Страница:
И обиженно:
-- Му-у-у!
Думает серый вол серую думу воловью.
Думает, пока придет некто незнакомый ему, стегнет его кнутиком и к хозяину:
-- А что за эту пару индюков?
-- Прошу триста!
-- Триста, говоришь?
-- Говорю, триста!
-- Долго считать надо!
-- Скажите, сколько, чтоб меньше считать пришлось...
И начинается...
Дергают серого за язык, раскрывают ему рот, берут за рога, сжимают горло, меряют кнутиком от копыт до холки, тянут за хвост, щупают под хвостом...
-- Триста, говоришь?
-- То, что слышишь...
-- А ну, поводи!
-- Можно и поводить....
Серого отвязывают от воза:
-- Гей!
-- Тихо-тихо веди! Не гони!
-- Да хоть и не смотри! Идут, как часы...
-- Такими "часами" моя бабушка к могиле шла.
-- Поговори!..
-- А сколько, ежели делом?
-- Я и говорю делом!
-- Нет, ты делом говори!
-- Говорю ж, триста!
-- А за сто восемьдесят ты их не отдашь?
-- Походи еще!
-- И похожу!
-- И походи!
-- Да ты не отворачивайся! Деньги даю...
-- Знамо дело, не черепки!
-- Хорошие деньги даю! Ты и не думай!
-- Я и не думаю.
-- Так сколько же? Двести берешь?
-- Нет! Если уж хочешь, так вот двести восемьдесят! Вот...
-- Да что ты "двести восемьдесят"... Помолись богу!..
-- Помолимся!
-- Двести берешь? (Бац!) [7].
-- Двести восемьдесят! (Бац!)
-- Берешь, говорю, двести? (Бац!)
-- Да ты делом давай! (Бац!)
-- Да ты делом и проси! (Бац!)
-- Да ты на волов посмотри! Караси, а не волы! В ярме, как дети! Конфетки! Бери за что хочешь, подлезь под них, как сестра родная! Ребенка не тронут, а ты "двести"?!
И опять тянут серого за хвост, раскрывают серому рот, сжимают горло, щупают под хвостом, берут за холку, гладят по шее.
Ходят вокруг него, осматривают...
-- Богу помолись! Двести двадцать! (Бац!)
-- Меньше семидесяти пяти не будет! (Бац!)
-- Не будет? (Бац!)
-- Не будет! (Бац!)
-- Пускай стоят!..
-- Пускай стоят!..
И отошел от серого незнакомец... Отошел и из-за четвертого или пятого воза кричит:
-- Берешь двести двадцать?
-- Нет, не беру!
-- Бери, а то за печенку тебя возьмет!
-- Пускай берет!..
И опять стоит серый возле воза, думает думу воловью, пока опять:
-- Сколько за этих телят?
-- Триста!
И т.д. и т.д.
Может быть, поедет серый домой, может быть, на другой хутор поедет или в другое село...
А может быть, попадет серый к тому "панку" с тоненькой длинной палочкой в руке, в пиджаке и с золотым кольцом на пальце, и получится тогда из серого в Тиволи "беф-строганов".
Стоит серый, жует...
* * *
И коровы стоят... Стоят те именно коровы, которые "заливают молоком"...
-- Сколько за эту "немку"?..
("Немка" серая, вымя мешочком и в помете.)
-- Шестьдесят!
-- Тьфу!
-- Собаке под хвост!
Не сошлись, значит! Коротко, но решительно... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- А за эту "мадам" сколько б вы хотели?
-- Восемьдесят!
-- Немного и хотите.
-- Так вы ж посмотрите: картина -- не корова.
-- Так-то оно так! Только иная девка, как посмотришь в лицо, так хороша, что хоть воду с лица пей, а там, поглядишь, она и твердовата!
-- Да, это уж, как знаете...
-- Да-а-а! Надо бы меньше просить!
-- Да-а-а! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Сколько за ребенка?
"Ребенок" -- черненький, кругленький, годовалый теленок с малюсенькими рожками...
-- Двадцать семь!
-- Пускай дите подрастет!
-- Пускай растет!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И молятся, и крестятся, и хлопают по рукам, и водят перед покупателем, и божатся, и доят...
Покупают -- продают... Продают -- покупают... меняют...
А кругом:
-- М-м-м-у-у!
-- Бе-е-е!
-- М-е-е! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
* * *
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Балаганы... Улица из балаганов...
Балаганы с мануфактурой, с сапогами, с квасом, с конфетами, с пряниками, с таранью, с сельдями, с ремнями, с железом.
Трепещет красной вывеской "Ларек"...
Развеваются красные флаги над маленькими вывесками:
"Остаповское единое потребительское общество".
"Поповское ЕПО".
"Федоровское ЕПО"...
Меж балаганов живой поток -- не протолкнуться...
-- На брюки, на юбки, на сорочки!..
-- А это крепкое?
-- Зубами не разорвешь.
-- А почем?
-- Тридцать пять!
-- Ну и дорого ж!
И тянут этот самый ситец и на зуб пробуют, советуются, советуются, советуются...
Тут больше платков, кофточек, безрукавок...
"Бабье" царство...
-- И вы здесь? Здравствуйте!
-- Здорово!
-- На юбку?
-- Нет, это я Федьке на сорочку...
-- Почем?
-- Тридцать пять...
-- А я вот гостинца детям...
"Гостинцы" завернуты в цветные бумажки, с хвостиками на обоих концах и так и тянут к себе, так и тянут...
-- Почем?
-- Три копейки штука...
-- Э-э-э!
-- Есть и по две на копейку! А эти по пяти на копейку...
-- А вот по двадцати! Берите эти: сладкие и хорошие!
-- Давайте! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Звенят котелки, звенят косы, дребезжат гребенки...
-- А сколько за эту гребенку?
-- И вы, кума, гребенку покупаете?
-- Покупаю!
-- Бери, тетя, вот эту гребенку!
-- Маловата она... Мне бы такую, чтоб и вошь убить и прясть...
-- Бери эту! Этой и тигра убить можно!
-- И еще чтобы гладенькая была!..
-- Эта сорок!
-- Да ну вас!
-- Бери меньшую, дешевле будет! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Возле кос старики... Позванивают, позванивают, позванивают...
Строгают одну о другую...
-- Что-то они все не такие...
-- А вам какие нужны?
И опять!
-- Дзень! Дзень! Дзень!
Полдня косу выбирают...
-- Дзень! Дзень! Дзень! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Вот яйца! Сюда яйца! Вот тут яйца!
-- Ветошь! Ветошь! Бабы, ветошь!
-- Неси курицу! Сюда курицу!
-- Квасу! Вот квас! Только в Москве и у нас!
-- Рубль поставишь -- два возьмешь!
-- Добирайте тарань! Тарань добирайте! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Дайте мылостыночку, мий батечку,
Дайте нам Христа ради!
Дайте, божой та праведной души, християни...
Хрипит орган. Визжит скрипка...
А генеральный бас профундо с тоненьким беспечным сопрано рассказывают православным: . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Птыця воздух наполняла.
Беспрестанно все летала
И крылами трепетала,
Хвалу богу воздавала... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ярмарка! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
III
-- Бе-ррр-е-ги-и-сь! Поберегись! Поберегись!
-- Н-н-но! Н-н-о!
...Щелк! Щелк!
-- Эх, арабская!..
-- Н-но! Поберегись! По-о-берегись!
-- Да не бей, не бей! Шагом ее, шагом!
-- Не дергай!
-- Пррробеги! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Лошади... Кобылицы... Стригуны... Жеребята... Ад...
Ни одного человека без кнута...
Сперва кнут, а потом человек...
Свист кнутов, щелканье, крик...
Только и слышишь:
-- И-ги-ги-ги!
-- И-и-и-и-и!..
-- Тррр! Тррр!
И щелк, щелк, щелк!
Водят, гоняют, запрягают, проезжают...
Это "Молись богу", "Крестись!" -- нервное какое-то, резкое, бешеное...
-- Говори!
-- Г-о-о-о-во-ри!
Это "говори" -- не простое слово "говори", а сумасшедший крик...
-- Говори! Го-во-о-ри!
Бешено бьют по рукам, с надрывом, широко размахиваясь, так что боишься -- вот-вот оторвется рука и покатится под колесо.
-- Го-во-ри! Да го-во-ри же! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Что ты в зубы смотришь? Ты на нее посмотри! Ты смотри, что она ест?! Хворост!.. Хворост!.. Трет зубами!.. Как камнем перетирает!..
-- Да...
-- Да что ты "дакаешь"? Что ты "дакаешь"?.. Чтоб меня черви ели, если она у меня что-нибудь, кроме соломы, ест!.. А ты "дакаешь"!..
-- Ты посмотри на нее!.. Ты смотри, как идет! Идет как?! Ты на пятки смотри! Все четыре пятки показывает!.. Вон куда смотри, а то в зубы смотришь!..
-- Ну и худа ж она!
-- Слова нет, лошадь отощала. А ты думал, сладкая у нее жизнь! Если б тебя погонять верст двадцать и потом на солому поставить, ты бы подпрыгивал?!
-- Да...
-- Да ты ее хоть на куски руби! Клади пятьдесят пудов и не дрогнет! А ты в зубы!.. Ну?!
-- А сколько ж ты хочешь?
Крестьянин держит на поводу свою белую... Она подобрала заднюю ногу, отвесила нижнюю губу и дремлет...
-- Дашь тридцать?
Это, значит, лошадь и тридцать рублей додачи...
Меняются...
Возьми "токмо"...
"Токмо" -- мена так на так...
-- Что ты мне "токмо"? Ты смотри, что ты держишь!.. Нищего держишь, и "токмо"!..
"Нищий" равнодушно махнул хвостом...
Цыган подбегает к лошади, разжимает ей челюсти, вытягивает язык...
-- Тут же во рту, господи прости, как в заднице!! А он "токмо"... Го-о-о-вори! Делом гово-о-ори же!
-- Хочешь пять?!
-- И то деньги!
И хлопают ладони, летят наземь шапки, висит в воздухе "мать", бегают лошади, щелкают кнуты, режет ухо:
-- По-о-о-берегись!!
Это на главной лошадиной аллее, где цыгане, где барышники...
Рядом стоят возы, возле возов подсыпана земля для того, чтоб лошади стояли на возвышении, -- тогда они виднее, стройнее...
Какая-нибудь "арабская" пробегает меж двух стен едко-жгучих кнутов и, подбежав обратно к возу, тяжело дышит...
Тут неопытного крестьянина так облапошат, что, приведя нового коня домой, он кричит:
-- Спасите!
И ведет его на другую ярмарку, где перед ним молятся, крестятся, пробегают с лошадью, скачут, сбрасывают с него шапку, жарят его по ладони, показывают ему зубы, ноги, холку...
Крестьянин смотрит, крестится, бьет по рукам, говорит:
-- Двадцать пять!
Ведет домой, а приведя, осмотрит и:
-- Спасите!
И ведет на третью ярмарку...
Потом уж у крестьянина ни коня, ни денег...
Всучат ему "ревуна", а с ним и смех и горе...
"Ревун" -- это лошадь с больными легкими. Когда стоит на месте, она вполне спокойна. А промчишься на ней быстро верст десять -- она начинает реветь (задыхается!), как бык.
Видная лошадь, и немного додачи дал...
"Обманул", -- думает крестьянин.
Скорее на воз и рысью домой!
Домой примчался...
-- Трррр!
А лошадь ему:
-- Б-е-е-е!
-- Ой, спасите! Тр-р-р!
-- Б-е-е-е!
-- Ой, боже мой!
-- Б-е-е-е! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Здесь не найдете обыкновенных коней...
Не кони, а:
"Лев"!
"Орел"!
"Литой"!
"Орлище"!
"Ветер"!
"Юнкер"!
Нет здесь и обыкновенных кобылиц...
"Птица"!
"Буря"!
"Скала"!
"Одна во всем мире"!
Вот вам, например, "Лев"...
-- Да это ж не конь, а "Лев"... Ты посмотри только!
Идет этот "лев": задние ноги у него циркулем, а из глаз течет какая-то слизь, и ребра сквозь кожу выпирают.
-- По-берре-гись!
"Лев" бежит, задними ногами за землю цепляясь... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вот вам "Орел"...
На ходу на заднюю, на левую:
-- Рубль двадцать! Рубль двадцать!
-- Конь действительно прихрамывает... Засекся в дороге! А лошадь хорошая! Хозяйская лошадь! Орел!
А у "Орла" этого левое бедро на четверть выше правого...
"Орел"... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вот запрягли "Птицу" проехать. "Птица" мастью под гречиху и худая-худая-худая...
Под хвостом у "Птицы" целая пропасть: так ее втянуло. Взнуздали "Птицу". Завязали "Птице" хвост у самой репицы.
Чтобы все было видно! Как идет! Как бежит!
-- Н-н-но!
Щелк!
А из пропасти у "Птицы" только -- чвирк!
-- Н-н-но! (Щелк!)
А оттуда: чвирк!
С "примочкой" бедная "Птица". "Примочка" -- это такая болезнь у лошадей, нервная, что ли: когда их стегнешь кнутом, у них непроизвольно выделяется моча.
Щелк!
Чвирк!
-- Вот так так! С фонтаном?! Н-н-о!
Бедная гречишная! А ведь и она когда-то на лугу весело ржала!
Бегают "Орлы", "Львы", "Юнкера", "Ветры", "Птицы", "Скалы", "Бури"...
Кусают их безжалостные кнуты... Они подскакивают, спотыкаются, кашляют... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Да ведь это жеребец! С ним возни много... Кабы он выхолощенный...
-- Возни много?! "Жеребец"?! А если б тебя выхолостить? Ты не туда смотри, а на грудь смотри!.. Гора!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Это конь? Мне бы жеребца!
-- "Жеребца"?! Да с ним, с чертом, возни сколько!.. Глаз с него не спускай! Ты на коня смотри! Это ж конь, а не щенок!
-- Что и говорить, конь добрый! Только отчего по нем "гречиха" пошла? Говорят, что это кровь порченая, если словно гречихой осыпало...
-- И какая там кровь!.. Кобыла была серая, а "делопроизводитель" под гречиху... Вот и гречиха... Серым он в мать, а вот теперь от отца гречиха стала проступать... От "делопроизводителя"... Вот!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Купили, Петрович, кобылу?
-- Да, купил...
-- Сколько дали?
-- Отдал свою рыжую, одиннадцать додачи, полкварты и пять пудов пшеницы будущего урожая...
...Сколько стоит кобыла, скажите уж вы!
* * *
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- По-о-берегись! По-о-берегись!
-- Н-н-о! Н-н-о!
-- Э, эй! Э, эй!
...Бегают кони, бегают цыгане, суетятся цыганята, лают под цыганскими возами собаки, щелкают кнуты, ржут кони, ржут жеребцы...
А в воздухе "бог" с "матерью" переплетаются... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ярмарка! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Солнце жжет...
Так жжет, словно оно с квасниками "в доле"...
Просто сверлит тебя лучами и льет в грудь, в живот, в голову этот бешеный жар...
И квас дуешь, и под воз лезешь, и бежишь к реке Пслу, срываешь с себя одежду, прыгаешь в воду и полощешься вместе с лошадьми, с коровами, с волами...
А от реки и к реке тянут на веревках рогатый скот, ведут на поводу лошадей:
Купать! Поить!
И отощалое, подавленное криком животное охотно бредет в воду, останавливается, жадно пьет воду и отмахивается мокрым хвостом от мух...
И от хвоста этого по Пслу брызги летят, словно от поповского кропила...
А над рекой Пслом, на площади, торг идет...
Собственно, больше крика, чем торга.
Потому что:
-- Ну, как с волами?
-- Тихо. Купца нет... Так вот сами меж собой перекидываемся... Если бы со стороны деньжища, дело бы пошло!..
-- А лошади?
-- Да и лошади... Что ж лошади?.. Цыгане и барышники калечью меняются, а хозяева повыводили -- так попробуй, укуси! Денег у крестьянина немного, время как раз перед урожаем, где ты этих денег наберешь?..
-- Нет сурьезного купца. Дело идет к осени... К зиме будут продавать, тогда и награбастаем подешевле... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Рыба идет... Мануфактура понемногу... Разные предметы хозяйства... Мелкие вещи... Шерсть идет... Смушки рвут из рук. Хватают кур из корзин... Яйца... Пряжу...
Тут и крику меньше и дела больше... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Уже солнечные лучи падают несколько наискось...
Кругом стихает...
Под возами, под арбами сидят группки, закусывают...
Летят вверх пробки из-под русской горькой.
Стоят бутылки, тряпкой заткнутые: это собственного изделия...
Это магарыч.
-- Будем?
-- Будем!
-- Пусть же ваша гнедая быстро бегает и исправно водит жеребят!
-- Дай боже!
Булькает из бутылки в рот беленькая и разливается по жилам, и покраснеет человек, осовеют у него глаза, и говорит он громче и быстрее машет руками...
Под хмельком... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вот уже и домой двинулись.
Запрягают лошадей, запрягают волов...
-- Домой...
Потянулась пестрая змея от реки Псла в степи... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Оживает "точок".
Это там, где лошади... Отвязывают от возов лошадей и выводят на дорогу между рядами возов. "Тонок"...
-- Эй, охотники менять, налетай!
-- Кому буланую?
-- Кто серого возьмет?
-- Берегись!
-- Н-н-о! Н-н-о!
-- Берегись!
-- Говори! Го-во-ри!
-- Бац! Бац! Бац!
Посреди "точка" уже "матери", "матери", "матери"... Ибо немало уже таких, что хлебнули... Намагарычились...
-- Бац! Бац! Бац!
-- По-о-о-берегись!
Агония...
Еще час, и ярмарка затихает...
"Точок" пуст... Барышники, кому поближе к дому, запрягают лошадей...
Кому далеко -- собираются ночевать...
Ведь и завтра ярмарка!
Купцы складывают товары. Вечереет...
Возле цыганских шатров поблескивают костры, готовят ужин...
Не слышно слепцов... И только орган на карусели умоляет Ваньку:
Бросай, Ванька, водку пить,
Пойдем на работу:
Будем деньги получать
Кажную субботу...
Затих орган...
Вечер...
* * *
И вот уже ночь...
Темная ночь, черная ночь, мрачная ночь...
В такую ночь цыганские шатры -- лирика, а цыгане -- поэзия..
В такую ночь печальная цыганская песня, та песня, которую поет черноокая Галя возле Яшкиного шатра, так звучит:
А-а-а-а! А-а-а!
А-а-а-а!
Тягучая, как степь, песня, и кажется, что и эта песня дышит волей... И слушаешь песню эту грустно-тягучую и забываешь, что черноокой Гале есть до смерти хочется и что ее отец, "Яшка", пьян и возле шатра Галину мать "матом кроет"...
Вот такая-то ночь...
Тогда черные цыганята, сверкающие из-под возов голыми животами и свистящие носами, кажутся потомками вольных жителей степей, а худая, истощенная цыганка, жгущая вшей на костре, кажется той, которая пламенно распевает:
Туса-туса-туса
Мы камам чи-чо!
Я люблю вас горячо...
Эх! Туса-туса-туса!..
Черная ночь... Чародейка-ночь... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
То ли ночь, то ли звезды, а может быть, пустой желудок выгнал Ваньку, молодого цыгана, из-под воза и:
-- Галя! Повеселее!
И рванулось тогда из молодой груди быстрое:
А-та-ра-ра-рай-ра!
А-та-ра-ра-рай-ра!
А-та-ра-ра-рай-ра!
А-та-ра-ра-рай-ра!
А Ванька мелкой дробью зачастил вокруг огня...
Идет, словно плывет, а огонь лижет ему голенища, а из груди его рвется:
-- Эх! Да! Пашел!
И чешет Ванька вольную цыганскую, и руки его в такт по голенищам частушечки выбивают:
-- Тра-та-та!
И соскакивают с возов взъерошенные люди, почесываются, становятся вокруг костра, хлопают в ладоши, поводят плечами, притопывают в такт ногами...
А-та-ра-ра-рай-ра!
А-та-ра-ра-рай-ра!
-- Эх, пашел!
-- Молодец, Ванька!
А Ванька плывет вокруг огня, и только ноги у него ходуном ходят, а стан, как струна...
-- Эх! Эх! Эх!
Садит Ванька каблуками... Садит с восторгом, садит с жаром, будто там, на земле, вокруг огня, горькая доля его простерлась, будто там, в траве, его бедность притаилась, его недоедание, недосыпание, лишения, истощившие молодую жену его, грязь, покрывающая его маленьких детей, кашель его больных "запалом" и "козинчатых" лошадей...
-- Эх! Эх! Эх!
Рраз! Ррраз!
Каблуками! Каблуками! По бедности, по горькой, по цыганской доле каблуками!
* * *
Погас костер...
...Тихо на площади...
...Пусто на площади...
Маячат в темноте балаганы. Сереют цыганские шатры...
Лежишь посреди площади, под головой ворох сена, а над головой огромное черное сито, в миллионах миллионов мест звездами прожженное...
...Заржала лошадь...
Щелкнул кнут...
Заматерился цыган...
Залаяла собака...
Тихо...
Спать!..
* * *
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Тррр! Стой!
Хлопаешь глазами, а солнце в самом рту у тебя своими лучами ковыряется...
-- Вставай, ребята!
И опять едут, и нокают, и гекают, и цобкают, и цобекают, и тпрукают, и божатся, и крестятся...
Второй день...
В голове колокольный звон, волочатся ноги, смыкаются глаза...
-- Домой! Скоро ли домой?
-- Скоро!
-- Го-во-ри! Го-во-ри!
-- Бац! Бац! Бац!
А в голове только:
-- Дзень! Дзень! Дзень!
* * *
-- Запрягай! Домой!
Бегут кобылицы, скачет сзади рыжий жеребенок... Домой!
Наярмарковались...
А навстречу поддувает легкий ветерок, ярмарочный шум из головы выветривает.
-- Н-о-о! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Беррегись! Раздавлю! Эх! Мать-мать-перемать!
-- Свят-свят-свят!
Глядь назад, а с горы туча пыли катится, и из тучи той во все стороны рассекает воздух:
-- Мать-мать-мать-перемать!
То катит Алеша... Намагарычился по горло. Стоит на возу на коленях, держит в одной руке вожжи, в другой -- кнут и колотит кнутовищем свою пару гнедых лошадок...
-- Н-оо! Раздавлю! Всех подавлю... В деда мать!
-- Стой, Алеша, а то и в самом деле раздавишь!
-- Берегись! Алеша едет! Алеша всех раздавит, потому Алеша, брат, -- на весь округ барышник! Алеша, брат, -- культурный барышник!.. Алеша, брат, умнее всех! А ну, найди умнее меня! Ага! Не найдешь, брат! Алеша всех окрутит! Во где окрутит! Видишь? Но-о-о! Н-о-о, лошадки! Берегись!
Лошади, "нно"! Алеша падает на возу навзничь, лошади садятся на зад, Алеша лбом ударяется в передок, лошади -- впереди, Алеша -навзничь, лошади -- назад, Алеша -- вперед...
-- Н-о-о!
Взяли у Алеши вожжи, усадили его на возу.
-- Погоняй помаленьку...
Едет "на весь округ барышник" и правой рукой в воздухе крутит.
"Всех окручу! Видишь, вот пара коней -- пропью! Хочешь? Поворачивай, все пропьем! По-в-о-ра-чивай! Пускай все знают, как Алеша гуляет! Н-о-о!
-- Сиди, Алеша, а то свяжу!
-- Н-о-о! Ты знаешь, кто я? Я, брат, не дурак! Я не дурак! Ты на коней моих посмотри! Были у тебя когда-нибудь такие кони? Н-о-о! Вот лошади! Радость, а не лошади! -- И смеется Алеша, заливается, перекидываясь на возу...
-- Стой! Тррр! Стой, говорю я тебе, потому этот гнедой больной! Он издохнет! Стой, не гони, потому лошадь больная! Хороший конь, но больной...
И плачет Алеша, и слезы ручьями текут, капают грязными каплями на синюю рубашку Алеши.
...Заснул Алеша... Упершись лбом в шкворень, стоя на коленях, спит Алеша...
Громыхает воз, бьется лбом Алеша о шкворень...
Смотришь и не знаешь, кто кого прикончит: то ли Алеша лбом железный шкворень сломает, то ли шкворень разобьет Алеше лоб...
Едет с ярмарки "культурный" барышник...
Едет, а штаны у него мокрые, и с воза ручеек течет...
-- Алеша, воз плывет! Утонешь!
-- А?! Н-о-о!..
Проснулся и вновь свалился...
Наярмарковался Алеша... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Дома...
И на другой день в голове еще:
-- По-о-берегись!
-- Го-во-ри! Го-во-ри!
-- Но-о-о!
-- Квасу! Ветошь!
-- Бац! Бац! Бац!
Ярмарка!
1925 ------
[1] _"Драбирка"_ -- боковая часть арбы.
[2] _"Беда"_ -- двухколесная повозка.
[3] _Будем здоровы!_ -- пожелание при выпивке.
[4] _Цоб_ -- окрик при управлении волами.
[5] _Лопань_ -- река в Харькове.
[6] _"Европа или "просвита"_ -- литературно-политическая дискуссия 1925-1928 гг.
[7] Обычай хлопать друг друга по рукам, когда сговариваются о цене. ______________________________________________________________________
Староста
Еще разок вспомню один момент.
На берегу Псла, далеченько от района, еще дальше от округа и ой, до чего ж далеко! -- от столицы Украинской Советской Республики пасутся на стерне гуси.
И стоит на этой стерне у подошвы копны старенький дед Матвей.
Деду Матвею семьдесят три года...
Дед Матвей немало бед на своем веку изведал, немало за свои семьдесят три года труда вытрудил...
Деду Матвею теперь ничего по хозяйству не поручают: он только гусей пасет, потому что больно уж стар дед Матвей.
Но дед Матвей никак не может примириться со своей старостью, никак не может дед Матвей равнодушно взирать на непорядки "обческие"...
Стоит дед Матвей и гусей пасет...
-- Здравствуйте, дед Матвей!
-- Здравствуйте!
-- О чем задумались?
Долго стоит дед Матвей, на посох опираясь...
И потом вдруг:
-- Эх, мне бы зараз рублишек семь...
-- А зачем вам семь рублей?
-- Зачем? _Да я б это враз до Петровского_...
-- По какой надобности?
-- Как это по какой надобности? Дохтура нету. Фершала нету... Только до Петровского! _Тот все разберет_! _Тот всему порядок даст_! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Да, товарищи...
Пятьдесят лет жизни.
Тридцать лет революционной работы.
Все это так.
И время уважительно, и работа уважительна...
Но прожить пятьдесят лет и проработать на революционной работе тридцать лет так, чтобы далеко за пределами округа, за сотни миль от столицы, над Пслом, стоя в поле среди жнивья в момент повседневной жизни, восьмидесятилетние деды Матвеи поминали вас с чувством глубочайшего к вам уважения и непреклонной в вас веры, -- так прожить -- это...
Да вы сами знаете, что это значит!
А так прожил и так проработал всеукраинский староста Григорий Иванович Петровский.
Проживите вы так!
1928 ______________________________________________________________________
Дело это весьма запутанное
Хоть и запутано оно, дело это, однако характерное...
Речь вот о чем...
В селе Недогарки, Александрийского округа, на Екатеринославщине, есть председатель сельского Совета Пятак.
Это еще не все...
Пятак прибыл в Недогарки из другого села, где у него (у Пятака) остались жена с ребенком...
И это еще не все...
Прибыл Пятак в Недогарки, а в Недогарках вдова живет...
"А у той вдовы", -- как в песне поется... У той вдовы... Вообще как у каждой вдовы...
Одним словом, а может, и не одним словом, а несколькими словами -Пятак и вдова... Вдова и Пятак...
И это еще не все!
А жена прослышала... Явилась и, как существо эмансипированное, начала бить...
Голову сельского Совета Пятака она, жена его, публично "дискредитировала" в кровь, что называется...
Потом за вдову взялась...
Потом снова за голову сельского Совета...
Потом снова за вдову...
Вообще, можно сказать, прорвала фронт, как говорится, "на стыке" и разгромила голову на голову, а вдову окружила и кричит:
-- Подожгу!
Голова гоняется за своей женой с кулаками на глазах "вверенного" населения, но жена "применяется к местности" и на другой день опять в атаку...
Так и это еще не все...
Это простенькая батальная картина, которая очень развлекает недогарчан и вселяет в них большое уважение к власти на местах...
А вот теперь начинается все!
Председатель сельсовета Пятак созывает заседание Совета, и на этом заседании протоколируется следующее:
ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА No 4
15/I 1925 г.
_Слушали:_
Разбор заявления т. Пятака
о его раздорах с женой.
_Постановили:_
Т. Пятаку дать гражданке Карлич формальную расписку о том, что он с ней не хочет и не будет жить и не иметь ее за свою жену, а, основываясь на словесном заявлении гр. Карлич о том, что она не будет делать никаких скандалов и в случае ее появления с намерением сделать какой-либо скандал арестовать и направить в райисполком на расследование.
Председатель Пятак
Секретарь Феденко
Пришлось ли сельсовету арестовать председательскую жену и направить ее в райисполком, или, возможно, она испугалась такого постановления Советской власти и прекратила бой -- неизвестно...
Но председатель Пятак этот протокол направил в высшие инстанции как документ, подтверждающий, что заседания Совета у него бывают и что на этих заседаниях решаются дела государственные...
А теперь и спрашивают нас:
-- Имеет ли право председатель ставить такие дела на рассмотрение в официальном советском учреждении?
Дело запутанное...
В инструкциях о работе сельских Советов об этом ничего не сказано.
Лично я склоняюсь к тому, что такой председатель, как Пятак, имеет право, так как есть особая категория людей, для которых закон не писан!..
Спросил я одну бабусю, каково ее мнение об этом деле. Она сказала:
-- Мало била! Такого голову надо сильнее бить!
1925
-- Му-у-у!
Думает серый вол серую думу воловью.
Думает, пока придет некто незнакомый ему, стегнет его кнутиком и к хозяину:
-- А что за эту пару индюков?
-- Прошу триста!
-- Триста, говоришь?
-- Говорю, триста!
-- Долго считать надо!
-- Скажите, сколько, чтоб меньше считать пришлось...
И начинается...
Дергают серого за язык, раскрывают ему рот, берут за рога, сжимают горло, меряют кнутиком от копыт до холки, тянут за хвост, щупают под хвостом...
-- Триста, говоришь?
-- То, что слышишь...
-- А ну, поводи!
-- Можно и поводить....
Серого отвязывают от воза:
-- Гей!
-- Тихо-тихо веди! Не гони!
-- Да хоть и не смотри! Идут, как часы...
-- Такими "часами" моя бабушка к могиле шла.
-- Поговори!..
-- А сколько, ежели делом?
-- Я и говорю делом!
-- Нет, ты делом говори!
-- Говорю ж, триста!
-- А за сто восемьдесят ты их не отдашь?
-- Походи еще!
-- И похожу!
-- И походи!
-- Да ты не отворачивайся! Деньги даю...
-- Знамо дело, не черепки!
-- Хорошие деньги даю! Ты и не думай!
-- Я и не думаю.
-- Так сколько же? Двести берешь?
-- Нет! Если уж хочешь, так вот двести восемьдесят! Вот...
-- Да что ты "двести восемьдесят"... Помолись богу!..
-- Помолимся!
-- Двести берешь? (Бац!) [7].
-- Двести восемьдесят! (Бац!)
-- Берешь, говорю, двести? (Бац!)
-- Да ты делом давай! (Бац!)
-- Да ты делом и проси! (Бац!)
-- Да ты на волов посмотри! Караси, а не волы! В ярме, как дети! Конфетки! Бери за что хочешь, подлезь под них, как сестра родная! Ребенка не тронут, а ты "двести"?!
И опять тянут серого за хвост, раскрывают серому рот, сжимают горло, щупают под хвостом, берут за холку, гладят по шее.
Ходят вокруг него, осматривают...
-- Богу помолись! Двести двадцать! (Бац!)
-- Меньше семидесяти пяти не будет! (Бац!)
-- Не будет? (Бац!)
-- Не будет! (Бац!)
-- Пускай стоят!..
-- Пускай стоят!..
И отошел от серого незнакомец... Отошел и из-за четвертого или пятого воза кричит:
-- Берешь двести двадцать?
-- Нет, не беру!
-- Бери, а то за печенку тебя возьмет!
-- Пускай берет!..
И опять стоит серый возле воза, думает думу воловью, пока опять:
-- Сколько за этих телят?
-- Триста!
И т.д. и т.д.
Может быть, поедет серый домой, может быть, на другой хутор поедет или в другое село...
А может быть, попадет серый к тому "панку" с тоненькой длинной палочкой в руке, в пиджаке и с золотым кольцом на пальце, и получится тогда из серого в Тиволи "беф-строганов".
Стоит серый, жует...
* * *
И коровы стоят... Стоят те именно коровы, которые "заливают молоком"...
-- Сколько за эту "немку"?..
("Немка" серая, вымя мешочком и в помете.)
-- Шестьдесят!
-- Тьфу!
-- Собаке под хвост!
Не сошлись, значит! Коротко, но решительно... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- А за эту "мадам" сколько б вы хотели?
-- Восемьдесят!
-- Немного и хотите.
-- Так вы ж посмотрите: картина -- не корова.
-- Так-то оно так! Только иная девка, как посмотришь в лицо, так хороша, что хоть воду с лица пей, а там, поглядишь, она и твердовата!
-- Да, это уж, как знаете...
-- Да-а-а! Надо бы меньше просить!
-- Да-а-а! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Сколько за ребенка?
"Ребенок" -- черненький, кругленький, годовалый теленок с малюсенькими рожками...
-- Двадцать семь!
-- Пускай дите подрастет!
-- Пускай растет!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И молятся, и крестятся, и хлопают по рукам, и водят перед покупателем, и божатся, и доят...
Покупают -- продают... Продают -- покупают... меняют...
А кругом:
-- М-м-м-у-у!
-- Бе-е-е!
-- М-е-е! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
* * *
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Балаганы... Улица из балаганов...
Балаганы с мануфактурой, с сапогами, с квасом, с конфетами, с пряниками, с таранью, с сельдями, с ремнями, с железом.
Трепещет красной вывеской "Ларек"...
Развеваются красные флаги над маленькими вывесками:
"Остаповское единое потребительское общество".
"Поповское ЕПО".
"Федоровское ЕПО"...
Меж балаганов живой поток -- не протолкнуться...
-- На брюки, на юбки, на сорочки!..
-- А это крепкое?
-- Зубами не разорвешь.
-- А почем?
-- Тридцать пять!
-- Ну и дорого ж!
И тянут этот самый ситец и на зуб пробуют, советуются, советуются, советуются...
Тут больше платков, кофточек, безрукавок...
"Бабье" царство...
-- И вы здесь? Здравствуйте!
-- Здорово!
-- На юбку?
-- Нет, это я Федьке на сорочку...
-- Почем?
-- Тридцать пять...
-- А я вот гостинца детям...
"Гостинцы" завернуты в цветные бумажки, с хвостиками на обоих концах и так и тянут к себе, так и тянут...
-- Почем?
-- Три копейки штука...
-- Э-э-э!
-- Есть и по две на копейку! А эти по пяти на копейку...
-- А вот по двадцати! Берите эти: сладкие и хорошие!
-- Давайте! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Звенят котелки, звенят косы, дребезжат гребенки...
-- А сколько за эту гребенку?
-- И вы, кума, гребенку покупаете?
-- Покупаю!
-- Бери, тетя, вот эту гребенку!
-- Маловата она... Мне бы такую, чтоб и вошь убить и прясть...
-- Бери эту! Этой и тигра убить можно!
-- И еще чтобы гладенькая была!..
-- Эта сорок!
-- Да ну вас!
-- Бери меньшую, дешевле будет! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Возле кос старики... Позванивают, позванивают, позванивают...
Строгают одну о другую...
-- Что-то они все не такие...
-- А вам какие нужны?
И опять!
-- Дзень! Дзень! Дзень!
Полдня косу выбирают...
-- Дзень! Дзень! Дзень! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Вот яйца! Сюда яйца! Вот тут яйца!
-- Ветошь! Ветошь! Бабы, ветошь!
-- Неси курицу! Сюда курицу!
-- Квасу! Вот квас! Только в Москве и у нас!
-- Рубль поставишь -- два возьмешь!
-- Добирайте тарань! Тарань добирайте! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Дайте мылостыночку, мий батечку,
Дайте нам Христа ради!
Дайте, божой та праведной души, християни...
Хрипит орган. Визжит скрипка...
А генеральный бас профундо с тоненьким беспечным сопрано рассказывают православным: . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Птыця воздух наполняла.
Беспрестанно все летала
И крылами трепетала,
Хвалу богу воздавала... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ярмарка! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
III
-- Бе-ррр-е-ги-и-сь! Поберегись! Поберегись!
-- Н-н-но! Н-н-о!
...Щелк! Щелк!
-- Эх, арабская!..
-- Н-но! Поберегись! По-о-берегись!
-- Да не бей, не бей! Шагом ее, шагом!
-- Не дергай!
-- Пррробеги! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Лошади... Кобылицы... Стригуны... Жеребята... Ад...
Ни одного человека без кнута...
Сперва кнут, а потом человек...
Свист кнутов, щелканье, крик...
Только и слышишь:
-- И-ги-ги-ги!
-- И-и-и-и-и!..
-- Тррр! Тррр!
И щелк, щелк, щелк!
Водят, гоняют, запрягают, проезжают...
Это "Молись богу", "Крестись!" -- нервное какое-то, резкое, бешеное...
-- Говори!
-- Г-о-о-о-во-ри!
Это "говори" -- не простое слово "говори", а сумасшедший крик...
-- Говори! Го-во-о-ри!
Бешено бьют по рукам, с надрывом, широко размахиваясь, так что боишься -- вот-вот оторвется рука и покатится под колесо.
-- Го-во-ри! Да го-во-ри же! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Что ты в зубы смотришь? Ты на нее посмотри! Ты смотри, что она ест?! Хворост!.. Хворост!.. Трет зубами!.. Как камнем перетирает!..
-- Да...
-- Да что ты "дакаешь"? Что ты "дакаешь"?.. Чтоб меня черви ели, если она у меня что-нибудь, кроме соломы, ест!.. А ты "дакаешь"!..
-- Ты посмотри на нее!.. Ты смотри, как идет! Идет как?! Ты на пятки смотри! Все четыре пятки показывает!.. Вон куда смотри, а то в зубы смотришь!..
-- Ну и худа ж она!
-- Слова нет, лошадь отощала. А ты думал, сладкая у нее жизнь! Если б тебя погонять верст двадцать и потом на солому поставить, ты бы подпрыгивал?!
-- Да...
-- Да ты ее хоть на куски руби! Клади пятьдесят пудов и не дрогнет! А ты в зубы!.. Ну?!
-- А сколько ж ты хочешь?
Крестьянин держит на поводу свою белую... Она подобрала заднюю ногу, отвесила нижнюю губу и дремлет...
-- Дашь тридцать?
Это, значит, лошадь и тридцать рублей додачи...
Меняются...
Возьми "токмо"...
"Токмо" -- мена так на так...
-- Что ты мне "токмо"? Ты смотри, что ты держишь!.. Нищего держишь, и "токмо"!..
"Нищий" равнодушно махнул хвостом...
Цыган подбегает к лошади, разжимает ей челюсти, вытягивает язык...
-- Тут же во рту, господи прости, как в заднице!! А он "токмо"... Го-о-о-вори! Делом гово-о-ори же!
-- Хочешь пять?!
-- И то деньги!
И хлопают ладони, летят наземь шапки, висит в воздухе "мать", бегают лошади, щелкают кнуты, режет ухо:
-- По-о-о-берегись!!
Это на главной лошадиной аллее, где цыгане, где барышники...
Рядом стоят возы, возле возов подсыпана земля для того, чтоб лошади стояли на возвышении, -- тогда они виднее, стройнее...
Какая-нибудь "арабская" пробегает меж двух стен едко-жгучих кнутов и, подбежав обратно к возу, тяжело дышит...
Тут неопытного крестьянина так облапошат, что, приведя нового коня домой, он кричит:
-- Спасите!
И ведет его на другую ярмарку, где перед ним молятся, крестятся, пробегают с лошадью, скачут, сбрасывают с него шапку, жарят его по ладони, показывают ему зубы, ноги, холку...
Крестьянин смотрит, крестится, бьет по рукам, говорит:
-- Двадцать пять!
Ведет домой, а приведя, осмотрит и:
-- Спасите!
И ведет на третью ярмарку...
Потом уж у крестьянина ни коня, ни денег...
Всучат ему "ревуна", а с ним и смех и горе...
"Ревун" -- это лошадь с больными легкими. Когда стоит на месте, она вполне спокойна. А промчишься на ней быстро верст десять -- она начинает реветь (задыхается!), как бык.
Видная лошадь, и немного додачи дал...
"Обманул", -- думает крестьянин.
Скорее на воз и рысью домой!
Домой примчался...
-- Трррр!
А лошадь ему:
-- Б-е-е-е!
-- Ой, спасите! Тр-р-р!
-- Б-е-е-е!
-- Ой, боже мой!
-- Б-е-е-е! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Здесь не найдете обыкновенных коней...
Не кони, а:
"Лев"!
"Орел"!
"Литой"!
"Орлище"!
"Ветер"!
"Юнкер"!
Нет здесь и обыкновенных кобылиц...
"Птица"!
"Буря"!
"Скала"!
"Одна во всем мире"!
Вот вам, например, "Лев"...
-- Да это ж не конь, а "Лев"... Ты посмотри только!
Идет этот "лев": задние ноги у него циркулем, а из глаз течет какая-то слизь, и ребра сквозь кожу выпирают.
-- По-берре-гись!
"Лев" бежит, задними ногами за землю цепляясь... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вот вам "Орел"...
На ходу на заднюю, на левую:
-- Рубль двадцать! Рубль двадцать!
-- Конь действительно прихрамывает... Засекся в дороге! А лошадь хорошая! Хозяйская лошадь! Орел!
А у "Орла" этого левое бедро на четверть выше правого...
"Орел"... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вот запрягли "Птицу" проехать. "Птица" мастью под гречиху и худая-худая-худая...
Под хвостом у "Птицы" целая пропасть: так ее втянуло. Взнуздали "Птицу". Завязали "Птице" хвост у самой репицы.
Чтобы все было видно! Как идет! Как бежит!
-- Н-н-но!
Щелк!
А из пропасти у "Птицы" только -- чвирк!
-- Н-н-но! (Щелк!)
А оттуда: чвирк!
С "примочкой" бедная "Птица". "Примочка" -- это такая болезнь у лошадей, нервная, что ли: когда их стегнешь кнутом, у них непроизвольно выделяется моча.
Щелк!
Чвирк!
-- Вот так так! С фонтаном?! Н-н-о!
Бедная гречишная! А ведь и она когда-то на лугу весело ржала!
Бегают "Орлы", "Львы", "Юнкера", "Ветры", "Птицы", "Скалы", "Бури"...
Кусают их безжалостные кнуты... Они подскакивают, спотыкаются, кашляют... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Да ведь это жеребец! С ним возни много... Кабы он выхолощенный...
-- Возни много?! "Жеребец"?! А если б тебя выхолостить? Ты не туда смотри, а на грудь смотри!.. Гора!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Это конь? Мне бы жеребца!
-- "Жеребца"?! Да с ним, с чертом, возни сколько!.. Глаз с него не спускай! Ты на коня смотри! Это ж конь, а не щенок!
-- Что и говорить, конь добрый! Только отчего по нем "гречиха" пошла? Говорят, что это кровь порченая, если словно гречихой осыпало...
-- И какая там кровь!.. Кобыла была серая, а "делопроизводитель" под гречиху... Вот и гречиха... Серым он в мать, а вот теперь от отца гречиха стала проступать... От "делопроизводителя"... Вот!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Купили, Петрович, кобылу?
-- Да, купил...
-- Сколько дали?
-- Отдал свою рыжую, одиннадцать додачи, полкварты и пять пудов пшеницы будущего урожая...
...Сколько стоит кобыла, скажите уж вы!
* * *
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- По-о-берегись! По-о-берегись!
-- Н-н-о! Н-н-о!
-- Э, эй! Э, эй!
...Бегают кони, бегают цыгане, суетятся цыганята, лают под цыганскими возами собаки, щелкают кнуты, ржут кони, ржут жеребцы...
А в воздухе "бог" с "матерью" переплетаются... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ярмарка! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Солнце жжет...
Так жжет, словно оно с квасниками "в доле"...
Просто сверлит тебя лучами и льет в грудь, в живот, в голову этот бешеный жар...
И квас дуешь, и под воз лезешь, и бежишь к реке Пслу, срываешь с себя одежду, прыгаешь в воду и полощешься вместе с лошадьми, с коровами, с волами...
А от реки и к реке тянут на веревках рогатый скот, ведут на поводу лошадей:
Купать! Поить!
И отощалое, подавленное криком животное охотно бредет в воду, останавливается, жадно пьет воду и отмахивается мокрым хвостом от мух...
И от хвоста этого по Пслу брызги летят, словно от поповского кропила...
А над рекой Пслом, на площади, торг идет...
Собственно, больше крика, чем торга.
Потому что:
-- Ну, как с волами?
-- Тихо. Купца нет... Так вот сами меж собой перекидываемся... Если бы со стороны деньжища, дело бы пошло!..
-- А лошади?
-- Да и лошади... Что ж лошади?.. Цыгане и барышники калечью меняются, а хозяева повыводили -- так попробуй, укуси! Денег у крестьянина немного, время как раз перед урожаем, где ты этих денег наберешь?..
-- Нет сурьезного купца. Дело идет к осени... К зиме будут продавать, тогда и награбастаем подешевле... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Рыба идет... Мануфактура понемногу... Разные предметы хозяйства... Мелкие вещи... Шерсть идет... Смушки рвут из рук. Хватают кур из корзин... Яйца... Пряжу...
Тут и крику меньше и дела больше... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Уже солнечные лучи падают несколько наискось...
Кругом стихает...
Под возами, под арбами сидят группки, закусывают...
Летят вверх пробки из-под русской горькой.
Стоят бутылки, тряпкой заткнутые: это собственного изделия...
Это магарыч.
-- Будем?
-- Будем!
-- Пусть же ваша гнедая быстро бегает и исправно водит жеребят!
-- Дай боже!
Булькает из бутылки в рот беленькая и разливается по жилам, и покраснеет человек, осовеют у него глаза, и говорит он громче и быстрее машет руками...
Под хмельком... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вот уже и домой двинулись.
Запрягают лошадей, запрягают волов...
-- Домой...
Потянулась пестрая змея от реки Псла в степи... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Оживает "точок".
Это там, где лошади... Отвязывают от возов лошадей и выводят на дорогу между рядами возов. "Тонок"...
-- Эй, охотники менять, налетай!
-- Кому буланую?
-- Кто серого возьмет?
-- Берегись!
-- Н-н-о! Н-н-о!
-- Берегись!
-- Говори! Го-во-ри!
-- Бац! Бац! Бац!
Посреди "точка" уже "матери", "матери", "матери"... Ибо немало уже таких, что хлебнули... Намагарычились...
-- Бац! Бац! Бац!
-- По-о-о-берегись!
Агония...
Еще час, и ярмарка затихает...
"Точок" пуст... Барышники, кому поближе к дому, запрягают лошадей...
Кому далеко -- собираются ночевать...
Ведь и завтра ярмарка!
Купцы складывают товары. Вечереет...
Возле цыганских шатров поблескивают костры, готовят ужин...
Не слышно слепцов... И только орган на карусели умоляет Ваньку:
Бросай, Ванька, водку пить,
Пойдем на работу:
Будем деньги получать
Кажную субботу...
Затих орган...
Вечер...
* * *
И вот уже ночь...
Темная ночь, черная ночь, мрачная ночь...
В такую ночь цыганские шатры -- лирика, а цыгане -- поэзия..
В такую ночь печальная цыганская песня, та песня, которую поет черноокая Галя возле Яшкиного шатра, так звучит:
А-а-а-а! А-а-а!
А-а-а-а!
Тягучая, как степь, песня, и кажется, что и эта песня дышит волей... И слушаешь песню эту грустно-тягучую и забываешь, что черноокой Гале есть до смерти хочется и что ее отец, "Яшка", пьян и возле шатра Галину мать "матом кроет"...
Вот такая-то ночь...
Тогда черные цыганята, сверкающие из-под возов голыми животами и свистящие носами, кажутся потомками вольных жителей степей, а худая, истощенная цыганка, жгущая вшей на костре, кажется той, которая пламенно распевает:
Туса-туса-туса
Мы камам чи-чо!
Я люблю вас горячо...
Эх! Туса-туса-туса!..
Черная ночь... Чародейка-ночь... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
То ли ночь, то ли звезды, а может быть, пустой желудок выгнал Ваньку, молодого цыгана, из-под воза и:
-- Галя! Повеселее!
И рванулось тогда из молодой груди быстрое:
А-та-ра-ра-рай-ра!
А-та-ра-ра-рай-ра!
А-та-ра-ра-рай-ра!
А-та-ра-ра-рай-ра!
А Ванька мелкой дробью зачастил вокруг огня...
Идет, словно плывет, а огонь лижет ему голенища, а из груди его рвется:
-- Эх! Да! Пашел!
И чешет Ванька вольную цыганскую, и руки его в такт по голенищам частушечки выбивают:
-- Тра-та-та!
И соскакивают с возов взъерошенные люди, почесываются, становятся вокруг костра, хлопают в ладоши, поводят плечами, притопывают в такт ногами...
А-та-ра-ра-рай-ра!
А-та-ра-ра-рай-ра!
-- Эх, пашел!
-- Молодец, Ванька!
А Ванька плывет вокруг огня, и только ноги у него ходуном ходят, а стан, как струна...
-- Эх! Эх! Эх!
Садит Ванька каблуками... Садит с восторгом, садит с жаром, будто там, на земле, вокруг огня, горькая доля его простерлась, будто там, в траве, его бедность притаилась, его недоедание, недосыпание, лишения, истощившие молодую жену его, грязь, покрывающая его маленьких детей, кашель его больных "запалом" и "козинчатых" лошадей...
-- Эх! Эх! Эх!
Рраз! Ррраз!
Каблуками! Каблуками! По бедности, по горькой, по цыганской доле каблуками!
* * *
Погас костер...
...Тихо на площади...
...Пусто на площади...
Маячат в темноте балаганы. Сереют цыганские шатры...
Лежишь посреди площади, под головой ворох сена, а над головой огромное черное сито, в миллионах миллионов мест звездами прожженное...
...Заржала лошадь...
Щелкнул кнут...
Заматерился цыган...
Залаяла собака...
Тихо...
Спать!..
* * *
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Тррр! Стой!
Хлопаешь глазами, а солнце в самом рту у тебя своими лучами ковыряется...
-- Вставай, ребята!
И опять едут, и нокают, и гекают, и цобкают, и цобекают, и тпрукают, и божатся, и крестятся...
Второй день...
В голове колокольный звон, волочатся ноги, смыкаются глаза...
-- Домой! Скоро ли домой?
-- Скоро!
-- Го-во-ри! Го-во-ри!
-- Бац! Бац! Бац!
А в голове только:
-- Дзень! Дзень! Дзень!
* * *
-- Запрягай! Домой!
Бегут кобылицы, скачет сзади рыжий жеребенок... Домой!
Наярмарковались...
А навстречу поддувает легкий ветерок, ярмарочный шум из головы выветривает.
-- Н-о-о! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Беррегись! Раздавлю! Эх! Мать-мать-перемать!
-- Свят-свят-свят!
Глядь назад, а с горы туча пыли катится, и из тучи той во все стороны рассекает воздух:
-- Мать-мать-мать-перемать!
То катит Алеша... Намагарычился по горло. Стоит на возу на коленях, держит в одной руке вожжи, в другой -- кнут и колотит кнутовищем свою пару гнедых лошадок...
-- Н-оо! Раздавлю! Всех подавлю... В деда мать!
-- Стой, Алеша, а то и в самом деле раздавишь!
-- Берегись! Алеша едет! Алеша всех раздавит, потому Алеша, брат, -- на весь округ барышник! Алеша, брат, -- культурный барышник!.. Алеша, брат, умнее всех! А ну, найди умнее меня! Ага! Не найдешь, брат! Алеша всех окрутит! Во где окрутит! Видишь? Но-о-о! Н-о-о, лошадки! Берегись!
Лошади, "нно"! Алеша падает на возу навзничь, лошади садятся на зад, Алеша лбом ударяется в передок, лошади -- впереди, Алеша -навзничь, лошади -- назад, Алеша -- вперед...
-- Н-о-о!
Взяли у Алеши вожжи, усадили его на возу.
-- Погоняй помаленьку...
Едет "на весь округ барышник" и правой рукой в воздухе крутит.
"Всех окручу! Видишь, вот пара коней -- пропью! Хочешь? Поворачивай, все пропьем! По-в-о-ра-чивай! Пускай все знают, как Алеша гуляет! Н-о-о!
-- Сиди, Алеша, а то свяжу!
-- Н-о-о! Ты знаешь, кто я? Я, брат, не дурак! Я не дурак! Ты на коней моих посмотри! Были у тебя когда-нибудь такие кони? Н-о-о! Вот лошади! Радость, а не лошади! -- И смеется Алеша, заливается, перекидываясь на возу...
-- Стой! Тррр! Стой, говорю я тебе, потому этот гнедой больной! Он издохнет! Стой, не гони, потому лошадь больная! Хороший конь, но больной...
И плачет Алеша, и слезы ручьями текут, капают грязными каплями на синюю рубашку Алеши.
...Заснул Алеша... Упершись лбом в шкворень, стоя на коленях, спит Алеша...
Громыхает воз, бьется лбом Алеша о шкворень...
Смотришь и не знаешь, кто кого прикончит: то ли Алеша лбом железный шкворень сломает, то ли шкворень разобьет Алеше лоб...
Едет с ярмарки "культурный" барышник...
Едет, а штаны у него мокрые, и с воза ручеек течет...
-- Алеша, воз плывет! Утонешь!
-- А?! Н-о-о!..
Проснулся и вновь свалился...
Наярмарковался Алеша... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Дома...
И на другой день в голове еще:
-- По-о-берегись!
-- Го-во-ри! Го-во-ри!
-- Но-о-о!
-- Квасу! Ветошь!
-- Бац! Бац! Бац!
Ярмарка!
1925 ------
[1] _"Драбирка"_ -- боковая часть арбы.
[2] _"Беда"_ -- двухколесная повозка.
[3] _Будем здоровы!_ -- пожелание при выпивке.
[4] _Цоб_ -- окрик при управлении волами.
[5] _Лопань_ -- река в Харькове.
[6] _"Европа или "просвита"_ -- литературно-политическая дискуссия 1925-1928 гг.
[7] Обычай хлопать друг друга по рукам, когда сговариваются о цене. ______________________________________________________________________
Староста
Еще разок вспомню один момент.
На берегу Псла, далеченько от района, еще дальше от округа и ой, до чего ж далеко! -- от столицы Украинской Советской Республики пасутся на стерне гуси.
И стоит на этой стерне у подошвы копны старенький дед Матвей.
Деду Матвею семьдесят три года...
Дед Матвей немало бед на своем веку изведал, немало за свои семьдесят три года труда вытрудил...
Деду Матвею теперь ничего по хозяйству не поручают: он только гусей пасет, потому что больно уж стар дед Матвей.
Но дед Матвей никак не может примириться со своей старостью, никак не может дед Матвей равнодушно взирать на непорядки "обческие"...
Стоит дед Матвей и гусей пасет...
-- Здравствуйте, дед Матвей!
-- Здравствуйте!
-- О чем задумались?
Долго стоит дед Матвей, на посох опираясь...
И потом вдруг:
-- Эх, мне бы зараз рублишек семь...
-- А зачем вам семь рублей?
-- Зачем? _Да я б это враз до Петровского_...
-- По какой надобности?
-- Как это по какой надобности? Дохтура нету. Фершала нету... Только до Петровского! _Тот все разберет_! _Тот всему порядок даст_! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Да, товарищи...
Пятьдесят лет жизни.
Тридцать лет революционной работы.
Все это так.
И время уважительно, и работа уважительна...
Но прожить пятьдесят лет и проработать на революционной работе тридцать лет так, чтобы далеко за пределами округа, за сотни миль от столицы, над Пслом, стоя в поле среди жнивья в момент повседневной жизни, восьмидесятилетние деды Матвеи поминали вас с чувством глубочайшего к вам уважения и непреклонной в вас веры, -- так прожить -- это...
Да вы сами знаете, что это значит!
А так прожил и так проработал всеукраинский староста Григорий Иванович Петровский.
Проживите вы так!
1928 ______________________________________________________________________
Дело это весьма запутанное
Хоть и запутано оно, дело это, однако характерное...
Речь вот о чем...
В селе Недогарки, Александрийского округа, на Екатеринославщине, есть председатель сельского Совета Пятак.
Это еще не все...
Пятак прибыл в Недогарки из другого села, где у него (у Пятака) остались жена с ребенком...
И это еще не все...
Прибыл Пятак в Недогарки, а в Недогарках вдова живет...
"А у той вдовы", -- как в песне поется... У той вдовы... Вообще как у каждой вдовы...
Одним словом, а может, и не одним словом, а несколькими словами -Пятак и вдова... Вдова и Пятак...
И это еще не все!
А жена прослышала... Явилась и, как существо эмансипированное, начала бить...
Голову сельского Совета Пятака она, жена его, публично "дискредитировала" в кровь, что называется...
Потом за вдову взялась...
Потом снова за голову сельского Совета...
Потом снова за вдову...
Вообще, можно сказать, прорвала фронт, как говорится, "на стыке" и разгромила голову на голову, а вдову окружила и кричит:
-- Подожгу!
Голова гоняется за своей женой с кулаками на глазах "вверенного" населения, но жена "применяется к местности" и на другой день опять в атаку...
Так и это еще не все...
Это простенькая батальная картина, которая очень развлекает недогарчан и вселяет в них большое уважение к власти на местах...
А вот теперь начинается все!
Председатель сельсовета Пятак созывает заседание Совета, и на этом заседании протоколируется следующее:
ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА No 4
15/I 1925 г.
_Слушали:_
Разбор заявления т. Пятака
о его раздорах с женой.
_Постановили:_
Т. Пятаку дать гражданке Карлич формальную расписку о том, что он с ней не хочет и не будет жить и не иметь ее за свою жену, а, основываясь на словесном заявлении гр. Карлич о том, что она не будет делать никаких скандалов и в случае ее появления с намерением сделать какой-либо скандал арестовать и направить в райисполком на расследование.
Председатель Пятак
Секретарь Феденко
Пришлось ли сельсовету арестовать председательскую жену и направить ее в райисполком, или, возможно, она испугалась такого постановления Советской власти и прекратила бой -- неизвестно...
Но председатель Пятак этот протокол направил в высшие инстанции как документ, подтверждающий, что заседания Совета у него бывают и что на этих заседаниях решаются дела государственные...
А теперь и спрашивают нас:
-- Имеет ли право председатель ставить такие дела на рассмотрение в официальном советском учреждении?
Дело запутанное...
В инструкциях о работе сельских Советов об этом ничего не сказано.
Лично я склоняюсь к тому, что такой председатель, как Пятак, имеет право, так как есть особая категория людей, для которых закон не писан!..
Спросил я одну бабусю, каково ее мнение об этом деле. Она сказала:
-- Мало била! Такого голову надо сильнее бить!
1925