Я понимал, что крайнюю необходимость притянуть здесь можно только за такие уши, коими не обладает ни один слон нашей планеты. Тем не менее судья согласилась, что мотив совершения Новиковым преступления далек от подлинно преступного. Еще минут пять мы поговорили о том, что, при всех заслугах Новикова перед отечеством, все-таки он еще молод и глуп и хороших девочек от плохих пока отличать не научился.
   Итогом нашей беседы стало вынесение через полтора часа приговора, в соответствии с которым Новикова признали виновным в совершении преступления и назначили наказание в виде штрафа, размер которого, с учетом данных о личности подсудимого, был минимальным.
   Это был хороший результат. Не стоит ждать от судебной системы большей справедливости, чем существует в нашем обществе. Времена Плевако и Кони безвозвратно ушли, а Новиковы остались. И они нуждаются в справедливости, возможно, иного уровня, но не следует забывать, что в государстве, в котором мы живем, не так давно существовали суды-тройки.
   До встречи с Говоровым оставалось больше двух часов. Как назло, время сегодня бежало не так стремительно, как обычно. Я почему-то волновался. Поскорее бы встреча уже состоялась, чтобы расставить все точки над...
   Волны «Радио Джаз» разлились по салону автомобиля, и я поехал вперед, навстречу делам, проблемам и сомнениям. Снова стало немного не по себе оттого, что я как будто бросаю всех своих клиентов, собиравшихся годами. Что за тип этот Говоров, почему желание помочь ему настолько велико, что я готов играть в его игру, не зная правил? Деньги? Нет, не деньги, здесь что-то другое. Не настолько я охоч до денег, чтобы поступаться жизненными принципами. Хотя, с другой стороны, ничем я особенно и не поступаюсь, за два месяца не перечеркнуть десятилетнюю карьеру. Ладно, время покажет. Надеюсь, я всегда смогу быть полезен обществу в своем профессиональном качестве. А пока неплохо бы попить горячего крепкого кофейку и затянуться сигаретой. Это позволит вернуть равнодушное выражение лица, за которым скрывается холодный рассудок. И чтобы никакой совести.
   Подъезжая к офису, я заметил, как охранники гостиницы изо всех сил спешат отодвинуть столбики для Валерия Геннадьевича, паркующегося на огромном джипе у входа.
   Начальство – это святое. Я тоже припарковал своего железного коня на спецстоянке, через два автомобиля от Валерия Геннадьевича, и направился ко входу.
   – Здорово, адвокатура, – радостно обратился ко мне Валерий Геннадьевич, задержавшийся у входа.
   – Здорово, агентура, – ответил я. – Приехали владения осмотреть? Так тут все по-прежнему, власть пока не изменилась, так что беспокоиться не о чем.
   – А я и не беспокоюсь. Не та должность, – авторитетно пробасил Валерий Геннадьевич, не обидевшись на мою шутку.
   Он обладал очень низким голосом, который гармонировал с его внешностью, представляющей собой двухметровый двухсоткилограммовый шкаф с бычьей шеей и посаженной на нее квадратной головой.
   – Валерий Геннадьевич, мне тут клиент подарил роскошный дагестанский коньяк, пятнадцатилетней выдержки. Зная ваш безупречный вкус в этом деле, не могу себе позволить, чтобы вы его не попробовали, так что милости просим.
   – О, благодарю за приглашение, непременно им воспользуюсь. А может, сегодня? Ты на встречу приехал или как?
   – Да, у меня встреча через час, но, думаю, часам к пяти освобожусь. Спускайтесь, бокалы уже приготовлены, – пригласил я ВГ (для краткости я так называл Валерия Геннадьевича).
   – Ладно, часов в пять зайду, у меня здесь тоже небольшая встреча, а потом я свободен, жди на дегустацию.
   На этой милой ноте мы разошлись каждый в свою сторону. Я направился к своему офису, выйдя из лифта на втором этаже. Валерий Геннадьевич же поехал вверх, где на пятом этаже располагался его офис, занимающий помещение, как минимум раз в десять превышающее по площади мой скромный угол.
   «Язык мой – враг мой», – вспомнил я пословицу. И дернуло меня пригласить его именно сегодня, в такой тяжелый день. А может, наоборот, хорошо, после встречи с Говоровым грех не выпить.
   Катерина, как всегда, была в офисе и, как всегда, отлично выглядела. Настроение офиса напрямую зависело от Кати, от выражения ее лица в ту или иную минуту. Ни дорогая мебель, ни телефон, ни факс, ни прочая ерунда не могли наполнить такой радостью рабочий кабинет, как искрящаяся жизнерадостная улыбка Катерины. Если у Кати было хорошее настроение, то офис сиял вместе с ней, если ей было плохо, он был так же угрюм и молчалив.
   – Катюш, отлично выглядишь, прямо светишься от счастья.
   – Спасибо, Виталий Владимирович, просто у меня сегодня очень хорошее настроение, да еще и годовщина свадьбы. Муж с утра подарил потрясающий букет желтых роз, мы с ним десять лет вместе. Вечером идем в ресторан, а потом хотим покататься на теплоходе по Москва-реке, по-моему, это так романтично.
   – Романтично и здорово, рад за вас, поздравляю, так держать. Можешь сегодня уйти пораньше, чтобы к ресторану выглядеть еще ослепительнее.
   – Ой, спасибо, я как раз хотела вас об этом попросить.
   – Катюш, минут через сорок придет Говоров, встреть его, и можешь быть свободна.
   Я зашел к себе в кабинет и закрыл дверь.
   В кармане завибрировал мобильный. Звонил Мишка.
   – Виталь, пробил я твоего Говорова. Вполне добропорядочный гражданин. Ничего криминального за ним нет, не судим, не привлекался, на учетах в психо– и наркодиспансерах не состоит. Пятьдесят второго года рождения, вдовец, довольно известный человек в своих кругах.
   – А что за круги? – поинтересовался я.
   – Благотворительность, – ответил Мишка. – По моим данным, он является директором благотворительного фонда. Довольно крупный фонд, один из немногих, занимающийся не отмыванием денег, а действительно помогающий больным и сиротам. У фонда очень хорошая репутация, он не такой известный, как фонд Кобзона или Хаматовой, но по отзывам не сильно им уступает.
   – Ясно, Миш. Спасибо огромное, выручил, очень ценная информация, – поблагодарил я Мишку.
   – Да не вопрос, звони, если что. Ну, бывай, старичок, увидимся.
   – Давай, Миш, пока, спасибо!
   Я сел на кожаный диван недалеко от двери и закрыл глаза. Через минуту встал и подошел к большому зеркалу на двери.
   Из зеркала на меня смотрел привлекательный молодой человек. Немного уставший, но с выражением спокойным и уверенным. Неожиданно темные волосы моего зазеркально-го альтер эго стали седеть, причем так стремительно, что через мгновение вся голова была седой. Я вздрогнул и тут же проснулся. Посмотрев в зеркало, я удостоверился, что мои волосы все еще темного цвета. Неужели я уснул? Что-то я вымотался за эти дни, надо бы отдохнуть, а то уже на работе засыпаю.
   – Виталий Владимирович, – нарушил мои размышления Катин голос. – К вам Борис Олегович Говоров.
   – Да, да, заходите, – придя в себя, ответил я.
   Дверь открылась, на пороге появился Борис Олегович. Мы обменялись рукопожатием, и я пригласил Говорова к столу.
   – Добрый день, Борис Олегович.
   – Здравствуйте, здравствуйте, Виталий Владимирович, – поприветствовал меня Говоров. – Я очень рад нашей встрече, рад, что вы согласились.
   – Борис Олегович, – сухо начал я. – Я действительно согласился встретиться, потому что что-то внутри меня говорит, что вам нужна помощь. Но предупреждаю сразу, сейчас вы должны объяснить, что от меня хотите и какой помощи ждете. Давайте перейдем к делу, и, чтобы не отнимать друг у друга драгоценное время, убедительно прошу не говорить загадками, туманными фразами и конкретно отвечать на вопросы. Люблю конкретику. Я уже говорил, что не намерен участвовать в непонятных глупых играх, пусть даже и за большие деньги. Если я почувствую в ваших словах какой-нибудь подвох и приду к выводу, что в действительности вам не нужна помощь адвоката, то, уж извините, буду вынужден отказаться от дальнейшего общения. Думаю, это будет честно.
   – Хорошо, Виталий Владимирович, я взрослый серьезный человек и прекрасно все понимаю. Никакого подвоха в моих словах не будет. Постараюсь ответить на все вопросы, на которые знаю ответы.
   – Замечательно, тогда перейдем к делу, – предложил я. – Для начала объясните, что за идиотскую повестку вы показывали в прошлый раз? Что вас на самом деле привело ко мне, и как я могу помочь?
   – Идиотскую, как вы выразились, повестку мне прислали по почте, и знаю я о ней не больше вашего, но думаю, что она действительно из канцелярии Божьего Суда.
   – Понятно. Думаю, на этом наше общение следует прекратить. Боюсь, не смогу быть вам полезен, – я привстал из-за стола и приготовился протянуть руку Говорову.
   – Подождите, – мрачно сказал Говоров. – Позвольте мне продолжить. Я так понимаю, мистическое объяснение происходящего вас не устраивает?
   – Абсолютно не устраивает, – раздраженно ответил я. – Неужели вы этого еще не поняли? Ведь минуту назад вы уверяли, что взрослый и серьезный человек.
   – Извините. Позвольте я попробую объяснить суть дела еще раз безо всякой мистики.
   – Да уж будьте любезны, – по-хамски промычал я.
   – Я не знаю, откуда прислали мне повестку. Я действительно обнаружил ее несколько дней назад в почтовом ящике. Но, думаю, у меня есть этому логическое объяснение, которое могло бы вас устроить. Понимаете ли, Виталий Владимирович, в последнее время в обществе богатых людей стало негласной модой устраивать друг другу церковные суды. Да, не удивляйтесь, именно церковные суды, кто-то их называет Божьими, иные Страшными, но суть одна. Я говорил, что занимаюсь благотворительностью, и уже довольно давно. Благотворительный фонд, который я создал, помогает детским домам, больницам и храмам. Мне и людям, занимающимся тем же, открыты двери в любые государственные и негосударственные учреждения, мы вхожи в любые церкви, монастыри и даже мечети. Все мы очень религиозные люди и выделяем огромные суммы на развитие духовности в стране, в частности на восстановление храмов. Естественно, что большинство священников этих храмов являются не только нашими духовными наставниками, но и хорошими друзьями. И если кто-то из нас совершает, так сказать, неблаговидный поступок, то мало кто решается по-настоящему упрекнуть, указав на ошибки. Большинство знакомых священников боятся поссориться с нами и лишиться дальнейших инвестиций. Они готовы промолчать и простить нам любые грехи, лишь бы восстановить разрушенную церквушку, единственную в деревне. В связи с этим некоторые мои знакомые стали договариваться с отдельными как бы независимыми священниками и устраивать что-то вроде открытых исповедей для провинившихся богачей. Думаю, вы понимаете, что это держится в строжайшем секрете и очень недешево обходится тем, кто заказывает «действо». Представители церкви неохотно идут на это, но деньги и связи, в конечном счете, делают свое дело. Если батюшка в церкви за деньги освящает вновь купленную машину, то почему бы ему не исповедать грешника в присутствии небольшого количества людей, закрыв на два часа церковь для прихожан. Естественно, делается это исключительно в добровольном порядке, никто не потащит вас на «суд», если вы этого не хотите. Но дело в том, что люди моего круга очень уважают друг друга, вся наша благотворительная деятельность строится на системе партнерства. Если один из партнеров перестанет доверять другому, то цепочка оборвется, в конце концов рухнет весь бизнес и пострадают несчастные люди. Поэтому мы всячески пытаемся помогать друг другу, а иногда, когда это необходимо, направлять на путь истинный. Большие деньги ломают многих людей. Мы не можем этого допустить, так как погибнет наше общее благое дело. Но поскольку сами мы не судьи и порой можем быть необъективны друг к другу, то прибегаем к помощи священника, наместника Бога на земле, который может рассудить наши действия и направить в нужное русло. Все это происходит в присутствии друзей, партнеров, чтобы было наверняка. Что-то вроде третейского суда, который, насколько я знаю, гораздо быстрее и качественнее рассматривает дело, не растягивая его на многие месяцы. То, о чем сейчас я рассказываю, лишь моя версия происходящего. Сам я никогда не участвовал и не был очевидцем подобных мероприятий, но не раз слышал об этом от знакомых. Такие мероприятия носят чересчур закрытый характер, и те из нас, кто был там, совсем не обязаны делиться этим с остальными, дабы не поползли слухи. Иначе это может привести к чудовищным последствиям. Церковь потеряет доверие населения и будет считаться лишь инструментом в руках олигархов. В действительности это не так, потому что ничем плохим мы не занимаемся – напротив, помогаем нуждающимся людям. А чтобы следить за своим нравственным обликом, обладая огромными состояниями, приходится прибегать к таким вот «судам». Я очень обеспокоен тем, что получил повестку. Думаю, партнеры решили устроить мне подобного рода «суд», а поскольку в суде я имею право на защиту и могу пользоваться помощью адвоката, я обратился к вам.
   Пока Говоров говорил, у меня возникло более сотни вопросов, из которых я решил задать только пару, оставив остальные на десерт.
   – Борис Олегович, допустим, логика в ваших словах действительно начала появляться. Объясните мне, пожалуйста, еще раз, а то я что-то не понял, – вы все время говорите «мы», «мой круг общения», «богатые люди». Кого вы все-таки подразумеваете под этим «мы»: богатых людей Москвы, российских олигархов, партнеров по фонду, Березовского, Абрамовича или кого-то еще? В голове пока не укладывается, кто вы такие, сколько вас. Ни в один из кругов общения, известных мне, в том числе и в круг очень богатых и знаменитых людей, вы пока не вписываетесь, больше напоминаете членов какой-нибудь секты, которых сейчас немало развелось. Уж извините за откровенность. Доводилось и нам, простым адвокатам, общаться с олигархами, и даже, не поверите, защищать их, но ничего подобного я никогда не слышал.
   – Когда я говорю «мы», – пояснил Говоров, – то имею в виду группу людей, являющихся учредителями фонда «Твори добро». Филиалы фонда имеются во многих странах. «Мы» – это узкий круг людей, так или иначе относящихся к фонду и ведущих его дела. По поводу сектантов. Вы где-нибудь видели сектантов, которые вместо выкачивания денег сами перечисляют людям огромные суммы, причем делают это открыто, у всех на виду? Мы же публичные люди, нас многие знают, о нас пишут, так что, думаю, на-счет секты вы зря.
   – Хорошо, Борис Олегович, извините, с сектой я погорячился. Я не понимаю главного – как буду вас защищать. Исповедь и суд – это разные вещи. Если ваши друзья решили устроить вам исповедь, то исповедуйтесь, при чем здесь я? Кто будет слушать меня? Где будет проходить заседание, в какой церкви, на каком языке, в течение какого времени? Кроме того, на основании какого закона я должен вас защищать, если будут рассматриваться только вопросы морали, нравственности и веры? Какова процедура суда, исповеди или того мероприятия, которое будет происходить? Какого результата вы ждете? В чем, наконец, обвиняетесь, что такое «убийство Бога»? Поймите, мне известны только законы Российской Федерации, я могу оперировать только ими, а в религиозных вопросах я не силен и вряд ли могу быть помощником, тем более кодекса грехов по-моему не существует.
   – Кодекс грехов существует, – уверенно сказал Говоров. – И вам он хорошо известен. Это Библия, или Священное Писание, если угодно. Я ответил на последний вопрос, отвечу и на предыдущие. Защищать меня вы сможете, потому что вы хороший адвокат, да и просто образованный человек. Любое дело так или иначе связано с вопросами морали и нравственности. Что касается неподготовленности в области религии и вопросах веры, то это дело поправимое. Еще достаточно времени на подготовку, пара месяцев изучения Писания – и будете отлично подкованы. Речь идет об ортодоксальных догматах и канонах христианской православной Церкви, известных в той или иной степени любому образованному российскому человеку. Суд, или исповедь, или мероприятие, как вы его назвали, будет происходить в одной из церквей на территории России. Займет это не более двух часов, производство будет вестись на русском языке. Процедура мероприятия будет напоминать обычное судебное заседание, где в роли подсудимого буду я, в роли прокурора, скорее всего, один из моих знакомых, в роли судьи – священник. А вы будете моим адвокатом, которого все будут слушать. Результат, которого я жду, – чтобы мне простили грехи, оправдали поступки и не заставили ничего в жизни исправлять.
   – Ну что ж, – отметил я, – похоже, осталось узнать главное – в чем заключается обвинение.
   – Да, это действительно главное, – многозначительно произнес Борис Олегович. – Прошу вас набраться терпения и еще чуть-чуть послушать меня. Я расскажу немного о себе, чтобы картина преступления была более полной и мы вместе поняли, почему и в чем меня обвиняют. Я родился и вырос в семье священника. Мой отец служил в церковном приходе небольшого городка на севере России. Впрочем, он жив, и до сих пор служит Богу в своем родном городке. Мы с ним очень редко общаемся. Мама родила меня довольно поздно, в тридцать пять, а поскольку я был первым ребенком, то роды были очень тяжелыми. Мама не смогла их перенести, скончалась, так и не увидев меня. В результате на отца в тридцать восемь лет вместе с счастьем рождения первенца обрушилась утрата любимой женщины. Трагедия была ужасной. Если вы хоть немного знакомы с традициями православных семей, то знаете, что рождение ребенка в семье священника из числа белого духовенства считается очень хорошим и светлым посланием от Господа. В семьях священнослужителей обычно много детей, что свидетельствует о Божьей благодати, спустившейся на батюшку и его супругу.
   Говоров тяжело вздохнул, но поспешил продолжить.
   – Мои родители по непонятным причинам долгое время не могли иметь детей, хотя очень хотели. Я знаю, что отец переживал по этому поводу, но виду не показывал, считая, наверное, что на все воля Божья. По моему личному убеждению, долгое отсутствие ребенка не позволило отцу продвинуться по иерархической церковной лестнице. Но отец не унывал, продолжая служить в городке, где все его знали, любили и уважали. Когда он узнал, что его жена, моя мама, все же забеременела, был невероятно счастлив. Позже он неоднократно об этом рассказывал. И вот представьте: я рождаюсь здоровым, крепким малышом, но своим рождением лишаю отца жены, а соответственно и дальнейшего возможного потомства. Отец оказывается в непростой ситуации: с одной стороны, на него сошла Божья благодать и наконец-то родился долгожданный ребенок, с другой стороны, Бог забрал жену, лишив сына матери.
   Видимо, что-то в жизни отца было не так, раз заслужил такое испытание. Он продолжал служить Богу, но на небеса обиду затаил. И если с этой обидой он потом справился, то с обидой на прямого виновника смерти супруги вряд ли. Он обозлился на меня с самого рождения, как будто я был виноват, что так все сложилось.
   Воспитанием моим отец занимался мало, посвящая все свободное время Богу. Он словно пытался показать, что, вопреки всем ударам судьбы, терпелив и преисполнен любви к Всевышнему и докажет это через молитвы. Поэтому с рождения меня нянчили служительницы прихода.
   Отец был очень строг со мной, прививая с юных лет любовь к Богу. В семь лет я знал практически наизусть Евангелие, в восемь прочитал жития всех известных святых, а в девять участвовал в богослужениях. Думаю, не стоит говорить, что любой мой день начинался и заканчивался молитвой, а по воскресеньям я ходил в церковь. Я был лишен многих детских удовольствий, рос угрюмым и молчаливым. Зато много читал. Книги были для меня лучшими друзьями, в них я находил все: и игры, и приключения, и шалости. Дома была потрясающая библиотека, больше тысячи книг.
   В пятнадцать лет, окончив помимо средней общеобразовательной еще и воскресную церковно-приходскую школу, я без труда поступил в областную духовную семинарию. При том, что конкурс туда составлял больше двадцати человек на место. Отец как-то даже подобрел ко мне и всячески поддерживал. Он говорил, что мое будущее обеспечено и по окончании семинарии я буду служить в его приходе, а со временем смогу заменить, уж он об этом позаботится. Наверное, так бы оно и было, потому что парень я был неглупый и со связями отца без дела бы не остался.
   Но я не выдержал. Проучившись два года, я ушел из семинарии. Я не испугался сложностей обучения. Чтение молитв и псалмов, воздержание и соблюдение постов давались очень легко, я привык к этому с детства. Я не выдержал завистливых взглядов сокурсников и их отношения ко мне. Все они знали, что я сын городского батюшки и мне не придется сражаться за распределение после окончания семинарии. А сражения за хорошее распределение разворачивались такие, что мирянам и не снились. В ход шли все возможные грехи, которые, как нас учили, совершать нельзя. Алчность, ложь, зависть, подхалимство, гордыня – лишь небольшой перечень пороков, используемых учащимися, чтобы получить распределение не на Камчатку, а куда-нибудь поближе. Мне стало все это противно, стало жалко этих людей, и возникла апатия к Церкви. Подчеркиваю, к Церкви, но не к Богу. Стали противны церковные обряды, служащие церквей, прихожане. Тогда я понял, что пора уходить. Собрал немногочисленные вещи, взял немного скопленных денег и поехал в Москву. О своем решении я сказал отцу, чтобы это не выглядело бегством.
   Тот день я помню очень хорошо. Отец был в бешенстве, никогда раньше не видел его таким. Он кричал на меня, оскорблял, постоянно повторял, что я не имею права так поступать. К вечеру он все же успокоился, опустился в кресло и тихо сказал: «Делай что хочешь, но сюда не возвращайся, обратно тебя не приму».
   Утром я уехал. Уехал в неизвестность, в большой город, ничего не зная о его жизни и не имея гроша в кармане. Но как только поезд загудел, на душе стало невероятно легко, как будто я сбросил с плеч тяжелый ненужный крест, который нес все эти годы. Вместо него я взял с собой из прошлой жизни лишь маленький серебряный нательный крестик, надетый еще при рождении, соединивший меня с Богом, но не с Церковью. Потрясающее чувство легкости наполнило меня радостью и уверенностью. Я был молод, не боялся трудностей и был убежден, что смогу выжить в большом городе.
   И я выжил, не просто выжил, но стал тем, кем сейчас являюсь. В Москве мне пришлось нелегко. Только бездельники и глупцы считают, что Москва кого-то ждет и деньги здесь валяются на дороге.
   Самое смешное, что так думает треть населения страны, живущая не в Москве. Они думают, что стоит только приехать в Москву, как огромная зарплата свалится на них с одной из кремлевских башен, с квартирой и машиной впридачу. Этим людям я всегда советую поехать в Москву и попробовать заработать хотя бы рубль. На что они обычно отвечают, что ритм Москвы не для них, да и экология там просто ужасная.
   В общем, город меня принял, вернее, я забрался в него, как шпион, и больше не вылезал. Не буду подробно рассказывать весь свой путь от начала до конца. О том, как нелегко пришлось и через что я прошел, прежде чем чего-то добился. Скажу лишь, что у меня обнаружилась потрясающая работоспособность, я мог работать по двадцать часов в сутки. Наверное, это и спасло меня.
   За первые пять лет, проведенные в Москве, я испытал все прелести жизни чернорабочего. Не было «халтуры», в которой бы я не поучаствовал. Мне нравилась любая работа, я радовался ей и не чувствовал усталости. Спал по два-три часа в сутки, но этого хватало. Все свое свободное время, которого практически не было, я по-прежнему посвящал чтению.
   Через четыре года безуспешных попыток я все-таки поступил в МГИМО на факультет политологии, на дневное отделение. В те времена не все еще решалось по блату, и знания вкупе с упертостью и терпением на пятый год растопили железные сердца в приемной комиссии. Я был зачислен. Естественно, такой возможности упустить я не мог, поэтому учился хорошо, стараясь изо всех, – другого выхода не было. По вечерам продолжал работать, чтобы иметь кусок хлеба, по ночам ломал зубы о «гранит науки». Через год обучения стал лучшим студентом потока, и мне предоставили комнату в общежитии. В институте я выучил несколько иностранных языков и подружился с очень «нужными» людьми. В общем, плацдарм к карьерному росту был подготовлен великолепно. Преподаватели восхищались мною, пророча хорошее будущее. Однокурсники же относились уважительно, посмеиваясь над моей провинциальностью. Здесь мне никто не завидовал, большинство учившихся со мной ребят были детьми дипломатов и не переживали за дальнейшее трудоустройство.
   Атмосфера в институте была теплой и дружелюбной, люди собрались очень неглупые, знающие, чего хотят, и идущие к своей цели. Времени на интриги и различные гадости ни у кого не оставалось. Зато всегда находилось время на участие в самодеятельности, свойственной тогда студенчеству. Я поражался тому, насколько изменился, став студентом.
   Изо всех сил я мстил своему угрюмому, застенчивому, молчаливому детству, от которого не осталось ни друзей, ни воспоминаний. В институте я участвовал в любом деле, открывая в себе различные способности и даже таланты, которых оказалось немало. Завел много друзей, знакомых, с которыми было приятно общаться.
   Но главное, на третьем курсе обучения появилась она, моя будущая жена, Вероника. Это была настоящая любовь с первого взгляда. Правда, первый взгляд был обращен на Веронику, когда она была одета в огромную плюшевую бутылку водки, играя в институтском КВНе. Вихрь наших чувств закрутился с такой скоростью, что, не успев опомниться, мы поженились, основательно напоив добрую половину потока на свадьбе.
   Дальше все понеслось еще быстрее. Я с отличием окончил институт и стал работать советником при одном из посольств в Москве. Вероника устроилась переводчиком-синхронистом при Министерстве иностранных дел. Это было престижно в то время. Мы очень любили друг друга и были несказанно счастливы.
   Через пять лет после свадьбы счастье было дополнено рождением доченьки – Алиночки. К тому времени я уже скопил приличный капитал. После рождения Алиночки я впервые поехал к отцу, которого не видел до этого лет десять. Я поехал к нему, чтобы поделиться успехами, рассказать, чего я добился, показать фотографии моей доченьки и его внучки. Но отец встретил меня сухо, не разделив моих чувств. Он попросил прощения, в очередной раз сказав, что на все воля Божья, и поспешил в церковь. Как всегда, у него было очень много дел…
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента