Страница:
Домна Никифоровна была живым талисманом детдома. Дети ее просто обожали, потому как она относилась ко всем, даже самым отчаянным бузотерам, словно родная мать – бывало, что и строго, но неизменно с любовью. Домна Никифоровна заведовала кухней, и нужно сказать, что при ней никто из поваров и кухонных работников не смел взять себе даже грамма тех продуктов, которые отпускались на питание воспитанникам. Однажды дошло до того, что она практически в одиночку выступила против нового директора детского дома, который перепутал личное с общественным и посчитал детдомовскую продуктовую кладовую за свою собственность. Ее за это даже уволили, но уже наступали времена перемен, и воспитанники устроили такую бучу, что вороватого директора убрали в течение двух дней, а Домну Никифоровну вернули на прежнее место.
Никита не видел Домну Никифоровну без малого пятнадцать лет. Она уже ушла на пенсию и теперь в основном ковырялась в саду и огороде, редко покидая свою уютную обитель только для того, чтобы сходить в магазин или больницу. У Домны Никифоровны сильно болели ноги. Ведь она большую часть своей жизни провела стоя на холодном кафельном полу кухни. Это все поведал ему Алекс Кривицкий.
Домна Никифоровна поливала цветы. В них она знала толк, поэтому ее палисадник казался выставкой цветов, столько здесь было разных видов, даже экзотических.
– Домна Никифоровна! – позвал Никита из-за калитки.
Старушка подняла голову, долго всматривалась в Никиту, а затем сокрушенно покачала головой, полезла в карман фартука, нашла очки в большой роговой оправе и водрузила их на нос.
– Никошка! – Домна Никифоровна всплеснула руками. – Ты ли это?!
– Я, Мамка, я…
В детдоме ее с незапамятных времен прозвали Мамкой, и Никита вымолвил это прозвище совершенно машинально. А его она почему-то кликала Никошкой. Некоторые шутники даже подтрунивали над ним, взяв за основу «Приключения Буратино», очень популярный в те годы детский фильм: «Кто же он? Ни кот, ни кошка… Ну конечно же Никошка! Ни-кош-ка! Ни-кош-ка!» Сначала Никита сердился, а потом привык и перестал обращать внимание на шалости детдомовцев. Спустя год или два все забыли это прозвище, и он стал для всех просто Нико, лишь Домна Никифоровна продолжала звать его Никошкой.
– Дак что же ты торчишь-то на улице?! Заходи…
Они обнялись, и только вблизи Никита понял, как сильно сдала Мамка. Она здорово похудела и как будто стала ниже на голову. Поредели и ее пышные волосы, стали совсем седыми, на лице появились новые морщинки, только голубые глаза не поблекли от старости, по-прежнему светились, как два сапфира. Возможно, потому, что их омыли набежавшие слезы.
– Вот радость-то… Живой… – Старушка ощупывала его, словно не веря своим глазам.
– А почему я должен быть мертвым? – прямо спросил Никита.
– Ну как же… Полиночка мне говорила, что ты погиб.
Домна Никифоровна знала про их отношения. Она вообще знала тайны практически всех детдомовцев. Они приходили плакаться ей в жилетку и просить совета даже будучи совсем взрослыми. Поэтому Никита и приехал к старушке – она была кладезь информации. Сейчас он стоял перед ней и ругал себя последними словами, что до сих пор не удосужился навестить ее раньше.
– Слухи о моей смерти были несколько преждевременными, – сухо сказал Никита, не вдаваясь в подробности.
Похоже, Полина, чтобы как-то оправдаться перед Мамкой, пустила эту утку, которая вполне могла оказаться правдой. После училища Никита сам попросился в горячую точку и лез под пули как одержимый. Вскоре с ним стали бояться ходить в поиск, потому что Никита пер буром даже там, где этого не требовалось. Наверное, он хотел умереть, чтобы избавиться от постоянных мыслей о предательстве Полины, хотя и не признавался в этом даже самому себе. Все изменилось лишь после того, как он, прикрывая отход разведгруппы, в одиночку продержался целых два часа против полусотни ваххабитов и даже не был серьезно ранен; несколько царапин не в счет. С той поры все утвердились во мнении, что лейтенант Измайлов – счастливчик, а значит, с ним можно идти хоть в сам ад.
Впрочем, Полина могла и ошибиться. Видимо, каким-то образом до нее дошли слухи о том, что Никита пропал без вести. Был в его воинской биографии такой случай. Чтобы отвлечь преследователей, он увел их в сторону, противоположную той, куда ушла изрядно потрепанная разведгруппа. А затем около полумесяца плутал по горам, потому как все тропы в нужном направлении были перекрыты бандитами, пока наконец не вышел к своим, изможденный до предела и с незажившей раной. Никиту уже почти похоронили.
Домна Никифоровна смутилась и, покаянно опустив голову, пригласила его в дом. Он был небольшим, но очень уютным. Так уж случилось, что своих детей Мамка не прижила (ее муж-водитель погиб в автокатастрофе, и Домна Никифоровна больше замуж так и не вышла), поэтому всю свою нерастраченную материнскую любовь она обратила на воспитанников детдома и на обихаживание домашнего очага. Все комнаты в доме были чистенькие, яркие, без лишнего барахла и безделушек. Только картины по стенам, и Никита знал, кто их автор – бывший детдомовец, а ныне известнейший художник, который выставлялся в лучших музеях мира. Каждая из его работ стоила дороже дома, в котором жила Мамка. Картины были подарками. На одной из них художник нарисовал саму Домну Никифоровну в простенькой ситцевой кофточке в цветочек. Только художник изобразил ее совсем молодой, – наверное, такой, какой она была в его детдомовские годы. Никита помнил Мамку уже в преклонных годах.
В доме пахло свежескошенным сеном, яблоками и парным молоком. Домна Никифоровна безо всяких церемоний усадила Никиту за стол, чтобы угостить чаем, очень вкусными ватрушками и вареньем.
– Ты Полинку видел? – осторожно спросила старушка, когда Никита допил чай.
– Имел честь… случайно… – соврал Никита.
– Не обижайся на девочку, она всего лишь слабая женщина. Ошибиться может каждый. У Полинки сейчас горе, такое горе…
– Это ее проблемы, – жестко ответил Никита.
– А ты сильно изменился… – Домна Никифоровна осуждающе покачала головой. – Раньше был куда добрее.
– Раньше я был телком, который, кроме яслей с сеном, ничего не видел. Встреча с реалиями жизни быстро привела меня в чувство. Есть такое выражение – кому война, а кому мать родна. Пока я землю зубами грыз, защищая Отечество, кое-кто торговал им налево и направо, составив при этом целое состояние. Но по счетам все равно приходится платить. Рано или поздно. Вот Олег и заплатил.
– Нехорошо так говорить… царствие ему небесное… – Мамка перекрестилась на икону в красном углу горницы.
– А хорошо увести у меня любимую девушку?! Или похоронить раньше времени, как это сделала Полина?!
– Нужно уметь прощать…
– Бог простит. А мне они безразличны – что Олег, что Полина. Былое давно быльем поросло.
«Ой ли? – подумал Никита и спрятал глаза от испытующего взгляда Мамки. – Тогда какого хрена ты подписался на должность следака? Или заняться больше нечем? Ладно, пусть и впрямь ты страдаешь от безделья. Но ведь Алекс предупредил, что расследование может плохо закончиться. Или тебе, Измайлов, мало армейских приключений? А, что теперь об этом думать!»
– Как они жили? – спросил Никита то, ради чего приехал к Мамке.
– Плохо, – ответила Домна Никифоровна. – Особенно в последние годы. Олег даже поколачивал Полинку.
«О как! – встрепенулся Никита. – Оказывается, Полина мне лапшу на уши вешала насчет любовницы. Видимо, конфликты были именно на этой почве. И то верно: у молодого здорового мужика куча бабок, а значит, ему доступны любые женщины. Почему бы не воспользоваться ситуацией? Тем более что Олег всегда был бабником. Соврала Полина, как пить дать соврала… Зачем? Чтобы обелить покойника или… Поди знай».
– По какой причине? – спросил Никита.
– Ревновал.
– Ревновал?! К кому?
Домна Никифоровна подняла очки на лоб, почему-то тяжко вздохнула и ответила:
– К тебе. А к кому ж еще?
– Не понял…
– Что тут понимать? Семейные ссоры бывают в любой семье. Наверное, Полинка в гневе сравнила вас, и сравнение вышло не в пользу Олега. Вот его и понесло. И чем дальше, тем хуже. Стал пить, купил себе квартиру в центре, чтобы ему было где уединиться…
– И наверное, женщин туда водил…
– Вот чего не знаю, того не знаю. Полинка наотрез отказывалась говорить на эту тему.
«М-да… – Никита мысленно почесал в затылке. – А ведь у Полины был мотив отправить своего благоверного на тот свет… Был! Ведь от семейных ссор до развода путь короток. И с чем бы тогда она осталась? Зная мстительный характер Олега, можно с уверенностью предположить, что он постарался бы усложнить ей жизнь до крайности. И потом, кто так запросто откажется от больших денег? А уж Полина – тем более. По ее словам, ей могут грозить большие неприятности, вплоть до заказухи, но она упрямо твердит свое – надо решить проблемы с новым менеджментом. Конечно, терять мешок с золотом, образно говоря, Полине не в масть; она скорее улетит вместе с ним в пропасть, нежели выпустит его из своих рук. Уж чему-чему, а житейской цепкости детдом нас научил».
– Ты бы помог ей… – Мамка сказала это как-то виновато, будто извинялась за свои слова. – Полинке сейчас очень тяжело…
– Это как? Жениться на ней?
– Хотя бы поговори, посочувствуй… Ведь женщина, как кошка, любит доброту и ласку. И потом, ей просто не с кем пооткровенничать, открыть свою душу. После смерти Олега она прервала отношения со всеми нашими… даже со мной.
– Вы считаете, что я подхожу на роль исповедника? Там, откуда я вернулся, душещипательные беседы не в чести. Так что ваше обращение не по адресу.
– Ну, как знаешь…
Они еще немного поговорили о том о сем, и Никита начал прощаться. Но затем спохватился и сбегал к припаркованной у забора машине. Там лежал гостинец для Мамки: разные сладости – торт и шоколадные конфеты, а также большой кусок семги, три банки красной икры и две палки дорогой сырокопченой колбасы.
«Ну и что получается, друг сердешный? – думал Никита, влившись в поток машин, который двигался со скоростью черепахи. – У Полины были проблемы с Олегом? Были. Большие проблемы. Она соврала мне на предмет своей «безоблачной» семейной жизни. И если Олег и впрямь ее мутузил, то я ничуть не удивлюсь, что Полина наняла киллера для своего разлюбезного муженька. У нее жесткий, почти мужской характер. Тем более что она всю свою сознательную жизнь проходила в «принцессах», а тут – по сопатке… Для любой женщины это тяжелейшее оскорбление, не говоря уже про Полину».
– Куда прешь, козел?! – неожиданно раздался крик.
Никита повернул голову и увидел разъяренное лицо водителя «мерседеса», который двигался в соседнем ряду. Видимо, он вез какую-то важную шишку, которую, в отличие от Никиты, все в городе хорошо знали, а потому уступали дорогу. Никита с вызовом ухмыльнулся, показал ему большой палец и продолжил движение, нимало не озаботившись проблемами хамоватого водилы.
«Но если и впрямь Полина заказала Олега, то на кой ей нужна комедия с частным сыском? – продолжал размышлять Никита. – Хотя не исключено, что в этом есть тонкий расчет. Таким образом она напрочь отметает от своей персоны все подозрения в заказе, если вдруг они появятся у правоохранительных органов (или, что вернее, у тех, с кем он вел взаимовыгодный бизнес). Ежели это так, то тогда понятно, почему она не обратилась к профессионалам, – а в городе существует минимум пять или шесть детективных агентств, в которых работают бывшие менты и гэбэшники, – и наняла дилетанта…»
Его догнали на светофоре, когда загорелся красный свет. Из «мерседеса» выскочили двое и подбежали к машине Никиты. Один из них, судя по физиономии «бык»-отморозок, рванул дверку и вытащил его наружу; задумавшийся Никита даже опомниться не успел, так быстро все произошло.
– Ты чё, падла, рога мочишь?! – рявкнул «бычара», схватив Никиту за отвороты куртки. – Ты знаешь, с кем связался?!
– Э-э, мужик, потише! – Никита резким движением освободился от захвата. – Правил дорожного движения я не нарушал, так что извини, ты обратился не по адресу.
– Ща будет те по адресу… – «Бык» замахнулся.
И тут же, закатив глаза под лоб, упал. Никита не стал придумывать сложную комбинацию для защиты, а нанес самый простой, но эффектный удар, который тренеры по боевым искусствам обычно рекомендуют слабому полу для защиты от посягательств на их женские прелести, – в промежность. Наверное, «бык» даже предположить не мог, что кто-нибудь в городе осмелится дать ему сдачи, поэтому считал Никиту всего лишь жертвой.
– Ни хрена себе… – тупо сказал напарник «быка», глядя, как тот корчится у ног Никиты. – Ну ты, мудила, попал… – Он полез под куртку, чтобы достать ствол.
Но не успел. На этот раз Никита ударил не коленом, как «быка», а ногой – точно в челюсть бодигарда. Тот, несмотря на приличные габариты, упорхнул, словно ласточка, и приземлился на капот «мерседеса». Никита сделал ручкой тому, кто сидел за тонированными стеклами машины на заднем сиденье, забрался в салон «ауди» и, что называется, ударил по газам. Никите совсем не хотелось, чтобы оклемавшиеся телохранители открыли по нему огонь на поражение.
Дома он начал разбираться с бумагами, которые передал ему Алекс Кривицкий. Удивительно, но работа детектива оказалась весьма увлекательной. Впервые за то время, что он провел в городе, жизнь начала приобретать хоть какой-то смысл, окрасилась в те тона, к которым Никита привык, – дымно-багровые, как на войне. Это добавило в кровь изрядную порцию адреналина, и Никита почувствовал, что оживает, что его биологический аккумулятор уже подзарядился и он готов «к труду и обороне».
Как Никита и ожидал, основная часть материалов дела оказалась пустышкой. Показания соседей Олега писались словно под диктовку, были пресными, скучными и не давали ни малейшего намека на хоть какую-то зацепку. Примерно так же отвечали на вопросы следователя и подчиненные покойника: «Ничего не видел, ничего не знаю, моя хата с краю». Короче говоря, следователь исполнял свой рутинный долг с прилежанием, но без огонька.
И то верно – он выбрал версию «самоубийство» и держался за нее с похвальным упрямством и цепкостью. Если и были какие-то подозрительные моменты, он смел их в корзину для бумаг; действительно, зачем ему лишняя головная боль? Притом такого масштаба. Ведь Олег был в городе на первых ролях. Не ровен час, зацепишь кого-нибудь из власть и деньги имущих – и прощай карьера. А то и жизнь.
И все же Никита нашел одну интересную бумаженцию. Некая Терехина утверждала, что у ее шефа был разлад с женой. Будто бы она завела любовника, и Олег Григорьевич об этом узнал. Кто был этот любовник, Терехина понятия не имела, но божилась, что говорит истинную правду. А еще в ее показаниях был интригующий момент – Терехину уволили с работы буквально за неделю до смерти Олега. И похоже, нанесли ей этим смертельную обиду.
«Это «жу-жу» неспроста… – думал Никита, включая аппаратуру, чтобы посмотреть запись с камер видеонаблюдения. – Похоже, мадам Терехину настоятельно попросили на выход. Ведь в солидной фирме платят серьезные деньги и просто так, из-за каприза, люди из таких контор не увольняются, терпят до последнего. А в нашем городе не так уж много вакансий на денежные места… если не сказать, что их вообще не существует, – вспомнил он свои мытарства в поисках достойной работы. – Так что с большой долей вероятности можно сказать, что Терехина заимела зуб на своего бывшего шефа, поэтому отвязала язык по полной. Надо бы с ней потолковать…»
Видеоматериалы мало что дали Никите. Одно лишь было хорошо: камеры у дома Олега оказались самыми современными, поэтому качество изображения не вызывало особых нареканий. Никита взял временной промежуток с пяти часов дня и до полуночи. Вдруг врач ошибся и Олега убили раньше или позже заявленной экспертизой цифры – около семи вечера.
Кроме того, Никита надеялся вычислить киллера, который просто обязан был в ожидании «объекта» слоняться поблизости от дома, чтобы заметить предполагаемую засаду; профессионал именно так и поступил бы. Особенно его интересовали представители сильного пола, которые прятали лицо от видеокамер наблюдения, – профессионалу не улыбается перспектива засветиться. Но камера зафиксировала обычных людей, никто не натягивал кепку или вязаную шапочку на уши, не отворачивался от камер и не прятал лицо под вуалью, – в принципе женщин тоже нельзя было исключать из списка подозреваемых.
Что поразило Никиту, так это малолюдье престижного дома; казалось, его только начали заселять. Обычно в пятницу народ затаривается на выходные дни продуктами в ближайшем супермаркете, поэтому подъезды домов, где живут нормальные граждане, особенно ближе к вечеру, напоминают летки ульев, так много там роится добытчиц (в основном) и добытчиков с полными сумками и пластиковыми пакетами в руках.
Но престижный дом напоминал кабинет большого чиновника, куда попадали лишь немногочисленные избранные и только по предварительной записи. После мелькнувшего в кадре Олега к дому подъехали всего несколько дорогих автомобилей, чтобы заключить в свои хромированно-лакированные утробы двух-трех человек и исчезнуть в неизвестном направлении, притом с концами; по крайней мере, до полуночи ни одна из этих машин обратно не вернулась.
Впрочем, разгадка лежала на виду: скорее всего, большинство обитателей дома сразу после обеда отбыли в свои загородные особняки. Поэтому в нем осталось всего несколько человек; Никита насчитал около двух десятков. Это были в основном старики. Они-то как раз и выходили на прогулку и в магазин – некоторые возвращались с пакетами в руках. Но ни одной подозрительной личности, которая хотя бы отдаленно смахивала на убийцу Олега, он не высмотрел.
Однако Никита все равно скопировал диск и открыл файлы, где были изображены лица тех, кто входил и выходил из дому. Изображения он не только сохранил в памяти компьютера, но также вывел их на бумагу, предварительно поработав с фотошопом, благо это было недолго и несложно. Вдруг пригодятся.
«Поеду к Терехиной! – решил Никита. – А заодно пообедаю, потому как уже близится ужин, а я еще и не завтракал, если не считать чашки чая и черствого бутерброда. – Тут он саркастически ухмыльнулся. – Для миллионера, коим я теперь являюсь, это непозволительно. Нужно вести здоровый образ жизни».
Мысленно посмеявшись над последней фразой, – да уж, вовремя взялся за ум, как раз к пенсии, – Никита сел в машину и покатил в направлении спального района, где в хрущевской пятиэтажке жила заинтересовавшая его девица.
Конечно же скамейки возле дома не пустовали. Старушки-пенсионерки – «Коллеги, етиттвою…» – подумал Никита – щелкали семечки и перемывали кому-то косточки.
– …А ейный хахаль прыг в окно! – Худая бабуля весьма преклонных лет, похожая на мультяшную героиню старушку Шапокляк, вся в ситце Ивановской фабрики, который был произведен во времена застоя, яростно жестикулируя, сидела в окружении более солидных и упитанных товарок, внимавших ей с выражением на лицах, которое бывает во время массового сеанса гипноза. – Со второго этажа! Я ить как раз вядро в мусорку несла, так ён меня едва не сшиб. В одном исподнем! И почесал, и почесал! Вон туды, в кусты. Она и вещи его в окно выбросила, дак куды там! Не до того ему было. И то верно – новый-то у нее милиционер. С левольвертом ходит. Пальнет раз – и на небеса. А ентот так, приходящий.
– Здравствуйте! – чересчур громко сказал Никита, потому что старушки, увлеченные занимательной историей, не обращали на него никакого внимания, хоть пляши перед ними.
Бабульки, как по команде, посмотрели в его сторону, а Шапокляк так и застыла с открытым ртом, не успев закончить фразу.
– Здравствуй, милок, коль не шутишь, – надевая очки, ответила полная старуха в тапочках, носы которых представляли умильные собачьи мордочки.
– Никаких шуток, я серьезно, – сказал Никита и изобразил свою самую привлекательную улыбку – «щедрую», как у полного лоха. – У меня к вам есть один вопрос.
– Спрашивай! – оживилась Шапокляк.
Похоже, во дворе она заведовала выпуском местных новостей, которые собирала по крупинкам, как курица просо.
– В какой квартире живет Терехина? – спросил Никита.
И поразился – старушки изобразили финальную сценку бессмертного «Ревизора». Они уставились на него, как на привидение. Пауза несколько затянулась, и недоумевающий Никита прокашлялся.
– Любка? В девятнадцатой, – наконец ответила Шапокляк. – На втором этаже. Вон ейный подъезд.
– Не подскажете, она дома?
– А где ж ей быть-то? Она ить безработная. Работу ишшет, да все никак… – Тут старушки почему-то захихикали. – Хочет, штоб денежную, дак разве нонче найдешь такую?
– Ну, спасибо вам… – Никита снова заулыбался и даже кивнул, словно поклонился.
Он уже стоял у входа в подъезд, когда сзади его окликнули.
– Ты, мил-человек, у нее долго не задерживайси… – говорила Шапокляк.
– Это почему?
– Тут, вишь, какое дело… – начала осторожно старушка. – К Любке должон вскорости прийтить… м-м-м… молодой человек. Дак штоб между вами там чегой-нибудь не вышло.
– Спасибо за информацию. Но я к ней по делу, – ответил Никита и подчеркнул: – Общественному.
Старушки закивали, но в их глазах читалось явное сомнение. Похоже, Терехина не отказывала себе в плотских удовольствиях и была чересчур любвеобильной.
На звонок в дверь долго не отвечали. «Она что, уснула?!» – недоумевал Никита. Наконец за дверью зашебаршились, и приятный девичий голос несколько грубовато спросил:
– Чего надо?
– Поговорить.
– Ты кто?
Терехина видела Никиту через глазок, поэтому он встал так, чтобы свет от окна лестничной площадки освещал его лицо во всех подробностях, – при всем том он не считал себя уродом, хотя и не был симпатягой.
– Я детектив, – немного поколебавшись, ответил Никита.
– И что?
– Да, в общем, ничего такого. Просто есть дело к вам. Но, вы уж извините, мне бы не хотелось объявлять о нем во всеуслышание… – Никита многозначительно кивнул в сторону лестницы.
Там слышались шорохи и свистящее стариковское дыхание. Видимо, Шапокляк не утерпела и решила подслушать разговор.
Терехина поняла прозрачный намек, и дверь наконец отворилась.
– Входите! – сказала она сердито. – Да побыстрее! Дует…
До прихода Никиты она принимала ванну, и вместо одежды на ней было лишь большое махровое полотенце, обернутое вокруг тела и едва прикрывающее высокую грудь. Виднелись стройные, в меру полные ноги, которые составили бы честь любой красотке. Но Терехина не была писаной красавицей. И все равно ее живое румяное лицо, на котором особенно выделялись большие черные глаза, было очень привлекательным. То, что на Терехину оглядывались почти все мужчины, можно было сказать с полной уверенностью – от нее буквально струилась сексуальная энергия. Такой энергетикой обладают лишь ведьмы, об этом Никита как-то прочитал в Интернете.
«Ух ты! – мысленно воскликнул он, почувствовав, как сильно забилось сердце. – Нехилая ведьмочка… Везет же мужикам, которых она привечает».
– Ждите здесь, – сказала Терехина, усадив Никиту на кухонный табурет. – Мне нужно одеться… – И исчезла.
«Да-а… – думал Никита, облизываясь, как сытый кот на завалинке. – Я с огромным удовольствием помог бы ей с одеванием. Вернее – с раздеванием. Потрясающая фемина! А квартирка у нее ничего – ухоженная…»
Видно было, что Терехина страдала манией чистоплотности и армейского порядка. Ее светлая кухня напоминала дивизионный арсенал перед проверкой вышестоящего начальства: все лежит на строго определенных местах, нигде нельзя заметить и пылинки.
Терехина вернулась на кухню спустя пять минут, как отметил Никита, глянув на свои «командирские», при полном параде. «Быстро управилась», – подумал он мельком. Первое его впечатление было неверным – в боевой раскраске девушка показалась ему феей сахарного домика. Наверное, ей хотелось произвести на Никиту неизгладимое впечатление. И у нее это получилось.
– Чай, кофе?.. – спросила она деловито, включая электрочайник.
– Если можно, кофе… пожалуйста, – одеревеневшим языком ответил Никита.
Терехина чему-то улыбнулась и начала священнодействовать с чашками.
Кофе у нее был потрясающе вкусным. Никита мог поклясться, что она сыпала в чашку обыкновенный «Нескафе», но на выходе у нее получилось нечто совсем иное, нежели та бурда, к которой привык Никита. Аромат, паривший над чашкой, вскружил голову и вызвал непреодолимое желание выкурить сигарету.
– Вы можете закурить, – снова улыбнулась Терехина, словно подслушав мысли своего незваного гостя. – У вас какие?..
Никита ответил.
– Годится… Не угостите ли даму сигареткой? – кокетливо спросила девушка, и Никита послушно достал пачку и дал ей прикурить, воспользовавшись своим армейским трофеем – зажигалкой «Зиппо», которая стоила как подержанная импортная тачка.
Ее добыли в одном из поисков, когда его разведгруппа приняла встречный бой, и Никита положил какого-то «амира», как потом оказалось, крупную шишку, выходца из Эмиратов, приехавшего на Северный Кавказ нести горцам «свет» ваххабизма. Именно в тот день у Никиты был день рождения, и друзья-командиры, не сговариваясь, решили вручить ему в качестве подарка золотую «Зиппо» (которую он честно отдал в «премиальный» фонд), о чем свидетельствовала гравировка на корпусе, благо родственников «амира» и наследников, к глубокому сожалению комбата, разыскать не удалось.
Никита не видел Домну Никифоровну без малого пятнадцать лет. Она уже ушла на пенсию и теперь в основном ковырялась в саду и огороде, редко покидая свою уютную обитель только для того, чтобы сходить в магазин или больницу. У Домны Никифоровны сильно болели ноги. Ведь она большую часть своей жизни провела стоя на холодном кафельном полу кухни. Это все поведал ему Алекс Кривицкий.
Домна Никифоровна поливала цветы. В них она знала толк, поэтому ее палисадник казался выставкой цветов, столько здесь было разных видов, даже экзотических.
– Домна Никифоровна! – позвал Никита из-за калитки.
Старушка подняла голову, долго всматривалась в Никиту, а затем сокрушенно покачала головой, полезла в карман фартука, нашла очки в большой роговой оправе и водрузила их на нос.
– Никошка! – Домна Никифоровна всплеснула руками. – Ты ли это?!
– Я, Мамка, я…
В детдоме ее с незапамятных времен прозвали Мамкой, и Никита вымолвил это прозвище совершенно машинально. А его она почему-то кликала Никошкой. Некоторые шутники даже подтрунивали над ним, взяв за основу «Приключения Буратино», очень популярный в те годы детский фильм: «Кто же он? Ни кот, ни кошка… Ну конечно же Никошка! Ни-кош-ка! Ни-кош-ка!» Сначала Никита сердился, а потом привык и перестал обращать внимание на шалости детдомовцев. Спустя год или два все забыли это прозвище, и он стал для всех просто Нико, лишь Домна Никифоровна продолжала звать его Никошкой.
– Дак что же ты торчишь-то на улице?! Заходи…
Они обнялись, и только вблизи Никита понял, как сильно сдала Мамка. Она здорово похудела и как будто стала ниже на голову. Поредели и ее пышные волосы, стали совсем седыми, на лице появились новые морщинки, только голубые глаза не поблекли от старости, по-прежнему светились, как два сапфира. Возможно, потому, что их омыли набежавшие слезы.
– Вот радость-то… Живой… – Старушка ощупывала его, словно не веря своим глазам.
– А почему я должен быть мертвым? – прямо спросил Никита.
– Ну как же… Полиночка мне говорила, что ты погиб.
Домна Никифоровна знала про их отношения. Она вообще знала тайны практически всех детдомовцев. Они приходили плакаться ей в жилетку и просить совета даже будучи совсем взрослыми. Поэтому Никита и приехал к старушке – она была кладезь информации. Сейчас он стоял перед ней и ругал себя последними словами, что до сих пор не удосужился навестить ее раньше.
– Слухи о моей смерти были несколько преждевременными, – сухо сказал Никита, не вдаваясь в подробности.
Похоже, Полина, чтобы как-то оправдаться перед Мамкой, пустила эту утку, которая вполне могла оказаться правдой. После училища Никита сам попросился в горячую точку и лез под пули как одержимый. Вскоре с ним стали бояться ходить в поиск, потому что Никита пер буром даже там, где этого не требовалось. Наверное, он хотел умереть, чтобы избавиться от постоянных мыслей о предательстве Полины, хотя и не признавался в этом даже самому себе. Все изменилось лишь после того, как он, прикрывая отход разведгруппы, в одиночку продержался целых два часа против полусотни ваххабитов и даже не был серьезно ранен; несколько царапин не в счет. С той поры все утвердились во мнении, что лейтенант Измайлов – счастливчик, а значит, с ним можно идти хоть в сам ад.
Впрочем, Полина могла и ошибиться. Видимо, каким-то образом до нее дошли слухи о том, что Никита пропал без вести. Был в его воинской биографии такой случай. Чтобы отвлечь преследователей, он увел их в сторону, противоположную той, куда ушла изрядно потрепанная разведгруппа. А затем около полумесяца плутал по горам, потому как все тропы в нужном направлении были перекрыты бандитами, пока наконец не вышел к своим, изможденный до предела и с незажившей раной. Никиту уже почти похоронили.
Домна Никифоровна смутилась и, покаянно опустив голову, пригласила его в дом. Он был небольшим, но очень уютным. Так уж случилось, что своих детей Мамка не прижила (ее муж-водитель погиб в автокатастрофе, и Домна Никифоровна больше замуж так и не вышла), поэтому всю свою нерастраченную материнскую любовь она обратила на воспитанников детдома и на обихаживание домашнего очага. Все комнаты в доме были чистенькие, яркие, без лишнего барахла и безделушек. Только картины по стенам, и Никита знал, кто их автор – бывший детдомовец, а ныне известнейший художник, который выставлялся в лучших музеях мира. Каждая из его работ стоила дороже дома, в котором жила Мамка. Картины были подарками. На одной из них художник нарисовал саму Домну Никифоровну в простенькой ситцевой кофточке в цветочек. Только художник изобразил ее совсем молодой, – наверное, такой, какой она была в его детдомовские годы. Никита помнил Мамку уже в преклонных годах.
В доме пахло свежескошенным сеном, яблоками и парным молоком. Домна Никифоровна безо всяких церемоний усадила Никиту за стол, чтобы угостить чаем, очень вкусными ватрушками и вареньем.
– Ты Полинку видел? – осторожно спросила старушка, когда Никита допил чай.
– Имел честь… случайно… – соврал Никита.
– Не обижайся на девочку, она всего лишь слабая женщина. Ошибиться может каждый. У Полинки сейчас горе, такое горе…
– Это ее проблемы, – жестко ответил Никита.
– А ты сильно изменился… – Домна Никифоровна осуждающе покачала головой. – Раньше был куда добрее.
– Раньше я был телком, который, кроме яслей с сеном, ничего не видел. Встреча с реалиями жизни быстро привела меня в чувство. Есть такое выражение – кому война, а кому мать родна. Пока я землю зубами грыз, защищая Отечество, кое-кто торговал им налево и направо, составив при этом целое состояние. Но по счетам все равно приходится платить. Рано или поздно. Вот Олег и заплатил.
– Нехорошо так говорить… царствие ему небесное… – Мамка перекрестилась на икону в красном углу горницы.
– А хорошо увести у меня любимую девушку?! Или похоронить раньше времени, как это сделала Полина?!
– Нужно уметь прощать…
– Бог простит. А мне они безразличны – что Олег, что Полина. Былое давно быльем поросло.
«Ой ли? – подумал Никита и спрятал глаза от испытующего взгляда Мамки. – Тогда какого хрена ты подписался на должность следака? Или заняться больше нечем? Ладно, пусть и впрямь ты страдаешь от безделья. Но ведь Алекс предупредил, что расследование может плохо закончиться. Или тебе, Измайлов, мало армейских приключений? А, что теперь об этом думать!»
– Как они жили? – спросил Никита то, ради чего приехал к Мамке.
– Плохо, – ответила Домна Никифоровна. – Особенно в последние годы. Олег даже поколачивал Полинку.
«О как! – встрепенулся Никита. – Оказывается, Полина мне лапшу на уши вешала насчет любовницы. Видимо, конфликты были именно на этой почве. И то верно: у молодого здорового мужика куча бабок, а значит, ему доступны любые женщины. Почему бы не воспользоваться ситуацией? Тем более что Олег всегда был бабником. Соврала Полина, как пить дать соврала… Зачем? Чтобы обелить покойника или… Поди знай».
– По какой причине? – спросил Никита.
– Ревновал.
– Ревновал?! К кому?
Домна Никифоровна подняла очки на лоб, почему-то тяжко вздохнула и ответила:
– К тебе. А к кому ж еще?
– Не понял…
– Что тут понимать? Семейные ссоры бывают в любой семье. Наверное, Полинка в гневе сравнила вас, и сравнение вышло не в пользу Олега. Вот его и понесло. И чем дальше, тем хуже. Стал пить, купил себе квартиру в центре, чтобы ему было где уединиться…
– И наверное, женщин туда водил…
– Вот чего не знаю, того не знаю. Полинка наотрез отказывалась говорить на эту тему.
«М-да… – Никита мысленно почесал в затылке. – А ведь у Полины был мотив отправить своего благоверного на тот свет… Был! Ведь от семейных ссор до развода путь короток. И с чем бы тогда она осталась? Зная мстительный характер Олега, можно с уверенностью предположить, что он постарался бы усложнить ей жизнь до крайности. И потом, кто так запросто откажется от больших денег? А уж Полина – тем более. По ее словам, ей могут грозить большие неприятности, вплоть до заказухи, но она упрямо твердит свое – надо решить проблемы с новым менеджментом. Конечно, терять мешок с золотом, образно говоря, Полине не в масть; она скорее улетит вместе с ним в пропасть, нежели выпустит его из своих рук. Уж чему-чему, а житейской цепкости детдом нас научил».
– Ты бы помог ей… – Мамка сказала это как-то виновато, будто извинялась за свои слова. – Полинке сейчас очень тяжело…
– Это как? Жениться на ней?
– Хотя бы поговори, посочувствуй… Ведь женщина, как кошка, любит доброту и ласку. И потом, ей просто не с кем пооткровенничать, открыть свою душу. После смерти Олега она прервала отношения со всеми нашими… даже со мной.
– Вы считаете, что я подхожу на роль исповедника? Там, откуда я вернулся, душещипательные беседы не в чести. Так что ваше обращение не по адресу.
– Ну, как знаешь…
Они еще немного поговорили о том о сем, и Никита начал прощаться. Но затем спохватился и сбегал к припаркованной у забора машине. Там лежал гостинец для Мамки: разные сладости – торт и шоколадные конфеты, а также большой кусок семги, три банки красной икры и две палки дорогой сырокопченой колбасы.
«Ну и что получается, друг сердешный? – думал Никита, влившись в поток машин, который двигался со скоростью черепахи. – У Полины были проблемы с Олегом? Были. Большие проблемы. Она соврала мне на предмет своей «безоблачной» семейной жизни. И если Олег и впрямь ее мутузил, то я ничуть не удивлюсь, что Полина наняла киллера для своего разлюбезного муженька. У нее жесткий, почти мужской характер. Тем более что она всю свою сознательную жизнь проходила в «принцессах», а тут – по сопатке… Для любой женщины это тяжелейшее оскорбление, не говоря уже про Полину».
– Куда прешь, козел?! – неожиданно раздался крик.
Никита повернул голову и увидел разъяренное лицо водителя «мерседеса», который двигался в соседнем ряду. Видимо, он вез какую-то важную шишку, которую, в отличие от Никиты, все в городе хорошо знали, а потому уступали дорогу. Никита с вызовом ухмыльнулся, показал ему большой палец и продолжил движение, нимало не озаботившись проблемами хамоватого водилы.
«Но если и впрямь Полина заказала Олега, то на кой ей нужна комедия с частным сыском? – продолжал размышлять Никита. – Хотя не исключено, что в этом есть тонкий расчет. Таким образом она напрочь отметает от своей персоны все подозрения в заказе, если вдруг они появятся у правоохранительных органов (или, что вернее, у тех, с кем он вел взаимовыгодный бизнес). Ежели это так, то тогда понятно, почему она не обратилась к профессионалам, – а в городе существует минимум пять или шесть детективных агентств, в которых работают бывшие менты и гэбэшники, – и наняла дилетанта…»
Его догнали на светофоре, когда загорелся красный свет. Из «мерседеса» выскочили двое и подбежали к машине Никиты. Один из них, судя по физиономии «бык»-отморозок, рванул дверку и вытащил его наружу; задумавшийся Никита даже опомниться не успел, так быстро все произошло.
– Ты чё, падла, рога мочишь?! – рявкнул «бычара», схватив Никиту за отвороты куртки. – Ты знаешь, с кем связался?!
– Э-э, мужик, потише! – Никита резким движением освободился от захвата. – Правил дорожного движения я не нарушал, так что извини, ты обратился не по адресу.
– Ща будет те по адресу… – «Бык» замахнулся.
И тут же, закатив глаза под лоб, упал. Никита не стал придумывать сложную комбинацию для защиты, а нанес самый простой, но эффектный удар, который тренеры по боевым искусствам обычно рекомендуют слабому полу для защиты от посягательств на их женские прелести, – в промежность. Наверное, «бык» даже предположить не мог, что кто-нибудь в городе осмелится дать ему сдачи, поэтому считал Никиту всего лишь жертвой.
– Ни хрена себе… – тупо сказал напарник «быка», глядя, как тот корчится у ног Никиты. – Ну ты, мудила, попал… – Он полез под куртку, чтобы достать ствол.
Но не успел. На этот раз Никита ударил не коленом, как «быка», а ногой – точно в челюсть бодигарда. Тот, несмотря на приличные габариты, упорхнул, словно ласточка, и приземлился на капот «мерседеса». Никита сделал ручкой тому, кто сидел за тонированными стеклами машины на заднем сиденье, забрался в салон «ауди» и, что называется, ударил по газам. Никите совсем не хотелось, чтобы оклемавшиеся телохранители открыли по нему огонь на поражение.
Дома он начал разбираться с бумагами, которые передал ему Алекс Кривицкий. Удивительно, но работа детектива оказалась весьма увлекательной. Впервые за то время, что он провел в городе, жизнь начала приобретать хоть какой-то смысл, окрасилась в те тона, к которым Никита привык, – дымно-багровые, как на войне. Это добавило в кровь изрядную порцию адреналина, и Никита почувствовал, что оживает, что его биологический аккумулятор уже подзарядился и он готов «к труду и обороне».
Как Никита и ожидал, основная часть материалов дела оказалась пустышкой. Показания соседей Олега писались словно под диктовку, были пресными, скучными и не давали ни малейшего намека на хоть какую-то зацепку. Примерно так же отвечали на вопросы следователя и подчиненные покойника: «Ничего не видел, ничего не знаю, моя хата с краю». Короче говоря, следователь исполнял свой рутинный долг с прилежанием, но без огонька.
И то верно – он выбрал версию «самоубийство» и держался за нее с похвальным упрямством и цепкостью. Если и были какие-то подозрительные моменты, он смел их в корзину для бумаг; действительно, зачем ему лишняя головная боль? Притом такого масштаба. Ведь Олег был в городе на первых ролях. Не ровен час, зацепишь кого-нибудь из власть и деньги имущих – и прощай карьера. А то и жизнь.
И все же Никита нашел одну интересную бумаженцию. Некая Терехина утверждала, что у ее шефа был разлад с женой. Будто бы она завела любовника, и Олег Григорьевич об этом узнал. Кто был этот любовник, Терехина понятия не имела, но божилась, что говорит истинную правду. А еще в ее показаниях был интригующий момент – Терехину уволили с работы буквально за неделю до смерти Олега. И похоже, нанесли ей этим смертельную обиду.
«Это «жу-жу» неспроста… – думал Никита, включая аппаратуру, чтобы посмотреть запись с камер видеонаблюдения. – Похоже, мадам Терехину настоятельно попросили на выход. Ведь в солидной фирме платят серьезные деньги и просто так, из-за каприза, люди из таких контор не увольняются, терпят до последнего. А в нашем городе не так уж много вакансий на денежные места… если не сказать, что их вообще не существует, – вспомнил он свои мытарства в поисках достойной работы. – Так что с большой долей вероятности можно сказать, что Терехина заимела зуб на своего бывшего шефа, поэтому отвязала язык по полной. Надо бы с ней потолковать…»
Видеоматериалы мало что дали Никите. Одно лишь было хорошо: камеры у дома Олега оказались самыми современными, поэтому качество изображения не вызывало особых нареканий. Никита взял временной промежуток с пяти часов дня и до полуночи. Вдруг врач ошибся и Олега убили раньше или позже заявленной экспертизой цифры – около семи вечера.
Кроме того, Никита надеялся вычислить киллера, который просто обязан был в ожидании «объекта» слоняться поблизости от дома, чтобы заметить предполагаемую засаду; профессионал именно так и поступил бы. Особенно его интересовали представители сильного пола, которые прятали лицо от видеокамер наблюдения, – профессионалу не улыбается перспектива засветиться. Но камера зафиксировала обычных людей, никто не натягивал кепку или вязаную шапочку на уши, не отворачивался от камер и не прятал лицо под вуалью, – в принципе женщин тоже нельзя было исключать из списка подозреваемых.
Что поразило Никиту, так это малолюдье престижного дома; казалось, его только начали заселять. Обычно в пятницу народ затаривается на выходные дни продуктами в ближайшем супермаркете, поэтому подъезды домов, где живут нормальные граждане, особенно ближе к вечеру, напоминают летки ульев, так много там роится добытчиц (в основном) и добытчиков с полными сумками и пластиковыми пакетами в руках.
Но престижный дом напоминал кабинет большого чиновника, куда попадали лишь немногочисленные избранные и только по предварительной записи. После мелькнувшего в кадре Олега к дому подъехали всего несколько дорогих автомобилей, чтобы заключить в свои хромированно-лакированные утробы двух-трех человек и исчезнуть в неизвестном направлении, притом с концами; по крайней мере, до полуночи ни одна из этих машин обратно не вернулась.
Впрочем, разгадка лежала на виду: скорее всего, большинство обитателей дома сразу после обеда отбыли в свои загородные особняки. Поэтому в нем осталось всего несколько человек; Никита насчитал около двух десятков. Это были в основном старики. Они-то как раз и выходили на прогулку и в магазин – некоторые возвращались с пакетами в руках. Но ни одной подозрительной личности, которая хотя бы отдаленно смахивала на убийцу Олега, он не высмотрел.
Однако Никита все равно скопировал диск и открыл файлы, где были изображены лица тех, кто входил и выходил из дому. Изображения он не только сохранил в памяти компьютера, но также вывел их на бумагу, предварительно поработав с фотошопом, благо это было недолго и несложно. Вдруг пригодятся.
«Поеду к Терехиной! – решил Никита. – А заодно пообедаю, потому как уже близится ужин, а я еще и не завтракал, если не считать чашки чая и черствого бутерброда. – Тут он саркастически ухмыльнулся. – Для миллионера, коим я теперь являюсь, это непозволительно. Нужно вести здоровый образ жизни».
Мысленно посмеявшись над последней фразой, – да уж, вовремя взялся за ум, как раз к пенсии, – Никита сел в машину и покатил в направлении спального района, где в хрущевской пятиэтажке жила заинтересовавшая его девица.
Конечно же скамейки возле дома не пустовали. Старушки-пенсионерки – «Коллеги, етиттвою…» – подумал Никита – щелкали семечки и перемывали кому-то косточки.
– …А ейный хахаль прыг в окно! – Худая бабуля весьма преклонных лет, похожая на мультяшную героиню старушку Шапокляк, вся в ситце Ивановской фабрики, который был произведен во времена застоя, яростно жестикулируя, сидела в окружении более солидных и упитанных товарок, внимавших ей с выражением на лицах, которое бывает во время массового сеанса гипноза. – Со второго этажа! Я ить как раз вядро в мусорку несла, так ён меня едва не сшиб. В одном исподнем! И почесал, и почесал! Вон туды, в кусты. Она и вещи его в окно выбросила, дак куды там! Не до того ему было. И то верно – новый-то у нее милиционер. С левольвертом ходит. Пальнет раз – и на небеса. А ентот так, приходящий.
– Здравствуйте! – чересчур громко сказал Никита, потому что старушки, увлеченные занимательной историей, не обращали на него никакого внимания, хоть пляши перед ними.
Бабульки, как по команде, посмотрели в его сторону, а Шапокляк так и застыла с открытым ртом, не успев закончить фразу.
– Здравствуй, милок, коль не шутишь, – надевая очки, ответила полная старуха в тапочках, носы которых представляли умильные собачьи мордочки.
– Никаких шуток, я серьезно, – сказал Никита и изобразил свою самую привлекательную улыбку – «щедрую», как у полного лоха. – У меня к вам есть один вопрос.
– Спрашивай! – оживилась Шапокляк.
Похоже, во дворе она заведовала выпуском местных новостей, которые собирала по крупинкам, как курица просо.
– В какой квартире живет Терехина? – спросил Никита.
И поразился – старушки изобразили финальную сценку бессмертного «Ревизора». Они уставились на него, как на привидение. Пауза несколько затянулась, и недоумевающий Никита прокашлялся.
– Любка? В девятнадцатой, – наконец ответила Шапокляк. – На втором этаже. Вон ейный подъезд.
– Не подскажете, она дома?
– А где ж ей быть-то? Она ить безработная. Работу ишшет, да все никак… – Тут старушки почему-то захихикали. – Хочет, штоб денежную, дак разве нонче найдешь такую?
– Ну, спасибо вам… – Никита снова заулыбался и даже кивнул, словно поклонился.
Он уже стоял у входа в подъезд, когда сзади его окликнули.
– Ты, мил-человек, у нее долго не задерживайси… – говорила Шапокляк.
– Это почему?
– Тут, вишь, какое дело… – начала осторожно старушка. – К Любке должон вскорости прийтить… м-м-м… молодой человек. Дак штоб между вами там чегой-нибудь не вышло.
– Спасибо за информацию. Но я к ней по делу, – ответил Никита и подчеркнул: – Общественному.
Старушки закивали, но в их глазах читалось явное сомнение. Похоже, Терехина не отказывала себе в плотских удовольствиях и была чересчур любвеобильной.
На звонок в дверь долго не отвечали. «Она что, уснула?!» – недоумевал Никита. Наконец за дверью зашебаршились, и приятный девичий голос несколько грубовато спросил:
– Чего надо?
– Поговорить.
– Ты кто?
Терехина видела Никиту через глазок, поэтому он встал так, чтобы свет от окна лестничной площадки освещал его лицо во всех подробностях, – при всем том он не считал себя уродом, хотя и не был симпатягой.
– Я детектив, – немного поколебавшись, ответил Никита.
– И что?
– Да, в общем, ничего такого. Просто есть дело к вам. Но, вы уж извините, мне бы не хотелось объявлять о нем во всеуслышание… – Никита многозначительно кивнул в сторону лестницы.
Там слышались шорохи и свистящее стариковское дыхание. Видимо, Шапокляк не утерпела и решила подслушать разговор.
Терехина поняла прозрачный намек, и дверь наконец отворилась.
– Входите! – сказала она сердито. – Да побыстрее! Дует…
До прихода Никиты она принимала ванну, и вместо одежды на ней было лишь большое махровое полотенце, обернутое вокруг тела и едва прикрывающее высокую грудь. Виднелись стройные, в меру полные ноги, которые составили бы честь любой красотке. Но Терехина не была писаной красавицей. И все равно ее живое румяное лицо, на котором особенно выделялись большие черные глаза, было очень привлекательным. То, что на Терехину оглядывались почти все мужчины, можно было сказать с полной уверенностью – от нее буквально струилась сексуальная энергия. Такой энергетикой обладают лишь ведьмы, об этом Никита как-то прочитал в Интернете.
«Ух ты! – мысленно воскликнул он, почувствовав, как сильно забилось сердце. – Нехилая ведьмочка… Везет же мужикам, которых она привечает».
– Ждите здесь, – сказала Терехина, усадив Никиту на кухонный табурет. – Мне нужно одеться… – И исчезла.
«Да-а… – думал Никита, облизываясь, как сытый кот на завалинке. – Я с огромным удовольствием помог бы ей с одеванием. Вернее – с раздеванием. Потрясающая фемина! А квартирка у нее ничего – ухоженная…»
Видно было, что Терехина страдала манией чистоплотности и армейского порядка. Ее светлая кухня напоминала дивизионный арсенал перед проверкой вышестоящего начальства: все лежит на строго определенных местах, нигде нельзя заметить и пылинки.
Терехина вернулась на кухню спустя пять минут, как отметил Никита, глянув на свои «командирские», при полном параде. «Быстро управилась», – подумал он мельком. Первое его впечатление было неверным – в боевой раскраске девушка показалась ему феей сахарного домика. Наверное, ей хотелось произвести на Никиту неизгладимое впечатление. И у нее это получилось.
– Чай, кофе?.. – спросила она деловито, включая электрочайник.
– Если можно, кофе… пожалуйста, – одеревеневшим языком ответил Никита.
Терехина чему-то улыбнулась и начала священнодействовать с чашками.
Кофе у нее был потрясающе вкусным. Никита мог поклясться, что она сыпала в чашку обыкновенный «Нескафе», но на выходе у нее получилось нечто совсем иное, нежели та бурда, к которой привык Никита. Аромат, паривший над чашкой, вскружил голову и вызвал непреодолимое желание выкурить сигарету.
– Вы можете закурить, – снова улыбнулась Терехина, словно подслушав мысли своего незваного гостя. – У вас какие?..
Никита ответил.
– Годится… Не угостите ли даму сигареткой? – кокетливо спросила девушка, и Никита послушно достал пачку и дал ей прикурить, воспользовавшись своим армейским трофеем – зажигалкой «Зиппо», которая стоила как подержанная импортная тачка.
Ее добыли в одном из поисков, когда его разведгруппа приняла встречный бой, и Никита положил какого-то «амира», как потом оказалось, крупную шишку, выходца из Эмиратов, приехавшего на Северный Кавказ нести горцам «свет» ваххабизма. Именно в тот день у Никиты был день рождения, и друзья-командиры, не сговариваясь, решили вручить ему в качестве подарка золотую «Зиппо» (которую он честно отдал в «премиальный» фонд), о чем свидетельствовала гравировка на корпусе, благо родственников «амира» и наследников, к глубокому сожалению комбата, разыскать не удалось.