Страница:
Джон и Йоко стали жертвой и других провокаций. Одна из самых подлых заключалась в попытке представить их друга Джерри Рубина как тайного агента спецслужб. Адвокат Уайлдс в 1983 году вспоминал: «Мне стала поступать информация о том, что Джерри Рубин - подсадная утка ЦРУ, что он имеет задание «расколоть» Джона Леннона и передавать информацию о нем в ЦРУ. Анонимный источник посылал мне разного рода «документы». Я показывал их Джону». А сам Рубин в разговоре со мной подтвердил, что Джон «не исключал возможности моего сотрудничества с ЦРУ».
На Уайлдсе, по-видимому, обрабатывалась печально известная тактика ФБР, которая фигурировала в анналах Бюро под наименованием «напялить пиджачок стукача». Эту тактику рекомендовалось применять в противозаконной тайной кампании ФБР, направленной на подрыв единства «нового левого» движения. В разработанном для этого специальном плане из двенадцати пунктов пункт третий предусматривал «создание впечатления, что те или иные лидеры движения «новых левых» являются информаторами Бюро или иных правоохранительных органов». Одним из лидеров, которому ФБР намеревалось приклеить ярлык «информатора», оказался Том Хейден [Руководитель организации «Студенты за демократическое общество»]. Рубин, как и Хейден, выступал в качестве обвиняемого на процессе «чикагской семерки» и тоже являлся мишенью для провокаций ФБР.
10 апреля Эдгар Гувер подписал меморандум, где указывалось, что «Леннон находится в США предположительно для участия в кампании по срыву съезда республиканской партии». Это заявление Гувера было смехотворным объяснением причин, побудивших Джона и Йоко уехать из Англии. Вследствие упорного выдвижения Ленноном все новых и новых апелляций в ходе начавшегося судебного разбирательства, говорилось далее в этом документе, «весьма вероятно, что объект не удастся подвергнуть незамедлительной депортации, и он, видимо, пробудет в стране вплоть до начала НСРП». Гувер дал указание нью-йоркскому отделению ФБР: «Следить за его деятельностью и передвижениями… Особое внимание следует уделять фактам, подтверждающим, что объект является наркоманом, а всю информацию такого рода следует немедленно направлять в службы по борьбе с наркоманией и в ФБР в форме, пригодной для дальнейшего распространения». Иными словами, ФБР хотело сфабриковать улики для обвинения Джона в хранении и употреблении наркотиков, что могло бы дать администрации Никсона дополнительные основания для его высылки из страны до начала съезда республиканской партии.
18 апреля состоялись первые подробные слушания по делу о депортации Леннона. В ходе заседания Джон и Йоко сообщили, что накануне их включили в состав преподавателей Нью-Йоркского университета. Эта новость прозвучала как гром среди ясного неба: Леннон - профессор!.. Сенсация странным образом не привлекла внимания прессы, зато агенты ФБР, находившиеся в зале заседаний, тут же доложили обо всем Гуверу. Он приказал уточнить информацию и получил ответ: «Нью-йоркское отделение Бюро подтвердило, что Леннону была предложена должность преподавателя в Нью-Йоркском университете на лето 1972 года, и руководство университета полагает, что объект примет это предложение».
В тот же день Уайлдс сделал заявление, что Джона и Йоко «пригласил один из помощников президента Никсона участвовать в национальной кампании по борьбе с наркоманией». До Гувера это сообщение дошло в искаженном виде: ему доложили, что Леннона включили в президентский совет по изучению злоупотреблений марихуаной и другими наркотическими средствами. Агенты, которым поручили проверить донесение о назначении Леннона в президентский совет, отвечали в депеше под грифом «срочно»: «Относительно назначения Леннона не обнаружено никакой информации». Из чего Гувер сделал вывод, что, пытаясь избежать депортации, Джон и его адвокат прибегли ко лжи и эта ложь прикрывалась именем президента Никсона. В ФБР приступили к работе над меморандумом, где информировали Овальный кабинет о Ленноне и его попытках уклониться от депортации.
Начальник аппарата сотрудников Никсона Г. Хэлдимен находился в курсе кампании ФБР по «нейтрализации» Леннона. Полный отчет о деле Леннона был послан на имя «глубокоуважаемого Г.Хэлдимена» 25 апреля 1972 года. Рассекреченный фрагмент этого документа начинается так:
«Глубокоуважаемый г-н Хэлдимен,
Джон Уинстон Леннон является британским подданным и бывшим членом вокально-инструментального ансамбля «Битлз»…»
Далее говорится, что «Служба иммиграции и натурализации пытается депортировать его… с 29 февраля». Хэлдимену сообщали, что со слов адвоката Джона «в протокол судебного заседания было внесено заявление, будто Леннон назначен в президентский совет по борьбе с наркоманией, что это заявление оказалось ложным и что эта информация будет доведена до сведения и. о. Генерального прокурора». Как можно предположить, для обвинения Леннона в даче ложных показаний. Шесть параграфов этой депеши все еще остаются засекреченными - «в интересах национальной безопасности и внешней политики».
Среди рассекреченных документов нет ни одного, отправленного непосредственно Ричарду Никсону или Ричардом Никсоном. Что, впрочем, не исключает личного участия президента в этом деле. Леон Уайлдс говорил мне: «По-моему, Хэлдимену такой подробный рапорт мог понадобиться лишь в том случае, если он собирался делать доклад Никсону. Никсона всегда интересовали даже мельчайшие подробности. Ведь в 1972 году молодежь Америки впервые получила право голосовать на президентских выборах с восемнадцатилетнего возраста. А на восемнадцатилетних Леннон как раз и мог оказать сильное влияние. По-моему, вряд ли можно сомневаться, что Никсон очень интересовался делом Леннона…»
Тем временем Джон выпустил очередной сингл «Женщина - что черномазый в этом мире» с песней Йоко «Сестры, о сестры» на обороте. Пластинка вышла 24 апреля. А во время слушаний 18 апреля они пошли в решительную атаку, заявив, что Джона пытаются депортировать из-за его антивоенных взглядов. В действительности это лишь отчасти соответствовало истине. Ибо никто, кроме людей из ближайшего окружения Никсона, не знал всех подробностей о попытках Никсона предотвратить демонстрации протеста на предстоящем съезде республиканской партии.
Гувер получил донесение очевидца очередной пресс-конференции Джона. «Леннон в присутствии сотрудника ФБР сделал публичное заявление, что СИН стремится депортировать его по политическим мотивам». Гуверу сообщили об этом в телексе под грифом «срочно», хотя он мог бы прочитать то же самое во всех газетах.
В тот же день первая полоса второй секции «Нью-Йорк таймс» вышла под заголовком «Мэр Линдсей осуждает попытки депортировать Леннона как серьезное беззаконие». Три дня спустя «Нью-Йорк таймс» заявила о поддержке Джона и Йоко в редакционной статье, где отмечалось, что СИН преследует их «за неординарные воззрения и радикальные высказывания». Было объявлено о создании «национального комитета в защиту Джона и Йоко», члены которого полагали, будто «подлинной причиной появления ордера на депортацию является их антивоенная позиция, их способность воздействовать на мышление молодежи и их поддержка непопулярных идей».
Через неделю Джон и Йоко отправились в Вашингтон, чтобы там выступить против СИН. Стараясь произвести впечатление безобидных либералов, они появились на официальном приеме, где беседовали с сенаторами Чарлзом Перси, республиканцем от Иллинойса, и Аланом Крэнстоном, демократом из Калифорнии. Джэкоб Джэвитц, республиканец из штата Нью-Йорк, тоже был приглашен на прием, но в последний момент отказался, вероятно поддавшись давлению со стороны Белого дома. Присутствовало много журналистов.
– Почему вас хотят выслать? - задал Джону вопрос присутствовавший там телекомментатор.
– Подлинная причина заключается в том, что я борюсь за мир, - ответил Джон.
– Не собираетесь ли вы прекратить критиковать войну из-за того, что вам предъявлен ордер на депортацию?
– Нет. Меня ничто не остановит.
А в начале мая фэбээровское досье на Джона получило новый классификационный шифр, переместившись из секции «Безопасность - новые левые» чуть выше: «Революционная деятельность». В досье нет никаких объяснений, с чем была связана эта переоценка.
9 мая Никсон официально объявил о том, что отдал приказ заминировать порты Северного Вьетнама и возобновить массированные бомбардировки. Вместо того чтобы закончить войну, как он обещал, президент продолжал ее эскалацию, пытаясь бомбами заставить вьетнамцев сложить оружие. Однако за предшествующие шесть лет уже не раз становилось ясно, что, хотя бомбардировки приносили страшные разрушения, они лишь укрепляли волю вьетнамцев к сопротивлению.
Антивоенное движение отреагировало новой волной демонстраций, куда более яростных и отчаянных, чем прежде. Студенты блокировали улицы городов и шоссе, подъезды к военным объектам и сражались с полицией, посланной на борьбу с ними. В Миннеаполисе губернатор штата вызвал 715 национальных гвардейцев после того, как полиции не удалось справиться с многотысячной толпой демонстрантов. В университете штата Нью-Мексико в Албукерке полиция открыла огонь по толпе и ранила по меньшей мере девять человек. В Мэдисоне, штат Висконсин, и в Беркли полицейские разгоняли демонстрантов вплоть до глубокой ночи. Тысяча студентов университета штата Флорида в Гейнсвилле заблокировала шоссе, в Боулдере, штат Колорадо, студенты перекрыли движение на всех перекрестках, устроив баррикады из подожженных автомобилей и бревен. Студенты Чикагского и Северо-Западного университетов перекрыли скоростные магистрали в Чикаго и Эванстоне, студенты из университетских городков в Санта-Крусе и Санта-Барбаре остановили движение на Тихоокеанском шоссе. В Вашингтоне пятьсот школьников двинулись маршем на Капитолий. В Бингамтоне, штат Нью-Йорк, в Берлингтоне, штат Вермонт, и в западной части Массачусетса молодежь блокировала государственные учреждения и военные базы. Восставшие студенты арестовали президента Амхерстского колледжа, а в Принстоне студенты заняли здание колледжа имени Вудро Вилсона.
Четыре конгрессмена-демократа подписали резолюцию с требованием импичмента президента Никсона за «вопиющие преступления и недостойное поведение» в ходе противозаконной войны в Юго-Восточной Азии. Конгрессмены доказывали, что самым тяжким преступлением Никсона был не взлом штаб-квартиры демократической партии в отеле «Уотергейт», а эскалация войны в Юго-Восточной Азии.
Второе заседание слушаний по делу о депортации Джона Леннона состоялось 12 мая - в самый разгар всех этих демонстраций. Невзирая на угрозу неминуемой высылки, он продолжал активно участвовать в движении. Он выступил на антивоенном митинге в Нью-Йорке, где тысячи демонстрантов скандировали: «Вон! Немедленно! Вон! Немедленно!» Джон заявил им: «Мы не привыкли выступать на митингах. Но мы знаем, зачем мы здесь. Я где-то читал, что, мол, антивоенному движению пришел конец - ха-ха!» Демонстранты приветствовали это заявление смехом и криками. «Мы пришли сюда, чтобы вернуть наших ребят домой. Но не забудем и о технике. Пусть вся техника вернется домой - тогда мы действительно чего-то добьемся». И потом вместе с толпой он спел «Дайте миру шанс».
Выступила и Йоко. Как явствует из досье ФБР, она «заявила собравшимся там тридцати, или сорока, или пятидесяти тысячам человек, что пришло время Северному Вьетнаму вторгнуться в США». В ФБР, наверное, решили, что она имела в виду буквально то, что сказала.
А Джон выступил в поддержку намеченной на 20 мая демонстрации на Манхэттене с требованием немедленного вывода войск из Индокитая и другой демонстрации - в Вашингтоне. Это заявление получило широкий резонанс в прессе, и его, разумеется, занесли в анналы ФБР.
В середине мая Эдгар Гувер почил в бозе, и Никсон назначил Патрика Грея исполняющим обязанности директора Бюро. В дополнение к тому, что он специально занялся делом Леннона, Грей также участвовал в «операции прикрытия» уотергейтского скандала: с его ведома были сожжены компрометирующие документы, а потом он представил Белому дому отчеты ФБР о ходе расследования «уотергейтского взлома». Что касается дела Леннона, то Грей старался всячески отвлечь внимание общественности от участия в нем ФБР. В одном из первых своих меморандумов он писал руководителю нью-йоркского отделения ФБР: «Непосредственное участие агентов ФБР в этих слушаниях противоречит интересам Бюро, так как может вызвать весьма негативную реакцию прессы». Весь «компромат» на Леннона, имевшийся в распоряжении ФБР, следовало обнародовать от имени СИН, которая могла бы принять на себя огонь критики в связи с преследованиями Леннона Белым домом.
Вечером накануне решающей сессии слушаний о депортации Джон и Йоко выступили в программе «Шоу Дика Кэветта», где рассказали о своем процессе. В 1983 году Кэветт говорил мне: «Я разделял его чувства, потому что знал о подобных недостойных делах правительства. Я знал, например, что правительство проверяло личные дела гостей моего шоу, чем оскорбляло их достоинство. Однажды, например, одному из моих сотрудников позвонили и сказали: «Нам стало известно, что у вас в ближайшей передаче выступят пять человек, которые критиковали проект создания СЗТС [сверхзвукового транспортного самолета, производство которого было для Никсона задачей номер один. - Прим. авт.]» - вот тогда я и узнал, что в Вашингтоне за нами пристально следят. Это меня немало удивило - я и подумать не мог, что где-то сидит человек и все отмечает в своей записной книжечке».
Когда Джон рассказывал телезрителям о своем деле, «он держался миролюбиво и спокойно, - продолжает Кэветт. - Мне показалось, что они совсем не боялись преследований. Потом - может быть, но не тогда. Он просто не мог поверить, что кто-то изо всех сил старается его устрашить и что правительство настолько поражено параноическими страхами. Он ведь считал себя всего лишь сочинителем песен, который просто делится с людьми своими мыслями. Он не отдавал себе отчета в том, какую власть над людьми он имел».
В тот день слушания начались сенсацией: Йоко обнаружила, что ей уже давно была выписана «зеленая карточка», гарантирующая право постоянного проживания в стране, - еще когда она вышла замуж за Тони Кокса. Это обстоятельство делало позицию СИН в отношении миссис Леннон по меньшей мере шаткой.
Аргументы СИН в отношении мистера Леннона были куда более серьезными. Закон, на основании которого администрация пыталась его депортировать, гласил, что иностранный гражданин, который ранее был осужден за хранение марихуаны, не мог получить разрешения на постоянное проживание в Соединенных Штатах («Вне зависимости от количества, срока давности и обстоятельств», - как любил цитировать Уайлдс). «Все дело свелось вот к чему: соответствует ли то, что произошло в Англии, понятию «хранение», как его трактует наш закон, и действительно ли то, что он хранил в Англии, является «марихуаной» в понимании нашего закона, - пояснял мне Уайлдс. - Ведь на самом деле Леннон был осужден за хранение «экстракта каннабиса». Уайлдс пригласил в качестве эксперта-свидетеля специалиста по марихуане - профессора медицинского колледжа Гарварда. Тот заявил, что «экстракт каннабиса» - термин, которым обозначается биологический вид растений, и что это не эквивалент марихуаны.
Затем Уайлдс предъявил других свидетелей. Первым оказался Томас Ховинг, директор музея «Метрополитен», член Совета по искусству штата Нью-Йорк, доктор искусствоведения. Он сказал: «За последние несколько лет очень немногие деятели искусства в области живописи, скульптуры или архитектуры внесли столь же значительный и оригинальный вклад в культуру, как мистер Леннон. И я могу заявить, что мое основное занятие в жизни - это выявление, объяснение и демонстрация высокохудожественных произведений искусства. Поэтому я бы выразился так: будь Джон Леннон картиной, я бы выставил ее в музее «Метрополитен».
В качестве свидетеля вызвали и Дика Кэветта. Вот как в 1983 году он описывал мне свое выступление на слушаниях: «Когда я приехал туда, меня встретил Леннон. Мы понимающе улыбнулись друг другу: мол, мы оба видим, насколько все это глупо и фальшиво - то, что мы одеты в костюмы и при галстуках и корчим из себя важных джентльменов. Все это походило на спектакль».
Давая свидетельские показания, он сказал: «В своей неустанной и непрестанной деятельности, испытывая свои творческие возможности и реализуя свой творческий потенциал в оригинальной манере, они являют вдохновляющий пример. Молодежь, которая перед лицом опасностей может утратить всякую веру, впечатляет пример четы Леннон - людей, которые заняты поисками подлинных ценностей и истины, как и наилучших способов их выражения в своем творчестве».
Загадку назначения Леннона в «президентский совет» разъяснил следующий свидетель, Эрик Шнаппер, член Ассоциации американских юристов (ААЮ). Он пояснил, что является помощником президента ААЮ (а не США) и что Леннон должен был сотрудничать в комиссии по борьбе с наркоманией в Секции молодых адвокатов ААЮ - ему поручалось публиковать в газетах объявления с призывом борьбы с наркоманией.
Единственным свидетелем, который вступил в пререкания с адвокатом СИН, стал одиозный Аллен Клайн. Клайн заявил, что Джона и Йоко не следует депортировать, ибо они активно участвуют в благотворительных и миротворческих акциях. Адвокат СИН Винсент Скьяно спросил:
– Верно ли я вас понял - не будь они столь знамениты и не сделай так много для дела мира, их вполне можно было бы депортировать?
– Нет, - ответил Клайн. - Я сказал, что их не следовало бы депортировать.
– Это ваше личное мнение, - отпарировал Скьяно.
– Это мое мнение. Правильно.
– Но ошибочное.
– Однако я убежден, что его разделяют миллионы людей.
– Но не Служба иммиграции и натурализации.
Руководитель «национального комитета в поддержку Джона и Йоко» потребовал предъявить на слушаниях двести писем, полученных комитетом, но Скьяно попытался отклонить просьбу: «Эти документы неубедительны и не имеют отношения к делу». Кроме того, добавил он, «правительство без труда могло бы предъявить столько же писем с выражением прямо противоположной точки зрения». Тем не менее письма в поддержку Леннонов приобщили к делу. Впрочем, потом Скьяно был отомщен: он убедил ФБР составить меморандум о деятельности «международного комитета в поддержку Джона и Йоко» и направить его в отдел по внутренней безопасности министерства юстиции, в государственный департамент и в американское посольство в Лондоне…
Письма, где отмечался вклад Леннонов в культуру Америки, прислали многие известные писатели, художники, музыканты, актеры. Причем комитет отобрал для слушаний письма тех людей, которые обычно не участвовали в подобных кампаниях. В списке фигурировали имена Клайва Барнса, Джоан Баэз, Тони Кертиса, Орнетта Коулмена, Митча Миллера, Кейт Миллет, Майера Шапиро, Фила Спектора, Эдмунда Уилсона, Стиви Уандера. Почти все видные представители художественного мира Нью-Йорка подписали общую петицию - Джаспер Джонс, Рой Лихтенстайн, Клэс Олденбург, Роберт Раушенберг, Ларри Риверс, как и весь нью-йоркский литературный истэблишмент, включая Нормана Мейлера, Сола Беллоу, Джозефа Хеллера, Джона Апдайка, Курта Воннегута. В числе «подписантов»-актеров оказались Фред Астер, Бен Газзара и Джек Леммон.
Официальное заявление комитета гласило, что «эти слушания демонстрируют нарушение гарантированной конституцией свободы слова и поэтому их в качестве факта нарушения гражданских свобод следует расценивать как недостойную попытку заглушить голос сил, находящихся в оппозиции к политике и действиям правительства». Во многих письмах, впрочем, выражался менее решительный протест - против подавления свободы творчества.
Большинство писем были отпечатаны на машинке, а Боб Дилан написал свое от руки большими буквами: «Джон и Йоко вносят свой огромный вклад и оживляют так называемый МИР ИСКУССТВА нашей страны. Они вдохновляют и стимулируют нас, и этим помогают нам всем увидеть чистый свет, и этим помогают положить конец господству жалкого и ничтожного коммерциализма, который всесильная пресса выдает за высшее творческое достижение. Ура - Джону и Йоко! Пусть они остаются здесь, пусть живут и дышат здесь».
Писатель Джон Апдайк выразил свое мнение кратко: «Они не могут нанести вреда нашей великой стране, но могут принести ей пользу». Поэт Грегори Корсо был еще более лапидарен: «Художники и универсальные мегагалактические существа - Следовательно, отпустите мой народ - пусть остаются - etc.». Наверное, это очень помогло. Театральный критик газеты «Нью-Йорк таймс» Клайв Барнс написал, что Джон «оказал глубокое влияние на развитие современной популярной музыки» - откровение столь же самоочевидное, сколь и беззубое. Леонард Вудкок, президент объединенного профсоюза рабочих-автомобилистов, сделал одно из самых сильных заявлений в телеграмме, где говорилось: «Депортация Джона и Йоко может стать позором и трагедией для нашей страны». Преподаватели факультета музыкального искусства Браунского университета подписали коллективную петицию в поддержку Леннонов. Один из ведущих художественных колледжей страны «Кэл артс» пообещал принять к себе Джона и Йоко в качестве художников-гостей, в случае если им разрешат остаться в стране.
Феминистка Кейт Миллет написала одно из немногих писем, которые выявляли политическую подоплеку дела. «Йоко Оно и Джон Леннон именно потому и занимают особое место в современной культуре, что отказываются ограничивать себя лишь сферой искусства. Напротив, они восстановили связь искусства с социальными и политическими сторонами жизни и своим убежденным пацифизмом дали нам пример морального лидерства. Используя свою популярность и престиж, они настойчиво осуждают преступления, совершенные человечеством против самого себя».
Среди тех, кто поддержал Леннонов, находились и двое известных людей, отвергавших политические взгляды Джона и Йоко. Художественный критик Клемент Гринберг писал: «Я со всей определенностью хочу отмежеваться от пафоса вашего комитета… который усматривает политические мотивы в попытках министерства юстиции депортировать их». А писательница Джойс Кэрол Оутс отметила: «Разумеется, я не поддерживаю многие из их широко разрекламированных высказываний, но я убеждена, что они, как и любой другой человек, имеют право высказывать свои воззрения».
Администрация, однако, по-прежнему была убеждена, что в интересах переизбрания Никсона Джона Леннона следует депортировать. 24 мая и. о. директора ФБР Грей получил из нью-йоркского офиса Бюро рапорт, где отмечалось, что адвокат СИН Скьяно «располагает информацией о том, что Ленноны собираются провести большой рок-концерт в Майами во время съезда и этот концерт состоится непосредственно перед зданием, где будет проходить съезд». Скьяно предлагал воспрепятствовать Джону поехать в Майами: СИН, писал он, следует изыскать возможность «запретить ему эту поездку».
Сообщения о планах Джона, Джерри Рубина и Ренни Дэвиса начали просачиваться в прессу. «Как стало известно, Леннон планирует «народное турне» с новым ансамблем «Леннон мемори», чтобы дать благотворительные концерты, - гласило одно из сообщений. - Однако пока не совсем ясно, в чью пользу состоятся эти концерты». Пресса андерграунда пошла еще дальше: «Свиньи и впрямь перетрухали от одной мысли, насколько усилится народное движение, если Джон и Йоко добудут для него деньги, давая благотворительные концерты по всей стране», - писала «Энн-Арбор сан».
«По-моему, даже тогда у него в подсознании все еще оставалось что-то от битловского мировосприятия, - говорил мне Дик Грегори в 1984 году. - До 1972 года он все еще воспринимал Америку под впечатлением того приема, который им оказали в 1964 году после участия в «Шоу Эда Сэлливена». А потом он убедился, каким мерзким было это правительство - и для него это стало неожиданным открытием. Я ему тогда говорил: «Вот видишь - ты можешь сколько хочешь курить наркоту, пока ты ведешь себя, как подобает суперзвезде, пока ты только поешь рок-н-ролл. Но стоит тебе заняться по-настоящему серьезным делом, как они начинают обращаться с тобой, словно ты последний черномазый. Они будут заставлять тебя вести себя так, как и должен вести себя черномазый - вежливо и тихо».
Вскоре Джон публично объявил, что отказывается от гастролей. В мае он опять участвовал в передаче «Шоу Дика Кэветта», где сделал следующее заявление: «Кто-то еще думает, что мы едем в Сан-Диего, или Майами, или еще куда-то. Но мы ведь никогда не говорили, что собираемся туда, так что никаких грандиозных концертов с Диланом не будет - сейчас слишком много других важных дел». Тогда же в одном интервью он сказал: «Мы просто хотели дать несколько концертов - и вовсе не собирались устраивать ни беспорядков, ни «финансовых революций». Эту же мысль он внушал своим друзьям по политической борьбе. Стью Алберт вспоминал слова Джона: «Мы не едем, и передай это всем - мы никуда не едем».
Джон все-таки внял советам своего адвоката. Вот что говорил мне Уайлдс в 1983 году: «Я всегда убеждал его не иметь никаких дел с этими организациями - ни с Джерри Рубином и его друзьями, ни с демонстрациями во время съезда. Ведь Джон и Йоко обращались к правительству с просьбой оказать им услугу. Они были просителями. И они просили для себя то, что дается не по праву, а только в том случае, если правительство сочтет тебя достойным. И я убедил их в своем мнении: что им не следует появляться в обществе этих людей или делать что-то, что может вызвать раздражение у СИН и дать им лишний повод для ужесточения позиции в отношении Джона».
На Уайлдсе, по-видимому, обрабатывалась печально известная тактика ФБР, которая фигурировала в анналах Бюро под наименованием «напялить пиджачок стукача». Эту тактику рекомендовалось применять в противозаконной тайной кампании ФБР, направленной на подрыв единства «нового левого» движения. В разработанном для этого специальном плане из двенадцати пунктов пункт третий предусматривал «создание впечатления, что те или иные лидеры движения «новых левых» являются информаторами Бюро или иных правоохранительных органов». Одним из лидеров, которому ФБР намеревалось приклеить ярлык «информатора», оказался Том Хейден [Руководитель организации «Студенты за демократическое общество»]. Рубин, как и Хейден, выступал в качестве обвиняемого на процессе «чикагской семерки» и тоже являлся мишенью для провокаций ФБР.
10 апреля Эдгар Гувер подписал меморандум, где указывалось, что «Леннон находится в США предположительно для участия в кампании по срыву съезда республиканской партии». Это заявление Гувера было смехотворным объяснением причин, побудивших Джона и Йоко уехать из Англии. Вследствие упорного выдвижения Ленноном все новых и новых апелляций в ходе начавшегося судебного разбирательства, говорилось далее в этом документе, «весьма вероятно, что объект не удастся подвергнуть незамедлительной депортации, и он, видимо, пробудет в стране вплоть до начала НСРП». Гувер дал указание нью-йоркскому отделению ФБР: «Следить за его деятельностью и передвижениями… Особое внимание следует уделять фактам, подтверждающим, что объект является наркоманом, а всю информацию такого рода следует немедленно направлять в службы по борьбе с наркоманией и в ФБР в форме, пригодной для дальнейшего распространения». Иными словами, ФБР хотело сфабриковать улики для обвинения Джона в хранении и употреблении наркотиков, что могло бы дать администрации Никсона дополнительные основания для его высылки из страны до начала съезда республиканской партии.
18 апреля состоялись первые подробные слушания по делу о депортации Леннона. В ходе заседания Джон и Йоко сообщили, что накануне их включили в состав преподавателей Нью-Йоркского университета. Эта новость прозвучала как гром среди ясного неба: Леннон - профессор!.. Сенсация странным образом не привлекла внимания прессы, зато агенты ФБР, находившиеся в зале заседаний, тут же доложили обо всем Гуверу. Он приказал уточнить информацию и получил ответ: «Нью-йоркское отделение Бюро подтвердило, что Леннону была предложена должность преподавателя в Нью-Йоркском университете на лето 1972 года, и руководство университета полагает, что объект примет это предложение».
В тот же день Уайлдс сделал заявление, что Джона и Йоко «пригласил один из помощников президента Никсона участвовать в национальной кампании по борьбе с наркоманией». До Гувера это сообщение дошло в искаженном виде: ему доложили, что Леннона включили в президентский совет по изучению злоупотреблений марихуаной и другими наркотическими средствами. Агенты, которым поручили проверить донесение о назначении Леннона в президентский совет, отвечали в депеше под грифом «срочно»: «Относительно назначения Леннона не обнаружено никакой информации». Из чего Гувер сделал вывод, что, пытаясь избежать депортации, Джон и его адвокат прибегли ко лжи и эта ложь прикрывалась именем президента Никсона. В ФБР приступили к работе над меморандумом, где информировали Овальный кабинет о Ленноне и его попытках уклониться от депортации.
Начальник аппарата сотрудников Никсона Г. Хэлдимен находился в курсе кампании ФБР по «нейтрализации» Леннона. Полный отчет о деле Леннона был послан на имя «глубокоуважаемого Г.Хэлдимена» 25 апреля 1972 года. Рассекреченный фрагмент этого документа начинается так:
«Глубокоуважаемый г-н Хэлдимен,
Джон Уинстон Леннон является британским подданным и бывшим членом вокально-инструментального ансамбля «Битлз»…»
Далее говорится, что «Служба иммиграции и натурализации пытается депортировать его… с 29 февраля». Хэлдимену сообщали, что со слов адвоката Джона «в протокол судебного заседания было внесено заявление, будто Леннон назначен в президентский совет по борьбе с наркоманией, что это заявление оказалось ложным и что эта информация будет доведена до сведения и. о. Генерального прокурора». Как можно предположить, для обвинения Леннона в даче ложных показаний. Шесть параграфов этой депеши все еще остаются засекреченными - «в интересах национальной безопасности и внешней политики».
Среди рассекреченных документов нет ни одного, отправленного непосредственно Ричарду Никсону или Ричардом Никсоном. Что, впрочем, не исключает личного участия президента в этом деле. Леон Уайлдс говорил мне: «По-моему, Хэлдимену такой подробный рапорт мог понадобиться лишь в том случае, если он собирался делать доклад Никсону. Никсона всегда интересовали даже мельчайшие подробности. Ведь в 1972 году молодежь Америки впервые получила право голосовать на президентских выборах с восемнадцатилетнего возраста. А на восемнадцатилетних Леннон как раз и мог оказать сильное влияние. По-моему, вряд ли можно сомневаться, что Никсон очень интересовался делом Леннона…»
Тем временем Джон выпустил очередной сингл «Женщина - что черномазый в этом мире» с песней Йоко «Сестры, о сестры» на обороте. Пластинка вышла 24 апреля. А во время слушаний 18 апреля они пошли в решительную атаку, заявив, что Джона пытаются депортировать из-за его антивоенных взглядов. В действительности это лишь отчасти соответствовало истине. Ибо никто, кроме людей из ближайшего окружения Никсона, не знал всех подробностей о попытках Никсона предотвратить демонстрации протеста на предстоящем съезде республиканской партии.
Гувер получил донесение очевидца очередной пресс-конференции Джона. «Леннон в присутствии сотрудника ФБР сделал публичное заявление, что СИН стремится депортировать его по политическим мотивам». Гуверу сообщили об этом в телексе под грифом «срочно», хотя он мог бы прочитать то же самое во всех газетах.
В тот же день первая полоса второй секции «Нью-Йорк таймс» вышла под заголовком «Мэр Линдсей осуждает попытки депортировать Леннона как серьезное беззаконие». Три дня спустя «Нью-Йорк таймс» заявила о поддержке Джона и Йоко в редакционной статье, где отмечалось, что СИН преследует их «за неординарные воззрения и радикальные высказывания». Было объявлено о создании «национального комитета в защиту Джона и Йоко», члены которого полагали, будто «подлинной причиной появления ордера на депортацию является их антивоенная позиция, их способность воздействовать на мышление молодежи и их поддержка непопулярных идей».
Через неделю Джон и Йоко отправились в Вашингтон, чтобы там выступить против СИН. Стараясь произвести впечатление безобидных либералов, они появились на официальном приеме, где беседовали с сенаторами Чарлзом Перси, республиканцем от Иллинойса, и Аланом Крэнстоном, демократом из Калифорнии. Джэкоб Джэвитц, республиканец из штата Нью-Йорк, тоже был приглашен на прием, но в последний момент отказался, вероятно поддавшись давлению со стороны Белого дома. Присутствовало много журналистов.
– Почему вас хотят выслать? - задал Джону вопрос присутствовавший там телекомментатор.
– Подлинная причина заключается в том, что я борюсь за мир, - ответил Джон.
– Не собираетесь ли вы прекратить критиковать войну из-за того, что вам предъявлен ордер на депортацию?
– Нет. Меня ничто не остановит.
А в начале мая фэбээровское досье на Джона получило новый классификационный шифр, переместившись из секции «Безопасность - новые левые» чуть выше: «Революционная деятельность». В досье нет никаких объяснений, с чем была связана эта переоценка.
9 мая Никсон официально объявил о том, что отдал приказ заминировать порты Северного Вьетнама и возобновить массированные бомбардировки. Вместо того чтобы закончить войну, как он обещал, президент продолжал ее эскалацию, пытаясь бомбами заставить вьетнамцев сложить оружие. Однако за предшествующие шесть лет уже не раз становилось ясно, что, хотя бомбардировки приносили страшные разрушения, они лишь укрепляли волю вьетнамцев к сопротивлению.
Антивоенное движение отреагировало новой волной демонстраций, куда более яростных и отчаянных, чем прежде. Студенты блокировали улицы городов и шоссе, подъезды к военным объектам и сражались с полицией, посланной на борьбу с ними. В Миннеаполисе губернатор штата вызвал 715 национальных гвардейцев после того, как полиции не удалось справиться с многотысячной толпой демонстрантов. В университете штата Нью-Мексико в Албукерке полиция открыла огонь по толпе и ранила по меньшей мере девять человек. В Мэдисоне, штат Висконсин, и в Беркли полицейские разгоняли демонстрантов вплоть до глубокой ночи. Тысяча студентов университета штата Флорида в Гейнсвилле заблокировала шоссе, в Боулдере, штат Колорадо, студенты перекрыли движение на всех перекрестках, устроив баррикады из подожженных автомобилей и бревен. Студенты Чикагского и Северо-Западного университетов перекрыли скоростные магистрали в Чикаго и Эванстоне, студенты из университетских городков в Санта-Крусе и Санта-Барбаре остановили движение на Тихоокеанском шоссе. В Вашингтоне пятьсот школьников двинулись маршем на Капитолий. В Бингамтоне, штат Нью-Йорк, в Берлингтоне, штат Вермонт, и в западной части Массачусетса молодежь блокировала государственные учреждения и военные базы. Восставшие студенты арестовали президента Амхерстского колледжа, а в Принстоне студенты заняли здание колледжа имени Вудро Вилсона.
Четыре конгрессмена-демократа подписали резолюцию с требованием импичмента президента Никсона за «вопиющие преступления и недостойное поведение» в ходе противозаконной войны в Юго-Восточной Азии. Конгрессмены доказывали, что самым тяжким преступлением Никсона был не взлом штаб-квартиры демократической партии в отеле «Уотергейт», а эскалация войны в Юго-Восточной Азии.
Второе заседание слушаний по делу о депортации Джона Леннона состоялось 12 мая - в самый разгар всех этих демонстраций. Невзирая на угрозу неминуемой высылки, он продолжал активно участвовать в движении. Он выступил на антивоенном митинге в Нью-Йорке, где тысячи демонстрантов скандировали: «Вон! Немедленно! Вон! Немедленно!» Джон заявил им: «Мы не привыкли выступать на митингах. Но мы знаем, зачем мы здесь. Я где-то читал, что, мол, антивоенному движению пришел конец - ха-ха!» Демонстранты приветствовали это заявление смехом и криками. «Мы пришли сюда, чтобы вернуть наших ребят домой. Но не забудем и о технике. Пусть вся техника вернется домой - тогда мы действительно чего-то добьемся». И потом вместе с толпой он спел «Дайте миру шанс».
Выступила и Йоко. Как явствует из досье ФБР, она «заявила собравшимся там тридцати, или сорока, или пятидесяти тысячам человек, что пришло время Северному Вьетнаму вторгнуться в США». В ФБР, наверное, решили, что она имела в виду буквально то, что сказала.
А Джон выступил в поддержку намеченной на 20 мая демонстрации на Манхэттене с требованием немедленного вывода войск из Индокитая и другой демонстрации - в Вашингтоне. Это заявление получило широкий резонанс в прессе, и его, разумеется, занесли в анналы ФБР.
В середине мая Эдгар Гувер почил в бозе, и Никсон назначил Патрика Грея исполняющим обязанности директора Бюро. В дополнение к тому, что он специально занялся делом Леннона, Грей также участвовал в «операции прикрытия» уотергейтского скандала: с его ведома были сожжены компрометирующие документы, а потом он представил Белому дому отчеты ФБР о ходе расследования «уотергейтского взлома». Что касается дела Леннона, то Грей старался всячески отвлечь внимание общественности от участия в нем ФБР. В одном из первых своих меморандумов он писал руководителю нью-йоркского отделения ФБР: «Непосредственное участие агентов ФБР в этих слушаниях противоречит интересам Бюро, так как может вызвать весьма негативную реакцию прессы». Весь «компромат» на Леннона, имевшийся в распоряжении ФБР, следовало обнародовать от имени СИН, которая могла бы принять на себя огонь критики в связи с преследованиями Леннона Белым домом.
Вечером накануне решающей сессии слушаний о депортации Джон и Йоко выступили в программе «Шоу Дика Кэветта», где рассказали о своем процессе. В 1983 году Кэветт говорил мне: «Я разделял его чувства, потому что знал о подобных недостойных делах правительства. Я знал, например, что правительство проверяло личные дела гостей моего шоу, чем оскорбляло их достоинство. Однажды, например, одному из моих сотрудников позвонили и сказали: «Нам стало известно, что у вас в ближайшей передаче выступят пять человек, которые критиковали проект создания СЗТС [сверхзвукового транспортного самолета, производство которого было для Никсона задачей номер один. - Прим. авт.]» - вот тогда я и узнал, что в Вашингтоне за нами пристально следят. Это меня немало удивило - я и подумать не мог, что где-то сидит человек и все отмечает в своей записной книжечке».
Когда Джон рассказывал телезрителям о своем деле, «он держался миролюбиво и спокойно, - продолжает Кэветт. - Мне показалось, что они совсем не боялись преследований. Потом - может быть, но не тогда. Он просто не мог поверить, что кто-то изо всех сил старается его устрашить и что правительство настолько поражено параноическими страхами. Он ведь считал себя всего лишь сочинителем песен, который просто делится с людьми своими мыслями. Он не отдавал себе отчета в том, какую власть над людьми он имел».
В тот день слушания начались сенсацией: Йоко обнаружила, что ей уже давно была выписана «зеленая карточка», гарантирующая право постоянного проживания в стране, - еще когда она вышла замуж за Тони Кокса. Это обстоятельство делало позицию СИН в отношении миссис Леннон по меньшей мере шаткой.
Аргументы СИН в отношении мистера Леннона были куда более серьезными. Закон, на основании которого администрация пыталась его депортировать, гласил, что иностранный гражданин, который ранее был осужден за хранение марихуаны, не мог получить разрешения на постоянное проживание в Соединенных Штатах («Вне зависимости от количества, срока давности и обстоятельств», - как любил цитировать Уайлдс). «Все дело свелось вот к чему: соответствует ли то, что произошло в Англии, понятию «хранение», как его трактует наш закон, и действительно ли то, что он хранил в Англии, является «марихуаной» в понимании нашего закона, - пояснял мне Уайлдс. - Ведь на самом деле Леннон был осужден за хранение «экстракта каннабиса». Уайлдс пригласил в качестве эксперта-свидетеля специалиста по марихуане - профессора медицинского колледжа Гарварда. Тот заявил, что «экстракт каннабиса» - термин, которым обозначается биологический вид растений, и что это не эквивалент марихуаны.
Затем Уайлдс предъявил других свидетелей. Первым оказался Томас Ховинг, директор музея «Метрополитен», член Совета по искусству штата Нью-Йорк, доктор искусствоведения. Он сказал: «За последние несколько лет очень немногие деятели искусства в области живописи, скульптуры или архитектуры внесли столь же значительный и оригинальный вклад в культуру, как мистер Леннон. И я могу заявить, что мое основное занятие в жизни - это выявление, объяснение и демонстрация высокохудожественных произведений искусства. Поэтому я бы выразился так: будь Джон Леннон картиной, я бы выставил ее в музее «Метрополитен».
В качестве свидетеля вызвали и Дика Кэветта. Вот как в 1983 году он описывал мне свое выступление на слушаниях: «Когда я приехал туда, меня встретил Леннон. Мы понимающе улыбнулись друг другу: мол, мы оба видим, насколько все это глупо и фальшиво - то, что мы одеты в костюмы и при галстуках и корчим из себя важных джентльменов. Все это походило на спектакль».
Давая свидетельские показания, он сказал: «В своей неустанной и непрестанной деятельности, испытывая свои творческие возможности и реализуя свой творческий потенциал в оригинальной манере, они являют вдохновляющий пример. Молодежь, которая перед лицом опасностей может утратить всякую веру, впечатляет пример четы Леннон - людей, которые заняты поисками подлинных ценностей и истины, как и наилучших способов их выражения в своем творчестве».
Загадку назначения Леннона в «президентский совет» разъяснил следующий свидетель, Эрик Шнаппер, член Ассоциации американских юристов (ААЮ). Он пояснил, что является помощником президента ААЮ (а не США) и что Леннон должен был сотрудничать в комиссии по борьбе с наркоманией в Секции молодых адвокатов ААЮ - ему поручалось публиковать в газетах объявления с призывом борьбы с наркоманией.
Единственным свидетелем, который вступил в пререкания с адвокатом СИН, стал одиозный Аллен Клайн. Клайн заявил, что Джона и Йоко не следует депортировать, ибо они активно участвуют в благотворительных и миротворческих акциях. Адвокат СИН Винсент Скьяно спросил:
– Верно ли я вас понял - не будь они столь знамениты и не сделай так много для дела мира, их вполне можно было бы депортировать?
– Нет, - ответил Клайн. - Я сказал, что их не следовало бы депортировать.
– Это ваше личное мнение, - отпарировал Скьяно.
– Это мое мнение. Правильно.
– Но ошибочное.
– Однако я убежден, что его разделяют миллионы людей.
– Но не Служба иммиграции и натурализации.
Руководитель «национального комитета в поддержку Джона и Йоко» потребовал предъявить на слушаниях двести писем, полученных комитетом, но Скьяно попытался отклонить просьбу: «Эти документы неубедительны и не имеют отношения к делу». Кроме того, добавил он, «правительство без труда могло бы предъявить столько же писем с выражением прямо противоположной точки зрения». Тем не менее письма в поддержку Леннонов приобщили к делу. Впрочем, потом Скьяно был отомщен: он убедил ФБР составить меморандум о деятельности «международного комитета в поддержку Джона и Йоко» и направить его в отдел по внутренней безопасности министерства юстиции, в государственный департамент и в американское посольство в Лондоне…
Письма, где отмечался вклад Леннонов в культуру Америки, прислали многие известные писатели, художники, музыканты, актеры. Причем комитет отобрал для слушаний письма тех людей, которые обычно не участвовали в подобных кампаниях. В списке фигурировали имена Клайва Барнса, Джоан Баэз, Тони Кертиса, Орнетта Коулмена, Митча Миллера, Кейт Миллет, Майера Шапиро, Фила Спектора, Эдмунда Уилсона, Стиви Уандера. Почти все видные представители художественного мира Нью-Йорка подписали общую петицию - Джаспер Джонс, Рой Лихтенстайн, Клэс Олденбург, Роберт Раушенберг, Ларри Риверс, как и весь нью-йоркский литературный истэблишмент, включая Нормана Мейлера, Сола Беллоу, Джозефа Хеллера, Джона Апдайка, Курта Воннегута. В числе «подписантов»-актеров оказались Фред Астер, Бен Газзара и Джек Леммон.
Официальное заявление комитета гласило, что «эти слушания демонстрируют нарушение гарантированной конституцией свободы слова и поэтому их в качестве факта нарушения гражданских свобод следует расценивать как недостойную попытку заглушить голос сил, находящихся в оппозиции к политике и действиям правительства». Во многих письмах, впрочем, выражался менее решительный протест - против подавления свободы творчества.
Большинство писем были отпечатаны на машинке, а Боб Дилан написал свое от руки большими буквами: «Джон и Йоко вносят свой огромный вклад и оживляют так называемый МИР ИСКУССТВА нашей страны. Они вдохновляют и стимулируют нас, и этим помогают нам всем увидеть чистый свет, и этим помогают положить конец господству жалкого и ничтожного коммерциализма, который всесильная пресса выдает за высшее творческое достижение. Ура - Джону и Йоко! Пусть они остаются здесь, пусть живут и дышат здесь».
Писатель Джон Апдайк выразил свое мнение кратко: «Они не могут нанести вреда нашей великой стране, но могут принести ей пользу». Поэт Грегори Корсо был еще более лапидарен: «Художники и универсальные мегагалактические существа - Следовательно, отпустите мой народ - пусть остаются - etc.». Наверное, это очень помогло. Театральный критик газеты «Нью-Йорк таймс» Клайв Барнс написал, что Джон «оказал глубокое влияние на развитие современной популярной музыки» - откровение столь же самоочевидное, сколь и беззубое. Леонард Вудкок, президент объединенного профсоюза рабочих-автомобилистов, сделал одно из самых сильных заявлений в телеграмме, где говорилось: «Депортация Джона и Йоко может стать позором и трагедией для нашей страны». Преподаватели факультета музыкального искусства Браунского университета подписали коллективную петицию в поддержку Леннонов. Один из ведущих художественных колледжей страны «Кэл артс» пообещал принять к себе Джона и Йоко в качестве художников-гостей, в случае если им разрешат остаться в стране.
Феминистка Кейт Миллет написала одно из немногих писем, которые выявляли политическую подоплеку дела. «Йоко Оно и Джон Леннон именно потому и занимают особое место в современной культуре, что отказываются ограничивать себя лишь сферой искусства. Напротив, они восстановили связь искусства с социальными и политическими сторонами жизни и своим убежденным пацифизмом дали нам пример морального лидерства. Используя свою популярность и престиж, они настойчиво осуждают преступления, совершенные человечеством против самого себя».
Среди тех, кто поддержал Леннонов, находились и двое известных людей, отвергавших политические взгляды Джона и Йоко. Художественный критик Клемент Гринберг писал: «Я со всей определенностью хочу отмежеваться от пафоса вашего комитета… который усматривает политические мотивы в попытках министерства юстиции депортировать их». А писательница Джойс Кэрол Оутс отметила: «Разумеется, я не поддерживаю многие из их широко разрекламированных высказываний, но я убеждена, что они, как и любой другой человек, имеют право высказывать свои воззрения».
Администрация, однако, по-прежнему была убеждена, что в интересах переизбрания Никсона Джона Леннона следует депортировать. 24 мая и. о. директора ФБР Грей получил из нью-йоркского офиса Бюро рапорт, где отмечалось, что адвокат СИН Скьяно «располагает информацией о том, что Ленноны собираются провести большой рок-концерт в Майами во время съезда и этот концерт состоится непосредственно перед зданием, где будет проходить съезд». Скьяно предлагал воспрепятствовать Джону поехать в Майами: СИН, писал он, следует изыскать возможность «запретить ему эту поездку».
Сообщения о планах Джона, Джерри Рубина и Ренни Дэвиса начали просачиваться в прессу. «Как стало известно, Леннон планирует «народное турне» с новым ансамблем «Леннон мемори», чтобы дать благотворительные концерты, - гласило одно из сообщений. - Однако пока не совсем ясно, в чью пользу состоятся эти концерты». Пресса андерграунда пошла еще дальше: «Свиньи и впрямь перетрухали от одной мысли, насколько усилится народное движение, если Джон и Йоко добудут для него деньги, давая благотворительные концерты по всей стране», - писала «Энн-Арбор сан».
«По-моему, даже тогда у него в подсознании все еще оставалось что-то от битловского мировосприятия, - говорил мне Дик Грегори в 1984 году. - До 1972 года он все еще воспринимал Америку под впечатлением того приема, который им оказали в 1964 году после участия в «Шоу Эда Сэлливена». А потом он убедился, каким мерзким было это правительство - и для него это стало неожиданным открытием. Я ему тогда говорил: «Вот видишь - ты можешь сколько хочешь курить наркоту, пока ты ведешь себя, как подобает суперзвезде, пока ты только поешь рок-н-ролл. Но стоит тебе заняться по-настоящему серьезным делом, как они начинают обращаться с тобой, словно ты последний черномазый. Они будут заставлять тебя вести себя так, как и должен вести себя черномазый - вежливо и тихо».
Вскоре Джон публично объявил, что отказывается от гастролей. В мае он опять участвовал в передаче «Шоу Дика Кэветта», где сделал следующее заявление: «Кто-то еще думает, что мы едем в Сан-Диего, или Майами, или еще куда-то. Но мы ведь никогда не говорили, что собираемся туда, так что никаких грандиозных концертов с Диланом не будет - сейчас слишком много других важных дел». Тогда же в одном интервью он сказал: «Мы просто хотели дать несколько концертов - и вовсе не собирались устраивать ни беспорядков, ни «финансовых революций». Эту же мысль он внушал своим друзьям по политической борьбе. Стью Алберт вспоминал слова Джона: «Мы не едем, и передай это всем - мы никуда не едем».
Джон все-таки внял советам своего адвоката. Вот что говорил мне Уайлдс в 1983 году: «Я всегда убеждал его не иметь никаких дел с этими организациями - ни с Джерри Рубином и его друзьями, ни с демонстрациями во время съезда. Ведь Джон и Йоко обращались к правительству с просьбой оказать им услугу. Они были просителями. И они просили для себя то, что дается не по праву, а только в том случае, если правительство сочтет тебя достойным. И я убедил их в своем мнении: что им не следует появляться в обществе этих людей или делать что-то, что может вызвать раздражение у СИН и дать им лишний повод для ужесточения позиции в отношении Джона».