– Брось, – поморщился Уланов. – Через это, по-моему, все проходят. Сорок – критический возраст. Оглядываешься по сторонам, пытаешься итоги подбить – и начинает казаться, что все время шел куда-то не туда, впереди – тупик, и никакой радости. Ты оглянись…
   – Я уже оглянулся, и тошно мне стало.
   – Ты что-то решил?
   – Уеду, пропади оно все пропадом.
   – Домой?
   – Да.
   – Что ж, – Уланов пожал плечами, отвернулся, носком тяжелого ботинка ковырнул суглинок.
   Внизу, на склоне, Онуфриев с Баграевым копошились над телами животных.
   – Разве не лучше охотиться днем? – спросил Хомутов.
   – Нет, не лучше. Днем тураны бросаются врассыпную. А ночью бегут кучно, держатся в луче, – пояснил Уланов и сразу, без всякого перехода, спросил: – А Люда? Она с тобой?
   – Откуда я знаю?
   Больше они на эту тему не говорили.
   Хомутов пошел помочь спутникам. Онуфриев яростно рубил головы злополучным туранам, весь перемазанный кровью.
   – Варвары, – буркнул Хомутов. – Хотя бы мясо брали…
   – Не годится, – ответил Баграев. – Жесткое, как подошва. И козлом разит. Его сутки вываривать надо.
   Головы, управившись, побросали в вертолет.
   Снова пришел малый в кожанке, задребезжал недовольно:
   – Вы чего возитесь? Утро скоро.
   – А тебе невтерпеж? – хмуро спросил Уланов. – Пострелять охота?
   – Ага, – ухмыльнулся малый. – Есть такое дело.
   – Не надоело?
   – Не-а.
   Уланов поднялся в кабину, зло хрястнул дверцей.
   – Двинули, – сказал Онуфриев.
   Вертолеты оторвались от склона, заскользили вниз. Тот, который пилотировал летчик в кожанке, вырвался вперед и врубил прожектор, как это делал Уланов. Семью туранов он нащупал минут через двадцать, опустился ниже, и внезапно от вертолета к испуганному стаду протянулись огненные нити.
   – Пушка, – крикнул на ухо Хомутову Онуфриев. – Фарш делает.
   – Зачем?
   – Просто. Кайф у него такой.
   Расстреляв боезапас, вертолет сыто отвалил в сторону, пропуская машину Уланова вперед.
   Над горами уже розовело. Все, кроме пилотов, спали, утомленные охотой. Когда их вертолет пошел на посадку, Хомутов открыл глаза и увидел солнце – переход из ночи в день был таким неожиданным, что он непроизвольно зажмурился.
   Их уже поджидал грузовик. Они побросали тураньи головы в кузов, потом Хомутов подошел к Уланову, взял его за локоть.
   – Спасибо. Заходи завтра ко мне, посидим.
   – Не могу. С сего числа мы на особом режиме. Круглосуточное дежурство у машин. Большой босс прилетает. Ты, поди, тоже слышал?
   – А то, – кивнул Хомутов.

18

   Самый большой стресс в своей жизни шеф госбезопасности испытал, будучи в ранге посла СССР в Венгрии. Тогда, в пятьдесят шестом, все началось с митингов и демонстраций, поначалу как бы безобидных, и власти, промедлив, упустили момент, когда произошел перелом. Уличные толпы стали неуправляемыми. И только когда прозвучали первые выстрелы, стало ясно, насколько серьезно происходящее. Каждые три часа Шеф слал депеши в Москву, а на улицах Будапешта уже валялись трупы коммунистов. Шеф видел эти фотографии: растерзанные тела, кровавые звезды, вырезанные на спинах убитых. Он пытался загнать панический страх вглубь, и это ему удалось – внешне он выглядел деловито-озабоченным, и лишь временами вздрагивал от близких выстрелов – нервы были натянуты как струны. И только когда в Будапешт вошли советские танки, он поверил, что спасен, что все обошлось. Но страх оставался, и чтобы заглушить его, он с упоением вчитывался в сводки, которые ложились на его стол: подавлен очаг сопротивления в районе городского рынка, захвачена большая группа контрреволюционеров, удерживавших здание гимназии… Тех, кого брали с оружием в руках, расстреливали на месте – расплата за все, что пришлось пережить.
   Венгерские события стали для Шефа хорошей школой. Каждой клеткой своего тела он осознал, что нельзя запускать болезнь, ее следует лечить сразу, еще до того, как потребуется хирургическое вмешательство. Так устроен мир – есть две могучие силы, между которыми идет борьба, и эта борьба жестока и кровава. Ни мы, ни они – никто не хочет прямого столкновения, ибо последствия непредсказуемы, и поэтому схватка идет на чужой территории. Столкнувшись в Венгрии, затем в Чехословакии и Польше – везде мы взяли верх, и не потому ли, что научены действовать решительно, не давая болезни захватить весь организм?
   Сведения, которые поступали к Шефу из Джебрая, заставляли его мысленно возвращаться к событиям в Венгрии. Фархад пока еще прочно удерживал власть, но события развивались так стремительно, что уже не везде он поспевал, приходилось местами отступать, эти отступления еще были незначительны, но Шеф помнил, что точно так же, с мелких отступлений, начинался венгерский кризис. Потребуется совсем немного времени, чтобы в Джебрае все рухнуло. Здесь идет все та же нескончаемая схватка. Американцы поддерживают восставших северян, и это означает, что Фархаду необходимо без промедления оказать помощь. Его беспокойство имело под собой почву, и к Генеральному он ездил неспроста.
   Шеф думал об этом все время, пока самолет нес его в Джебрай. И когда они приземлились и в аэропорту навстречу ему шагнул президент страны, окруженный свитой, он требовательно взглянул в лицо Фархада, пытаясь прочесть на нем ответ на свой вопрос – понимает ли тот, какие тучи над ним сгущаются?
   Президент выглядел торжественно-благожелательным, лицо его выражало полнейшую безмятежность и радушие. Однако Шеф наметанным глазом мгновенно отметил, как необычно суетлива свита Фархада. Он не ошибся в своих предположениях – здесь царит нервозность, первый предвестник грядущих поражений. Это открытие его не ободрило.
   Ничем не выдав своей обеспокоенности, Шеф стоически выдержал пышную церемонию встречи, и только когда они сели в машину и кортеж направился в город, спросил через переводчика:
   – Как обстоят дела, товарищ Фархад? Как обстановка в стране?
   При этом взгляд его был участлив и дружелюбен.
   – Обстановка стабильна, – отвечал Фархад. – Завтра состоится военный парад в честь Дня республики. Надеюсь видеть вас среди почетных гостей.
   «О, разумеется, сейчас ему просто необходимо мое присутствие на торжествах, – отметил про себя Шеф. – Нет лучшего способа продемонстрировать, что Москва его поддерживает».
   Он наклонил голову, выражая благодарность и согласие.
   – Что на севере? Я слышал, на днях совершено нападение на армейскую колонну?
   Фархад бросил на Шефа быстрый тревожный взгляд, сказал, выдержав короткую паузу:
   – Мы держим ситуацию под контролем. Но нам, к сожалению, остро не хватает современных средств ведения боевых действий.
   – Как вы понимаете, мы не можем направить в Джебрай людей, которые поднимали бы вертолеты в воздух и вели в бой танки. – Шеф пожал плечами. – Опыт Афганистана научил нас, что потери в таких случаях…
   – Экипажи мы укомплектуем джебрайцами, – поспешно возразил Фархад. – Нам необходима техника.
   – Что конкретно вас интересует?
   – Танки, БМП, вертолеты огневой поддержки.
   – Вертолеты в Джебрае уже есть, причем с нашими экипажами, – напомнил Шеф.
   – Да, но единственное, чем они здесь занимаются, – охота на туранов, – усмехнулся президент. – У них нет приказа оказывать содействие нашим частям.
   – На туранов?
   – Да, горных козлов. Палят по ним из скорострельных пушек.
   Шеф негромко рассмеялся.
   – Ладно, – проговорил он, скомкав смех. – Я думаю, мы сможем перебросить их на север. А с бронетехникой следует разобраться детально. Полагаю, министр обороны представит нам развернутый доклад. Кстати, я до сих пор не знаю его имени.
   – Бахир, – сказал президент. – Полковник Бахир.
   Это имя он произнес так, что Шеф удивленно вскинул брови. Похоже, президент не очень-то жалует своего министра обороны. Соперник? Скорее всего – да.
   Вопрос об отношениях Фархада и Бахира он задал полковнику Гарееву, когда тот, уже ближе к вечеру, докладывал высокому гостю о положении дел в стране.
   – По имеющимся у меня сведениям, – говорил Гареев, – Бахир постепенно вытесняет с ключевых постов людей, обязанных президенту, и ставит своих. Подробности мне пока не известны – ни к одному, ни к другому не удается подобраться достаточно близко.
   – Не беда, – хмыкнул Шеф. – День-другой, и мы будем в курсе всего. Фархад запросил помощи, так что придется ему раскрыться. Сразу после праздника приступим к работе. Кстати, как тут у вас в Хедаре? Я приглашен принять участие в военном параде. Это достаточно безопасно?
   Гареев смотрел ему прямо в глаза, окруженные сеткой мелких морщин.
   – Все меры по обеспечению безопасности приняты. Но стопроцентной гарантии дать не могу.
   – Хитер ты, брат, – усмехнулся Шеф. – Меры приняты, а гарантий нету… Ловко!
   – Должность такая, товарищ председатель. Всегда и во всем приходится сомневаться.

19

   Гранатомет Абдул уложил в багажник, прикрыв сверху рулонами ткани. Было еще совсем темно, только над далекими горами небо слегка светлело.
   Муртаза сел за руль, рядом с ним должна была ехать Амира. Абдул с Хусейном устроились сзади, положив автоматы под ноги.
   – Вперед! – скомандовал Абдул.
   Все они заметно нервничали, так что Абдулу пришлось подбодрить ребят:
   – Сейчас бояться нечего. Полиция спит, служба безопасности еще не выставила посты.
   Это, впрочем, не подействовало.
   Выехали на площадь, где черной глыбой высился президентский дворец. Остановились у знакомой лавки, Абдул выскочил из машины и позвонил в дверь. Хусейн и Муртаза встали по сторонам так, чтобы их не было видно, и только Амира оставалась в машине. Она уже села за руль и поглядывала настороженно, не выключая двигателя.
   Лавочник долго не появлялся, Абдулу пришлось позвонить еще раз, и только тогда за стеклом мелькнула полоска света и сонный голос спросил:
   – Кто там, чего надо?
   – Это я! Узнаете? – Абдул приблизился к окну, чтобы торговец мог его рассмотреть. – Я покупал у вас фитили.
   – Помню. Но сегодня у нас закрыто. К тому же еще очень рано.
   – Я знаю. Но у меня дело.
   Щелкнул замок. Абдул с силой толкнул дверь и ввалился в магазин. Не давая лавочнику опомниться, следом влетели Хусейн и Муртаза, прижав его к стене.
   – Тихо, – прошептал Абдул. – Веди себя правильно – будешь жить!
   Оставив лавочника под присмотром Муртазы, они вдвоем с Хусейном перенесли в лавку гранатомет, автоматы и сумку с боеприпасами, после чего заперли наружную дверь. Амира тотчас отъехала.
   – Кто еще в доме? – спросил Абдул.
   Лавочник с ужасом смотрел на оружие в руках непрошенных гостей и молчал. Абдул повторил вопрос.
   – Дочь, Фатима, – словно очнувшись, отвечал лавочник.
   – Это все?
   – Да.
   – А жена?
   – Жена сейчас у родственников.
   Лавочника и его дочь заперли в подсобной клетушке, Муртазу оставили сторожить их. Поднявшись на второй этаж, Абдул с Хусейном устроились у окна. Солнце уже поднялось над хребтом и теперь заливало площадь и массивную, затянутую зеленой тканью трибуну на ней.
   – Отсюда действительно все как на ладони, – сказал Абдул. – Даже не верится.
   – Ты уверен, что сможешь попасть с такого расстояния?
   – А мне не надо в него попадать. Достаточно попасть в трибуну. Она бронированная, и все произойдет так, как при попадании гранаты в танк. От удара с обратной стороны броневого листа, там, где будет стоять Фархад, отделятся сотни осколков. От них не укроешься. Продолжая двигаться с огромной скоростью, они поразят стоящих на трибуне. Но и это еще не все. Сама граната как бы прилипнет к броневому листу, прожигая металл раскаленной струей, и через мгновение на трибуне не останется ничего живого.
   Абдул любовно погладил гранатомет.
   – У предателя нет шансов. Ни одного.
   На площади появились люди в форме. Суетясь, они перекрыли прилегающие улицы, растянулись цепью вдоль ограды дворца.
   – Мы вовремя справились, – заметил Хусейн.
   Минуло долгих два часа, прежде чем площадь начала заполняться. Штатских здесь почти не было, повсюду мелькали офицерские фуражки и каскетки полевой формы. С северной стороны площади выкатилось несколько армейских автомобилей и замерло – они должны были возглавить колонну войск.
   – Сходи к Муртазе, – предложил Абдул. – Взгляни, как он там.
   Ему хотелось, чтобы Хусейн немного отвлекся.
   Заслышав шаги Хусейна, Муртаза встревоженно вскинул голову.
   – Что там? – спросил он, кивнув в сторону площади.
   – Готовятся. Полиции нагнали, шпиков из службы безопасности.
   – Фархада нет?
   – Трибуна пустая. А у тебя?
   – Нормально.
   – Не шумят подопечные?
   – Сидят как мыши, – нервно рассмеялся Муртаза и повел стволом автомата. – Знают, что мы шутить не намерены.
   – Ладно. Тогда я пошел.
   Хусейн поднялся наверх к Абдулу.
   – Спокойно? – спросил Абдул.
   – Да.
   И едва Хусейн проговорил, как внизу раздался грохот, словно кто-то настойчиво заколотил в дверь. Хусейн выглянул в окно и повернулся к Абдулу с испуганным лицом:
   – Солдаты! Ломятся в лавку! Человек пять, не меньше.
   Это была катастрофа. Абдул стремительно выпрямился, вскинул автомат. С их боезапасом они могут продержаться минут двадцать.
   – Открывай! – орали на улице.
   – К ним надо выйти, – подсказал Хусейн.
   – И что потом?
   – Не знаю. Но иначе нельзя – взломают дверь.
   В комнату ввалился Муртаза. Его руки, сжимающие автомат, подрагивали.
   – Там… там солдаты! – выпалил он.
   Абдул уже принял решение.
   – К ним пойду я. Аллах велик, все обойдется. А вы прикройте меня, если начнется свалка – открывайте огонь не раздумывая.
   – Они захлопнут нас здесь, как в мышеловке.
   – Нет, – Абдул покачал головой. – Здесь, в сумке, – противотанковая граната. Подорвете заднюю стену лавки и уйдете переулками к машине. Амира будет ждать до конца.
   Он спустился вниз, выглянул в окно. Его заметили, один из солдат угрожающе поднял ствол, скомандовал:
   – Открывай!
   Абдул непослушными руками отодвинул засов, солдаты ворвались в лавку, столпились у дверей, озираясь.
   – Ты что, дрыхнешь? – рявкнул один из них. – Оглох, да?
   – Сегодня моя лавка не работает! – выпалил Абдул. – Не открывались даже.
   – Ты хозяин?
   – Я.
   – Кто здесь еще, кроме тебя?
   – Никого.
   – Порядок знаешь? Дверей не открывать, из окон не высовываться, пока парад не закончится!
   – Я понял, уважаемый, – закивал Абдул.
   Солдаты, громыхая ботинками вышли, оставив его на пороге. Абдул снова запер дверь, поднялся наверх. Ноги были ватные.
   – Что? – спросил Хусейн.
   – Обошлось, – ответил Абдул хрипло, отирая рукавом пот с лица.

20

   Президент Фархад ожидал высокого гостя в Голубом зале дворца – он хотел появиться на трибуне рука об руку с ним. Министр обороны находился здесь же, стоял в нише окна, рассеянно оглядывая дворцовую площадь.
   Фархад прошелся по залу, повернулся на каблуках, и тут распахнулась дверь и вошел Шеф. Президент шагнул ему навстречу, слегка раскинув руки.
   – Доброе утро!
   – Доброе утро, товарищ Фархад! Рад поздравить вас со славным праздником – Днем республики.
   Они обнялись. С Бахиром Шеф ограничился рукопожатием, и Фархад отметил это с удовлетворением – все, что умаляло персону Бахира, сейчас ласкало его сердце.
   Спустившись на первый этаж, миновали длинный светлый коридор, устланный коврами, и на мгновение остановились перед массивной дверью – она тут же растворилась, и во дворец ворвались солнце, ветер и шум роящейся на площади толпы.
   – Прошу, – Фархад величественно указал на ковровую дорожку, ведущую к трибуне, и вместе с московским гостем они двинулись, увлекая за собой свиту.
   Шум на площади стих, как только они показались в дверях дворца. На трибуну руководители государства поднимались в благоговейной тишине.
   – Есть! – выдохнул Хусейн и стремительно оглянулся, ища глазами Абдула.
   Тот отложил в сторону гранатомет и приблизился. Фархад уже возвышался на трибуне, обмениваясь репликами с пожилым рослым человеком европейской наружности.
   – Кто такой? – изумился Абдул.
   – Гость, – пожал плечами Хусейн. – Не знаю его.
   Абдул вынул из сумки ручную противотанковую гранату и спустился вниз. Муртаза торчал у окна, прикрываясь пестрой занавеской.
   – Ты бы поменьше высовывался, – заметил Абдул. – Засекут – все сорвется.
   Он протянул Муртазе гранату.
   – Услышишь выстрел наверху – сразу рви стену, как договорились.
   Муртаза кивнул. Углы его губ подрагивали.
   На площадь уже вступали войска. Шеренги солдат маршировали мимо трибуны, нестройно раскачивались стволы карабинов, взятых на караул.
   Возвратившись, Абдул поднял с пола гранатомет и попросил Хусейна:
   – Ну-ка, помоги!
   Полицейские и агенты службы безопасности стояли к ним спинами, наблюдая за парадом.
   – Я сейчас прицелюсь, – сказал Абдул. – А ты прикладом выбьешь стекло. Так точнее.
   Хусейн подошел к окну. Президент Фархад улыбался на трибуне, отдавая честь проходящим войскам. Его гость стоял неподвижно, с каменным выражением лица наблюдая за происходящим.
   – Давай! – выкрикнул Абдул.
   Хусейн ударил. Осколки со звоном посыпались на камни. Стоящим на трибуне этот звук не был слышен, но начальник охраны Шефа, ощупывая взглядом площадь метр за метром, заметил движение у дома напротив. Полицейские, стоявшие там, разом обернулись, глядя наверх. Начальник охраны перевел взгляд – в окне без стекла стоял человек с гранатометом, нацеленным на трибуну. Все это заняло считанные секунды, дальше он действовал в точности по инструкции: рванул к себе Шефа и сбил его с ног.
   Почти одновременно с выстрелом Абдула внизу громыхнуло, посыпалась штукатурка, а за окном поднялась беспорядочная пальба.
   Вдвоем с Хусейном они бросились вниз, Муртаза уже стоял у пролома в стене, пританцовывая от нетерпения. Завидев их, он истошно крикнул:
   – Скорее! Бежим!
   Они промчались через крохотный дворик, перелезли через забор. Вслед им летели пули, но Абдулу уже начинало казаться, что все обошлось, до машины с Амирой за рулем было рукой подать. Внезапно Хусейн, бежавший последним, коротко вскрикнул и упал. Абдул остановился. Хусейн лежал, беспомощно загребая руками, как неопытный пловец, а на его груди расплывалось бурое пятно – пуля прошла навылет. Абдул склонился над раненым.
   – Встать сможешь?
   Он смотрел не на него, а на ограду, из-за которой вот-вот должны были появиться преследователи. Хусейн застонал, перекатывая голову в пыли. В его глазах читалась мольба. Над забором появилась фуражка первого преследователя. Абдул выстрелил не целясь – голова исчезла.
   – Хусейн, ты слышишь меня?
   Раненый не отвечал. Похоже он был уже без сознания. Абдул приставил пистолет к виску Хусейна, выстрелил и, пригибаясь, бросился к машине.
   Рухнув на заднее сиденье, он выдохнул:
   – Гони, Амира!

21

   Чтобы попасть на территорию советского госпиталя, Хомутову пришлось перелезть через ограду. Госпиталь охраняли джебрайцы, а пропуска у него не было.
   Хирургическое отделение располагалось в глубине территории. Хомутов прошел по бетонной дорожке, свернул, заметив указатель, – и буквально столкнулся с Людмилой. Оба вздрогнули от неожиданности. Хомутов отступил на шаг и сказал, глядя на нее с насмешливым вызовом:
   – Ну, здравствуй!
   Не отвечая и хмурясь, Людмила обошла его, и Хомутов последовал за нею, держась чуть позади.
   – Я уезжаю, – объявил он наконец.
   Людмила молчала.
   – Совсем уезжаю. Возвращаюсь. Понимаешь – совсем!
   Она ускорила шаг.
   – Что ты молчишь? – взорвался он. – Ведь я же никогда больше не вернусь.
   На них оглядывались.
   – Послушай! – горячо зашептал Хомутов. – Уедем вместе! Ты и я. А?
   Людмила никак не реагировала.
   – Ну, хорошо, – сдался Хомутов. – Я виноват. Это ты хотела услышать? Я вел себя по-свински, признаю. И все же…
   Она остановилась так стремительно, что Хомутов едва не налетел на нее.
   – Я ненавижу тебя, – негромко сказала она. – За пьянство твое, за тупое хамство, за всех этих баб…
   Хомутов поднял руки, словно пытаясь защититься от этих слов.
   – За то, что я, дура, на минуту поверила в тебя…
   – Но это же все не так! – он сейчас на колени готов был опуститься, прямо здесь, но на них смотрели со всех сторон, и это его остановило.
   Людмила замолчала, словно захлебнувшись горечью слов.
   – Я объясню тебе все. Абсолютно все, – пообещал Хомутов.
   К ним бежал какой-то человек в белом халате, добежав, выдохнул:
   – Люда! Тебя главный срочно разыскивает!
   И прежде чем она успела спросить, в чем дело, заторопился:
   – Готовь операционную! Покушение на Фархада! Куча жертв!
   Она повернула к Хомутову стремительно побледневшее от волнения лицо и сказала:
   – Счастливой дороги, Хомутов. Передавай там привет.

22

   Паника, возникшая на трибуне за секунду до выстрела, сослужила Абдулу худую службу. Оружие в его руках дрогнуло, борт трибуны ушел из рамки прицела, реактивная граната, угодив под ноги марширующих по площади пехотинцев, срикошетила от брусчатки и попала в стоявший у ограды дворца армейский тентованный грузовик.
   Президента Фархада и московского гостя, прикрывая собой, охранники эвакуировали с площади и укрыли за стенами дворца, оттуда оба спустя полчаса отбыли вертолетом за город, на военную базу, чтобы оттуда руководить действиями вооруженных сил, если со стороны покушавшихся последуют еще какие-нибудь шаги.
   Фархад был взвинчен, каждые четверть часа требовал докладов о положении в столице, и чтобы хоть как-то его отвлечь, Шеф предложил подготовить текст обращения к народу – это крайне необходимо, чтобы дать знать населению, что обстановка в стране по-прежнему контролируется президентом.
   – Но каковы негодяи?! – Фархад возвел руки к небесам. – Проклятые шакалы, я выжгу каленым железом их семя!
   Особенно его тревожило, что покушавшимся удалось исчезнуть. Труп одного из них был обнаружен, но остальные – не была даже известна их численность – скрылись. Теперь войска и госбезопасность прочесывали весь город, хотя было заведомо ясно, что их усилия обречены.
   – Для вас это не должно быть неожиданностью, товарищ Фархад, – заметил Шеф. – Враждебные силы готовы на все, чтобы сбить джебрайский народ с избранного пути. Вы – лидер государства, и именно на вас охотятся враги.
   – Во всем виновата служба безопасности! – бормотал Фархад, торопливо расхаживая из угла в угол. Его жгла мысль о том, какая блестящая возможность перешерстить верхушку службы безопасности открылась теперь – в пику Бахиру.
   – Можно, конечно, наказать недостаточно энергичных руководителей, – кивнул Шеф, словно прочитав мысли президента. – Но гораздо надежнее, если вы сами позаботитесь о собственной безопасности. Думаю, было бы целесообразно, пока ситуация в Джебрае остается недостаточно стабильной, отменить все публичные церемонии. Никаких парадов, никаких встреч с трудящимися массами…
   – Но народ должен видеть своего президента! – насупился Фархад. – Я не могу менять традиции из-за происков горстки террористов.
   – Разумеется, – согласился Шеф. – Пусть вас видят на первых полосах газет, не следует пренебрегать и телевидением.
   Эти слова привели Фархада в хорошее расположение духа. Впервые после случившегося на площади президент рассмеялся.
   – О чем вы говорите! Какие газеты? Лишь три процента населения умеют читать. Три! Тираж столичного официоза составляет полторы тысячи экземпляров, а о телевидении и говорить не приходится. Вещание ведется только на столицу и ее окрестности. На весь Хедар, по имеющимся данным, – не более пятисот телевизионных приемников. Мы слишком бедны, чтобы тратить деньги на развитие средств массовой информации. Вот и остается одно – личный контакт!
   Шеф пожал плечами, вздохнул.
   – Вы подвергаете себя излишнему риску, товарищ президент.
   – Я справлюсь с врагами! – Фархад склонился над гостем, погрузившимся в кресло, заглянул в глаза. – Дайте мне эти танки, и я умиротворю страну!
   – Танки вам в этом не помогут. – Шеф опустил веки, уткнул подбородок в грудь. – Для борьбы с террористами это оружие и грубо, и ненадежно. Я бы посоветовал вам существенно усилить личную охрану. Если понадобится – мы можем обучить ваших людей. И – я снова к этому возвращаюсь – необходимо ограничить до минимума контакты с населением.
   Фархад мучительно поморщился. Чтобы разрядить обстановку, Шеф пошутил:
   – Или, на худой конец, если уж массы так жаждут видеть руководителя государства, обзаведитесь двойником. Как Гитлер в свое время. Вероятно, вам приходилось слышать.
   – Нет, я ничего не знаю об этом.
   – Я не помню подробностей, но говорят, у него было несколько двойников – похожих как две капли воды на фюрера. В тех случаях, когда жизни Гитлера могла угрожать опасность, двойники его заменяли.
   Лицо Фархада выражало такую озабоченность, что гость не выдержал, рассмеялся.
   – Вам не кажется забавной эта идея, товарищ Фархад?
   Но президент не принял шутливого тона, проговорил задумчиво: