парень, стал что-то объяснять, и видно было, что он уже готов на все. Я с гордостью наблюдала за своей красивой и вполне раскованной дочерью. Ну и отлично, такая не пропадет!
   – Кирка, – словно бы угадала мои мысли Люба, – а мы ведь такими не были. Какие-то зажатые мы были, правда?
   – Правда, и слава Богу, что они другие. Так куда легче жить!
   – Тетки, вылезайте, нашла я ваш автобус – шикарный, мерседесовский, с кондиционером!
 
   – Кирка, ты не обидишься, если я чуток посплю?
   Для меня в такую рань вставать – хуже смерти.
   – Да спи себе, Любаша, сколько влезет! А я буду в окно смотреть.
   Любка и в самом деле уже через минуту спала крепким сном. А я не столько любовалась видами Израиля, сколько вспоминала вчерашний вечер. Этот Котя мне определенно нравится. Подумать только, мы виделись всего два раза, а ощущение такое, будто Бог весть как давно знакомы! Это дорогого стоит. А как он целуется!
   При одном только воспоминании в дрожь бросает! Куда это годится! Еду в Иерусалим, а мысли какие-то грешные. Это, наверное, оттого, что я воспитывалась атеисткой и довольно долго жила в Безбожном переулке.
   – Циля! У тибе юбка задралась! – раздался вдруг чей-то пронзительный голос.
   – А? Что? – обалдело вскинулась сонная Любка.
   – Спи себе, у какой-то Цили юбка задралась.
   – Нет, ты скажи, почему это здесь евреи так орут?
   – Вероятно, потому, что в других местах им приходится помалкивать. Их можно понять.
   – Расфилософствовалась!
   – Любаня, не ворчи. Спи лучше.
   – Да нет, тут разве поспишь! Кирка, признайся, ты влюблена?
   – С чего ты взяла?
   – А то я тебя не знаю – вон глаза какие мечтательные. Ну и кто на сей раз?
   – Да нет, пока еще говорить не о чем, всего-то полтора раза видались.
   – И ты уехала?
   – Никуда я не уехала, он тут.