Бог Бес
 
   Боги таковы, каковы люди, которым они служат. И все же надо признать: нравы Карфагена были дикими и варварскими, а боги отличались невиданной свирепостью. Молоха-всепожирателя услаждали самые страшные мучения. Он требовал человеческих жертв. Карфагеняне верили, что эти жертвы очистят и спасут Карфаген. Ежегодно в жертву Ваалу-Хаммону сжигали человека, отдавая ему самых красивых пленных. Каждая семья (и знатная семья) должна была отдать ему своего первенца – мальчика. Карфагеняне приносили в жертву сто детей, публично выбранных из числа семей первой знати. У них имелась медная статуя бога Кроноса. Она протягивала свои полые руки, наклоненные к земле таким образом, что «помещенный на них ребенок скатывается и летит в чрево, полное огня». Больше было бедных детей. Их сжигали заживо в медной статуе Ваала. Обычай исчез в бывшей метрополии, Тире, но карфагеняне продолжали следовать заветам, установленным пророком Моисеем. Евреи и их наследники составляли основу правящей элиты и знати Карфагена. Сегодня ни одна из так называемых развитых цивилизаций не отдает детей знати, их бесценные чада, в жертву Молоху войны, голода и нищеты. Это остается уделом плебса и толпы.
   Финикийская богиня плодородия. Угарит
 
   Вот как описал Флобер страшный ритуал принесения жертвы карфагенскому Молоху… Идола перевезли на Камонскую площадь, выбив кусок стены в храме Молоха. Идол передвигался, пятясь назад, скользя на валах; плечи его были выше стен. По улицам распространился запах благовоний. Раскрылись двери всех храмов, и в них появились скинии богов на колесницах или на носилках, которые несли жрецы. То были ханаанские Ваалы, двойники верховного Ваала. Они должны были преклониться перед его силой и уничтожиться в его блеске. В шатре Мелькарта (Мелькарта Тирийского) из тонкой пурпуровой ткани сокрыто было керосиновое пламя; на шатре Камона гиацинтового цвета высился фаллос из слоновой кости, окаймленный венцом из драгоценных камней; за занавесками Эшмуна, эфирно-голубого цвета, спал пифон, свернувшись в круг; боги Патэки, которых жрецы несли на руках, похожи были на больших спеленутых детей… Затем следовали все низшие формы божества: Ваал-Самен, бог небесных пространств; Ваал-Пеор, бог священных высот; Ваал-Зебуб, бог разврата, и все боги соседних стран и родственных племен: Ярбал ливийский, Адрамелек халдейский, Киюн сирийский; Деркето с лицом девственницы ползла на плавниках… Жрецы Ваала несли на высоких шестах металлические звезды разных цветов… Тут представлены все светила, начиная с черного Неба, духа Меркурия, до Рагаба, изображавшего созвездие Крокодила. Жрецы Цереры несли в корзинах маленькие хлебы, воспроизводившие женский половой орган; другие жрецы шли со своими фетишами, своими амулетами; появились забытые идолы; взяты были даже мистические эмблемы кораблей. Казалось, что весь Карфаген хотел сосредоточиться на мысли о смерти и разрушении. Богачи и старейшины надели самые пышные свои драгоценности. Алмазы сверкали на их черных одеждах и слишком широкие кольца падали с похудевших рук. Ничто не могло быть мрачнее, чем эти безмолвные люди, у которых серьги ударялись о бледные щеки, а золотые тиары сжимали их лоб.
   Молох, пожирающий жертву
 
   В тот день все были под властью муж-ского начала. Молох, как и мужчины, был жесток. Жрецы Молоха, упитанные мясом жертв, облеченные в пурпур, как цари, разожгли между ногами колосса костер из алоэ, кедра и лавров. Длинные крылья Молоха погрузились в огонь. Мази, которыми его натерли, текли по его медному телу, точно капли пота. Вдоль круглой плиты, на которую он упирался ногами, стоял недвижный ряд детей, закутанных в черные покрывала. Несоразмерно длинные руки бога спускались к ним ладонями, точно собираясь схватить этот венец и унести его в небо. Богатые, старейшины, женщины – вся толпа теснилась за жрецами и на террасах домов. Многие лишились чувств. Другие точно окаменели в экстазе. Беспредельная тревога тяжело ложилась на грудь. Последние возгласы один за другим затихли. Карфагенский народ был охвачен жаждой ужаса. Наконец верховный жрец Молоха провел левой рукой по лицам детей под покрывалами, вырывая у каждого прядь волос на лбу и бросая ее в огонь. Жрецы в красных плащах запели священный гимн: «Слава тебе, Солнце! Царь двух поясов земли, творец, сам себя породивший, отец и мать, отец и сын, бог и богиня, богиня и бог!..» Голоса их потерялись в грохоте музыкальных инструментов, которые зазвучали все сразу, чтобы заглушить крики жертв… Рабы, служители храмов, открыли длинными крючками семь отделений, расположенных одно над другим по всему телу Ваала (Флобер).
   Победители и побежденные
 
   В самое верхнее отделение положили муку; во второе – двух голубей; в третье – обезьяну; в четвертое – барана; в пятое – овцу. А так как для шестого не оказалось быка, то туда положили дубленую шкуру, взятую из храма. Седьмое отделение осталось открытым. Прежде чем что-либо предпринять, нужно было испробовать, как действуют руки идола. Тонкие цепочки, начинавшиеся у пальцев, шли к плечам и спускались сзади; когда их тянули книзу, раскрытые руки Молоха поднимались до высоты локтей и, сходясь, прижимались к животу. Их несколько раз привели в движение короткими, прерывистыми толчками. Инструменты смолкли. Пламя бушевало. Жрецы Молоха ходили по широкой плите, всматриваясь в толпу. Нужна была жертва отдельного человека, совершенно добровольная, так как считалось, что она увлечет за собою других. Но никто пока не появлялся… В ограду впустили обреченных, которые лежали в стороне, распростершись на земле. Им бросили связку страшных железных орудий, и каждый из них обязан был сам избрать себе пытку. Они вонзали себе вертела в грудь, рассекали щеки, надевали на головы терновые венцы. Потом схватились за руки и, окружая детей, образовали так второй большой круг. Круг то сжимался, то расширялся… Мало-помалу люди проникали в проходы и доходили до конца.
   Золотые украшения из Карфагена.VII—VI вв. до н.э.
 
   Они стали бросать в огонь жемчуга, золотые сосуды, чаши, факелы, все свои богатства. Дары становились все более щедрыми и многочисленными. Наконец некий шатающийся человек с бледным, безобразно искаженным от ужаса лицом толкнул вперед ребенка. В руках колосса очутилась маленькая черная ноша – и она тут же исчезла в темном отверстии. Жрецы наклонились над краем большой плиты, и вновь раздалось пение, славящее радость смерти и воскресение в вечности. Жертвы поднимались медленно. А так как дым восходил высокими клубами, то казалось, будто они исчезали в облаке. Ни одна не шевелилась; ибо все были связаны по рукам и по ногам. Под темными покрывалами они ничего не видели, и их нельзя было узнать… Медные руки жуткого идола двигались все быстрее. Каждый раз, когда на них клали ребенка, жрецы Молоха простирали к жертве руки, чтобы взвалить на нее преступления народа, и громко кричали: «Это не люди, а быки!» Толпа кругом ревела: «Быки! Быки!» Благочестивый люд кричал: «Ешь, властитель!» Вот так и мы преступления нашего поколения взваливаем на младенцев!
   Учитывая вышесказанное, а главное то, что большими творческими деяниями пунийцы себя не прославили, видимо, в какой-то мере можно и согласиться с выводом авторов «Истории человечества», что писали сто лет назад: «Несмотря на большие богатства и значительные средства, Карфаген не завоевал себе особенных заслуг перед лицом культуры». Виной тому суровое олигархическо-аристократическое правление, культы, требовавшие жертвоприношений людей, а также торгово-посреднический характер этой цивилизации. И тем не менее заслуг пунийцев в культуре отрицать не стоит. Позитивное влияние на местные племена они, безусловно, оказали, что выразилось в строительстве городов, создании портов, в развитии промышленности и кораблестроения, в росте культуры.
   И все ж Карфаген должен был уступить Риму. Причину этого отметил Цицерон в труде «О государстве». Там есть слова, многое объясняющие читателю: если бы предки римлян «не ставили блага государства превыше всего», Риму не удалось бы спастись от нашествия галлов, а также избавиться от ужаса, который внушал им Карфаген. Стоило бы обратить внимание нынешних военных структур России на следующую фразу Цицерона, где сказано о том, что дабы «раздавить гадину», Сципион Африканский перенес войну на вражеские земли, в их города, отведя угрозу «от ворот нашего города». Сей метод неплохо бы перенять и нам. А то уж больно много расплодилось независимых бандитов, решивших, что о нас можно вытирать ноги. Так сделал Ганнибал, перенеся театр военных действий в Испанию и Италию, то есть на земли, близлежащие к Риму. Такой же тактики придерживались все великие полководцы, желавшие остановить врага. Правда, и такая тактика – не панацея. Известно немало случаев, когда те, кто начинал с вторжения на чужую территорию, в итоге терпел сокрушительные поражения.
   Портрет Сципиона на монете из Канузия
 
   После побед Рима развалины Карфагена стали той первой ступенью, с которой началось возведение мирового владычества империи. Два наиболее известных, грозных противника – Карфаген и Македонская держава – вынуждены были уступить место Риму. Война 200 г. до н. э. против Филиппа знаменовала собой первый «акт зарождения римского империализма». Со смертью Ганнибала, что умер в один год со Сципионом (183), после сокрушения Карфагена, примерно к 120 г. до н. э., происходит завершение триумфа Рима. Исходной точкой постоянного отныне процесса завоевания Римом всего западного мира, писал Лансель, сопровождавшегося установлением его политического господства, в результате чего Рим по отношению к Западу стал тем же, чем была Греция по отношению к эллинистическому Востоку, послужили именно события, последовавшие за окончанием 2-й Пунической войны. В эти годы свершился и поворот в римском национальном сознании. С расширением государства римляне стали воспринимать себя как империю, как культурную доминанту, что равна или даже превосходила Грецию и Карфаген. Пожалуй, первыми это почувствуют на себе женщины, самый тонкий барометр настроений. Во всяком случае, уже в 195 г. до н. э. при консульстве Л. Флакка и Катона отменили закон трибуна Оппия, что 20 годами ранее требовал от римских женщин ограничить тягу к роскоши (им запрещалось носить золотые украшени, пышные наряды и разъезжать в конных экипажах). В начале II в. до н. э. в Рим сплошным потоком потекли потоки богатств из Испании, Греции, Малой Азии, а затем из Карфагена. Рим становился мировой империей. Так что если культура античной и средневековой Западной Европы в конечном счете оказалась латинской, а не карфагенской, то произошло это потому, что римляне одолели своего грозного противника и уничтожили его.
   Во многом благодаря Сципиону Рим пришел к периоду длительного прочного господства (на протяжении последующих пятисот лет). Поэтому часто говорят о великом триумфе Сципиона Африканского, чья роль в истории превосходит роль и значение Александра Македонского. Сравнивая эти две фигуры, историк отмечал: «Достижения Александра, быть может, превышали сципионовские по масштабу – на самом деле не так уж сильно, ибо если Александр установил империю от Дуная до Инда, которая развалилась после его смерти, то Сципион построил для Рима империю, которая простиралась от Атлантики до Черного моря и гор Тавра, – империю, которая выстояла и выросла. И там, где Александр строил на фундаменте, заложенном Филиппом, Сципион вышел на сцену в момент, когда самый фундамент римской власти в Италии был потрясен чужеземным врагом». Фигура Сципиона на многих производила впечатление, подобное явлению величественного, бессмертного божества. Говорят, что одной из причин было то, что с тех пор как он облекся в тогу, стал политиком, не было дня, чтобы он не ходил на Капитолий (когда был в Риме) и не сидел там долгое время в одиночестве и безмолвии, словно беседуя с богами. Что же до клеветы, сопутствующей великим, вспомним одну историю. Завистники Сципиона, среди которых главной фигурой был «ревнитель старины» Катон, как-то устроили над ним судилище, требуя отчета о деньгах, что якобы получил брат Сципиона от царя Антиоха. В тот день сам Сципион явился на суд и заявил народу Рима: «Я вспоминаю, квириты, что сегодня тот день, в который я победил пунийца Ганнибала, смертельного врага нашего государства… Я одержал вам эту победу и заключил мир, на который не было никакой надежды. Так не будем же неблагодарны к богам. Я думаю, оставим этого бездельника (и клеветника. – В. М.) и пойдем прямо на Капитолий и воздадим благодарность Юпитеру Всеблагому и Величайшему». Сказав так, он повернулся и спокойно ушел. И вся толпа, все собрание в восторге пошло за ним. А нам подумалось: придет час, и потомки ведь спросят вас: «Те, кого вы клеймите, победили в великой войне, а вы, что сделали вы? Жили подачками с богатых столов вчерашних побежденных?»
   Ж.-О.-Д. Энгр. Сон Оссиана
 
   Многие видели в нем бога… По этой причине поэт Энний, его друг, поместил Публия Африканского «не только в храм, но на небо», поместил смертного на небо вместе с Энеем, Ромулом, Геркулесом, сказав, что Геркулес почитается в числе богов, как Сципион, Публий Африкан-ский. Другой римлянин, Цицерон, закончил свою книгу «Государство» видением Сципиона, который предстает в «Сне Сципиона» (по аналогии со сном Энния). Сципион говорит: «Итак, если ты захочешь смотреть ввысь и обозревать эти обители и вечное жилище, то не прислушивайся к толкам черни и не связывай осуществления своих надежд с наградами, получаемыми от людей; сама доблесть, достоинствами своими, должна тебя увлекать на путь истинной славы; что говорят о тебе другие, о том пусть думают они сами; говорить они во всяком случае будут. Однако все их толки ограничены тесными пределами тех стран, которые ты видишь, и никогда не бывают долговечными, к кому бы они ни относились; они оказываются похороненными со смертью людей, а от забвения потомками гаснут». И далее тот же Сципион говорит слушателю, который готов трудиться во имя славы его родины: «Да, дерзай и запомни: не ты смертен, а твое тело. Ибо ты не то, что передает твой образ; нет, разум каждого – это и есть человек, а не тот внешний вид его, на который возможно указать пальцем. Знай же, ты – бог, коль скоро бог – тот, кто живет, кто чувствует, кто помнит, кто предвидит, кто повелевает, управляет и движет телом, которое ему дано, так же, как этим вот миром движет высшее божество». Бренным же нашим телом движет жизненный дух.
   Сципион Эмилиан, внук Публия Африканского и наследник его великой славы, приехав в Африку, идя по стопам деда, также увидел сон, когда к нему с небес спускается сам Сципион, ставший богом. Они вместе взмывают ввысь, туда, где музыка сфер, гармония вселенной, где сияют лучи славы и слышится неземная музыка. «Сон Сципиона» произвел неизгладимое художественное воздействие на умы потомков: Макробий его комментировал, Данте ему подражал, Петрарка перелагал в «Африке», Боттичелли рисовал, а Энгр копировал («Сон Оссиана»). Писатель Гофман, прочтя ребенком это произведение, вспоминал: «Я, помню, убегал иной раз в светлые лунные ночи из дому и прислушивался, не донесет ли ветер до меня отголоска тех чудных звуков». Так Сципион в сознании всех последующих веков остался как «житель звездного неба, небренной земли».
   Рафаэль. Сон рыцаря (слева – Добродетель, справа – Наслаждение)
 
   Мы же полагаем, что истинное величие Сципиона в том, что он ценил людей по человеческим качествам – вне зависимости от их рождения, национальности или принадлежности к той или иной партии. Тит Ливий отмечал, что он сумел разгадать тайну власти и славы, и не только выигрывал страшные войны, но добился куда большего – смог оставаться уважаемым и невредимым даже среди самых настоящих варваров. Однажды обитавшие неподалеку варвары приблизились к его дому. Когда же солдаты Сципиона преградили им путь, вперед вышел один из них и стал умолять охрану дать им возможность увидеть этого великого и благородного человека, позволить познакомиться с его трудами и мыслями. И тогда Сципион понял, что он добился гораздо большего, чем военных побед: оказалось, что он нужен своим людям.
   Сципион Африканский Старший
 
   Однако спустимся вновь на землю, на землю Рима. С высшей точки развития, как известно, всегда начинается обратный путь, ибо за восхождением обычно следует или падение, или медленный спуск. Рим достиг вершины, на которой пребывал некоторое время, после чего в обществе подспудно стали действовать силы разрушения. Богатые хотели воспользоваться богатством, дети тех, чье имя было овеяно славой, уже не стремились к свершениям и подвигам. Эта тенденция с каждым годом стала ощущаться в Риме все сильнее и сильнее. Падение Карфагена предшествовало падению Рима. То будет трагическая и мрачная страница. Мне показалось, что это восхождение Рима можно сравнить с тем, как бурно растут цветы на могилах, обильно вскормленных трупами и кровью. Не случайно все римские историки, как один, обходят стороной картину описания разрушения и уничтожения Карфагена, как английские историки обходят стороной картину грабежа Индии, немецкие историки – чудовищную панораму грабежа, убийства России, а американцы – свои изуверства во Вьетнаме или Корее. Ливий, Дион Кассий, Дионисий Галикарнасский, Диодор Сицилийский, Полибий умолчали о том, чего нельзя не заметить, о чем нельзя не сказать и что вопиет со страниц.
   Н. Пуссен. Великодушие Сципиона
 
   Так почему же судьба была так жестока к Карфагену? Почему он исчез с лица земли? Ведь не исчезли же Рим, Иерусалим, Афины, или Каир? Вопросом этим задаются и наши историки. Они считают, что Карфаген был уничтожен при «каких-то особых обстоятельствах, не имеющих прецедентов в летописях прошлого» (П. Чихачев). Разумеется, вовсе не таинственное веление провидения снесло с лица земли этот знаменитый город. Римляне отомстили за свой страх. Историк говорит о том, как Ганнибал, имея гораздо меньшую армию, чем у римлян, сумел разбить римлян в трех регулярных сражениях, причем все «эти подвиги были совершены не против изнеженных воинов Азии, а против самых мужественных солдат мира, которых Ганнибал держал под угрозой в течение шестнадцати лет, проведенных им в Италии, где он занял лучшие провинции». Римляне не простят этого пунийцам никогда. Они решили уничтожить Карфаген и повели себя при этом как безжалостные варвары. Кстати, с ними их победители так не поступят, когда придет час краха империи: «Спустя шесть веков после разрушения знаменитого финикийского города правитель Карфагена вандал Гейзерих, завоеваший Рим и грабивший его в течение 14 дней, перевез в Карфаген немало сокровищ, отобранных им у богачей вечного города. К его чести за тотальным ограблением Рима вандалами не последовало разрушения прекрасных и многочисленных памятников Рима, существующих и поныне, тогда как варварская рука римлян превратила весь Карфаген в прах». Это утверждает Орозий, который, вероятно, черпал все свои сведения из источников, уже утраченных в настоящее время. Ведь сей историк, ученик Блаженного Августина, сообщает, что, разрушив Карфаген, римляне не только стерли с лица земли все здания, но даже обратили в пыль камни, из которых они были построены («Omni murali lapide in pulverem comminuto»).
   Руины древнего Карфагена. Современный вид
 
   Так что великий Рим поднялся на костях Карфагена и других порабощенных народов. О том, как после победы над пунийцами стала меняться жизнь в Риме, писал один из историков: «Могуществу римлян открыл путь старший Сципион, а их изнеженности – младший: ведь избавившись от страха перед Карфагеном, устранив соперника по владычеству над миром, они перешли от доблести к порокам не постепенно, а стремительно и неудержимо; старый порядок был оставлен, внедрен новый; граждане обратились от бодрствования к дреме, от воинских упражнений к удовольствиям, от дел – к праздности». Когда такое случается с могущественной державой, которая стала править большей частью мира, опираясь на силу, но при этом с каждым годом становясь слабее, такое состояние дел не может длиться вечно. Жребий ею брошен – и он зачастую оказывается трагичен. Когда у Империи нет соперников, она вскоре начинает выгрызать себе внутренности. Так же и современная Россия, попавшая в руки слабых и безвольных политиков, будет обречена, если не найдет в себе силы и не вернет облика могучей страны. Недруги не простят ей былых страхов, и камни столиц будут обращены в пыль!
   Карфаген. Общий вид сегодня
 
   Правда в дальнейшем, словно пытаясь искупить невольную вину перед некогда грозным и опасным соперником, римляне попытаются вдохнуть жизнь в города Северной Африки. Особенно в эпоху правления Северов (конец II-начало III вв. н. э.) они перенесли дух и характер римского урбанизма на эти земли. В отличие от пунического Карфагена с его древневосточным колоритом в Римской Африке стали создаваться типично римские постройки – дома, арки, театры, акведуки… Автор фундаментальной монографии об искусстве стран Магриба Т. Каптерева пишет: «Следует представить себе, что города Римской Африки были не только плотно застроены, но и отличались яркой красочностью, множеством мозаик, цветной штукатурки, мраморных статуй. Африканцы развивали то, что в римском искусстве было зрелищным и патетическим, оставаясь безучастными к его холодной и напыщенной риторике. Истинно патетическое начало вносили в облик городов и многочисленные выбитые в камне посвятительные надписи, само начертание которых пленяет строгой тектоникой, интеллектуальной красотой, ритмом. «…Медь торжественной латыни поет на плитах как труба», – писал А. Блок, восхищенный живой выразительностью древних надписей Равенны». Бесспорно, города эти жили напряженной жизнью, полной радостей и социальных контрастов. Однако то была уже другая, и скорее римская жизнь.

Pax Romana и греческое образование и воспитание

   Итак, свершилось – римский мир, Pax Romana, стал фактом. Что представлял собой этот мир? Старые и новые историки пытаются представить его как некий гуманный, совершенный тип мирового устройства. «Римляне, – писал Полибий, – покорили своей власти весь известный мир, а не какие-нибудь его части, и подняли свое могущество на такую высоту, которая немыслима была для предков и не будет превзойдена потомками». Действительно, римляне сокрушат самые могущественные державы – Карфаген, Македонию, царство Селевкидов. Покорят они и многие азиатские царства, и античную Грецию. Аппиан писал в «Римской истории»: «Ни одна держава, вплоть до наших дней, никогда нигде не достигала таких размеров и не имела такого длительного существования. Ведь даже владения эллинов, если кто-либо соединил бы воедино владения афинян, лакедемонян и фиванцев, властвовавших одни за другими, начиная с похода Дария, откуда начался особенно блестящий период их деятельности, вплоть до гегемонии Филиппа, сына Аминты, над Элладой, не могли бы показаться столь обширными, как владения римлян… И вообще эллинское могущество, хотя они со всей страстью и боролись за гегемонию, нигде не выходило прочно за пределы Эллады, хотя они проявляли выдающуюся доблесть, отстаивая независимость своей страны. Со времен же Филиппа, …и Александра, сына Филиппа, как мне кажется, они и вовсе действовали дурно и недостойно самих себя». Завоевав Грецию, римляне превратили ее в рядовую провинцию – Ахею.
   Дж. Вазари. Персей освобождает Андромеду
 
   Рим воплотил мечту о глобальном Гегемоне, словно ставил целью выполнение миссии Зевса на Земле. А потому, победив Филиппа Македонского, римляне предоставили Греции свободу, сохраняя присутствие их гарнизонов в Коринфе, Деметриаде, Халкиде. Греция получила свободу, хотя и лишь как сателлит. Учитывая ее сложное международное положение, решение в общем-то было оправдано. Но греки стали громогласно возмущаться и требовать, чтобы с них «сняли оковы». Греки-этолийцы утверждали, что римский император Тит снял с них оковы, но тут же набросил веревку на шею. Тит решился вывести войска. Говорят, когда во время Истмийских игр неожиданно толпе заявили, что отныне Греция свободна, что римский сенат и император возвращают им желанную независимость, как и право жить по отеческим законам, а заодно освобождают Ахейю от постоя войск и податей, родился неимоверный взрыв энтузиазма, выразившийся в страшном крике. Даже вороны попадали замертво… Римляне проявили дипломатическую мудрость, сохранив за побежденными внутреннюю свободу. Они не покушались ни на конституции, ни на законы, не назначали ей наместников и не лишили ни одного из наследственных царей власти. Отнятые территории не переходили в полную собственность Рима. Конечно, у некоторых близких к римлянам по культуре народов это вызывало своего рода эйфорию.
   Учитывая, что римляне вели себя вполне корректно, соблюдая известный такт, греческая аристократия согласна была обслуживать имперские цели Рима (раз уж не было другого выхода). Говорят, что и Пергам стал мощным государством, а Ливия выросла в размерах. Конечно, в известном смысле жить под властью одного господина (Рима) спокойнее и безопаснее, чем находиться в процессе постоянных войн всех против всех. Когда споры решает один вселенский судья, хотя бы тот же Рим, неизбежно воцаряется больший порядок. Рим прекратил войну Пергама и Вифинии, предоставил автономию Греции, вырвал Ливию из когтей Карфагена, потребовал от Антиоха Эпифана прекратить войну против Египта. Он требовал от других ограничить силу их армий и флота. Все это так… Но почему, во имя чего? Вовсе не потому, что римляне, по словам настроенного к ним дружески и союзнически Полибия, как некие исключительные люди, были «одарены возвышенною душой и благородными чувствами», и не потому, что соболезнуют всем несчастным и «спешат услужить всякому, кто прибегает к ним за покровительством». Они думали только о том, чтобы в первую очередь услужить самим себе. Обычно вместо дани побежденные народы должны были выплачивать Риму контрибуцию, рассчитанную на десятки лет. Чтобы выплаты были надежными и стабильными, нужен был мир. Всем известно, что воюющие стороны вынуждены тратить на войну огромные средства. И война за свободу Греции велась не из каких-то гуманных побуждений. Нет, с завоеванием Греции открывалась дорога ко всей Азии, к богатейшим и непокоренным странам мира.