Страница:
Там было что-то, лежащее на покрытом снегом куполе, светлый предмет, неразличимых очертаний, тюк окровавленных лохмотьев... Самоубийство? Ах, нет. Нет! — Шемадакс закричала, остановилась. Негромкий крик бесконечным эхом отдался в ее мозгу, словно она была крошечным свидетелем гибели мира...
— Нет... нет... нет... — Таравасси снова обрела себя, крик чужого ужаса все еще рвался из ее горла. — Лунная Тень! — она прижала болящую руку к губам, проглотив горький комок только что пережитого страха. — Что... Что произошло? Что это было? Это же были не твои воспоминания!
Лунная Тень покачал головой. Она увидела следы ужаса, которые медленно исчезали с его лица, пока он смотрел на нее.
— Ты вызвала... вызвала дух предков, вызвала Шамадакс, — он запнулся, — когда мы объединились. Воспоминания тянутся к воспоминаниям.
— Она была человеком... — она вдруг поняла, как справедливо было его утверждение о Звездных Людях... О людях, членах Братства. Она неосознанно задала вопрос — на ее вопрос был дан ответ при помощи видений из ее собственного прошлого (при воспоминании об улице, полной народа, у нее снова перехватило дыхание), которое было где-то глубоко запрятано в ее и его памяти. Как это случилось? Как долго они уже находились здесь? И что случилось с Шамадакс? Внезапно она почувствовала желание как можно больше узнать об этой новой части ее личности, этом новом мире, который раскрывался перед ней.
Только теперь она осознала, что все опасения Шамадакс сбылись — осознала, что люди этого мира умерли — умерли от читты. Таравасси осознала это совершенно ясно — как в результате душевных мук Шамадакс, так и своих собственных. И теперь она только удивлялась, как эта последняя горсточка людей ухитрилась так долго прожить этой имитацией чужой жизни — и этой имитацией смерти.
Лунная Тень коснулся ее руки и оторвал ее от глубоких раздумий.
— Скоро мы пойдем? Если мы здесь задержимся, станет темно, мой народ увидит свет и будет мучить меня... — он замолк, закрыв глаза. — Я объединился с тобой и разделил злое знание. Я твой брат по Братству?
— Да, — она кивнула, неуверенная, ослабил ли ее или наоборот, придал силы ответ, который она нашла в объединении. Но она чувствовала, что для нее было очень важно передать часть груза кому-нибудь, — она улыбнулась. Теперь, когда они нашли ответ, она поняла, что обрела ключ к настоящему пониманию и не удовлетворится, пока не утихнет жажда знаний. — Лунная Тень, — она снова протянула ему руку, забыв о его предупреждении, — покажи мне, что произошло с твоими предками, что случилось с Шамадакс?
Он взял ее за руку. На этот раз она не почувствовала никакого удивления, когда разумы ее и Лунной Тени слились друг с другом, ее вопросы и жажда знаний объединились и медленно погрузились друг в друга, и движение это сделало их членами Братства, погрузились на глубочайший уровень его/ее сознания, в отрывочные воспоминания, дошедшие через множество лет, однако, все еще достаточные, чтобы видеть то, что видели их предки и, если это будет необходимо, вызвать в них дух этого старого города, который поведет их...
Через мгновение она снова была поглощена. Теперь у нее были серые руки, блестящий, серебристый мех, но тело было не Лунной Тени и, Таравасси взглянула вниз, на человеческое лицо, лицо мужчины, перекошенное от боли. Она присела на корточки около обгоревших развалин одного из шатров и ей понадобились все силы, чтобы отвлечься от боли, и она старалась, насколько могла, заглушить ее...
И снова... Она снова стала человеком, мужчиной... Мужчиной, на этот раз ее/его имя было Базилион (Шамадакс, где была Шамадакс? Где была она, Таравасси?)
Базилион слегка повернул голову, наблюдая за процессией снегоходов, которые двигались по реке вдоль дороги к лагерю. Шамадакс... Он убедился, что она действительно стояла возле него — бесформенная фигура в тяжелой одежде и под капюшоном видно только одно покрасневшее от холода лицо. Она подняла голову, и их взгляды встретились... словно они во время этого движения были одним целым. Лицо ее разгладилось, когда она увидела его улыбку. Она подняла руку, он тоже поднял свою, они приблизились друг к другу и движение это сделало их членами Братства, их обоих, полностью, как это и должно было быть.
Нет, не полностью... Он отверг часть Братства — уязвимую часть, туземную часть. Его/ее разум защищался против этих отличий — теперь там, внизу, он был в этом уверен — была не просто группа приближающихся людей, а ревущий сброд. Он оглянулся назад, на испуганные лица своих товарищей. Высокий визг приближающихся снегоходов непрерывно давил им на уши. В покрытой снегом тундре, далеко позади их собственного лагеря, он видел заброшенные, не приспособленные для жилья палатки главного поселения чужаков, где эта группа бедных, переживших человеческое вторжение туземцев питалась червями и лишайниками. Они влачили там свое жалкое существование. При первых же проявлениях гнева Звездных Людей туземцы бежали.
Взгляд Таравасси-Базилион механически скользил над безликим ландшафтом, свободного от опустошающей ледяной корки — голый, извилистый ландшафт, сглаженный отступившим глетчером, нежный, чистый запах, исходящий от снежного покрова. Однажды этот снег растает, обнажатся поля долин... Но здесь, на берегу замерзшего озера, ландшафт был так же пустынен, как на Луне, и люди здесь находились на грани гибели, ненавидя самих себя.
Боже, неужели прошло девять лет с тех пор, как здесь впервые совершил посадку огромный транспорт с родной планеты? Прошло только девять лет с тех пор, как он пришел сюда, чтобы доказать, что туземцы были недочеловеками, но прошло время — и верил ли он сам в то, что они находятся в тупике эволюции, что они всего лишь животные? В душе его поднимался стыд. Но у него не было никаких оснований стыдиться этого. Но теперь он стал совсем другим человеком, не таким, каким был прежде...
Яркие воспоминания о его родине, о его родном мире и о том, каким он был когда-то, закружились в его голове. Весна — он пересекал старый двор перед зданием Университета. Запах только что распустившихся цветов наполнял воздух. Он шел, чтобы посетить лекционный зал, где находились студенты, слушавшие лекцию. Они все стояли. Места там были только стоячие. Мир, в котором он и его жена были постоянно угнетены взаимной близостью, и эта близость означала принадлежность к толпе, в которую они были втиснуты вместе с множеством других людей.
Теперь он ощущал близость со своей женой иначе, он ощущал глубокую духовную близость, которую они оба с радостью делили друг с другом — высшее единение в противоположность очевидному. Их больше ничто не могло разъединить, ни изгнание так называемыми Настоящими Людьми, ни ярость людей там, внизу. Если бы они могли это кому-нибудь показать, если бы обе стороны могли понять друг друга, если бы они смогли осознать, что им надо объединиться в Братство, несмотря на преследование и вытекающую отсюда жестокость, то они стали бы счастливы и захотели бы остаться здесь и смогли бы узнать обо всех вещах... вещах, которые никогда не были известны людям.
Шамадакс нагнулась к нему, он услышал чье-то испуганное бормотание, потом хихиканье ребенка на холодном воздухе. Примерно в пятидесяти метрах от них остановились вездеходы. Он считал нападающих, которые выходили наружу: пятнадцать... восемнадцать... двадцать четыре... — Они обменялись быстрыми взглядами. Затем они направились к лагерю. Он внимательно всматривался, несмотря на бьющий в лицо ветер и постепенно различал подробности; замкнутые, мстительные лица, блики света на их оружии, куртку, подшитую мехом какого-то старого туземца и несколько курток, подшитых мехом молодых. Она заскрежетал зубами, не по своей воле вырванный из своих воспоминаний. Шамадакс тихо застонала, приподняла ногу, словно хотела бежать, как только представится возможность. Позади них выругался Памелло:
— Палачи...
— Нет! — больше для себя, чем для других. — Если мы не потеряем над собой контроль, мы сможем подготовиться к нападению. Мы знали, что они должны придти. И на этот раз у них будут все основания испугаться и рассердиться — весомые основания.
Ему вспомнилось вступление в Братство три недели назад, когда Шамадакс принесла сообщение об уничтожении транспорта и дальнейшем ухудшении положения в городе.
И эти люди явились сюда, за четыреста километров, в танках-снегоходах, а не на полицейских глайдерах, на которых раньше посещали лагерь. События развивались очень быстро, подгоняемые страхом. Только теперь эти люди пришли сюда не со своей прежней полуофициальной миссией, они пришли убивать.
— Что вам здесь надо? — спросил он их.
Колонисты остановились в пяти метрах перед ним. Он теперь отчетливо видел их ужасное проекционное оружие, стволы которого были направлены на него и на его друзей.
— Оставайтесь на месте. Ты знаешь, чего мы хотим. Нам нужны твои «друзья!» — представитель прибывших был теперь сама язвительность. — Любовник Кенгуру!
Он уже видел этого человека раньше, может быть, видел и других, которые стояли перед ним, множество лиц, искаженных гримасами слепого ханжества.
— Они там, где вы не сможете их преследовать, — его взгляд скользнул по этому безликому сброду.
— Мы найдем их, — махнув рукой, предводитель направил поисковую группу к лагерю с палатками туземцев, — и когда мы найдем их, вы увидите, что мы с ними сделаем — за то, что они уничтожили наш мир.
— Мы знаем, что сделали с транспортом культисты, — он говорил тихо, выговаривая каждый слог. — Мы знаем, что они прервали контакт. Никто больше не сможет прийти к нам. Но туземцы не несут за это никакой ответственности!
— Но кто же тогда, ко всем чертям, несет ответственность за все это? Это их читта, которая уничтожила весь наш народ и привела всех нас к сумасшествию. Они запланировали это, чтобы прибрать к рукам наш мир!
— У нас, так же, как и у вас, отобрали родной мир — к сожалению, в этом случае он не мог исключить останки человечества. — Вы действительно верите, что стадо «кенгуру» в состоянии мстить так ужасно? Наша собственная вина, что мы так бездумно воспользовались этим снадобьем.
Он вспомнил, как Шамадакс однажды сказала, что это было возмездие, суд иронии. Как часто за всю историю человечества «примитивные» периферийные племена и группы уничтожались «Настоящими Людьми», пользующимися своей великолепной техникой? И на этот раз все произошло точно так же...
— Разве вы не понимаете, что все, что мы здесь делали — ошибочно? Мы должны подумать, как спасти остатки нашей группы, мы должны работать все вместе и сотрудничать с туземцами...
Он говорил непрерывно, спотыкаясь, беспомощными словами, которые были не в состоянии выразить то, что он имел в виду: он поглощен другим существом, видит его глазами и знает, что часть его все время будет в не м... Если бы только он мог показать или рассказать, как его собственный эгоизм изменился под действием других взглядов, других мыслей, как почти все жители лагеря погрузились в свое собственное «я» и снова возродились, терпимые к себе самим и всем прочим — с силой, которая всегда присутствовала в человеке.
Настоящие Люди при объединении тоже изменялись. Для своего вида они превратили стабилизацию, которая поощрила всех, хотя бы чуть-чуть одаренных, и при этом она препятствовала раздражению и изменениям. Объединенные с людьми в Братство Звездных Людей (он испытал почти болезненную радость и гордость, когда получил имя Братства, данное ему туземцами) убедило его в том, что изменение каждого рода может быть выгодным для обеих сторон. И каждый человек может передать тайны техники прямо в голову одного из Настоящих, может мысленно передавать знания, которые они, возможно, никогда не приобретут при обычном эволюционном развитии.
И все, чему их научили, они могут быстро и безболезненно передать другим людям.
— Что может принести нам единение между расами, кроме добра? Никогда еще до сих пор не было такой дополняющей друг друга дружбы между двумя культурами. Мы же можем заключить такой пакт: вместе мы можем...
— Молчать! — проревел представитель этой своры и взмахнул оружием. — Вы так же противны, как и эти, проклятые богом читта-зомби — и даже еще хуже! Мы не должны слушать это дерьмо! Нам не нужны советы этой банды сумасшедших содомитов! Уничтожить лагерь, дотла сжечь его! Уничтожить все, главный дом тоже, не оставлять ничего! Это именно то, чего они заслуживают! Пускай они все замерзнут здесь, — он обеими руками махнул толпе позади него.
Словно время вернулось к ней снова, Таравасси-Базилион увидела оборванцев, как вода, растекающихся вокруг них, увидела, как маленькая дочка Памолло, подняла круглый, гладкий камень, крепко сжала его в руке и бросила — увидела, как он попал в лицо одному из оборванцев, в кристально-чистом воздухе брызнула кровь, услышала отчаянный крик Шамадакс: «Нет!» но было уже поздно. Как в кошмаре, она увидела, как в них нацелилось ружье, но она не смогла двинуться и было поздно, слишком поздно бежать...
Таравасси снова пришла в себя. Она сидела на корточках, согнувшись над коленями и всхлипывала от боли. Она медленно выпрямилась, отняла прижатую к груди руку. Она долго осматривала свои руки, положив их на выцветшую одежду. На ней не было крови... не было ран... но ныла она не здесь, в этой заброшенной библиотеке.
Тихое, слабое всхлипывание донеслось до ее ушей, когда она, наконец, вытерла слезы с глаз. Лунная Тень, откинувшись, сидел на своем стуле, глаза его были закрыты, руки скрещены на груди.
— Лунная Тень, — чуть слышно прошептала она. — Что со мной произошло? Что произошло? Мы... они... все погибли, все?
Его рука шевельнулась в отрицательном жесте.
— Они-я, они-я... Я то же самое, что они... — глубоко вздохнув, он открыл глаза.
— Но они убиты. Они погибли! — И это так подействовало на нее, было так реально, что она поверила... Она нагнулась вперед, руки ее скрестились и она уперлась в крышку стола. Густой туман иллюзий и воспоминаний медленно рассеивался и, наконец, позволили ей четко и объективно оценить события, свидетелем которых она была. И внезапно она поняла истинное значение слов туземца. — Лунная Тень, ты ненавидишь меня, да? Толпа — это, должно быть, мои предки, и эти люди, что они сделали с твоим народом?.. — Воспоминания в воспоминаниях обо всем отвратительном снова поднялись в ней, они были такими свежими и живыми, словно она только что сама пережила это... словно с тех пор не прошло пятьсот лет. Она была не в состоянии осознать этот чудовищный промежуток времени. — Я такая же, как и они? — ей вспомнилось ее собственное чувство, которое она испытывала к туземцам, и черты ее лица окаменели.
Лунная Тень покачал головой, он не смотрел на нее.
— Ты не такая, как они, Звездная Женщина. Ты, как мои предки. Ты как... я. Базилион не стыдился, потому что был слеп, как и другие люди.
— Да, — сказала она. — И... я верю, для меня ты похож на других, я знаю, — она улыбнулась, когда до него дошло значение сказанного ею. — Но... я все еще не знаю, что же я такое?
— Ты моя подруга... — Рука Лунной Тени коснулась груди. Он тоже улыбнулся. — Моя сестра по Братству.
Чистая, невинная радость наполнила ее, когда она поняла глубокое значение этих слов.
— Это уже произошло, — тени снова танцевали перед ее глазами, — давным-давно произошло между моим и твоим народом. Ваша читта привела мой народ к закату, привела к его концу. — Твой народ — наследник. Все, что было нашим, стало вашим, все осталось вам, чтобы вы поняли, как глупо мы поступили, возомнив себя вашими судьями.
— Может быть, — Лунная Тень шевельнул плечами, и жемчужины на его ожерелье тихо зашуршали. — Или, может быть, они решили правильно, считая, что мы никогда не изменимся. Мы уже давно живем здесь, в человеческом городе, но никто не желает связываться с магией, никто не пользуется ею. Все говорят, что самый лучший путь они знают и им не нужен никакой другой.
— Но если Настоящие Люди действительно не были так... так примитивны, как те, которых знал Базилион — разве они с тех пор изменились?
— Пустяки. Если они и изменились, то несильно. Недостаточно сильно.
Таравасси покачала головой, потерла свои руки, массируя запястья.
— Но воспоминания, которые ты носишь в себе, Лунная Тень. Разве они не доказывают, что твой народ изменился?
— Мой народ не изменился — в отличии от меня! — Он недоверчиво покачал головой. Потом он поднял ногу и потер лодыжку странным, только одному ему присущим движением. — Теперь пойдем, нам надо уйти, прежде, чем они придут сюда!
— Лунная Тень, подожди! — когда он поднялся, она схватила его за локоть. — Покажи мне, еще, пожалуйста. Вопросы мучают меня, — перед ее мысленным взором появился Звездный Источник. — Кто-нибудь в твоих воспоминаниях должен знать что-то о хрустальном корабле и Звездном Источнике...
Лунная Тень неохотно снова сел в свое кресло, мучимый неприятным чувством и экстазом одновременно. Она увидела, как он закрыл глаза, когда ее рука скользнула в теплую щель его сумки, почувствовала его удовлетворение, когда их опять связал ментальный мост.
Шамадакс со скрещенными ногами лежала в кругу своих ожидающих друзей (Таравасси видела ее глазами, она недоверчиво смотрела на потемневшее лицо Базилиона, на лица дюжины других людей, среди которых были и туземцы — и все они были живы, все еще живы?) Шамадакс взглянула на двойной ряд лиц, на серые палатки за ними, которые трепал холодный шквалистый ветер. Она привела в порядок свои мысли, которые на сей раз были ее собственными: о последних днях, которые она провела в городе. Затем она заговорила, полагая, что такая большая группа нуждается в большом количестве слов и оправдывает их.
— Я сегодня принесла очень плохие новости. Снег тает, город непрерывно разрушается и не хватает людей для того, чтобы сделать то, что нужно. А тем временем, примерно шестьдесят процентов населения используют наркотики. Я повсюду видела этих людей. Они бродят, как живые трупы, не обращая внимания на естественные потребности и не замечая ничего вокруг себя. А когда они выпьют слишком большое количество читты, то они кончают жизнь самоубийством. Это правда, я все видела собственными глазами. Другие просто зачарованы их смертью... И для них всех уже не хватает читты, — сознание, что она не одна несет груз этих тяжелых воспоминаний, что она изливает их на тех, с кем связана, дало ей некоторое облегчение.
Таравасси внезапно поняла, что все это привело к окончательной конфронтации. Шамадакс, Базилион и другие не были убиты, никто из них не умер. Они жили дальше в телах своих потомков. Все они стали Лунной Тенью. И, покуда он жив, они все время будут частью его.
Шамадакс отбросила капюшон своей куртки, несмотря на то, что сейчас было довольно холодно.
— Но это еще не самое худшее, — Таравасси-Шамадакс смотрела на лица, покрасневшие от холода, на разноцветный мех тел, которые в ряд выстроились перед ней. — Культисты саботируют использование транспорта! — вдруг вскричала она. — Но подождите! Подождите — они разобрали только приемник, но не передатчик. Мы все еще можем уйти, если захотим. — Люди могут. — Она потупилась, опустив глаза.
— Но никто больше не сможет прийти к нам? Никто из нашего родного мира? — спросил Базилион.
Она кивнула.
— Окончательный демонтаж. Культисты хотели быть совершенно уверены, что никто не придет им на помощь. Они рады, рады, они идут, чтобы посмотреть... — Она представила себе фигуры, которые, как мухи, заполнили залы транспорта, закосневшие в своих бредовых представлениях, застыли они на теле того, что пришло сюда, путешествуя между звездами по лазурно-синим линиям странных сил. (Транспорт? Таравасси отчаянно пыталась ухватить обрывки этих понятий — Звездный Источник, Звездный Источник? — но «я» Шамадакс накатило на нее, как лавина...) — они не используют насилие против кого-то, только против самих себя... Но те, которые принимали наркотики, впадали в панику и между этими двумя группировками...
— Колония разделилась на маньяков и сброд, — кивнул Базилион. — Нет, этим двум группировкам... мы не могли предвидеть...
— Помощь придет, — сказал кто-то. — С родного мира, когда беглецы вернутся туда и все расскажут. Тогда сюда снова прилетят люди на космическом корабле.
— На это уйдет, по крайней мере, сорок лет, — возразил кто-то.
— Если сюда действительно кто-то придет, что тогда случится с нашим родным миром? Они могут прислать сюда новых колонистов.
— Что произойдет здесь? — Таравасси-Шамадакс повернула голову и посмотрела на прекрасное небо, которое спасло жизнь Базилиону, он был первым из Звездных, которые объединились с кем-либо из Настоящих Людей. — Безумцы могут однажды напасть и на нас тоже. Что нам тогда делать? Куда идти?
— Мы не должны беспокоиться об этом — тихо сказала Шамадакс. — Люди сами себя погубят. Все, что должны делать Настоящие Люди — это проявить достаточно терпения, тогда этот мир снова станет таким, каким был, снова станет нашим, — это трагедия очень опечалила ее, однако она не могла отрицать правильности этих слов.
Она представила себе транспорт, как ткань, которая так слабо связывала этот мир с реальностью, представила себе его частично разбитым, разрушенным — и темная бездна (Андар? Что сказал Андар? «Пожалуйста — беззвучно воскликнула Таравасси, стараясь вспомнить, — “Дракона победить и в черную бездну нырнуть...” Пожалуйста, покажи мне это, покажи быстрее!»)... душа Шамадакс покорно соскользнула в озеро воспоминаний и обнаружила там следующее стихотворение:
Таравасси восприняла все, что Шамадакс знала о Звездном Источнике, Передающая станция (корабль, хрустальный корабль!) была послана сюда из другого мира и была частью связи между мирами, которые были связаны друг с другом при помощи Звездного Источника... После сорока лет полета через непредставимую бездну пространства корабль прибыл сюда, чтобы открыть дверь к звездам для этой планеты. Этой дверью и был Звездный Источник, находившийся в прозрачном сердце хрустального корабля, который бесконечно долго кружился по орбите вокруг этого мира, дверь, которая дала людям возможность преодолеть бездну пространства между звездами почти мгновенно, между звездами, которые даже не были видны невооруженным глазом.
Но те, кто отваживался на такое путешествие, платили огромную цену, потому что между звездами, в пустоте космоса, было царство смерти. Тело должно было остаться, пока душа — квинтэссенция? — преодолевала пустоту и тьму космоса, чтобы вновь возродиться в свете другого солнца, Шамадакс понимала механизм Звездного Источника, который отделял душу индивидуума от того, что составляло его видимость, освобождая дух от бесполезного груза плоти и излучая его в глубины вселенной, чтобы в целости и сохранности доставить его к месту назначения, но как это делалось — не объясняла.
Но кто исчезнет, как возникнет снова? Каждый человек, выбравший такой путь перемещения, должен признать факт своего самоубийства. И, как поняла Таравасси, это было основанием для того, что ни один из известных ей людей ничего не знал об Источнике. Только Андар узнал истину. Только Андар и ее мать были действительно готовы победить дракона и погрузиться в темную бездну... — когда-нибудь все люди будут принимать свою смерть без страха, не задумываясь, как один из способов передвижения, они никогда не будут тащить за собой свои тела, будут существовать только отбытие, прибытие, возрождение...
— Но это значит, — сказал Панелло (дух Шамадакс снова вернулся в свое время, и Таравасси снова соскользнула в прошлое), — что обстоятельства нашей дальнейшей жизни станут еще более суровыми. Если колонисты покинут нас, у нас больше не будет никакого доступа к снаряжению и товарам. Вопрос в том, сможем ли мы выжить при таких обстоятельствах?
Шамадакс покачала головой.
— Вопрос заключается в том, сможем ли мы заставить себя покинуть наше Братство? Никто не принуждает нас оставаться здесь. Но никто, покинувший этот мир, не сможет больше вернуться назад. И теперь мне, по крайней мере, части меня, стало ясно, что только эта планета является моей родиной. Моя родина... наша родина, — она взглянула на Базилиона. — Здесь Братство, и оно будет всегда. — Он улыбнулся и нежно погладил рукой ее тело.
— Никто из нас не говорит, что он хочет уйти, — слегка обиженно сказал Панелло. На его лбу появились морщины гнева. Другие люди переглянулись и покачали головами. — Только я думаю, что этот лагерь едва ли является самым лучшим местом для жизни...
Среди собравшихся послышались смешки и Таравасси-Шамадакс поняла различие иронии и забот людей и Настоящих людей, аборигенов, которые собрались здесь. Она посмотрела на них и на руки Базилиона, две изборожденные морщинами покрытые мозолями руки, знак невероятной жестокости, с которой с ним обошлась жизнь. Невероятной жестокости? Она снова грустно улыбнулась. Конечно, но только за последние девять лет. Снова взглянув, она увидела перед собой техника-охотника, который ремонтировал инфракрасный обогреватель, Базилиона, который поймал прыгающего снежного барана с помощью трех, связанных кожаными лентами, камней. И поняла. Мы все изменились. Мы сможем научиться жить в будущем, если это будет необходимо.
— Нет... нет... нет... — Таравасси снова обрела себя, крик чужого ужаса все еще рвался из ее горла. — Лунная Тень! — она прижала болящую руку к губам, проглотив горький комок только что пережитого страха. — Что... Что произошло? Что это было? Это же были не твои воспоминания!
Лунная Тень покачал головой. Она увидела следы ужаса, которые медленно исчезали с его лица, пока он смотрел на нее.
— Ты вызвала... вызвала дух предков, вызвала Шамадакс, — он запнулся, — когда мы объединились. Воспоминания тянутся к воспоминаниям.
— Она была человеком... — она вдруг поняла, как справедливо было его утверждение о Звездных Людях... О людях, членах Братства. Она неосознанно задала вопрос — на ее вопрос был дан ответ при помощи видений из ее собственного прошлого (при воспоминании об улице, полной народа, у нее снова перехватило дыхание), которое было где-то глубоко запрятано в ее и его памяти. Как это случилось? Как долго они уже находились здесь? И что случилось с Шамадакс? Внезапно она почувствовала желание как можно больше узнать об этой новой части ее личности, этом новом мире, который раскрывался перед ней.
Только теперь она осознала, что все опасения Шамадакс сбылись — осознала, что люди этого мира умерли — умерли от читты. Таравасси осознала это совершенно ясно — как в результате душевных мук Шамадакс, так и своих собственных. И теперь она только удивлялась, как эта последняя горсточка людей ухитрилась так долго прожить этой имитацией чужой жизни — и этой имитацией смерти.
Лунная Тень коснулся ее руки и оторвал ее от глубоких раздумий.
— Скоро мы пойдем? Если мы здесь задержимся, станет темно, мой народ увидит свет и будет мучить меня... — он замолк, закрыв глаза. — Я объединился с тобой и разделил злое знание. Я твой брат по Братству?
— Да, — она кивнула, неуверенная, ослабил ли ее или наоборот, придал силы ответ, который она нашла в объединении. Но она чувствовала, что для нее было очень важно передать часть груза кому-нибудь, — она улыбнулась. Теперь, когда они нашли ответ, она поняла, что обрела ключ к настоящему пониманию и не удовлетворится, пока не утихнет жажда знаний. — Лунная Тень, — она снова протянула ему руку, забыв о его предупреждении, — покажи мне, что произошло с твоими предками, что случилось с Шамадакс?
Он взял ее за руку. На этот раз она не почувствовала никакого удивления, когда разумы ее и Лунной Тени слились друг с другом, ее вопросы и жажда знаний объединились и медленно погрузились друг в друга, и движение это сделало их членами Братства, погрузились на глубочайший уровень его/ее сознания, в отрывочные воспоминания, дошедшие через множество лет, однако, все еще достаточные, чтобы видеть то, что видели их предки и, если это будет необходимо, вызвать в них дух этого старого города, который поведет их...
Через мгновение она снова была поглощена. Теперь у нее были серые руки, блестящий, серебристый мех, но тело было не Лунной Тени и, Таравасси взглянула вниз, на человеческое лицо, лицо мужчины, перекошенное от боли. Она присела на корточки около обгоревших развалин одного из шатров и ей понадобились все силы, чтобы отвлечься от боли, и она старалась, насколько могла, заглушить ее...
И снова... Она снова стала человеком, мужчиной... Мужчиной, на этот раз ее/его имя было Базилион (Шамадакс, где была Шамадакс? Где была она, Таравасси?)
Базилион слегка повернул голову, наблюдая за процессией снегоходов, которые двигались по реке вдоль дороги к лагерю. Шамадакс... Он убедился, что она действительно стояла возле него — бесформенная фигура в тяжелой одежде и под капюшоном видно только одно покрасневшее от холода лицо. Она подняла голову, и их взгляды встретились... словно они во время этого движения были одним целым. Лицо ее разгладилось, когда она увидела его улыбку. Она подняла руку, он тоже поднял свою, они приблизились друг к другу и движение это сделало их членами Братства, их обоих, полностью, как это и должно было быть.
Нет, не полностью... Он отверг часть Братства — уязвимую часть, туземную часть. Его/ее разум защищался против этих отличий — теперь там, внизу, он был в этом уверен — была не просто группа приближающихся людей, а ревущий сброд. Он оглянулся назад, на испуганные лица своих товарищей. Высокий визг приближающихся снегоходов непрерывно давил им на уши. В покрытой снегом тундре, далеко позади их собственного лагеря, он видел заброшенные, не приспособленные для жилья палатки главного поселения чужаков, где эта группа бедных, переживших человеческое вторжение туземцев питалась червями и лишайниками. Они влачили там свое жалкое существование. При первых же проявлениях гнева Звездных Людей туземцы бежали.
Взгляд Таравасси-Базилион механически скользил над безликим ландшафтом, свободного от опустошающей ледяной корки — голый, извилистый ландшафт, сглаженный отступившим глетчером, нежный, чистый запах, исходящий от снежного покрова. Однажды этот снег растает, обнажатся поля долин... Но здесь, на берегу замерзшего озера, ландшафт был так же пустынен, как на Луне, и люди здесь находились на грани гибели, ненавидя самих себя.
Боже, неужели прошло девять лет с тех пор, как здесь впервые совершил посадку огромный транспорт с родной планеты? Прошло только девять лет с тех пор, как он пришел сюда, чтобы доказать, что туземцы были недочеловеками, но прошло время — и верил ли он сам в то, что они находятся в тупике эволюции, что они всего лишь животные? В душе его поднимался стыд. Но у него не было никаких оснований стыдиться этого. Но теперь он стал совсем другим человеком, не таким, каким был прежде...
Яркие воспоминания о его родине, о его родном мире и о том, каким он был когда-то, закружились в его голове. Весна — он пересекал старый двор перед зданием Университета. Запах только что распустившихся цветов наполнял воздух. Он шел, чтобы посетить лекционный зал, где находились студенты, слушавшие лекцию. Они все стояли. Места там были только стоячие. Мир, в котором он и его жена были постоянно угнетены взаимной близостью, и эта близость означала принадлежность к толпе, в которую они были втиснуты вместе с множеством других людей.
Теперь он ощущал близость со своей женой иначе, он ощущал глубокую духовную близость, которую они оба с радостью делили друг с другом — высшее единение в противоположность очевидному. Их больше ничто не могло разъединить, ни изгнание так называемыми Настоящими Людьми, ни ярость людей там, внизу. Если бы они могли это кому-нибудь показать, если бы обе стороны могли понять друг друга, если бы они смогли осознать, что им надо объединиться в Братство, несмотря на преследование и вытекающую отсюда жестокость, то они стали бы счастливы и захотели бы остаться здесь и смогли бы узнать обо всех вещах... вещах, которые никогда не были известны людям.
Шамадакс нагнулась к нему, он услышал чье-то испуганное бормотание, потом хихиканье ребенка на холодном воздухе. Примерно в пятидесяти метрах от них остановились вездеходы. Он считал нападающих, которые выходили наружу: пятнадцать... восемнадцать... двадцать четыре... — Они обменялись быстрыми взглядами. Затем они направились к лагерю. Он внимательно всматривался, несмотря на бьющий в лицо ветер и постепенно различал подробности; замкнутые, мстительные лица, блики света на их оружии, куртку, подшитую мехом какого-то старого туземца и несколько курток, подшитых мехом молодых. Она заскрежетал зубами, не по своей воле вырванный из своих воспоминаний. Шамадакс тихо застонала, приподняла ногу, словно хотела бежать, как только представится возможность. Позади них выругался Памелло:
— Палачи...
— Нет! — больше для себя, чем для других. — Если мы не потеряем над собой контроль, мы сможем подготовиться к нападению. Мы знали, что они должны придти. И на этот раз у них будут все основания испугаться и рассердиться — весомые основания.
Ему вспомнилось вступление в Братство три недели назад, когда Шамадакс принесла сообщение об уничтожении транспорта и дальнейшем ухудшении положения в городе.
И эти люди явились сюда, за четыреста километров, в танках-снегоходах, а не на полицейских глайдерах, на которых раньше посещали лагерь. События развивались очень быстро, подгоняемые страхом. Только теперь эти люди пришли сюда не со своей прежней полуофициальной миссией, они пришли убивать.
— Что вам здесь надо? — спросил он их.
Колонисты остановились в пяти метрах перед ним. Он теперь отчетливо видел их ужасное проекционное оружие, стволы которого были направлены на него и на его друзей.
— Оставайтесь на месте. Ты знаешь, чего мы хотим. Нам нужны твои «друзья!» — представитель прибывших был теперь сама язвительность. — Любовник Кенгуру!
Он уже видел этого человека раньше, может быть, видел и других, которые стояли перед ним, множество лиц, искаженных гримасами слепого ханжества.
— Они там, где вы не сможете их преследовать, — его взгляд скользнул по этому безликому сброду.
— Мы найдем их, — махнув рукой, предводитель направил поисковую группу к лагерю с палатками туземцев, — и когда мы найдем их, вы увидите, что мы с ними сделаем — за то, что они уничтожили наш мир.
— Мы знаем, что сделали с транспортом культисты, — он говорил тихо, выговаривая каждый слог. — Мы знаем, что они прервали контакт. Никто больше не сможет прийти к нам. Но туземцы не несут за это никакой ответственности!
— Но кто же тогда, ко всем чертям, несет ответственность за все это? Это их читта, которая уничтожила весь наш народ и привела всех нас к сумасшествию. Они запланировали это, чтобы прибрать к рукам наш мир!
— У нас, так же, как и у вас, отобрали родной мир — к сожалению, в этом случае он не мог исключить останки человечества. — Вы действительно верите, что стадо «кенгуру» в состоянии мстить так ужасно? Наша собственная вина, что мы так бездумно воспользовались этим снадобьем.
Он вспомнил, как Шамадакс однажды сказала, что это было возмездие, суд иронии. Как часто за всю историю человечества «примитивные» периферийные племена и группы уничтожались «Настоящими Людьми», пользующимися своей великолепной техникой? И на этот раз все произошло точно так же...
— Разве вы не понимаете, что все, что мы здесь делали — ошибочно? Мы должны подумать, как спасти остатки нашей группы, мы должны работать все вместе и сотрудничать с туземцами...
Он говорил непрерывно, спотыкаясь, беспомощными словами, которые были не в состоянии выразить то, что он имел в виду: он поглощен другим существом, видит его глазами и знает, что часть его все время будет в не м... Если бы только он мог показать или рассказать, как его собственный эгоизм изменился под действием других взглядов, других мыслей, как почти все жители лагеря погрузились в свое собственное «я» и снова возродились, терпимые к себе самим и всем прочим — с силой, которая всегда присутствовала в человеке.
Настоящие Люди при объединении тоже изменялись. Для своего вида они превратили стабилизацию, которая поощрила всех, хотя бы чуть-чуть одаренных, и при этом она препятствовала раздражению и изменениям. Объединенные с людьми в Братство Звездных Людей (он испытал почти болезненную радость и гордость, когда получил имя Братства, данное ему туземцами) убедило его в том, что изменение каждого рода может быть выгодным для обеих сторон. И каждый человек может передать тайны техники прямо в голову одного из Настоящих, может мысленно передавать знания, которые они, возможно, никогда не приобретут при обычном эволюционном развитии.
И все, чему их научили, они могут быстро и безболезненно передать другим людям.
— Что может принести нам единение между расами, кроме добра? Никогда еще до сих пор не было такой дополняющей друг друга дружбы между двумя культурами. Мы же можем заключить такой пакт: вместе мы можем...
— Молчать! — проревел представитель этой своры и взмахнул оружием. — Вы так же противны, как и эти, проклятые богом читта-зомби — и даже еще хуже! Мы не должны слушать это дерьмо! Нам не нужны советы этой банды сумасшедших содомитов! Уничтожить лагерь, дотла сжечь его! Уничтожить все, главный дом тоже, не оставлять ничего! Это именно то, чего они заслуживают! Пускай они все замерзнут здесь, — он обеими руками махнул толпе позади него.
Словно время вернулось к ней снова, Таравасси-Базилион увидела оборванцев, как вода, растекающихся вокруг них, увидела, как маленькая дочка Памолло, подняла круглый, гладкий камень, крепко сжала его в руке и бросила — увидела, как он попал в лицо одному из оборванцев, в кристально-чистом воздухе брызнула кровь, услышала отчаянный крик Шамадакс: «Нет!» но было уже поздно. Как в кошмаре, она увидела, как в них нацелилось ружье, но она не смогла двинуться и было поздно, слишком поздно бежать...
Таравасси снова пришла в себя. Она сидела на корточках, согнувшись над коленями и всхлипывала от боли. Она медленно выпрямилась, отняла прижатую к груди руку. Она долго осматривала свои руки, положив их на выцветшую одежду. На ней не было крови... не было ран... но ныла она не здесь, в этой заброшенной библиотеке.
Тихое, слабое всхлипывание донеслось до ее ушей, когда она, наконец, вытерла слезы с глаз. Лунная Тень, откинувшись, сидел на своем стуле, глаза его были закрыты, руки скрещены на груди.
— Лунная Тень, — чуть слышно прошептала она. — Что со мной произошло? Что произошло? Мы... они... все погибли, все?
Его рука шевельнулась в отрицательном жесте.
— Они-я, они-я... Я то же самое, что они... — глубоко вздохнув, он открыл глаза.
— Но они убиты. Они погибли! — И это так подействовало на нее, было так реально, что она поверила... Она нагнулась вперед, руки ее скрестились и она уперлась в крышку стола. Густой туман иллюзий и воспоминаний медленно рассеивался и, наконец, позволили ей четко и объективно оценить события, свидетелем которых она была. И внезапно она поняла истинное значение слов туземца. — Лунная Тень, ты ненавидишь меня, да? Толпа — это, должно быть, мои предки, и эти люди, что они сделали с твоим народом?.. — Воспоминания в воспоминаниях обо всем отвратительном снова поднялись в ней, они были такими свежими и живыми, словно она только что сама пережила это... словно с тех пор не прошло пятьсот лет. Она была не в состоянии осознать этот чудовищный промежуток времени. — Я такая же, как и они? — ей вспомнилось ее собственное чувство, которое она испытывала к туземцам, и черты ее лица окаменели.
Лунная Тень покачал головой, он не смотрел на нее.
— Ты не такая, как они, Звездная Женщина. Ты, как мои предки. Ты как... я. Базилион не стыдился, потому что был слеп, как и другие люди.
— Да, — сказала она. — И... я верю, для меня ты похож на других, я знаю, — она улыбнулась, когда до него дошло значение сказанного ею. — Но... я все еще не знаю, что же я такое?
— Ты моя подруга... — Рука Лунной Тени коснулась груди. Он тоже улыбнулся. — Моя сестра по Братству.
Чистая, невинная радость наполнила ее, когда она поняла глубокое значение этих слов.
— Это уже произошло, — тени снова танцевали перед ее глазами, — давным-давно произошло между моим и твоим народом. Ваша читта привела мой народ к закату, привела к его концу. — Твой народ — наследник. Все, что было нашим, стало вашим, все осталось вам, чтобы вы поняли, как глупо мы поступили, возомнив себя вашими судьями.
— Может быть, — Лунная Тень шевельнул плечами, и жемчужины на его ожерелье тихо зашуршали. — Или, может быть, они решили правильно, считая, что мы никогда не изменимся. Мы уже давно живем здесь, в человеческом городе, но никто не желает связываться с магией, никто не пользуется ею. Все говорят, что самый лучший путь они знают и им не нужен никакой другой.
— Но если Настоящие Люди действительно не были так... так примитивны, как те, которых знал Базилион — разве они с тех пор изменились?
— Пустяки. Если они и изменились, то несильно. Недостаточно сильно.
Таравасси покачала головой, потерла свои руки, массируя запястья.
— Но воспоминания, которые ты носишь в себе, Лунная Тень. Разве они не доказывают, что твой народ изменился?
— Мой народ не изменился — в отличии от меня! — Он недоверчиво покачал головой. Потом он поднял ногу и потер лодыжку странным, только одному ему присущим движением. — Теперь пойдем, нам надо уйти, прежде, чем они придут сюда!
— Лунная Тень, подожди! — когда он поднялся, она схватила его за локоть. — Покажи мне, еще, пожалуйста. Вопросы мучают меня, — перед ее мысленным взором появился Звездный Источник. — Кто-нибудь в твоих воспоминаниях должен знать что-то о хрустальном корабле и Звездном Источнике...
Лунная Тень неохотно снова сел в свое кресло, мучимый неприятным чувством и экстазом одновременно. Она увидела, как он закрыл глаза, когда ее рука скользнула в теплую щель его сумки, почувствовала его удовлетворение, когда их опять связал ментальный мост.
Шамадакс со скрещенными ногами лежала в кругу своих ожидающих друзей (Таравасси видела ее глазами, она недоверчиво смотрела на потемневшее лицо Базилиона, на лица дюжины других людей, среди которых были и туземцы — и все они были живы, все еще живы?) Шамадакс взглянула на двойной ряд лиц, на серые палатки за ними, которые трепал холодный шквалистый ветер. Она привела в порядок свои мысли, которые на сей раз были ее собственными: о последних днях, которые она провела в городе. Затем она заговорила, полагая, что такая большая группа нуждается в большом количестве слов и оправдывает их.
— Я сегодня принесла очень плохие новости. Снег тает, город непрерывно разрушается и не хватает людей для того, чтобы сделать то, что нужно. А тем временем, примерно шестьдесят процентов населения используют наркотики. Я повсюду видела этих людей. Они бродят, как живые трупы, не обращая внимания на естественные потребности и не замечая ничего вокруг себя. А когда они выпьют слишком большое количество читты, то они кончают жизнь самоубийством. Это правда, я все видела собственными глазами. Другие просто зачарованы их смертью... И для них всех уже не хватает читты, — сознание, что она не одна несет груз этих тяжелых воспоминаний, что она изливает их на тех, с кем связана, дало ей некоторое облегчение.
Таравасси внезапно поняла, что все это привело к окончательной конфронтации. Шамадакс, Базилион и другие не были убиты, никто из них не умер. Они жили дальше в телах своих потомков. Все они стали Лунной Тенью. И, покуда он жив, они все время будут частью его.
Шамадакс отбросила капюшон своей куртки, несмотря на то, что сейчас было довольно холодно.
— Но это еще не самое худшее, — Таравасси-Шамадакс смотрела на лица, покрасневшие от холода, на разноцветный мех тел, которые в ряд выстроились перед ней. — Культисты саботируют использование транспорта! — вдруг вскричала она. — Но подождите! Подождите — они разобрали только приемник, но не передатчик. Мы все еще можем уйти, если захотим. — Люди могут. — Она потупилась, опустив глаза.
— Но никто больше не сможет прийти к нам? Никто из нашего родного мира? — спросил Базилион.
Она кивнула.
— Окончательный демонтаж. Культисты хотели быть совершенно уверены, что никто не придет им на помощь. Они рады, рады, они идут, чтобы посмотреть... — Она представила себе фигуры, которые, как мухи, заполнили залы транспорта, закосневшие в своих бредовых представлениях, застыли они на теле того, что пришло сюда, путешествуя между звездами по лазурно-синим линиям странных сил. (Транспорт? Таравасси отчаянно пыталась ухватить обрывки этих понятий — Звездный Источник, Звездный Источник? — но «я» Шамадакс накатило на нее, как лавина...) — они не используют насилие против кого-то, только против самих себя... Но те, которые принимали наркотики, впадали в панику и между этими двумя группировками...
— Колония разделилась на маньяков и сброд, — кивнул Базилион. — Нет, этим двум группировкам... мы не могли предвидеть...
— Помощь придет, — сказал кто-то. — С родного мира, когда беглецы вернутся туда и все расскажут. Тогда сюда снова прилетят люди на космическом корабле.
— На это уйдет, по крайней мере, сорок лет, — возразил кто-то.
— Если сюда действительно кто-то придет, что тогда случится с нашим родным миром? Они могут прислать сюда новых колонистов.
— Что произойдет здесь? — Таравасси-Шамадакс повернула голову и посмотрела на прекрасное небо, которое спасло жизнь Базилиону, он был первым из Звездных, которые объединились с кем-либо из Настоящих Людей. — Безумцы могут однажды напасть и на нас тоже. Что нам тогда делать? Куда идти?
— Мы не должны беспокоиться об этом — тихо сказала Шамадакс. — Люди сами себя погубят. Все, что должны делать Настоящие Люди — это проявить достаточно терпения, тогда этот мир снова станет таким, каким был, снова станет нашим, — это трагедия очень опечалила ее, однако она не могла отрицать правильности этих слов.
Она представила себе транспорт, как ткань, которая так слабо связывала этот мир с реальностью, представила себе его частично разбитым, разрушенным — и темная бездна (Андар? Что сказал Андар? «Пожалуйста — беззвучно воскликнула Таравасси, стараясь вспомнить, — “Дракона победить и в черную бездну нырнуть...” Пожалуйста, покажи мне это, покажи быстрее!»)... душа Шамадакс покорно соскользнула в озеро воспоминаний и обнаружила там следующее стихотворение:
Стихотворение Гаттана, поэта, который словами передал для Шамадакс мистическую субстанцию передачи, чтобы объяснить функции Транспорта...
Кто хочет пропасть, кто снова возникнуть?
Кто победит дракона и
В Черную Бездну нырнет?
Тихо беззвучно отдастся он
Океану.
Таравасси восприняла все, что Шамадакс знала о Звездном Источнике, Передающая станция (корабль, хрустальный корабль!) была послана сюда из другого мира и была частью связи между мирами, которые были связаны друг с другом при помощи Звездного Источника... После сорока лет полета через непредставимую бездну пространства корабль прибыл сюда, чтобы открыть дверь к звездам для этой планеты. Этой дверью и был Звездный Источник, находившийся в прозрачном сердце хрустального корабля, который бесконечно долго кружился по орбите вокруг этого мира, дверь, которая дала людям возможность преодолеть бездну пространства между звездами почти мгновенно, между звездами, которые даже не были видны невооруженным глазом.
Но те, кто отваживался на такое путешествие, платили огромную цену, потому что между звездами, в пустоте космоса, было царство смерти. Тело должно было остаться, пока душа — квинтэссенция? — преодолевала пустоту и тьму космоса, чтобы вновь возродиться в свете другого солнца, Шамадакс понимала механизм Звездного Источника, который отделял душу индивидуума от того, что составляло его видимость, освобождая дух от бесполезного груза плоти и излучая его в глубины вселенной, чтобы в целости и сохранности доставить его к месту назначения, но как это делалось — не объясняла.
Но кто исчезнет, как возникнет снова? Каждый человек, выбравший такой путь перемещения, должен признать факт своего самоубийства. И, как поняла Таравасси, это было основанием для того, что ни один из известных ей людей ничего не знал об Источнике. Только Андар узнал истину. Только Андар и ее мать были действительно готовы победить дракона и погрузиться в темную бездну... — когда-нибудь все люди будут принимать свою смерть без страха, не задумываясь, как один из способов передвижения, они никогда не будут тащить за собой свои тела, будут существовать только отбытие, прибытие, возрождение...
— Но это значит, — сказал Панелло (дух Шамадакс снова вернулся в свое время, и Таравасси снова соскользнула в прошлое), — что обстоятельства нашей дальнейшей жизни станут еще более суровыми. Если колонисты покинут нас, у нас больше не будет никакого доступа к снаряжению и товарам. Вопрос в том, сможем ли мы выжить при таких обстоятельствах?
Шамадакс покачала головой.
— Вопрос заключается в том, сможем ли мы заставить себя покинуть наше Братство? Никто не принуждает нас оставаться здесь. Но никто, покинувший этот мир, не сможет больше вернуться назад. И теперь мне, по крайней мере, части меня, стало ясно, что только эта планета является моей родиной. Моя родина... наша родина, — она взглянула на Базилиона. — Здесь Братство, и оно будет всегда. — Он улыбнулся и нежно погладил рукой ее тело.
— Никто из нас не говорит, что он хочет уйти, — слегка обиженно сказал Панелло. На его лбу появились морщины гнева. Другие люди переглянулись и покачали головами. — Только я думаю, что этот лагерь едва ли является самым лучшим местом для жизни...
Среди собравшихся послышались смешки и Таравасси-Шамадакс поняла различие иронии и забот людей и Настоящих людей, аборигенов, которые собрались здесь. Она посмотрела на них и на руки Базилиона, две изборожденные морщинами покрытые мозолями руки, знак невероятной жестокости, с которой с ним обошлась жизнь. Невероятной жестокости? Она снова грустно улыбнулась. Конечно, но только за последние девять лет. Снова взглянув, она увидела перед собой техника-охотника, который ремонтировал инфракрасный обогреватель, Базилиона, который поймал прыгающего снежного барана с помощью трех, связанных кожаными лентами, камней. И поняла. Мы все изменились. Мы сможем научиться жить в будущем, если это будет необходимо.