Владимир Гриньков. Телохранитель Каина

   – Вас что-то гнетет, я вижу.
   – Вы правы, батюшка, – легко согласился Китайгородцев, потому что это было правдой.
   – Это связано с вами? Или с вашими близкими?
   – Мой старший товарищ, которого я уважаю и ценю, разбился в машине прошлой ночью.
   – Он жив?
   – Да, батюшка.
   – Молитесь за него, – сказал священник.
   Посмотрел в глаза Китайгородцеву, понял, что молитва для собеседника – едва ли не пустой звук, но не рассердился и без раздражения, а напротив, с мягкостью произнес:
   – Неверие сейчас весьма распространено, понимаю. Но когда вы молитесь о здравии близкого вам человека, вы желаете ему скорого выздоровления. Ведь вы этого хотите независимо от того, веруете вы или нет. Попробуйте думать о нем. Это ему поможет. И уж точно – хуже не станет.

* * *

   Китайгородцев думал о Хамзе весь день. И вечером тоже думал. Пришел на кухню, чтобы поужинать, и вспоминал о том, как они тут с Хамзой сидели накануне вечером. Китайгородцев – на своем привычном месте, откуда была видна входная дверь. Хамза – напротив, вот на этом стуле. От ужина Хамза отказался. Но почаевничал с Китайгородцевым. Выпил чашку чаю, еще сказал, что очень вкусно.
   Китайгородцев смотрел на заварной чайник.
   Вкусный чай. И Китайгородцеву он тоже нравится. Китайгородцев этот чай пьет перед сном. Весь день пьет кофе, а вечером – только чай. Чтобы заснуть нормально. А спит он хорошо. Как убитый. В Москве с ним такого не случалось. Сон, как полное беспамятство. Он думал, что это воздух здесь такой. Расслабляет. Хамза вон даже за рулем уснул.
   Хамза здесь пил только чай.
   Надо вспомнить.
   Может быть, еще бутерброды какие-то ел? Нет-нет. Китайгородцев ему предлагал, но Хамза отказался. Китайгородцев сделал четыре бутерброда. Два с форелью и два с икрой. И сам их съел. Он точно помнил. Когда четвертый, последний бутерброд брал с тарелки, даже неловко себя почувствовал. Вот это чувство ему помнилось очень хорошо. А Хамза сказал, что он не будет есть. Не хочет на ночь бутерброды.
   Надо вспомнить.
   Может быть, печенье какое-то? Печенье Китайгородцев выставлял на стол. Ел Хамза печенье или нет? Кажется, что нет, но этого Китайгородцев не помнил наверняка. Допустим, что печенье. Но вся штука в том, что сам Китайгородцев печенье не очень-то жалует. Не ест его практически. А спит крепко каждую ночь.
   Он каждый вечер пьет чай.
   Это чай. Китайгородцев крепко спит. И Хамза заснул за рулем.
   Чай-дурман.

* * *

   В этот вечер Китайгородцев отказался от ужина. Погремел тарелками, изображая кухонную суету, но ни к чему съестному не притронулся. Лег спать голодным. Ворочался, прислушивался к звукам в доме. Полная тишина. Он не провалился в сон, как вчера или позавчера, но не понимал – это оттого, что не поужинал и чаю этого странного не выпил, или бессонница связана с напряжением, которое поселилось в нем.
   Ждал он долго. Сон не шел. Китайгородцев уже понимал, что сегодняшнее его состояние сильно отличается от того, что он испытывал накануне.
   Шагов он не слышал. Настолько тихо подошел человек к двери. И сразу – скрежет ключа по замку. Не сумел попасть в темноте в замочную скважину с первого раза. Китайгородцев на ночь закрывал дверь изнутри. Человек открыл замок, толкнул дверь, она бесшумно распахнулась, повернувшись на хорошо смазанных петлях.
   В коридоре свет был тусклый, и Китайгородцев разглядел только силуэт человека в дверном проеме. В нем он распознал Михаила. Тот проходить в комнату не стал. Стоял в дверях и, похоже, вслушивался. Китайгородцев дышал ровно, как дышит спящий человек.
   Михаил постоял так какое-то время, потом закрыл дверь. Китайгородцев слышал, как щелкнул запираемый замок. И больше – никаких звуков. Словно никого и не было.
   Китайгородцев бодрствовал еще несколько часов, но ничего не происходило.
   Под утро его сморил сон.

* * *

   Несмотря на голод, завтракал Китайгородцев без удовольствия.
   Он долго выбирал, что будет есть. Отказался от колбасы, сыра, выпечки, картофеля и других овощей.
   Он без доверия относился сейчас к продуктам, в которые что-нибудь можно добавить, вколоть шприцем, к примеру. Надо брать только то, что надежно упаковано.
   Печенье. Нет. Упаковка нарушена. Пакет кефира. Открыт.
   Шпроты в масле. Консервная банка, вроде бы не придерешься. Но без хлеба есть просто невозможно.
   Куриные яйца. Стопроцентно надежный вариант, как представлялось Китайгородцеву. Внутрь ничего не подсыплешь, не нарушив скорлупы. Можно яичницу пожарить.
   Китайгородцев поставил на плиту сковороду. Масло. Сливочное? Нет. Подсолнечное? Бутылка распечатана. Значит, тоже нельзя.
   Китайгородцев позавтракал сырыми яйцами. Кофе выпил. Без сахара. И даже кофе был под подозрением.

* * *

   Ночью прошел сильный дождь, и на верхней площадке ведущей в дом лестницы, перед входной дверью, образовалась обширная лужа. Михаил лужу метлой сметал вниз по лестнице, будто это не вода была, а какой-нибудь мелкий мусор.
   – Доброе утро, – сказал Михаил, завидев Китайгородцева.
   – Доброе утро, – вежливо ответил Китайгородцев.
   – Погода-то, а?
   – Да, – подтвердил Китайгородцев.
   – Дождь был сильный.
   – Осень.
   – Это в последний раз потеплело перед морозами. В следующий раз ляжет снег.
   – Да, – не стал перечить Китайгородцев.
   – Нога не ноет на такую погоду?
   – Нет.
   – Или ежели не так ее поставишь ненароком? Или во сне, допустим, неловко повернешься?
   – Нет, не тревожит. Я крепко сплю, – сообщил Китайгородцев.
   Точно, опаивает его чем-то этот Михаил. Сомнений уже практически не было.

* * *

   В обед Китайгородцев съел несколько сырых яиц и банку говяжьей тушенки, которую нашел в холодильнике. Часть продуктов он варварски уничтожил, что-то слив в раковину, а что-то спустив в унитаз, – чтобы какой-то расход продуктов в холодильнике наблюдался, а иначе могут возникнуть подозрения.
   Его одолевала сонливость. Он объяснял это тем, что ночью спал мало, а сейчас за окнами была промозглая осенняя погода, что никак не способствует бодрому состоянию.
   Китайгородцев не стал противиться и прилег, чтобы отдохнуть. Дневной сон представлялся ему более предпочтительным, чем ночной. Ночью он намеревался бодрствовать.
   Заснул Китайгородцев быстро, проспал несколько часов, открыл глаза, когда за окном уже было почти темно, и едва ли не первое, о чем он подумал после пробуждения, было вот что: он осознавал, что его дневной сон был чутким и он мог бы проснуться от малейшего шороха. Совсем иные ощущения, не такие, как ночью. То, что с ним происходило по ночам, даже трудно сном назвать. Это не сон, это беспамятство какое-то.

* * *

   Он заварил себе свежий чай, как делал это каждый вечер в прежние дни. Важно, чтобы ничто не вызывало подозрений.
   Китайский чай зеленый байховый.
   Китайгородцев высыпал немного чаю на ладонь. Скукожившиеся высушенные листочки вперемежку с обломками стеблей. Обычный низкосортный чай. Китайгородцев чай с ладони ссыпал в маленький пластиковый пакетик, поджег спичку, запаял пакетик наглухо и спрятал его в карман брюк.
   Чай он пить не стал и ужинать – тоже, чтобы стопроцентно обезопасить себя от неожиданностей.
   Часть продуктов снова выбросил. Кажется, все он сделал правильно.
   Китайгородцев направился в свою комнату. В доме было темно и тихо.
   Дверь комнаты он закрыл на два оборота замка, как делал это обычно.
   Верхний свет не зажигал, включил лампу на прикроватной тумбочке и погасил ее сразу после десяти часов – примерно так все происходило в последние дни.
   Он лежал неподвижно и ждал, уже зная, что внезапный сон его не сморит, потому что он был осторожен и все предусмотрел.
   Скрежет ключа в замочной скважине раздался так же внезапно, как и накануне. Дверь распахнулась. Михаил статуей замер в дверном проеме, не переступая через порог. Китайгородцев притворился спящим. Это продолжалось всего несколько секунд. Потом Михаил закрыл дверь и щелкнул замком. Едва он вынул ключ из замка – Китайгородцев уже был на ногах и бесшумно, поспешно одевался. Он оделся быстрее, чем это делает поднятый по тревоге солдат. Обувь не надевал. Прилип ухом к двери. Услышал, как далеко, в конце коридора, щелкнул выключатель.
   Приоткрыл дверь. В коридоре царила темнота. Шаги. Далеко.
   Китайгородцев выскользнул из комнаты и увидел, как в едва освещенном проеме в конце коридора мелькнул мужской силуэт. Он пошел следом, ступая босыми ступнями по мягкому полотну ковровой дорожки. Идти было трудно, он не воспользовался палкой, которая могла его выдать стуком. Пока он шел по коридору, Михаил уже успел пересечь зал и сейчас поднимался по лестнице. Китайгородцев не вышел из спасительного сумрака, затаился. Шаги Михаила стихли где-то на галерее, а он все еще чего-то ждал, но ничего не происходило.
   Он простоял так долго, время уже было за полночь. Ни звука, ни проблеска света. Он решился подняться на галерею. Шел бесшумно и вслушивался. Под одной из дверей – узкая полоска света. Здесь Китайгородцев замер и долго так стоял. Ничего не услышал. Открыл дверь. Она распахнулась легко.
   Здесь был коридор – длинный и тускло освещенный. Пять или шесть дверей по правую руку, слева глухая стена и в конце коридора – еще одна дверь, до которой Китайгородцев дошел за пару минут. Он эту дверь едва приоткрыл и сразу замер, потому что за этой дверью было светло. И еще он услышал звуки. Едва различимые, где-то далеко, но он их слышал – как будто вилкой по тарелке, очень похоже, и еще вроде бы были голоса.
   Китайгородцев решился шире распахнуть дверь. Теперь он видел просторный зал, освещенный огромной люстрой, мягкую, обитую темной кожей мебель, массивный стол в центре зала – стол был пуст, и в зале никого, звуки были не здесь, а где-то дальше.
   Переступив через порог, Китайгородцев увидел широко распахнутые двери, ведущие в смежный зал, там тоже горел свет, и там точно кто-то был. Китайгородцев двинулся мимо огромных кожаных кресел, пространство смежного зала открывалось его взору, и вдруг он как-то сразу увидел накрытый стол, Наталью Андреевну в черном, которая сидела спиной к Китайгородцеву, Михаила – в профиль, и еще там был третий человек. Он сидел лицом к Китайгородцеву, и, когда вдруг поднял голову, Китайгородцев его сразу же узнал. Генерал Лисицын. Седой изможденный старик. Десять лет назад его похоронили, а сейчас он как ни в чем не бывало сидел за столом, нож держал в правой руке, вилку в левой – все, как полагается.
   Их с Китайгородцевым взгляды встретились. Китайгородцев поспешно отступил. Было слышно, как там, в соседнем зале, случился какой-то шум. Но Китайгородцев уже устремился прочь. Через зал, в слабо освещенный коридор, на галерею и вниз по лестнице, прихрамывая.

* * *

   Китайгородцева разбудил громкий стук в дверь. Он открыл глаза, еще не осознавая, что происходит. Из окна лился слабый свет. Раннее утро. Стук повторился: требовательный и громкий.
   – Кто?! – вскинулся Китайгородцев.
   – Толик! Это я, Лапутин! – раздался мужской голос.
   Лапутин. Телохранитель из «Барбакана». Неожиданно и непонятно.
   Китайгородцев, натягивая брюки, прыгал на одной ноге к двери. Распахнул дверь и обомлел.
   С Лапутиным были еще двое, тоже из «Барбакана». Черные костюмы, черные галстуки, темные рубашки. У них за спинами маячил встревоженный Михаил.
   – Что случилось? – спросил Китайгородцев, уже подозревая страшное.
   – Хамза умер. Сегодня ночью.

* * *

   Они так и топтались в комнате Китайгородцева, пока тот собирался. Заполнили собой все пространство, и казалось, что принесенная ими скорбь затопила комнату – не вздохнуть.
   Вещи Китайгородцев не забирал.
   Опираясь на палку, он вышел из дома, сопровождаемый своими товарищами. Их провожал Михаил: дошел вместе с гостями до самой машины. Лицо было чернее тучи. Он ничего не сказал на прощание, а Китайгородцев ему только сдержанно кивнул.
   Сели в машину, поехали. Обогнули лужайку. Китайгородцев успел бросить последний взгляд на мрачный и казавшийся безжизненным дом. Михаил застыл у подножия крыльца черной призрачной фигурой.
   Машина свернула на узкую дорожку, петлявшую по лесу, и помчалась на скорости, которая Китайгородцеву казалась чрезмерной.
   Сидевший рядом с Китайгородцевым Лапутин, не поворачивая головы, сказал:
   – Толик, Хамза жив, с ним все в порядке. Не спрашивай меня ни о чем, я сам не в курсе. Я сделал все, как велел Хамза. Это эвакуация.

Телохранитель Китайгородцев

   Эвакуация – это слово мне знакомо. Я сам подобное проделывал не раз. Когда охраняемому лицу угрожает опасность, лучшей защитой для него является эвакуация.
   Если началась стрельба, клиента – в машину, и вывозить из зоны обстрела как можно быстрее.
   Если клиент захотел расслабиться и где-нибудь в ночном клубе пьет вино, а в другом углу зала внезапно вспыхнула драка – клиента из клуба выводить без промедления, даже если он не в восторге от того, что нарушены его планы.
   Если опекаемое лицо оказалось в чужом городе, где вдруг началась эпидемия гепатита, или, например, землетрясением город встряхнуло и возможны повторные толчки – вывозить немедленно.
   Эвакуация – это чтобы клиент уцелел!
   Эвакуация – это когда близкая опасность.
   Эвакуация – это спасение.
   Но я-то тут при чем?
   Меня от кого спасают?
   Что происходит?

* * *

   Лапутин не обманул.
   Хамза был жив, и с ним действительно все в порядке. Китайгородцев увидел шефа в офисе, в привычной обстановке: Хамза сидел за столом в своем кабинете и разговаривал с кем-то по телефону, когда Китайгородцев вошел.
   – Хорошо! – заторопился Хамза, завершая разговор. – Позже! Позже, я сказал!
   И поспешно положил трубку на рычаг.
   – Здравствуй, Толик! – произнес он, внимательно всматриваясь в лицо Китайгородцева. – Садись!
   Китайгородцев опустился на стул, палку поставил рядом.
   – Рассказывай! – потребовал Хамза.
   Китайгородцев посмотрел вопросительно.
   – Про Лисицына, – пояснил Хамза.
   – Про Стаса?
   – Про генерала.
   – Простите, не понял.
   – Толик! – развел руками Хамза. Он казался озадаченным. – Про генерала! То, что ты мне говорил!
   – Когда?
   – Сегодня ночью.
   – Я? – сильно удивился Китайгородцев.
   – Да! Ты мне звонил…
   Растерявшийся Китайгородцев покачал головой. Он не понимал, что происходит. И Хамза не понимал. Смотрели друг на друга, не зная, как продолжить этот нелепый разговор.
   – Сегодня ночью! – сказал, наконец, Хамза.
   Китайгородцев смотрел вопросительно.
   – Ты мне позвонил! – продолжал Хамза.
   Китайгородцев потер лоб. Выглядел он ошеломленным.
   – И сказал!
   Китайгородцев даже заинтересовался, кажется.
   – Что видел генерала Лисицына! – завершил Хамза свою порубленную на куски фразу.
   – Он же умер! – пробормотал растерянно Китайгородцев. – И я вам не звонил, поверьте.
   Хамза кивнул на свой сотовый телефон, лежащий на столе:
   – Толик, ты звонил мне со своего мобильника, твой номер определился.
   Китайгородцев извлек из кармана мобильник.
   – И еще – твой голос, – сказал Хамза. – Я разговаривал с тобой. Я не мог ошибиться.
   Китайгородцев отыскал в мобильнике информацию о сделанных звонках.
   – Взгляните! – предложил он шефу. – Последний по времени звонок я сделал позавчера вечером. Это больше суток назад. Этой ночью я вам не звонил.
   Хамза посмотрел за окно. Там было пасмурно и мокро. Осень.
   – Ты завтракал? – спросил он неожиданно.
   – Нет.
   – Подняли, наверное, с постели ни свет ни заря, – сказал понимающе Хамза.
   – Да.
   – А ты поезжай, позавтракай, – предложил Хамза. – Лапутин отвезет тебя. Потом я снова тебя жду.
   Какая-то пауза намечалась в их разговоре. Хамза брал тайм-аут для одному ему известных целей.
   – Хорошо, – кивнул Китайгородцев.
   – Оружие? – вопросительно глянул Хамза.
   Китайгородцев выразительно приложил ладонь к своей одежде, под которой была спрятана его плечевая кобура.
   Хамза требовательно протянул руку. Китайгородцев, еще ничего не понимая, извлек из кобуры пистолет и отдал его шефу. Хамза спрятал пистолет в ящик своего стола, после чего сказал:
   – Можешь идти.
   Только теперь Китайгородцев осознал, что его разоружили.

* * *

   Лапутин отвез Китайгородцева в близлежащий ресторан, который был открыт круглосуточно. Посетителей не было – неурочный час. Единственный официант ползал по залу осенней сонной мухой.
   – Хамза мне позвонил в четыре утра, – рассказывал Лапутин. – Сильно на взводе. Я сразу понял – что-то серьезное. Велел взять еще двух человек и ехать за тобой. Для всех, кого мы увидим в том доме, версия такая: он умер.
   – Кто? – дрогнул Китайгородцев.
   – Хамза.
   – А для чего такие жестокие шутки, как думаешь?
   – Ну вроде как мы тебя на похороны забираем. Чтобы все выглядело правдоподобно и чтобы нам никто не чинил препятствий. Хамза распорядился эвакуировать тебя любой ценой.
   – Он решил, что мне угрожает какая-то опасность?
   – Конечно! А разве нет?
   Китайгородцев неуверенно пожал плечами.
   – Честно говоря, я не понимаю, что происходит, – признался он.

* * *

   Завтракали неспешно. Лапутин что-то рассказывал, это был обычный треп, Китайгородцев слушал невнимательно.
   Их трапеза уже подходила к концу, когда Лапутину позвонили.
   – Да, – сказал он в трубку. – Нормально. Понял. Сейчас приедем. – Отодвинул чашку с недопитым кофе и поднял глаза на Китайгородцева: – Едем. Хамза нас ждет.
   А ведь Лапутина к нему приставили, вдруг понял Китайгородцев. На всякий случай.

* * *

   Хамза был хмур.
   Он пытался выглядеть доброжелательным, но получалось плохо.
   – Садись! – предложил он Китайгородцеву и нервным жестом указал на стул.
   Смотрел внимательно и с напряжением, как смотрит врач на пациента перед неприятным разговором.
   – Я хотел тебя спросить, – произнес Хамза. – Про вчерашний день. Как он прошел?
   – Нормально, – осторожно пожал плечами Китайгородцев.
   – Расскажи мне, что было. Начиная с самого утра.
   – Проснулся, позавтракал. Потом поговорил с Михаилом.
   – О чем?
   – О погоде.
   – Что именно?
   – Что дождь прошел. Что уже осень. Скоро будет снег.
   – Еще о чем?
   – Больше ни о чем. У меня отношения и с ним, и с Натальей Андреевной совсем никакие, если честно.
   – Хорошо. Где ты увидел его?
   – Михаила?
   – Да.
   – На крыльце. Он воду разгонял. Ночью дождь прошел, там была такая большая лужа.
   – Понятно. Дальше – что?
   – Я прогулялся вокруг дома.
   – Что видел интересного?
   – Ничего. Да и недолго я гулял. Сыро. Неприятно. Потом готовил записку – с предложениями, что там надо сделать по безопасности. Пообедал. Потом спал. Когда проснулся, снова занимался запиской. В общем, обычный день.
   – А дальше?
   – Ничего, – пожал плечами Китайгородцев.
   – Вечер, – подсказал Хамза. – Потом ночь. Что было?
   Китайгородцев задумался, вспоминая, что еще интересного можно рассказать. Хамза терпеливо ждал.
   – Ничего, – повторил Китайгородцев. – Вечером я поужинал и лег спать.
   – И никого ты там не видел ночью?
   – Нет.
   – И мне не звонил?
   – Нет.
   Хамза протянул Китайгородцеву лист бумаги.
   – Взгляни. Это распечатка твоих звонков. Я попросил, и мне передали из сотовой компании. В первом часу ночи, в ноль часов четырнадцать минут с твоего телефона был сделан звонок на мой телефон. Я разговаривал с тобой сегодня ночью, Анатолий. Ты это помнишь?
   – Нет, – сказал Китайгородцев, и его сердце сжалось.
   – Ты это серьезно?
   – Вполне, – произнес Китайгородцев дрогнувшим голосом.
   – Помнишь ту историю с Лисицыным?
   – Какую?
   – Стас Георгиевич пригласил тебя отобедать вместе с семьей. И за обедом заговорил о том…
   – Да, я помню.
   А о чем заговорил Лисицын? О том, что накануне ночью Китайгородцев видел какого-то старика и что Китайгородцев сам об этом рассказал. И теперь Хамза туда же. Сговорились они, что ли?
   – Я в тот раз решил, что Лисицын блажит, – признался Хамза. – Но сегодня я сам оказался в такой же точно ситуации.
   Развел руками.
   Я не могу больше доверять тебе, дружок, – так его следовало понимать.
   Может, они с Лисицыным действительно зачем-то сговорились? Должно же быть какое-то объяснение всему этому кошмару.

* * *

   Хамза решил, что в дом Лисицыных Китайгородцев больше не вернется. И в Москве он тоже жить не будет – пока. Хамза распорядился снять коттедж на базе отдыха километрах в тридцати от Москвы: не сезон, коттеджи пустуют, только на выходные дни заезжают отдыхающие, чтобы уже вечером в воскресенье уехать, – так что люди там все временные и приезжают ненадолго, вряд ли Китайгородцев им успеет примелькаться.
   – Поживешь там, Толик, – сказал Хамза. – Отдохнешь немного.
   – Сколько? – спросил Китайгородцев.
   – Пока не наберешься сил. Я с тобой Лапутина отправлю.
   – Это зачем?
   – Мне так спокойнее, – не стал кривить душой Хамза.
   Значит, не ошибался Китайгородцев. Действительно, Лапутина к нему приставили с одной-единственной целью: присматривать.

* * *

   Под холодным осенним небом цвета свежелитого свинца стояли однотипные одноэтажные коттеджи. Здесь росли сосны, под ними совсем уж было сумрачно, несмотря на непоздний еще час. Ни одной живой души. Китайгородцеву здесь сразу не понравилось. Пустынно и безлюдно. Как в немилом его сердцу доме Лисицыных. А уже когда Лапутин принялся извлекать из багажника многочисленные пакеты с продуктами – тут вспомнился Михаил в похожих хлопотах, и у Китайгородцева окончательно испортилось настроение.
   А Лапутину тут нравилось. Вместо нервной изматывающей работы – считай что отпуск.
   – Сейчас пообедаем, – сказал он. – И пойдем обследовать территорию.
   – Это без меня, – запротестовал Китайгородцев.
   – Почему?
   – Потому!
   – Понятно, – сказал Лапутин.
   Его отпускное настроение сейчас ничто не могло испортить. После обеда он действительно отправился на прогулку по сосновому лесу. А Китайгородцев переоделся в спортивный костюм. Он держал в руках брюки, а в кармане что-то прощупывалось. Запустил в карман руку и извлек на свет прозрачный запаянный пакетик с подозрительной травкой внутри. Как этот пакетик оказался у него, Китайгородцев объяснить не мог. И что в том пакетике, он не знал, хотя подозрения кое-какие у него сразу же возникли. Когда эти подозрения окрепли, поскольку никаких иных версий у него за время размышлений не появилось, он позвонил Хамзе.
   – Я думаю, вокруг меня что-то происходит, – сказал он шефу. – Какая-то провокация. Откровенная подстава. Я только что нашел в своих вещах пакетик с травкой.
   – Наркотики?
   – Похоже, да.
   – Откуда?
   – Не знаю.
   – Думаешь – подбросили?
   – Никаких сомнений!
   – Кто подбросил?
   – Ума не приложу.
   – А зачем подбросили?
   – Чтобы их у меня найти.

* * *

   Хамза позвонил Лапутину. Тот вернулся в коттедж так быстро, будто прогуливался где-то неподалеку.
   – Уезжаем! Срочно! – объявил он. – Ты в курсе?
   – Да, – сказал Китайгородцев.
   Свои неразобранные сумки с вещами они оставили в коттедже – чтобы не привлекать внимания и чтобы все выглядело так, будто они просто решили прокатиться на машине по близлежащим окрестностям.
   Лапутин погнал машину в направлении шоссе, но на развилке повернул не к шоссе, а в противоположную сторону и километров через пятнадцать, миновав очередную деревушку, свернул с дороги в лес. Здесь была раскисшая грунтовка, ехать дальше не было никакой возможности, и Лапутин остановил машину.
   Прождали они меньше часа. На замызганной и местами проржавевшей насквозь «Ниве» примчались двое ребят из «Барбакана». Запечатанный конверт сунули в руки Лапутину со словами:
   – От Хамзы!
   «Нива», как оказалось, предназначалась Лапутину. Они с Китайгородцевым пересели в эту развалюху. Дальше должны были ехать, сверяясь с текстом, который для них от руки написал Хамза.
   На словах Хамза велел Китайгородцеву отдать этим двоим подозрительный пакетик с травкой. Китайгородцев отдал.
   – И мобильники – твой и Лапутина, – сказали ему. – Мы их забираем.
   Оба мобильника, и Китайгородцева, и Лапутина, они бросили на сиденье той машины, которую им отдал Лапутин. Увезут. Взамен передали мобильный телефон: сам телефон – отдельно, аккумуляторная батарея к нему – отдельно. Посоветовали:
   – Не включайте до того момента, пока не потребуется сделать звонок.
   После этого они сели в машину Лапутина и умчались.

Телохранитель Китайгородцев

   Значит, все серьезно. Значит, Хамза ожидает каких-то неприятностей – раз наши включенные мобильники сейчас увозят подальше от нас, а нам дали телефон с отсоединенной аккумуляторной батареей. Я слышал от наших технарей, что включенный сотовый телефон, который есть сейчас едва ли не у каждого горожанина, практически постоянно находится на связи с ближайшей базовой станцией, он с небольшими паузами посылает в эфир свой телефонный номер, как бы объявляя: «Я здесь! Я здесь!» – и когда на этот телефонный номер кто-нибудь звонит, вызываемый абонент отыскивается моментально, где бы он ни находился, – сотовая сеть «знает», в какой из ее ячеек в это время находится мобильный телефон с таким номером абонента. Но мало кто слышал о том, что вместе с телефонным номером абонента мобильник периодически сообщает ближайшей базовой станции и свой «персональный» номер, присваиваемый производителем каждой трубке индивидуально и сохраняющийся за этой трубкой всегда. Можно поменять телефонный номер, вставить в свой мобильник другую SIM-карту, но вместе с новым телефонным номером абонента в эфир неизменно будет уходить и номер самой трубки, и если этот номер уже был «засвечен», по нему местонахождение мобильника те, кому надо, вычислят в два счета, сколько ты SIM-карты не меняй. По незнанию всех этих технических подробностей погорело немало людей, находившихся в розыске. Они даже не предполагали, что носят в своем кармане такой предательский радиомаячок. Выдать местонахождение своего владельца может даже выключенный мобильник. Проблема решается только отсоединением аккумуляторной батареи. В общем, лучший мобильник – это мертвый мобильник.