Вишня Остап. Дед Матвей (сборник)

Вишня Остап
Дед Матвей (сборник)

   Остап ВИШНЯ
   ДЕД МАТВЕЙ
   Рассказы о прошлом, настоящем и будущем
   СОДЕРЖАНИЕ
   Земля -- Луна -- Марс. /Перевод Е. Весенина.
   Почините же, пусть вам счастье! /Перевод И. Собчука.
   Про свиней, про поросят, про колбасы... /Перевод И. Собчука.
   Как у дядьки Кондрата гусеница штаны съела... /Перевод И. Собчука.
   Первое путешествие. /Перевод Е. Весенина.
   Дед Матвей. /Перевод И. Собчука.
   Вот такая мать... /Перевод И. Собчука.
   Радио. /Перевод Е. Весенина.
   "Так мы ж народ темный". /Перевод А. и З. Островских.
   Ярмарка. /Перевод С. Радугина.
   Староста. /Перевод Т. Стах.
   Дело это весьма запутанное. /Перевод Е. Весенина. ______________________________________________________________________
   Земля -- Луна -- Марс
   Недалеко то время, когда можно
   будет побывать на Марсе,
   на Луне и т.д.
   (Из газет.)
   Мы практики...
   Мы, само собой разумеется, не против того, чтобы побывать на Луне, или на Марсе, или даже на Сатурне и на Нептуне...
   На Луну, к примеру, это не тяжело... Лететь пять дней всего. Это -- немного.
   Зарядят вас в ракету (в ракетах, говорят, туда будем ездить), выстрелят, к примеру, в понедельник, а в пятницу вы уже с Луны знакомых на Земле ручкой приветствуете:
   -- Здравствуйте! Уже тут!..
   А вот на Марс сложнее. Двести пятьдесят шесть дней на Марс надо лететь.
   Восемь с половиной месяцев... Тяжеловато малость... Это еще если у тебя в пути никакой загвоздки не случится, не зацепишься там за какое-нибудь созвездие Плеяд или Ориона... А то и целый год придется лететь, пока на Марс доковыляешь...
   Довольно долго все-таки... Хотя во время революции и приходилось из Харькова в Киев месяца четыре иногда ехать, но мы об этом уже позабыли -- это раз, а во-вторых, это тебе не восемь месяцев...
   И к тому же вы были у себя дома. На станции можно было и яичко какое за кожух выменять, а тут -- дорога неизвестная, харчи надо брать с собой... А ежели подсчитать, сколько нужно одного хлеба на двести пятьдесят шесть дней брать, и соли, и сахару, то выйдет так, что придется в одну ракету садиться самому, а за тобой десяток ракет с продуктами будут свистеть...
   Да еще, боже сохрани, посмеется кто-либо из механиков и "зарядит" продукты сильнее, чем вашу ракету, и получится так, что вы еще только к Луне подлетаете, а ракета с бубликами уже чуть ли не около Венеры... И кричать некому:
   -- Перехватите, товарищи!..
   Да что тут говорить: на первых порах немало будет всяких неудобств...
   Потом оно, конечно, наладится...
   Когда по дороге на Луну, на Венеру и на другие планеты помельче будут продуктовые ларьки, тогда не так страшно...
   Долетел, разрядился из ракеты, забежал, перекусил и заряжайся дальше...
   А пока все с собой придется брать.
   Наши практические предложения по этому поводу такие.
   Прежде чем совершать рейсы в межпланетном просторе и на всякие планеты, следует по пути:
   1) Открыть продуктовые ларьки.
   2) Открыть столовые общественного питания, при одном только условии, что там быстренько будут подавать есть, а то ракета -- не лошадь и не трамвай.
   3) Не мешало бы к Луне и пивной бар прикрепить.
   4) На Венере (к ней сто двенадцать дней ехать) больницу с родильным отделением открыть, а то в дороге всякое может быть...
   С первой партией высадить на Марсе социально опасный элемент. Оно хоть и пишется, что марсиане народ культурный, да кто их знает -никто ведь их не видел... Это же только догадки... Прилетишь, возможно, вылезешь, а земляки с Марса подскочат, мигом тебя на палочку и шашлык из тебя и зажарят.
   Доказывай тогда, что ты с добрыми намерениями.
   1924 ______________________________________________________________________
   Почините же, пусть вам счастье!
   Ой и дорога! Ну и шлях! И побей же тебя лихая година! На Загибайловку и не тыкайся!
   -- А куда поедем?
   -- Видно, придется на Трясучку...
   Хоть и двадцать верст круг дадим, зато доедем...
   А на Загибайловку и не думай...
   -- Двигаем, значит, на Трясучку...
   Думал за день управиться, а придется, вероятно, с неделю...
   Вот такой разговор в каждом селе на "крестопоклонной" неделе у каждой калитки услышите...
   Потом чешется потылица, крутится цигарка, зажигается и сплевывается:
   -- Эх и дорога! И-и-и, до чего же клятая! И что ты в белом свете поделаешь?! Ну, никак ты того, волчьего овражка не перепрыгнешь...
   -- Так-то так... То овражек!.. То такой овражек, что если размоет, нет тебе никакого спасения... Когда-то я как вляпался, так дергал-дергал, дергался-дергался, а потом за ножик, да по гужам -р-р-раз! А сам на кобыленку: "Но!" И то насилу выдряпался... Оглянулся. "Прощай, -- говорю, -- мой воз!" Добрячий воз был...
   -- Да, действительно... То овражек!..
   -- Здравствуйте! О чем гомоните?
   -- Да все про дорогу! Про волчий овражек!
   -- Про овражек, говорите? Действительно, овражек! Пропала и у меня пара колес... То овражек!
   -- Придется, брат, как я думаю, круг давать. Далеконько, что говорить, но ведь овражек...
   -- Да, видно, так. Ничего уж не поделаешь. Выходит -- придется.
   -- А тут вот уж как некогда... Неделю извел на этот овражек, -- а мне бороны чинить! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   И так ежегодно!
   А оно и дела-то всего, что починить тот шлях требуется.
   1924 ______________________________________________________________________
   Про свиней, про поросят, про колбасы,
   про потроха и про разные очень вкусные вещи
   1. _Что такое есть свинья_
   Свиньей называется такой человек... (Стойте-стойте! Не туда заехал... Вот так всегда, едва про свинью начнешь, так кого-то из знакомых и вспомнишь...)
   Свиньей называется такое животное, которое имеет четыре ноги, одно рыло, один винтиком хвост, пару ушей, любит, когда ей кричат: "Паць-паць-паць-пацю-у-у". Очень не любит, когда на нее гаркнут: "Чу-чу, чтоб ты подохла!"
   Вот это есть свинья.
   Свинья хрюкает, чем отличается от собак, так как собака гавкает... Кроме того, между свиньей и собакой есть еще одна большая разница. Собаку обычно зовут или Лапко, или Рябко, или Бровко, а свиней никогда так не зовут. Свиней зовут Чушка, или Рябая, или Белая...
   Раньше к свиньям относились невежливо, насмехались над ними. Что, мол, с нее спросишь, если она свинья? Свинья -- и квит...
   А потом, как пригляделись, как взвесили, как подсчитали -- мамочка ты моя! Не свинья, а банк. Настоящий тебе банк или кооперативное кредитное товарищество, куда можно вкладывать все, что у тебя есть лишнее, а оно тебе растет, а тебе с него проценты прут.
   2. _Почему свинья в барыни попала,
   а барыня в свиньи_
   Почему?
   Ну, где же вы такую барыню найдете, чтобы ты ее так кормил, а она тебе во-о-от такую корысть давала?
   Попробуйте найти такую барыню, чтобы она вам за 10 лет вместе со своим барином дала 40000000 (сорок миллионов) поросят!
   Найдете?
   Да никогда в жизни!
   Хотя оно, положим, паны, когда еще имели экономии, тоже плодились очень здорово, но какая из этого корысть была?
   Только и было, что паненята из централок воробьев по селу стреляли и народ православный пугали... Или, допустим, разве из того пана смальца натопишь?
   Вот то-то и оно!
   А добрая свинья да красивый русый молодцеватый хряк, как хорошо подсчитал один профессор, за 10 лет могут дать приплода 40 000 000 свиней.
   Вот и сравните их с паном и с барыней. И выйдет, что свинья -барыня, а барыня -- "свинья". Что хряк -- барин, а барин -- "хряк".
   Разумеется, что барыня -- "свинья" в прежнем понимании, если так на свинью смотреть, как когда-то на нее смотрели.
   Если же взять прибыль от настоящей свиньи, то далеко до нее барыне.
   От панов отделались -- заводите вместо них свиней. Свинья на землю не позарится, четвериками ездить не будет, работать на нее нужно значительно меньше, чем на пана, а корысти от одной свиньи куда больше, чем от всех панов на белом свете.
   3. _За что же эту свинью хвалят_
   А как же ее не хвалить?
   Допустим, купили вы свинью. Не свинью, а поросенка. Замешали ей мешанки там или чего другого, раз несколько вынесли, глядь -- уже подсвинок.
   Не успели вы того подсвинка в саж засадить, вот уже и покрова, вот заговены на филипповку, не успели оглянуться, и три недели филипповки промелькнули, а ваш "подсвинок" уже в клетке не умещается.
   А перед рождеством вы уже всем семейством на "подсвинке" сидите, "давите", "смалите", скребете и начиняете...
   Жена бегает, будто именинница, а Васько орет:
   -- Тату, мне хвост!
   Килинка визжит:
   -- Мне уши!
   Кум бутылкой из-за тына помахивает:
   -- С колбасами, Кондратович!
   А вы прямо будто князь: ни подхода к вам, ни приступа.
   Ведь все ж таки: липовый -- бочонок сала -- пудов этак на пять (куму вы говорите: "Да может там с полпуда и содрал! Паршивый поросенок такой, зачучвиренный". Обязательно так скажите, а то одалживать будет, лихая година), колбасы четыре жаровни, потроха, полная макитра внутреннего "сдеру", четыре окорока, ножки, голова, почеревина... Так ничего тебе не пропало зря... 85 процентов живого веса свиньи идут на пользу. Только 15 процентов (кости) и выбрасываются... Да и то уже после того, как холодца мисок восемь стоит в погребе, первого дня дожидается.
   Вот что значит ваш "подсвинок".
   Да как же ее не любить, если ни конь, ни корова, ни овца, ни коза никогда не дадут вам того, что дает свинья?!
   4. _Вот чего только не забывайте_
   Не забывайте того, что наивыгоднейшие свиньи не простые, а породистые свиньи...
   Простые свиньи -- "необразованные" свиньи... Корми его, пичкай его, а оно худое и худое.
   Если же добрую породистую кормить, то так сатану разнесет, что лежит, будто арба.
   Заводите, значит, породистых свиней.
   Есть еще одна порода свиней... Это так называемые "свиньи собачьи".
   Вы их не разводите, но если вам кто-то скажет, что держать свиней не выгодно, так вы ему тогда смело и загните:
   -- Иди ты к свиньям собачьим!
   Вот для чего такие свиньи.
   1924 ______________________________________________________________________
   Как у дядьки Кондрата
   гусеница штаны съела...
   (Чистёхонькая правда)
   Расскажу -- так не поверите...
   Как-то взял Кондрат в кооперативе три с половиной аршина черкасина.
   Не черкасин, а прямо тебе "всех скорбящих радость".
   Палажка как увидела -- так и припала:
   -- Тату, это мне на корсетку!
   -- Не будет, Палажка, дела! Штаны мне будут! Черкасин добрый, сошьют, чтоб на спаса было-таки в чем и в храм выйти... И отстань, не приставай, потому что хватит мне в домотканых красоваться... Это такие штаны, что еще и тебя будет в чем замуж выдать... Годы идут, в этих штанах меня и похороните...
   И понес к портному.
   -- Ось! Смотри, Пилип, крои по совести, потому -- черкасин...
   -- Так то уже нас не учите, -- говорит Пилип. -- Вам как? В галифе попустить, или в шагу?
   -- Попускай в шагу, чтобы не терло... Пуд дам, да, может, еще если накапает, то и чарка какая перепадет.
   Одним словом, сшились штаны. На роговой пуговице, сборка в сборку.
   Надел Кондрат, полюбовался, присел, поднял правую ногу, поднял левую -- ни за что не задевает.
   "Свобода" всюду, как после революции.
   -- На, старая, спрячь в сундук... На спаса надену... А ты, Палазя, не огорчайся... В саду уродит, продадим яблоки -- будет тебе корсетка... Прячь, старая, прячь, и тебе кубовая юбка будет... Уродит -- и будет... Полдесятины сада -- хватит и на корсетку и на юбку. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   А гнездышки на яблонях в саду -- прямо в глазах рябит, на каждой веточке...
   -- Поснимать бы их, что ли, старик?
   -- Пусть! Хай немного потеплеет... Там после крещения еще немного святой воды осталось... Покропим, оно и не возьмет... Болтает черт знает что!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Потеплело... Сбрызнули освященной водой...
   Гусеница от "святой" воды заворошилась да как чесанула... Сначала ела листья, а то уже за веточки взялась...
   Стоят не яблони, а кострица... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Уродило... Не яблоки, а сплошные "дули"...
   -- Так ты что же, старая собака, себе думаешь? В новых штанах прохаживаться? А я тебе "гимназией" в святой церкви буду светить?
   -- Ишь вы какие! Себе так черкасиновые штаны сшили, а у меня из кофточки локти вылезают. А Петро вчера сказал, чтобы я себе "вот это" чем-нибудь прикрыла, а то сквозь кофту повыскакивают. Не могли в домотканых походить? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   -- На! Забирайте мои черкасиновые! Берите! Нате и домотканые! Пейте мою кровь! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   И стоял Кондрат в саду без штанов. Смотрел на яблони и головой качал:
   -- И что бы было пообирать!
   1924 ______________________________________________________________________
   Первое путешествие
   Не совсем хорошо уже помню, куда именно предполагалось путешествовать: в Америку к индейцам или в Африку за слоновыми клыками и за шкурами леопардов и львов, но путешествовать решено было обязательно...
   Очевидно, сначала нужно было посетить остров Робинзона, пожать руки правнукам Пятницы, после высадиться из лодки на африканском берегу, настрелять слонов, бегемотов, львов, леопардов и тигров, подразнить палкой крокодила, фыркнуть на боа-констриктора -- и только тогда со слоновыми клыками и со звериными шкурами прокатиться на лодке через Атлантический океан к Америке, посетить хижину дяди Тома и посмотреть, как Ястребиный Коготь сдирает с бледнолицых скальпы.
   Из Майн-Рида и Фенимора Купера перечитали мы абсолютно все, что было в волостной библиотеке и в окрестных школах; случалось иногда выкрасть или попросить через горничных книжку и у барина.
   Собрались мы в Африку и в Америку сначала втроем: я, Панько Верба и Омелько Канда.
   А когда встал вопрос, с кого Ястребиный Коготь будет сдирать скальп, -- решили взять Сашка Кендюха, неуклюжего и неповоротливого маменькиного сыночка. Никто из нас его не любил, так как в школу он не приходил, а приезжал с хутора. На переменке он всегда вытаскивал из мешка колбасу или жареного цыпленка, тогда как мы завтракали хлебом с огурцом или луком.
   -- Возьмем Сашка! Как дойдет до скальпа, мы вытолкнем его, пускай с него сдирают, у него голова здоровая и волос жесткий.
   Сашко согласился. О скальпе мы ему, понятно, не говорили.
   Сашко был полезен еще и тем, что имел возможность набрать на дорогу сала, хлеба, яблок и даже денег. Он нам признался, что знает, где бабушка прячет кошелек, а у бабушки было не меньше пяти рублей!
   Пять рублей! Черт знает куда можно было заехать на пять рублей, да еще с салом, хлебом и яблоками.
   Не только в Африку, но и за Африку, и даже туда, где Суматра, Ява, Борнео, Целебес, Сандвичевы, Курильские, Кольский, Канин, Апеннинский, как в географии мы учили...
   Карты в школе не было, поэтому как скажет, бывало, учитель:
   -- Начинай сверху!
   И начнешь:
   -- Кольский, Канин, Скандинавский, Ютландский, Пиренейский, Апеннинский, Балканский, Таврический, или Крымский.
   Полуострова в Европе.
   То же самое с островами:
   -- Корсика, Сицилия, Сардиния!
   -- Ну, дальше, -- нажимает учитель.
   -- Суматра, Ява, Борнео, Целебес.
   -- Дальше!
   -- Крит! И тот... как его там... Берингов пролив и тот... Грин... Грин... Гринляска!
   -- В угол!
   Так что географию мы знали...
   Лодку мы наметили украсть у деда Пидсотка на озере, -- дед Пидсоток там сети ставил, карасей ловил, -- ночью перетащить к речке (речка звалась Ташань), поплыть по Ташани до Ворсклы, по Ворскле до Днепра, по Днепру в Черное море, -- ну, а морем путь уже прямой, как на ладони, в Дарданеллы, Босфор, из Босфора немного вправо, в Бабэльмандебский пролив, а оттуда уже до Африки "как до соломы".
   Сашко Кендюх натаскал булок, сала, яблок, спичек, соли... Все это мы припрятали в глинище за кладбищем.
   Был конец мая.
   Однажды темной ночью, когда дед Пидсоток расставил на озере сети, мы тайком перетащили его лодку с озера на речку.
   Той же ночью, задолго до рассвета, мы должны были дать стрекача, но Сашко Кендюх никак не мог добраться до бабушкиного кошелька: бабушке в ту ночь не спалось, она все кряхтела и кряхтела и задремала только под утро.
   Пока Сашко следил за бабушкой, мы с Паньком и Омельком перенесли из глинища в лодку продукты и кое-какую одежду.
   Уже светало, когда прибежал, запыхавшись, Сашко.
   -- Шесть рублей! -- выпалил он.
   -- Ого! -- крикнули мы и давай скорей укладываться. Не скажу, почему в тот день нечистая сила сорвала деда Пидсотка ни свет ни заря, -- кажется, базарный день в местечке был, и дед решил пораньше очистить сети, чтобы первым со свежей рыбой на базар явиться,
   Подошел дед к озеру, нет лодки...
   Дед юрк туда-сюда, а от озера через луга к речке по траве след, где мы лодку тащили (вот какие мы были мудрые, как следы замели!), дед по следу к речке, и только мы хотели оттолкнуться, как Пидсоток:
   -- Куда это вы, висельники, а?
   Ну, мы из лодки, как лягушки, -- прямо в воду! Воды в речке было по пояс... Я успел ухватить булку. Бабушкины шесть рублей были зашиты у Панька в поясе... Мы бегом лугами до Ясеневого... Это такой лесок за селом с глубокой балкой посредине. Засели в балке, в густом орешнике, сидим, сопим.
   -- Что дальше делать?
   А чертов дед Пидсоток поднял шум на все село:
   -- Ишь, сукины сыны! Острожники, изуверы, башибузуки! -- Разошелся дед, чуть ли не все село собрал. -- Чьи?
   Дед всех узнал и всех выдал...
   Матери наши каждая по-своему:
   -- Ой, боже мой!
   И каждая начала искать что-нибудь длинное и увесистое...
   -- Где же они? Дайте мне моего! -- Каждая мать ударила руками о полы.
   -- Подались в Ясеневое! -- пыхнул трубкой дед. -- Нет, вы смотрите, люди добрые, лодку украли! Как бы я тогда сети ставил?! А? Вот разбойники! Поймаю -- изничтожу!
   -- Куда ж это они собрались? -- плача, спросила моя мать.
   -- Куда бы ни собрались, а конец один -- острог! -- махнул рукой дед Пидсоток.
   Матери опять:
   -- Царица небесная! Ой, дайте мне моего!
   Дед Пидсоток выбросил из лодки на траву одежду и все наши запасы.
   -- Забирай, чье оно тут есть! Да помогите лодку к озеру перетащить! Ишь, хлюсты, сколько травы истоптали! Беритесь! Ревете тут! Смотреть за лоботрясами нужно лучше, чтобы не хныкать потом! Матери!
   Взялись наши матери за лодку и вместе с дедом перетащили ее к озеру...
   Двое суток сидели мы в Ясеневом, в балке... А потом вечером пошли домой.
   Мать очень плакала, а отец поучал, как из дому удирать в путешествие...
   Фантазия, помнится, зародилась у меня в голове, а отец выбивал ее совсем из другого места. Вожжами...
   Панько и Омелько тоже садились на скамейку потихоньку, осторожненько и при этом морщились-морщились.
   Через неделю наведался из хутора Сашко Кендюх.
   -- Ну как? -- спросили мы его.
   -- Два кнута на мне отец изломал! Очень сердился! -- рассказал Сашко.
   -- А бабушкины деньги? Шесть рублей?
   Панько отдал деньги Сашку, еще когда мы в Ясеновом сидели.
   -- Подбросил бабушке там, где она кошелек прячет. Бабушка думает, что она вытряхнула его, когда в субботу деньги на свечку брала...
   Так закончилось наше путешествие в Африку за львами и в Америку, где мы собирались посмотреть, как сдирают индейцы скальпы с бледнолицых.
   Давным-давно это было...
   Было это чуть ли не в то лето, когда короновался на царство последний российский император и когда староста гонял всех в церковь, чтобы вымаливали "многая лета" царю.
   Не очень горячо, видать, молились тогда за царя и императора, ибо лета ему вышли не такие уж долгие, а главное -- последние для него и для всей его династии.
   1926 ______________________________________________________________________
   Дед Матвей
   Во-о-он там, у пшеничных копен, дед Матвей гусей пасет...
   -- Здоровы были, дед Матвей!
   -- Здравствуйте!
   -- Как живете?
   -- Ничего себе!
   Только дед Матвей "ничего себе" не скажет, а говорит дед Матвей о том, как живет он, по-своему...
   Очень уж "круто" говорит дед Матвей... Вообще дед Матвей говорит чрезвычайно "кудряво", и после каждого выражения, после любого слова дед Матвей "загибает" и "загибает" так, как никто вокруг "загнуть" не способен...
   Великий дед в этом деле архитектор: у него столько этажей, с такими карнизами, с такими узорами, что не разговор у деда Матвея, а кружево, "богом", "душой", "Христом-богом" и "матерью" вышитое...
   Еще с детства как начал панов честить, так до сих пор...
   Пусть и панов давно нет, но не отвыкать же деду Матвею в 73 года!..
   -- Вот как вышвырнул меня батько под плетень еще вот таким, я встал да как пошел, как пошел!.. А было мне тогда... Был, как говорят, не подросток, не парубок... И такого я на своем веку насмотрелся и наслушался... И ничего, не свалили. Живой. И жить буду еще, так как наша теперь взяла... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Дедова теперь взяла...
   Стоит дед Матвей среди поля, а справа у него Псел, а перед ним луг... И луг, и поле, и Псел, и все вокруг теперь "наша взяла".
   Стоит дед Матвей, на дрючок опирается... Невысокий дед Матвей, в белой жилетке, в белых полотняных штанах, в черном картузе, на брови надвинутом, и смотрит дед Матвей на все четыре стороны своими уже незоркими глазами... И ноги у деда Матвея уже немножко колесом, и хлопают деда Матвея по икрам короткие голенища. Дед Матвей в сапогах, так как:
   -- Э! Колется! Стерня колется!
   А сколько эти подслеповатые дедовы глаза поперевидели за 73 года, сколько эти дедовы немножко колесом ноги повыходили, сколько эти дедовы потрескавшиеся руки перетаскали, а сколько эта спина у деда Матвея повынесла!..
   Может быть, поэтому очи его теперь слезой омываются, так как:
   -- Не вижу уже теперь, трясця его матери, как когда-то видел! Левое слезой берется и закисает!.. Говорят, розовым цветом промывать. Промывал -- не берет... Мне бы вот крашанку [1], я бы в пять секунд вылечился... Из крашанки такое лекарство знаю, что намажу -- и все... И прошло...
   Может быть, поэтому и ноги у деда Матвея немножечко колесом, так как:
   -- Не побегу уже теперь, как когда-то бегал. Гусыню" бывает, -издохла бы она, -- не догоню!.. Вот так...
   И руки уже у деда Матвея не так косу тащат, и спина у деда Матвея уже не так ловко сгибается и выпрямляется...
   Только дух у деда Матвея, как и прежде:
   -- Да не покорюсь, ей-богу, не покорюсь... А как увижу неправду, смотри мне, для неправды у меня вот этот дрючок выстроган... Так и порешу!.. Враз!..
   * * *
   И поработал же я, если бы ты знал. Ей же богу, не меньше чем вон ту гору труда вытрудил... Как пошел это из-под плетня на Таврию, к пану овец пасти... Хвайн -- пан назывался...
   -- Какой Хвайн, дед Матвей? Может, Фальц-Фейн?
   -- Ну да, Одивард Иванович... Два их было: один Одивард Иванович, а второй Илья Иванович... Полей у них, полей да степей!.. Станешь -не видать тебе ни конца ни края... Скота того, скота, а овец -тьма-тьмущая!.. Четыре года по тем степям гонял... Потом на Черноморье подался... К казакам... Косарем там был...
   Даст, бывало, хозяин стакан горилки:
   -- Катай, Матвей!
   Да возьмешь косу -- как пойдешь, как пойдешь вдоль, а хозяин стоит и только рукой махнет, где поворачивать... Тогда вольные степи были -сколько кто закосил, то и твое... Только никто за мной угнаться не мог... Сколько же я этой травы степной положил! И все вот этими руками... Да и домой вернулся... Тридцать три года в экономии у пана Корецкого протолкался...
   -- Тридцать три года?
   -- Тридцать три года, как одну копейку... И на отработку и на срок... И зимой и летом... И в дождь и в снег. А пан бешеный. Выйдет в поле и матюгами, матюгами... Ну и матерился же, сукин сын! Бывало, материт, материт, а я молчу. А потом я ему:
   -- Кончили, барин?
   -- Кончил.
   -- Так теперь я начну.
   И к нему:
   -- До каких же пор ты, раз... издеваться будешь?
   Да как возьмусь, как возьмусь!.. Он матюгами, а я еще крепче. Тогда он как загремит:
   -- В тюрьме сгною сукиного сына!
   -- Тюрьма, -- отвечаю, -- наша! Для нас тюрьма! Что пугаешь! Да приду же я когда-нибудь из тюрьмы, век там вековать не буду! А ты куда денешься? Изожгу! На пепел изожгу!
   Тогда он на коня, и ходу...
   Четверо нас таких было... Один из Федоровки, один из Песков, один из Броварок, а я из Маниловки... И никому мы не спускали.
   Говорил тогда пан:
   -- Из каждой слободы по сукиному сыну!
   Но боялся меня пан! Ей-богу, боялся!
   Довелось и в тюрьме сидеть... Приказчика едва не убил!.. Эх, и бил же!
   -- За что?
   -- За неправду бил... На отработку снопы возил. Тяжкая была отработка. Даст пан десятину, а ты ему за одну эту десятину три десятины выкоси, свяжи, свози и сложи. А баба моя тогда вот этой дочкой тяжелая ходила... А снопы, как гири... А скирды под облака... Я на скирде, а баба снопы с арбы кидает... Побросай снопы, если она вот-вот рассыплется!.. А он, приказчик, значит, ходит, гадина, и все ему не так, все ему не так!.. Забрался на скирду и давай то, что я сложил, разбрасывать... Столкнул я его со скирды и сам за ним. Да как насел -- бил, пока хотелось. Судили меня -- выкрутился... Нашли, что приказчик неправильно поступил... Не смирялся я! Никогда не смирялся!.. Меня уже тогда называли... Как же это оно?.. Ливоруционером меня называли... Я и тогда этого ждал. Я знал, что оно будет... Вот это будет, что теперь пришло... Революция... А уже как пришло... Ни единого раза в сборне [2] не пропустил... Да все думаю: "А что бы пан сказал, если бы был живой..." Пропал пан еще до революции. Помер... Вот хожу на сборню, слушаю. Нет панов. Нет даже посмотреть. А я тридцать три лета и тридцать три зимы подряд вот этими руками пану за шкуру сало закладывал. Вот как было. А теперь наша взяла... Хожу это и радуюсь... Вдруг говорят: "Гетман"... Вдруг: "Немцы". И к нам заявились... Бьют. Неужели, думаю, пропало все?.. Пришли немцы, собрали нас на площади, а сами вокруг... Что же, думаю, будет?.. С ними и наши каратели... Уже кое-кого били... Стоим мы... А я к ним:
   -- А позвольте, -- говорю, -- спросить, как вас атитуловать?
   Заметил я, как один у них спросил:
   -- Куда вы, товарищи, едете?