До Первой мировой войны в России налоги были самыми низкими в мире. Так, например, бремя прямых налогов в России составляло почти в 4 раза меньше, чем во Франции, более чем в 4 раза меньше, чем в Германии, и в 8,5 раза меньше, чем в Англии. Бремя же косвенных налогов было в среднем вдвое меньше, чем в перечисленных выше странах.
Приведем еще один интересный факт, который говорит о многом. В самом начале царствования Николая II (в 1894) в России проживало 122 млн, а накануне Первой мировой войны – 182 млн человек, что свидетельствует, говоря современным языком, об успешной демографической политике. Иными словами, каждый седьмой человек планеты проживал на территории Российской империи.
Залог подъема российской экономики во многом был связан с разработкой нового фабричного законодательства, одним из активных создателей которого являлся сам император как главный законодатель страны. Целью этого законодательства было упорядочение взаимоотношений между предпринимателями и рабочими, а также стремление облегчить положение трудящихся. Так, например, закон 2 июня 1897 г. впервые вводил нормирование трудового дня, который не должен был превышать одиннадцати с половиной часов в сутки, а в субботу и предпраздничные дни – 10 часов. Чуть позднее законом устанавливался 10-часовой рабочий день. Для сравнения можно указать, что в Германии вопрос об этом только поднимался.
В 1903 г. был принят закон о вознаграждении рабочих, пострадавших от несчастных случаев. По этому закону «владельцы предприятий обязаны вознаграждать рабочих, без различия их пола и возраста, за утрату более чем на три дня трудоспособности от телесного повреждения, причиненного им работами по производству предприятия или происшедших вследствие таковых работ». В нем же предусматривалось: «Если последствием несчастного случая, при тех же условиях, была смерть рабочего, то вознаграждением пользуются члены его семейства». И наконец, законом 23 июня 1912 г. в России было введено обязательное страхование рабочих от болезней и несчастных случаев. Следующим шагом предполагалось введение закона о страховании по инвалидности и старости, но последовавшие военные и революционные события отсрочили его осуществление на целых 20 лет. Такую цену приходилось платить народу за глобальные «потрясения» основ государства Российского.
За период царствования Николая II смета Министерства народного просвещения увеличилась с 25,2 млн до 161,2 млн рублей. В то же время общие правительственные расходы на народное образование по всем ведомствам возросли с 40 млн до 270 млн рублей. Одновременно органы земского и городского самоуправления увеличили свои расходы на народное образование на 329 %. Таким образом, в начале 1913 г. общий бюджет народного образования в России достиг к тому времени колоссальной цифры – полмиллиарда рублей золотом. По закону начальное обучение было бесплатным. С 1908 г. оно объявлялось обязательным. К началу Первой мировой войны число школ превысило 130 тысяч. Любопытно отметить, что по количеству женщин, обучавшихся в высших учебных заведениях, Россия занимала в XX в. первое место в Европе, если не во всем мире.
На наш взгляд, можно спорить о мнениях, об оценках, но не о фактах и цифрах. Статистические данные, приведенные выше, говорят сами за себя. За период царствования Николая II было достигнуто не только значительное экономическое и культурное развитие страны, но и совершены большие государственные преобразования – установление народного представительства (Государственная дума, местные органы самоуправления). В области международной – положена российским императором инициатива учреждения международного Гаагского суда и создания элементов коллективной безопасности.
Существенным достижением для России явилось преодоление характерных «голодовок», которые бывали в прежние времена, «как последствия неурожаев». Простой народ хотя и жил в массе своей бедно (как, впрочем, в других странах Европы и Америки до преодоления времен Великой депрессии), но материальное положение его заметно улучшалось. Приведем еще один показатель. Сумма вкладов в сберегательные кассы (куда именно стекались мелкие сбережения) возросла с 300 млн рублей в 1894 г. до 2 млрд рублей в 1913 г. Всего же рост государственных доходов за период царствования Николая II определялся почти в 900 %, что говорит о благополучии державы и росте народного благосостояния.
Царское правительство всячески поощряло создание новых предприятий, строительство железных дорог и т. п., главным образом путем казенных заказов. Велась определенная политика по привлечению иностранного капитала для развития экономики страны, но не в ущерб национальным интересам России.
В начале XX в. Россия выдвинулась в число передовых стран мира. Недаром известный в то время французский экономический обозреватель Эдмон Тэри, анализируя ход мирового процесса, в книге «Россия в 1914 году» писал: «Рассматривая результаты, полученные с начала XX века, они (читатели. – В.Х.) придут к заключению, что если у больших европейских народов дела пойдут таким же образом между 1912 и 1950 гг., как они шли между 1900 и 1912 гг., то к середине настоящего столетия Россия будет доминировать в Европе как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношении…».
Стремительным экономическим взлетом страна отметила в 1913 г. 300-летие Дома Романовых, который торжествовал свой триумф. Во времена Советского Союза еще долгие десятилетия будут браться за ориентир заветной цели показатели предвоенного года.
Начало Первой мировой войны опрокинуло надежды на лучшее будущее многих народов. 28 июня 1914 г. (по новому стилю) 19-летний Гаврило Принцип (сербский националист, австрийский подданный), выступавший за освобождение Боснии и Герцеговины, расстрелял престолонаследника эрцгерцога Франца-Фердинанда (1863–1914) и его морганатическую супругу герцогиню Софию Гогенберг (1868–1914). Это было уже второе покушение в этот день после неудавшегося первого, когда Габринович бросил бомбу в автомобиль, в котором эрцгерцогская чета направлялась по улицам Сараево в Городскую Ратушу. Террорист-убийца был схвачен на месте преступления и позднее приговорен к 20 годам каторги (как несовершеннолетний), но умер в тюрьме в 1918 г. от туберкулеза.
В связи с быстро разрастающимся международным конфликтом император Николай II записал 12/25 июля в дневнике: «В четверг вечером Австрия предъявила Сербии ультиматум с требованиями, из которых 8 неприемлемы для независимого государства. Срок его истек сегодня в 6 часов дня. Очевидно, разговоры у нас везде только об этом… От 11 ч. до 12 ч. у меня было совещание с 6 министрами по тому же вопросу и о мерах предосторожности, кот[орые] нам следует принять…»143.
Военный министр царского правительства, генерал В.А. Сухомлинов позднее писал в своих воспоминаниях об этом историческом совещании:
«Не совсем врасплох, но довольно неожиданно получил я предложение прибыть на заседание совета в Красное Село 25 июля (12 июля по старому стилю. – В.Х.), в разгар лагерного сбора.
Помню, что во время моей поездки на заседания, я не испытывал никакого предчувствия относительно надвигавшейся катастрофы. Я знал личное миролюбие царя и не получил никакого извещения о предмете предстоящего заседания. Поэтому я придавал поездке в Красное Село настолько малое значение, что поехал один, не взяв с собою ни начальника Генерального штаба, ни даже дежурного адъютанта: предметом совещания могло быть чисто военное дело Петербургского военного округа или что-либо, касающееся лагерных сборов… В малом летнем дворце великого князя Николая Николаевича я встретил нескольких министров, между ними министра иностранных дел, а также несколько высших чинов военного ведомства. Многие из них также ничего не знали о предмете предстоящего совещания; однако высказывали, ссылаясь на присутствие Сазонова, предположения, указывающие на политическое положение.
Государь вошел в зал заседания вместе с дядей. На нем была летняя форма одежды своего Гусарского полка. Как всегда, приветливо улыбаясь и не показывая никакого душевного волнения, Государь приветствовал присутствующих общим поклоном и без особых церемоний сел за стол; по его правую руку сел Горемыкин, по левую – великий князь.
Помещение, в котором мы собрались, была большая столовая, примитивно устроенная, с большими стеклянными дверьми, ведущими через балкон или веранду в парк. Посреди стоял большой, покрытый зеленой скатертью обеденный стол, за который мы, по знаку Государя, сели. Против Государя сидел Сазонов, я сидел через несколько мест от него по ту же сторону, если не ошибаюсь, рядом с министром финансов Барком. Морского министра я на заседании не видел.
Без всякого вступления Государь предоставил министру иностранных дел слово, который нам в приблизительно получасовой речи обрисовал положение, создавшееся вследствие австро-сербского конфликта для России. То, о чем Сазонов докладывал, было крупное обвинение австро-венгерской дипломатии. Все присутствовавшие получили впечатление, что дело идет о планомерном вызове, против которого государства Тройственного союза (Entente cordiale), Франция и Англия, восстанут вместе с Россией, если последняя попытается не допустить насилия над славянским собратом. Сазонов сильно подействовал на наши воинские чувства. Он нам объявил, что непомерным требованиям можно противопоставить, после того как все дипломатические средства для достижения соглашения оказывались бесплодными, только военную демонстрацию; он заключил указанием на то, что наступил случай, когда русская дипломатия может посредством частичной мобилизации против Австрии поставить ее дипломатию на место. Технически это обозначало распоряжение о подготовительном к войне периоде. О вероятности или даже возможности войны не было речи.
Государь был совершенно спокоен. Впоследствии выяснилось, что накануне заседания у него было продолжительное собеседование с глазу на глаз с его дядей, великим князем Николаем Николаевичем, который молча сидел рядом с Государем и усиленно, нервно курил. Для меня, в течение целого ряда лет имевшего случай наблюдать отношения этих двух высочайших особ, было совершенно ясно, что великий князь настроил Государя уже заранее, без свидетелей, и говорить теперь в заседании ему не было никакой надобности.
Несмотря на то что Австрия явно закусила удила, у многих членов заседания была надежда на благополучный исход конфликта.
В заключительном слове Государя была та же надежда, но он находил, что теперь уже требуется более или менее серьезная угроза. Австрия дошла до того, что не отвечает даже на дипломатические наши миролюбивые предложения. Поэтому царь признал целесообразным применить подготовленную именно на этот случай, частичную мобилизацию, которая для Германии будет служить доказательством отсутствия с нашей стороны неприязненных действий по отношению к ней.
На этом основании и решено было предварительно объявить начало подготовительного к войне периода с 13/26 июля.
Если же и после того не наступит улучшение в дальнейших дипломатических переговорах, то объявить частичную мобилизацию.
Моя роль при этом постановлении была, как уже выше сказано, весьма скромная. Как военный министр, против такого решения, бывшего ходом на шахматной доске большой политики, я не имел права протестовать, хотя бы он и угрожал войной, ибо политика меня не касалась. Настолько же не моим делом военного министра было решительно удерживать Государя от войны. Я был солдат и должен был повиноваться, раз армия призывается для обороны отечества, а не вдаваться в рассуждения. Имели бы право обвинить меня в трусости, если бы после того, как в роли военного министра в мирное время пользовался всеми преимуществами моего высокого военного положения, предостерегал бы от войны и притом в то время, когда вся вероятность и мое личное убеждение были за то, чтобы русская дипломатия не отступала перед притязаниями австро-венгерской, как это имело место еще в 1909 г. Ко всем таким соображениям, которые, однако, меня ни на минуту не смущали, в смысле трудности предстоящей задачи, присоединилось еще впечатление, которое у меня и представителей других ведомств получилось от доклада представителя министерства иностранных дел. Из этого следовало, что другого выхода, как объявление войны, не было и каждое мое слово против войны было бы бесполезно.
Моим протестом 25 июля я бы только отрицал возможность применения вооруженного нейтралитета. В данном случае решение подлежало министру иностранных дел, а он требовал частичной мобилизации!… В соответствии с этим намечены были отправные точки, несмотря на то, что я был противником частичной мобилизации и такого своего мнения не скрывал. Моим делом было приготовить армии для шахматной игры Сазонова, следовательно, и в этом отдельном вопросе мне приходилось повиноваться.
Было бы другое дело, повторяю, если бы я в 1914 г. оказался в положении Редигера в 1909 г. В 1914 г. армия была настолько подготовлена, что, казалось, Россия имела право спокойно принять вызов. Никогда Россия не была так хорошо подготовлена к войне, как в 1914 г.»144.
Однако заметим, что военный министр В.А. Сухомлинов о многом умолчал. После Русско-японской войны в результате чистки царской армии за один год в отставку было отправлено: 341 генерал – почти столько же, сколько имелось во всей французской армии, и 400 полковников. В 1913 г., т. е. накануне мировой войны, в русской армии все еще не хватало 3000 офицеров. За шесть лет, предшествовавших 1914 г., сменилось шесть начальников Генерального штаба, что оказало отнюдь не благоприятное влияние на разработку военных планов предстоящей войны. Военные заводы России производили не более двух третей требуемого количества артиллерийских снарядов и менее половины винтовочных патронов. Почти все воюющие страны в годы мировой войны, как выяснили впоследствии историки и военные исследователи, не имели достаточного количества военного снаряжения и боеприпасов. Однако Сухомлинов не израсходовал даже правительственные фонды на производство боеприпасов. Россия вступала в мировую войну, имея 850 снарядов на каждое орудие, по сравнению с 2000–3000 в западных армиях, хотя еще в 1912 г. он согласился с компромиссным предложением о доведении этого количества до 1500 снарядов на орудие. Существовала еще одна не решенная до конца проблема. В состав русской пехотной дивизии входило 7 батарей, а немецкой – 14. К началу мировой войны: «Россия была полностью обеспечена орудиями по существующему мобилизационному расписанию – 959 батарей при 7088 орудиях. Громадная сила, так как союзная Франция имела 4300 орудий. Но противники превосходили русских и французов как по общему числу орудий (Германия – 9388, Австро-Венгрия – 4088), так, что еще важнее, и по тяжелой артиллерии. Германия располагала 3260 тяжелыми орудиями, Австро-Венгрия примерно 1000. На вооружении русской армии было 240 тяжелых орудий, во Франции тяжелая артиллерия находилась в зачаточном состоянии»145. Вся русская армия имела 60 батарей тяжелой артиллерии, в то время как в немецкой их насчитывалось 381. Предупреждение многих военных о том, что будущая война явится дуэлью огневой мощи, Сухомлинов по существу проигнорировал.
Николая II, судя по его дневниковым записям, продолжал напряженно следить за ходом событий на Балканах:
«14/27 июля [1914 г.]. Понедельник… В 6 часов принял Маклакова. Интересных известий было мало, но из доклада письменного Сазонова [видно, что] австрийцы, по-видимому, озадачены слухом о наших приготовлениях и начинают говорить. Весь вечер читал.
15/28 июля. Вторник. Принял доклад Сухомлинова и Янушкевича… В 8 1/2 ч. принял Сазонова, который сообщил, что сегодня в полдень Австрия объявила войну Сербии… Читал и писал весь вечер.
16/29 июля. Среда. Утром принял Горемыкина. В 12 1/4 ч. произвел во дворце около ста корабельных гардемарин в мичманы…
Но день был необычайно беспокойный. Меня беспрестанно вызывали к телефону то Сазонов, или Сухомлинов, или Янушкевич. Кроме того, находился в срочной телеграфной переписке с Вильгельмом.
Вечером читал и еще принял Татищева, которого посылаю завтра в Берлин»146.
Император Николай II обменялся 16 (29) июля 1914 г. телеграфными посланиями с германским императором Вильгельмом II, который приходился ему и императрице Александре Федоровне кузеном. На следующий день, 17 (30) июля, российский император направил письмо с генерал-адъютантом Л.И. Татищевым:
«Дорогой Вилли.
Посылаю к тебе Татищева с этим письмом. Он будет в состоянии дать тебе более подробные объяснения, чем я могу это сделать в этих строках. Мнение России следующее:
Убийство эрцгерцога Франца-Фердинанда и его жены – ужасное преступление, совершенное отдельными сербами. Но где доказательство того, что Сербское правительство причастно к этому преступлению?… Вместо того чтобы довести до сведения Европы и дать другим странам время ознакомиться с результатами всего следствия, Австрия предъявила Сербии ультиматум, дав срок 48 часов, и затем объявила войну. Вся Россия и значительная часть общества других стран считает ответ Сербии удовлетворительным: невозможно ожидать, чтобы независимое государство пошло дальше в уступках требованиям другого правительства… Чем дальше Австрия зайдет в своей агрессивности, тем серьезнее окажется положение. К тебе, ее союзнику, я обращаюсь, как к посреднику, в целях сохранения мира.
Ники»147.
В тот же период состоялся обмен посланиями императора Николая II с Сербским королевичем-регентом Александром, который 11 июля 1914 г. обратился к России за помощью и защитой:
«…Мы не можем защищаться… Поэтому молим Ваше Величество оказать нам помощь возможно скорее… Мы твердо надеемся, что этот призыв найдет отклик в Вашем славянском и благородном сердце…».
Российский император Николай II вскоре дал обнадеживающий ответ:
«Пока есть малейшая надежда избежать кровопролития, все наши усилия должны быть направлены к этой цели. Если же, вопреки нашим искренним желаниям, мы в этом не успеем, Ваше Высочество может быть уверенным в том, что ни в коем случае Россия не останется равнодушной к участи Сербии…»148.
Как мы можем видеть, Николай II осторожно подходил к острой ситуации, надеясь погасить пламя начинавшейся мировой войны совместными международными коллективными усилиями.
Телеграмма эта была получена как раз в тот день, когда Австро-Венгрия 15 (28) июля объявила войну Сербии и произвела огромное впечатление на славян. На следующий день 16 (29) июля Белград подвергся обстрелу. В тот же день Россия привела в готовность свои войска на австрийской границе, а 17 (30) июля, как и Австрия, объявила всеобщую мобилизацию. На следующий день, т. е. 18 (31) июля Германия направила России ультиматум, требуя отменить в ближайшие двенадцать часов мобилизацию и «дать нам четкие объяснения по этому поводу». Война приближалась ко всем границам.
Можно также утверждать, что императрица Александра Федоровна и ряд царских министров не желали войны. Против возможной беды предостерегал и «друг семейства» Григорий Распутин, который находился в это время у себя на родине в селе Покровское в Сибири (после покушения на его жизнь, нанесения ножевого ранения в живот), следующей телеграммой полумистического содержания:
«Милый друг! Еще раз скажу: грозна туча над Россией, беда, горя много, темно и просвету нет. Слез-то море и меры нет, а крови? Что скажу? Слов нет, неописуемый ужас. Знаю, все от тебя войны хотят, и верные, не зная, что ради гибели. Тяжко Божье наказанье, когда уж отымет путь, – начало конца.
Ты царь, отец народа, не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ. Вот Германию победят, а Россия? Подумать, так все по-другому.
Не было от веку горшей страдалицы, вся тонет в крови великой. Погибель без конца, печаль.
Григорий»149.
Не правда ли, какое грозное предостережение патриотическим восторгам первых дней войны?! Какая поразительная картина предвидения ужасной участи России!
Однако волна патриотизма захлестнула многих. Так, например, великий князь Николай Михайлович еще 15 (28) июля 1914 г. обратился к императору Николаю II со следующим письмом:
«Прости, если в тревожные минуты отрываю Твое внимание. На сей раз ходатайствую о себе лично и прошу не выдавать меня до поры до времени. Дело в том, что если бы война с немцами всех сортов все-таки возгорелась, то я хотел бы очевидно принять активное участие, а не сидеть здесь сложа руки.
Ввиду того, что за 10 лет я окончательно отстал от фронта, то мог бы принести пользу только в качестве генерала, состоящего по особым поручениям.
Если будущие действующие армии были бы вверены Николаше, Ренненкампфу, Жилинскому и Иванову, то я бы просил меня назначить именно в Киевскую армию к Иванову. Тебе может быть покажется странным, что я заблаговременно заявляю о своем ходатайстве, но в тревожные дни особенно перед войнами, всегда столько просьб, что пусть моя будет одной из первых. Твое принципиальное согласие для меня очень важно… 12 [июля] я вернулся сюда, а вчера радовался от всей души бодрому и повышенному настроению всех слоев населения столицы. Это отрадное явление действует чарующе на тех, которым дороги интересы Родины и давно я не видал Петербурга таким, как он был за эти два дня… Если все окончится благополучно и войны не будет, предполагаю поехать на 2 недели в Грушовку и Екатеринославскую губернию 22 или 23 июля, потом обратно сюда и в конце августа в Боржом.
Весь Твой Николай М[ихайлович]»150.
Министр Императорского Двора граф В.Б. Фредерикс позднее вспоминал обстановку, предшествующую началу мировой войны:
«Когда граф Пурталес (германский посол в России. – В.Х.) пришел ко мне и со слезами на глазах умоляя меня еще раз попытаться убедить отменить приказ о мобилизации, я направился к императрице и объяснил ей всю серьезность этого непоправимого шага. “Вы правы, – сказала она, – надо во что бы то ни стало предотвратить это страшное несчастье. Впрочем, здесь вкралось некоторое недоразумение – мобилизация объявлена не против Германии, а против Австрии. Государь говорил мне об этом несколько раз, и Вильгельм либо плохо осведомлен, либо прикидывается таковым”. Мы пошли вместе к Государю, у него уже находился Сазонов. Я говорил с полным убеждением, искренно и сердечно, как мне диктовала моя глубокая симпатия к царю. Я умолял его не брать на себя эту огромную ответственность перед историей и перед всем человечеством. Государыня меня поддержала, говорила сначала по-французски, затем – поанглийски… Государь задумался. Сазонов, повернувшись в мою сторону, сказал: “А я имею храбрость взять на себя ответственность за эту войну. Война эта неизбежна. Она сделает Россию еще сильнее и могущественнее. И вы, министр двора, которому подобает соблюдать интересы Государя, вы хотите, чтобы он подписал свой смертельный приговор, оттого, что Россия никогда не простит ему тех унижений, которые вы ему навязываете!” – Государь, до этой минуты колебавшийся, казалось, сразу предпринял какое-то решение и приказал, прекратив разговор с Сазоновым и мною, призвать к нему немедленно Сухомлинова и великого князя Николая Николаевича. На следующий день была объявлена война!»151.
Теперь нам всем хорошо известно, что Сазонов, Сухомлинов и великий князь Николай Николаевич убедили императора в невозможности отменить уже объявленную частичную мобилизацию по техническим причинам и вообще в нерациональности таких шагов. Однако все это вело к большой войне.
В дневниковых записях императора Николая II нашло отражение эскалация событий, связанных с началом войны:
«19-го (1 августа) июля. Суббота. Утром были обычные доклады.
После завтрака вызвал Николашу и объявил ему о его назначении Верховным главнокомандующим впредь до моего приезда в армию. Поехал с Аликс в Дивеевскую обитель.
Погулял с детьми. В 6 1/2 ч. поехали ко всенощной. По возвращении оттуда узнали, что Германия нам объявила войну… Вечером приехал англ. посол Buchanan с телеграммой от Georgie. Долго составлял с ним вместе ответ. Потом еще видел Николашу и Фредерикса…
20-го (2 августа) июля. Воскресенье. Хороший день, в особенности в смысле подъема духа. В 11 ч. поехал с Мари и Анастасией к обедне. Завтракали одни. В 2 1/4 ч. отправились на «Александрии» в Петербург и на карете прямо в Зимний дв[орец]. Подписал манифест об объявлении войны. Из Малахитовой прошли выходом в Николаевскую залу, посреди кот. был прочитан манифест и затем отслужен молебен. Вся зала пела “Спаси, Господи” и “Многая лета”.
Сказал несколько слов. При возвращении дамы бросились целовать руки и немного потрепали Аликс и меня. Затем мы вышли на балкон на Александровскую площадь и кланялись огромной массе народа. Около 6 час. вышли на набережную и прошли к катеру чрез большую толпу из офицеров и публики. Вернулись в Петергоф в 7 1/4 ч. Вечер провели спокойно»152.
Приведем еще один интересный факт, который говорит о многом. В самом начале царствования Николая II (в 1894) в России проживало 122 млн, а накануне Первой мировой войны – 182 млн человек, что свидетельствует, говоря современным языком, об успешной демографической политике. Иными словами, каждый седьмой человек планеты проживал на территории Российской империи.
Залог подъема российской экономики во многом был связан с разработкой нового фабричного законодательства, одним из активных создателей которого являлся сам император как главный законодатель страны. Целью этого законодательства было упорядочение взаимоотношений между предпринимателями и рабочими, а также стремление облегчить положение трудящихся. Так, например, закон 2 июня 1897 г. впервые вводил нормирование трудового дня, который не должен был превышать одиннадцати с половиной часов в сутки, а в субботу и предпраздничные дни – 10 часов. Чуть позднее законом устанавливался 10-часовой рабочий день. Для сравнения можно указать, что в Германии вопрос об этом только поднимался.
В 1903 г. был принят закон о вознаграждении рабочих, пострадавших от несчастных случаев. По этому закону «владельцы предприятий обязаны вознаграждать рабочих, без различия их пола и возраста, за утрату более чем на три дня трудоспособности от телесного повреждения, причиненного им работами по производству предприятия или происшедших вследствие таковых работ». В нем же предусматривалось: «Если последствием несчастного случая, при тех же условиях, была смерть рабочего, то вознаграждением пользуются члены его семейства». И наконец, законом 23 июня 1912 г. в России было введено обязательное страхование рабочих от болезней и несчастных случаев. Следующим шагом предполагалось введение закона о страховании по инвалидности и старости, но последовавшие военные и революционные события отсрочили его осуществление на целых 20 лет. Такую цену приходилось платить народу за глобальные «потрясения» основ государства Российского.
За период царствования Николая II смета Министерства народного просвещения увеличилась с 25,2 млн до 161,2 млн рублей. В то же время общие правительственные расходы на народное образование по всем ведомствам возросли с 40 млн до 270 млн рублей. Одновременно органы земского и городского самоуправления увеличили свои расходы на народное образование на 329 %. Таким образом, в начале 1913 г. общий бюджет народного образования в России достиг к тому времени колоссальной цифры – полмиллиарда рублей золотом. По закону начальное обучение было бесплатным. С 1908 г. оно объявлялось обязательным. К началу Первой мировой войны число школ превысило 130 тысяч. Любопытно отметить, что по количеству женщин, обучавшихся в высших учебных заведениях, Россия занимала в XX в. первое место в Европе, если не во всем мире.
На наш взгляд, можно спорить о мнениях, об оценках, но не о фактах и цифрах. Статистические данные, приведенные выше, говорят сами за себя. За период царствования Николая II было достигнуто не только значительное экономическое и культурное развитие страны, но и совершены большие государственные преобразования – установление народного представительства (Государственная дума, местные органы самоуправления). В области международной – положена российским императором инициатива учреждения международного Гаагского суда и создания элементов коллективной безопасности.
Существенным достижением для России явилось преодоление характерных «голодовок», которые бывали в прежние времена, «как последствия неурожаев». Простой народ хотя и жил в массе своей бедно (как, впрочем, в других странах Европы и Америки до преодоления времен Великой депрессии), но материальное положение его заметно улучшалось. Приведем еще один показатель. Сумма вкладов в сберегательные кассы (куда именно стекались мелкие сбережения) возросла с 300 млн рублей в 1894 г. до 2 млрд рублей в 1913 г. Всего же рост государственных доходов за период царствования Николая II определялся почти в 900 %, что говорит о благополучии державы и росте народного благосостояния.
Царское правительство всячески поощряло создание новых предприятий, строительство железных дорог и т. п., главным образом путем казенных заказов. Велась определенная политика по привлечению иностранного капитала для развития экономики страны, но не в ущерб национальным интересам России.
В начале XX в. Россия выдвинулась в число передовых стран мира. Недаром известный в то время французский экономический обозреватель Эдмон Тэри, анализируя ход мирового процесса, в книге «Россия в 1914 году» писал: «Рассматривая результаты, полученные с начала XX века, они (читатели. – В.Х.) придут к заключению, что если у больших европейских народов дела пойдут таким же образом между 1912 и 1950 гг., как они шли между 1900 и 1912 гг., то к середине настоящего столетия Россия будет доминировать в Европе как в политическом, так и в экономическом и финансовом отношении…».
Стремительным экономическим взлетом страна отметила в 1913 г. 300-летие Дома Романовых, который торжествовал свой триумф. Во времена Советского Союза еще долгие десятилетия будут браться за ориентир заветной цели показатели предвоенного года.
Начало Первой мировой войны опрокинуло надежды на лучшее будущее многих народов. 28 июня 1914 г. (по новому стилю) 19-летний Гаврило Принцип (сербский националист, австрийский подданный), выступавший за освобождение Боснии и Герцеговины, расстрелял престолонаследника эрцгерцога Франца-Фердинанда (1863–1914) и его морганатическую супругу герцогиню Софию Гогенберг (1868–1914). Это было уже второе покушение в этот день после неудавшегося первого, когда Габринович бросил бомбу в автомобиль, в котором эрцгерцогская чета направлялась по улицам Сараево в Городскую Ратушу. Террорист-убийца был схвачен на месте преступления и позднее приговорен к 20 годам каторги (как несовершеннолетний), но умер в тюрьме в 1918 г. от туберкулеза.
В связи с быстро разрастающимся международным конфликтом император Николай II записал 12/25 июля в дневнике: «В четверг вечером Австрия предъявила Сербии ультиматум с требованиями, из которых 8 неприемлемы для независимого государства. Срок его истек сегодня в 6 часов дня. Очевидно, разговоры у нас везде только об этом… От 11 ч. до 12 ч. у меня было совещание с 6 министрами по тому же вопросу и о мерах предосторожности, кот[орые] нам следует принять…»143.
Военный министр царского правительства, генерал В.А. Сухомлинов позднее писал в своих воспоминаниях об этом историческом совещании:
«Не совсем врасплох, но довольно неожиданно получил я предложение прибыть на заседание совета в Красное Село 25 июля (12 июля по старому стилю. – В.Х.), в разгар лагерного сбора.
Помню, что во время моей поездки на заседания, я не испытывал никакого предчувствия относительно надвигавшейся катастрофы. Я знал личное миролюбие царя и не получил никакого извещения о предмете предстоящего заседания. Поэтому я придавал поездке в Красное Село настолько малое значение, что поехал один, не взяв с собою ни начальника Генерального штаба, ни даже дежурного адъютанта: предметом совещания могло быть чисто военное дело Петербургского военного округа или что-либо, касающееся лагерных сборов… В малом летнем дворце великого князя Николая Николаевича я встретил нескольких министров, между ними министра иностранных дел, а также несколько высших чинов военного ведомства. Многие из них также ничего не знали о предмете предстоящего совещания; однако высказывали, ссылаясь на присутствие Сазонова, предположения, указывающие на политическое положение.
Государь вошел в зал заседания вместе с дядей. На нем была летняя форма одежды своего Гусарского полка. Как всегда, приветливо улыбаясь и не показывая никакого душевного волнения, Государь приветствовал присутствующих общим поклоном и без особых церемоний сел за стол; по его правую руку сел Горемыкин, по левую – великий князь.
Помещение, в котором мы собрались, была большая столовая, примитивно устроенная, с большими стеклянными дверьми, ведущими через балкон или веранду в парк. Посреди стоял большой, покрытый зеленой скатертью обеденный стол, за который мы, по знаку Государя, сели. Против Государя сидел Сазонов, я сидел через несколько мест от него по ту же сторону, если не ошибаюсь, рядом с министром финансов Барком. Морского министра я на заседании не видел.
Без всякого вступления Государь предоставил министру иностранных дел слово, который нам в приблизительно получасовой речи обрисовал положение, создавшееся вследствие австро-сербского конфликта для России. То, о чем Сазонов докладывал, было крупное обвинение австро-венгерской дипломатии. Все присутствовавшие получили впечатление, что дело идет о планомерном вызове, против которого государства Тройственного союза (Entente cordiale), Франция и Англия, восстанут вместе с Россией, если последняя попытается не допустить насилия над славянским собратом. Сазонов сильно подействовал на наши воинские чувства. Он нам объявил, что непомерным требованиям можно противопоставить, после того как все дипломатические средства для достижения соглашения оказывались бесплодными, только военную демонстрацию; он заключил указанием на то, что наступил случай, когда русская дипломатия может посредством частичной мобилизации против Австрии поставить ее дипломатию на место. Технически это обозначало распоряжение о подготовительном к войне периоде. О вероятности или даже возможности войны не было речи.
Государь был совершенно спокоен. Впоследствии выяснилось, что накануне заседания у него было продолжительное собеседование с глазу на глаз с его дядей, великим князем Николаем Николаевичем, который молча сидел рядом с Государем и усиленно, нервно курил. Для меня, в течение целого ряда лет имевшего случай наблюдать отношения этих двух высочайших особ, было совершенно ясно, что великий князь настроил Государя уже заранее, без свидетелей, и говорить теперь в заседании ему не было никакой надобности.
Несмотря на то что Австрия явно закусила удила, у многих членов заседания была надежда на благополучный исход конфликта.
В заключительном слове Государя была та же надежда, но он находил, что теперь уже требуется более или менее серьезная угроза. Австрия дошла до того, что не отвечает даже на дипломатические наши миролюбивые предложения. Поэтому царь признал целесообразным применить подготовленную именно на этот случай, частичную мобилизацию, которая для Германии будет служить доказательством отсутствия с нашей стороны неприязненных действий по отношению к ней.
На этом основании и решено было предварительно объявить начало подготовительного к войне периода с 13/26 июля.
Если же и после того не наступит улучшение в дальнейших дипломатических переговорах, то объявить частичную мобилизацию.
Моя роль при этом постановлении была, как уже выше сказано, весьма скромная. Как военный министр, против такого решения, бывшего ходом на шахматной доске большой политики, я не имел права протестовать, хотя бы он и угрожал войной, ибо политика меня не касалась. Настолько же не моим делом военного министра было решительно удерживать Государя от войны. Я был солдат и должен был повиноваться, раз армия призывается для обороны отечества, а не вдаваться в рассуждения. Имели бы право обвинить меня в трусости, если бы после того, как в роли военного министра в мирное время пользовался всеми преимуществами моего высокого военного положения, предостерегал бы от войны и притом в то время, когда вся вероятность и мое личное убеждение были за то, чтобы русская дипломатия не отступала перед притязаниями австро-венгерской, как это имело место еще в 1909 г. Ко всем таким соображениям, которые, однако, меня ни на минуту не смущали, в смысле трудности предстоящей задачи, присоединилось еще впечатление, которое у меня и представителей других ведомств получилось от доклада представителя министерства иностранных дел. Из этого следовало, что другого выхода, как объявление войны, не было и каждое мое слово против войны было бы бесполезно.
Моим протестом 25 июля я бы только отрицал возможность применения вооруженного нейтралитета. В данном случае решение подлежало министру иностранных дел, а он требовал частичной мобилизации!… В соответствии с этим намечены были отправные точки, несмотря на то, что я был противником частичной мобилизации и такого своего мнения не скрывал. Моим делом было приготовить армии для шахматной игры Сазонова, следовательно, и в этом отдельном вопросе мне приходилось повиноваться.
Было бы другое дело, повторяю, если бы я в 1914 г. оказался в положении Редигера в 1909 г. В 1914 г. армия была настолько подготовлена, что, казалось, Россия имела право спокойно принять вызов. Никогда Россия не была так хорошо подготовлена к войне, как в 1914 г.»144.
Однако заметим, что военный министр В.А. Сухомлинов о многом умолчал. После Русско-японской войны в результате чистки царской армии за один год в отставку было отправлено: 341 генерал – почти столько же, сколько имелось во всей французской армии, и 400 полковников. В 1913 г., т. е. накануне мировой войны, в русской армии все еще не хватало 3000 офицеров. За шесть лет, предшествовавших 1914 г., сменилось шесть начальников Генерального штаба, что оказало отнюдь не благоприятное влияние на разработку военных планов предстоящей войны. Военные заводы России производили не более двух третей требуемого количества артиллерийских снарядов и менее половины винтовочных патронов. Почти все воюющие страны в годы мировой войны, как выяснили впоследствии историки и военные исследователи, не имели достаточного количества военного снаряжения и боеприпасов. Однако Сухомлинов не израсходовал даже правительственные фонды на производство боеприпасов. Россия вступала в мировую войну, имея 850 снарядов на каждое орудие, по сравнению с 2000–3000 в западных армиях, хотя еще в 1912 г. он согласился с компромиссным предложением о доведении этого количества до 1500 снарядов на орудие. Существовала еще одна не решенная до конца проблема. В состав русской пехотной дивизии входило 7 батарей, а немецкой – 14. К началу мировой войны: «Россия была полностью обеспечена орудиями по существующему мобилизационному расписанию – 959 батарей при 7088 орудиях. Громадная сила, так как союзная Франция имела 4300 орудий. Но противники превосходили русских и французов как по общему числу орудий (Германия – 9388, Австро-Венгрия – 4088), так, что еще важнее, и по тяжелой артиллерии. Германия располагала 3260 тяжелыми орудиями, Австро-Венгрия примерно 1000. На вооружении русской армии было 240 тяжелых орудий, во Франции тяжелая артиллерия находилась в зачаточном состоянии»145. Вся русская армия имела 60 батарей тяжелой артиллерии, в то время как в немецкой их насчитывалось 381. Предупреждение многих военных о том, что будущая война явится дуэлью огневой мощи, Сухомлинов по существу проигнорировал.
Николая II, судя по его дневниковым записям, продолжал напряженно следить за ходом событий на Балканах:
«14/27 июля [1914 г.]. Понедельник… В 6 часов принял Маклакова. Интересных известий было мало, но из доклада письменного Сазонова [видно, что] австрийцы, по-видимому, озадачены слухом о наших приготовлениях и начинают говорить. Весь вечер читал.
15/28 июля. Вторник. Принял доклад Сухомлинова и Янушкевича… В 8 1/2 ч. принял Сазонова, который сообщил, что сегодня в полдень Австрия объявила войну Сербии… Читал и писал весь вечер.
16/29 июля. Среда. Утром принял Горемыкина. В 12 1/4 ч. произвел во дворце около ста корабельных гардемарин в мичманы…
Но день был необычайно беспокойный. Меня беспрестанно вызывали к телефону то Сазонов, или Сухомлинов, или Янушкевич. Кроме того, находился в срочной телеграфной переписке с Вильгельмом.
Вечером читал и еще принял Татищева, которого посылаю завтра в Берлин»146.
Император Николай II обменялся 16 (29) июля 1914 г. телеграфными посланиями с германским императором Вильгельмом II, который приходился ему и императрице Александре Федоровне кузеном. На следующий день, 17 (30) июля, российский император направил письмо с генерал-адъютантом Л.И. Татищевым:
«Дорогой Вилли.
Посылаю к тебе Татищева с этим письмом. Он будет в состоянии дать тебе более подробные объяснения, чем я могу это сделать в этих строках. Мнение России следующее:
Убийство эрцгерцога Франца-Фердинанда и его жены – ужасное преступление, совершенное отдельными сербами. Но где доказательство того, что Сербское правительство причастно к этому преступлению?… Вместо того чтобы довести до сведения Европы и дать другим странам время ознакомиться с результатами всего следствия, Австрия предъявила Сербии ультиматум, дав срок 48 часов, и затем объявила войну. Вся Россия и значительная часть общества других стран считает ответ Сербии удовлетворительным: невозможно ожидать, чтобы независимое государство пошло дальше в уступках требованиям другого правительства… Чем дальше Австрия зайдет в своей агрессивности, тем серьезнее окажется положение. К тебе, ее союзнику, я обращаюсь, как к посреднику, в целях сохранения мира.
Ники»147.
В тот же период состоялся обмен посланиями императора Николая II с Сербским королевичем-регентом Александром, который 11 июля 1914 г. обратился к России за помощью и защитой:
«…Мы не можем защищаться… Поэтому молим Ваше Величество оказать нам помощь возможно скорее… Мы твердо надеемся, что этот призыв найдет отклик в Вашем славянском и благородном сердце…».
Российский император Николай II вскоре дал обнадеживающий ответ:
«Пока есть малейшая надежда избежать кровопролития, все наши усилия должны быть направлены к этой цели. Если же, вопреки нашим искренним желаниям, мы в этом не успеем, Ваше Высочество может быть уверенным в том, что ни в коем случае Россия не останется равнодушной к участи Сербии…»148.
Как мы можем видеть, Николай II осторожно подходил к острой ситуации, надеясь погасить пламя начинавшейся мировой войны совместными международными коллективными усилиями.
Телеграмма эта была получена как раз в тот день, когда Австро-Венгрия 15 (28) июля объявила войну Сербии и произвела огромное впечатление на славян. На следующий день 16 (29) июля Белград подвергся обстрелу. В тот же день Россия привела в готовность свои войска на австрийской границе, а 17 (30) июля, как и Австрия, объявила всеобщую мобилизацию. На следующий день, т. е. 18 (31) июля Германия направила России ультиматум, требуя отменить в ближайшие двенадцать часов мобилизацию и «дать нам четкие объяснения по этому поводу». Война приближалась ко всем границам.
Можно также утверждать, что императрица Александра Федоровна и ряд царских министров не желали войны. Против возможной беды предостерегал и «друг семейства» Григорий Распутин, который находился в это время у себя на родине в селе Покровское в Сибири (после покушения на его жизнь, нанесения ножевого ранения в живот), следующей телеграммой полумистического содержания:
«Милый друг! Еще раз скажу: грозна туча над Россией, беда, горя много, темно и просвету нет. Слез-то море и меры нет, а крови? Что скажу? Слов нет, неописуемый ужас. Знаю, все от тебя войны хотят, и верные, не зная, что ради гибели. Тяжко Божье наказанье, когда уж отымет путь, – начало конца.
Ты царь, отец народа, не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ. Вот Германию победят, а Россия? Подумать, так все по-другому.
Не было от веку горшей страдалицы, вся тонет в крови великой. Погибель без конца, печаль.
Григорий»149.
Не правда ли, какое грозное предостережение патриотическим восторгам первых дней войны?! Какая поразительная картина предвидения ужасной участи России!
Однако волна патриотизма захлестнула многих. Так, например, великий князь Николай Михайлович еще 15 (28) июля 1914 г. обратился к императору Николаю II со следующим письмом:
«Прости, если в тревожные минуты отрываю Твое внимание. На сей раз ходатайствую о себе лично и прошу не выдавать меня до поры до времени. Дело в том, что если бы война с немцами всех сортов все-таки возгорелась, то я хотел бы очевидно принять активное участие, а не сидеть здесь сложа руки.
Ввиду того, что за 10 лет я окончательно отстал от фронта, то мог бы принести пользу только в качестве генерала, состоящего по особым поручениям.
Если будущие действующие армии были бы вверены Николаше, Ренненкампфу, Жилинскому и Иванову, то я бы просил меня назначить именно в Киевскую армию к Иванову. Тебе может быть покажется странным, что я заблаговременно заявляю о своем ходатайстве, но в тревожные дни особенно перед войнами, всегда столько просьб, что пусть моя будет одной из первых. Твое принципиальное согласие для меня очень важно… 12 [июля] я вернулся сюда, а вчера радовался от всей души бодрому и повышенному настроению всех слоев населения столицы. Это отрадное явление действует чарующе на тех, которым дороги интересы Родины и давно я не видал Петербурга таким, как он был за эти два дня… Если все окончится благополучно и войны не будет, предполагаю поехать на 2 недели в Грушовку и Екатеринославскую губернию 22 или 23 июля, потом обратно сюда и в конце августа в Боржом.
Весь Твой Николай М[ихайлович]»150.
Министр Императорского Двора граф В.Б. Фредерикс позднее вспоминал обстановку, предшествующую началу мировой войны:
«Когда граф Пурталес (германский посол в России. – В.Х.) пришел ко мне и со слезами на глазах умоляя меня еще раз попытаться убедить отменить приказ о мобилизации, я направился к императрице и объяснил ей всю серьезность этого непоправимого шага. “Вы правы, – сказала она, – надо во что бы то ни стало предотвратить это страшное несчастье. Впрочем, здесь вкралось некоторое недоразумение – мобилизация объявлена не против Германии, а против Австрии. Государь говорил мне об этом несколько раз, и Вильгельм либо плохо осведомлен, либо прикидывается таковым”. Мы пошли вместе к Государю, у него уже находился Сазонов. Я говорил с полным убеждением, искренно и сердечно, как мне диктовала моя глубокая симпатия к царю. Я умолял его не брать на себя эту огромную ответственность перед историей и перед всем человечеством. Государыня меня поддержала, говорила сначала по-французски, затем – поанглийски… Государь задумался. Сазонов, повернувшись в мою сторону, сказал: “А я имею храбрость взять на себя ответственность за эту войну. Война эта неизбежна. Она сделает Россию еще сильнее и могущественнее. И вы, министр двора, которому подобает соблюдать интересы Государя, вы хотите, чтобы он подписал свой смертельный приговор, оттого, что Россия никогда не простит ему тех унижений, которые вы ему навязываете!” – Государь, до этой минуты колебавшийся, казалось, сразу предпринял какое-то решение и приказал, прекратив разговор с Сазоновым и мною, призвать к нему немедленно Сухомлинова и великого князя Николая Николаевича. На следующий день была объявлена война!»151.
Теперь нам всем хорошо известно, что Сазонов, Сухомлинов и великий князь Николай Николаевич убедили императора в невозможности отменить уже объявленную частичную мобилизацию по техническим причинам и вообще в нерациональности таких шагов. Однако все это вело к большой войне.
В дневниковых записях императора Николая II нашло отражение эскалация событий, связанных с началом войны:
«19-го (1 августа) июля. Суббота. Утром были обычные доклады.
После завтрака вызвал Николашу и объявил ему о его назначении Верховным главнокомандующим впредь до моего приезда в армию. Поехал с Аликс в Дивеевскую обитель.
Погулял с детьми. В 6 1/2 ч. поехали ко всенощной. По возвращении оттуда узнали, что Германия нам объявила войну… Вечером приехал англ. посол Buchanan с телеграммой от Georgie. Долго составлял с ним вместе ответ. Потом еще видел Николашу и Фредерикса…
20-го (2 августа) июля. Воскресенье. Хороший день, в особенности в смысле подъема духа. В 11 ч. поехал с Мари и Анастасией к обедне. Завтракали одни. В 2 1/4 ч. отправились на «Александрии» в Петербург и на карете прямо в Зимний дв[орец]. Подписал манифест об объявлении войны. Из Малахитовой прошли выходом в Николаевскую залу, посреди кот. был прочитан манифест и затем отслужен молебен. Вся зала пела “Спаси, Господи” и “Многая лета”.
Сказал несколько слов. При возвращении дамы бросились целовать руки и немного потрепали Аликс и меня. Затем мы вышли на балкон на Александровскую площадь и кланялись огромной массе народа. Около 6 час. вышли на набережную и прошли к катеру чрез большую толпу из офицеров и публики. Вернулись в Петергоф в 7 1/4 ч. Вечер провели спокойно»152.