Страница:
Владимир Кевхишвили
За Святую Веру
Историческая драма
Ранят тело Твоё пресвятое,
Мечут жребий о ризах Твоих.
А.Ахматова
Действующие лица
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ – Государь Всея Руси.
Окружение царя:
ДЕМЕНТИЙ – дьяк Тайного Приказа.
ПАИСИЙ – Паисий Лигарид, учёный грек, митрополит Гаазский, приглашённый в Москву для участия в церковных делах.
МАТВЕЕВ – близкий друг государя, стрелецкий голова, впоследствии боярин.
СЕМЁН – царский ловчий.
ЯШКА, ГРИШКА – сокольничие.
Духовенство:
НИКОН, ИОАСАФ, ИОАКИМ – Патриархи Московские и Всея Руси.
МАКАРИЙ – Патриарх Александрийский.
о. СЕРГИЙ – настоятель Ярославского Спасского монастыря.
Миряне:
АФАНАСИЙ – поморский рыбак Сумского острога.
Его дети:
МАРФА – девица, 19 лет.
ДУНЯ – девица, 16 лет,
НИКИТА – отрок 14 лет
Соловецкий монастырь:
НИКАНОР – архимандрит «на покое»,
ГЕРОНТИЙ – писарь,
ЗАХАРЬЕВ – подьячий.
АЛЕКСАНДР, ПРОТАСИЙ – соборные старцы.
НИЛ, ФЕОКТИСТ, ИГНАТИЙ – старцы.
МАРК, САВВА, ВЕНИАМИН, ГЕРМАН, ВАРФОЛОМЕЙ – монахи.
ИСАЧКО, САМОЙЛА – сотники.
ИВАШКА – юродивый,
УЛЬЯН, СПИРИДОН, ПЁТР, ГРИГОРИЙ – люди Стеньки Разина.
Служилые люди:
ВОЛОХОВ – стряпчий.
CТРЕЛЕЦКИЙ СОТНИК.
МЕЩЕРИНОВ – воевода,
КЕЛЕН – майор,
БУШ – военный специалист
ПОТАПОВ – ротмистр
Придворные, духовенство, народ
Основанная на подлинных исторических документах, драма «За Святую Веру» посвящена великой национальной трагедии, имевшей место в русской истории – расколу Русской Православной Церкви, произшедшему в период патриаршества Никона (1652–1666 г.).
В центре повествования – противостояние царя Алексея Михайловича и Соловецкого монастыря, взаимоотношения Власти и Церкви, а также судьба простых людей, вовлечённых в водоворот бурных исторических событий.
Окружение царя:
ДЕМЕНТИЙ – дьяк Тайного Приказа.
ПАИСИЙ – Паисий Лигарид, учёный грек, митрополит Гаазский, приглашённый в Москву для участия в церковных делах.
МАТВЕЕВ – близкий друг государя, стрелецкий голова, впоследствии боярин.
СЕМЁН – царский ловчий.
ЯШКА, ГРИШКА – сокольничие.
Духовенство:
НИКОН, ИОАСАФ, ИОАКИМ – Патриархи Московские и Всея Руси.
МАКАРИЙ – Патриарх Александрийский.
о. СЕРГИЙ – настоятель Ярославского Спасского монастыря.
Миряне:
АФАНАСИЙ – поморский рыбак Сумского острога.
Его дети:
МАРФА – девица, 19 лет.
ДУНЯ – девица, 16 лет,
НИКИТА – отрок 14 лет
Соловецкий монастырь:
НИКАНОР – архимандрит «на покое»,
ГЕРОНТИЙ – писарь,
ЗАХАРЬЕВ – подьячий.
АЛЕКСАНДР, ПРОТАСИЙ – соборные старцы.
НИЛ, ФЕОКТИСТ, ИГНАТИЙ – старцы.
МАРК, САВВА, ВЕНИАМИН, ГЕРМАН, ВАРФОЛОМЕЙ – монахи.
ИСАЧКО, САМОЙЛА – сотники.
ИВАШКА – юродивый,
УЛЬЯН, СПИРИДОН, ПЁТР, ГРИГОРИЙ – люди Стеньки Разина.
Служилые люди:
ВОЛОХОВ – стряпчий.
CТРЕЛЕЦКИЙ СОТНИК.
МЕЩЕРИНОВ – воевода,
КЕЛЕН – майор,
БУШ – военный специалист
ПОТАПОВ – ротмистр
Придворные, духовенство, народ
Основанная на подлинных исторических документах, драма «За Святую Веру» посвящена великой национальной трагедии, имевшей место в русской истории – расколу Русской Православной Церкви, произшедшему в период патриаршества Никона (1652–1666 г.).
В центре повествования – противостояние царя Алексея Михайловича и Соловецкого монастыря, взаимоотношения Власти и Церкви, а также судьба простых людей, вовлечённых в водоворот бурных исторических событий.
Часть первая
Надежды
Ноябрь 1666 г. В Москву, по приглашению царя, на церковный Собор прибыли иноземные православные архиереи, в т. ч. патриархи МАКАРИЙ АНТИОХИЙСКИЙ и ПАИСИЙ АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ. Собор должен рассмотреть и вынести решение по делу патриарха Московского и Всея Руси НИКОНА[1]. Кроме того, на Соборе царь хочет заучиться поддержкой иностранных архиереев при проведении им церковной реформы, заключающейся в исправлении («справе») русских богослужебных книг и церковных обрядов, согласно греческим образцам.
Картина первая
Москва, Теремной дворец, кабинет царя. АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ, ПАИСИЙ.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Как непонятлив сей народ!
Меняется лишь форма…
Двенадцать лет уже идёт
Церковная реформа,
А толку что-то не видать —
Раздоры, слухи, сплетни,
Вот Аввакум[2] твердит опять,
Что дни грядут последни.
Как на Соборе он дерзил!
На пол улёгся смело,
Архиереям нагрубил,
Неслыханное дело!
И Никон взаперти хорош:
Ругает нас прилюдно!
Не ценит милости ни в грош!
Да, наше время чудно…
Расколы, споры без числа,
Болезни, глад, напасти,
Повсюду смуты и хула
Самодержавной власти.
Бунтарства тлеют угольки
И на Дону и в Клине,
Увы, ведь даже Соловки[3]
Царю перечат ныне!
Стоят все за Святую Русь,
За древние законы,
Но я о том же ведь пекусь!
Должны быть только оны
К единой норме сведены,
Иначе нет порядка…
Паисий!
(Паисий делает поклон)
Как со стороны,
Скажи, но только кратко,
Что патриархи говорят
О нашем балагане?
ПАИСИЙ:
Великий государь, скорбят
Они, что христиане
Прискорбно так себя ведут,
Перечат власти гордо.
И всё же патриархи ждут,
Что как и прежде твердо
Ты будешь справу продолжать…
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
А кто не подчинится?
ПАИСИЙ:
Еретиков искоренять!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Но может кровь пролиться…
ПАИСИЙ:
Не нужно грешников жалеть,
Иуд исправит плаха!
Борьба с раскольниками есть
Обязанность монарха.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Об этом нужно мне, как встарь
Решение Собора.
ПАИСИЙ:
Его, великий государь
Иметь ты будешь скоро.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Что делать с Никоном? Совсем
Он стал неуправляем.
ПАИСИЙ:
Владыки думали над тем…
Другого мы поставим,
Его же в монастырь сошлём,
Подальше…
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Это верно.
Пускай помыслит обо всём,
Покается примерно.
Ещё проблема – Аввакум,
Он был уже в Сибири,
Но непокорный этот ум
Не думает о мире.
Всё учит ереси своей —
Двуперстию, Иисусу[4],
Уже немало есть людей,
Поддавшихся искусу.
ПАИСИЙ:
Анафему ему и им
Мы утвердим Собором.
Потом, что хочешь делай с ним,
Еретиком и вором.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
На том и порешим сейчас,
Поклон отцам-владыкам…
Иди же с Богом! В добрый час!
ПАИСИЙ:
(поклонившись)
В смирении великом.
Уходит, пятясь задом.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ
(один):
Взвалил я ношу на себя,
Но нет пути обратно…
Святая Русь! Твой дух любя,
Я думал многократно,
Что ты под небом голубым?
Какое твоё место?
Ты – горний край, Ерусалим,
Ты – Божия невеста!
Царьград под турками живёт,
Рим – Папами захвачен,
Лишь ты одна Христа оплот,
Тебе путь предназначен
Святым Вселенским царством быть,
Все сокрушить невзгоды
И вере истинной учить
Заблудшие народы.
Они уже стучатся к нам —
Дон, Полоцк, Украина…
И Русь их не отдаст врагам —
Судьба у нас едина!
Текут границы наши вширь
Могучею волною,
Преображается Сибирь
Под русскою рукою.
Израиль новый восстаёт
Из пепла, словно чудо,
И православие несёт
Язычникам повсюду…
Ах, Русь, кружится голова
От твоего величья!
Одно лишь надо нам, сперва —
Все устранить различья,
Что накопились за века
В богослужебных нормах.
Я для того издалека
Призвал на Русь учёных.
Как славно начинали мы:
Над сводами писаний
Трудились лучшие умы —
Арсений, Епифаний[5].
Под Вонифатьева[6] крылом
Вся молодёжь собралась,
О деле думали одном,
Пока не передрались…
Встал Аввакум за старину,
За ним другой и третий,
В раскол направили страну
Борцы за правду эти!
Потом и Никон стал чудить,
Вдруг стал неблагодарным,
Хотел как Римский Папа быть,
Писался государем[7].
Крестьянский сын…Откуда в нём
Такое самолюбье?
Поставить Церковь над царём —
Латинское безумье!
Есть на Руси один лишь царь,
Помазанник Господний,
Так на Сионе было встарь,
Так на Руси сегодня.
А церковь – правильно блюди
Устав богослуженья…
Дверь приоткрывается, в неё просовывается голова ДЕМЕНТИЯ
ДЕМЕНТИЙ:
Великий государь!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Войди!
ДЕМЕНТИЙ заходит и падает на колени, государь делает знак подняться.
ДЕМЕНТИЙ:
С Коврова донесенье.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Что там у них стряслось?
ДЕМЕНТИЙ:
Бегут
Крестьяне к капитонам[8]
Там объявился новый плут —
Друг нищим и голодным,
Вавила-старец. Он твердит,
(перекрестившись)
Что Церковь не от Бога,
И Крест и Таинства хулит,
И лается премного.
Люд толпами к нему идёт,
Скиты повсюду ставят…
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Сыскать разбойника! В тюрьму!
Пусть там его заставят
Назвать сообщников своих,
Покаяться всем сердцем.
ДЕМЕНТИЙ:
С крестьянами что делать?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Их
Назад вернуть владельцам.
ДЕМЕНТИЙ:
Они наслушались про ад
И про земли кончину…
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Работать просто не хотят,
Но ищут лишь причину,
Чтоб убежать подальше в лес
И жить там, словно тати.
Пусть каются, целуют крест…
Скажи, Дементий, кстати,
Как монастырь на Соловках?
Мне говорили, будто
Монахи там забыли страх,
И назревает смута…
ДЕМЕНТИЙ:
Приплыл от них архимандрит,
Ждёт встречи с государем.
Монахи служат, говорит,
В церквях по книгам старым.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Послать комиссию туда,
Священников учёных.
Пусть разъяснят им навсегда
О вреде книжек оных.
ДЕМЕНТИЙ:
Всё будет сделано.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Иди…
Меня купцы заждались.
За патриархами следи,
Ни в чём чтоб не нуждались.
ДЕМЕНТИЙ уходит.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Как непонятлив сей народ!
Меняется лишь форма…
Двенадцать лет уже идёт
Церковная реформа,
А толку что-то не видать —
Раздоры, слухи, сплетни,
Вот Аввакум[2] твердит опять,
Что дни грядут последни.
Как на Соборе он дерзил!
На пол улёгся смело,
Архиереям нагрубил,
Неслыханное дело!
И Никон взаперти хорош:
Ругает нас прилюдно!
Не ценит милости ни в грош!
Да, наше время чудно…
Расколы, споры без числа,
Болезни, глад, напасти,
Повсюду смуты и хула
Самодержавной власти.
Бунтарства тлеют угольки
И на Дону и в Клине,
Увы, ведь даже Соловки[3]
Царю перечат ныне!
Стоят все за Святую Русь,
За древние законы,
Но я о том же ведь пекусь!
Должны быть только оны
К единой норме сведены,
Иначе нет порядка…
Паисий!
(Паисий делает поклон)
Как со стороны,
Скажи, но только кратко,
Что патриархи говорят
О нашем балагане?
ПАИСИЙ:
Великий государь, скорбят
Они, что христиане
Прискорбно так себя ведут,
Перечат власти гордо.
И всё же патриархи ждут,
Что как и прежде твердо
Ты будешь справу продолжать…
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
А кто не подчинится?
ПАИСИЙ:
Еретиков искоренять!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Но может кровь пролиться…
ПАИСИЙ:
Не нужно грешников жалеть,
Иуд исправит плаха!
Борьба с раскольниками есть
Обязанность монарха.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Об этом нужно мне, как встарь
Решение Собора.
ПАИСИЙ:
Его, великий государь
Иметь ты будешь скоро.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Что делать с Никоном? Совсем
Он стал неуправляем.
ПАИСИЙ:
Владыки думали над тем…
Другого мы поставим,
Его же в монастырь сошлём,
Подальше…
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Это верно.
Пускай помыслит обо всём,
Покается примерно.
Ещё проблема – Аввакум,
Он был уже в Сибири,
Но непокорный этот ум
Не думает о мире.
Всё учит ереси своей —
Двуперстию, Иисусу[4],
Уже немало есть людей,
Поддавшихся искусу.
ПАИСИЙ:
Анафему ему и им
Мы утвердим Собором.
Потом, что хочешь делай с ним,
Еретиком и вором.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
На том и порешим сейчас,
Поклон отцам-владыкам…
Иди же с Богом! В добрый час!
ПАИСИЙ:
(поклонившись)
В смирении великом.
Уходит, пятясь задом.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ
(один):
Взвалил я ношу на себя,
Но нет пути обратно…
Святая Русь! Твой дух любя,
Я думал многократно,
Что ты под небом голубым?
Какое твоё место?
Ты – горний край, Ерусалим,
Ты – Божия невеста!
Царьград под турками живёт,
Рим – Папами захвачен,
Лишь ты одна Христа оплот,
Тебе путь предназначен
Святым Вселенским царством быть,
Все сокрушить невзгоды
И вере истинной учить
Заблудшие народы.
Они уже стучатся к нам —
Дон, Полоцк, Украина…
И Русь их не отдаст врагам —
Судьба у нас едина!
Текут границы наши вширь
Могучею волною,
Преображается Сибирь
Под русскою рукою.
Израиль новый восстаёт
Из пепла, словно чудо,
И православие несёт
Язычникам повсюду…
Ах, Русь, кружится голова
От твоего величья!
Одно лишь надо нам, сперва —
Все устранить различья,
Что накопились за века
В богослужебных нормах.
Я для того издалека
Призвал на Русь учёных.
Как славно начинали мы:
Над сводами писаний
Трудились лучшие умы —
Арсений, Епифаний[5].
Под Вонифатьева[6] крылом
Вся молодёжь собралась,
О деле думали одном,
Пока не передрались…
Встал Аввакум за старину,
За ним другой и третий,
В раскол направили страну
Борцы за правду эти!
Потом и Никон стал чудить,
Вдруг стал неблагодарным,
Хотел как Римский Папа быть,
Писался государем[7].
Крестьянский сын…Откуда в нём
Такое самолюбье?
Поставить Церковь над царём —
Латинское безумье!
Есть на Руси один лишь царь,
Помазанник Господний,
Так на Сионе было встарь,
Так на Руси сегодня.
А церковь – правильно блюди
Устав богослуженья…
Дверь приоткрывается, в неё просовывается голова ДЕМЕНТИЯ
ДЕМЕНТИЙ:
Великий государь!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Войди!
ДЕМЕНТИЙ заходит и падает на колени, государь делает знак подняться.
ДЕМЕНТИЙ:
С Коврова донесенье.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Что там у них стряслось?
ДЕМЕНТИЙ:
Бегут
Крестьяне к капитонам[8]
Там объявился новый плут —
Друг нищим и голодным,
Вавила-старец. Он твердит,
(перекрестившись)
Что Церковь не от Бога,
И Крест и Таинства хулит,
И лается премного.
Люд толпами к нему идёт,
Скиты повсюду ставят…
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Сыскать разбойника! В тюрьму!
Пусть там его заставят
Назвать сообщников своих,
Покаяться всем сердцем.
ДЕМЕНТИЙ:
С крестьянами что делать?
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Их
Назад вернуть владельцам.
ДЕМЕНТИЙ:
Они наслушались про ад
И про земли кончину…
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Работать просто не хотят,
Но ищут лишь причину,
Чтоб убежать подальше в лес
И жить там, словно тати.
Пусть каются, целуют крест…
Скажи, Дементий, кстати,
Как монастырь на Соловках?
Мне говорили, будто
Монахи там забыли страх,
И назревает смута…
ДЕМЕНТИЙ:
Приплыл от них архимандрит,
Ждёт встречи с государем.
Монахи служат, говорит,
В церквях по книгам старым.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Послать комиссию туда,
Священников учёных.
Пусть разъяснят им навсегда
О вреде книжек оных.
ДЕМЕНТИЙ:
Всё будет сделано.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Иди…
Меня купцы заждались.
За патриархами следи,
Ни в чём чтоб не нуждались.
ДЕМЕНТИЙ уходит.
Картина вторая
Несколько месяцев назад. Белое море. На небольшом рыбацком баркасе АФАНАСИЙ, МАРФА, ДУНЯ, НИКИТА плывут на богомолье в Соловецкий монастырь.
ДУНЯ:
(поёт, глядя вдаль):
Принесу жемчужину я
В Руки Вечного Владыки,
Разольются солнца блики —
Чистая душа моя.
Принесу жемчужину я,
Ту, которая дороже,
Всех богатств земных и всё же,
Господи, помилуй мя!
Принесу жемчужину я,
Положу пред Ним, склонившись,
На колени опустившись —
Господи, раба Твоя.
Принесу жемчужину я,
Разорвутся вражьи сети,
Ведь сильней всего на свете
Чистая любовь моя…
МАРФА:
Что, Дуня, снова о любви
Поёшь с утра пораньше?
Ты лучше Бога не гневи…
ДУНЯ:
А что быть может краше?
МАРФА:
Уж скоро будет монастырь —
Святых людей обитель.
Вот, лучше полистай псалтирь
(Даёт ей небольшую книгу),
Покайся…
ДУНЯ:
Рек Спаситель,
Тому, кто много возлюбит,
Грехов проститься много.
НИКИТА:
Она о Лёшке всё грустит…
МАРФА:
Побойся, Дуня, Бога!
В монастыре он третий год,
Когда его забудешь?
Он для Христа теперь живёт,
Неужто ещё любишь?
НИКИТА:
Земля! Земля!
АФАНАСИЙ:
Благой Творец
Сподобил нас добраться
К святому месту, наконец!
МАРФА:
Должны мы постараться,
Со страхом Божьим здесь ходить
И плачем безутешным
Спасителя благодарить
За милость к нам прегрешным.
Паломники осеняют себя крестным знамением и благодарят Бога.
МАРФА:
Прославим Бога, споём же:
ВСЕ:
Слава Тебе, Христе, Боже!
МАРФА:
Приидите, поклонимся Богу!
ВСЕ:
Приидите, поклонимся Христу!
Приидите к славному Его чертогу,
Припадите к честному Его Кресту!
Спаси нас, Божий Сыне,
Тебе поющих ныне:
Аллилуйя, Аллилуйя! (2 р.)
ДУНЯ:
(поёт, глядя вдаль):
Принесу жемчужину я
В Руки Вечного Владыки,
Разольются солнца блики —
Чистая душа моя.
Принесу жемчужину я,
Ту, которая дороже,
Всех богатств земных и всё же,
Господи, помилуй мя!
Принесу жемчужину я,
Положу пред Ним, склонившись,
На колени опустившись —
Господи, раба Твоя.
Принесу жемчужину я,
Разорвутся вражьи сети,
Ведь сильней всего на свете
Чистая любовь моя…
МАРФА:
Что, Дуня, снова о любви
Поёшь с утра пораньше?
Ты лучше Бога не гневи…
ДУНЯ:
А что быть может краше?
МАРФА:
Уж скоро будет монастырь —
Святых людей обитель.
Вот, лучше полистай псалтирь
(Даёт ей небольшую книгу),
Покайся…
ДУНЯ:
Рек Спаситель,
Тому, кто много возлюбит,
Грехов проститься много.
НИКИТА:
Она о Лёшке всё грустит…
МАРФА:
Побойся, Дуня, Бога!
В монастыре он третий год,
Когда его забудешь?
Он для Христа теперь живёт,
Неужто ещё любишь?
НИКИТА:
Земля! Земля!
АФАНАСИЙ:
Благой Творец
Сподобил нас добраться
К святому месту, наконец!
МАРФА:
Должны мы постараться,
Со страхом Божьим здесь ходить
И плачем безутешным
Спасителя благодарить
За милость к нам прегрешным.
Паломники осеняют себя крестным знамением и благодарят Бога.
МАРФА:
Прославим Бога, споём же:
ВСЕ:
Слава Тебе, Христе, Боже!
МАРФА:
Приидите, поклонимся Богу!
ВСЕ:
Приидите, поклонимся Христу!
Приидите к славному Его чертогу,
Припадите к честному Его Кресту!
Спаси нас, Божий Сыне,
Тебе поющих ныне:
Аллилуйя, Аллилуйя! (2 р.)
Картина третья
Большой Соловецкий остров. Семейство АФАНАСИЯ сходит на берег и идёт в сторону монастыря.
ДУНЯ:
Красиво как…
МАРФА:
Святым молись
Савватию, Зосиме[9],
Поклоны сотворяй, крестись —
Душою будешь с ними.
ДУНЯ и все остальные усердно крестятся и делают поклоны. Затем семейство подходит к воротам, возле которых стоят два монаха, и сидит юродивый, поющий заунывную песню.
ЮРОДИВЫЙ:
Древней вере на Руси
Больше не бывати,
Иноземцы приплывут
Монастырь разоряти.
О, горе! Горе! Горе!
Кровь вытекает в море!
Секиры, копья, пики,
Пожары, стоны, крики!
Афанасий с детьми со страхом смотрят на юродивого.
1-й МОНАХ
(показывая на юродивого):
Ивашка, Божий человек,
Лет пять уж нас тревожит,
Сидит здесь, в холод, дождь и снег,
Поёт одно и то же.
Семейство АФАНАСИЯ проходит ворота и вступает на территорию монастыря. Взору паломников открывается храм Благовещения Пресвятой Богородицы.
ДУНЯ
(МАРФЕ шёпотом):
Сестра, смотри, вот это да!
Какая церковь дивна!
Давай зайдём скорей туда…
МАРФА:
Там служба, ещё, видно,
Не кончилась…
ДУНЯ:
Пойдём, пойдём!
АФАНАСИЙ:
Сходи сама, Дуняша,
На паперти мы подождём…
МАРФА:
Когда сестрица наша
Уж повзрослеет, наконец…
АФАНАСИЙ:
По мне, так никогда бы!
МАРФА:
Ты слишком добрый с ней, отец —
Не вышло чего как бы.
ДУНЯ заходит в церковь, протискивается через толпу молящихся, разглядывает иконы и всматривается в лица монахов. АФАНАСИЙ с детьми ходит вокруг церкви. Внезапно из соседнего храма выбегает священник, за ним бежит толпа монахов и мирян, возглавляемая старцем:
ТОЛПА:
Иуда! Бей его! Держи!
АФАНАСИЙ:
Что сделал он худого?
СТАРЕЦ:
По новым книгам он служил…
Беглеца ловят и подводят к старцу.
СТАРЕЦ:
В тюрьму его! В оковы!
Священника уводят под улюлюканье толпы.
СТАРЕЦ
(АФАНАСИЮ):
Проникла, други, даже к нам
Латинская зараза,
Враги уже и тут и там,
От Никона указа
Пришло безумие на Русь —
Святых книг исправленье,
Вместо Исуса – Иисус,
Трёхперстное крещенье…
МАРФА:
А как же царь не уследил
За мерзостьми такими?
СТАРЕЦ:
Его антихрист окружил
Людьми везде своими.
Писали, били мы челом,
Но занят царь делами,
Ответа до сих пор мы ждём
И боремся с врагами.
Ну ничего, Бог сохранит
Державу от глумленья…
АФАНАСИЙ:
Очнётся царь и посрамит
Все ложные ученья!
СТАРЕЦ:
Аминь! Аминь! Да будет так!
Идите с миром, други!
Но помните, не дремлет враг,
Молитесь на досуге!
СТАРЕЦ уходит в сопровождении монахов.
АФАНАСИЙ:
(одному из мирян):
Скажите, кто сей старец был,
Муж крепкий и достойный?
1-й МИРЯНИН:
Сей старец – преподобный Нил,
Молитвенник Христовый.
ДУНЯ выходит из церкви, семейство АФАНАСИЯ отправляется искать ночлег в сторону рыбацких келий.
ДУНЯ:
Красиво как…
МАРФА:
Святым молись
Савватию, Зосиме[9],
Поклоны сотворяй, крестись —
Душою будешь с ними.
ДУНЯ и все остальные усердно крестятся и делают поклоны. Затем семейство подходит к воротам, возле которых стоят два монаха, и сидит юродивый, поющий заунывную песню.
ЮРОДИВЫЙ:
Древней вере на Руси
Больше не бывати,
Иноземцы приплывут
Монастырь разоряти.
О, горе! Горе! Горе!
Кровь вытекает в море!
Секиры, копья, пики,
Пожары, стоны, крики!
Афанасий с детьми со страхом смотрят на юродивого.
1-й МОНАХ
(показывая на юродивого):
Ивашка, Божий человек,
Лет пять уж нас тревожит,
Сидит здесь, в холод, дождь и снег,
Поёт одно и то же.
Семейство АФАНАСИЯ проходит ворота и вступает на территорию монастыря. Взору паломников открывается храм Благовещения Пресвятой Богородицы.
ДУНЯ
(МАРФЕ шёпотом):
Сестра, смотри, вот это да!
Какая церковь дивна!
Давай зайдём скорей туда…
МАРФА:
Там служба, ещё, видно,
Не кончилась…
ДУНЯ:
Пойдём, пойдём!
АФАНАСИЙ:
Сходи сама, Дуняша,
На паперти мы подождём…
МАРФА:
Когда сестрица наша
Уж повзрослеет, наконец…
АФАНАСИЙ:
По мне, так никогда бы!
МАРФА:
Ты слишком добрый с ней, отец —
Не вышло чего как бы.
ДУНЯ заходит в церковь, протискивается через толпу молящихся, разглядывает иконы и всматривается в лица монахов. АФАНАСИЙ с детьми ходит вокруг церкви. Внезапно из соседнего храма выбегает священник, за ним бежит толпа монахов и мирян, возглавляемая старцем:
ТОЛПА:
Иуда! Бей его! Держи!
АФАНАСИЙ:
Что сделал он худого?
СТАРЕЦ:
По новым книгам он служил…
Беглеца ловят и подводят к старцу.
СТАРЕЦ:
В тюрьму его! В оковы!
Священника уводят под улюлюканье толпы.
СТАРЕЦ
(АФАНАСИЮ):
Проникла, други, даже к нам
Латинская зараза,
Враги уже и тут и там,
От Никона указа
Пришло безумие на Русь —
Святых книг исправленье,
Вместо Исуса – Иисус,
Трёхперстное крещенье…
МАРФА:
А как же царь не уследил
За мерзостьми такими?
СТАРЕЦ:
Его антихрист окружил
Людьми везде своими.
Писали, били мы челом,
Но занят царь делами,
Ответа до сих пор мы ждём
И боремся с врагами.
Ну ничего, Бог сохранит
Державу от глумленья…
АФАНАСИЙ:
Очнётся царь и посрамит
Все ложные ученья!
СТАРЕЦ:
Аминь! Аминь! Да будет так!
Идите с миром, други!
Но помните, не дремлет враг,
Молитесь на досуге!
СТАРЕЦ уходит в сопровождении монахов.
АФАНАСИЙ:
(одному из мирян):
Скажите, кто сей старец был,
Муж крепкий и достойный?
1-й МИРЯНИН:
Сей старец – преподобный Нил,
Молитвенник Христовый.
ДУНЯ выходит из церкви, семейство АФАНАСИЯ отправляется искать ночлег в сторону рыбацких келий.
Картина четвёртая
На следующий день. Окрестности Соловецкого монастыря. АФАНАСИЙ с детьми идут вдоль берега моря. ДУНЯ задумчиво всматривается в небо.
ДУНЯ:
Смотрите, чайка высоко!
Летит свободно, вольно…
АФАНАСИЙ:
Тебе здесь нравится?
ДУНЯ:
Легко
Душе здесь и спокойно.
АФАНАСИЙ:
А ты как, Марфа?
МАРФА:
Я сильней
Ещё Дуняши рада!
АФАНАСИЙ:
Ещё побудем пару дней
И возвращаться надо.
ДУНЯ:
Так скоро? Как же? Почему?
АФАНАСИЙ:
Работы дома много.
ДУНЯ:
Но нужно мне ещё…
НИКИТА:
К нему!
ДУНЯ:
Никита, ради Бога!
АФАНАСИЙ:
Мы приплывём сюда опять
На следующее лето.
ДУНЯ:
Но это ведь так долго ждать!
Внезапно ДУНЯ останавливается как вкопанная и смотрит на идущего навстречу монаха. Остальные тоже всматриваются в него.
МАРФА:
Уж не Алёшка это?
Монах проходит мимо них, глядя под ноги, и идёт в сторону монастыря. ДУНЯ, спотыкаясь, бежит за ним.
ДУНЯ:
Постой, Алёшка, подожди!
НИКИТА:
Хмельна любовна чаша…
ДУНЯ:
Алёшка, стой, не уходи!
Монах крестится и прибавляет ход, не оглядываясь по сторонам.
МАРФА:
Вернись назад, Дуняша!
ДУНЯ догоняет монаха и идёт рядом с ним.
ДУНЯ:
Постой, Алёша, как же так!
Ведь это я! Я! Дуся!
Монах останавливается и со страхом смотрит на ДУНЮ.
МОНАХ:
Я не Алёша. Инок Марк
Теперь я здесь зовуся.
Зачем ты тут?
ДУНЯ:
Со всей семьёй
Святыни посещаю.
МАРК:
А, это славно.
ДУНЯ:
Мы с тобой
Увидимся?
МАРК:
Не знаю.
ДУНЯ:
Мы каждым летом будем тут,
А может и весною…
МАРК:
Пора мне, Дуня, братья ждут,
Прощай, Господь с тобою.
(Быстро уходит).
ДУНЯ:
Смотрите, чайка высоко!
Летит свободно, вольно…
АФАНАСИЙ:
Тебе здесь нравится?
ДУНЯ:
Легко
Душе здесь и спокойно.
АФАНАСИЙ:
А ты как, Марфа?
МАРФА:
Я сильней
Ещё Дуняши рада!
АФАНАСИЙ:
Ещё побудем пару дней
И возвращаться надо.
ДУНЯ:
Так скоро? Как же? Почему?
АФАНАСИЙ:
Работы дома много.
ДУНЯ:
Но нужно мне ещё…
НИКИТА:
К нему!
ДУНЯ:
Никита, ради Бога!
АФАНАСИЙ:
Мы приплывём сюда опять
На следующее лето.
ДУНЯ:
Но это ведь так долго ждать!
Внезапно ДУНЯ останавливается как вкопанная и смотрит на идущего навстречу монаха. Остальные тоже всматриваются в него.
МАРФА:
Уж не Алёшка это?
Монах проходит мимо них, глядя под ноги, и идёт в сторону монастыря. ДУНЯ, спотыкаясь, бежит за ним.
ДУНЯ:
Постой, Алёшка, подожди!
НИКИТА:
Хмельна любовна чаша…
ДУНЯ:
Алёшка, стой, не уходи!
Монах крестится и прибавляет ход, не оглядываясь по сторонам.
МАРФА:
Вернись назад, Дуняша!
ДУНЯ догоняет монаха и идёт рядом с ним.
ДУНЯ:
Постой, Алёша, как же так!
Ведь это я! Я! Дуся!
Монах останавливается и со страхом смотрит на ДУНЮ.
МОНАХ:
Я не Алёша. Инок Марк
Теперь я здесь зовуся.
Зачем ты тут?
ДУНЯ:
Со всей семьёй
Святыни посещаю.
МАРК:
А, это славно.
ДУНЯ:
Мы с тобой
Увидимся?
МАРК:
Не знаю.
ДУНЯ:
Мы каждым летом будем тут,
А может и весною…
МАРК:
Пора мне, Дуня, братья ждут,
Прощай, Господь с тобою.
(Быстро уходит).
Картина пятая
Декабрь 1666 г. Москва, Теремной дворец, кабинет царя. АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ, ПАИСИЙ, ДЕМЕНТИЙ.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Скажи, Паисий, напрямик,
В Собора заседаньи
Возьмём мы верх?
ПАИСИЙ:
Отцов-владык
Волнует содержанье:
Расходы всякие растут —
Питание, быт, слуги…
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
По двести тысяч им дадут,
Мы ценим их заслуги.
ПАИСИЙ:
Пресветлый царь, ещё другим
Должны мы будем тоже…
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Заплатим всем друзьям своим,
Скажи, Паисий, всё же,
Удастся ль Никона нам снять,
Отпор дать староверам?
ПАИСИЙ:
Раскольникам не устоять,
А вот с вопросом первым
Не так всё просто, много тут
Препятствий богословских…
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Пусть их владыки обойдут,
Ходов есть много ловких.
ПАИСИЙ:
Не ляпнет Никон ли чего
В Собора заседаньи?
ДЕМЕНТИЙ:
Читаем письма мы его
С повышенным вниманьем.
Царя винит он через край…
ПАИСИЙ:
Всемилостивый Боже!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ
(ДЕМЕНТИЮ):
Владыкам письма передай —
Пусть почитают тоже…
Весёлые нас ждут деньки,
Но этот бой последний!
(Делает знак Паисию, тот уходит).
Отплыл ли кто на Соловки?
ДЕМЕНТИЙ:
Вчера. Священник Сергий.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Как во Владимирских лесах?
Поймали того вора?
ДЕМЕНТИЙ:
Отряд послали мы на днях,
Поймаем очень скоро.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Поторопись, Дементий, с ним,
Христово это дело!
Бог будет щедр к трудам твоим,
Коль справишься умело.
ДЕМЕНТИЙ кланяется, затем, по государеву знаку уходит.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Скажи, Паисий, напрямик,
В Собора заседаньи
Возьмём мы верх?
ПАИСИЙ:
Отцов-владык
Волнует содержанье:
Расходы всякие растут —
Питание, быт, слуги…
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
По двести тысяч им дадут,
Мы ценим их заслуги.
ПАИСИЙ:
Пресветлый царь, ещё другим
Должны мы будем тоже…
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Заплатим всем друзьям своим,
Скажи, Паисий, всё же,
Удастся ль Никона нам снять,
Отпор дать староверам?
ПАИСИЙ:
Раскольникам не устоять,
А вот с вопросом первым
Не так всё просто, много тут
Препятствий богословских…
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Пусть их владыки обойдут,
Ходов есть много ловких.
ПАИСИЙ:
Не ляпнет Никон ли чего
В Собора заседаньи?
ДЕМЕНТИЙ:
Читаем письма мы его
С повышенным вниманьем.
Царя винит он через край…
ПАИСИЙ:
Всемилостивый Боже!
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ
(ДЕМЕНТИЮ):
Владыкам письма передай —
Пусть почитают тоже…
Весёлые нас ждут деньки,
Но этот бой последний!
(Делает знак Паисию, тот уходит).
Отплыл ли кто на Соловки?
ДЕМЕНТИЙ:
Вчера. Священник Сергий.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Как во Владимирских лесах?
Поймали того вора?
ДЕМЕНТИЙ:
Отряд послали мы на днях,
Поймаем очень скоро.
АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ:
Поторопись, Дементий, с ним,
Христово это дело!
Бог будет щедр к трудам твоим,
Коль справишься умело.
ДЕМЕНТИЙ кланяется, затем, по государеву знаку уходит.
Часть вторая
Триумф
Картина первая
Соловецкий монастырь. Трапезная палата Спасо-Преображенского собора, МОНАХИ и МИРЯНЕ собрались на большой Черный Собор в связи с прибытием из Москвы ОТЦА СЕРГИЯ. Заседание Собора ведет соборный старец АЛЕКСАНДР, на почетном месте восседает архимандрит НИКАНОР.
АЛЕКСАНДР:
Во славу Господа Христа
Собор мы сей созвали.
Очистим души и сердца,
Помолимся вначале!
Монахи встают и читают молитвы.
АЛЕКСАНДР:
Собор открыт. Всем можно сесть.
Итак, прошу вниманья!
Сегодня мы собрались здесь,
Чтоб обсудить посланье
От государя. К нам сюда
Приплыл гонец. Готовы
Его заслушать, братья?
МОНАХИ:
Да!
АЛЕКСАНДР:
Отец Сергий, вам слово.
о. СЕРГИЙ
(поднимаясь со скамьи):
Да укрепит нас всех Христос,
Даст разум и смиренье!
Я, братия, до вас привёз
Царёво повеленье.
Пора конец уж положить
Расколам и интригам,
Вам государь велит служить
Согласно новым книгам.
В зале раздаются крики, шум, брань.
КРИКИ ИЗ ЗАЛА:
В нём бес! Клобук с него сорвать!
о. СЕРГИЙ:
Дослушайте спокойно…
КРИКИ ИЗ ЗАЛА:
Иуда!
Ересь!
В шею гнать!
Наслушались, довольно!
АЛЕКСАНДР:
Потише, братья, здесь Собор,
А не базар крестьянский!
Назначим, коль возник тут спор,
Мы диспут христианский.
От нас кто будет говорить?
Кто лучше знает веру?
МОНАХИ:
Геронтия!
АЛЕКСАНДР:
Геронтий выйдь!
Со скамьи поднимается ГЕРОНТИЙ и выходит на середину палаты
АЛЕКСАНДР:
Начните же, к примеру,
С перстосложения…
ГЕРОНТИЙ
(поднимая вверх два пальца правой руки):
Вот так
Наши отцы крестились.
И этим победили мрак,
И Богу так молились!
(Бурные овации в зале).
о. СЕРГИЙ:
Трёхперстье – это знак святой,
Он Троицу слагает.
ГЕРОНТИЙ:
Кто крестит так своей рукой,
Тот Троицу распяет.
(Зал охает).
ГЕРОНТИЙ
(снова подняв два пальца правой руки):
Так окрестили нашу Русь
Владимир-князь и Ольга,
Так на иконах Спас Исус
Подъемлет длань…
о. СЕРГИЙ:
Не только!
Другой у христиан закон
Сложился за столетья:
Ерусалим, Царьград, Афон
Крестятся троеперстьем.
ГЕРОНТИЙ:
И где теперь Ерусалим?
Под игом басурманским!
(Одобрительный смех в зале).
Царьград давно уж лёг под Рим
В союзе униатском![10]
(Громкий хохот и аплодисменты)
Русь православие блюдёт,
И потому доныне
Два Рима пали, Русь живёт
И делается сильне.
Пенять не нужно на других,
И греки – не указ нам!
о. СЕРГИЙ:
Мы веру приняли от них!
ГЕРОНТИЙ замирает и растерянно смотрит по сторонам. Со своего места поднимается НИКАНОР.
НИКАНОР:
Вот это ложь ужасна!
Сначала Русь крестил Андрей[11],
А греки были позже…
о. СЕРГИЙ:
Так вера русская старей?
НИКАНОР:
И истиннее тоже!
Не нужно нам её менять,
Пусть с нас берут примеры!
(Под бурные овации НИКАНОР садится).
ГЕРОНТИЙ:
Как можно было исправлять,
Старинный Символ Веры?
о. СЕРГИЙ:
Убрали только те слова,
Что устарели сильно.
ГЕРОНТИЙ:
А слово «истинный»[12]? Едва
Была та фраза длинна…
о. СЕРГИЙ:
Так Никон сделать повелел.
ГЕРОНТИЙ:
А вы куда глядели?
о. СЕРГИЙ:
Речами он на нас гремел,
Мы спорить не хотели.
ГЕРОНТИЙ:
А крестный ход? По солнцу мы
Во все века ходили[13]!
о. СЕРГИЙ:
Христос выводит нас из тьмы,
А не светило…
ГЕРОНТИЙ снова задумывается. Со своего места опять поднимается НИКАНОР.
НИКАНОР:
Вы ли
Здесь вспоминаете Христа,
Когда Его же Имя
Ваши коверкают уста?
о. СЕРГИЙ:
У греков так ведь…
НИКАНОР:
С ними
Умом вы тронулись совсем
Иль продались за злато!
Мы знаем, кто стоит за всем,
Кто книги вам печатал.
(Берёт и перелистывает одну из новопечатных книг).
Вот штамп – Венеция, Париж,
Вот зло идёт откуда!
(Ропот возмущения в зале)
Вместо креста – латинский крыж[14],
То езуитов блюдо!
АЛЕКСАНДР:
Во славу Господа Христа
Собор мы сей созвали.
Очистим души и сердца,
Помолимся вначале!
Монахи встают и читают молитвы.
АЛЕКСАНДР:
Собор открыт. Всем можно сесть.
Итак, прошу вниманья!
Сегодня мы собрались здесь,
Чтоб обсудить посланье
От государя. К нам сюда
Приплыл гонец. Готовы
Его заслушать, братья?
МОНАХИ:
Да!
АЛЕКСАНДР:
Отец Сергий, вам слово.
о. СЕРГИЙ
(поднимаясь со скамьи):
Да укрепит нас всех Христос,
Даст разум и смиренье!
Я, братия, до вас привёз
Царёво повеленье.
Пора конец уж положить
Расколам и интригам,
Вам государь велит служить
Согласно новым книгам.
В зале раздаются крики, шум, брань.
КРИКИ ИЗ ЗАЛА:
В нём бес! Клобук с него сорвать!
о. СЕРГИЙ:
Дослушайте спокойно…
КРИКИ ИЗ ЗАЛА:
Иуда!
Ересь!
В шею гнать!
Наслушались, довольно!
АЛЕКСАНДР:
Потише, братья, здесь Собор,
А не базар крестьянский!
Назначим, коль возник тут спор,
Мы диспут христианский.
От нас кто будет говорить?
Кто лучше знает веру?
МОНАХИ:
Геронтия!
АЛЕКСАНДР:
Геронтий выйдь!
Со скамьи поднимается ГЕРОНТИЙ и выходит на середину палаты
АЛЕКСАНДР:
Начните же, к примеру,
С перстосложения…
ГЕРОНТИЙ
(поднимая вверх два пальца правой руки):
Вот так
Наши отцы крестились.
И этим победили мрак,
И Богу так молились!
(Бурные овации в зале).
о. СЕРГИЙ:
Трёхперстье – это знак святой,
Он Троицу слагает.
ГЕРОНТИЙ:
Кто крестит так своей рукой,
Тот Троицу распяет.
(Зал охает).
ГЕРОНТИЙ
(снова подняв два пальца правой руки):
Так окрестили нашу Русь
Владимир-князь и Ольга,
Так на иконах Спас Исус
Подъемлет длань…
о. СЕРГИЙ:
Не только!
Другой у христиан закон
Сложился за столетья:
Ерусалим, Царьград, Афон
Крестятся троеперстьем.
ГЕРОНТИЙ:
И где теперь Ерусалим?
Под игом басурманским!
(Одобрительный смех в зале).
Царьград давно уж лёг под Рим
В союзе униатском![10]
(Громкий хохот и аплодисменты)
Русь православие блюдёт,
И потому доныне
Два Рима пали, Русь живёт
И делается сильне.
Пенять не нужно на других,
И греки – не указ нам!
о. СЕРГИЙ:
Мы веру приняли от них!
ГЕРОНТИЙ замирает и растерянно смотрит по сторонам. Со своего места поднимается НИКАНОР.
НИКАНОР:
Вот это ложь ужасна!
Сначала Русь крестил Андрей[11],
А греки были позже…
о. СЕРГИЙ:
Так вера русская старей?
НИКАНОР:
И истиннее тоже!
Не нужно нам её менять,
Пусть с нас берут примеры!
(Под бурные овации НИКАНОР садится).
ГЕРОНТИЙ:
Как можно было исправлять,
Старинный Символ Веры?
о. СЕРГИЙ:
Убрали только те слова,
Что устарели сильно.
ГЕРОНТИЙ:
А слово «истинный»[12]? Едва
Была та фраза длинна…
о. СЕРГИЙ:
Так Никон сделать повелел.
ГЕРОНТИЙ:
А вы куда глядели?
о. СЕРГИЙ:
Речами он на нас гремел,
Мы спорить не хотели.
ГЕРОНТИЙ:
А крестный ход? По солнцу мы
Во все века ходили[13]!
о. СЕРГИЙ:
Христос выводит нас из тьмы,
А не светило…
ГЕРОНТИЙ снова задумывается. Со своего места опять поднимается НИКАНОР.
НИКАНОР:
Вы ли
Здесь вспоминаете Христа,
Когда Его же Имя
Ваши коверкают уста?
о. СЕРГИЙ:
У греков так ведь…
НИКАНОР:
С ними
Умом вы тронулись совсем
Иль продались за злато!
Мы знаем, кто стоит за всем,
Кто книги вам печатал.
(Берёт и перелистывает одну из новопечатных книг).
Вот штамп – Венеция, Париж,
Вот зло идёт откуда!
(Ропот возмущения в зале)
Вместо креста – латинский крыж[14],
То езуитов блюдо!