Вот он и накопал, понял я. Целая схема получилась. Успел.
   – А картина в итоге получилась крайне неприглядная, – продолжал Мартынов. – Вот сюда взгляни. Ближайшее окружение Магистра – это приблизительно десять человек. Точное их количество установить не удалось. Десять, одиннадцать, двенадцать, а может, и вовсе двадцать или восемь – этого не знаю. Это те люди, с которых и начинались цепочки. У каждого из них – по несколько последователей. У каждого из последователей – свои последователи, четыре, пять, шесть человек, у каждого по-разному. И так далее. Классическая пирамида. Каждый примкнувший к пирамиде человек вносил свои деньги, пятьдесят тысяч долларов, которые по цепочке уходили на самый верх, к Магистру, при этом часть денег доставалась тем людям, которые и составляли цепочку от новичка до Магистра, это был их личный доход, ради этого они в пирамиде и участвовали. Мне доводилось встречаться с участниками пирамиды. Среди них были очень уважаемые люди.
   Я уже и сам обнаружил их фамилии среди прочих. Кто бы мог подумать, что они во всем этом участвовали. Все-таки человек слаб, когда речь идет о деньгах. И моя фамилия, кстати, могла бы тут присутствовать. Я в тот раз остановился в последний момент.
   – И вот так мы ступенька за ступенькой поднимались от основания пирамиды все выше и выше, – сказал Мартынов. – Конечно, разыскали мы не всех. Видишь, не во всех кружочках есть фамилии. Но до верхних этажей мы все-таки добрались. И тут все оборвалось.
   – Что оборвалось? – не понял я.
   Мартынов ткнул пальцем в ровный ряд кружочков на самом верху. Те люди, которые составляли ближайшее окружение Магистра. Десять человек, выше которых один только Магистр и был!
   – Имена не каждого из этих десяти небожителей нам известны. Но большинство нам удалось установить. И никакого толку. Ничем они нам помочь не смогли. Не вывели нас на Магистра.
   – Почему? Побоялись?
   – Нет, Женя, – печально посмотрел на меня Мартынов, словно удивился моей непонятливости. – Они мертвы. Никого из них не удалось застать в живых. Из всех тех, чьи имена мы знали, в итоге уцелела только Мария. Да и то, судя по твоим словам, только потому, что оборвала всяческие контакты с Магистром. А остальные из этой десятки, чьи имена нам неизвестны, – они тоже почти наверняка мертвы.
   – Их убили?
   – Убили, Женя. В течение двух или трех дней. В самых разных местах, в совершенно различных обстоятельствах. Ну прямо мор на них какой-то напал, – вздохнул Мартынов. – Я же говорю – рубили концы, перекрывали доступ к Магистру. И он с тех пор исчез, как призрак.
   – А может, его и не было вовсе, этого Магистра? – глупо спросил я, уподобляясь Мише Каратаеву, который как раз накануне задал мне точно такой же вопрос.
   – Был! – твердо ответил Мартынов. – Но самое страшное – что он не только был, но и есть.
   – Где?
   – Если бы я знал! – развел руками Мартынов.
* * *
   Подобное у нас на программе случается не так уж часто. Обычно ведь как? Приходит нам на адрес программы письмо, а там текст приблизительно такого содержания: есть, мол, неплохой человек на примете (муж, сват, брат, сосед, сослуживец и так далее), и очень было бы здорово его разыграть. Если предлагаемая кандидатура кажется нам по каким-либо причинам подходящей, мы пишем сценарий розыгрыша и в один из дней человека разыгрываем. Так бывает обычно. Но иногда случаются неожиданности. Например, когда кандидат на розыгрыш вдруг о готовящемся розыгрыше узнает. И тут возможны варианты. Мы либо отказываемся от дальнейших приготовлений к съемке, либо по согласованию с неожиданно прозревшим кандидатом переворачиваем все с ног на голову – будем якобы его разыгрывать, а на самом деле разыграем того, кто к нам на передачу письмо прислал. Получается очень эффектно. Этакий «розыгрыш наоборот».
   Вот как раз такое и случилось. Мы готовились к съемке розыгрыша, сюжет которого нам один из телезрителей и подсказал. Фамилия его была Фирсов, и хотя придуманная им история казалась довольно незатейливой, все-таки с фантазией у этого Фирсова все было в порядке, судя по всему. Он предлагал разыграть своего дальнего родственника, молодого парня по имени Кирилл, – якобы приезжают они с Кириллом на машине Фирсова к какому-то магазину, Фирсов отлучается на пять минут якобы за покупками, а родственника своего просит в машине подождать, вроде как покараулить транспортное средство. А дальше и должен был состояться тот самый розыгрыш. Кирилл сидит себе спокойненько в машине, и тут подходят какие-то накачанные ребята и начинают с превеликой тщательностью машину обследовать. Оказывается, один из накачанных признал в этой машине свою – ее у него как раз на прошлой неделе и угнали. И вот надо же – какое совпадение! – он мимо проходил, а тут его родная тачка припаркована. Машина принадлежит не Кириллу, а Фирсову, но того нет, и получается, что отдуваться придется – кому? В общем, бедный Кирилл!
   План коварного Фирсова дал трещину тогда, когда бедного Кирилла пожалела его, Фирсова, собственная жена. Жалостливая женщина, живо представив себе, как под прицелом скрытой камеры будут снимать обрушившуюся на Кирилла лавину несчастий, воспротивилась задуманному и даже имела с мужем весьма нелицеприятный разговор, но Фирсов был непреклонен.
   – Ну подумаешь! – отмахнулся он беспечно. – Разыграют его – и все дела. Хоть посмеемся.
   Его беспечность в итоге дорого ему обошлась. Жена в надежде воспрепятствовать розыгрышу позвонила Кириллу и поставила того в известность о замыслах своего мужа. И Кирилл в тот же день примчался в наш офис.
   – Все нормально, – сказал он. – Я не против. Давайте снимать. Только разыгрывать будете не меня, а родственничка моего непутевого.
   При этом глаза его азартно блестели.
   Еще бы! Так ловко вывернуться, да еще подставить своего недоброжелателя. То-то посмеемся, как говаривал ничего не подозревающий Фирсов.
   Я согласился устроить этот «розыгрыш наоборот» без малейших колебаний. Мы и совершенно случайных людей разыгрываем без намека на какие-нибудь нравственные терзания в наших душах, а уж тот, кто сам планировал чей-то розыгрыш – по нему вообще никаких вопросов не возникает. Он предлагал кого-то разыграть, а в результате его самого разыграли – ну и на кого же ему в таком случае обижаться, скажите на милость?
   Разработанный нами сценарий розыгрыша было решено не менять. Только внесли косметическую правку и немного сместили акценты. Фирсов ждал нашего сигнала. Мы ему позвонили.
   – Завтра! – было объявлено Фирсову. – Улица Енисейская, дом одиннадцать. Это между станциями метро «Свиблово» и «Бабушкинская». Там магазин «Енисей». Промтовары, всякая всячина. Подъедете в промежутке между одиннадцатью и двенадцатью. Кирилла оставите в машине, сами зайдете в магазин и будете находиться там как минимум двадцать минут. Остальное – уже наша работа.
   – Понял! – по-военному четко ответил ничего не подозревающий Фирсов.
   Ловушка захлопнулась.
* * *
   В одиннадцать часов двадцать одну минуту следующего дня Фирсов на своем потрепанном автомобиле «шестой» вазовской модели въехал на асфальтированную площадку перед магазином «Енисей».
   – Тут мыло, – сказал он Кириллу. – Жена велела купить. И еще лампочки. Ну лампочки у нас горят – прямо ужас! Никакого качества.
   Он стрельнул взглядом по сторонам, пытаясь определить, откуда мы ведем съемку, но мы так надежно замаскировались, что ничего он не увидел, конечно же.
   – Тут мыло не надо брать, – подсказал Кирилл. – Уж лучше на рынке. Там дешевле.
   – А качество? – отмахнулся Фирсов. – Еще подсунут какую-то дрянь!
   Ему уже пора было покидать место событий, и он нервничал.
   – Может, и мне купишь? – сказал Кирилл и полез в карман за бумажником.
   Снова задержка.
   – Знаешь, я тебе за свои куплю! – нервно сказал Фирсов. – Тебе сколько кусков?
   – Не-е, за свои не надо, – ответил на это Кирилл и принялся неторопливо пересчитывать купюры.
   Тем временем рядом с машиной остановилась крайне подозрительного вида троица. Ну, вы видели таких в выпусках криминальной хроники: мрачные верзилы без малейших признаков интеллекта на лице. Они так внимательно всматривались в фирсовскую «шестерку», что тот понял – припозднился он с исчезновением с места событий и розыгрыш уже начался.
   – Э-эх! – выдохнул всполошившийся Фирсов и торопливо распахнул дверцу. – В общем, пошел я! Жди меня здесь!
   Он вывалился из салона и оказался в аккурат перед теми тремя амбалами. Даже подмигнул им заговорщицки – мол, все нормально, ребята, действуйте, а я не буду вам мешать. Но уйти ему не дали. Один из той троицы схватил Фирсова за руку с такой силой, будто это клещи были, а не руки.
   – Твоя тачка, браток? – осведомился амбал.
   Это был наш актер. Если вы любите смотреть нашу программу и стараетесь не пропускать ни одного выпуска, то вы наверняка помните сюжеты с участием некоего гражданина Оглоедова. В одном случае этот актер играл роль Оглоедова-отца, совершенно отмороженного типа, рубщика мяса с рынка. Сам он якобы пень пнем, но дочурке своей любимой дал превосходное образование, и вот эта рафинированная девушка приводит для первого знакомства с родителями своего молодого человека – юноша запросто играет Брамса, говорит на нескольких языках, и вообще он как будто не из нашей жизни, а тут Оглоедов – старший, который собственноручно головы курам отрывает, говорит с расстановкой, потому что ему без мата очень сложно слова между собой связывать, ну и все такое прочее. В общем, встреча получилась что надо. И вот сейчас мы этого Оглоедова снова к съемкам привлекли – уж очень типаж замечательный.
   – Я свой! – шепотом сообщил Фирсов. – Вы не меня разыгрывать должны!
   А Оглоедов будто его и не услышал. Взял за шиворот и запросто поднял. Стоптанные штиблеты Фирсова оторвались от пыльного асфальта и повисли в воздухе.
   – Чья тачка, я спрашиваю? – повторил свой вопрос Оглоедов.
   Фирсов трепыхнулся.
   – Ну ты спятил, что ли? – прошипел он в лицо своему собеседнику, стремительно озлобляясь. – Сказано же тебе – не меня разыгрывают!
   – Чего-то я не понял, – обернулся к своим товарищам Оглоедов. – Этот баклан гонит волну и совсем не фильтрует базар.
   Все так же держа Фирсова на весу, он легонько его встряхнул. На асфальт посыпались пуговицы.
   – Ты понимаешь, братан, какая фигня получается, – задумчиво сказал Оглоедов. – Ты на моей тачке типа сюда прирулил, а сам понты держишь такие, будто я тебе типа еще и задолжал. А тачку эту у меня схлюздили в аккурат на прошлой неделе…
   – Правильно! – с готовностью подтвердил Фирсов. – На прошлой неделе!
   – Значит, подтверждаешь? – совсем уж затуманился взгляд у Оглоедова.
   – Подтверждаю!
   – Ну вот, – сказал своим спутникам Оглоедов. – Баклан во всем признался!
   – Только вы поставьте меня, пожалуйста, на землю, – попросил Фирсов. – Очень уж мне в воздухе видеть неудобно.
   Он по-прежнему воспринимал все происходящее как розыгрыш, в котором ему довелось участвовать по нелепому недоразумению – этот Кирилл-недотепа со своими червонцами его отвлек, и розыгрыш начался прежде, чем он, Фирсов, успел покинуть место предстоящих событий.
   – Вы не меня должны разыгрывать, – уже в который раз сообщил он Оглоедову. – Разыгрывать вы должны Кирилла. Он там, в машине.
   – Вы с ним заодно, что ли? – нахмурил лоб Оглоедов.
   – Ну вроде как… Мы родственники…
   – И родственнику твоему вломим, а как же, – спокойно посулил Оглоедов.
   И тут появился я. Выбежал из магазина. Фирсов меня увидел и сказал обиженно:
   – Ну, наконец-то! Ну чего они ко мне прицепились? Вы что – ничего им не объяснили толком, что ли?
   Я изобразил крайнюю степень растерянности.
   – Товарищ! – сказал я Оглоедову, которого я якобы не знал. – У нас тут съемка! Вы нам съемку срываете!
   А Оглоедов даже не удостоил меня взглядом. Просто отодвинул меня в сторону, чтобы не мешал, и приготовился продолжить свою беседу с беззащитным Фирсовым, но тут я проявил настойчивость – снова возник пред очами Оглоедова, и произнес:
   – Моя фамилия Колодин. Мы тут проводим съемку…
   Больше ничего я сказать не успел. И меня тоже Оглоедов взял за шиворот, как Фирсова, но я был повыше ростом и покрупнее, и потому поднять меня в воздух у Оглоедова не получилось – но тем не менее я почувствовал себя крайне неуютно.
   – Мне плевать, что тут у вас происходит, – сообщил мне Оглоедов. – Я только знаю, что баклан вот этот мою тачку увел.
   И его товарищи закивали согласно – подтверждаем, мол, все так и было, и за такое бесстыдное воровство надо либо руки рубить, как при шариате, либо вовсе по-простому ноги повыдергивать.
   К нам уже спешила помощь. Прибежали несколько ребят.
   – Вот! – указал я на них. – Я же вам говорил – мы снимаем! Эти вот ребята должны были вроде как свою машину узнать! Эту!
   Я показал на «жигуленок».
   – Какую же свою! – возмутился Оглоедов. – Не их это тачка! Моя!
   – Не их, – подтвердил я. – Это розыгрыш такой!
   – Зачем мне розыгрыш с моей тачкой? – продолжал бузить Оглоедов.
   Только теперь до бедного Фирсова наконец дошло, что этот мужик совершенно зверского вида, который его удерживает, – никакой к едрене фене не актер, а вовсе даже наоборот – нагло претендующий на его, Фирсова, родной автомобиль, грубый и бесцеремонный качок, и никакого розыгрыша тут нет.
   – Это моя машина! – сказал Фирсов со всей твердостью, на какую он только был способен в этой не самой выигрышной для себя ситуации.
   Прозвучало, честно говоря, не слишком впечатляюще. Попробуйте-ка отстаивать свои права, смешно болтаясь в тридцати сантиметрах над асфальтом.
   Но даже такое, произнесенное прерывающимся голосом, заявление неприятно поразило Оглоедова.
   – Да я ж тебя щас удавлю! – расстроенно пообещал он.
   Вроде как он сначала хотел только машину отнять, а теперь вот придется еще с мужиком этим похлопотать, открутить ему голову – ну сам же, гад, напрашивается!
   Вокруг уже собиралась толпа. Место бойкое, жилой район.
   – Колодин! – крикнули в толпе. – Смотрите, Колодин! Тут съемка!
   – Правильно! – очень натурально обрадовался я. – Съемка тут у нас! А товарищ вот препятствует!
   Присутствие большого количества потенциальных свидетелей наконец подвигло Оглоедова на переговоры. Он даже отпустил меня.
   – Слушай, братан! – сказал он мне очень внушительно. – Пускай у вас съемка. Но эта вот тачка – моя. Просекаешь?
   – Просекаю, – подтвердил я.
   – Ну как же это его?! – возмутился Фирсов.
   Зря он так. Ему бы лучше помолчать. Оглоедов легонько встряхнул Фирсова.
   – Ты же мне сам сказал! – оскорбился коварством собеседника Оглоедов. – Сам признался, что тачка угнана!
   – Признался! Признался! – подтвердили его товарищи.
   По ним было видно, что рвутся в бой и кулаки у них ох как чешутся, да слишком много было вокруг нежелательных свидетелей и товарищи были рады помочь Оглоедову хотя бы на словах.
   – Признался! – вдруг встрял какой-то старичок из толпы. – Неделю назад, говорит, угнал! Я слышал!
   – Я ж не знал! – взвыл испугавшийся по-настоящему Фирсов. – Я ж думал, что розыгрыш! Что так предусмотрено!
   До сих пор представлялось, что вот появлюсь я на месте событий и все проблемы тут же разрешатся сами собой. Ну вот я появился, а ничего к лучшему не изменилось. Вроде как даже хуже стало.
   – Тут какая-то ошибка, – попытался я помочь бедолаге Фирсову. – Я ничего не могу утверждать однозначно, но я с этим товарищем общался, – я показал на Фирсова, – и он произвел на меня впечатление человека порядочного.
   – Моя это тачка! – мрачно стоял на своем Оглоедов. – Кому хочешь могу доказать! Там сзади у меня, к примеру, правого брызговика нет!
   – Нет! – подтвердили люди, стоявшие позади машины.
   – А я что говорю! – все так же мрачно произнес Оглоедов.
   Фирсов, у которого прямо на глазах уводили его машину, всполошился.
   – Да он видел! – закричал Фирсов дурным голосом. – Увидел, что нет брызговика, и теперь лжесвидетельствует!
   – А в багажнике у меня синяя канистра с моторным маслом, – как ни в чем не бывало продолжал вещать Оглоедов. – И еще щетка такая разноцветная. Если этот гад их не повыкидывал, конечно.
   Фирсов, который хотел было уже что-то сказать в ответ, вдруг захлебнулся воздухом и закашлялся. Такое неизгладимое впечатление произвели на него провидческие способности собеседника.
   Толпа, возжелавшая скорейшего и тщательнейшего расследования всех обстоятельств столь запутанного дела, придвинулась ближе, чтобы ничего не упустить.
   Багажник открыли. И синяя канистра, и разноцветная щетка были на месте. Толпа осуждающе загудела и заволновалась.
   – Он подсмотрел! – неуверенно вякнул Фирсов.
   Ему никто не поверил.
   – Извините, – сказал я Оглоедову. – Ну кто бы мог подумать!
   Фирсов понял, что свои сдают его окончательно и он остается один. Неописуемый ужас нарисовался на его лице. Я думаю, что именно в эту самую секунду он горько пожалел о том, что затеял историю с розыгрышем Кирилла.
   – Ну моя же машина! – плачущим голосом произнес он. – У меня и документы на нее есть!
   – Поддельные! – рубанул воздух широкой, как лопата, ладонью Оглоедов.
   Толпа трусливо отшатнулась.
   – Не поддельные! – проскулил Фирсов.
   – Покажи!
   Предъявленные документы на машину произвели на Оглоедова не самое лучшее впечатление. Он даже расстроился, похоже.
   – Как настоящие! – сказал осуждающе. – Ну надо же, как научились липу клеить!
   – Не липа! – дернулся Фирсов.
   – У тебя небось инспектор какой-то знакомый, да? – не услышал его Оглоедов.
   – Знакомый! – воодушевился Фирсов. – И еще у меня в ОМОНе друзья! И в отделе этом… ну как его… который по организованной преступности! И даже в охране президента свои люди есть! У меня там кум работает! Вместе с кумой!
   Он нес всю эту белиберду с одной-единственной целью – найти себе защитников, пускай даже мифических.
   На Оглоедова, похоже, подействовало. По крайней мере он отпустил наконец ворот растерзанной рубахи бедного Фирсова.
   – Твоя, говоришь, машина, – произнес задумчиво.
   – Моя! – немного осмелел Фирсов.
   – И документы у тебя на нее есть…
   – Есть! – еще более осмелел Фирсов.
   Оглоедов заглянул в салон и попросил до сих пор остававшегося в машине Кирилла:
   – Слышь, братан, выйди-ка на минутку!
   Кирилл перечить не стал. Вышел. В следующее мгновение Оглоедов своим кулаком, огромным, как кувалда для забивания свай, шарахнул по крыше фирсовского «жигуленка», отчего в той крыше образовалась внушительных размеров вмятина, а лобовое стекло вывалилось и упало на капот. Оглоедову этого показалось мало. Он примерился и ударил в дверцу ногой, закованной в устрашающего вида ботинок пятьдесят неизвестно какого размера. Поскольку машина у Фирсова была довольно древняя и коррозия уже сделала свое черное дело, дверцу Оглоедов пробил насквозь. Только ошметки ржавчины по сторонам разлетелись.
   – Ох! – наконец-то подал голос близкий к состоянию невменяемости Фирсов.
   – Можешь ездить, если она твоя! – мстительно сказал Оглоедов. – Дарю!
   Но все-таки машина еще казалась ему недостаточно подготовленной для передачи в надежные фирсовские руки, и он последовательно ударами своих ужасных ботинок проломил фальшрадиаторную решетку, разбил две фары, проломил еще одну дверцу – со стороны пассажира, а другую дверцу просто отломал и бросил ее на асфальт. Еще он хотел оторвать крышку багажника, но там то ли крепления оказались понадежнее, то ли металл не так был изъеден ржавчиной – в общем, не получилось. Зато он эту крышку здорово изуродовал, чуть ли не в трубочку свернул, и о том, чтобы закрыть багажник, теперь не могло быть и речи. Ну, про вырванную с «мясом» приборную доску, сломанный руль, оторванный воздушный фильтр и карбюратор я вообще молчу. Через какие-нибудь пять или десять минут это уже и не «Жигули» были вовсе, а груда искореженного железа, которая не только не стоила ничего, но еще требовалось понести кое-какие расходы для транспортировки этого металлолома до ближайшего пункта вторичной переработки черных и цветных металлов.
   Фирсов наблюдал за чинимым погромом в полной неподвижности. Не торопитесь его за это осуждать. Если вам когда-то довелось побывать в подобной переделке и вы вели себя как-то иначе – возмущались, к примеру, или даже и вовсе сумели отстоять свое движимое или недвижимое имущество, – это вам удалось только потому, что вы имели дело с кем-то другим, а никак не с Оглоедовым. Потому что воспрепятствовать Оглоедову в этой ситуации было так же нереально, как голыми руками остановить взбесившегося индийского слона. Что в одном, что в другом случае результат был бы один – мокрое место и слезы безутешной вдовы. Нас чему родители в детстве учат? Шут с ними, с железками, – была бы голова цела. Вот это Фирсову, наверное, и вспомнилось. Всплыло откуда-то из подсознания.
   Оглоедов тем временем ломать притомился. Да и бессмысленность дальнейших действий его, наверное, удручала, потому что в любом деле важно видеть результат. Вот ударил, допустим – вмятина. Еще раз ударил – выставил стекло. А ежели ты лупишь по машине, а новых вмятин не видно, потому что вся машина уже одна сплошная вмятина – тут у кого хочешь руки опустятся.
   – Бери! – предложил Оглоедов с великодушием монголо-татарского захватчика, только что превратившего город в руины. – Дарю!
   Хорош подарок. Толпа сочувствующе зароптала. Оглоедов глянул строго. Толпа смолкла и отступила.
   – Андрюха! – с чувством сказал Кирилл. – Ты понимаешь, какая чепуха приключилась…
   Он обнял своего непутевого родственника. Фирсов беззвучно плакал у него на плече.
   – Переборщили мы малость, – каялся Кирилл. – Ты уж прости. Но ты и сам виноват, если разобраться…
   Фирсов никак не мог взять в толк, о чем речь, и потому молчал.
   – Просто я узнал про все про это, – вещал Кирилл. – Про розыгрыш, в смысле…
   Тут Фирсов отлепился от родственника и пытливо заглянул ему в глаза. Кирилл смешался.
   – В общем, решили не меня разыгрывать, а тебя, – сообщил он упавшим голосом.
   Сделалось тихо, как перед грозой. Фирсов обернулся и посмотрел на меня. Я не первый сюжет снимаю, я в курсе. Я отступил, но и это бы меня не спасло, если бы не Оглоедов. С кровожадным воплем Фирсов прыгнул на меня и разорвал бы на части, безусловно. Если бы Оглоедов не перехватил его прямо в полете.
   – Убью! – угрожал мне уголовно наказуемым деянием Фирсов. – Отбивную сделаю!
   Он рвался, пытаясь до меня дотянуться, но молодчага Оглоедов крепко его держал. Вполне возможно, что в этой ситуации я Оглоедову был просто-напросто жизнью обязан.
   Сквозь толпу, громко сигналя, пробивался какой-то автомобиль. Все думали, что милицейский, и расступались. На самом деле к органам правопорядка это авто не имело никакого отношения. Тут дело вот в чем. Мы обычно стараемся не портить и не уничтожать вещи, принадлежащие героям снимаемых нами сюжетов. И фирсовскую машину мы не тронули бы и пальцем, если бы в процессе подготовки к съемкам жена Фирсова случайно не обмолвилась о том, что супруг ее уже намучился с этой развалиной и хотел бы поменять ее на что-нибудь поновее, да денег на покупку нет. Вот тут мы и решили отступить от принципов. Фирсовскую машину раскурочили для пущего эффекта, а ему подарили новую.
   Машина продралась наконец сквозь толпу. Бока сверкали, крыша блестела, сигналы аварийной остановки красиво подмигивали. На переднем сиденье рядом с водителем сидела жена Фирсова. Ей нравилось. Я уже нисколько не сомневался в том, что она очень быстро сможет его убедить – все было сделано правильно, потому что честно заработанная переживаниями Фирсова машина того стоит.
   – Многоуважаемый Андрей Андреевич! – сказал я Фирсову. – Позвольте поблагодарить вас за участие в съемке очередного выпуска нашей программы и преподнести вам в подарок этот вот автомобиль!
   – Мне?! – обмер Фирсов.
   Оглоедов его отпустил. Фирсов даже не сделал попытки напасть на меня. Я понял, что уже прощен и буду жить.
   – А что? – спросили из толпы. – За участие в программе дают автомобиль?
   – Случается, – подтвердил я.
   – А как бы поучаствовать? – заволновались самые нестойкие.
   Фирсов смотрел на них ошарашенно.
   – Да вы чего! – попенял он людям растерянно. – Ведь нервов сколько! Я чуть не спятил, честное слово!
   – А хоть бы и спятил, – был ему ответ. – Псих, зато с машиной. Не так уж плохо.
   А Светлана боялась, что наша программа может умереть. Не умрет. Она бессмертна.
* * *
   Я был в офисе, когда мне позвонила Светлана.
   – Колодин! – сказала она. – Ты сейчас телевизор смотришь? Нет? А зря. Там очень интересно показывают. Включи. Тебе понравится.
   Я включил, перебрал один за другим каналы и наткнулся на Мишу Каратаева. Миша красиво стоял в кадре, вполоборота к камере, а у него за спиной я видел знакомый мне дом – это был дом, в котором сейчас жила Просто Мария и где все мы побывали совсем недавно. Миша, судя по сделанному им репортажу, наведался туда повторно и отснял горячий и чертовски рейтинговый, по его представлениям, материал о подпольной миллионерше, проживающей в рязанской глубинке.
   – Сволочь! – оценил я Мишину пронырливость, одновременно слепо шаря рукой в поисках телефонной трубки.
   Я взгляда не мог от Каратаева оторвать. Давненько мне не доводилось видеть человека, который что-либо сделал так не хорошо и так не вовремя.
   Наконец я нащупал трубку и торопливо набрал телефонный номер.
   – Светлана! Каратаев упоминал в своем репортаже, где происходит действие?
   – Кажется, он район назвал и сказал, что это Рязанская область. А что?
   – Ничего. Я перезвоню тебе позже.
   После этого я связался с людьми, которые помогали нам арендовать вертолет.
   – Вылет? Немедленно? – переспросили они у меня с таким недоумением, будто я просил их о срочном полете на Луну. – Это невозможно, Евгений Иванович. Любой вылет утверждается за двое суток. У нас ведь небо принадлежит Министерству обороны, а не господу богу, увы. С богом легче было бы договориться.
   Я скрипнул зубами. Поделать ничего было нельзя. Остается надеяться на себя и на свою машину.
   Уже из машины я позвонил Демину.
   – Илья! Срочно нужен автобус! Большой!
   – Прямо сейчас? – осведомился Демин.
   Он был расслаблен и нетороплив.
   – Ты его еще не нашел?! – заорал я. – Я думал, ты уже гонишь автобус к месту назначения!
   – Что случилось? – испугался Илья.
   – Этот чертов Каратаев показал в своем репортаже Марию и раскрыл место ее обитания!
   Ответом мне была длинная деминская тирада. Из печатного одни только предлоги да восклицательные знаки. Когда что-нибудь подобное выдают герои снимаемых нами сюжетов, мы потом при монтаже заменяем это безобразие писком. «Отпищав» свое, Демин перевел дух и спросил уже на вполне литературном языке:
   – Куда подать автобус?
   – «Куда подать»! – взъярился я. – На кудыкину гору! К Марии, конечно! Срочно вывезти ее оттуда вместе с детьми, пока их там не повырезали! Я как раз еду к ним! И ты подваливай с автобусом!
   Я психовал, потому что боялся не успеть. Если кто-то из тех, от кого Мария спряталась в рязанской глуши, вдруг так некстати включил телевизор – многодетная мать обречена. Я торопился и гнал машину. Я рвался из Москвы на загородные просторы, где нет ни перекрестков, ни светофоров, где я мог выжать из движка все, на что он был способен.
   Уже возле Кольцевой я попался. Неизвестно откуда вынырнувший инспектор взмахнул жезлом. Я бы не подчинился и проехал мимо. Но ведь будут стрелять вслед. И я остановился.
* * *
   Из припаркованной за деревьями машины вышел и второй инспектор – с погонами старшего лейтенанта. Он узнал меня и тотчас изобразил на лице такую вселенскую скорбь, что я сразу понял – дела мои плохи. Вы будете смеяться, но я уважительно отношусь к работе гаишников. Да, они зачастую хамят, да, они для водителя на дороге очень редко друзья, а гораздо чаще противники, да, они берут взятки, придираются по пустякам и даже – страшно сказать! – бывают нетрезвы на посту, но все это я им сразу же прощаю, едва представлю, что было бы, если их не было вообще. Потому что каждый наш водитель на дороге – член банды батьки Махно, который свои анархические устремления маскирует только на время нахождения в пределах прямой видимости инспектора. Любую анархию всегда можно подавить только силой. А любая сила поневоле вызывает уважение. Так что моя логика вам теперь ясна. Но я не уважаю силу злую. Силу, которая давит злонамеренно. Вот как этот старлей.
   Я еще попытался спасти ситуацию.
   – Виноват! – сказал я покаянно, выходя из машины. – Скорость у меня была сто двадцать, и вон там, перед перекрестом, я пересек сплошную…
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента