В Комитет, помимо других лиц, входили два архитектора и их помощники.
Еще раз упомяну указанное в июльском 1823 г. письме М.А. Милорадовича будущим членам «Комитета об устроении Екатерингофа», что Александр I утвердил план садового мастера Иоганна Буша-младшего и планы О. Монферрана «для Гостинницы и Молошницы». То есть планы двух разных авторов – реконструкции территории парка и возведения двух строений.
Огюст Монферран упоминается как «находящийся при работах» в Екатерингофе только в трех отчетных финансовых документах Комитета[166]. Помощник Монферрана Терешин по доверенности получал «на разъезды» архитектора с 3 августа по 3 сентября 1823 г. и с 3 декабря 1824 г. по 3 мая 1825 г. по 250 руб. в месяц.
То, что О. Монферран взялся за проектирование нескольких павильонов и комплексов для Екатерингофа и составление его «Общего плана…», имело несколько причин, но основные – две. С февраля 1822 г. (и в течение трех последующих лет) у архитектора оказалось много свободного времени. В конце января указанного года Комитет для рассмотрения замечаний архитектора А. Мюдуи подал (через князя Н.Н. Голицына) докладную записку для Александра I, в ней делался вывод, что перестройка Исаакиевского собора по существующим чертежам архитектора О. Монферрана невозможна, проект необходимо переработать. Монферран оставался не у дел по новому собору вплоть до начала марта 1825 г., когда император одобрил его новый проект.
Е. Плюшар. Портрет архитектора О. Монферрана. После 1834 г.
Вторая причина: Монферрану нужны были деньги. Начиная с 1818 г., входя по должности архитектора в «Комиссию для окончательной перестройки Исаакиевского собора», он получал ежемесячно 600 руб. В июле 1822 г. академик П. Брюлло обратился к Александру I с всеподданнейшим ходатайством: Монферран «пригласил» его к постройке модели собора «в новом виде», торопил, он за свои деньги и в кредит закупил материалы, пригласил «художников и мастеров», модель выполнил, но 8 тысяч рублей, «по многократным моим требованиям», Монферран еще не заплатил, а ныне и вовсе «отозвался от платежа оных [за] неимением денег»[167].
Аналогичные ходатайства поступили от столярного мастера Гербера и переплетчика Лауферта.
В итоге все три прошения были удовлетворены: Комиссия в течение пяти лет вычитала из жалованья Монферрана треть суммы.
В апреле 1822 г. старший архитектор Канцелярии военного генерал-губернатора Павел Степанович Филиппов составил «План по Нарвской части (Екатерингоф и «обывательския дворы»). План Филиппова использовал Монферран, составив свой «Общий план Екатерингофа с новыми пояснениями» («Plan general…» – в данном случае – синоним «Предварительный план…»).
План Монферрана предусматривал следующее. Возведение четырех отдельных строений («Львиный павильон», «Мавританский павильон», «Маленький русский домик» и «здание, предназначенное для разнообразных игр в кегли»). Двух комплексов – «Главный корпус и жилища Фермы» и «Готическое здание Wauxhall» с «кухней и пристройками». А также «шатра для сладостей», качелей, цепного моста через канал и нового моста через вновь прорытый канал, перестройку старого (Молвинского) моста.
Судя по «Общему плану…», появление новых прудов в Екатерингофе не предусматривалось. Предполагалось прорыть два неправильной формы замкнутых канала (вода в траншеи поступала по подземным трубам). Получились два острова, но задумывались они Монферраном как (дословно) «луг для Фермы» и место, «отведенное для выращивания цветов».
Выходит, автор «жемчужины» Екатерингофа – Большого пруда с островом – Иоганн (Осип) Буш-младший. И именно его план превратил Екатерингоф в пейзажный парк. План восточной части парка О. Монферрана повторяет план П.С. Филиппова.
Согласно документам «Комитета об устроении Екатерингофа», распоряжения по садовым, земляным и «поденным» работам отдавали как сам Буш, так и другие садовники: Герард, Андрей Макаров, Курт, Ильин, Якунин. На октябрь 1826 г. садовником Екатерингофа был Федор Федоров.
Сын «вольнаго оружейнаго мастера», воспитанник Академии художеств, кавалер ордена Св. Владимира III степени, сорокасемилетний архитектор Михаил Алексеевич Овсянников выполнял в Екатерингофе работы, связанные с ремонтом дворца в 1823 г. (скончался архитектор через три года).
Почему вместе (или вместо) с М.А. Овсянниковым не был привлечен и другой архитектор Комитета – В.И. Беретти?
Возможный ответ – в следующем. В начале 1820-х гг. Беретти перестраивал два здания – военного генерал-губернатора и, по совпадению, члена «Комитета о устроении Екатерингофа» – обер-полицмейстера. В процессе строительства помимо значительного роста затрат потребовалось осуществить еще и работы, не предусмотренные сметой. Беретти, ссылаясь на инструкцию для архитекторов Комитета – выполнять работы только согласно утвержденной смете, – отказался. Поэтому Викентию Ивановичу не только вынесли строгое предупреждение, но и отстранили вообще от работ по этим обоим домам.
Упоминаются в финансовых отчетах Комитета архитектурные помощники Панфилов (1823-1826 гг.), Виллерс, чертежник Петров. Один раз, в апреле 1826 г., упоминается архитектор Черный.
Гражданский губернатор, титулярный советник Семен Александрович Щербинин в документах Комитета не упоминается.
Говоря о привлечении для работ в Екатерингофе тех или иных мастеров (да и гражданских чиновников, и военных), надо отметить несколько моментов.
Первое: в документах Комитета не всегда указывались конкретно выполненные ими работы. Так, Торричелли исполнил «молярные работы» в Трактире, Вокзале, Мавританской беседке, на Ферме и иные «живописныя работы». Живописный мастер Брандуков работал в Вокзале и на Ферме.
Одновременно с указанием характера и объема выполненных работ встречается тут же формулировка: «и за излишния работы».
Второе: если написанную в документах Комитета фамилию «Туричели», или «Торочели», можно «вычислить» – уроженец Лугано, академик Академии художеств Фридолино Торричелли, то найти Брандукова в иных источниках пока не удалось. Относительно некоторых мастеров также упоминались только их фамилии, без имен, нередко написанные в разных вариантах (или в соответствии с принятыми на то время правилами: «Козмин» – Кузьмин).
Третье: указывалось, например: «титулярный советник Прокофьев» («занимавшемуся перепискою на бело бумаг») – в справочных изданиях С. Аллера 1822-1824 гг. в Петербурге показано несколько титулярных советников с такой фамилией. Не выбирать же из тех, кто ближе всего к Екатерингофу проживал?
«По уведомлению» Монферрана в Екатерингоф был направлен работать лепной мастер (лепщик) Филипп Саегин. Работы на сумму более 1000 руб. выполнил лепной мастер Сергей Саегин.
Четвертое: некоторые мастера выполняли работы в нескольких строениях Екатерингофа, некоторые привлекались только для одной конкретной работы.
Ставший только в 1823 г. известным в столице резчик-самородок из костромских мещан Василий Иванович Захаров реставрировал барельеф с изображением Петра I во дворце.
Обойный мастер Федор Мартенс выполнял работы во дворце, гончар Балашов изготавливал изразцы, мещанин Василий Федоров занимался починкой мебели, кровельный мастер Черняев осуществил работы на Вокзале, Ферме, в Готическом павильоне и Избах.
К работам по устроению Екатерингофа в 1823-1824 гг. были привлечены и гражданские, и военные лица.
Солдаты и нижние чины лейб-гвардии Егерского, Измайловского, Семеновского полков, 1-й лейб-гвардии Артиллерийской бригады (1-я легкая артиллерийская рота, 2-я артиллерийская рота), 8-го флотского экипажа, гвардейской Фурштатской бригады, лейб-гвардии Конно-пионерного эскадрона 2-й бригады легкой кавалерийской дивизии.
Казарменная комиссия (располагавшаяся в доме бывшей Военной коллегии, у Поцелуева моста) поставила половинчатый кирпич на сумму 960 руб.
Из офицеров упоминается капитан Львов. Инженер-капитан Дмитрий Иванович Львов в 1823 г., в частности, был командирован в деревню Маслово Шлиссельбургского уезда для «осмотр гравий».
Упомянутая деревня Маслово входила в имение Колтуши, им с конца XVIII в. владел участник войн и военных кампаний, Бородинского сражения и взятия Парижа бывший командир 1-й гренадерской дивизии генерал-лейтенант Павел Николаевич Чоглоков (1772-1832).
Генерал-лейтенант П.Н. Чоглоков
Другое свое наследственное имение, в Лифляндии, П.Н. Чоглоков заложил в Дворянский Лифляндский банк, получив 800 тысяч рублей[168]. Из имения Чоглокова по Неве были перевезены в Екатерингоф сотни кубических саженей гравия. Причитающиеся ему в оплату денежные суммы Павел Николаевич, живший в Литейной части, получал лично.
Среди гражданских лиц – мещане, охтенские поселяне, крестьяне и вольный хлебопашец Зиновьев.
Мещанин Василий Еремеевич Кашин поставил в Екатерингоф «разныя железныя вещи к строениям» на общую сумму 4372 руб. 76 коп.
Обер-секретарю 2-го Отделения 5-го Департамента Сената, коллежского советнику Ивану Матвеевичу Аксенову оплатили полученные им «с дачи господ Нарышкиных» «разные растении и деревья».
Обер-бергмейстеру Ч. Берду за вазы из железа и чугуна было выплачено 1992 руб. 55 коп., начислено за чугунные скамейки 1335 руб.
Смотрителю Градской Обуховской больницы, коллежскому советнику Семену Ивановичу Сорокину причиталось «за лечение рабочих из Екатерингофа» 60 руб.
Сколь же всего человек участвовало в обустройстве Екатерингофа в 1823-1824 гг.? Ответ на этот вопрос невозможен по объективной причине.
В ведомостях и отчетах Комитета об устроении Екатерингофа перечисляются только лица, которым в разное время выплачивались или начислялись денежные средства за проделанные работы. Среди них – десятники, подрядчики (например, «за поставку плотников»), унтер-офицеры. Например, купцу А.Г. Тычинкину за «копку пруда» начислили 224 руб. – понятно, не один он ее осуществлял. Или в одном из документов Комитета указывалось: для посадки больших деревьев с дачи Нарышкина ежедневно будут работать до ста человек, но при этом фамилии, понятно, не указывались – набор «земляных людей» был делом подрядчиков.
По моим подсчетам, в документах Комитета (около 800 страниц), относящихся к работам 1823-1829 гг., указано более 130 физических лиц. Из них 44 человека – крестьяне; Павел Тимофеев, Иван Фадеев, Иван Харитонов встречаются по три и более раз.
Среди выполнявших работы в Екатерингофе – мастер бронзовых дел временного цеха Русской ремесленной управы Густав Голицын, трубочистный мастер Фридрих Кастен, кузнечный мастер Иван Сычев, столярный мастер Артемий Вавилин, мебельный мастер Густав Клейман, прапорщик 8-го флотского экипажа А.Ф. Кудерчук, часовой мастер Фавр.
Большой объем работ организовал подрядчик, купец 1-й гильдии Аникей Григорьевич Тычинкин – по углублению Дворцового канала, «планировке места» у детского садика, копке прудов и каналов, устройству пешеходных и ездовых дорог. (Сын Тычинкина, Семен, в 1819 г. заключил контракт с Комиссией для окончательной перестройки Исаакиевского собора по набору каменотесов и кузнецов на Рускольские мраморные ломки.)
Летом 1824 г. на заседании Комитета министров выступавший по вопросу «о устройстве Екатерингофа» В.С. Ланской привел мнение военного генерал-губернатора, что «земляные работы», начавшиеся в июне 1823 г., «доставили приходящим для снискания пропитания из Белоруссии бедным людям возможность заработать деньги и с выгодою для города», ибо подобные работы в Петербурге «часто… бывают слишком дороги при найме рабочих».
Мостовщики, землекопы, каменщики, камнетесы, плотники, штукатуры и поденщики (а также матросы и лоцманы на купеческих кораблях, ожидающие в Петербурге отправления своих судов) официально были освобождены от записи в Конторе адресов.
Наем работных людей из Белоруссии (в основном помещичьих крестьян, отпущенных на оброк) был в то время явлением распространенным.
«Князь Цицианов обещал взять в феврале наших граберов белорусских на здешние работы», – писал своему брату 7 августа 1822 г. действительный статский советник А.Я. Булгаков, числившийся при московском архиве иностранных дел[169]. Из объявлений в столичной газете: «Желающие поставить Белорусских землекопов на 1820 год для работ по устроению Государственной шоссе…»; «Желающие поставить Белорусских чернорабочих для работ по II Округу Путей Сообщения…»[170].
За право проживания в столице «по паспорту» крепостной обязан был выплачивать своему владельцу оброк, выделяемый из заработка. В среднем это составляло 7-8 руб. в год серебром. Драматург князь А.А. Шаховской, все состояние которого заключалось в 20 крепостных крестьянах, устраивал их на службу в Театральную дирекцию в качестве машинистов сцены, требуя с них за то «усиленный оброк».
На жалованье или на «порционе» (суточные).
Для «присмотра за рабочими» был определен гжатский мещанин Михаил Жуков, получавший в счет жалованья 100 руб.
Мещанину, «находящемуся у строения», и «смотрителю за материалами» Осипу Дюру платили с 19 ноября 1823 г. по 7 февраля 1826 г. жалованье и «в счет жалованья».
«Порционные» получали: архитектор М.А. Овсянников, архитектурный помощник Панфилов (1823-1826 гг.), чертежник Петров, квартальный надзиратель Швец, десятник Миней Исаков (1824-1825 гг.), квартальный поручик Каренин, садовники.
В 1824 г. в Петербурге 1 фунт говядины 1-го сорта стоил в среднем 15 коп., «стенный календарь» – 35 коп., 1 пуд сена 3-го сорта – 55 коп., бутылка уксуса – 65 коп. «Хорошо устроенная дача» (земля и все находящиеся на ней строения) стоила от 20 до 35 тыс. рублей.
Закупалось Комитетом все: земля, кирпич, булыжник, щебень, гвозди, пеньковая пакля, смоленая пенька, листовое железо, проволока, войлок, петли, вьюшки, бруски и т. д.
Закупался также и мусор: если, например, полы в строениях делали двойными, то его клали на черновой пол.
За 1823 г. было куплено более трех тысяч 3-6-саженных бревен. Только за вторую половину 1823 г. коммерции советник И.Ф. Жербин поставил «лесных материалов» на сумму в 25 тыс. рублей.
Гвозди различных сортов (брусковые, полукорабельные, простые, костыльковые и др.) привозили на извозчиках, которым платили отдельно. Оплачена была работа по постройке временных сараев-навесов и мостика через Обводный канал. Подрядчики предоставили более 300 лошадей на поденные работы.
Платили почти за все. Жене обойного мастера Ф. Мартенса «за чистку 82 аршин французскаго Штофа для обивки комнат и мебели» во дворце – 80 руб., «на проезды для отыскания булыжнаго камня» коллежскому асессору Попову – 70 руб. Огороднику Ивану Яковлеву за «замену» «утраченных гряд» заплатили 200 руб. «На покупку свечей для работы плотникам у мосту Молво вночное время» – 25 руб., парусному мастеру Иванову «за сделанный флаг к трактиру» – 33 руб. 50 коп. За четыре веревки для качелей – 20 руб. За мытье четыре раза полов во дворце – 25 руб., и т. д.
Были и такие статьи расходов. Унтер-офицеру лейб-гвардии Егерского полка 3-го батальона Григорию Сизову было выплачено 257 руб. «за нахождение ценнаго» во время бойки свай и у дачи Д. Лодера. Сизову заплачено за поденную работу по забивке свай у мостов в Екатерингофе в течение 552 дней 717 руб. 60 коп. и «за вытаску дуба» – 10 руб. За «перекатку» почти тысячи бревен на Обводном канале катальщик Алексей Орехов («с его снастями») заработал 1198 руб. 44 коп.
Была статья «на обметание снега, на сколку льда, на очищение щеп и хлама в разных местах, на чистку труб, на инструменты и прочия подобныя издержки».
Встречается статья – «экстроординарные» расходы.
Но среди прочих оказалась одна, по сумме незначительная, но понятная, статья расходов. По распоряжению военного генерал-губернатора «выдано земляникам рабочим на водку» 25 рублей. Рабочие, «которые очищали просеки», получили на водку 20 руб.
Содержателю трактира Арпену выдали в сентябре 1824 г. 1100 руб. под залог его собственной фарфоровой посуды в Вокзале.
Подвоз земли или гравия (на лодках) оплачивались отдельно, их разгрузка – отдельно. Перевозка мебели и расстановка мебели – аналогично. Перевоз щебня стоил в среднем в два раза дороже, чем земли. Солдаты 3-й карабинерской роты Егерского полка получали в 1823 г. 1 руб. 30 коп. в день.
Одними из самых дорогостоящих работ были дорожные, включавшие «разбитие булыжнаго камня» и «выгрохочение гравия». Коллежскому асессору Попову «за устроение шоссе булыжным камнем» в объеме почти 58 кубических саженей выплатили 2293 руб. 33 коп. Унтер-офицеру лейб-гвардии Семеновского полка Кондратию Савельеву «за разбитие» 75 кубических саженей булыжного камня «для устроения шоссе» – 1875 руб.
Другой дорогостоящей работой была забивка свай. Самыми высокооплачиваемыми за вторую половину 1823 г. оказались двое. Поручик 1-й легкой артиллерийской роты Бакунин «за очищение двух просеков на Гутуевском острову» (по 300 руб. каждая), разбивку булыжника «для шоссе» и поденные работы по забивке свай у мостов получил 3832 руб. 83 коп. Крестьянин Сергей Петров «за зделание пешеходных и ездовых дорог, и дерновой стилки» заработал 10 тыс. руб.
Купчихе 3-й гильдии Степаниде Ивановне Добрецовой «за ковку железных вещей с ея железов», лебедки, ломы, гайки, ключи, молоты, кувалды и прочее было выплачено 989 руб. и 32 с половиной копейки. Двести пять молотов и двенадцать кувалд поставил кузнечный мастер Михаил Горев. Купеческий сын, оконный мастер Иван Иванов поставлял стекла.
Отдельно оплачивалось дробление крупного гравия (уже в Екатерингофе).
Из Конторы адресов средства выдавались И.Ф. Жербину и М.П. Сакеру под расписку. В августе—декабре 1823 г. «Его Сиятельству» выдали (без расписки?) из Конторы в общей сложности 4,5 тыс. руб., сам граф М.А. Милорадович выдал под расписку 2 тыс. руб. садовому мастеру И. Бушу-младшему.
В октябре 1823 г. Комитет «имел разсуждение» и разрешил М.П. Сакеру производить самому выдачу работникам денег в пределах одной тысячи рублей.
Но, увы, выдача средств еще не означала, что все работы будут оплачиваться своевременно. 26 июня 1824 г. от Комитета на имя военного генерал-губернатора поступило рапорт: «Многия подрядчики по работам в Екатерингофе производимым, являясь безпрестанно, требуют следуемых им денег, сумма коих простирается более ста тысяч рублей», а по «отзыву словесному» И.Ф. Жербина, у него более денег на выплаты нет.
В феврале 1826 г., в связи со смертью М.А. Милорадовича, в Комитет из канцелярии нового военного генерал-губернатора были переданы документы. Среди них возвращалась «Ведомость о причитающихся деньгах за сделанные работы по устройству Екатерингофа, прежде наводнения». И в этом 7-страничном документе перечислялось более 60 человек, которым причитались денежные средства за выполненные ими работы до наводнения. В том числе Ф. Торричелли, живописному мастеру Брондукову, лепному мастеру Филиппу Снегину, смотрителю Обуховской больницы Сорокину, директору Казенных литейных заводов Фуллону, гончару Балашеву (за изразцы). Семьдесят рублей Комитет оставался должен титулярному советнику Фогелю за стеклянную вазу и две поездки в Екатерингоф – часового и зеркального мастеров.
Причиталось также, например, Городской думе за доставленную мещанином Мягковым землю 10 304 руб. 20 коп. Контора Императорского Стеклянного завода не получила оплату починки часов.
Сверх всего этого, долг коммерции советнику И.Ф. Жербину «за поставленные лесные материалы и за покупки сделанные им на собственные деньги» простирался до 50 тыс. руб. Примерно столько же Комитет не заплатил вовремя столярам.
Еще и в декабре 1826 г. И.Ф. Жербин принимал от К.К. Родофиникина деньги «для расплаты» по работам в Екатерингофе.
Так сколько же всего в 1823-1824 гг. было потрачено средств на обустройство Екатерингофа?
Разные авторы (в том числе и я) приводили – разным объемом – выдержку из воспоминаний Ф.Ф. Вигеля: граф Милорадович «захотел иметь свой Парк-о-сер и давно брошенный Екатерингофский лесок избрал местом своих увеселительных занятий. На украшение его вытребовал он у города более миллиона рублей, для молодых актрис и воспитанниц кругом велел нанять дачки, и в выстроенном зале, под именем воксала, начал (разумеется, не на свой счет) давать балы…»[171].
В своих монографиях я подробно рассмотрел всю явную предвзятость оценки Вигелем деяний Милорадовича в Екатерингофе[172]. Это касалось и «требования» у города примерно трети его доходной части, и якобы «желания» графа иметь свой Олений парк по типу Parc-aux-cerfs в Версале, и «дачек», и др. Повторяться не буду.
В документах Комитета об устроении Екатерингофа приводятся суммы до копеек[173].
С июня 1823 г. по апрель 1824 г. – то есть когда уже были осуществлены основные работы в Екатерингофе – было выдано членам Комитета М.П. Сакеру и И.Ф. Жербину из Конторы адресов 65 тыс. рублей, из средств Городской думы И.Ф. Жербину – 20 тыс. руб.
В сентябре 1824 г. из своих средств «на разные работы в Екатерингофе» Дума выделила Комитету 150 тыс. руб. То есть всего 17 % от вигелевского «миллиона». Больше Городская дума до ноября 1825 г. средств на Екатерингоф не выделяла.
Обустройство (или современным словом – реконструкция) Екатерингофа в целом завершилось к осени 1824 г. Сумма расходов указана выше.
Работы летом и в начале осени 1824 г. в Екатерингофе продолжились.
А затем произошло наводнение 7 ноября.
Обычно Екатерингоф заливало водой при ее подъеме на 1,8-2 м. В тот день высота невской воды в районе Екатерингофа составила примерно один метр, в конце Волынкиной деревни – до двух метров.
Утром седьмого ноября температура воздуха составляла около 7 °С.
Очевидец наводнения А.С. Грибоедов писал, что военный генерал-губернатор «граф Милорадович в начале наводнения пронесся к Екатерингофу, но его [Екатерингофа. – В. Х.] поутру не было, и колеса его кареты, как пароходные крылья, рыли бездну, и он едва мог добраться до дворца [Петра Великого. – В. Х.], откудова, взявши катер, спас нескольких»[174]. По описаниям других очевидцев наводнения[175], вода, затопляя подвалы и нижние этажи домов, поднимала деревянные полы, повреждая под ними кирпичную выстилку, ломала заборы, разрушала дорожные мостки, фонарные столбы, обломки которых выбивали рамы, перила, двери, ограды. По Неве неслись барки с сеном, дровами, углем, плоты, суда, обломки строений, бочки и тюки с товарами. Семья некоего таможенного чиновника, жившая близ Екатерингофа, видела, как со стоявшего рядом с их старым жилищем вновь отстроенного дома (тоже их) сначала снесло крышу, затем дом разрушился «и унесен был в море». Только в третьем часу дня вода начала резко убывать. На мостовых у решеток над подземными трубами «сделались прососы, в кои проваливались экипажи с лошадьми». «Улицы были наполнены самыми разнообразными вещами; тут были: доски, крыши, бочки, стулья, дрова, сено, солома, размокший хлеб, утонувший скот и всякая домашняя утварь. В иных местах улицы были покрыты строениями, выстроенными на столбах, поднятыми водою и унесенными ветром». К утру 8 ноября «сделался мороз». От печей в домах стали отвариваться изразцы. В Нарвской части было снесено 9 строений, «наружно повреждено» 88, с огородов снесло парники.
Вскоре после наводнения И.А. Милорадович отдал указание М.П. Сакеру обследовать в Екатерингофе дворец, Ферму, Вокзал и Готический павильон, чтобы немедленно приступить «к необходимым исправлениям» – печей, полов, дверей, окон – от «могущей последовать сырости» и дабы «отвратить безобразие».
Часть подрядчиков, ранее участвовавших в устроении Екатерингофа, 3 декабря 1825 г. приступила к работе.
«Описание о повреждениях по Екатерингофу» М.П. Сакера занимает 16 листов. Думаю, нет целесообразности перечислять в деталях последствия наводнения относительно каждого строения (кроме дворца) и участков парка. Поэтому я составил обобщенную картину.
Самое главное – все строения устояли.
Мавританскую беседку «покривило», все печи на Ферме и в Трактире «развалились», изразцы отвалились. При «Избах» 12 «„нужных мест“ с дверьми и приборами» и все ворота со столбами были унесены водой, разбилось более трехсот тарелок.
Почти полностью в нижних частях екатерингофских строений сорвало наружную обшивку, пострадали резные и лепные украшения фасадов, наличники окон. Штукатурка (до половины стен нижних этажей) обвалилась. Были разбиты стекла, сломаны или повреждены колонны и оконные переплеты, размыты частично каменные фундаменты, полы покоробило, повреждены пилястры, капители, лестницы, двери сорваны с петель, некоторые из них разломило надвое, порваны обои. У водосточных труб оторваны нижние «рукава».
Еще раз упомяну указанное в июльском 1823 г. письме М.А. Милорадовича будущим членам «Комитета об устроении Екатерингофа», что Александр I утвердил план садового мастера Иоганна Буша-младшего и планы О. Монферрана «для Гостинницы и Молошницы». То есть планы двух разных авторов – реконструкции территории парка и возведения двух строений.
Огюст Монферран упоминается как «находящийся при работах» в Екатерингофе только в трех отчетных финансовых документах Комитета[166]. Помощник Монферрана Терешин по доверенности получал «на разъезды» архитектора с 3 августа по 3 сентября 1823 г. и с 3 декабря 1824 г. по 3 мая 1825 г. по 250 руб. в месяц.
То, что О. Монферран взялся за проектирование нескольких павильонов и комплексов для Екатерингофа и составление его «Общего плана…», имело несколько причин, но основные – две. С февраля 1822 г. (и в течение трех последующих лет) у архитектора оказалось много свободного времени. В конце января указанного года Комитет для рассмотрения замечаний архитектора А. Мюдуи подал (через князя Н.Н. Голицына) докладную записку для Александра I, в ней делался вывод, что перестройка Исаакиевского собора по существующим чертежам архитектора О. Монферрана невозможна, проект необходимо переработать. Монферран оставался не у дел по новому собору вплоть до начала марта 1825 г., когда император одобрил его новый проект.
Вторая причина: Монферрану нужны были деньги. Начиная с 1818 г., входя по должности архитектора в «Комиссию для окончательной перестройки Исаакиевского собора», он получал ежемесячно 600 руб. В июле 1822 г. академик П. Брюлло обратился к Александру I с всеподданнейшим ходатайством: Монферран «пригласил» его к постройке модели собора «в новом виде», торопил, он за свои деньги и в кредит закупил материалы, пригласил «художников и мастеров», модель выполнил, но 8 тысяч рублей, «по многократным моим требованиям», Монферран еще не заплатил, а ныне и вовсе «отозвался от платежа оных [за] неимением денег»[167].
Аналогичные ходатайства поступили от столярного мастера Гербера и переплетчика Лауферта.
В итоге все три прошения были удовлетворены: Комиссия в течение пяти лет вычитала из жалованья Монферрана треть суммы.
В апреле 1822 г. старший архитектор Канцелярии военного генерал-губернатора Павел Степанович Филиппов составил «План по Нарвской части (Екатерингоф и «обывательския дворы»). План Филиппова использовал Монферран, составив свой «Общий план Екатерингофа с новыми пояснениями» («Plan general…» – в данном случае – синоним «Предварительный план…»).
План Монферрана предусматривал следующее. Возведение четырех отдельных строений («Львиный павильон», «Мавританский павильон», «Маленький русский домик» и «здание, предназначенное для разнообразных игр в кегли»). Двух комплексов – «Главный корпус и жилища Фермы» и «Готическое здание Wauxhall» с «кухней и пристройками». А также «шатра для сладостей», качелей, цепного моста через канал и нового моста через вновь прорытый канал, перестройку старого (Молвинского) моста.
Судя по «Общему плану…», появление новых прудов в Екатерингофе не предусматривалось. Предполагалось прорыть два неправильной формы замкнутых канала (вода в траншеи поступала по подземным трубам). Получились два острова, но задумывались они Монферраном как (дословно) «луг для Фермы» и место, «отведенное для выращивания цветов».
Выходит, автор «жемчужины» Екатерингофа – Большого пруда с островом – Иоганн (Осип) Буш-младший. И именно его план превратил Екатерингоф в пейзажный парк. План восточной части парка О. Монферрана повторяет план П.С. Филиппова.
Согласно документам «Комитета об устроении Екатерингофа», распоряжения по садовым, земляным и «поденным» работам отдавали как сам Буш, так и другие садовники: Герард, Андрей Макаров, Курт, Ильин, Якунин. На октябрь 1826 г. садовником Екатерингофа был Федор Федоров.
Сын «вольнаго оружейнаго мастера», воспитанник Академии художеств, кавалер ордена Св. Владимира III степени, сорокасемилетний архитектор Михаил Алексеевич Овсянников выполнял в Екатерингофе работы, связанные с ремонтом дворца в 1823 г. (скончался архитектор через три года).
Почему вместе (или вместо) с М.А. Овсянниковым не был привлечен и другой архитектор Комитета – В.И. Беретти?
Возможный ответ – в следующем. В начале 1820-х гг. Беретти перестраивал два здания – военного генерал-губернатора и, по совпадению, члена «Комитета о устроении Екатерингофа» – обер-полицмейстера. В процессе строительства помимо значительного роста затрат потребовалось осуществить еще и работы, не предусмотренные сметой. Беретти, ссылаясь на инструкцию для архитекторов Комитета – выполнять работы только согласно утвержденной смете, – отказался. Поэтому Викентию Ивановичу не только вынесли строгое предупреждение, но и отстранили вообще от работ по этим обоим домам.
Упоминаются в финансовых отчетах Комитета архитектурные помощники Панфилов (1823-1826 гг.), Виллерс, чертежник Петров. Один раз, в апреле 1826 г., упоминается архитектор Черный.
Гражданский губернатор, титулярный советник Семен Александрович Щербинин в документах Комитета не упоминается.
Говоря о привлечении для работ в Екатерингофе тех или иных мастеров (да и гражданских чиновников, и военных), надо отметить несколько моментов.
Первое: в документах Комитета не всегда указывались конкретно выполненные ими работы. Так, Торричелли исполнил «молярные работы» в Трактире, Вокзале, Мавританской беседке, на Ферме и иные «живописныя работы». Живописный мастер Брандуков работал в Вокзале и на Ферме.
Одновременно с указанием характера и объема выполненных работ встречается тут же формулировка: «и за излишния работы».
Второе: если написанную в документах Комитета фамилию «Туричели», или «Торочели», можно «вычислить» – уроженец Лугано, академик Академии художеств Фридолино Торричелли, то найти Брандукова в иных источниках пока не удалось. Относительно некоторых мастеров также упоминались только их фамилии, без имен, нередко написанные в разных вариантах (или в соответствии с принятыми на то время правилами: «Козмин» – Кузьмин).
Третье: указывалось, например: «титулярный советник Прокофьев» («занимавшемуся перепискою на бело бумаг») – в справочных изданиях С. Аллера 1822-1824 гг. в Петербурге показано несколько титулярных советников с такой фамилией. Не выбирать же из тех, кто ближе всего к Екатерингофу проживал?
«По уведомлению» Монферрана в Екатерингоф был направлен работать лепной мастер (лепщик) Филипп Саегин. Работы на сумму более 1000 руб. выполнил лепной мастер Сергей Саегин.
Четвертое: некоторые мастера выполняли работы в нескольких строениях Екатерингофа, некоторые привлекались только для одной конкретной работы.
Ставший только в 1823 г. известным в столице резчик-самородок из костромских мещан Василий Иванович Захаров реставрировал барельеф с изображением Петра I во дворце.
Обойный мастер Федор Мартенс выполнял работы во дворце, гончар Балашов изготавливал изразцы, мещанин Василий Федоров занимался починкой мебели, кровельный мастер Черняев осуществил работы на Вокзале, Ферме, в Готическом павильоне и Избах.
К работам по устроению Екатерингофа в 1823-1824 гг. были привлечены и гражданские, и военные лица.
Солдаты и нижние чины лейб-гвардии Егерского, Измайловского, Семеновского полков, 1-й лейб-гвардии Артиллерийской бригады (1-я легкая артиллерийская рота, 2-я артиллерийская рота), 8-го флотского экипажа, гвардейской Фурштатской бригады, лейб-гвардии Конно-пионерного эскадрона 2-й бригады легкой кавалерийской дивизии.
Казарменная комиссия (располагавшаяся в доме бывшей Военной коллегии, у Поцелуева моста) поставила половинчатый кирпич на сумму 960 руб.
Из офицеров упоминается капитан Львов. Инженер-капитан Дмитрий Иванович Львов в 1823 г., в частности, был командирован в деревню Маслово Шлиссельбургского уезда для «осмотр гравий».
Упомянутая деревня Маслово входила в имение Колтуши, им с конца XVIII в. владел участник войн и военных кампаний, Бородинского сражения и взятия Парижа бывший командир 1-й гренадерской дивизии генерал-лейтенант Павел Николаевич Чоглоков (1772-1832).
Другое свое наследственное имение, в Лифляндии, П.Н. Чоглоков заложил в Дворянский Лифляндский банк, получив 800 тысяч рублей[168]. Из имения Чоглокова по Неве были перевезены в Екатерингоф сотни кубических саженей гравия. Причитающиеся ему в оплату денежные суммы Павел Николаевич, живший в Литейной части, получал лично.
Среди гражданских лиц – мещане, охтенские поселяне, крестьяне и вольный хлебопашец Зиновьев.
Мещанин Василий Еремеевич Кашин поставил в Екатерингоф «разныя железныя вещи к строениям» на общую сумму 4372 руб. 76 коп.
Обер-секретарю 2-го Отделения 5-го Департамента Сената, коллежского советнику Ивану Матвеевичу Аксенову оплатили полученные им «с дачи господ Нарышкиных» «разные растении и деревья».
Обер-бергмейстеру Ч. Берду за вазы из железа и чугуна было выплачено 1992 руб. 55 коп., начислено за чугунные скамейки 1335 руб.
Смотрителю Градской Обуховской больницы, коллежскому советнику Семену Ивановичу Сорокину причиталось «за лечение рабочих из Екатерингофа» 60 руб.
Сколь же всего человек участвовало в обустройстве Екатерингофа в 1823-1824 гг.? Ответ на этот вопрос невозможен по объективной причине.
В ведомостях и отчетах Комитета об устроении Екатерингофа перечисляются только лица, которым в разное время выплачивались или начислялись денежные средства за проделанные работы. Среди них – десятники, подрядчики (например, «за поставку плотников»), унтер-офицеры. Например, купцу А.Г. Тычинкину за «копку пруда» начислили 224 руб. – понятно, не один он ее осуществлял. Или в одном из документов Комитета указывалось: для посадки больших деревьев с дачи Нарышкина ежедневно будут работать до ста человек, но при этом фамилии, понятно, не указывались – набор «земляных людей» был делом подрядчиков.
По моим подсчетам, в документах Комитета (около 800 страниц), относящихся к работам 1823-1829 гг., указано более 130 физических лиц. Из них 44 человека – крестьяне; Павел Тимофеев, Иван Фадеев, Иван Харитонов встречаются по три и более раз.
Среди выполнявших работы в Екатерингофе – мастер бронзовых дел временного цеха Русской ремесленной управы Густав Голицын, трубочистный мастер Фридрих Кастен, кузнечный мастер Иван Сычев, столярный мастер Артемий Вавилин, мебельный мастер Густав Клейман, прапорщик 8-го флотского экипажа А.Ф. Кудерчук, часовой мастер Фавр.
Большой объем работ организовал подрядчик, купец 1-й гильдии Аникей Григорьевич Тычинкин – по углублению Дворцового канала, «планировке места» у детского садика, копке прудов и каналов, устройству пешеходных и ездовых дорог. (Сын Тычинкина, Семен, в 1819 г. заключил контракт с Комиссией для окончательной перестройки Исаакиевского собора по набору каменотесов и кузнецов на Рускольские мраморные ломки.)
Летом 1824 г. на заседании Комитета министров выступавший по вопросу «о устройстве Екатерингофа» В.С. Ланской привел мнение военного генерал-губернатора, что «земляные работы», начавшиеся в июне 1823 г., «доставили приходящим для снискания пропитания из Белоруссии бедным людям возможность заработать деньги и с выгодою для города», ибо подобные работы в Петербурге «часто… бывают слишком дороги при найме рабочих».
Мостовщики, землекопы, каменщики, камнетесы, плотники, штукатуры и поденщики (а также матросы и лоцманы на купеческих кораблях, ожидающие в Петербурге отправления своих судов) официально были освобождены от записи в Конторе адресов.
Наем работных людей из Белоруссии (в основном помещичьих крестьян, отпущенных на оброк) был в то время явлением распространенным.
«Князь Цицианов обещал взять в феврале наших граберов белорусских на здешние работы», – писал своему брату 7 августа 1822 г. действительный статский советник А.Я. Булгаков, числившийся при московском архиве иностранных дел[169]. Из объявлений в столичной газете: «Желающие поставить Белорусских землекопов на 1820 год для работ по устроению Государственной шоссе…»; «Желающие поставить Белорусских чернорабочих для работ по II Округу Путей Сообщения…»[170].
За право проживания в столице «по паспорту» крепостной обязан был выплачивать своему владельцу оброк, выделяемый из заработка. В среднем это составляло 7-8 руб. в год серебром. Драматург князь А.А. Шаховской, все состояние которого заключалось в 20 крепостных крестьянах, устраивал их на службу в Театральную дирекцию в качестве машинистов сцены, требуя с них за то «усиленный оброк».
На жалованье или на «порционе» (суточные).
Для «присмотра за рабочими» был определен гжатский мещанин Михаил Жуков, получавший в счет жалованья 100 руб.
Мещанину, «находящемуся у строения», и «смотрителю за материалами» Осипу Дюру платили с 19 ноября 1823 г. по 7 февраля 1826 г. жалованье и «в счет жалованья».
«Порционные» получали: архитектор М.А. Овсянников, архитектурный помощник Панфилов (1823-1826 гг.), чертежник Петров, квартальный надзиратель Швец, десятник Миней Исаков (1824-1825 гг.), квартальный поручик Каренин, садовники.
В 1824 г. в Петербурге 1 фунт говядины 1-го сорта стоил в среднем 15 коп., «стенный календарь» – 35 коп., 1 пуд сена 3-го сорта – 55 коп., бутылка уксуса – 65 коп. «Хорошо устроенная дача» (земля и все находящиеся на ней строения) стоила от 20 до 35 тыс. рублей.
Закупалось Комитетом все: земля, кирпич, булыжник, щебень, гвозди, пеньковая пакля, смоленая пенька, листовое железо, проволока, войлок, петли, вьюшки, бруски и т. д.
Закупался также и мусор: если, например, полы в строениях делали двойными, то его клали на черновой пол.
За 1823 г. было куплено более трех тысяч 3-6-саженных бревен. Только за вторую половину 1823 г. коммерции советник И.Ф. Жербин поставил «лесных материалов» на сумму в 25 тыс. рублей.
Гвозди различных сортов (брусковые, полукорабельные, простые, костыльковые и др.) привозили на извозчиках, которым платили отдельно. Оплачена была работа по постройке временных сараев-навесов и мостика через Обводный канал. Подрядчики предоставили более 300 лошадей на поденные работы.
Платили почти за все. Жене обойного мастера Ф. Мартенса «за чистку 82 аршин французскаго Штофа для обивки комнат и мебели» во дворце – 80 руб., «на проезды для отыскания булыжнаго камня» коллежскому асессору Попову – 70 руб. Огороднику Ивану Яковлеву за «замену» «утраченных гряд» заплатили 200 руб. «На покупку свечей для работы плотникам у мосту Молво вночное время» – 25 руб., парусному мастеру Иванову «за сделанный флаг к трактиру» – 33 руб. 50 коп. За четыре веревки для качелей – 20 руб. За мытье четыре раза полов во дворце – 25 руб., и т. д.
Были и такие статьи расходов. Унтер-офицеру лейб-гвардии Егерского полка 3-го батальона Григорию Сизову было выплачено 257 руб. «за нахождение ценнаго» во время бойки свай и у дачи Д. Лодера. Сизову заплачено за поденную работу по забивке свай у мостов в Екатерингофе в течение 552 дней 717 руб. 60 коп. и «за вытаску дуба» – 10 руб. За «перекатку» почти тысячи бревен на Обводном канале катальщик Алексей Орехов («с его снастями») заработал 1198 руб. 44 коп.
Была статья «на обметание снега, на сколку льда, на очищение щеп и хлама в разных местах, на чистку труб, на инструменты и прочия подобныя издержки».
Встречается статья – «экстроординарные» расходы.
Но среди прочих оказалась одна, по сумме незначительная, но понятная, статья расходов. По распоряжению военного генерал-губернатора «выдано земляникам рабочим на водку» 25 рублей. Рабочие, «которые очищали просеки», получили на водку 20 руб.
Содержателю трактира Арпену выдали в сентябре 1824 г. 1100 руб. под залог его собственной фарфоровой посуды в Вокзале.
Подвоз земли или гравия (на лодках) оплачивались отдельно, их разгрузка – отдельно. Перевозка мебели и расстановка мебели – аналогично. Перевоз щебня стоил в среднем в два раза дороже, чем земли. Солдаты 3-й карабинерской роты Егерского полка получали в 1823 г. 1 руб. 30 коп. в день.
Одними из самых дорогостоящих работ были дорожные, включавшие «разбитие булыжнаго камня» и «выгрохочение гравия». Коллежскому асессору Попову «за устроение шоссе булыжным камнем» в объеме почти 58 кубических саженей выплатили 2293 руб. 33 коп. Унтер-офицеру лейб-гвардии Семеновского полка Кондратию Савельеву «за разбитие» 75 кубических саженей булыжного камня «для устроения шоссе» – 1875 руб.
Другой дорогостоящей работой была забивка свай. Самыми высокооплачиваемыми за вторую половину 1823 г. оказались двое. Поручик 1-й легкой артиллерийской роты Бакунин «за очищение двух просеков на Гутуевском острову» (по 300 руб. каждая), разбивку булыжника «для шоссе» и поденные работы по забивке свай у мостов получил 3832 руб. 83 коп. Крестьянин Сергей Петров «за зделание пешеходных и ездовых дорог, и дерновой стилки» заработал 10 тыс. руб.
Купчихе 3-й гильдии Степаниде Ивановне Добрецовой «за ковку железных вещей с ея железов», лебедки, ломы, гайки, ключи, молоты, кувалды и прочее было выплачено 989 руб. и 32 с половиной копейки. Двести пять молотов и двенадцать кувалд поставил кузнечный мастер Михаил Горев. Купеческий сын, оконный мастер Иван Иванов поставлял стекла.
Отдельно оплачивалось дробление крупного гравия (уже в Екатерингофе).
Из Конторы адресов средства выдавались И.Ф. Жербину и М.П. Сакеру под расписку. В августе—декабре 1823 г. «Его Сиятельству» выдали (без расписки?) из Конторы в общей сложности 4,5 тыс. руб., сам граф М.А. Милорадович выдал под расписку 2 тыс. руб. садовому мастеру И. Бушу-младшему.
В октябре 1823 г. Комитет «имел разсуждение» и разрешил М.П. Сакеру производить самому выдачу работникам денег в пределах одной тысячи рублей.
Но, увы, выдача средств еще не означала, что все работы будут оплачиваться своевременно. 26 июня 1824 г. от Комитета на имя военного генерал-губернатора поступило рапорт: «Многия подрядчики по работам в Екатерингофе производимым, являясь безпрестанно, требуют следуемых им денег, сумма коих простирается более ста тысяч рублей», а по «отзыву словесному» И.Ф. Жербина, у него более денег на выплаты нет.
В феврале 1826 г., в связи со смертью М.А. Милорадовича, в Комитет из канцелярии нового военного генерал-губернатора были переданы документы. Среди них возвращалась «Ведомость о причитающихся деньгах за сделанные работы по устройству Екатерингофа, прежде наводнения». И в этом 7-страничном документе перечислялось более 60 человек, которым причитались денежные средства за выполненные ими работы до наводнения. В том числе Ф. Торричелли, живописному мастеру Брондукову, лепному мастеру Филиппу Снегину, смотрителю Обуховской больницы Сорокину, директору Казенных литейных заводов Фуллону, гончару Балашеву (за изразцы). Семьдесят рублей Комитет оставался должен титулярному советнику Фогелю за стеклянную вазу и две поездки в Екатерингоф – часового и зеркального мастеров.
Причиталось также, например, Городской думе за доставленную мещанином Мягковым землю 10 304 руб. 20 коп. Контора Императорского Стеклянного завода не получила оплату починки часов.
Сверх всего этого, долг коммерции советнику И.Ф. Жербину «за поставленные лесные материалы и за покупки сделанные им на собственные деньги» простирался до 50 тыс. руб. Примерно столько же Комитет не заплатил вовремя столярам.
Еще и в декабре 1826 г. И.Ф. Жербин принимал от К.К. Родофиникина деньги «для расплаты» по работам в Екатерингофе.
Так сколько же всего в 1823-1824 гг. было потрачено средств на обустройство Екатерингофа?
Разные авторы (в том числе и я) приводили – разным объемом – выдержку из воспоминаний Ф.Ф. Вигеля: граф Милорадович «захотел иметь свой Парк-о-сер и давно брошенный Екатерингофский лесок избрал местом своих увеселительных занятий. На украшение его вытребовал он у города более миллиона рублей, для молодых актрис и воспитанниц кругом велел нанять дачки, и в выстроенном зале, под именем воксала, начал (разумеется, не на свой счет) давать балы…»[171].
В своих монографиях я подробно рассмотрел всю явную предвзятость оценки Вигелем деяний Милорадовича в Екатерингофе[172]. Это касалось и «требования» у города примерно трети его доходной части, и якобы «желания» графа иметь свой Олений парк по типу Parc-aux-cerfs в Версале, и «дачек», и др. Повторяться не буду.
В документах Комитета об устроении Екатерингофа приводятся суммы до копеек[173].
С июня 1823 г. по апрель 1824 г. – то есть когда уже были осуществлены основные работы в Екатерингофе – было выдано членам Комитета М.П. Сакеру и И.Ф. Жербину из Конторы адресов 65 тыс. рублей, из средств Городской думы И.Ф. Жербину – 20 тыс. руб.
В сентябре 1824 г. из своих средств «на разные работы в Екатерингофе» Дума выделила Комитету 150 тыс. руб. То есть всего 17 % от вигелевского «миллиона». Больше Городская дума до ноября 1825 г. средств на Екатерингоф не выделяла.
Обустройство (или современным словом – реконструкция) Екатерингофа в целом завершилось к осени 1824 г. Сумма расходов указана выше.
Работы летом и в начале осени 1824 г. в Екатерингофе продолжились.
А затем произошло наводнение 7 ноября.
Обычно Екатерингоф заливало водой при ее подъеме на 1,8-2 м. В тот день высота невской воды в районе Екатерингофа составила примерно один метр, в конце Волынкиной деревни – до двух метров.
Утром седьмого ноября температура воздуха составляла около 7 °С.
Очевидец наводнения А.С. Грибоедов писал, что военный генерал-губернатор «граф Милорадович в начале наводнения пронесся к Екатерингофу, но его [Екатерингофа. – В. Х.] поутру не было, и колеса его кареты, как пароходные крылья, рыли бездну, и он едва мог добраться до дворца [Петра Великого. – В. Х.], откудова, взявши катер, спас нескольких»[174]. По описаниям других очевидцев наводнения[175], вода, затопляя подвалы и нижние этажи домов, поднимала деревянные полы, повреждая под ними кирпичную выстилку, ломала заборы, разрушала дорожные мостки, фонарные столбы, обломки которых выбивали рамы, перила, двери, ограды. По Неве неслись барки с сеном, дровами, углем, плоты, суда, обломки строений, бочки и тюки с товарами. Семья некоего таможенного чиновника, жившая близ Екатерингофа, видела, как со стоявшего рядом с их старым жилищем вновь отстроенного дома (тоже их) сначала снесло крышу, затем дом разрушился «и унесен был в море». Только в третьем часу дня вода начала резко убывать. На мостовых у решеток над подземными трубами «сделались прососы, в кои проваливались экипажи с лошадьми». «Улицы были наполнены самыми разнообразными вещами; тут были: доски, крыши, бочки, стулья, дрова, сено, солома, размокший хлеб, утонувший скот и всякая домашняя утварь. В иных местах улицы были покрыты строениями, выстроенными на столбах, поднятыми водою и унесенными ветром». К утру 8 ноября «сделался мороз». От печей в домах стали отвариваться изразцы. В Нарвской части было снесено 9 строений, «наружно повреждено» 88, с огородов снесло парники.
Вскоре после наводнения И.А. Милорадович отдал указание М.П. Сакеру обследовать в Екатерингофе дворец, Ферму, Вокзал и Готический павильон, чтобы немедленно приступить «к необходимым исправлениям» – печей, полов, дверей, окон – от «могущей последовать сырости» и дабы «отвратить безобразие».
Часть подрядчиков, ранее участвовавших в устроении Екатерингофа, 3 декабря 1825 г. приступила к работе.
«Описание о повреждениях по Екатерингофу» М.П. Сакера занимает 16 листов. Думаю, нет целесообразности перечислять в деталях последствия наводнения относительно каждого строения (кроме дворца) и участков парка. Поэтому я составил обобщенную картину.
Самое главное – все строения устояли.
Мавританскую беседку «покривило», все печи на Ферме и в Трактире «развалились», изразцы отвалились. При «Избах» 12 «„нужных мест“ с дверьми и приборами» и все ворота со столбами были унесены водой, разбилось более трехсот тарелок.
Почти полностью в нижних частях екатерингофских строений сорвало наружную обшивку, пострадали резные и лепные украшения фасадов, наличники окон. Штукатурка (до половины стен нижних этажей) обвалилась. Были разбиты стекла, сломаны или повреждены колонны и оконные переплеты, размыты частично каменные фундаменты, полы покоробило, повреждены пилястры, капители, лестницы, двери сорваны с петель, некоторые из них разломило надвое, порваны обои. У водосточных труб оторваны нижние «рукава».