Страница:
Я при жизни был рослым и стройным,
Не боялся ни слова, ни пули
И в привычные рамки не лез, -
Но с тех пор, как считаюсь покойным,
Охромили меня и согнули,
К пьедесталу прибив "Ахиллес".
Не стряхнуть мне гранитного мяса
И не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту,
И железные ребра каркаса
Мертво схвачены слоем цемента, -
Только судороги по хребту.
Я хвалился косою саженью -
Нате смерьте! -
Я не знал, что подвергнусь суженью
После смерти, -
Но в обычные рамки я всажен -
На спор вбили,
А косую неровную сажень -
Распрямили.
И с меня, когда взял я да умер,
Живо маску посмертную сняли
Расторопные члены семьи, -
И не знаю, кто их надоумил, -
Только с гипса вчистую стесали
Азиатские скулы мои.
Мне такое не мнилось, не снилось,
И считал я, что мне не грозило
Оказаться всех мертвых мертвей, -
Но поверхность на слепке лоснилась,
И могильною скукой сквозило
Из беззубой улыбки моей.
Я при жизни не клал тем, кто хищный,
В пасти палец,
Подходившие с меркой обычной -
Опасались, -
Но по снятии маски посмертной -
Тут же в ванной -
Гробовщик подошел ко мне с меркой
Деревянной...
А потом, по прошествии года, -
Как венец моего исправленья -
Крепко сбитый литой монумент
При огромном скопленье народа
Открывали под бодрое пенье, -
Под мое - с намагниченных лент.
Тишина надо мной раскололась -
Из динамиков хлынули звуки,
С крыш ударил направленный свет, -
Мой отчаяньем сорванный голос
Современные средства науки
Превратили в приятный фальцет.
Я немел, в покрывало упрятан, -
Все там будем! -
Я орал в то же время кастратом
В уши людям.
Саван сдернули - как я обужен, -
Нате смерьте! -
Неужели такой я вам нужен
После смерти?!
Командора шаги злы и гулки.
Я решил: как во времени оном -
Не пройтись ли, по плитам звеня? -
И шарахнулись толпы в проулки,
Когда вырвал я ногу со стоном
И осыпались камни с меня.
Накренился я - гол, безобразен, -
Но и падая - вылез из кожи,
Дотянулся железной клюкой, -
И, когда уже грохнулся наземь,
Из разодранных рупоров все же
Прохрипел я похоже: "Живой!"
И паденье меня и согнуло,
И сломало,
Но торчат мои острые скулы
Из металла!
Не сумел я, как было угодно -
Шито-крыто.
Я, напротив, - ушел всенародно
Из гранита.
1973
Как по Волге-матушке, по реке-кормилице -
Все суда с товарами, струги да ладьи, -
И не надорвалася, и не притомилася:
Ноша не тяжелая - корабли свои.
Вниз по Волге плавая,
Прохожу пороги я
И гляжу на правые
Берега пологие:
Там камыш шевелится,
Поперек ломается, -
Справа - берег стелется,
Слева - поднимается.
Волга песни слышала хлеще, чем "Дубинушка", -
Вся вода исхлестана пулями врагов, -
И плыла по Матушке наша кровь-кровинушка,
Стыла бурой пеною возле берегов.
Долго в воды пресные
Лили слезы строгие
Берега отвесные,
Берега пологие -
Плакали, измызганы
Острыми подковами,
Но теперь зализаны
Эти раны волнами.
Что-то с вами сделалось, города старинные,
В коих - стены древние, на холмах кремли, -
Словно пробудилися молодцы былинные
И - числом несметные - встали из земли.
Лапами грабастая,
Корабли стараются -
Тянут баржи с Каспия,
Тянут - надрываются,
Тянут - не оглянутся, -
И на версты многие
За крутыми тянутся
Берега пологие.
1973
"Мест не хватит, уж больно вы ловки!
Ну откуда такие взялись?
Что вы прете?" - "Да мы по путевке".
"По путевке? Пожалуйста, плиз!
Вы ж не туристы и не иностранцы,
Вам не проникнуть на наш пароход.
Что у вас?" - "Песни и новые танцы.
Этим товарам нельзя залежаться -
Столько людей с нетерпеньем их ждет!"
"Ну куда вы спешите? Ей-богу,
Словно зельем каким опились!"
"Мне местечко заказывал Гоголь..."
"Сам Максимыч? Пожалуйста, плиз!
Вы ж не туристы и не иностранцы,
Вам не проникнуть на наш пароход.
Что у вас?" - "Песни и новые танцы.
Этим товарам нельзя залежаться -
Столько людей с нетерпеньем их ждет!"
Мест не будет, броня остается:
Ожидается важный турист".
"Для рабочего класса найдется?"
"Это точно! Пожалуйста, плиз!
Вы ж не туристы и не иностранцы,
Вам не проникнуть на наш пароход.
Что у вас?" - "Песни и новые танцы.
Этим товарам нельзя залежаться -
Столько людей с нетерпеньем их ждет!"
"Нет названья для вашей прослойки,
Зря вы, барышни, здесь собрались".
"Для крестьянства остались две койки?"
"Есть крестьянство! Пожалуйста, плиз!
Вы ж не туристы и не иностранцы,
Вам не проникнуть на наш пароход.
Что у вас?" - "Песни и новые танцы.
Этим товарам нельзя залежаться -
Столько людей с нетерпеньем их ждет!"
Это шутке подобно - без шуток
Песни, танцы в пути задержать!
Без еды проживешь сорок суток,
А без музыки - вряд ли и пять.
Вы ж не туристы и не иностранцы,
Вам не проникнуть на наш пароход.
Что у вас?" - "Песни и новые танцы.
Этим товарам нельзя залежаться -
Столько людей с нетерпеньем их ждет!"
"Вот народ упрямый - все с нахрапу!
Ладно, лезьте прямо вверх по трапу.
С вами будет веселее путь -
И
Лучше с музыкой тонуть.
1973
Я на виду - и действием и взглядом,
Я выдаю присутствие свое.
Нат Пинкертон и Шерлок Холмс - старье!
Спокойно спите, люди: Гусев - рядом.
Мой метод прост - сажусь на хвост и не слезаю.
Преступник - это на здоровом теле прыщик,
И я мерзавцу о себе напоминаю:
Я - здесь, я - вот он, на то я - сыщик!
Волнуются преступнички,
Что сыщик не безлик,
И оставляют, субчики,
Следочки а приступочке,
Шифровочки на тумбочке, -
Достаточно улик!
Работу стою по системе четкой,
Я не скрываюсь, не слежу тайком,
И пострадавший будет с кошельком,
Ну а преступник будет за решеткой.
Идет преступник на отчаянные трюки,
Ничем не брезгует - на подкуп тратит тыщи,
Но я ему - уже заламываю руки:
Я - здесь, я - вот он, на то я - сыщик!
Волнуются преступнички,
Что сыщик не безлик,
И оставляют, субчики,
Следочки а приступочке,
Шифровочки на тумбочке, -
Достаточно улик!
Вот я иду уверенной походкой.
Пусть знает враг - я в план его проник.
Конец один: преступник - за решеткой,
Его сам Гусев взял за воротник.
1973
Спи, дитя! Май беби, бай!
Много сил скопи.
Ду ю вонт ту слип? - Отдыхай,
Улыбнись и спи!
Колыбельной заглушен
Посторонний гул.
Пусть тебе приснится сон,
Что весь мир уснул.
Мир внизу, а ты над ним
В сладком сне паришь.
Вот Москва, древний Рим
И ночной Париж...
И с тобою в унисон
Голоса поют.
Правда, это только сон,
А во сне - растут.
Может быть, - все может быть! -
Ты когда-нибудь
Наяву повторить
Сможешь этот путь.
Над землею полетишь
Выше крыш и крон...
А пока ты крепко спишь -
Досмотри свой сон.
1973
Дорога сломала степь напополам,
И неясно - где конец пути.
По дороге мы идем по разным сторонам
И не можем ее перейти.
Сколько зим этот путь продлится?
Кто-то должен рискнуть, решиться!
Надо нам поговорить - перекресток недалек,
Перейди, если мне невдомек.
Дорога, дорога поперек земли -
Поперек судьбы глубокий след.
Многие уже себе попутчиков нашли
Ненадолго, а спутников - нет.
Промелькнет как беда ухмылка,
Разведет навсегда развилка...
Где же нужные слова, кто же первый их найдет?
Я опять прозевал переход.
Река - избавленье послано двоим,
Стоит только руку протянуть...
Но опять, опять на разных палубах стоим,
Подскажите же нам что-нибудь!
Волжский ветер хмельной и вязкий,
Шепчет в уши одной подсказкой:
"Время мало, торопись и не жди конца пути".
Кто же первый рискнет перейти?
1973
Все, что тривиально,
И все, что банально,
Что равно- и прямопропорционально -
Все это корежит чечетка, калечит,
Нам нервы тревожит: чет-нечет, чет-нечет.
В забитые уши врывается четко,
В сонливые души лихая чечетка.
В чечеточный спринт не берем тех, кто сыт, мы.
Чет-нечет, чет-нечет, ломаются ритмы.
Брэк! Барабан, тамтам, трещотка,
Где полагается - там чечетка.
Брак не встречается.
Темп рвет-мечет.
Брэк!
Чет-нечет!
Жжет нам подошвы, потолок трепещет.
Чет-
нечет!
Эй, кто там грозит мне?
Эй, кто мне перечит?
В замедленном ритме о чем-то лепечет?
Сейчас перестанет - его изувечит
Ритмический танец, чет-нечет, чет-нечет!
Кровь гонит по жилам не крепкая водка -
Всех заворожила шальная чечетка.
Замолкни, гитара! Мурашки до жути!
На чет - два удара, и чем черт не шутит!
Брэк! Барабан, тамтам, трещотка,
Где полагается - там чечетка.
Брак не встречается.
Темп рвет-мечет.
Брэк!
Чет-нечет!
Жжет нам подошвы, потолок трепещет.
Чет-
нечет!
Спасайся, кто может!
А кто обезножит -
Утешься: твой час в ритме правильном прожит.
Под брэк, человече, расправятся плечи,
И сон обеспечит чет-нечет, чет-нечет.
Изменится ваша осанка, походка.
Вам тоже, папаша, полезна чечетка!
Не против кадрили мы проголосуем,
Но в пику могиле чечетку станцуем.
Брэк! Барабан, тамтам, трещотка,
Где полагается - там чечетка.
Брак не встречается.
Темп рвет-мечет.
Брэк!
Чет-нечет!
Жжет нам подошвы, потолок трепещет.
Чет-
нечет!
1973
Реет
над темно-синей волной
неприметная стайка,
Грустно,
но у меня в этой стае попутчиков нет,
Низко
лечу, отдельно от всех,
одинокая чайка,
И скользит подо мной
Спутник преданный мой -
белый мой силуэт.
Но слабеет, слабеет крыло,
Я снижаюсь все ниже и ниже,
Я уже отраженья не вижу -
Море тиною заволокло.
Неужели никто не придет,
Чтобы рядом лететь с белой птицей?
Неужели никто не решится?
Неужели никто не спасет?
Силы
оставят тело мое,
и в соленую пыль я
Брошу
свой обессиленный и исстрадавшийся труп...
Крылья
уже над самой водой,
мои бедные крылья!
Ветер ветреный, злой
Лишь играет со мной,
беспощаден и груб.
Неужели никто не придет,
Чтобы рядом лететь с белой птицей?
Неужели никто не решится?
Неужели никто не спасет?
Бьется сердце под левым плечом,
Я спускаюсь все ниже и ниже,
Но уже и спасителя вижу -
Это ангел с заветным ключом.
Ветер,
скрипач безумный, пропой
на прощанье сыграй нам!
Скоро
погаснет солнце и спутник мой станет незрим,
Чайка
влетит в пучину навек
к неразгаданным тайнам.
Я в себе растворюсь,
Я навеки сольюсь
с силуэтом своим.
Но слабеет, слабеет крыло,
Я снижаюсь все ниже и ниже,
Я уже отраженья не вижу -
Море тиною заволокло.
Бьется сердце под левым плечом,
Я спускаюсь все ниже и ниже,
Но уже и спасителя вижу -
Это ангел с заветным ключом.
Рядом
летит невидимо он,
незаметно, но - рядом,
Вместе
В волшебном тихом гнездовье отыщем жилье.
Больше
к холодной мутной воде
мне снижаться не надо:
Мы вдвоем, нет причин
Мне искать средь пучин
отраженье свое.
1973
"Богиня! Афродита!
Или что-то в этом роде...
Ах, жизнь моя разбита!
Прямо здесь, на пароходе.
Склоню от восхищения
Пред красотой такою
Дрожащие колени я
С дрожащей головою".
"Ну что он ходит как тень,
Твердит одну дребедень..."
"Возьми себе мое трепещущее сердце!"
"Нас не возьмешь на авось!
На кой мне сердце сдалось?"
"...Тогда экзотику и страсти де ла Перца".
"Какая де ла Перца?
Да о чем вы говорите?
Богиню надо вам? -
Так и идите к Афродите.
Вас тянет на эротику -
Тогда сидите дома.
А кто это - экзотика?
Я с нею не знакома!"
"Я вас, синьора, зову
В волшебный сон наяву
И предлагаю состояние и сердце.
Пойдем навстречу мечтам!"
"А кем вы служите там?"
"Я - вице-консул Мигуэлло де ла Перца".
"Я не бегу от факта,
Только вот какое дело:
Я с консулам как-то
Раньше дела не имела.
А вдруг не пустят в капстрану
И вынесут решенье:
Послать куда подальше - ну
А консула в три шеи..."
"Не сомневайтесь, мадам!
Я всех продам, все отдам,
И распахнется перед вами рая дверца.
Я вас одену, мадам,
Почти как Еву Адам
В стране волшебной Мигуэлло де ла Перца".
"Вы милый, но пройдоха!
А меня принарядите -
И будет просто плохо
Этой вашей Афродите.
Но я не верю посулам:
Я брошу все на свете -
А вдруг жена у консула,
И - даже хуже! - дети?"
"Ах, что вы, милая мисс!.."
"Но-но, спокойно! Уймись!"
"Я напишу для вас симфонию и скерцо!
Удача вас родила..."
"Ах черт! Была не была!
Валяйте! Едем в Мигуэллу де ла Перца".
1973
Я бодрствую, но вещий сон мне снится.
Пилюли пью - надеюсь, что усну.
Не привыкать глотать мне горькую слюну:
Организации, инстанции и лица
Мне объявили явную войну -
За то, что я нарушил тишину,
За то, что я хриплю на всю страну,
Затем, чтоб доказать - я в колесе не спица,
За то, что мне неймется, за то, что мне не спится,
За то, что в передачах заграница
Передает блатную старину,
Считая своим долгом извиниться:
"Мы сами, без согласья..." - Ну и ну!
За что еще? Быть может, за жену -
Что, мол, не мог на нашей подданной жениться,
Что, мол, упрямо лезу в капстрану
И очень не хочу идти ко дну,
Что песню написал, и не одну,
Про то, как мы когда-то били фрица,
Про рядового, что на дзот валится,
А сам - ни сном ни духом про войну.
Кричат, что я у них украл луну
И что-нибудь еще украсть не премину.
И небылица догоняет небылица.
Не спится мне... Ну, как же мне не спиться!
Не, не сопьюсь, - я руку протяну
И завещание крестом перечеркну,
И сам я не забуду осениться,
И песню напишу, и не одну,
И в песне я кого-то прокляну,
Но в пояс не забуду поклониться
Всем тем, кто написал, чтоб я не смел ложиться!
Пусть даже горькую пилюлю заглотну.
1973
Хорошо, что за ревом не слышалось звука,
Что с позором своим был один на один:
Я замешкался возле открытого люка -
И забыл пристегнуть карабин.
Мой инструктор помог - и коленом пинок -
Перейти этой слабости грань:
За обычное наше: "Смелее, сынок!"
Принял я его сонную брань.
И оборвали крик мой,
И обожгли мне щеки
Холодной острой бритвой
Восходящие потоки.
И звук обратно в печень мне
Вогнали вновь на вдохе
Веселые, беспечные
Воздушные потоки.
Я попал к ним в умелые, цепкие руки:
Мнут, швыряют меня - что хотят, то творят!
И с готовностью я сумасшедшие трюки
Выполняю шутя - все подряд.
И обрывали крик мой,
И выбривали щеки
Холодной острой бритвой
Восходящие потоки.
И кровь вгоняли в печень мне,
Упруги и жестоки,
Невидимые встречные
Воздушные потоки.
Но рванул я кольцо на одном вдохновенье,
Как рубаху от ворота или чеку.
Это было в случайном свободном паденье -
Восемнадцать недолгих секунд.
А теперь - некрасив я, горбат с двух сторон,
В каждом горбе - спасительный шелк.
Я на цель устремлен и влюблен, и влюблен
В затяжной, неслучайный прыжок!
И обрывают крик мой,
И выбривают щеки
Холодной острой бритвой
Восходящие потоки.
И проникают в печень мне
На выдохе и вдохе
Бездушные и вечные
Воздушные потоки.
Беспримерный прыжок из глубин стратосферы -
По сигналу "Пошел!" я шагнул в никуда, -
За невидимой тенью безликой химеры,
За свободным паденьем - айда!
Я пробьюсь сквозь воздушную ватную тьму,
Хоть условья паденья не те.
Но и падать свободно нельзя - потому,
Что мы падаем не в пустоте.
И обрывают крик мой,
И выбривают щеки
Холодной острой бритвой
Восходящие потоки.
На мне мешки заплечные,
Встречаю - руки в боки -
Прямые, безупречные
Воздушные потоки.
Ветер в уши сочится и шепчет скабрезно:
"Не тяни за кольцо - скоро легкость придет..."
До земли триста метров - сейчас будет поздно!
Ветер врет, обязательно врет!
Стропы рвут меня вверх, выстрел купола - стоп!
И - как не было этих минут.
Нет свободных падений с высот, но зато
Есть свобода раскрыть парашют!
Мне охлаждают щеки
И открывают веки -
Исполнены потоки
Забот о человеке!
Глазею ввысь печально я -
Там звезды одиноки -
И пью горизонтальные
Воздушные потоки.
1973
- Ой, Вань, гляди, какие клоуны!
Рот - хоть завязочки пришей...
Ой, до чего, Вань, размалеваны,
И голос - как у алкашей!
А тот похож - нет, правда, Вань, -
На шурина - такая ж пьянь.
Ну нет, ты глянь, нет-нет, ты глянь, -
Я - вправду, Вань!
- Послушай, Зин, не трогай шурина:
Какой ни есть, а он - родня, -
Сама намазана, прокурена -
Гляди, дождешься у меня!
А чем болтать - взяла бы, Зин,
В антракт сгоняла в магазин...
Что, не пойдешь? Ну, я - один, -
Подвинься, Зин!..
- Ой, Вань, гляди, какие карлики!
В джерси одеты, не в шевьет, -
На нашей пятой швейной фабрике
Такое вряд ли кто пошьет.
А у тебя, ей-богу, Вань,
Ну все друзья - такая рвань
И пьют всегда в такую рань
Такую дрянь!
- Мои друзья - хоть не в болонии,
Зато не тащат из семьи, -
А гадость пьют - из экономии:
Хоть поутру - да на свои!
А у тебя самой-то, Зин,
Приятель был с завода шин,
Так тот - вообще хлебал бензин, -
Ты вспомни, Зин!..
- Ой, Вань, гляди-кось - попугайчики!
Нет, я, ей-богу, закричу!..
А это кто в короткой маечке?
Я, Вань, такую же хочу.
В конце квартала - правда, Вань, -
Ты мне такую же сваргань...
Ну что "отстань", опять "отстань",
Обидно, Вань!
- Уж ты б, Зин, лучше помолчала бы -
Накрылась премия в квартал!
Кто мне писал на службу жалобы?
Не ты?! Да я же их читал!
К тому же эту майку, Зин,
Тебе напяль - позор один.
Тебе шитья пойдет аршин -
Где деньги, Зин?..
- Ой, Вань, умру от акробатиков!
Гляди, как вертится, нахал!
Завцеха наш - товарищ Сатиков -
Недавно в клубе так скакал.
А ты придешь домой, Иван,
Поешь и сразу - на диван,
Иль, вон, кричишь, когда не пьян..
Ты что, Иван?
- Ты, Зин, на грубость нарываешься,
Все, Зин, обидеть норовишь!
Тут за день так накувыркаешься...
Придешь домой - там ты сидишь!
Ну, и меня, конечно, Зин,
Все время тянет в магазин, -
А там - друзья... Ведь я же, Зин,
Не пью один!
1973
Я из дела ушел, из такого хорошего дела!
Ничего не унес - отвалился в чем мать родила, -
Не затем, что приспичило мне, - просто время приспело,
Из-за синей горы понагнало другие дела.
Мы многое из книжек узнаем,
А истины передают изустно:
"Пророков нет в отечестве своем", -
Но и в других отечествах - не густо.
Растащили меня, но я счастлив, что львиную долю
Получили лишь те, кому я б ее отдал и так.
Я по скользкому полу иду, каблуки канифолю,
Подымаюсь по лестнице и прохожу на чердак.
Пророков нет - не сыщешь днем с огнем, -
Ушли и Магомет, и Заратустра.
Пророков нет в отечестве своем, -
Но и в других отечествах - не густо.
А внизу говорят - от добра ли, от зла ли, не знаю:
"Хорошо, что ушел, - без него стало дело верней!"
Паутину в углу с образов я ногтями сдираю,
Тороплюсь - потому что за домом седлают коней.
Открылся лик - я стал к нему лицом,
И он поведал мне светло и грустно:
"Пророков нет в отечестве своем, -
Но и в других отечествах - не густо".
Я влетаю в седло, я врастаю в седло - тело в тело, -
Конь падет подо мной - я уже закусил удила!
Я из дела ушел, из такого хорошего дела:
Из-за синей горы понагнало другие дела.
Скачу - хрустят колосья под конем,
Но ясно различаю из-за хруста:
"Пророков нет в отечестве своем, -
Но и в других отечествах - не густо".
1973
I. * * *
Ожидание длилось,
а проводы были недолги -
Пожелали друзья:
"В добрый путь! Чтобы все - без помех!" -
И четыре страны
предо мной расстелили дороги,
И четыре границы
шлагбаумы подняли вверх.
Тени голых берез
добровольно легли под колеса,
Залоснилось шоссе
и штыком заострилось вдали.
Вечный смертник - комар -
разбивался у самого носа,
Лобовое стекло
превращая в картину Дали.
Сколько смелых мазков
на причудливом мертвом покрове!
Сколько серых мозгов
и комарьих раздавленных плевр! -
Вот взорвался один,
до отвала напившийся крови,
Ярко-красным пятном
завершая дорожный шедевр.
И сумбурные мысли,
лениво стучавшие в темя,
Устремились в пробой -
ну,
попробуй-ка, останови!
И в машину ко мне
постучало просительно время -
Я впустил это время,
замешанное на крови.
И сейчас же в кабину
глаза сквозь бинты заглянули
И спросили: "Куда ты?
На запад?
Вертайся назад!"
Я ответить не смог:
по обшивке царапнули пули.
Я услышал: "Ложись!
Берегись!
Проскочили!
Бомбят!"
Этот первый налет
оказался не так чтобы очень:
Схоронили кого-то,
прикрыв его кипой газет,
Вышли чьи-то фигуры
назад на шоссе из обочин,
Как лет тридцать спустя -
на машину мою поглазеть.
И исчезло шоссе -
мой единственный верный фарватер,
Только - елей стволы
без обрубленных минами крон.
Бестелесный поток
обтекал не спеша радиатор.
Я за сутки пути
не продвинулся ни на микрон.
Я уснул за рулем:
я давно разомлел от зевоты.
Ущипнуть себя за ухо
или глаза протереть?
В кресле рядом с собой
я увидел сержанта пехоты:
"Ишь, трофейная пакость, -
сказал он. - Удобно сидеть".
Мы поели с сержантом
домашних котлет и редиски.
Он опять удивился:
откуда такое в войну?
"Я, браток, - говорит, -
восемь дней, как позавтракал в Минске.
Ну, спасибо. Езжай!
Будет время - опять загляну".
Он ушел на восток
со своим поредевшим отрядом.
Снова мирное время
пробилось ко мне сквозь броню:
Это время глядело
единственной женщиной
рядом.
И она мне сказала:
"Устал? Отдохни - я сменю".
Все в порядке. На месте.
Мы едем к границе. Нас двое.
Тридцать лет отделяет
от только что виденных встреч.
Вот забегали щетки -
отмыли стекло лобовое.
Мы увидели знаки,
что призваны предостеречь.
Кроме редких ухабов,
ничто на войну не похоже.
Только лес - молодой,
да сквозь снова налипшую грязь
Два огромных штыка
полоснули морозом по коже
Остриями - по-мирному -
кверху,
а не накренясь.
Здесь, на трассе прямой,
мне, не знавшему пуль,
показалось,
Что и я где-то здесь
довоевывал невдалеке.
Потому для меня
и шоссе, словно штык, заострялось,
И лохмотия свастик
болтались на этом штыке...
1973
II. * * *
Жил-был один чудак,
Он как-то раз, весной,
Сказал чуть-чуть не так -
И стал невыездной.
А может, что-то спел не то
По молодости лет,
А может, выпил два по сто
С кем выпивать не след.
Письмо не отправлял
Простым и заказным,
И не подозревал,
Что стал невыездным.
Да и не собирался он
На выезд никуда -
К друзьям лишь ездил на поклон
В другие города.
На сплетни он махнул
Свободною рукой, -
Сидел и в ус не дул
Чудак невыездной.
С ним вежливы - на вы! - везде
Без спущенных забрал,
Подписку о невыезде
Никто с него не брал.
Он в карточной игре
Зря гнался за игрой -
Всегда без козырей
И вечно "без одной".
И жил он по пословице:
Хоть эта масть не та -
Все скоро обеззлобится
И встанет на места.
И он пером скрипел -
То злее, то добрей, -
Писал себе и пел
Про всяческих зверей:
Что, мол, приплыл гиппопотам
С Египта в Сомали -
Хотел обосноваться там,
Но высох на мели.
И строки те прочлись
Кому-то поутру -
И, видимо, пришлись
С утра не по нутру.
Должно быть, между строк прочли,
Что бегемот - не тот,
Что Сомали - не Сомали,
Что все наоборот.
Прочли, от сих до всех
Разрыв и перерыв,
Закрыли это в сейф,
И все - на перерыв.
Чудак пил кофе натощак -
Такой же заводной, -
Но для кого-то был чудак
Уже невыездной.
Пришла пора - а то
Он век бы не узнал,
Что он - совсем не то,
За что себя считал.
И после нескольких атак,
В июльский летний зной
Ему сказали: "Ты, чудак,
Давно невыездной!"
Другой бы, может, и запил,
А он - махнул рукой!
Что я? Когда и Пушкин был
Всю жизнь невыездной!
1973
Шар огненный все просквозил,
Все перепек, перепалил -
И, как груженый лимузин,
За полдень он перевалил.
Но где-то там - в зените был.
Он для того и плыл туда,
Другие головы кружил,
Сжигал другие города.
Еще асфальт не растопило
И не позолотило крыш,
Еще светило солнце лишь
В одну худую светосилу,
Еще стыдились нищеты
Поля без всходов, лес без тени,
Еще тумана лоскуты
Ложились сыростью в колени,
Но диск на тонкую черту
От горизонта отделило.
Меня же фраза посетила:
Не ясен свет, пока светило
Лишь набирает высоту!
Пока гигант еще на взлете,
Пока лишь начат марафон,
Пока он только устремлен
К зениту, к пику, к верхней ноте,
Но вряд ли астроном-старик
Определит: "На солнце - буря",
Мы можем всласть глазеть на лик,
Разинув рты и глаз не щуря.
И нам, разиням, на потребу
Уверенно восходит он -
Зачем спешить к зениту Фебу,
Ведь он один бежит по небу -
Без конкурентов марафон.
Но вот - зенит: глядеть противно
И больно, и нельзя без слез,
Но мы - очки себе на нос,
И смотрим, смотрим неотрывно,
Задравши головы, как псы,
Все больше жмурясь, скаля зубы,
И нам мерещатся усы.
И мы пугаемся - грозу бы!
Должно быть, древний гунн - Аттила
Был тоже солнышком палим,
И вот при взгляде на светило
Его внезапно осенило,
И он избрал похожий грим.
Всем нам известные уроды
(Уродам имя - легион)