Страница:
d>/WYSOCKIJ/prosa.txt
- 361 -
.................................................................
В Л А Д И М И Р В Ы С О Ц К И Й
*****************************************
* *
* Р О М А Н О Д Е В О Ч К А Х *
* *
*****************************************
Девочки любили иностранцев. Не то, чтобы они не любили своих
соотечественников. Напротив... Очень даже любили, но давно, очень
давно, нет, лет 6-7 назад. Например, одна из девочек - Тамара,
которая тогда и вправду была совсем девочкой, любила Николая Свя-
тенко, взрослого уже и рослого парня, с двумя золотыми зубами,
фантазера и уголовника, по кличке коллега.
Прозвали его так, потому, должно быть, что с ним всегда хорошо
было и надежно иметь любые дела. В детстве и отрочестве Николай
гонял голубей, подворовывал и был удачлив. Потому что голуби -
дело опасное, требует смекалки и твердости, особенно когда "подс-
нимаешь" их в соседних дворах и везешь продавать на "Конку" с
Ленькой Сопелей - от слова сопля, кличка такая. Сопеля - компань-
ен и одноделец, кретин и бездельник, гундосит, водку уже пьет,
словом - тот еще напарник, но брат у него на "Калибре" работает.
И брат этот сделал для Леньки финку с наборной ручкой, а лезвие -
из наборной стали, из напильника. И Ленька ее носит с собой.
С ним-то и ездил коллега Николай на конку продавать "подсня-
тых" голубей, монахов, шпанцирей, иногда и подешевше - сорок и
прочих - по рублю, словом, как повезет. А на рынке уже шастают
кодлы обворованных соседей и высматривают своих голубей, и кто
знает - может и у них братья на "Калибре" работают, а годочков им
пока еще до шестнадцати, так что больших сроков не боятся, ножи
носить - по нервам скребет, могут и пырнуть по запарке, да в го-
рячке.
- Сколько хочешь за пару?
- 150.
- А варшавские почем?
- Одна цена.
- А давно они у тебя? - И уже пододвигаются потихоньку и берут
в круг и сплевывают сквозь зубы, уже бледнеют и подрагивают от
напряжения и предчуствия... Уже мошонки подобрались от страха-то,
и в уборную хочется, и рученки потные рукоятки мнут.
Вот тут-то и проявлял коллега невиданное чутье и находчивость.
Чуял он - если хозяева ворованных голубей. И тогда начинал подвы-
вать, пену пускал, рвал от ворота рубаху и кричал с натугой, как
бы страх свой отпугивая.
- Нате, волки позорные, берите всех, - и совал шпанцирей и мо-
нахов опешившим врагам своим. Еще он успевал вставить, обиженно
хныкая:
- Сами только взяли по 120 у Шурика Малюшеки.
- 362 -
.................................................................
Мал был Колька коллега и удал уже, и хитер, и смекалист. Наз-
вал он имя известного его врагам голубятника, жившего поблизости
с обворованными.
- Ну, ты артист! - восхищался Сопеля, когда удавалось вырвать-
ся, потому что вся ватага устремлялась на поиски Шурика и, воз-
можно, найдя его, била нещадно.
- Артист ты, - заикаясь, повторял Ленька, - и где ты так наб-
латыкался. Я уже чуть было рыжему не врезал. А тут ты как раз
заорал. Ну ты, коллега, даешь!
Вырос Колька во дворе, жил во дворе, во дворе и влюбился. Ког-
да Тамара с ним познакомилась, вернее - он с ней, она-то про него
давно знала и видела часто и снился он ей, сильный и бесстрашный,
да легенды о нем ходили по всему району - как он запросто так по
карнизу ходил, как избил да выгнал четверых или пятерых даже ха-
ныг, которые к ним в подьезд поддавать ходили и со второго этажа
подглядывать в женские бани. Их жильцы водой да помоями поливали,
но они все равно шли, как на работу. Что за напасть? И глядеть-то
они могли только в предбанник, где и не все голые, да и видно
только от поясницы и ниже, а выше-то не видно, а какой интерес
видеть зад без лица?
Колька их выгнал и избил еще. Но это так все - для Колькиной,
что ли характеристики. Было ему 25, водились у него деньжата, иг-
рал он на гитаре и пел. Жалобные такие, блатные - преблатные, пе-
реживательные песни, курил что-то пахучее. Возьмет папироску,
надкусит кончик, сдвинет тонкую бумажку с гильзы вперед, табак
вытрясет, смешает с чем-то, пальцами помнет и обратно в папирос-
ку, потом надвинет обратно на гильзу и затягивается глубоко, как
дышит, для чего держит ее губами неплотно, а рукой мелко трясет,
чтобы подольше в легкие с воздухом, потом подержит, сколько воз-
можно, и только тогда выдохнет это что-то, пахнущее терпко и
вкусно.
И Тамаре давал затянуться, он ей и вина давал понемногу, он и
соблазнил ее как-то случайно и просто - целовал, целовал, влез
под кофточку, расстегнул пуговки - одну, другую, а там уже она
неожиданно вдруг сказала:
- Пусти! Я сама. И сама действительно разделась.
Было это после девятого класса, после каникул летних даже. Та-
мара ездила пионервожатой в лагерь, как и всегда - в тарусу. Мес-
то это знаменитое, старинное, с речкой, лесами, да погодами теп-
лыми, да вечерами душистыми, теплыми, когда любопытные отряды,
где были уже и взрослые балбесы, которые тоже по ночам шастать
хотят по девочкиным палаткам, и некоторые и шастают даже, да бог
с ними - дело молодое, - собираются, значит, вожатые на эдакие
вечеринки. Вечеринки тайные и тихие, чтобы начальник и воспитате-
ли повода не имели сказать что-нибудь или, еще хуже, отправить
домой, а в школу написать про моральный облик.
Они - начальник и воспитатели - знают, конечно, про вечеринки
эти, посиделки, и сами бы не прочь, но на них бремя власти и им -
негоже.
А вожатые сидят где-нибудь в лесу, поют всякие нежности и неп-
риличности и их же - нежности и неприличности - совершают. Разб-
- 363 -
.................................................................
редаются по парам по шалашам, где влюбленным рай, хотя они и не
влюбленные вовсе, а так - от того, что кровь играет, да ночь теп-
лая и звездная. Шалаши эти днем дети строили. Спасибо им, пионе-
рам, хоть здесь от них прок. Особых, конечно, вольностей, не бы-
ло, потому, что стеснялись девичества девушки и юноши боялись
ударить в грязь лицом и опозориться, да некоторые и не знали, что
делать дальше, после обьятий. На практике не знали, хотя теорети-
чески давно изучили все до тонкостей из ботаники, зоологии и ана-
томии, которая в 9 классе преподается под хихиканье и сальные шу-
точки. Знали они про первородный грех Адама и Евы и последующие
до наших времен ибо жили они по большей части в одной комнате с
родителями, и родители думали, что они спят, конечно же... Но они
не спали и все слышали. Справедливо, все-таки, замечено древними:
во всем виноват квартирный вопрос.
Но даже призвав на помощь все свои духовные силы и познания,
ни один из вожатых не перешагнул предела. Тамарин мальчик тоже
ничего не рискнул и сохранил ее для Николая коллеги, бывшего го-
лубятника, потом уголовника и фантазера, по которому тюрьма пла-
кала призывно и давно. И доплакалась. Он ее не обошел. Все это
рассказано к тому, что Тамара после каникул вернулась загорелой,
похудевшей, с выгоревшими волосами и голубыми полукружьями у глаз
- от забот о детях и от неоправданных ночных недосыпаний. И можно
ли ее было не соблазнить? Никак, конечно, нельзя было.
Он и соблазнил ее, но не бросил, как положено, а просто пошел
под суд за какую-то неудавшуюся кражу. Тамара по нему не плакала,
да и он повел себя благородно, и разговор меж ними вышел такой:
- Ты меня не жди. Не на фронт иду!
- Я и не собиралась!
- Вот и хорошо, что не собиралась. Ты еще пигалица, и школу
надо кончить.
- Я и собираюсь.
- И я говорю.
Потом была пауза во время которой тоже ничего особенного не
было. Потом конвой повел Николая Святенко в зал суда вершить над
ним суд. Он только крикнул напоследок:
- Вернусь - разберемся. - Помахал руками, снова сложил их за
спину и пошутил с конвоирами:
- Если б тебе такую, хотел бы на мое место?
Она в зал не пошла - что ей там делать? Да и стыдно. Пошла до-
мой.
А ведь у таких ребят бывают такие верные подруги, что и не ве-
рится даже. Он и по 6-7 сроков мотает и каждый раз возвращается,
отмотав срок, а она на месте и хлопочет вокруг, и работает на не-
го, потому что после 6-7 срока-то он инвалид совсем, легкие отби-
ты, кровью харкает и рука одна не гнется. А был он раньше золотой
щипач и в лагерях был в законе, а теперь вот он какой-никакой,
только прошлое у него, да и то - какое у него оно прошлое. Удали
да дури - хоть отбавляй, а свободы мало. Только успеешь украсть
да прибарахлиться, только пиджаку рукава обрежешь, чтобы не ви-
дать, что с чужого плеча, а уже и снова тюрьма. А она снова ждет,
а потом встречает и работает на него, - он ведь и захочет теперь,
- 364 -
.................................................................
а работать не сможет - рука у него или нога и внутри все... А ук-
расть - она больше ему не даст украсть, потому что дети у них уже
подросли и начинают кое-что кумекать. И про отца тоже. Вот и
пусть сидит с детишками, пока она крутитсяя с газировкой - летом,
да с пивом - зимой. Дело надежное: недоливы, пена, разбавка и
другие всякие премудрости - и жить можно. А он пусть с ребятишка-
ми. И больной он - пусть хлопочет пенсию по инвалидности, как
пострадавший на работе в исправительно-трудовых лагерях.
Ты куда это?
- На бега.
- Это что еще за новости?
- А не твоего, Клава, мелкого ума дело.
- Ага! Мое, значит, дело обстирывать тебя да облизывать, да
ублюдков твоих тоже. Вон рты поразевали - жрать просят. Мое, зна-
чит, дело на больных ногах с семи утра твоих же товарищей - пь-
яниц пивом поить? Мое - значит? А это не мое? Куда пес идешь?
- Сказал же, на бега!
- А кой черт тебе там?
- Там Левка Москва и Шурик Внакидку поедут. Шурик месяц, как
освободился. Повидать, да и дело есть.
- Ты, никак, опять намылился? Поклянись, сейчас вот поклянись
здоровьем ребятишек, что ни на какое дело не пойдешь! Сейчас пок-
лянись!
- Да что ты, Клава, как с цепи сорвалась? Сказал же - вернусь
скоро! Разберемся.
И не возвращался опять скоро. А наоборот - года через 4, и то
хорошо, и все-таки с ним она.
Вот такие бывают у таких ребят подруги.
Но Тамара такой не была. И не дожидалась коллегу Николая да и
не долго вспоминала. А когда он вернулся - девочки любили иност-
ранцев. Не одного какого-нибудь иностранца, а вообще иностранцев,
как понятие, как символ чего-то иного и странного.
Во-первых, они чаще всего живут в отелях, а при отелях ресто-
раны, а после - номера, их теперь обставляют шведы, финны и даже
французы. Попадаешь сразу в чистоту, тепло и вот сразу же, как со
страниц виденных уже "Пентхаузов" и "Плейбоев" с мисс и мистерами
америка за 197... С удивительными произведениями дизайнеров: до-
ма, туалеты, ванные и бассейны, спальни и терассы и в них невесты
в белых платьях, элегантные жены с выводками упитанных и элегант-
ных же детей, и, конечно, мужчины в машинах, лодках с моторами
"джонсон", в постелях и во всем, подтянутые и улыбающиеся, почти
как тот, что тебя сюда привел. Он, правда, не такой подтянутый и
лет ему раза в два с половиной больше, чем тебе, но у него вот
они - эти самые журналы с рекламами "Марльборо", и курят их голу-
боглазые морщинистые ковбои в шляпах и джинсах - сильные и надеж-
ные самцы, покорители дикого Запада, фермеры и миллионеры. А тот,
который тебя сюда привел, с таинственным видом вынимает хрустящий
такой пакетик от "Бон марше", который есть ни что иное как рынок
или просто универмаг, а вовсе никакой не Пьер Карден, но ты-то
этого не знаешь. Ты пакетик разворачиваешь, Тамара, Галя, Люда,
Вера, и достаешь, краснея - колготки и бюстгальтер, который точно
- 365 -
.................................................................
на тебя, потому что все вы теперь безгрудые, почти по моде сде-
ланные Тамары, Гали, Люды, Веры. И 2-й номер - он для вас всех
выбрал безошибочно.
И, взвизгнув, вы или ты бежите его примерять. Здесь же в ван-
ной комнате, а иностранец улыбается вашей непосредственности и
откупоривает уже валентайн и "Тоник" и другие красивые посудины и
ждет.
Он не плохой дядя, этот вот с проседью, и у него в кармане - в
эдаком бумажнике, что открывается гармошкой - и в каждом отделе-
нии - жена и дети, а ты ему, правда, нравишься, а почему бы нет?
- Ты молодая, красивая, загорелая. Не такая, конечно, как 7 лет
назад для Коли Святенко, но все-таки хороша. Вот ты выбежала из
ванной - себя и лифчик показать. Вы оба понравились, потому что
вас поцеловали одобрительно и для начала в локоток.
А могли бы ведь Тамары, Веры, Люды и Галины пойти, скажем, в
Мосторг и купить там то, другое, третье и даже джинсы и "Марльбо-
ро", и тогда трудно было бы дорогим нашим иностранным гостям без
знания почти что языка, доволакивать их до постелей в номерах
отелей.
Не только, однако, за презенты... Но и за...
- С ними хорошо и спокойно. Они ухаживают, делают комплименты,
зажигалки подносят к сигарете и подают надежду на женитьбу. Это
случается иногда, но не часто, потому что предыдущий иностранец
рассказал уже этому - кто ты, что ты, что любишь иностранцев как
явление, и он - этот - прекрасно понимает, что ты с ним, как
"символом" иного и странного.
Есть смешная байка про то, как певица ездила с разными оркест-
рами по всем городам и всегда ее приглашали после концерта почему
-то контрабасисты и все поили ее пивом, а потом вели к себе. Од-
нажды она спросила: "Не странно ли вам, дорогой, что я всегда бы-
ваю приглашена только контрабасами и все они поят меня пивом и
потом... Почему это? "
Вместо ответа музыкант показал ей ноты, которые передавались
одним оркестром другому, и там было написано на партии контраба-
са: "Певица любит пиво, потом на все согласна. "
Похоже, не правда ли? Так и чужеземцы, наверное, на чистом их
языке обьясняют друг другу все про вас, Тамары, Веры, Люды, Гали.
И каждый последующий подает вам надежду на бракосочетание только
с определенной целью и коварной своей целью, а, может, и не пода-
ет вовсе, а просто хорошо воспитан.
А вы, если не хамит, не бьет по голове бутылкой и не выражает-
ся, уже и думаете - жениться хочет. Словом девочки любили иност-
ранцев. И ходили к ним охотно, и подарки их, купленные без ущерба
для семейного их бюджета, брали. И так было уже им привычно - де-
вочкам - с иностранцами, так они их любили, что Тамара взяла как-
то утром без спросу даже у фргешного немца Петера 800 марок из
вышеупомянутого бумажника. Трясло ее, когда брала, и подташнива-
ло, и под ложечкой посасывало, от вчерашнего ими выпитого, или от
новизны предприятия, выхватила их все - и за лифчик, но успела,
все-таки, фотографии посмотреть, где петеровская Гретхен с детиш-
ками. Посмотрела и сразу успокоилась, а успокоившись, разозли-
- 366 -
.................................................................
лась. "Еще жениться обещал, паразит", хотя он и не обещал вовсе,
а если бы и так, - она бы все равно не поняла, потому что в ин-яз
ее не взяли еще шесть лет назад, и с тех пор в языкознании она
продвинулась мало - хеллоу знала только, гудбай да бонжур, а так-
же виски-сода, виски-тоник и ай лав ю. Петер из ванной вышел бод-
рый, бритый и сразу к бумажнику. Пропажу обнаружил и смотрит воп-
росительно. А она отрицательно - дескать, знать ничего не знаю!
Не видала я твоих вонючих марок! Нужны больно! Как не стыдно ду-
мать такое! Я что, б... какая-нибудь? Хочешь и лифчик свой парши-
вый обратно возьми! - Она выкрикнула все это очень даже натураль-
но, с негодованием, гневом, покраснела даже от гнева и сделала
вид, что снимает лифчик, но не сняла, - в нем деньги были. К
счастью Петер стал протестовать против возврата лифчика; замахал
руками, давая понять, что ничего такого не думал - показал жеста-
ми, что, дескать он сам вчера был под шафе - здесь щелкнул себя
по шее - в России-то он давно, жесты пьяные изучил уже, щелкнул,
но от волнения промахнулся и попал в кадык, от чего нелепо закаш-
лялся, и оба рассмеялись. Эх! Знать бы Тамаре, что Гретхен-то -
бывшая, что дети-то - ее, и что развод уже оформлен и перед ней
вполне холостой и вдовый гражданин ФРГ, и гражданин этот, по де-
лам фирмы приезжающий вот уже шестой раз за последние пять меся-
цев, последние два раза приезжает из-за нее, и что вот-вот бы еще
чуть-чуть повремени она с кражей, - и досталось бы ей все Петеро-
во невеликое богатство, накопленное бережливым и скромным его
владельцем. И попала бы Тамара с самотеки в эти перины и ванны и,
глядишь, через какой-нибудь месяц щелкали бы невесту молодую в
белом платье, подвенечном все же платье, репортеры, и подруги бы
здесь закатывали глаза - счастливая! Да, счастье было так возмож-
но. Но Петер, хоть и виду не подал, а уверен был, что преступле-
ние совершено предметом его вожделений и намерений.
Был этот самый Петер Онигман немцем, со всеми вытекающими от-
сюда сантиментами, да еще уже и в России нахватался, насмотрелся
пьяных слез и излияний, и почти заплакал петер онигман над разби-
тыми своими надеждами, потому что он готов был жениться на ней,
даже если у нее незаконченное высшее образование, даже если она
комсомолка, секретарь генерала КГБ, вдова или мать-героиня, но он
не мог, если она без просу взяла, нет, даже нет - просто раскрыла
его бумажник. Но плакал Петер про себя, вслух же он только смеял-
ся до слез и повел подругу свою бывшую вниз кормить последним
завтраком.
Внизу, в холле развернулись неожиданные уже события. Неожидан-
ные для обоих. Трое молодых людей с невинными лицами безбоязненно
подошли к иностранцу и его спутнице, скучая как бы, попросили у
него прощения на нечистом арийском языке, а ее попросили пройти в
маленькую такую, незаметную дверцу под лестницей. Там ее уже жда-
ли другие за столом и за стопкой чистой бумаги. Те и другие - и
пришедшие, и сидевшие - особой приветливости не высказали.
- Ваша фамилия? Имя, отчество?
- Полуэктова. Тамара Максимовна.
- Возраст?
- А в чем дело, простите?
- 367 -
.................................................................
За столом удивленно подняли брови.
- Отвечай, когда тебя спрашивают. - Сказано это было тоном
грубым и пугающим, и Тамара сразу успокоилась.
Заложила она ногу на ногу, закурила дареные марльборо и спро-
сила как можно вульгарнее и презрительнее:
- а почему это вы на ты? Мы с вами на брудершафт не пили.
- Да я с тобой рядом... - Спрашивающий цинично выругался. -
Отвечай лучше! Хуже будет! - пугал он.
Но не запугать вам, гражданин начальник, Тамару. Ее не такие
пугали. Ее сам Колька Святенко, по кличке Коллега, - пугал. Много
раз пугал. Первый раз года три назад пугал, когда вернулся. Когда
вернулся и, как обещал, разбираться начал. Ну... Об этом потом! А
сейчас?
- А что это ты ругаешься, начальник? Выражаешься грязно и за-
пугиваешь. Чего надо вам? Что в номере у иностранца была? Ну, бы-
ла! Вы лучше за персоналом гостиничном следите, а то они две
зарплаты получают - одну у вас - рублями, другую у клиентов - ва-
лютой. Или, может, они с вами делятся? Вот ты, я вижу, уинстон
куришь. Откуда у вас уинстон - он только в барах и Березках? А
откуда галстук? Или вам такие выдают?
- Помолчите, Полуэктова - оторопели все вокруг и ошалели от
наглости.
- Хуже, хуже будет.
Но Полуэктова Тамара не помолчала! Закусила она удила. А тут
еще Петер рвется в дверь выручать, все-таки любовь-то еще не
прошла.
- Хуже?! А где мне будет хуже, чем у вас? Задерживать не имее-
те права! Я этого Петера люблю и он женится на мне! - И с этими
лживыми словами на устах бросилась Тамара к дверце незаметно,
распахнула ее и впустила с другой стороны несостоявшегося своего
жениха, Петера Онигмана - бизнесфюрера и вдовца, втянула его за
грудки в комнатку и в доказательство любви и согласия между ними
- повисла у Петера на шее и поцеловала взасос. И спросили в упор
у Петера работники гостиницы на нечистом его языке:
- А правду ли говорит девица, господин, как вас там? Верно ли,
что вы на ней женитесь? Отвечайте сейчас же! Иначе мы ее за наг-
лость и прыть в такой конверт упрячем, что никто не отыщет. Она у
нас по таким местам прокатится, она у нас такого хлебнет варева,
и всякие еще страсти.
Испугался Петер за Тамару, да и за себя испугался он, потому
что отец его был в плену в Сибири и, хотя вывез оттуда больше
теплых воспоминаний, но были и холодные, например - зима, а Пе-
тер, оттого, что плохо понимал угрозы работников отеля, подумал,
что это его хотят упрятать, прокатить и накормить. И помня папины
бр-р-р при рассказах о сибирской зиме, ответил Петер твердо -
"яволь". Это значило "правда", дескать, и взял Тамару под руку.
А она от полноты чувства принялась его бешено целовать, при
этом глядя победно на опозоренных и обомлевших служащих интурис-
та, целовать и плакать, и смеяться тоже и даже взвизгивать и
подпрыгивать.
И последнее, то есть подпрыгивание, вовсе она выполнила нап-
- 368 -
.................................................................
расно, потому что разомкнулся на ней злополучный лифчик и выпали
из него злополучные 800 марок, и стихло все кругом, и уже задыша-
ли мстительно работники, взялись за авторучки, пододвинули уже
стопки бумаг, а гражданин ФРГ стоял как в воду опущенный, возз-
рясь на пачку денег, будто впервые видел денежные знаки своей
страны, и сомнения его последние рассеялись, а слова были сказаны
- сказал же он уже "яволь", а в Германии слов на ветер не броса-
ют.
А Тамара Полуэктова, с самотечной площади, так и осталась,
подпрыгнув с открытым ртом и растегнувшимся лифчиком и ждала не-
известно чего.
Рассказ Тамары Полуэктовой нам.
Зовут меня Тамара. Отчество Полуэктова, то есть Максимовна,
фамилия Полуэктова. Родилась в 1954 году. Мне 24 теперь. Я от вас
ничего скрывать не буду, вы ведь не допрашиваете. Мама моя совсем
еще молодая, нас у нее двое дочерей - я и еще Ирина. Ирина меня
старше на 3 года, у нее муж - инженер, работает в ящике. Ирка ро-
жать не может после неудачного аборта. Она лет семь назад, когда
я школу кончила, ну когда еще Николая посадили, жила с одним ху-
дожником. Он ее рисовал, ночью домой не пускал, а звонили ка-
кие-то подруги, врали, что далеко ехать, что они на даче, что там
хорошо и безопасно. Мама все спрашивала, какие ребята там, а под-
руги говорили - никаких - у нас девишник и хихикали, и называли
маму по имени-отчеству, как будто они очень близкие подруги,
спрашивали про меня - как там Тамара? - И отцу передавали привет.
Отец старше матери лет на 23. Он раньше в милиции работал, а те-
перь на пенсии. У него орден есть и язва. Он уже года два, как
должен умереть, а все живет, но знает, что умрет и поэтому злой и
запойный, а нас никого не любит.
Он на работе всегда получал грамоты, там все его любили, а до-
ма был настоящий садист, даже страшно вспомнить. Когда я была
совсем маленькой, а Ирка постарше, мы жили под Москвой в малень-
ком домике, и у нас был такой крошечный садик. И мы с Иркой и ма-
мой поливали из леек кусты и окапывали деревца, возились просто
так. Соседи к нам не ходили - отец их отпугивал, он никогда почти
не разговаривал при людях, курил и кашлял. Его окликнут: "Максим
Григорьич! " - а он никогда не отзовется. Говорят, он был конту-
жен, а он не был контужен, он вообще на фронте не был - у него
бронь была. А нас он почему-то всех не любил, но жил с нами, и
мама его просила - уходи! - А он не уходил. И однажды взял, прий-
дя с работы, и вырубил весь наш садик, все кусты. Все говорили -
спьяну, а он не спьяну вовсе, он знал, что больше всего нас т а к
обидит, почти убьет. А еще раз - взял и задушил нашего с Иркой
щенка. Щенок болел, наверно, и скулил, он вдруг взял у меня и
стал давить, медленно, и глядел на нас, а щенок у него бился в
руках и потом затих. Мы обе даже не плакали, а орали, как будто
это нас. Он нам отдал и ушел в другую комнату, и напился ужасно.
Пьяный пришел к нам, поднял нас, зареванных, и в одних рубашках
- 369 -
.................................................................
ночных выгнал на улицу. А была зима. И мама работала в заводской
столовой в ночную смену. А мы сидели на лавочке и плакали, и за-
мерзали. А отец запер двери и спал. Когда мама пришла, мы даже
встать не могли. Она нас внесла в дом, отогрела, растерла спир-
том, но мы все равно болели очень долго.
Потом мы уехали к бабушке в Москву, на самотеку, одни, без не-
го, а когда бабушка умерла, отец снова приехал к нам и живет до
сих пор, почему - я не знаю. Мать говорит - жалко. Помрет скоро.
Я всегда училась хорошо, и говорили, что я самая красивая в
классе, и учителя-мужчины меня любили, а женщины - нет. Одна Та-
мара Петровна - наш классный руководитель, учительница ботаники -
мы ее "Морковкой" звали, - просто меня ненавидела, особенно, ког-
да я причешусь или когда я веселая. Однажды нам дали на дом зада-
ние вырастить на хлебе плесень. Хлеб нужно намочить и под стакан,
а через несколько дней - на нем, как вата, это и есть плесень.
Так вот, у меня она на хлебе не выросла, зато выросла на овощах у
нас в ящике под кухонным столом. Я ее, не долго думая, под стакан
и в школу - "Вот, глядите, выросла на морковке". И тут только я
вспомнила про кличку. Был скандал, вызвали мать и строго ее пре-
дупредили, что я вырасту распущенной женщиной. Вот я и выросла.
Учителя оказались прорицателями. Мать работала где-то в торговле,
она и сейчас зав. овощным отделом, но сейчас мы с ней почти не
говорим. Она все время грызет меня, что я работы меняю, а послед-
ние восемь месяцев и вовсе бездельничаю. А мне все обещают помочь
и устроить, но если с кем выспишься - он сразу забывает, а если
нет - тем более. Я уже и не верю никому. Да и потом, у них у всех
своих забот хватает, у всех дети, семьи, кооперативы, друзья и
машины. Мне попадаются, конечно, только семейные, постарше - я
молодых ребят не люблю, с ними скучно, надо самой себя веселить,
а мне с самой собой неинтересно, я люблю, когда он много старше -
ему тогда приятно появиться с молоденькой везде - и у друзей, и в
кабак. Так что попадаются мне семейные (это не очень им и мне ме-
шает) и старшие. Попадаются. А выбираю я с машиной и лучше, если
из торговли или искусства, потому что и те и другие бывают в од-
них и тех же местах: во всяких ВТО и дом-кино на просмотрах, и в
ресторанах - в дж и дл, и там всегда много интересных и знамени-
тых людей, и более интимно, и все тебя уже знают, а со многими