Одержав ряд побед в Азии и Греции, Сулла вернулся в Италию. Он ввел режим неприкрытого террора. По некоторым данным, при нем перебили 90 сенаторов и 2600 всадников. Приближенные Суллы, его солдаты и вольноотпущенники, устроили кровавый передел имуществ казненных (таким путем многие из них стали богатыми). Целые города были отданы им на разграбление. И Сулла стал первым, кто составлял списки приговоренных к смерти, назначал подарки тем, кто их убьет, деньги – кто донесет, наказания – тем, кто приговоренных укроет. В 82 г. до н. э. впервые был принят закон, по которому Суллу назначили диктатором с неограниченными полномочиями на неопределенное время. Такого Рим еще не видел. Поэтому он сумел так легко прибрать Рим к рукам. Республика погибла. «Как только потребность в общем для всех законе и праве исчезает из сердца народа, на место закона и права становится отдельный человек. Поэтому люди не замечают тирании даже тогда, когда она уже наступила». Тирания Суллы, это надо учесть, стала ответом на другую тиранию. Марий-младший хотел бежать из Пренесте, где укрывался, но, узнав, что все выходы охраняются, предпочел покончить собой. Когда находящемуся в Риме Сулле принесли голову молодого «демократа» Мария, тот произнес по-гречески: «Надо сначала научиться грести, прежде чем держать руль» (Ф. Инар). Стоило бы это сказать в XX в. и «головам демократов» в России, тогда мы ныне не стали бы жертвой стольких трагедий.
В столице диктатор устроил всё по своему желанию. Не было и речи о каких-либо законах, голосованиях и выборах по жребию. Римляне «от страха дрожали, попрятались, безмолвствовали», воздвигли конную статую с надписью: «Статуя Корнелия Суллы, счастливого императора». Это был тиран «не по избранию, а по силе и мощи». Чтобы оправдать свою диктатуру в глазах народа, он заявил собранию, что, по мнению его, Суллы, для Рима в настоящее время было бы полезно диктаторское правление, хотя этот обычай и прекратился 400 лет тому назад. Диктатура эта должна существовать до тех пор, пока римская держава, потрясенная междоусобицами, распрями и войнами, не укрепится. И чтобы у народного собрания не было сомнений в отношении того, кто же должен быть этим диктатором, он прямо заявил, что, по его мнению, именно он, Сулла, в настоящее время будет наиболее полезен для Рима. После долгого периода власти царей, а затем консульской демократии (в течение 100 олимпиад Римом управляли по году консулы) Рим вновь испробовал царскую власть. Многие называли власть Суллы общепризнанной тиранией. О том, что на деле представляла собой его власть, ни у кого не было сомнений: он истребил более 100 000, убил и изгнал многих. С тех пор то, что можно было бы назвать Terror Antiquus, стало обычной практикой Рима.
В Риме это была первая успешная попытка захвата власти с помощью армии, вооруженным путем. Создан кровавый прецедент, который и стал популярен в дальнейшем. Как бы там ни было, Сулла пользовался огромным авторитетом у солдат. В 79 г. до н. э. он неожиданно добровольно уступил власть. Аппиан считал, что диктатор пресытился войнами, властью и Римом, а потому и уступил власть. Такая власть не могла держаться долго. В 78 г. до н. э. он умер, и говорят, был страшен даже после своей смерти. Полагаю, даже противников он удерживал не только террором.
Кто такой Сулла? Одни клеймят его, видя в нем «кровавую руку олигархов». Моммзен, говоря о роли твердой руки, называл его «оплотом олигархов», что не совсем верно, ибо он почему-то ставит на одну доску олигархов и пролетариев. Он пишет: «Став самым абсолютным властелином, Сулла вместе с тем всегда твердо стоял на почве формального права; он обуздал ультрареакционную партию и уничтожил гракховские учреждения, которые в течение сорока лет ограничивали олигархию, т. е. капиталистов и столичный пролетариат, а затем и зазнавшихся военных в своем собственном штабе. Сулла создал для олигархии самое независимое положение, он отдал в ее руки в качестве послушного орудия государственные должности, отдал в распоряжение олигархии законодательство, суды, высшую военную и финансовую власть, создал для нее своего рода телохранителей в лице освобожденных рабов и своего рода армию в лице военных колонистов. А когда дело было завершено, творец уступил место своему творению». Олигархия – дьявольское творение. Однако со времен Суллы многие вожди станут опираться не на деньги, а на армию как на главную силу. В то же время Моммзен отмечал полнейшее отстутствие в нем политического эгоизма и почему-то ставил его на одну доску с Вашингтоном (пример явно неудачный, ибо Вашингтон, как и все политики Америки, крайне честолюбивы).
Другие видели в нем борца с несправедливостью, бюрократией, даже чуть ли не народного мстителя (возможно не без оснований). Инар пишет: «Следовательно, объявляя задолго до окончательной победы то, что он рассчитывает отомстить за всех те, кто был жертвой марианских жестокостей, а также отомстить за Республику, подвергшуюся их лихоимству, Сулла в некотором роде заранее взял на себя возможность повышенного наблюдения за операциями по очистке: он был Мститель, и многие древние авторы свидетельствовали о реальности этой пропаганды. Когда Сулла, победитель, приказал убить Дамасиппа и весь сброд, увеличивший свое состояние на несчастьях Республики, был ли кто-нибудь, кто не приветствовал эту меру? Говорили, что они преступники, что эти мятежники, чьи опасные действия не прекращали тревожить государство, заслуживали смерти. И действительно, радикализация марианского режима в 83 и 82 годах напомнила всем, кто забыл, что он устанавливался на трупах…»
Сулла – личность чрезвычайно яркая и неординарная. В культурном плане он был образованный человек (превосходно знал греческую литературу, философию). Когда один бездарный поэт преподнес ему стихотворный панегирик, он велел дать ему денег с одним условием, чтобы он впредь никогда больше не писал стихов. Как его оценивать? Дело не в том, был ли он холодным и расчетливым честолюбцем (да в политике иных, пожалуй, и не бывает), а вот важнее то, что он привнес в общество, что в нем изменил, как повлиял на судьбы Рима и историческое развитие ойкумены. Понимая всю спорность подобного вердикта, мы склонны считать, что Сулла выступил детонатором накапливавшейся годами народной ненависти к сенату, олигархам и аристократам… Сулла презирал не государственные учреждения, и не людей, а коррумпированных римских чиновников, зажравшихся богачей и правителей. Остерман так пишет о действиях Суллы: «Пожалуй, придется даже признать, что именно это спокойное попрание общепринятых нравственных основ общественных взаимоотношений явилось наиболее серьезным вкладом Суллы в эволюцию общественно-политической жизни Рима. Действительно, впервые в его истории доносительство и убийство политических противников с такой циничной откровенностью оплачивалось наличными деньгами. С неведомым до той поры бесстыдством имущество жертв тут же продавалось с молотка. А гнусное зрелище окровавленных голов, наваленных кучей на плитах римского форума! И, наконец, проскрипции – дьявольское изобретение, породившее отвратительную охоту на людей. А вокруг всего этого – бесчинство разнузданной солдатни, стихия насилия, разбоя, грабежей и убийства граждан, вовсе не причастных к политической борьбе. Да, после Суллы уже все было возможно! Через сорок лет проскрипции будут повторены Октавианом и Антонием в еще более отвратительном виде». Здесь многое верно схвачено и отмечено (в отношении тех, кто стал его жертвой), хотя ничего не говорится о тех, кто в свою очередь были жертвой чуть более мелких тиранов и кровопийц.
Разве не так же нынешние «мудрецы» ломают голову над феноменом Сталина? Ведь он также презирал общепринятые нормы буржуазной «морали», впрочем, как и многих политиков-коллег. В нем также возобладало сатанинское начало, но дело свое он знал: политическая элита боялась его, как огня, и работала как бешеная.
Понятно, что традиционная буржуазная историография (в лице ее корифееев) не могла простить Сулле жестокого обращения с привилегированными кругами римского общества (сенаторами, патрициями и богачами). Вольтер в «Письмах Меммия к Цицерону» (1771), в воображаемых эпистолах якобы обращенных к Цицерону, наряду с признанием заслуг Лукреция и призыва к материализму утверждает: «После Суллы Рим должен был возбуждать жалость мира, бичом которого он являлся. Мы плавали в собственной крови. По всему тому, что я вижу и слышу, я предчувствую: Цезарь вскоре будет убит… И что увидел и создал в течение всей своей жизни сам Цезарь? Он видел и творил несчастных». Так зарождался цезаризм.
Историк Аппиан (ок. 85/100—163/180), автор знаменитых «Гражданских войн», для которого демократия – «слово красивое, но всегда бесполезное», отметил, что после того как римляне в течение 100 олимпиад пользовались демократией, то есть управлялись консулами как годичными представителями государства, они познали царя или тирана в лице Суллы. Но то был царь или тиран «не по избранию, а по силе и мощи». Ранее мы сказали, что в глазах простого народа слово «тиран» часто звучало как сладкая музыка. Как так?! Не верите? Поверить действительно трудно, особенно если учесть, что в победоносной гражданской войне было истреблено более 100 000 «цветущего населения». Он убил и изгнал 90 сенаторов, до 15 консулов, да еще 2600 так называемых всадников. Причем у многих он конфисковал их имущество, а тела многих из них просто выбросил из могил! Но дело в том, что многие из них были ненавистны народу. Народ желал их смерти. Невозможно понять феномен Суллы, если не знать, что он даровал свободу 10 000 молодым крепким рабам, ранее принадлежавшим как раз тем самым убитым римлянам. Мало того – включил их в состав народного собрания! Кто был ничем – тот стал всем! Он наделил солдат 23 легионов, служивших в его армии, большим количеством земли в городах, частью еще не подвергшейся переделу, частью отнятой в виде штрафа от города. После всего этого он вдруг добровольно сложил с себя власть, отставил своих телохранителей и преспокойно появлялся везде один, без охраны. Можете себе представить появление одного Сталина?!
Близилась эра Цезаря, одного из самых прославленных деятелей Рима. Цезарь (100 – 44 гг. до н. э.) – интереснейшая и, бесспорно, знаковая личность, потомок древнего рода, одной из наиболее знатных семей Лация. Он сам возводил свою родословную к героям «Илиады» и царям Рима. Цезарь – истинный сын того времени. В молодости, как и подобает юношам, он вкусил «от чаши модных наслаждений и пену и осадок». Занятия литературой чередовал с любовными интрижками, овладевал искусством поэзии. Неплохо ездил верхом и фехтовал. Умеренно попивал вино. Интересовался астрономией и естественными науками. И что естественно – женщинами… Будучи авантюристом и человеком хладного рассудка, он никому не платил долгов, никогда до конца не доверял женщинам и политикам. И тут был прав: первые наградили лысиной (за юношеские кудри он готов был впоследствии отдать все свои военные победы), вторые же – убили.
Начинал он с популистских шагов, что характерно для всех политиков. Будучи избран эдилом, то есть тем, кто должен был наблюдать за благоустройством и порядком в городе, Цезарь украсил форум и Капитолий новыми сооружениями. Позже он возвел Колизей. Возведя его руками рабов, он скажет: «Наконец-то я буду жить вечно!» Колизенй стал местом массовых зрелищ и пышных игр. Он окружил себя преданными ему лично людьми, подкупал сенаторов, против чего те, конечно, отнюдь не возражали. Не чуждый реформаторских устремлений, он довольно быстро уразумел, что реальных улучшений жизни для всего римского народа достичь непросто. И тогда он стал стремиться к перевороту. Помпей не без оснований упрекнул его в том, что именно обман народа и боязнь расплаты вынудили его на всеобщую смуту и переворот. Отсюда его участие в заговорах Катилины. Он расшатывал государство изнутри, жаждал личной власти. Катулл скажет: «Цезарь покушается теперь на государство уже не путем подкопа, но с осадными машинами». Правда, время от времени он с громкими лозунгами демагогического содержания обращался к народу. Хотя на самом деле глубоко презирал плебс. Позже Сенека скажет в письмах к Луцилию: «Ты спрашиваешь, чего тебе следует больше всего избегать? Толпы! Ведь к ней не подступиться без опасности!» И далее: «Нет врага хуже, чем толпа, в которой ты трешься… Чем сборище многолюдней, тем больше опасности». Но призывы держаться от народа подальше, возможно, еще допустимы для философа или писателя, но не для политика. Ведь Рим жил толпой. Цезарь не мог обойти ее своим вниманием. Впрочем, он не был бы цезарем, если бы не пытался Рим возвысить. Он одержал ряд ярких военных побед, взяв за 10 лет войны в Галлии штурмом 800 городов, покорив 300 народностей (сражался с 3 миллионами людей: из них 1 миллион уничтожил и столько же взял в плен). Его фраза о военной победе стала крылатой: «Пришел, увидел, победил» (veni, vidi, vici). Отважный и умелый воин, он передвигался быстро и стремительно, и не боялся опасностей. Был неприхотлив и прост в обращении. Хотя он и не отличался здоровьем (страдал головными болями и падучей болезнью), в решающие моменты боя вел себя достойно. Понимая, что власть становится добычей лишь решительных людей, он смело перешел речку Рубикон и вторгся в Италию. Тогда он и произнес фразу – «Жребий брошен!»
19 января 49 г. до н. э. до Рима дошло известие о переходе Цезаря через реку Рубикон и о занятии им пограничного города Аримина. И тут надо отдать должное его решимости. Хотя он знал, что в Риме царит анархия и противная сторона не готова к борьбе, решиться на столкновение со своими соотечественниками было все же непросто. И он решил сыграть ва-банк: ночью силами одного легиона и 300 всадников перешел реку, не сообщив об этом остальной армии. Тогда он произнес знаменитую фразу: «Жребий брошен!» (Iacta alea est!) Он пообещал войску щедрые награды (солдатам всадническое состояние в 400 тысяч сестерций, всадническое кольцо, офицерам вдвое больше). Со времен Цезаря власть покупают!
Его «корона» была добыта в долгой и изнурительной борьбе с Помпеем и его сторонниками… Помпей (106—48 гг. до н. э.) – сложная фигура, землевладелец и аристократ, прославленный воин и консул. За три месяца очистил Средиземное море от пиратов. В 67 г. до н. э. сенат дал ему на три года чрезвычайные полномочия. Вернувшийся в Рим Помпей оказался в политической изоляции. Сенат боялся блистательного полководца. Замечу, что в основе спора Цезаря с Помпеем лежало не только столкновение личных честолюбий, но и борьба за власть. Можно сказать, что на кону оказалось политическое устройство Рима. Помпей – представитель аристократической республики, тогда как Цезарь олицетворял собой будущую империю. «Оружием Помпея служил авторитет сената, Цезарь же был вооружен признанием и самоотверженностью солдат», – писал историк. Сенат как всегда занимал уклончивую позицию, смотря в сторону того, кто сильнее или больше даст. Что же касается солдат и офицеров, те, получив от Цезаря щедрые подачки, готовы были поддержать его претензии оружием. Плутарх писал, что когда один из военачальников Цезаря, посланный им в Рим, стоя перед зданием сената, услышал, что сенат отказывает Цезарю в продлении срока полномочий, он, положив руку на рукоять меча, воскликнул: «Ну, что ж, тогда вот это даст ему продление». В дальнейшем в Риме развернулась ожесточенная, упорная борьба между членами триумвирата, куда входили Помпей, Красс и Цезарь.
Судьба Помпея представляет для нас интерес прежде всего в том смысле, насколько судьба личности в политике зависит от обстоятельств, в которых он доказывает право на лидерство, а в какой степени эта судьба зависит от личных способностей и талантов, от дара политика убеждать и побеждать. Помпей представлял собой довольно часто встречающуюся фигуру политика, который большее значение придает внешним признакам власти (уважение, почет, должности, награды). Он всегда стремился к этой феерии, к этому празднику власти. В Риме прожженные олигархи-демократы сумели ловко использовать эти его человеческие слабости, осыпая его наградами и почестями. Помпей, стремясь к короне, но будучи по форме демократом, вынужден был выдавать себя за поборника народных прав. Ему казалось, что вполне достаточно прошлой громкой славы, чтобы на волне былой популярности прийти к власти. Однако в политике былые заслуги мало что значат. Там идет каждодневная, ежеминутная, ежесекундная битва, и в ней зачастую нет места компромиссам. Тут никакими волшебными заклинаниями не помочь.
Помпей имел на руках все карты – и прежде всего армию. Моммзен заявляет: «Если может считаться счастьем получить корону без труда, то ни одному смертному счастье не улыбалось так, как Помпею; но человеку, лишенному мужества, не поможет и милость богов». Верно сказано. Он не смог объединить даже своих сторонников и перессорился со всеми. За ним была военная слава, влияние среди его солдат, но он медлил и колебался. Как скажет один из его политических противников, характеризуя политическое положение Помпея, он попытался в тиши сохранять свой «вышитый плащ триумфатора», пребывая в молчании и в бездействии. Бездействие же в политике это примерно то же, что и бездействие на поле сражения (и даже еще страшнее и губительнее). Вскоре у Помпея исчезла поддержка даже его ветеранов. Ведь демократы и аристократы, соединившись вместе, провалили предложение аграрного закона, по которому предусматривалось наделение солдат-ветеранов землей. Инициатива стала день за днем переходить к Цезарю. «Люди вдумчивые, без различия взглядов, давно уже поняли, что спор партий может быть разрешен не гражданской борьбой, а только военной силой», – пишет Моммзен. В Риме это вскоре станет правилом.
Помпей покинул Италию, дошел до Брундизия, переправился на восточный берег Адриатического моря. «Какой позор, – восклицал римский историк Флор. – Помпей, глава сената, вершитель мира и войны, бежал из Италии без охраны на разбитом корабле, на котором он еще недавно справлял триумф». Далее по-следует ряд сражений. В одних из них успех был на стороне Цезаря, в других – на стороне помпеянцев. После разгрома легатов Помпея при Илерде (49 г. до н. э.) Цезаря в первый раз провозгласили диктатором. В битве при Диррахии Цезарь потерпел поражение. Солдаты его в панике бежали, оставив войску Помпея 32 знамени. Самого Цезаря тогда едва не убили. Однако Помпей не сумел наилучшим образом распорядиться победой, а предпочел ждать. Цезарь скажет после битвы: «Сегодня победа осталась бы за противниками, если бы у них было кому победить».
Однако уже в Фарсальской битве, в Фессалии (48 г. до н. э.), Цезарь наголову разбил войско Помпея. Хотя соотношение сил в этом сражении явно было в пользу Помпея (у Помпея – 40 тысяч пехоты и до 4 тысяч кавалерии, а у Цезаря – 30 тысяч пехоты и 1 тысяча кавалерии). На поле боя осталось лежать 6 тысяч человек, 24 тысячи было им взято в плен. Тогда погибло большое количество рабов. Цезарь потерял, по его словам, всего 200 человек, в том числе 30 центурионов, захватив при этом 180 знамен и 9 серебряных орлов. Вот как сам Цезарь описал всё увиденное им в захваченном лагере Помпея: «В лагере Помпея можно было увидеть выстроенные беседки; на столах стояла масса серебряной посуды; пол в палатках был покрыт свежим дерном, а палатки Л. Лентула и некоторых других были даже обвиты плющом; много было и других указаний на чрезмерную роскошь и уверенность в победе. Ясно было, что люди, стремившиеся к ненужным наслаждениям, нисколько не боялись за судьбу этого дня. И такие люди упрекали в излишестве несчастное и выносливое войско Цезаря, которое всегда страдало от нужды в предметах первой необходимости! Когда наши были уже в лагере, Помпей сел на коня, снял с себя императорские отличия, бросился из лагеря задними воротами и точас же рысью поскакал в Ларису. Но и там он не стал задерживаться. Вместе с немногими друзьями, которые в бегстве присоединились к нему, и в сопровождении тридцати всадников он все с той же быстротой скакал день и ночь к морю. Здесь он сел на корабль с хлебом и, как говорили, часто при этом жаловался на то, что обманулся в своих предположениях: как раз те части, от которых он ожидал победы, обратились в бегство и предали его». Исход битвы при Фарсале решил шестикогортный резерв Цезаря и его искусство полководца.
Конечно, многие граждане Рима встретили победу Цезаря без воодушевления. Горько им было наблюдать за схваткой соотечественников. Многие откровенно сожалели о гражданской смуте. «Я здесь не стану, – заметил Веллей Патеркул по поводу битвы, – описывать бедствия этого столь кровавого для римского имени дня, потоки крови, которые лились с обеих сторон, столкновение двух вождей римского государства, конец великого человека, одного из светочей Рима, вместе с которым погибло столько помпеянцев». Большую часть пленных Цезарь включил в свои легионы, многим знатным римлянам даровал прощение (в том числе и Катону). Помпей бежал в Египет, где был предательски убит по приказу Птолемея XIII. Убили и его старшего сына Гнея. Возможно, заслуги Помпея иные историки превозносили не по праву. О роли Помпея Маркс писал Энгельсу в язвительном тоне: «Помпей… незаслуженно вошел в славу сначала благодаря присвоению успехов Лукулла (против Митридата), затем успехов Сертория (в Испании) и т. п. Как генерал – римский Одиллон Барро. Как только пытается показать в борьбе против Цезаря свои таланты – ничтожество» (1861).
На Цезаря же уже работала его слава непобедимого полководца. Когда Цезарь направился на Восток, желая узнать, куда бежал Помпей, и стал переправляться через Геллеспонт на маленьких судах, его противник Кассий случайно вышел на него с большими военными кораблями. Если бы Кассий напал на Цезаря со своими 70 триремами, он наверняка бы разбил его и тот бы погиб. Но страх перед Цезарем был столь велик, что тот сдался (отомстив потом, коварно убив всевластного диктатора). Дальше последовала громкая победа Цезаря в Африке. Здесь он уничтожил последнего защитника Республики – великого Катона. Это была легендарная личность, которого Сенека называл существом «чистейшим» и «святейшим», коего Саллюстий причислил к двум великим героям (одним из них он назвал друга, Цезаря), о котором Веллей Патеркул, придворный историк Тиберия, сказал, что тот духом приближается «уже не к людям, а к богам».
Узнав о поражении армии помпеянцев, Катон, это римский Дон Кихот, решил не сдаваться Цезарю на милость, хотя и не препятствовал невольному общему бегству войск. Он принял ванну, сел за ужин, а затем отошел ко сну, не изменив привычкам. Тем же, кто попытался его уговорить примириться с Цезарем, он, смеясь, ответил, что не нуждается в этом совершенно. От близких потребовал дать ему кинжал, ибо не желал, чтобы его передали врагу живым. Аппий в «Граждан-ских войнах» говорит, что, окончив читать диалог Платона и полагая, что все близкие заснули, Катон поразил себя кинжалом в сердце. Когда выпали внутренности и люди услышали его стон, врачи попытались было вернуть его к жизни, сшив разорванные части, но упрямый Катон разбередил свою рану – и вскоре умер. Узнав о смерти Катона, Цезарь с досадой скажет: он погубил себя из-за зависти, не дав шанса совершить красивую демонстрацию помилования. После столь весомых побед Цезарь справил четыре триумфа зараз. Денег в этих триумфах, сообщают, было взято 65 000 талантов, а 2822 золотых венка весили около 20 414 фунтов. Цезарь щедро расплатился с войском, перевыполнив все свои обещания: каждому солдату дал он 5000 аттических драхм, центуриону – вдвое больше, трибуну, равно как и начальнику конницы, вдвое больше. Не забыл и плебс, дав каждому плебею по аттической мине, при этом подарив народу еще и красивые зрелища.
Укрепившись во власти, Цезарь стал господином в Риме и на Востоке. Будучи еще консулом, он принял ряд важных политических мер, укреплявших Римское государство: провел закон о муниципиях, предоставлявший городам автономию в разрешении местных вопросов, установил правила проведения ценза, порядок выборов городских магистратов, предоставив ряд привилегий ветеранам, ограничил право плутократических ассоциаций, принял законы, ограждавшие права должников, для пресечения ростовщичества и спекуляции Цезарь ограничил денежные суммы, что были в ведении отдельных лиц, упорядочил налоговую систему, провел строгий закон против вымогательств в провинциях (направленный против поборов со стороны местных властей и чиновников), выселил бездомную и безработную бедноту из Рима в колонии (80 тысяч). Он же попытался провести ряд аграрных законов и приструнить могущественных и всесильных римских сенаторов.