Страница:
Крайне важно обратить внимание на еще один нюанс. Если х-л-гу не личное имя, а титул, то «Кембриджский аноним» оказывается единственным документом кроме ПВЛ, называющим не внешний, а внутренний титул правителей руси. И понятно почему. Анонимный автор письма, будучи хазарином и чиновником государственного аппарата хазарского кагана, не мог, не имел права, просто не посмел называть чужого властителя каганом и потому в отличие от других «иностранных» авторов, в том числе соседей-арабов, воспользовался альтернативным, а именно внутренним титулом властителей руси. Византийцы в этом плане действовали в целом так же, разве что смелее и безапелляционнее. Они тоже отказывали владыкам руси в праве на титулы императора или кагана, считающегося эквивалентным императорскому, но не утруждали себя выяснением их собственных внутренних титулов и регалий и потому не церемонясь именовали всех их без разбору архонтами[26].
Таким образом, Вещий Олег ПВЛ – это просто некий безымянный ольг руси с тавтологическим усилением его титула «святой, священный». Подобно тому, как «Кембриджский аноним» не мог назвать владыку руси каганом и воспользовался «внутренним синонимом», так и сочинители ПВЛ не могли придать язычнику ольгу именно эти по точному переводу эпитеты, получившие в христианстве вполне определенный смысл святости и священства, и потому заменили их языческим жреческим эквивалентом «вещий». Другое дело, что потом они сами обесценили свою удачную замену наивной попыткой обосновать «прозвище» сказкой про отравленное вино, которым византийцы безуспешно попытались отравить Олега. Сказка получилась дурацкой, демонстрирующей не столько «вещность» Олега, сколько идиотизм византийцев, то есть на самом деле убогость выдумки сочинителей ПВЛ. Ведь отравление Олега, удайся оно, привело бы не к желанному для греков миру, а к прямо противоположным последствиям: очевидному срыву уже начатых по инициативе самих перепуганных византийцев мирных переговоров и возобновлению осады Константинополя с последующей беспощадной местью руси вероломным отравителям ее предводителя!
Итак, великий киевский князь Вещий Олег ПВЛ на самом деле… не был великим князем, не бывал в Киеве, не имел прозвища «Вещий», и звали его никак. Совершенно неисторическая личность. Быть может, просто некий собирательный образ ольгов начальной руси. Что же до титулов князей и княгинь, простых и великих, то их ко всем правителям древней Руси, то есть ольгам-каганам, задним числом пристроили сочинители и правщики ПВЛ. То, что титул «князь» не был повсеместно в ходу на Руси даже во времена Владимира Мономаха, то есть на рубеже XI – XII веков, демонстрирует так называемый «черниговский змеевик», донесший до нас один из самых древних кириллических текстов, в котором верховный правитель Руси назван по-гречески архонтом. Но об этом змеевике у нас еще будет повод поговорить предметно.
По той же причине «княгиня» Ольга – никакая не княгиня. На самом деле она ольга «по должности», по статусу внутри самой руси, она же каганесса для всего внешнего мира кроме Хазарии и Византии, где этот титул за ней не признавали, и архонтисса для византийцев. Другими словами, просто верховная правительница руси. В отличие от мифического Вещего Олега у нее, личности вполне реальной, было, согласно Иоакимовской летописи, вполне реальное личное имя «Прекраса». А может быть Фрида, что то же самое означает по-древнескандинавски. Предположение не беспочвенно. Если матерью Владимира Крестителя в ПВЛ вырисовывается Мулуша, она же МаАфрида, – та самая, синодической записью 1000 года о смерти которой началось русское летописание (мы эту запись «Преставилась Малфрида» специально запоминали!), – то почему его бабкой не могла быть тоже Фрида, как ее должна была называть русь в своей германоязычной среде, она же Прекраса в переводе для их подданных-славян?
И еще одно замечание в пользу нашей гипотезы. Поскольку ни Олег, ни Ольга не фигурировали в генеалогии Илариона, авторы ПВЛ не только не смогли наделить их личными именами, но и вынуждены были поставить вне канонической династической цепочки наследования, поместить как бы сбоку, сделав Олега «родичем», а Ольгу «женой» династа Игоря.
По логике вещей, именно Ольга положила начало традиции повсеместной замены в письменных документах личного имени владык руси титулом «ольг» с ретроспективным превращением его фактически в родовое имя. Можно догадываться, что, заняв после гибели Игоря, правдами или неправдами, мужнино и мужское место русского ольга, она исключила из постоянного употребления свое личное женское имя, будь то Прекраса или Фрида, и повсеместно заменяла его титулом, который тем самым приобрел значение имени. Так внутри руси она стала helg'ой-Ольгой (сочинители ПВЛ сделали ее великой княгиней Ольгой), а во время своего константинопольского визита представлялась, вероятнее всего, каганессой Эльгой. «Эльгу» греки приняли, и под этим именем она упоминается у Константина Багрянородного. А вот с «каганессой» номер видимо не прошел. Не исключено, что именно «каганесса» вызвала недовольство греков и послужила одной из причин протокольных проволочек по прибытии Ольги в Константинополь, а также предопределила неудачу визита в целом. В конечном счете, разумеется, византийские чиновники настояли на своем, и при дворе Константина Ольгу принимали не как «каганессу», а как «архонтиссу».
Итак, сконструированная авторами ПВЛ последовательность правителей древней руси (Рюрик → Олег → Игорь → Ольга → Святослав → Владимир → Ярослав) очевидно базируется на генеалогии Илариона (Игорь → Святослав → Владимир → Ярослав), но удлиняет ее в мифологическую древность добавлением трех новых «князей». Если исключить случайно попавшего в их число «новгородского» Рюрика, то добавка ПВЛ оказывается весьма симптоматичной: два новых «киевских» персонажа, Вещий Олег и Ольга, – оба ольги русские, то есть на самом деле правители руси, носившие титул «ольг» (в женском варианте «ольга»). Авторы ПВЛ даже не стали придумывать им имена, дополнительные ольги так и остались безымянными.
Ну, вот, теперь мы, разобравшись с титулами, готовы взглянуть на всех персонажей ПВЛ, «скованных одной цепью» наследования верховной власти в древней Руси, под новым углом зрения. Вряд ли стоит уделять внимание такому чисто мифическому персонажу, как «князь Рюрик». Здесь просто нет предмета обсуждения. Его анкета совершенно пуста: «не был», «не ходил», «не участвовал», – в конечном счете просто «не существовал». Даже сама ПВЛ не оставила нам никаких зацепок в отношении деятельности «князя». Абсолютно не известный мировой истории Рюрик не фигурировал в византийских хрониках и, как следствие, не мог попасть в генеалогическую цепочку Илариона. Поэтому сочинители ПВЛ, удревляя сюжет своей повести на основе новгородских преданий, вынужденно отталкивались от самого первого властителя по версии Илариона, Игоря Старого, и сделали Рюрика его отцом. Не будем пенять им за это – для них это было самым простым, если не единственным выходом. Знали бы они, что эта простота ненароком породит целую династию, «династию Рюриковичей»!
Ольг Олег
Первая достойная внимания фигура в череде первых властителей древней Руси по версии ПВЛ – Вещий Олег. Он persona incognita для греков, хотя с легкой руки авторов ПВЛ его щит якобы покрасовался «на вратах Цареграда» и об этом благодаря Пушкину знает каждый мало-мальски образованный россиянин. Жаль только, что об этом так и не узнали жители Константинополя. Не потому ли, что имя Олега прославлено вовсе не никем не замеченной и не отмеченной победой под стенами Константинополя, а только и исключительно сочинителями ПВЛ и пошедшим у них на поводу Александром Сергеевичем?
Вещий Олег, а на самом деле некий безымянный персонаж ПВЛ, – это, скорее всего, собирательный образ ольгов начальной руси, введенный в ПВЛ «киевлянином-краеведом» в процессе его «плетения сюжетов» в качестве удачливого alter ego неудачника Игоря[27]. В конечном счете вся гиперактивная деятельность Олега на страницах ПВЛ – это смесь похождений героев скандинавских саг с ретроспективным воспроизведением деятельности реальных более поздних владык руси, в первую очередь Игоря, но с характерной закономерностью: Олег повторяет все неудачные предприятия Игоря, и всякий раз с неизменным успехом.
Самая яркая сказочная составляющая «биографии» Вещего Олега – предсказание кудесником гибели от собственного коня и последовавшая смерть от укуса змеи из конского черепа – взяты едва ли не дословно из саги об Одде-Стрелах (Örvar-Odds saga). Одду прорицательница предрекает смерть от своего коня. Такую же кончину кудесник предсказывает Олегу. Чтобы избежать предначертанной гибели, Одд убивает коня. Олег после предсказания расстается со своим боевым другом и больше никогда не садится на него. Одд много путешествует по свету, посещает Бьярмию, Финнмарк и Грецию. Олег вместе с Рюриком приходит в соседящий с Финнмарком и Бьярмией Новгород, а потом совершает поход на Царьград. Одд женится на дочери великого конунга, разбивает его врагов и расширяет границы земель, а после смерти тестя наследует правление большой и богатой страной. Олег, породнившись с Рюриком и убив Аскольда и Дира, становится правителем Киевской Руси и расширяет ее пределы. Одд возвращается домой, и змея, выползшая из черепа его коня, исполняет пророчество. Точно такая же смерть настигает Олега.
Подобно Кию, Аскольду и Диру Вещий Олег не известен никому в мире кроме авторов ПВЛ. Вплоть до того, что византийские хронисты прозевали нападение на них флота в две тысячи (!) кораблей и не заметили приколоченный к воротам их столицы чужой щит. Византийские источники хранят полное молчание не только о славном походе Вещего Олега, но и о нем самом. Ни мировой нарратив за рамками ПВЛ, ни археология не оставили нам ни малейшего вещественного следа кипучей деятельности «вещего князя». По утверждению ПВЛ, Олег правил в Киеве целых 33 года; но в киевской земле нет следов его деятельности, нет и намека на «город Олега», хотя на якобы полученную с Византии контрибуцию можно было отстроить второй Константинополь. Правда, ПВЛ утверждает, что Олег чем-то подобным занимался, «ставил города», но на территории Киевской Руси археологи не нашли ни одного (!) города, возникшего во времена летописного Олега. А ведь ПВЛ называет конкретные подвластные Олегу города. Князь, приколотив щит к царьградским воротам, взял с греков дань для Чернигова, Переяславля, Полоцка, Ростова, Любеча, не считая «других городов», очевидно тех, которые он «поставил». Но… все вышеперечисленные города археологически возникли только лет через 70 – 80 после того как коварная змеюка дождалась своего часа в конском черепе.
В итоге куда ни кинь везде одни фантомы – уцепиться абсолютно не за что.
На самом деле поход Олега из Новгорода на Киев и основание «матери городам русским» в ПВЛ, – это ретроспективная копия такого же похода будущего создателя и крестителя Киевской Руси, поставившего на днепровских кручах «город Владимира», из которого действительно выросла столица Киевской Руси. Сюда же можно было бы отнести и цареградскую кампанию как отражение двух военных предприятий Руси против Византии при Игоре и Ярославе Мудром. Однако именно здесь таится осложняющий ситуацию с Олегом нюанс, из-за которого нельзя априори со спокойной совестью вычеркнуть, подобно Рюрику, «вещего князя» из русской истории. В ПВЛ, в статьях за 907 и 912 годы, имеются копии договоров Вещего Олега с Византией. Правда, сейчас историки склоняются к мнению, что в действительности был только один договор, подписанный в 911 году, но отнесенный в ПВЛ к 912 году, а договор 907 года представляет собой фальшивку, скомпилированную сочинителями ПВЛ из других договоров Руси с Византией. Однако их комментарии к этому договору в статье за 907 год вполне могли отражать действительные события, предшествовавшие заключению договора 911 года. Так что договор 911 года, «список» с которого оказался в ПВЛ, – это единственный важный документ и единственный серьезный аргумент в пользу реальности существования Вещего Олега, настолько серьезный, что невозможно просто отмахнуться от него и пройти мимо.
Авторы ПВЛ не объясняют, откуда они взяли этот договор или, точнее, «список» с него и приписывают текст договора лично Вещему Олегу[28]. На самом деле структура договора в целом, текст отдельных параграфов и построение фраз характерны для византийских документов такого рода и того времени, из чего следует, что авторами текста всех положений договора все-таки были византийские дипломаты. В лучшем случае к некоторым параграфам есть краткие дополнения с русской стороны. Другого и не могло быть, поскольку византийские императоры могли подписать только документ, формулировки которого родились в недрах константинопольской канцелярии.
Первый наиважнейший вопрос: какое отношение данный «список» и сам договор, со всей очевидностью составленный греками, имеют к Вещему Олегу? Сочинители ПВЛ приписали договор ему, но мы не обязаны верить тому, кто не раз и не два откровенно нас обманывал. В самом тексте «списка» имя Олега упоминается один-единственный раз, в его преамбуле: «Мы от рода русского – Карлы, Инегелд, Фарлаф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид – посланные от Олега, великого князя русского, и от всех, кто под рукою его, светлых и великих князей, и его великих бояр…» Больше имя верховного правителя Руси в договоре не встречается, а это единственное упоминание Олега более чем сомнительно.
Сомнения порождаются уже тем, что Олег именуется великим князем, как и все последующие владыки Киевской Руси в ПВЛ. Однако мы теперь знаем, что его ближайшие преемники, и тем более предшественники, князьями не назывались, а носили титул ольгов, но во внешних сношениях именовались каганами. Византийцы же величали их исключительно архонтами. Великим князьями всех их скопом задним числом волюнтаристски обозвали правщики ПВЛ. Без сомнения то же самое было проделано в отношении Олега. Это предположение превращает в уверенность чрезмерное усердие авторов ПВЛ, вследствие которого после переименования ими безымянного ольга руси в «Олега, великого князя русского» (внимание!) под рукой этого «великого князя Олега» оказались другие великие князья! Эта чушь, усугубляемая «великими боярами», дает нам основание не мудрствуя лукаво твердой рукой выбросить из текста договора явно вставленные задним числом правщиками ПВЛ слова «великого князя». Тогда получившийся в результате такой вивисекции предположительный оригинальный текст: «…посланные от ольга русского и от всех, кто под рукою его…» превращается в еще одно косвенное подтверждение гипотезы об ольгах русских как верховных правителях начальной руси.
Не задаваясь целью анализировать по пунктам правовые аспекты договора 911 года, а лишь пытаясь выудить хоть какую-нибудь информацию о высоких договаривающихся сторонах, сразу перейдем к последнему параграфу, чрезвычайно интересному, который сто́ит привести целиком:
«В знак крепости и неизменности, которая должна быть между вами, христианами, и русскими, мирный договор этот сотворили мы Ивановым написанием на двух хартиях – царя вашего и своею рукою, – скрепили его клятвою предлежащим честным крестом и святою единосущною троицею единого истинного бога вашего и дали нашим послам. Мы же клялись царю вашему, поставленному от бога, как божественное создание, по вере и по обычаю нашим, не нарушать нам и никому из страны нашей ни одной из установленных глав мирного договора и дружбы. И это написание дали царям вашим на утверждение, чтобы договор этот стал основой утверждения и удостоверения существующего между нами мира. Месяца сентября 2, индикта 15, в год от сотворения мира 6420».
В этом абзаце, со всей очевидностью дописанном русской стороной, бросается в глаза удивительная двойственность руси. С одной стороны, русь противопоставляет себя христианам, то есть византийцам, что предполагает ее язычество, но, с другой, сама дает клятву «предлежащим честным крестом и святою единосущною троицею». Она клянется «по своей вере и своим обычаям», надо думать, языческим, но при этом признает православного «единого истинного бога» и божественность византийских императоров. Русь здесь странным образом попеременно предстает то языческой, то ортодоксально христианской. Эта поразительная двойственность начальной руси в договоре 911 года откровенно проигнорирована историками, проигнорирована вероятно потому, что она совершенно не вписывается в контекст ПВЛ и, как следствие, всю опирающуюся на нее историю начальной руси. Поэтому об этом феномене нам еще придется порассуждать отдельно. А пока вернемся к «Иванову написанию».
Итак, договор 911 года был написан в двух экземплярах. Не слишком внятный текст ПВЛ хочется понимать таким образом, что один исходный текст договора, экземпляр «царя вашего», был написанным по-гречески византийскими дипломатами оригиналом, в чем дополнительно убеждает дата по византийскому индиктовому календарю, а второй, писанный «своею рукою» неким «Ивановым написанием», представлял собой перевод исходного текста на язык руси, возможно, с добавками русской стороны по отдельным пунктам. Я нарочно во избежание недоразумений говорю о языке руси, а не о русском языке. До сего дня никто внятно не ответил, более того, даже не пытался ответить на естественный вопрос: что же это за такое загадочное «Иваново написание» и, уж тем более, какой прятался за ним язык? Более того, отечественные историки всячески замалчивали и дезавуировали саму правомочность такого вопроса. Так, Б. Рыбаков в полемике с норманистами утверждал[29]: «Договор 911 года, заключенный от имени Олега и содержащий около десятка скандинавских имен олеговых бояр, написан не на шведском, а на славянском языке». Как видим, академик не погнушался откровенной ложью. Ведь на самом деле договор был написан не на шведском (которого в то время еще и не было!) и не на славянском языке (такого языка, кстати, тоже не было), а, как сказано в само́м договоре, «ивановым написанием». О языке как таковом в договоре нет ни слова. Между прочим, как и о невесть откуда взявшихся у Рыбакова «боярах».
В свое время[30] я поддержал предположение С. Ляшевского, что таинственное «Иваново написание» может быть вариантом греческого алфавита для языка крымских готов, созданного в VIII веке епископом св. Иоанном Готским[31]. Это предположение и сегодня, кажется, остается единственным более-менее разумным фигурирующим в вольном Интернете. Что же касается языка начальной руси, то ответ нам дают Вертинские анналы, имена членов посольства руси в Константинополь 907 года в ПВЛ и Константин Багрянородный русскими названиями днепровских порогов[32]. Ответ этот однозначен: русский язык IX – X веков был языком древнескандинавским. А каким еще мог быть язык послов русского кагана, которого следователи Людовика Благочестивого в 839 году признали свеями? Каким мог быть в 907 году язык таких же послов русского ольга Ингельда с именами Фарлаф, Веремуд и Рулав? Конечно тем же самым, на котором в середине X века звучали названия днепровских порогов по-русски у Константина Багрянородного – со всей очевидностью древнескандинавским!
Надо полагать, гипотетический алфавит Иоанна Готского вполне сгодился для близкородственного готскому древнескандинавского языка, который и был в ту пору языком «рода русского». У начальной руси имелась возможность воспринять этот удобное для нее «написание» в Крыму, где скандинавы симбиотически слились со своими языковыми родственниками – давно прижившимися там готами-христианами[33], имевшими даже свою епархию, впоследствии доросшую до ранга митрополии, и традицию оригинальной письменности, восходящую еще к IV веку, к алфавиту Ульфилы с его переводами на готский язык некоторых книг Библии.
Все независимые свидетельства, как византийские, так и хазарские, однозначно указывают на то, что Игорь имел морскую базу где-то в восточном Крыму или на Тамани. В Керченском проливе он в 941 году начал свои военные предприятия нападением на хазарский город Самкерц и туда же бежал после разгрома его флота византийским. Эту базу унаследовал Святослав, судя по тому, что Иоанн Цимисхий потребовал от него покинуть Болгарию и возвратиться «в свои владения к Босфору Киммерийскому», то есть все к тому же Керченскому проливу. Святослав мог существенно расширить контролируемые русью зоны черноморского побережья в результате своей хазарской кампании. Византийский хронист начала XII века Иоанн Скилица в связи с нападением руси на Константинополь 860 года писал: «Все лежащее на берегах Евскина [Черного моря. – В.Е.] и его побережье разорял и опустошал в набегах флот росов (народ рос – скифский, живущий у северного Тавра, грубый и дикий)». Как видим, Скилица прямо говорит, что русь обитала «у северного Тавра», а северным Тавром греки называли горную цепь западного Кавказа и ее продолжение дальше на запад – Крымские горы. А вот еще слова Евстафия Фессалоникийского: «К северу от Истра живут следующие племена: германцы, сарматы, геты, вастарны… тавры или росы, живущие около Ахиллова Бега…», – то есть русским был берег от устья Днепра до Крыма, хотя мы и не знаем, к какому конкретно времени относятся эти слова Евстафия.
В рассматриваемом нами договоре 911 года косвенно на Северное Причерноморье указывает специальный параграф, в котором подробно оговариваются формы взаимопомощи греков и руси выброшенным бурей на берег кораблям, что конечно же бессмысленно для Киевской Руси и любого другого внутриконтинентального государства.
О спорной принадлежности территории в устье Днепра, руси или херсонским грекам, говорит аналогичный договор Игоря. Вероятно одной из побочных целей болгаро-византийской кампании Святослава было окончательно решить этот застарелый спор в пользу руси, «живущей возле Ахиллова Бега». Святославу это не удалось, и его наследник Владимир вновь был вынужден вернуться к этому вопросу осадой таврического Херсона.
Как мы знаем из византийских источников, со своей секретной миссией к Святославу Калокир направился не куда-нибудь, а именно сюда, в тот же самый Херсон. Наконец, неподалеку, на Белобережье, Святослав вынужденно зимовал, будучи выгнан Цимисхием из Болгарии, и, весьма вероятно, там же нашел свой конец, если, конечно, не клюнуть на сказки ПВЛ о гибели князя на днепровских порогах и чаше из его черепа у хана Кури, кстати говоря, так же не известного мировой истории, как и мифический Вещий Олег.
В процитированном последнем параграфе договора 911 года послы руси, подписывая договор, «скрепили его клятвою предлежащим честным крестом и святою единосущною троицею единого истинного бога вашего». Невнятность текста ПВЛ допускает два различных толкования. По первому послы руси, не будучи все поголовно искушенными в «Ивановом написании», просто поставили под договором кресты вместо подписи. В конце концов в те не слишком просвещенные века, обычно называемые средними, даже короли подписывали государственные документы простым крестиком. По второму, к которому склоняет упоминание «единосущной троицы», русь, по крайней мере в лице своих послов, была крещеной. Вновь наперекор выдумкам ПВЛ. Но на самом деле здесь мы видим отражение уже отмеченного нами ранее важного факта этнической и, как следствие, конфессиональной двойственности начальной руси в начале X века.
Таким образом, Вещий Олег ПВЛ – это просто некий безымянный ольг руси с тавтологическим усилением его титула «святой, священный». Подобно тому, как «Кембриджский аноним» не мог назвать владыку руси каганом и воспользовался «внутренним синонимом», так и сочинители ПВЛ не могли придать язычнику ольгу именно эти по точному переводу эпитеты, получившие в христианстве вполне определенный смысл святости и священства, и потому заменили их языческим жреческим эквивалентом «вещий». Другое дело, что потом они сами обесценили свою удачную замену наивной попыткой обосновать «прозвище» сказкой про отравленное вино, которым византийцы безуспешно попытались отравить Олега. Сказка получилась дурацкой, демонстрирующей не столько «вещность» Олега, сколько идиотизм византийцев, то есть на самом деле убогость выдумки сочинителей ПВЛ. Ведь отравление Олега, удайся оно, привело бы не к желанному для греков миру, а к прямо противоположным последствиям: очевидному срыву уже начатых по инициативе самих перепуганных византийцев мирных переговоров и возобновлению осады Константинополя с последующей беспощадной местью руси вероломным отравителям ее предводителя!
Итак, великий киевский князь Вещий Олег ПВЛ на самом деле… не был великим князем, не бывал в Киеве, не имел прозвища «Вещий», и звали его никак. Совершенно неисторическая личность. Быть может, просто некий собирательный образ ольгов начальной руси. Что же до титулов князей и княгинь, простых и великих, то их ко всем правителям древней Руси, то есть ольгам-каганам, задним числом пристроили сочинители и правщики ПВЛ. То, что титул «князь» не был повсеместно в ходу на Руси даже во времена Владимира Мономаха, то есть на рубеже XI – XII веков, демонстрирует так называемый «черниговский змеевик», донесший до нас один из самых древних кириллических текстов, в котором верховный правитель Руси назван по-гречески архонтом. Но об этом змеевике у нас еще будет повод поговорить предметно.
По той же причине «княгиня» Ольга – никакая не княгиня. На самом деле она ольга «по должности», по статусу внутри самой руси, она же каганесса для всего внешнего мира кроме Хазарии и Византии, где этот титул за ней не признавали, и архонтисса для византийцев. Другими словами, просто верховная правительница руси. В отличие от мифического Вещего Олега у нее, личности вполне реальной, было, согласно Иоакимовской летописи, вполне реальное личное имя «Прекраса». А может быть Фрида, что то же самое означает по-древнескандинавски. Предположение не беспочвенно. Если матерью Владимира Крестителя в ПВЛ вырисовывается Мулуша, она же МаАфрида, – та самая, синодической записью 1000 года о смерти которой началось русское летописание (мы эту запись «Преставилась Малфрида» специально запоминали!), – то почему его бабкой не могла быть тоже Фрида, как ее должна была называть русь в своей германоязычной среде, она же Прекраса в переводе для их подданных-славян?
И еще одно замечание в пользу нашей гипотезы. Поскольку ни Олег, ни Ольга не фигурировали в генеалогии Илариона, авторы ПВЛ не только не смогли наделить их личными именами, но и вынуждены были поставить вне канонической династической цепочки наследования, поместить как бы сбоку, сделав Олега «родичем», а Ольгу «женой» династа Игоря.
По логике вещей, именно Ольга положила начало традиции повсеместной замены в письменных документах личного имени владык руси титулом «ольг» с ретроспективным превращением его фактически в родовое имя. Можно догадываться, что, заняв после гибели Игоря, правдами или неправдами, мужнино и мужское место русского ольга, она исключила из постоянного употребления свое личное женское имя, будь то Прекраса или Фрида, и повсеместно заменяла его титулом, который тем самым приобрел значение имени. Так внутри руси она стала helg'ой-Ольгой (сочинители ПВЛ сделали ее великой княгиней Ольгой), а во время своего константинопольского визита представлялась, вероятнее всего, каганессой Эльгой. «Эльгу» греки приняли, и под этим именем она упоминается у Константина Багрянородного. А вот с «каганессой» номер видимо не прошел. Не исключено, что именно «каганесса» вызвала недовольство греков и послужила одной из причин протокольных проволочек по прибытии Ольги в Константинополь, а также предопределила неудачу визита в целом. В конечном счете, разумеется, византийские чиновники настояли на своем, и при дворе Константина Ольгу принимали не как «каганессу», а как «архонтиссу».
Итак, сконструированная авторами ПВЛ последовательность правителей древней руси (Рюрик → Олег → Игорь → Ольга → Святослав → Владимир → Ярослав) очевидно базируется на генеалогии Илариона (Игорь → Святослав → Владимир → Ярослав), но удлиняет ее в мифологическую древность добавлением трех новых «князей». Если исключить случайно попавшего в их число «новгородского» Рюрика, то добавка ПВЛ оказывается весьма симптоматичной: два новых «киевских» персонажа, Вещий Олег и Ольга, – оба ольги русские, то есть на самом деле правители руси, носившие титул «ольг» (в женском варианте «ольга»). Авторы ПВЛ даже не стали придумывать им имена, дополнительные ольги так и остались безымянными.
Ну, вот, теперь мы, разобравшись с титулами, готовы взглянуть на всех персонажей ПВЛ, «скованных одной цепью» наследования верховной власти в древней Руси, под новым углом зрения. Вряд ли стоит уделять внимание такому чисто мифическому персонажу, как «князь Рюрик». Здесь просто нет предмета обсуждения. Его анкета совершенно пуста: «не был», «не ходил», «не участвовал», – в конечном счете просто «не существовал». Даже сама ПВЛ не оставила нам никаких зацепок в отношении деятельности «князя». Абсолютно не известный мировой истории Рюрик не фигурировал в византийских хрониках и, как следствие, не мог попасть в генеалогическую цепочку Илариона. Поэтому сочинители ПВЛ, удревляя сюжет своей повести на основе новгородских преданий, вынужденно отталкивались от самого первого властителя по версии Илариона, Игоря Старого, и сделали Рюрика его отцом. Не будем пенять им за это – для них это было самым простым, если не единственным выходом. Знали бы они, что эта простота ненароком породит целую династию, «династию Рюриковичей»!
Ольг Олег
Победой прославлено имя твое;
твой щит на вратах Цареграда.
Но примешь ты смерть от коня своего.
А. Пушкин. «Песнь о Вещем Олеге»
Первая достойная внимания фигура в череде первых властителей древней Руси по версии ПВЛ – Вещий Олег. Он persona incognita для греков, хотя с легкой руки авторов ПВЛ его щит якобы покрасовался «на вратах Цареграда» и об этом благодаря Пушкину знает каждый мало-мальски образованный россиянин. Жаль только, что об этом так и не узнали жители Константинополя. Не потому ли, что имя Олега прославлено вовсе не никем не замеченной и не отмеченной победой под стенами Константинополя, а только и исключительно сочинителями ПВЛ и пошедшим у них на поводу Александром Сергеевичем?
Вещий Олег, а на самом деле некий безымянный персонаж ПВЛ, – это, скорее всего, собирательный образ ольгов начальной руси, введенный в ПВЛ «киевлянином-краеведом» в процессе его «плетения сюжетов» в качестве удачливого alter ego неудачника Игоря[27]. В конечном счете вся гиперактивная деятельность Олега на страницах ПВЛ – это смесь похождений героев скандинавских саг с ретроспективным воспроизведением деятельности реальных более поздних владык руси, в первую очередь Игоря, но с характерной закономерностью: Олег повторяет все неудачные предприятия Игоря, и всякий раз с неизменным успехом.
Самая яркая сказочная составляющая «биографии» Вещего Олега – предсказание кудесником гибели от собственного коня и последовавшая смерть от укуса змеи из конского черепа – взяты едва ли не дословно из саги об Одде-Стрелах (Örvar-Odds saga). Одду прорицательница предрекает смерть от своего коня. Такую же кончину кудесник предсказывает Олегу. Чтобы избежать предначертанной гибели, Одд убивает коня. Олег после предсказания расстается со своим боевым другом и больше никогда не садится на него. Одд много путешествует по свету, посещает Бьярмию, Финнмарк и Грецию. Олег вместе с Рюриком приходит в соседящий с Финнмарком и Бьярмией Новгород, а потом совершает поход на Царьград. Одд женится на дочери великого конунга, разбивает его врагов и расширяет границы земель, а после смерти тестя наследует правление большой и богатой страной. Олег, породнившись с Рюриком и убив Аскольда и Дира, становится правителем Киевской Руси и расширяет ее пределы. Одд возвращается домой, и змея, выползшая из черепа его коня, исполняет пророчество. Точно такая же смерть настигает Олега.
Подобно Кию, Аскольду и Диру Вещий Олег не известен никому в мире кроме авторов ПВЛ. Вплоть до того, что византийские хронисты прозевали нападение на них флота в две тысячи (!) кораблей и не заметили приколоченный к воротам их столицы чужой щит. Византийские источники хранят полное молчание не только о славном походе Вещего Олега, но и о нем самом. Ни мировой нарратив за рамками ПВЛ, ни археология не оставили нам ни малейшего вещественного следа кипучей деятельности «вещего князя». По утверждению ПВЛ, Олег правил в Киеве целых 33 года; но в киевской земле нет следов его деятельности, нет и намека на «город Олега», хотя на якобы полученную с Византии контрибуцию можно было отстроить второй Константинополь. Правда, ПВЛ утверждает, что Олег чем-то подобным занимался, «ставил города», но на территории Киевской Руси археологи не нашли ни одного (!) города, возникшего во времена летописного Олега. А ведь ПВЛ называет конкретные подвластные Олегу города. Князь, приколотив щит к царьградским воротам, взял с греков дань для Чернигова, Переяславля, Полоцка, Ростова, Любеча, не считая «других городов», очевидно тех, которые он «поставил». Но… все вышеперечисленные города археологически возникли только лет через 70 – 80 после того как коварная змеюка дождалась своего часа в конском черепе.
В итоге куда ни кинь везде одни фантомы – уцепиться абсолютно не за что.
На самом деле поход Олега из Новгорода на Киев и основание «матери городам русским» в ПВЛ, – это ретроспективная копия такого же похода будущего создателя и крестителя Киевской Руси, поставившего на днепровских кручах «город Владимира», из которого действительно выросла столица Киевской Руси. Сюда же можно было бы отнести и цареградскую кампанию как отражение двух военных предприятий Руси против Византии при Игоре и Ярославе Мудром. Однако именно здесь таится осложняющий ситуацию с Олегом нюанс, из-за которого нельзя априори со спокойной совестью вычеркнуть, подобно Рюрику, «вещего князя» из русской истории. В ПВЛ, в статьях за 907 и 912 годы, имеются копии договоров Вещего Олега с Византией. Правда, сейчас историки склоняются к мнению, что в действительности был только один договор, подписанный в 911 году, но отнесенный в ПВЛ к 912 году, а договор 907 года представляет собой фальшивку, скомпилированную сочинителями ПВЛ из других договоров Руси с Византией. Однако их комментарии к этому договору в статье за 907 год вполне могли отражать действительные события, предшествовавшие заключению договора 911 года. Так что договор 911 года, «список» с которого оказался в ПВЛ, – это единственный важный документ и единственный серьезный аргумент в пользу реальности существования Вещего Олега, настолько серьезный, что невозможно просто отмахнуться от него и пройти мимо.
Авторы ПВЛ не объясняют, откуда они взяли этот договор или, точнее, «список» с него и приписывают текст договора лично Вещему Олегу[28]. На самом деле структура договора в целом, текст отдельных параграфов и построение фраз характерны для византийских документов такого рода и того времени, из чего следует, что авторами текста всех положений договора все-таки были византийские дипломаты. В лучшем случае к некоторым параграфам есть краткие дополнения с русской стороны. Другого и не могло быть, поскольку византийские императоры могли подписать только документ, формулировки которого родились в недрах константинопольской канцелярии.
Первый наиважнейший вопрос: какое отношение данный «список» и сам договор, со всей очевидностью составленный греками, имеют к Вещему Олегу? Сочинители ПВЛ приписали договор ему, но мы не обязаны верить тому, кто не раз и не два откровенно нас обманывал. В самом тексте «списка» имя Олега упоминается один-единственный раз, в его преамбуле: «Мы от рода русского – Карлы, Инегелд, Фарлаф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид – посланные от Олега, великого князя русского, и от всех, кто под рукою его, светлых и великих князей, и его великих бояр…» Больше имя верховного правителя Руси в договоре не встречается, а это единственное упоминание Олега более чем сомнительно.
Сомнения порождаются уже тем, что Олег именуется великим князем, как и все последующие владыки Киевской Руси в ПВЛ. Однако мы теперь знаем, что его ближайшие преемники, и тем более предшественники, князьями не назывались, а носили титул ольгов, но во внешних сношениях именовались каганами. Византийцы же величали их исключительно архонтами. Великим князьями всех их скопом задним числом волюнтаристски обозвали правщики ПВЛ. Без сомнения то же самое было проделано в отношении Олега. Это предположение превращает в уверенность чрезмерное усердие авторов ПВЛ, вследствие которого после переименования ими безымянного ольга руси в «Олега, великого князя русского» (внимание!) под рукой этого «великого князя Олега» оказались другие великие князья! Эта чушь, усугубляемая «великими боярами», дает нам основание не мудрствуя лукаво твердой рукой выбросить из текста договора явно вставленные задним числом правщиками ПВЛ слова «великого князя». Тогда получившийся в результате такой вивисекции предположительный оригинальный текст: «…посланные от ольга русского и от всех, кто под рукою его…» превращается в еще одно косвенное подтверждение гипотезы об ольгах русских как верховных правителях начальной руси.
Не задаваясь целью анализировать по пунктам правовые аспекты договора 911 года, а лишь пытаясь выудить хоть какую-нибудь информацию о высоких договаривающихся сторонах, сразу перейдем к последнему параграфу, чрезвычайно интересному, который сто́ит привести целиком:
«В знак крепости и неизменности, которая должна быть между вами, христианами, и русскими, мирный договор этот сотворили мы Ивановым написанием на двух хартиях – царя вашего и своею рукою, – скрепили его клятвою предлежащим честным крестом и святою единосущною троицею единого истинного бога вашего и дали нашим послам. Мы же клялись царю вашему, поставленному от бога, как божественное создание, по вере и по обычаю нашим, не нарушать нам и никому из страны нашей ни одной из установленных глав мирного договора и дружбы. И это написание дали царям вашим на утверждение, чтобы договор этот стал основой утверждения и удостоверения существующего между нами мира. Месяца сентября 2, индикта 15, в год от сотворения мира 6420».
В этом абзаце, со всей очевидностью дописанном русской стороной, бросается в глаза удивительная двойственность руси. С одной стороны, русь противопоставляет себя христианам, то есть византийцам, что предполагает ее язычество, но, с другой, сама дает клятву «предлежащим честным крестом и святою единосущною троицею». Она клянется «по своей вере и своим обычаям», надо думать, языческим, но при этом признает православного «единого истинного бога» и божественность византийских императоров. Русь здесь странным образом попеременно предстает то языческой, то ортодоксально христианской. Эта поразительная двойственность начальной руси в договоре 911 года откровенно проигнорирована историками, проигнорирована вероятно потому, что она совершенно не вписывается в контекст ПВЛ и, как следствие, всю опирающуюся на нее историю начальной руси. Поэтому об этом феномене нам еще придется порассуждать отдельно. А пока вернемся к «Иванову написанию».
Итак, договор 911 года был написан в двух экземплярах. Не слишком внятный текст ПВЛ хочется понимать таким образом, что один исходный текст договора, экземпляр «царя вашего», был написанным по-гречески византийскими дипломатами оригиналом, в чем дополнительно убеждает дата по византийскому индиктовому календарю, а второй, писанный «своею рукою» неким «Ивановым написанием», представлял собой перевод исходного текста на язык руси, возможно, с добавками русской стороны по отдельным пунктам. Я нарочно во избежание недоразумений говорю о языке руси, а не о русском языке. До сего дня никто внятно не ответил, более того, даже не пытался ответить на естественный вопрос: что же это за такое загадочное «Иваново написание» и, уж тем более, какой прятался за ним язык? Более того, отечественные историки всячески замалчивали и дезавуировали саму правомочность такого вопроса. Так, Б. Рыбаков в полемике с норманистами утверждал[29]: «Договор 911 года, заключенный от имени Олега и содержащий около десятка скандинавских имен олеговых бояр, написан не на шведском, а на славянском языке». Как видим, академик не погнушался откровенной ложью. Ведь на самом деле договор был написан не на шведском (которого в то время еще и не было!) и не на славянском языке (такого языка, кстати, тоже не было), а, как сказано в само́м договоре, «ивановым написанием». О языке как таковом в договоре нет ни слова. Между прочим, как и о невесть откуда взявшихся у Рыбакова «боярах».
В свое время[30] я поддержал предположение С. Ляшевского, что таинственное «Иваново написание» может быть вариантом греческого алфавита для языка крымских готов, созданного в VIII веке епископом св. Иоанном Готским[31]. Это предположение и сегодня, кажется, остается единственным более-менее разумным фигурирующим в вольном Интернете. Что же касается языка начальной руси, то ответ нам дают Вертинские анналы, имена членов посольства руси в Константинополь 907 года в ПВЛ и Константин Багрянородный русскими названиями днепровских порогов[32]. Ответ этот однозначен: русский язык IX – X веков был языком древнескандинавским. А каким еще мог быть язык послов русского кагана, которого следователи Людовика Благочестивого в 839 году признали свеями? Каким мог быть в 907 году язык таких же послов русского ольга Ингельда с именами Фарлаф, Веремуд и Рулав? Конечно тем же самым, на котором в середине X века звучали названия днепровских порогов по-русски у Константина Багрянородного – со всей очевидностью древнескандинавским!
Надо полагать, гипотетический алфавит Иоанна Готского вполне сгодился для близкородственного готскому древнескандинавского языка, который и был в ту пору языком «рода русского». У начальной руси имелась возможность воспринять этот удобное для нее «написание» в Крыму, где скандинавы симбиотически слились со своими языковыми родственниками – давно прижившимися там готами-христианами[33], имевшими даже свою епархию, впоследствии доросшую до ранга митрополии, и традицию оригинальной письменности, восходящую еще к IV веку, к алфавиту Ульфилы с его переводами на готский язык некоторых книг Библии.
Все независимые свидетельства, как византийские, так и хазарские, однозначно указывают на то, что Игорь имел морскую базу где-то в восточном Крыму или на Тамани. В Керченском проливе он в 941 году начал свои военные предприятия нападением на хазарский город Самкерц и туда же бежал после разгрома его флота византийским. Эту базу унаследовал Святослав, судя по тому, что Иоанн Цимисхий потребовал от него покинуть Болгарию и возвратиться «в свои владения к Босфору Киммерийскому», то есть все к тому же Керченскому проливу. Святослав мог существенно расширить контролируемые русью зоны черноморского побережья в результате своей хазарской кампании. Византийский хронист начала XII века Иоанн Скилица в связи с нападением руси на Константинополь 860 года писал: «Все лежащее на берегах Евскина [Черного моря. – В.Е.] и его побережье разорял и опустошал в набегах флот росов (народ рос – скифский, живущий у северного Тавра, грубый и дикий)». Как видим, Скилица прямо говорит, что русь обитала «у северного Тавра», а северным Тавром греки называли горную цепь западного Кавказа и ее продолжение дальше на запад – Крымские горы. А вот еще слова Евстафия Фессалоникийского: «К северу от Истра живут следующие племена: германцы, сарматы, геты, вастарны… тавры или росы, живущие около Ахиллова Бега…», – то есть русским был берег от устья Днепра до Крыма, хотя мы и не знаем, к какому конкретно времени относятся эти слова Евстафия.
В рассматриваемом нами договоре 911 года косвенно на Северное Причерноморье указывает специальный параграф, в котором подробно оговариваются формы взаимопомощи греков и руси выброшенным бурей на берег кораблям, что конечно же бессмысленно для Киевской Руси и любого другого внутриконтинентального государства.
О спорной принадлежности территории в устье Днепра, руси или херсонским грекам, говорит аналогичный договор Игоря. Вероятно одной из побочных целей болгаро-византийской кампании Святослава было окончательно решить этот застарелый спор в пользу руси, «живущей возле Ахиллова Бега». Святославу это не удалось, и его наследник Владимир вновь был вынужден вернуться к этому вопросу осадой таврического Херсона.
Как мы знаем из византийских источников, со своей секретной миссией к Святославу Калокир направился не куда-нибудь, а именно сюда, в тот же самый Херсон. Наконец, неподалеку, на Белобережье, Святослав вынужденно зимовал, будучи выгнан Цимисхием из Болгарии, и, весьма вероятно, там же нашел свой конец, если, конечно, не клюнуть на сказки ПВЛ о гибели князя на днепровских порогах и чаше из его черепа у хана Кури, кстати говоря, так же не известного мировой истории, как и мифический Вещий Олег.
В процитированном последнем параграфе договора 911 года послы руси, подписывая договор, «скрепили его клятвою предлежащим честным крестом и святою единосущною троицею единого истинного бога вашего». Невнятность текста ПВЛ допускает два различных толкования. По первому послы руси, не будучи все поголовно искушенными в «Ивановом написании», просто поставили под договором кресты вместо подписи. В конце концов в те не слишком просвещенные века, обычно называемые средними, даже короли подписывали государственные документы простым крестиком. По второму, к которому склоняет упоминание «единосущной троицы», русь, по крайней мере в лице своих послов, была крещеной. Вновь наперекор выдумкам ПВЛ. Но на самом деле здесь мы видим отражение уже отмеченного нами ранее важного факта этнической и, как следствие, конфессиональной двойственности начальной руси в начале X века.