Страница:
– Уже сама добралась до Книги?[9]
– Да, учитель. За два года странствий у меня появилось много вопросов, которые требовали ответов. Я рискнула открыть Книгу.
– Все-таки хорошо я тебя учил, – в голосе Вагена слышалась гордость. – Недостойного или неспособного с ней справиться Книга сожгла бы. А ты даже прочесть ее смогла.
Арна зарделась от похвалы.
– Я только четыре страницы…
– Мне дались лишь две. В девяносто пять лет. А у тебя все впереди, – последнюю фразу Ваген, не приученный врать, произнес слегка фальшиво, что не ускользнуло от внимания девушки.
– Учитель, ты что-то недоговариваешь…
Старик молчал долго. Ох, и страшная же доля выпала этой девочке, подумал он. Но пусть уж лучше будет знать, на что идет.
– После того как наш мир заперли, начались тяжелые времена. Страшные вещи творились, потребовалось три с половиной века, чтобы навести относительный порядок.
– Потребовалось кому?
– Ордену. Они называли себя Орден. Пять человек, пришедшие неизвестно откуда, а затем ушедшие неизвестно куда, оставив своим последователям некоторые знания и заветы. Монастырь долины Дан-ри – последнее прибежище Танаа, последователей Ордена.
– Эти последователи – старейшины монастыря?
– Ну что ты, время истинных последователей давно миновало. Орден даровал им долгую жизнь, но не бессмертие. Сейчас последователями являются все, прошедшие посвящение Танаа.
Едва произнеся эти слова, Ваген понял, что сейчас ему придется расплачиваться за неосторожность – он буквально кожей чувствовал устремленный на него задумчиво-пронзительный взгляд ученицы. Хоть и знал, что быть этого взгляда не могло.
Арна долго молчала, прежде чем заговорить. А когда заговорила, каждое ее слово падало, как камень.
– Они ведь обладают немалой силой, эти последователи? Силой, которой практически нечего противопоставить, так? – Ваген кивнул. – Тогда почему они, обладая этой силой, не пытаются искоренить в мире зло и несправедливость?
К этому вопросу неминуемо приходил каждый послушник монастыря Дан-ри. И Ваген всегда знал, кому и как нужно ответить, но сейчас он должен был поступить иначе. Он должен был сказать девочке страшные слова, предложить ей то, от чего сам отказался семьдесят лет назад. И, что самое страшное, Ваген знал, что Арна не поступит, как он. Она взвалит на себя эту ношу.
Впрочем, начинать все равно следовало издалека.
– Кто несет это зло? Люди. Ты предлагаешь убивать их?
– Но ведь не все люди несут зло…
– Не все. Но как ты собираешься отличить одних от других?
– По поступкам.
– А если человека подставили? Или у него были свои причины совершить поступок, который ты окрестишь злом? Или, допустим, злодей имеет жену, детей, которые его любят и в нем нуждаются? Не кажется ли тебе, что ты совершишь безусловное зло, лишив семью кормильца?
– А для чего тогда мы? – резко спросила Арна. Ее лицо потемнело, Ваген чувствовал это, хоть и не видел. – Просто для того, чтобы существовать в собственноручно созданном раю? Отсиживаться в долине, умыв руки, и оправдывать свое бездействие возможностью ошибки?
– Философия Танаа – невмешательство, – спокойно проговорил Ваген. – Каждый, прошедший Посвящение, после того покидает Дан-ри и несколько лет скитается по миру в поисках подходящих нам по моральным качествам людей, которые…
– А этот Орден тоже так себя вел? – Арна даже не заметила, что впервые в жизни перебила Учителя.
– Да.
– Тогда как же их занесло в наш мир? Почему они его спасли?
– Это были люди из нашего мира. Они не хотели видеть, как их родина гибнет, раздираемая войнами Света, Тьмы и Равновесия, и обладали достаточной силой, чтобы не допустить катастрофы.
– Но мы тоже родились в этом мире, и последователи тоже имеют Силу! Почему тогда…
– Да потому, что не так много знаний, оставленных Орденом, удалось сохранить. Да, у последователей есть Сила, но ее мало. Стоит Танаа заявить о себе и начать бороться с тем, что ты окрестила злом, как мы прекратим свое существование. Посвященным последователям хватит двух-трех ошибок, в результате которых погибнут ни в чем не виновные люди, и Сила оставит их. Или, что вероятнее, сожжет изнутри. Если бы вместе с Посвящением новоявленные Танаа получали Дар, тогда это было бы возможно, а так…
– Какой Дар? – тут же подобралась Арна. Она чувствовала, что Учитель неспроста повел разговор в такой плоскости и рассказал ей так много.
– Дар всех разумных Ордена. Умение читать чужие души, иначе именуемое эмпатией.
– А что он дает, этот Дар?
– Танаа, развивший в себе этот Дар, становится Искоренителем. Искоренитель видит Печать, которую Мироздание накладывает на душу всякого разумного. Печать, по которой умеющий видеть может определить, несет ли разумный зло в такой степени, когда его действия начинают провоцировать инферно. И таких разумных Искоренитель уничтожает. Дар – или проклятие? – Искоренителя дается редко, но если уж он есть, то преступление не развивать его. Как в пятнадцать лет сделал я…
– У меня тоже есть Дар? – напряженно спросила Арна.
Старик грустно кивнул.
– Да, девочка. Поэтому ты уже стала Танаа, даже не пройдя Посвящение. Иначе ты бы просто не смогла открыть Книгу. Теперь, когда ты знаешь правду, в монастыре тебе не место. Только если откажешься от Дара…
– Я не откажусь.
– Арна, я не буду пытаться тебя переубедить, вижу, ты уже все решила. Но прошу, подумай еще раз. Быть Искоренителем – страшная судьба. Кроме долга, у тебя не будет ничего.
– А разве мне что-нибудь надо? – она улыбнулась. – Я мечтала об этом, не надеясь, что мечта сбудется, а теперь как минимум глупо будет отказаться от нее.
В саду повисла тишина. Учитель и ученица сидели друг напротив друга, погруженные в свои мысли. Наконец Ваген нарушил молчание.
– Ты хочешь о чем-то спросить?
– Кто ведет меня в Мидиград?
– Творец, – просто ответил старик.
Арна покидала долину Дан-ри спустя час от восхода солнца. Фляжка на поясе, кошель с небольшой суммой денег за пазухой, дорожный мешок за спиной и белый посох в руке. Незрячие глаза Вагена были устремлены на север, куда она ушла. Он очень переживал за свою ученицу и гордился ею.
– Чистая, светлая душа, – прозвучал рядом знакомый голос.
Не ветке дерева, свесив хвост и сложив за спиной крылья, сидел дракон. Маленький, не более трех футов в длину, но не менее величественный, чем сгинувшие полтора тысячелетия назад его гигантские сородичи.
– Да. Чистая, светлая и смелая.
– Но дурная… – проворчал дракон. – Ей бы поучиться еще лет пять.
– Что поделаешь, иногда она упряма, как некоторые драконы. Раанист, ты умеешь видеть грядущее. Что ее ждет?
– Ничего хорошего. – Солнце играло на броне Рааниста, зеркальные серебристые пластинки переливались всеми цветами радуги. – Все, что ее ждет, начинается со слов «великий» или «жуткий». Великие деяния, жуткая ошибка, великая любовь, жуткая гибель.
– Гибель… Значит, она все-таки умрет.
– Все мы когда-нибудь умрем, даже я. Арна погибнет. Улавливаешь разницу?
– Жаль, что я не могу пойти с ней, – Ваген словно не заметил реплики дракона.
– Если бы я не лишился способности превращаться в эльфа, я сам пошел бы с ней. Я смотрел вперед – через несколько лет Империя, Париас и хаоситы устроят такое, что к нам вполне может наведаться Серый Вестник. – Раанист вздрогнул, чешуйки на спине слегка вздыбились. – От твоей ученицы будет многое зависеть. Если она, конечно, доживет до этих времен.
– Мне не нравятся твои слова про ошибку…
– А мне вообще не нравится то, что я вижу, – заявил дракон, расправляя крылья. Провожу-ка я ее. – И радужной молнией взвился в воздух.
Осторожно ощупывая посохом дорогу перед собой, Арна медленно двигалась по узкому карнизу, нависшему над пропастью. Любой неверный шаг – смерть. От края карниза до земли – добрых шестьсот футов, а внизу – острые камни. Однако девушка шла уверенно, посох в левой руке помогал не оступиться, пальцы правой цеплялись за скалу, к которой Арна прижималась спиной. Карниз был узким – едва ли десять дюймов шириной, но миниатюрная Танаа ступала по нему легко и с кошачьей ловкостью.
Раанист парил футах в трехстах от нее, боясь неожиданным появлением напугать девушку, что могло быть для нее смертельно опасным. Сейчас, находясь на некотором расстоянии от Арны, он мог спокойно любоваться ею. Длинные волосы цвета белого золота ниспадали до лопаток красивыми волнами, мягкие, немного неправильные черты лица, обычно освещенные доброй улыбкой, были слегка искажены гримасой сосредоточенности, чуть сдвинутые от напряжения светлые брови ярко выделялись на фоне бронзовой загорелой кожи. Черная лента повязки скрывала глаза. Раанист знал, что они удивительно глубокого синего цвета, но, к сожалению, ничего не видят. Впрочем, внутреннее зрение Арны с лихвой компенсировало отсутствие зрения физического.
Дракон тяжело вздохнул, представив, сколь тяжкая ноша легла на хрупкие плечи этой слепой красивой девушки, почти девочки. Даже по людским меркам шестнадцать лет – это мало, чего уж говорить о драконьих…
Карниз закончился. Арна с облегчением вздохнула. Даже с ее выучкой и обостренным внутренним зрением было непросто его преодолеть. За спиной раздалось знакомое шелестение крыльев, разрезающих горный воздух.
– Ты забыла со мной попрощаться, маленькая.
– Прости, просто не знала, где тебя искать.
– Я сам тебя нашел, – привычно проворчал дракон, опускаясь на камень и складывая расцвеченные солнечными лучами крылья. – Присядь, я хочу с тобой поговорить.
– Если собираешься отговаривать, предупреждаю сразу – бесполезно, – улыбнулась Арна, усаживаясь рядом с драконом. Ее пальцы ласково пробежали по чешуйкам на спине Рааниста.
– Знаю, что бесполезно. Потому даже пытаться не буду. Но, надеюсь, от пары советов и наставлений старого дракона ты не откажешься.
– Я хоть когда-нибудь от советов отказывалась? – рассмеявшись, девушка сбросила с плеч мешок. – Только обещай не скатываться на банальности вроде «береги себя».
– Ну, только если на прощание. Ваген рассказал тебе о Даре?
– Да.
– Поскольку он от него отказался, знает твой учитель о Даре мало. Я расскажу тебе, что смогу. Дар будет просыпаться постепенно. Поначалу ты станешь просто чувствовать отношение разумных к себе, сможешь безошибочно распознать ложь и тому подобное. Через некоторое время это распространится на животных, с ними ты сможешь разговаривать на языке эмоций. Еще позже ты научишься видеть тринадцатый круг ауры.
Ты, вероятно, помнишь, что обычно в ауре разумного существа двенадцать кругов. На самом деле их пятнадцать. Последователям, принявшим Дар, дано видеть тринадцатый, богам, Хранителям и прочим сущностям их уровня – четырнадцатый. Пятнадцатый видит только Творец. Но речь не об этом. В тринадцатом круге ауры присутствует некая шкала, определяющая склонность разумного к Свету, Тьме или Равновесию, и еще одна, отражающая Добро, Зло и Равнодушие.
И вот здесь начинается самое сложное. Ты должна уничтожать тех, у кого вторая шкала на отметке «Зло» или «Равнодушие». Если во втором случае еще видна первая шкала, то выбор за тобой, если же она отсутствует – уничтожь такую тварь немедленно.
– Уничтожь? – голос Арны дрогнул. Она всей душой отторгала любое насилие, а уж тем более – убийство. Так что перспектива стать палачом ее нисколько не обрадовала. – Раанист, ты же сам мне говорил, нельзя убивать даже ради благой цели.
– Я не предлагаю тебе убивать. К тому времени, как ты сможешь видеть тринадцатый круг ауры, ты научишься… Впрочем, научишься – узнаешь. А то если начну рассказывать, ты начнешь задавать множество вопросов, и наш разговор затянется надолго, времени же не так много. Еще твои враги – Зло и Тьма, Зло и Свет. Две самые страшные комбинации. Но помни – разумный попадает под это описание только если отметки абсолютны и пути назад у него уже нет.
– Подожди, а что насчет Равнодушия?
– Ты же читала Книгу. Помимо всего прочего, там сказано: «Не бойся врагов – в худшем случае они могут тебя убить. Не бойся друзей – в худшем случае они могут тебя предать. Бойся равнодушных – они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия творятся в мире все предательства и убийства». Когда-нибудь ты поймешь смысл этих слов, а пока просто прими на веру. Запомнила?
– Да, – еле слышно проговорила Арна. Слова Рааниста поразили ее и напугали.
Несколько минут они просидели в молчании. Наконец дракон вновь заговорил.
– За второй стадией развития Дара последует третья. Ты научишься читать в душах разумных как в открытой книге, у них не останется ни единого чувства, ни единой эмоции, которую ты не смогла бы почувствовать. Это называется эмпатия. Третья и завершающая стадия развития Дара. И при этом самая страшная.
– Почему?
– Когда ощутишь, какая гадость и гниль живет в душах большинства разумных, – поймешь.
– Раанист, почему ты все время говоришь «разумных»? Не проще ли сказать «людей»?
– Неужели не понимаешь? – удивленно воззрился на нее дракон. – Или ты думаешь, что тебе повстречаются лишь представители твоей расы? Я смотрел вперед, Арна. Твоим лучшим другом станет не человек. И полюбишь ты разумного, который будет лишь выглядеть как существо твоей расы, да и то не всегда. – Раанист поднялся, расправляя крылья. – Если хочешь сегодня преодолеть перевал – пора в путь. Не забывай о том, что я тебе сказал. И… береги себя.
В прыжке дракон сорвался с утеса, прокувыркался футов шестьдесят в свободном падении и, расправив крылья, устремился в долину Дан-ри.
Арна вновь взяла мешок, посох и пошла по едва заметной обычным взглядом тропинке, уводящей прочь от долины. Раанист был прав – непроходимый для непосвященных перевал преодолевать лучше днем. Ей, незрячей, было бы все равно, но под камнями таятся твари, с которыми не стоит встречаться при лунном свете. Именно благодаря этим невольным стражам Дан-ри считалась неприступной. За день найти перевал можно было, лишь зная бесчисленные секреты, которые обитатели долины хранили в глубокой тайне, а одна ночь в этих горах стала бы последней для кого угодно.
Да и путь Арне предстоял неблизкий. Она последний раз повернулась к долине лицом, прощаясь навсегда с родным домом, и быстро пошла прочь. Ее ждал Мидиград.
Глава V
– Да, учитель. За два года странствий у меня появилось много вопросов, которые требовали ответов. Я рискнула открыть Книгу.
– Все-таки хорошо я тебя учил, – в голосе Вагена слышалась гордость. – Недостойного или неспособного с ней справиться Книга сожгла бы. А ты даже прочесть ее смогла.
Арна зарделась от похвалы.
– Я только четыре страницы…
– Мне дались лишь две. В девяносто пять лет. А у тебя все впереди, – последнюю фразу Ваген, не приученный врать, произнес слегка фальшиво, что не ускользнуло от внимания девушки.
– Учитель, ты что-то недоговариваешь…
Старик молчал долго. Ох, и страшная же доля выпала этой девочке, подумал он. Но пусть уж лучше будет знать, на что идет.
– После того как наш мир заперли, начались тяжелые времена. Страшные вещи творились, потребовалось три с половиной века, чтобы навести относительный порядок.
– Потребовалось кому?
– Ордену. Они называли себя Орден. Пять человек, пришедшие неизвестно откуда, а затем ушедшие неизвестно куда, оставив своим последователям некоторые знания и заветы. Монастырь долины Дан-ри – последнее прибежище Танаа, последователей Ордена.
– Эти последователи – старейшины монастыря?
– Ну что ты, время истинных последователей давно миновало. Орден даровал им долгую жизнь, но не бессмертие. Сейчас последователями являются все, прошедшие посвящение Танаа.
Едва произнеся эти слова, Ваген понял, что сейчас ему придется расплачиваться за неосторожность – он буквально кожей чувствовал устремленный на него задумчиво-пронзительный взгляд ученицы. Хоть и знал, что быть этого взгляда не могло.
Арна долго молчала, прежде чем заговорить. А когда заговорила, каждое ее слово падало, как камень.
– Они ведь обладают немалой силой, эти последователи? Силой, которой практически нечего противопоставить, так? – Ваген кивнул. – Тогда почему они, обладая этой силой, не пытаются искоренить в мире зло и несправедливость?
К этому вопросу неминуемо приходил каждый послушник монастыря Дан-ри. И Ваген всегда знал, кому и как нужно ответить, но сейчас он должен был поступить иначе. Он должен был сказать девочке страшные слова, предложить ей то, от чего сам отказался семьдесят лет назад. И, что самое страшное, Ваген знал, что Арна не поступит, как он. Она взвалит на себя эту ношу.
Впрочем, начинать все равно следовало издалека.
– Кто несет это зло? Люди. Ты предлагаешь убивать их?
– Но ведь не все люди несут зло…
– Не все. Но как ты собираешься отличить одних от других?
– По поступкам.
– А если человека подставили? Или у него были свои причины совершить поступок, который ты окрестишь злом? Или, допустим, злодей имеет жену, детей, которые его любят и в нем нуждаются? Не кажется ли тебе, что ты совершишь безусловное зло, лишив семью кормильца?
– А для чего тогда мы? – резко спросила Арна. Ее лицо потемнело, Ваген чувствовал это, хоть и не видел. – Просто для того, чтобы существовать в собственноручно созданном раю? Отсиживаться в долине, умыв руки, и оправдывать свое бездействие возможностью ошибки?
– Философия Танаа – невмешательство, – спокойно проговорил Ваген. – Каждый, прошедший Посвящение, после того покидает Дан-ри и несколько лет скитается по миру в поисках подходящих нам по моральным качествам людей, которые…
– А этот Орден тоже так себя вел? – Арна даже не заметила, что впервые в жизни перебила Учителя.
– Да.
– Тогда как же их занесло в наш мир? Почему они его спасли?
– Это были люди из нашего мира. Они не хотели видеть, как их родина гибнет, раздираемая войнами Света, Тьмы и Равновесия, и обладали достаточной силой, чтобы не допустить катастрофы.
– Но мы тоже родились в этом мире, и последователи тоже имеют Силу! Почему тогда…
– Да потому, что не так много знаний, оставленных Орденом, удалось сохранить. Да, у последователей есть Сила, но ее мало. Стоит Танаа заявить о себе и начать бороться с тем, что ты окрестила злом, как мы прекратим свое существование. Посвященным последователям хватит двух-трех ошибок, в результате которых погибнут ни в чем не виновные люди, и Сила оставит их. Или, что вероятнее, сожжет изнутри. Если бы вместе с Посвящением новоявленные Танаа получали Дар, тогда это было бы возможно, а так…
– Какой Дар? – тут же подобралась Арна. Она чувствовала, что Учитель неспроста повел разговор в такой плоскости и рассказал ей так много.
– Дар всех разумных Ордена. Умение читать чужие души, иначе именуемое эмпатией.
– А что он дает, этот Дар?
– Танаа, развивший в себе этот Дар, становится Искоренителем. Искоренитель видит Печать, которую Мироздание накладывает на душу всякого разумного. Печать, по которой умеющий видеть может определить, несет ли разумный зло в такой степени, когда его действия начинают провоцировать инферно. И таких разумных Искоренитель уничтожает. Дар – или проклятие? – Искоренителя дается редко, но если уж он есть, то преступление не развивать его. Как в пятнадцать лет сделал я…
– У меня тоже есть Дар? – напряженно спросила Арна.
Старик грустно кивнул.
– Да, девочка. Поэтому ты уже стала Танаа, даже не пройдя Посвящение. Иначе ты бы просто не смогла открыть Книгу. Теперь, когда ты знаешь правду, в монастыре тебе не место. Только если откажешься от Дара…
– Я не откажусь.
– Арна, я не буду пытаться тебя переубедить, вижу, ты уже все решила. Но прошу, подумай еще раз. Быть Искоренителем – страшная судьба. Кроме долга, у тебя не будет ничего.
– А разве мне что-нибудь надо? – она улыбнулась. – Я мечтала об этом, не надеясь, что мечта сбудется, а теперь как минимум глупо будет отказаться от нее.
В саду повисла тишина. Учитель и ученица сидели друг напротив друга, погруженные в свои мысли. Наконец Ваген нарушил молчание.
– Ты хочешь о чем-то спросить?
– Кто ведет меня в Мидиград?
– Творец, – просто ответил старик.
Арна покидала долину Дан-ри спустя час от восхода солнца. Фляжка на поясе, кошель с небольшой суммой денег за пазухой, дорожный мешок за спиной и белый посох в руке. Незрячие глаза Вагена были устремлены на север, куда она ушла. Он очень переживал за свою ученицу и гордился ею.
– Чистая, светлая душа, – прозвучал рядом знакомый голос.
Не ветке дерева, свесив хвост и сложив за спиной крылья, сидел дракон. Маленький, не более трех футов в длину, но не менее величественный, чем сгинувшие полтора тысячелетия назад его гигантские сородичи.
– Да. Чистая, светлая и смелая.
– Но дурная… – проворчал дракон. – Ей бы поучиться еще лет пять.
– Что поделаешь, иногда она упряма, как некоторые драконы. Раанист, ты умеешь видеть грядущее. Что ее ждет?
– Ничего хорошего. – Солнце играло на броне Рааниста, зеркальные серебристые пластинки переливались всеми цветами радуги. – Все, что ее ждет, начинается со слов «великий» или «жуткий». Великие деяния, жуткая ошибка, великая любовь, жуткая гибель.
– Гибель… Значит, она все-таки умрет.
– Все мы когда-нибудь умрем, даже я. Арна погибнет. Улавливаешь разницу?
– Жаль, что я не могу пойти с ней, – Ваген словно не заметил реплики дракона.
– Если бы я не лишился способности превращаться в эльфа, я сам пошел бы с ней. Я смотрел вперед – через несколько лет Империя, Париас и хаоситы устроят такое, что к нам вполне может наведаться Серый Вестник. – Раанист вздрогнул, чешуйки на спине слегка вздыбились. – От твоей ученицы будет многое зависеть. Если она, конечно, доживет до этих времен.
– Мне не нравятся твои слова про ошибку…
– А мне вообще не нравится то, что я вижу, – заявил дракон, расправляя крылья. Провожу-ка я ее. – И радужной молнией взвился в воздух.
Осторожно ощупывая посохом дорогу перед собой, Арна медленно двигалась по узкому карнизу, нависшему над пропастью. Любой неверный шаг – смерть. От края карниза до земли – добрых шестьсот футов, а внизу – острые камни. Однако девушка шла уверенно, посох в левой руке помогал не оступиться, пальцы правой цеплялись за скалу, к которой Арна прижималась спиной. Карниз был узким – едва ли десять дюймов шириной, но миниатюрная Танаа ступала по нему легко и с кошачьей ловкостью.
Раанист парил футах в трехстах от нее, боясь неожиданным появлением напугать девушку, что могло быть для нее смертельно опасным. Сейчас, находясь на некотором расстоянии от Арны, он мог спокойно любоваться ею. Длинные волосы цвета белого золота ниспадали до лопаток красивыми волнами, мягкие, немного неправильные черты лица, обычно освещенные доброй улыбкой, были слегка искажены гримасой сосредоточенности, чуть сдвинутые от напряжения светлые брови ярко выделялись на фоне бронзовой загорелой кожи. Черная лента повязки скрывала глаза. Раанист знал, что они удивительно глубокого синего цвета, но, к сожалению, ничего не видят. Впрочем, внутреннее зрение Арны с лихвой компенсировало отсутствие зрения физического.
Дракон тяжело вздохнул, представив, сколь тяжкая ноша легла на хрупкие плечи этой слепой красивой девушки, почти девочки. Даже по людским меркам шестнадцать лет – это мало, чего уж говорить о драконьих…
Карниз закончился. Арна с облегчением вздохнула. Даже с ее выучкой и обостренным внутренним зрением было непросто его преодолеть. За спиной раздалось знакомое шелестение крыльев, разрезающих горный воздух.
– Ты забыла со мной попрощаться, маленькая.
– Прости, просто не знала, где тебя искать.
– Я сам тебя нашел, – привычно проворчал дракон, опускаясь на камень и складывая расцвеченные солнечными лучами крылья. – Присядь, я хочу с тобой поговорить.
– Если собираешься отговаривать, предупреждаю сразу – бесполезно, – улыбнулась Арна, усаживаясь рядом с драконом. Ее пальцы ласково пробежали по чешуйкам на спине Рааниста.
– Знаю, что бесполезно. Потому даже пытаться не буду. Но, надеюсь, от пары советов и наставлений старого дракона ты не откажешься.
– Я хоть когда-нибудь от советов отказывалась? – рассмеявшись, девушка сбросила с плеч мешок. – Только обещай не скатываться на банальности вроде «береги себя».
– Ну, только если на прощание. Ваген рассказал тебе о Даре?
– Да.
– Поскольку он от него отказался, знает твой учитель о Даре мало. Я расскажу тебе, что смогу. Дар будет просыпаться постепенно. Поначалу ты станешь просто чувствовать отношение разумных к себе, сможешь безошибочно распознать ложь и тому подобное. Через некоторое время это распространится на животных, с ними ты сможешь разговаривать на языке эмоций. Еще позже ты научишься видеть тринадцатый круг ауры.
Ты, вероятно, помнишь, что обычно в ауре разумного существа двенадцать кругов. На самом деле их пятнадцать. Последователям, принявшим Дар, дано видеть тринадцатый, богам, Хранителям и прочим сущностям их уровня – четырнадцатый. Пятнадцатый видит только Творец. Но речь не об этом. В тринадцатом круге ауры присутствует некая шкала, определяющая склонность разумного к Свету, Тьме или Равновесию, и еще одна, отражающая Добро, Зло и Равнодушие.
И вот здесь начинается самое сложное. Ты должна уничтожать тех, у кого вторая шкала на отметке «Зло» или «Равнодушие». Если во втором случае еще видна первая шкала, то выбор за тобой, если же она отсутствует – уничтожь такую тварь немедленно.
– Уничтожь? – голос Арны дрогнул. Она всей душой отторгала любое насилие, а уж тем более – убийство. Так что перспектива стать палачом ее нисколько не обрадовала. – Раанист, ты же сам мне говорил, нельзя убивать даже ради благой цели.
– Я не предлагаю тебе убивать. К тому времени, как ты сможешь видеть тринадцатый круг ауры, ты научишься… Впрочем, научишься – узнаешь. А то если начну рассказывать, ты начнешь задавать множество вопросов, и наш разговор затянется надолго, времени же не так много. Еще твои враги – Зло и Тьма, Зло и Свет. Две самые страшные комбинации. Но помни – разумный попадает под это описание только если отметки абсолютны и пути назад у него уже нет.
– Подожди, а что насчет Равнодушия?
– Ты же читала Книгу. Помимо всего прочего, там сказано: «Не бойся врагов – в худшем случае они могут тебя убить. Не бойся друзей – в худшем случае они могут тебя предать. Бойся равнодушных – они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия творятся в мире все предательства и убийства». Когда-нибудь ты поймешь смысл этих слов, а пока просто прими на веру. Запомнила?
– Да, – еле слышно проговорила Арна. Слова Рааниста поразили ее и напугали.
Несколько минут они просидели в молчании. Наконец дракон вновь заговорил.
– За второй стадией развития Дара последует третья. Ты научишься читать в душах разумных как в открытой книге, у них не останется ни единого чувства, ни единой эмоции, которую ты не смогла бы почувствовать. Это называется эмпатия. Третья и завершающая стадия развития Дара. И при этом самая страшная.
– Почему?
– Когда ощутишь, какая гадость и гниль живет в душах большинства разумных, – поймешь.
– Раанист, почему ты все время говоришь «разумных»? Не проще ли сказать «людей»?
– Неужели не понимаешь? – удивленно воззрился на нее дракон. – Или ты думаешь, что тебе повстречаются лишь представители твоей расы? Я смотрел вперед, Арна. Твоим лучшим другом станет не человек. И полюбишь ты разумного, который будет лишь выглядеть как существо твоей расы, да и то не всегда. – Раанист поднялся, расправляя крылья. – Если хочешь сегодня преодолеть перевал – пора в путь. Не забывай о том, что я тебе сказал. И… береги себя.
В прыжке дракон сорвался с утеса, прокувыркался футов шестьдесят в свободном падении и, расправив крылья, устремился в долину Дан-ри.
Арна вновь взяла мешок, посох и пошла по едва заметной обычным взглядом тропинке, уводящей прочь от долины. Раанист был прав – непроходимый для непосвященных перевал преодолевать лучше днем. Ей, незрячей, было бы все равно, но под камнями таятся твари, с которыми не стоит встречаться при лунном свете. Именно благодаря этим невольным стражам Дан-ри считалась неприступной. За день найти перевал можно было, лишь зная бесчисленные секреты, которые обитатели долины хранили в глубокой тайне, а одна ночь в этих горах стала бы последней для кого угодно.
Да и путь Арне предстоял неблизкий. Она последний раз повернулась к долине лицом, прощаясь навсегда с родным домом, и быстро пошла прочь. Ее ждал Мидиград.
Глава V
Сломанные крылья
Глаза открывать очень не хотелось. Слишком хорошо было известно, что он увидит. Но безжалостный свет пасмурного утра настойчиво лез под ресницы. Голова болела, недвусмысленно намекая на то, что кружечка холодного пива будет сейчас как нельзя кстати.
Тихо помянув Спящего, Вега открыл глаза. Комната вокруг оказалась незнакомой и очень вычурно обставленной. Кровать, на которой он лежал, по размерам скорее походила на ристалище. Впрочем, услужливая память тут же подсказала, какие именно поединки здесь вчера проходили.
Вега скосил взгляд налево – никого. А вот справа обнаружилась раскинувшаяся в непринужденной позе рыжеволосая красавица с пышными формами. Ее звали… дьявол, как же ее звали?..
Стараясь даже не дышать, он сполз с постели, натянул валяющуюся на полу одежду и тихо вышел из комнаты.
За дверью обнаружились коридор, широкая лестница, холл и – слава Спящему! – выход.
Лишь оказавшись на улице, Вега понял, куда его занесло вчера неуемное потребление мэхиловского фирменного эля. И эльфийской травяной настойки. И орочьего самогона. И… Вроде все.
За спиной осталась дверь с вывеской, на которой, кроме фривольного рисунка, имелась надпись: «Кошка в сапожках». Самый популярный бордель столицы, расположенный в одном из «благородных» районов. Изысканные – и не очень – удовольствия на любой вкус.
Проверив содержимое кошелька, Вега с облегчением вздохнул – не все так плохо, как могло быть, – и направился в «Пушистую наковальню».
Мэхил встретил его неодобрительным взглядом и желанной кружкой холодного пива.
– Доброе утро.
– Чего же в нем доброго? – полупрошептал-полупростонал Вега. – Разве что это пиво…
Начался второй месяц его пребывания в Мидиграде, а он так до сих пор и не придумал, чем же ему заняться в столице Империи. В Гильдию наемников идти не хотелось, а чтобы добиться хоть относительно высокого поста в имперских легионах, требовалось лет десять потерянного времени и хоть какие-то связи в Седьмом департаменте. Более всего Вегу прельщала служба в Одиннадцатом столе Имперской Канцелярии, занимающемся разведкой и контрразведкой, но, опять же, чтобы занять высокий пост – а иначе ему было неинтересно, – требовалось время и связи. Первого было с избытком. Второе отсутствовало напрочь.
Еще, конечно, был Тринадцатый департамент. Он же Отдел особых расследований – ООР. Но с ним все было совсем непонятно. Веге удалось узнать, что официально в Имперской Канцелярии было двенадцать столов, а вот ООР… По документам его не существовало вовсе, а так все знали, что он есть и не бездействует, но делали вид, что его нет. И эта загадка очень привлекала Вегу, в конце концов, он и сам в течение полутора веков возглавлял в родном мире Отдел специальных расследований.
Увлеченный загадкой Тринадцатого департамента, он собрал о нем кое-какие сведения и был удивлен некоторой несостыковкой в полученной информации. Официально – если можно употребить подобный термин в отношении не существующей по бумагам структуры – его возглавлял некто Николас Вандекампф. Вегин же открытый лист был подписан загадочной монограммой А. З. Как удалось узнать, монограмма расшифровывалась как «Александр Здравович». Он начал собирать информацию об этом человеке, но потерпел неудачу. О Здравовиче говорить не хотел никто, даже словоохотливый Мэхил, с удовольствием знакомящий чужеземца с реалиями жизни в столице, ловко избегал попыток выведать что-то об А. З. А когда Вега, не выдержав, задал вопрос напрямую, трактирщик посерьезнел и ответил: «Не знаю и вам знать не советую».
В общем, узнать об Александре Здравовиче удалось крайне немного. Это имя напрямую связывали с Тринадцатым департаментом, причем самые ранние упоминания, которые удалось найти о нем в библиотеке, датировались временами сорок второго Императора, то есть около семисот лет назад. Загадочный А. З. вроде как входил в Императорский Совет порядка четырех веков назад. Также в книгохранилище обнаружился интересный старый трактат по военному делу, автором которого являлся… правильно, Александр Здравович.
Этому странному явлению нашлось лишь два логических объяснения, ни одно из которых любопытного Вегу не удовлетворило. Первое: А. З. – это не имя, а, так сказать, «переходящий титул». Второе – речь о разных представителях одного рода, в силу той или иной традиции дающих наследникам имя Александр. Причем вполне возможно, большая часть этих Александров ничем особым не выделялась.
Далее собирать информацию об ООР Вега перестал. Он прекрасно понимал, что департамент наверняка тщательно проверяет прошлое своих сотрудников, а подтвержденной фактами легенды, способной пройти тщательную проверку подобной организации, у иномирца не было.
В результате пока картина будущего складывалась безрадостная. Был только один путь – в Гильдию наемников, но очень уж не радовала его подобная перспектива. Денег, что у него оставались, хватило бы еще на полгода относительно безбедной жизни, но…
Вега не умел просто развлекаться, прожигая жизнь. Его деятельная натура требовала большего, незаурядному уму требовались задачи, а их не было. И вот уже две недели Вега пил.
После второй кружки пива заметно полегчало. Он вяло поковырялся в завтраке, решил, что аппетита у него нет, и поднялся в квартиру.
Фотографические портреты жены и детей стояли в резных рамках на тумбочке. Вега подошел, присел на край постели, взял их в руки.
С фотографии на него смотрела счастливо улыбающаяся Арига. Последние семьдесят лет она полностью сосредоточилась на роли матери и родила Веге двенадцать детей. Пять сыновей и семь дочерей. Учитывая то, что на их родине не было разницы между мужскими и женскими именами, Вега назвал детей в честь одиннадцати погибших воинов его элитного отряда. Последней дочери, родившейся за неделю до его ухода, он по просьбе Ариги дал свое имя.
Странная это была семья. Между Вегой и Аригой никогда не было иных чувств, кроме дружеских, если не вспоминать, конечно, совсем уж давнюю историю. Почти за сто лет супружества вдвоем в постели они оказывались раз двадцать – ради рождения детей. К счастью, беременела Арига на удивление легко – хватало одной-двух ночей.
У Веги временами появлялись и исчезали любовницы, у Ариги был долгоиграющий роман с сослуживцем мужа. Оба знали о похождениях друг друга, но о том, что такое ревность, даже не вспоминали. Да и брак-то их был заключен исключительно по серьезному настоянию правителя, которым пренебречь было невозможно.
После того как вся их раса покинула родной мир, не имея возможности для дальнейшего развития в тех рамках, в которые их ставила Земля, у Веги было много работы. Он месяцами пропадал вне дома, сражаясь, расследуя и занимаясь прочими делами, которые позволяли забыть о пережитой трагедии…
Лет через десять жизнь его расы в новом мире пришла в норму. И Вега, оставшись практически без работы, заскучал. Еще лет тридцать они периодически дрались с разумными и не очень обитателями захваченного мира, а потом… Главе Отдела специальных расследований, лучшему воину своего народа, легенде последнего тысячелетия, стало скучно. Расследовать, тем более – специально, было нечего, а сражаться не с кем.
Вега с головой ушел в рисование. Он был гениальным художником. Герои его полотен смотрели зрителю в глаза, выворачивая душу наизнанку. Не описать словами душевное состояние тех, кто рискнул открыть сознание навстречу краскам Веги, его кисть меняла мировоззрение и мироощущение вернее, чем опытный гример меняет внешность. Он был гением.
И гений сходил с ума от безысходности и бесполезности.
Он ощущал крылья за спиной, пытался взлететь, но… Каждая попытка завершалась неудачей, оставляющей кровоточащий шрам, глубокий рубец на душе. Слишком невыносимой была боль осознания крыльев. Сломанных крыльев.
Все чаще и чаще Вега запирался в своем флигеле. Он рисовал, нет, пытался рисовать, но созданные в эти мгновения полотна летели в огонь. А художник с пеной на губах катался по полу, сходя с ума от невыносимой муки. От муки непонимания, приходящей к каждому, кто является не просто куском мяса, созданным для того, чтобы жрать, приобретать, получать удовольствие и плодить себе подобных.
Несколько раз Вега, разочаровавшись в картинах, пытался писать стихи. Но лишь убеждался, что таланта этого, в отличие от Диеги, лишен начисто. В самом деле, не считать же стихами выплеснутые на бумагу боль и безнадежность, мечту и понимание ее неосуществимости, к тому же плохо зарифмованные:
И вновь катался по полу, содрогаясь в агонии души.
А в какой-то момент понял, что так больше продолжаться не может.
Понял – и ушел.
Вега сжал зубы. Накатившие воспоминания вызвали резкую боль, и он не сразу понял, отчего застарелая душевная мука вдруг запульсировала в губе. А когда понял – едва не рассмеялся, выплевывая на стол осколки глиняной кружки.
Во рту остался солоноватый привкус. Вега усмехнулся. При всем отличии его расы от человеческой его кровь – черная и густая – была такой же на вкус. И сейчас это почему-то показалось смешным.
Он поднял голову, огляделся. В зале «Пушистой наковальни» было по-вечернему много народу. Бросил испорченную кружку под стол – надо не забыть заплатить.
За месяц с лишним, проведенный в таверне Мэхила, Вега успел по достоинству оценить знаменитый эль. Конечно, ему было грустно без обожаемого коньяка, но здесь этот благородный напиток неожиданно оказался иномирянину не по карману.
– Разрешите? – оторвал его от коньячной ностальгии низкий мужской голос.
Вега поднял взгляд. Возле стола стоял широкоплечий человек среднего роста, одетый в кожаные с мехом штаны и волчовку поверх кожаной рубашки. Пшеничного цвета волосы спутанной гривой падали на спину, борода, заплетенная в несколько косичек, спускалась до пояса, на котором в ременных петлях висели две внушительного вида секиры. В руке человек держал кружку эля.
Вега обвел взглядом зал и заметил, что свободных мест, кроме как за его темным угловым столом, в зале нет.
– Присаживайся, – он отодвинул тарелку с остатками ужина.
Тихо помянув Спящего, Вега открыл глаза. Комната вокруг оказалась незнакомой и очень вычурно обставленной. Кровать, на которой он лежал, по размерам скорее походила на ристалище. Впрочем, услужливая память тут же подсказала, какие именно поединки здесь вчера проходили.
Вега скосил взгляд налево – никого. А вот справа обнаружилась раскинувшаяся в непринужденной позе рыжеволосая красавица с пышными формами. Ее звали… дьявол, как же ее звали?..
Стараясь даже не дышать, он сполз с постели, натянул валяющуюся на полу одежду и тихо вышел из комнаты.
За дверью обнаружились коридор, широкая лестница, холл и – слава Спящему! – выход.
Лишь оказавшись на улице, Вега понял, куда его занесло вчера неуемное потребление мэхиловского фирменного эля. И эльфийской травяной настойки. И орочьего самогона. И… Вроде все.
За спиной осталась дверь с вывеской, на которой, кроме фривольного рисунка, имелась надпись: «Кошка в сапожках». Самый популярный бордель столицы, расположенный в одном из «благородных» районов. Изысканные – и не очень – удовольствия на любой вкус.
Проверив содержимое кошелька, Вега с облегчением вздохнул – не все так плохо, как могло быть, – и направился в «Пушистую наковальню».
Мэхил встретил его неодобрительным взглядом и желанной кружкой холодного пива.
– Доброе утро.
– Чего же в нем доброго? – полупрошептал-полупростонал Вега. – Разве что это пиво…
Начался второй месяц его пребывания в Мидиграде, а он так до сих пор и не придумал, чем же ему заняться в столице Империи. В Гильдию наемников идти не хотелось, а чтобы добиться хоть относительно высокого поста в имперских легионах, требовалось лет десять потерянного времени и хоть какие-то связи в Седьмом департаменте. Более всего Вегу прельщала служба в Одиннадцатом столе Имперской Канцелярии, занимающемся разведкой и контрразведкой, но, опять же, чтобы занять высокий пост – а иначе ему было неинтересно, – требовалось время и связи. Первого было с избытком. Второе отсутствовало напрочь.
Еще, конечно, был Тринадцатый департамент. Он же Отдел особых расследований – ООР. Но с ним все было совсем непонятно. Веге удалось узнать, что официально в Имперской Канцелярии было двенадцать столов, а вот ООР… По документам его не существовало вовсе, а так все знали, что он есть и не бездействует, но делали вид, что его нет. И эта загадка очень привлекала Вегу, в конце концов, он и сам в течение полутора веков возглавлял в родном мире Отдел специальных расследований.
Увлеченный загадкой Тринадцатого департамента, он собрал о нем кое-какие сведения и был удивлен некоторой несостыковкой в полученной информации. Официально – если можно употребить подобный термин в отношении не существующей по бумагам структуры – его возглавлял некто Николас Вандекампф. Вегин же открытый лист был подписан загадочной монограммой А. З. Как удалось узнать, монограмма расшифровывалась как «Александр Здравович». Он начал собирать информацию об этом человеке, но потерпел неудачу. О Здравовиче говорить не хотел никто, даже словоохотливый Мэхил, с удовольствием знакомящий чужеземца с реалиями жизни в столице, ловко избегал попыток выведать что-то об А. З. А когда Вега, не выдержав, задал вопрос напрямую, трактирщик посерьезнел и ответил: «Не знаю и вам знать не советую».
В общем, узнать об Александре Здравовиче удалось крайне немного. Это имя напрямую связывали с Тринадцатым департаментом, причем самые ранние упоминания, которые удалось найти о нем в библиотеке, датировались временами сорок второго Императора, то есть около семисот лет назад. Загадочный А. З. вроде как входил в Императорский Совет порядка четырех веков назад. Также в книгохранилище обнаружился интересный старый трактат по военному делу, автором которого являлся… правильно, Александр Здравович.
Этому странному явлению нашлось лишь два логических объяснения, ни одно из которых любопытного Вегу не удовлетворило. Первое: А. З. – это не имя, а, так сказать, «переходящий титул». Второе – речь о разных представителях одного рода, в силу той или иной традиции дающих наследникам имя Александр. Причем вполне возможно, большая часть этих Александров ничем особым не выделялась.
Далее собирать информацию об ООР Вега перестал. Он прекрасно понимал, что департамент наверняка тщательно проверяет прошлое своих сотрудников, а подтвержденной фактами легенды, способной пройти тщательную проверку подобной организации, у иномирца не было.
В результате пока картина будущего складывалась безрадостная. Был только один путь – в Гильдию наемников, но очень уж не радовала его подобная перспектива. Денег, что у него оставались, хватило бы еще на полгода относительно безбедной жизни, но…
Вега не умел просто развлекаться, прожигая жизнь. Его деятельная натура требовала большего, незаурядному уму требовались задачи, а их не было. И вот уже две недели Вега пил.
После второй кружки пива заметно полегчало. Он вяло поковырялся в завтраке, решил, что аппетита у него нет, и поднялся в квартиру.
Фотографические портреты жены и детей стояли в резных рамках на тумбочке. Вега подошел, присел на край постели, взял их в руки.
С фотографии на него смотрела счастливо улыбающаяся Арига. Последние семьдесят лет она полностью сосредоточилась на роли матери и родила Веге двенадцать детей. Пять сыновей и семь дочерей. Учитывая то, что на их родине не было разницы между мужскими и женскими именами, Вега назвал детей в честь одиннадцати погибших воинов его элитного отряда. Последней дочери, родившейся за неделю до его ухода, он по просьбе Ариги дал свое имя.
Странная это была семья. Между Вегой и Аригой никогда не было иных чувств, кроме дружеских, если не вспоминать, конечно, совсем уж давнюю историю. Почти за сто лет супружества вдвоем в постели они оказывались раз двадцать – ради рождения детей. К счастью, беременела Арига на удивление легко – хватало одной-двух ночей.
У Веги временами появлялись и исчезали любовницы, у Ариги был долгоиграющий роман с сослуживцем мужа. Оба знали о похождениях друг друга, но о том, что такое ревность, даже не вспоминали. Да и брак-то их был заключен исключительно по серьезному настоянию правителя, которым пренебречь было невозможно.
После того как вся их раса покинула родной мир, не имея возможности для дальнейшего развития в тех рамках, в которые их ставила Земля, у Веги было много работы. Он месяцами пропадал вне дома, сражаясь, расследуя и занимаясь прочими делами, которые позволяли забыть о пережитой трагедии…
Лет через десять жизнь его расы в новом мире пришла в норму. И Вега, оставшись практически без работы, заскучал. Еще лет тридцать они периодически дрались с разумными и не очень обитателями захваченного мира, а потом… Главе Отдела специальных расследований, лучшему воину своего народа, легенде последнего тысячелетия, стало скучно. Расследовать, тем более – специально, было нечего, а сражаться не с кем.
Вега с головой ушел в рисование. Он был гениальным художником. Герои его полотен смотрели зрителю в глаза, выворачивая душу наизнанку. Не описать словами душевное состояние тех, кто рискнул открыть сознание навстречу краскам Веги, его кисть меняла мировоззрение и мироощущение вернее, чем опытный гример меняет внешность. Он был гением.
И гений сходил с ума от безысходности и бесполезности.
Он ощущал крылья за спиной, пытался взлететь, но… Каждая попытка завершалась неудачей, оставляющей кровоточащий шрам, глубокий рубец на душе. Слишком невыносимой была боль осознания крыльев. Сломанных крыльев.
Все чаще и чаще Вега запирался в своем флигеле. Он рисовал, нет, пытался рисовать, но созданные в эти мгновения полотна летели в огонь. А художник с пеной на губах катался по полу, сходя с ума от невыносимой муки. От муки непонимания, приходящей к каждому, кто является не просто куском мяса, созданным для того, чтобы жрать, приобретать, получать удовольствие и плодить себе подобных.
Несколько раз Вега, разочаровавшись в картинах, пытался писать стихи. Но лишь убеждался, что таланта этого, в отличие от Диеги, лишен начисто. В самом деле, не считать же стихами выплеснутые на бумагу боль и безнадежность, мечту и понимание ее неосуществимости, к тому же плохо зарифмованные:
Обрывалась рифма, терялась мысль. И Вега часами сидел над листом бумаги, мучительно выдавливая из себя облитые кровью и выведенные болью слова. Понимал, осознавал, принимал бесполезность их.
Боль в спине. Мне сломали крылья,
Уже не помню, в который раз.
Боль в душе. Под словесной пылью
Скрывался кинжал из отточенных фраз.
Попытка сбежать из постылого мира,
Безнадежный прыжок из себя в никуда —
Я не верю богам и пророкам бескрылых…
И вновь катался по полу, содрогаясь в агонии души.
А в какой-то момент понял, что так больше продолжаться не может.
Понял – и ушел.
Вега сжал зубы. Накатившие воспоминания вызвали резкую боль, и он не сразу понял, отчего застарелая душевная мука вдруг запульсировала в губе. А когда понял – едва не рассмеялся, выплевывая на стол осколки глиняной кружки.
Во рту остался солоноватый привкус. Вега усмехнулся. При всем отличии его расы от человеческой его кровь – черная и густая – была такой же на вкус. И сейчас это почему-то показалось смешным.
Он поднял голову, огляделся. В зале «Пушистой наковальни» было по-вечернему много народу. Бросил испорченную кружку под стол – надо не забыть заплатить.
За месяц с лишним, проведенный в таверне Мэхила, Вега успел по достоинству оценить знаменитый эль. Конечно, ему было грустно без обожаемого коньяка, но здесь этот благородный напиток неожиданно оказался иномирянину не по карману.
– Разрешите? – оторвал его от коньячной ностальгии низкий мужской голос.
Вега поднял взгляд. Возле стола стоял широкоплечий человек среднего роста, одетый в кожаные с мехом штаны и волчовку поверх кожаной рубашки. Пшеничного цвета волосы спутанной гривой падали на спину, борода, заплетенная в несколько косичек, спускалась до пояса, на котором в ременных петлях висели две внушительного вида секиры. В руке человек держал кружку эля.
Вега обвел взглядом зал и заметил, что свободных мест, кроме как за его темным угловым столом, в зале нет.
– Присаживайся, – он отодвинул тарелку с остатками ужина.