Страница:
Согласимся в этом вопросе с Устряловым, и будем считать, что ботик был отыскан в 1688 году. Побывав осенью этого же года в Переславле и, видимо, заложив на новой верфи суда, Петр возвращается в Москву и несколько месяцев находится там. В январе 1689 года он женится на Евдокии Лопухиной. В этом же году он выезжает в Переславль продолжать начатое строительство, но несколько раз возвращается в Москву. 8 июля во время крестного хода происходит его крупная ссора с Софьей, которая участвовала в этой же церемонии.
В этом же месяце возвращается из второго Крымского похода В.В. Голицын, фаворит Софьи. Манифест о наградах его участникам должны были утвердить цари, но Петр отказался это сделать, должно быть из-за чувства неприязни к сестре и еще не забытой обиды от ссоры. С большим трудом его убедили уступить. Но все же, когда Голицын приехал в Преображенское благодарить Петра за награды, тот не принял его. «Самодержица всея Руси», как уже приказала именовать себя Софья, пришла в негодование. Столкновение между «самодержицей» и царем Петром становилось неизбежным.
В ночь с 7 на 8 августа в Кремле поднялся переполох – откуда-то появилось подметное письмо, в котором неизвестный предупреждал, что «потешные» полки идут на Москву, чтобы побить Софью, царя Ивана и многих других. Испуганная этим известием, Софья приказала запереть все кремлевские ворота, усилить караулы и поставить стрельцов под ружье.
Когда сторонники Петра известили его об этих военных приготовлениях сестры, он был так напуган, что ночью бежал в Троице-Сергиев монастырь и там с рыданиями просил защитить его от страшной опасности, нависшей над его жизнью.
Но стрельцы не поддержали Софью, а направились в Сергиев виниться перед Петром и присягать ему. В такой ситуации «самодержице» ничего не оставалось, как уступить престол брату, а самой удалиться в Новодевичий монастырь и принять монашеский чин под именем старицы Сусанны. Почти без всяких усилий, лишь натерпевшись страха, Петр стал за несколько дней подлинным самодержцем всея Руси.
Здесь, в Лавре, где сосредоточилось уже много войск, как потешных, так и стрелецких, Петр начинает новые военные маневры, более масштабные, чем прежде. Устрялов так описывает их: «Распорядившись управлением государством, Петр не хотел возвратиться в Москву, пока София не оставила Кремлевских чертогов, и в половине сентября отправился с Потешными полками верст за 40 от Лавры в Александровскую слободу, там, на обширных полях, целую неделю занимался со своими сподвижниками, под руководством генерала Гордона, конным и пешим учением с пушечною пальбою, в присутствии обеих цариц (т. е. матери и жены. – В.К.) и всего двора. Маневры простирались далеко за слободу, до Лукьяновской пустыни, и не более 25 верст оставалось до Переславля-Залесского. Непонятно, как утерпел Петр, что не показал царицам своих кораблей; боялся ли он испугать воображение их видом обширного озера, или другие обстоятельства ему воспрепятствовали? Как бы там ни было, не взглянув на свой ковчег, из Лукьяновой пустыни он возвратился в Лавру».
Как кажется, Устрялов единственный историк, который обратил внимание на то, что Петр не посетил во время учений свою переславскую верфь, хотя находился недалеко от нее. Видимо подобная невнимательность царя к своему любимому детищу показалась Устрялову весьма странной. Так может быть, корабельное строительство еще не было начато в это время? И прав все же Ноомен, отнеся его начало к концу 1691 или весне 1692 гг.?
Если придерживаться академической точки зрения на этот вопрос (т. е. считать, что корабельное строительство в Переславле началось в 1688–1689 гг.), то мы должны будем как-то разумно объяснить странное и беспричинное охлаждение Петра к своим кораблям и «нептуновым потехам», которое продолжалось почти три года. Пешие и конные учения принимали все больший размах и проводились каждый год, но мы не находим ни одного официального документа того времени или свидетельства очевидцев, в которых бы упоминался Переславль и корабельное строительство.
Поставленные в затруднительное положение подобным обстоятельством, современные историки вообще избегают затрагивать этот вопрос. Тем самым они как бы оставляют Петру право на импульсивные и причудливые поступки, право на монарший каприз. Но в нашем случае вряд ли подобное допущение является уместным.
Устрялов так описывает занятия Петра в эти три года: «Военные потехи, примерные битвы и походы начались весною 1690 года. Как скоро вскрылась Москва-река, Петр снарядил флотилию из мелких гребных судов, среди которых красовался под парусами знаменитый бот, и в конце апреля, с многочисленною свитою отправился по течению Москвы-реки к Угрешскому монастырю.
…По возвращению в Преображенское (из этого речного похода. – В.К.) царь занялся конным и пешим учением Потешных и стрелецких полков, чтобы приготовить их к примерным битвам, назначенным в июне месяце. Первое сражение едва не кончилось страшным несчастьем. Штурмовали Семеновский двор. С обеих сторон кидали ручные гранаты и горшки, начиненные горючими веществами; один из них лопнул близ Государя, взрывом опалило ему лицо и переранило стоявших подле него офицеров. По всей вероятности, Петр был ранен не легко, потому что маневры возобновились не прежде осени. 4 сентября сражались Потешные с стрельцами Стремянного полка. Вечером дело дошло до запальчивой схватки, и с обеих сторон немало было раненых. В числе их находился генерал Гордон: неосторожный выстрел повредил ему ногу выше колена, а порохом обожгло лицо так, что он с неделю пролежал в постели. Новая битва Потешных с Сухаревым стрелецким полком 11 сентября кончилась благополучно.
Так же точно прошел и следующий год. 14 марта спущена на воду новая яхта, в которой могло поместиться до 30 человек (яхта спущена на Москве-реке. – В.К.).
Летом происходило в Преображенском непрестанное учение Потешных, с пушечною пальбою; большие маневры были назначены в августе. Накануне Преображения сказан поход и раздача подъемных лошадей; но болезнь царицы Натальи Кирилловны принудила отложить потехи на целые два месяца.
Между тем военные экзерциции в селе Преображенском не прерывались, и войска готовились «к великому и страшному бою». Составлены были две армии: одна из выборных солдатских полков Преображенского, Семеновского, Лефортова и Бутырского, с тремя или четырьмя полками рейтар и отрядом гусар; другая из полков стрелецких, также с рейтарами и гусарами. Первою, нашею, предводительствовал генералиссимус Фридрих (князь Федор Юрьевич Ромодановский), второю, неприятельскою, генералиссимус Бутурлин. В начале октября открылась между ними война»[7].
В этом походе Петр числился рейтарским ротмистром, т. е. командиром роты тяжелой конницы. Рейтары были привилегированной частью кавалерии и набирались в основном из дворян и высшей аристократии. Поэтому службу в рейтарских полках можно считать наиболее почетной и вполне допустимой для Петра. Во главе своих рейтар он проявил подлинную доблесть: взял в плен «вражеского» генерала Гулста, спас «пресветлейшего генералиссимуса Фридриха» от плена и в последнем сражении пленил генералиссимуса Бутурлина.
Его подвиги объясняются, конечно же, не столько его личными качествами командира, как притворной уступкой «врагов». Но все же, эти «победы» свидетельствует о Петре, как о лихом и неустрашимом наезднике.
После этой «войны», которая не обошлась без раненых и даже жертв, Петр неожиданно выезжает в Переславль. Продолжавшееся около трех лет полное безразличие к строящимся кораблям на Плещеевом озере закончилось. С этого момента и исторические документы и современники подробно освещают возобновившиеся «нептуновы потехи» царя. Устрялов так описывает этот период:
«Натешившись вдоволь на суше, Петр обратился к любимой стихии своей, к воде. С июня месяца 1689 года, более двух лет, он кажется, ни разу не взглянул на свои корабли: по крайней мере, Гордон, тщательно замечавший в своем журнале все поездки Царя, ни слова не говорит о поездках его к Переславлю-Залесскому до ноября 1691 года. Что удерживало Петра в Москве, решить трудно; вероятнее всего опасение тайных приверженцев Софии, которые могли воспользоваться его отсутствием для возмущения стрельцов. Между тем он не забывал топора, и яхта, спущенная на воду в Москве весною 1691 года, свидетельствовала об успехах его в кораблестроении. Не прерывались работы и на озере Плещеевом: там трудился Карштен Брант; им сооружены два небольших фрегата с тремя яхтами. На южном берегу озера, в двух верстах от города, за селом Веськовым, выстроен был для приездов Царя деревянный одноэтажный дворец, с окнами из слюды, расписанный разными изображениями, с дверьми, обитыми для теплоты белым войлоком, с двуглавым на крыше орлом, над которым блестела вызолоченная корона. Вправо от дворца находилась деревянная церковь Вознесения Господня; влево, на мысу Гремячем, батарея. Прямо перед окнами дворца, на озере, в значительном расстоянии от берега, сажень на сто, устроена была на сваях пристань. Летом суда стояли у пристани, на зиму отводили их в Трубеж к мосту близ церкви Знамения Пресвятые Богородицы, «что при кораблях». Там они были безопасны от льда, который, по вскрытию воды, в бурное время мог разбить их в открытом месте.
Поездки Петра к Переславлю-Залесскому возобновились в конце 1691 года и в продолжении зимы повторялись неоднократно[8]. Что делал он там в зимнее время, когда озеро было покрыто льдом и суда стояли на берегу в сараях? Этого не объясняет ни Гордон, записавший все поездки царя, ни сам Петр, уведомивший царицу Наталию Кирилловну о благополучном и «изобильном пребывании в Переславле на пользу свою». Очевидно, однако, он не мог жить там по нескольку недель без всякого дела, и точно: генералиссимус князь Федор Юрьевич, видя успехи его в строении судов на Яузе, объявил ему, как уже опытному мастеру, свой «государский указ» построить в Переславле военный корабль к весне 1692 года.
Петр взял с собою 16 своих учеников, трудившихся с ним прежде на Яузе, «корабельного дела мостильщиков» (большей частью, кажется, солдат Преображенского полка), в том числе любимого сержанта Екима Воронина, искусного в щегольном (мачтовом) мастерстве, и собственными руками заложил на Переславской верфи корабль. Он так ревностно принялся за работу, что не хотел возвратиться в Москву для торжественного приема Персидского посланника, и царские министры, Лев Кириллович Нарышкин и князь Борис Алексеевич Голицын, нарочно ездили в Переславль убеждать Государя в необходимости обычной аудиенции, для избежания ссоры с шахом».
Здесь стоит прерваться и сделать некоторые замечания, Устрялов в своем труде проявил исключительное внимание к историческим документам и постарался использовать их как можно полнее. Один из таких документов – письмо сержанта Якима Воронина к Петру, которое должно было подтвердить слова Устрялова о том, что к 1692 году Петр был уже искусный корабельный плотник и что он собственными руками построил корабль в Переславле.
Несмотря на всю незамысловатую простоту изложения и малозначительность темы (Яким пишет Петру о том, что две яхты и два корабля заведены на озере в безопасное для стоянки место), это письмо является уникальнейшим историческим свидетельством. Но ценность его не в том, что оно подтверждает мастерство Петра, как корабельного плотника, а в том, что прибавляет новые и чрезвычайно трудные для исторической науки вопросы, ответы на которые вряд ли возможны в рамках традиционных концепций. Видимо, это понимал и сам Устрялов, поэтому в основном тексте привел лишь отрывки из письма. В полном виде оно выглядит так.
«Пишут ученики твои из Переславля-Залесского, корабельного дела мостильщики, щегольного дела мастерства, Якимко Воронин с товарищи 16 человек челом бьют за твое мастерское учение.
По твоему учительскому приказу нам ученикам, что которую яхту опрокинуло в воде, и тое яхту мая в 9 день взняли и воду из нее вылили, а чердак у нее сломало, у юмферов железо переломало, и ее взвели к мосту; и она зело качка, на одну сторону клониться. А другую яхту взвели тут же к мосту небольшими людьми и парусом, и взведши, поставили на якорь. И по сие число шла она хорошо, и что по твоему учительскому приказу, от посланного к корабельному делу государя своего генералиссимуса князя Федора Юрьевича, который что делал корабль, и ты тот корабль делал бы по его государскому приказу, и сделав поехал к Москве; и тот корабль взимал я, Якимко, со учениками своими, по твоему учительскому приказу; и по твоему учению тот корабль взняли на три ворота в 6 часов и с обедом; а до счамого моста довели с великим натужением; а после того, того ж дня под другой корабль блоки подволокли.
Мая 9 дня 7200 года. Писавый Якимко Воронин челом бьет со всеми твоими учениками».
Из письма следует, что в конце 1691-го или начале 1692 г. Петр, по «государеву указу» Федора Юрьевича Ромодановского отправился с шестнадцатью преображенцами для корабельного строительства в Переславль. Но какой смысл был в этом указе, если и без него суда на Плещеевом озере строились уже, по крайней мере, три года, притом по указу самого Петра? Почему Яким Воронин молчит о главном строителе судов в Переславле, Карштене Брандте и о голландских плотниках? Они-то должны были поинтересоваться, что и как построил их лучший ученик Петр, и в случае необходимости дать практические советы.
Примечательно письмо Воронина и тем, что в нем впервые князь Федор Юрьевич Ромодановский назван «государем». Нам неизвестно, кто, когда и при каких обстоятельствах наделил его этим званием. Князь Федор Юрьевич входил в так называемую «компанию», кружок наиболее близких к Петру людей, таких как Лефорт, Гордон, Брюс, Виниус, Вейде, Кревет, и ему во время длительных отлучек царя поручалось управление государством. Но что заставляло Петра в последующие двадцать пять лет, вплоть до смерти «князя-кесаря» в 1717 г., обращаться в письмах к нему как к государю, подчеркивая свое подчиненное положение и отчитываться в своих поступках? Неужели только сила привычки, приобретенная во время дружеских и непринужденных общений членов «компании»? Какая-то странная и слишком затянувшаяся игра, начало которой в 1692 году и отметил Воронин.
Надо сказать, что сам Ромодановский никогда не прерывал этой игры и ни в одном из своих писем не титуловал Петра ни «царем», ни «государем», упорно употребляя лишь обращение «господин бонбардир», или же «господин капитайн». Жена же Федора Юрьевича, как утверждали злые языки того времени, искренне считала себя московской царицей.
Но самое главное в этом письме то, что Яким Воронин не решается обратиться к Петру с упоминанием его царского титула – «государь», или «ваше царское величество» – но, пусть и c изрядной долей почтения, все же именует его просто «учителем». Почему Воронин, знавший Петра с 1682–1683 года (предположительно, Яким в эти годы начал службу в потешных полках) так осторожно и так неопределенно обращается к Петру? При этом князя Ромодановского он уверенно называет «государем». Может быть, это письмо послано не Петру, а предположим, Карштену Брандту? Но авторитет первых издателей этого письма и Устрялова вряд ли позволяют сомневаться в том, кому оно адресовано. Так что же произошло на Плещеевом озере в 1691 году, и почему близко знавшие Петра люди не решаются именовать его царем?
Яким Воронин скончается от ран под Азовом в 1695 году, уже числясь бомбардиром Преображенского полка. Странно, что и он, вслед за Петром, оставив корабельное ремесло, занялся изучением артиллерийского дела.
Но вернемся к «Истории царствования Петра Великого» Устрялова и продолжим его рассказ: «Через два дня после приема послов, он (Петр) ускакал к своим кораблям, приказав квартирмейстеру Преображенского полка, Луке Хабарову, перевезти из Москвы шлюпки и карбасы на озеро Плещеево. Там готовилось торжество, доселе невиданное и неслыханное в России, после уже часто повторявшееся и всегда празднуемое Петром, как день радости и славы, спуск корабля.
Государь пригласил в Переславль свою избранную компанию, с удовольствием показывал ей построенные суда, катался на них по озеру, между тем неутомимо трудился на верфи, и 1 мая 1692 года, в шестое воскресение после пасхи, первый корабль, сооруженный умом и трудами самого Царя, благополучно сошел на воду.
Для полного удовольствия Петра не доставало одного: присутствия цариц. Наконец приехали и они со всем двором в конце июля 1692 года[9] и целый месяц провели в Переславле. 1 августа было торжественное водоосвящение с крестным ходом; недели через две пришли из Москвы полки[10], и начались маневры на суше и воде. В том и другом случае все воинские почести отдавались князю Федору Юрьевичу Ромодановскому, украшенному, кроме прежнего титула генералиссимуса, саном адмирала. 14 августа был обед на адмиральском корабле с церемониею; 18 числа рано утром, при благоприятном ветре, флотилия вступила под паруса и, переплыв через озеро, у противоположенного берега бросила якорь; противный ветер задержал ее там двое суток; 21 августа она снялась с якоря и возвратилась к пристани. После того настали веселые пиршества. Царица Наталия Кирилловна была, кажется, очень довольна своим путешествием, отпраздновала день своего тезоименинства в Переславле и не прежде сентября возвратилась в Москву, не совсем однакож здоровою, впрочем, болезнь ее скоро миновала».
Если внимательно сравнить описание переславских «нептуновых потех» в «Истории» Устрялова и у Крекшина, то вывод будет довольно неожиданным: в них описаны одни и те же события, причем соблюдается и их последовательность. Зимою идет сооружение флота, на следующий год, весной, суда спущены на воду, в конце июля прибывают в Переславль двор с царицами (у Крекшина «с царицей-матерью», поскольку предполагается, что Петр не был еще женат в то время), 1 августа происходит церемония водоосвящения, после которой флотилия совершает плавание по озеру. Единственное отличие между ними состоит в том, что Устрялов отнес эти события к 1691–1692 гг., в то время как Крекшин – к 1686–1687 гг. Кто из них прав и какая дата является правильной?
Прежде, чем ответить на этот вопрос, мы должны иметь четкое представление о том, как долго могла сооружаться флотилия из пяти небольших судов. Крекшин этому строительству отвел всего полгода. Все последующие историки увеличили этот срок до трех лет. Но так ли это?
Четыре года спустя после переславских «нептуновых потех» началось строительство больших судов и галер в Воронеже, предназначенных для войны с турками. Время от закладки судна и до полной его оснастки исчислялось в несколько месяцев.
Во время пребывания Петра в Голландии ему была предоставлена возможность участвовать в строительстве большого военного корабля. Для этого на верфях Амстердама заложили восьмидесятипушечный фрегат, который был завершен и спущен на воду всего за четыре с половиной месяца. Причем в сооружении принимали участие исключительно русские волонтеры в количестве сорока человек под руководством голландского мастера Поля. Так почему же переславская флотилия, состоящая из крошечных, по сравнению с этим фрегатом, судов должна была сооружаться три года? Не хватало плотников? Но нетерпеливое желание Петра видеть свою флотилию завершенной было столь велико, что он привлек к этой работе не только нескольких голландских мастеров во главе с Карштеном Брандтом, но и десятки, если не сотни, русских. Тот же Яким Воронин говорит о двух яхтах и корабле, которые построили шестнадцать преображенцев примерно за полгода, а то и за меньший срок. Поскольку таких бригад было несколько, то можно с полной уверенностью считать, что переславская флотилия сооружалась считанные месяцы. Поэтому в этом вопросе следует согласиться с Крекшиным.
Относительно года переславского строительства можно сделать следующее предположение. Первая и вторая даты (соответственно 1686-й и 1689 г.) являются ошибочными. Строительство началась осенью 1691-го и закончилось летом следующего, 1692 года. Ранее уже говорилось о полном отсутствии каких-либо исторических документов с упоминанием переславского корабельного строительства ранее этих лет. Согласившись с тем, что «нептуновы потехи» на Плещеевом озере начались на несколько лет раньше, мы будем вынуждены искать объяснения странному исчезновению документов за эти годы. Хотя на полное исчезновение бумаг многое списывается в отечественной истории, но в данном случае логика и здравый смысл подсказывают, что значительных документальных утрат не было, и мы столкнулись с элементарной ошибкой, или фальсификацией, которая странным образом укоренилась в историографии Петра.
То, что строительство переславской флотилии началось не в 1689 году, а позднее, подтверждается и дневниками генерала Гордона, которые он вел с 1655 по 1699 гг. Гордон, как отмечал Устрялов, весьма тщательно отмечал все поездки царя, и первая запись о посещении Петром Переславля относится только к ноябрю 1691 года!
Но кому и зачем понадобилось переносить начало строительство переславской флотилии на несколько лет назад?
Здесь можно сделать предположение, что уже у современников Петра появились некоторые сомнения и подозрения при неожиданной смене «марсовых потех» на «нептуновы». Причем смена увлечений произошла за считанные месяцы, если не дни! и приняла какой-то неестественный характер. Вряд ли такие перемены возможны без серьезных причин. Но, поскольку, даже ближайшее окружение царя находилось в полном неведении относительно побудительных мотивов этих перемен, то невольно поползли разнообразные слухи. И было о чем говорить: без всяких видимых причин царь и кавалерийский офицер одевается в немыслимое платье голландского крестьянина – полосатые чулки, белые короткие штаны, красная куртка с большими пуговицами и черная лакированная шляпа[11] – берет в руки топор, закуривает трубку и начинает без устали строить шлюпы, яхты, галеры. При этом он без всяких усилий общается с голландцами на их родном языке. Но когда он всему этому выучился?.. Вызывало недоумение и то, что страстно любимые им с детства потешные войны и походы забываются на длительный срок.
Подобные разительные перемены в царе могли вызвать не только недоумение, но и брожение умов в государстве Российском, которое привело бы к весьма серьезным последствиям. С подобным явлением следовало бороться, притом весьма энергично и жестко. При жизни Петра для этого был создан Преображенский приказ тайных дел, который кнутом искоренял подобные подозрения в русском народе. После смерти царя слухи о его подмене несколько приутихли, но все же осторожные и дальновидные наследники и наследницы российского престола, заинтересованные для собственной безопасности в сохранении тайны царственного плотника, нашли иные способы решения этой крайне взрывоопасной проблемы. Их волею были уничтожены многие бумаги, относящиеся к годам детства и юности Петра, и которые давали наиболее серьезные поводы к подозрениям.
Известно, что после смерти Петра его бумаги были опечатаны и почти пятьдесят лет хранились в таком виде в государственных архивах, пока Екатерина II не повелела немецкому историку Миллеру разобрать их с целью написания труда о своем славном предшественнике. Возможно, во время этой разборки и была намеренно уничтожена та часть бумаг, которая относилась к детству и юности царя.
Никто до сих пор не обратил внимание на довольно любопытную ситуацию с личными бумагами Петра. Историкам известны тысячи его собственноручных писем, записок, пометок, указов и распоряжений, начиная с 1692 и по 1725 гг. т. е., за тридцать три года. По ним можно представить всю обширную деятельность царя-реформатора, круг его увлечений, взаимоотношения с семьей, сподвижниками, церковью и народом. Только одна переписка с Екатериной насчитывает более двухсот писем. Т. е. на основе этих бумаг можно составить полный исторический портрет Петра. Но в отношении первых двадцати лет его жизни ситуация несколько иная.
За период с 1688 по 1691 гг. (три года) сохранилось всего четырнадцать подлинных писем Петра (тринадцать к матери и одно к Апраксину) и ученические тетради, в которых сделаны записи не более чем за пять-шесть занятий. Эти документы для историков не представляют особой ценности, так как не дают никакого представления о деятельности Петра, его наставниках и соратниках, его замыслах, образовании, характере или личной жизни. Единственно, о чем они свидетельствуют, так это о почтении и любви к матери. Составить по этим письмам какое-либо представление о Петре, как об исторической личности, невозможно.
Первые же шестнадцать лет жизни Петра, с 1672 по 1688 г., являются настоящим черным пятном, поскольку за этот период не сохранилось ни одного документа.
В этом же месяце возвращается из второго Крымского похода В.В. Голицын, фаворит Софьи. Манифест о наградах его участникам должны были утвердить цари, но Петр отказался это сделать, должно быть из-за чувства неприязни к сестре и еще не забытой обиды от ссоры. С большим трудом его убедили уступить. Но все же, когда Голицын приехал в Преображенское благодарить Петра за награды, тот не принял его. «Самодержица всея Руси», как уже приказала именовать себя Софья, пришла в негодование. Столкновение между «самодержицей» и царем Петром становилось неизбежным.
В ночь с 7 на 8 августа в Кремле поднялся переполох – откуда-то появилось подметное письмо, в котором неизвестный предупреждал, что «потешные» полки идут на Москву, чтобы побить Софью, царя Ивана и многих других. Испуганная этим известием, Софья приказала запереть все кремлевские ворота, усилить караулы и поставить стрельцов под ружье.
Когда сторонники Петра известили его об этих военных приготовлениях сестры, он был так напуган, что ночью бежал в Троице-Сергиев монастырь и там с рыданиями просил защитить его от страшной опасности, нависшей над его жизнью.
Но стрельцы не поддержали Софью, а направились в Сергиев виниться перед Петром и присягать ему. В такой ситуации «самодержице» ничего не оставалось, как уступить престол брату, а самой удалиться в Новодевичий монастырь и принять монашеский чин под именем старицы Сусанны. Почти без всяких усилий, лишь натерпевшись страха, Петр стал за несколько дней подлинным самодержцем всея Руси.
Здесь, в Лавре, где сосредоточилось уже много войск, как потешных, так и стрелецких, Петр начинает новые военные маневры, более масштабные, чем прежде. Устрялов так описывает их: «Распорядившись управлением государством, Петр не хотел возвратиться в Москву, пока София не оставила Кремлевских чертогов, и в половине сентября отправился с Потешными полками верст за 40 от Лавры в Александровскую слободу, там, на обширных полях, целую неделю занимался со своими сподвижниками, под руководством генерала Гордона, конным и пешим учением с пушечною пальбою, в присутствии обеих цариц (т. е. матери и жены. – В.К.) и всего двора. Маневры простирались далеко за слободу, до Лукьяновской пустыни, и не более 25 верст оставалось до Переславля-Залесского. Непонятно, как утерпел Петр, что не показал царицам своих кораблей; боялся ли он испугать воображение их видом обширного озера, или другие обстоятельства ему воспрепятствовали? Как бы там ни было, не взглянув на свой ковчег, из Лукьяновой пустыни он возвратился в Лавру».
Как кажется, Устрялов единственный историк, который обратил внимание на то, что Петр не посетил во время учений свою переславскую верфь, хотя находился недалеко от нее. Видимо подобная невнимательность царя к своему любимому детищу показалась Устрялову весьма странной. Так может быть, корабельное строительство еще не было начато в это время? И прав все же Ноомен, отнеся его начало к концу 1691 или весне 1692 гг.?
Если придерживаться академической точки зрения на этот вопрос (т. е. считать, что корабельное строительство в Переславле началось в 1688–1689 гг.), то мы должны будем как-то разумно объяснить странное и беспричинное охлаждение Петра к своим кораблям и «нептуновым потехам», которое продолжалось почти три года. Пешие и конные учения принимали все больший размах и проводились каждый год, но мы не находим ни одного официального документа того времени или свидетельства очевидцев, в которых бы упоминался Переславль и корабельное строительство.
Поставленные в затруднительное положение подобным обстоятельством, современные историки вообще избегают затрагивать этот вопрос. Тем самым они как бы оставляют Петру право на импульсивные и причудливые поступки, право на монарший каприз. Но в нашем случае вряд ли подобное допущение является уместным.
Устрялов так описывает занятия Петра в эти три года: «Военные потехи, примерные битвы и походы начались весною 1690 года. Как скоро вскрылась Москва-река, Петр снарядил флотилию из мелких гребных судов, среди которых красовался под парусами знаменитый бот, и в конце апреля, с многочисленною свитою отправился по течению Москвы-реки к Угрешскому монастырю.
…По возвращению в Преображенское (из этого речного похода. – В.К.) царь занялся конным и пешим учением Потешных и стрелецких полков, чтобы приготовить их к примерным битвам, назначенным в июне месяце. Первое сражение едва не кончилось страшным несчастьем. Штурмовали Семеновский двор. С обеих сторон кидали ручные гранаты и горшки, начиненные горючими веществами; один из них лопнул близ Государя, взрывом опалило ему лицо и переранило стоявших подле него офицеров. По всей вероятности, Петр был ранен не легко, потому что маневры возобновились не прежде осени. 4 сентября сражались Потешные с стрельцами Стремянного полка. Вечером дело дошло до запальчивой схватки, и с обеих сторон немало было раненых. В числе их находился генерал Гордон: неосторожный выстрел повредил ему ногу выше колена, а порохом обожгло лицо так, что он с неделю пролежал в постели. Новая битва Потешных с Сухаревым стрелецким полком 11 сентября кончилась благополучно.
Так же точно прошел и следующий год. 14 марта спущена на воду новая яхта, в которой могло поместиться до 30 человек (яхта спущена на Москве-реке. – В.К.).
Летом происходило в Преображенском непрестанное учение Потешных, с пушечною пальбою; большие маневры были назначены в августе. Накануне Преображения сказан поход и раздача подъемных лошадей; но болезнь царицы Натальи Кирилловны принудила отложить потехи на целые два месяца.
Между тем военные экзерциции в селе Преображенском не прерывались, и войска готовились «к великому и страшному бою». Составлены были две армии: одна из выборных солдатских полков Преображенского, Семеновского, Лефортова и Бутырского, с тремя или четырьмя полками рейтар и отрядом гусар; другая из полков стрелецких, также с рейтарами и гусарами. Первою, нашею, предводительствовал генералиссимус Фридрих (князь Федор Юрьевич Ромодановский), второю, неприятельскою, генералиссимус Бутурлин. В начале октября открылась между ними война»[7].
В этом походе Петр числился рейтарским ротмистром, т. е. командиром роты тяжелой конницы. Рейтары были привилегированной частью кавалерии и набирались в основном из дворян и высшей аристократии. Поэтому службу в рейтарских полках можно считать наиболее почетной и вполне допустимой для Петра. Во главе своих рейтар он проявил подлинную доблесть: взял в плен «вражеского» генерала Гулста, спас «пресветлейшего генералиссимуса Фридриха» от плена и в последнем сражении пленил генералиссимуса Бутурлина.
Его подвиги объясняются, конечно же, не столько его личными качествами командира, как притворной уступкой «врагов». Но все же, эти «победы» свидетельствует о Петре, как о лихом и неустрашимом наезднике.
После этой «войны», которая не обошлась без раненых и даже жертв, Петр неожиданно выезжает в Переславль. Продолжавшееся около трех лет полное безразличие к строящимся кораблям на Плещеевом озере закончилось. С этого момента и исторические документы и современники подробно освещают возобновившиеся «нептуновы потехи» царя. Устрялов так описывает этот период:
«Натешившись вдоволь на суше, Петр обратился к любимой стихии своей, к воде. С июня месяца 1689 года, более двух лет, он кажется, ни разу не взглянул на свои корабли: по крайней мере, Гордон, тщательно замечавший в своем журнале все поездки Царя, ни слова не говорит о поездках его к Переславлю-Залесскому до ноября 1691 года. Что удерживало Петра в Москве, решить трудно; вероятнее всего опасение тайных приверженцев Софии, которые могли воспользоваться его отсутствием для возмущения стрельцов. Между тем он не забывал топора, и яхта, спущенная на воду в Москве весною 1691 года, свидетельствовала об успехах его в кораблестроении. Не прерывались работы и на озере Плещеевом: там трудился Карштен Брант; им сооружены два небольших фрегата с тремя яхтами. На южном берегу озера, в двух верстах от города, за селом Веськовым, выстроен был для приездов Царя деревянный одноэтажный дворец, с окнами из слюды, расписанный разными изображениями, с дверьми, обитыми для теплоты белым войлоком, с двуглавым на крыше орлом, над которым блестела вызолоченная корона. Вправо от дворца находилась деревянная церковь Вознесения Господня; влево, на мысу Гремячем, батарея. Прямо перед окнами дворца, на озере, в значительном расстоянии от берега, сажень на сто, устроена была на сваях пристань. Летом суда стояли у пристани, на зиму отводили их в Трубеж к мосту близ церкви Знамения Пресвятые Богородицы, «что при кораблях». Там они были безопасны от льда, который, по вскрытию воды, в бурное время мог разбить их в открытом месте.
Поездки Петра к Переславлю-Залесскому возобновились в конце 1691 года и в продолжении зимы повторялись неоднократно[8]. Что делал он там в зимнее время, когда озеро было покрыто льдом и суда стояли на берегу в сараях? Этого не объясняет ни Гордон, записавший все поездки царя, ни сам Петр, уведомивший царицу Наталию Кирилловну о благополучном и «изобильном пребывании в Переславле на пользу свою». Очевидно, однако, он не мог жить там по нескольку недель без всякого дела, и точно: генералиссимус князь Федор Юрьевич, видя успехи его в строении судов на Яузе, объявил ему, как уже опытному мастеру, свой «государский указ» построить в Переславле военный корабль к весне 1692 года.
Петр взял с собою 16 своих учеников, трудившихся с ним прежде на Яузе, «корабельного дела мостильщиков» (большей частью, кажется, солдат Преображенского полка), в том числе любимого сержанта Екима Воронина, искусного в щегольном (мачтовом) мастерстве, и собственными руками заложил на Переславской верфи корабль. Он так ревностно принялся за работу, что не хотел возвратиться в Москву для торжественного приема Персидского посланника, и царские министры, Лев Кириллович Нарышкин и князь Борис Алексеевич Голицын, нарочно ездили в Переславль убеждать Государя в необходимости обычной аудиенции, для избежания ссоры с шахом».
Здесь стоит прерваться и сделать некоторые замечания, Устрялов в своем труде проявил исключительное внимание к историческим документам и постарался использовать их как можно полнее. Один из таких документов – письмо сержанта Якима Воронина к Петру, которое должно было подтвердить слова Устрялова о том, что к 1692 году Петр был уже искусный корабельный плотник и что он собственными руками построил корабль в Переславле.
Несмотря на всю незамысловатую простоту изложения и малозначительность темы (Яким пишет Петру о том, что две яхты и два корабля заведены на озере в безопасное для стоянки место), это письмо является уникальнейшим историческим свидетельством. Но ценность его не в том, что оно подтверждает мастерство Петра, как корабельного плотника, а в том, что прибавляет новые и чрезвычайно трудные для исторической науки вопросы, ответы на которые вряд ли возможны в рамках традиционных концепций. Видимо, это понимал и сам Устрялов, поэтому в основном тексте привел лишь отрывки из письма. В полном виде оно выглядит так.
«Пишут ученики твои из Переславля-Залесского, корабельного дела мостильщики, щегольного дела мастерства, Якимко Воронин с товарищи 16 человек челом бьют за твое мастерское учение.
По твоему учительскому приказу нам ученикам, что которую яхту опрокинуло в воде, и тое яхту мая в 9 день взняли и воду из нее вылили, а чердак у нее сломало, у юмферов железо переломало, и ее взвели к мосту; и она зело качка, на одну сторону клониться. А другую яхту взвели тут же к мосту небольшими людьми и парусом, и взведши, поставили на якорь. И по сие число шла она хорошо, и что по твоему учительскому приказу, от посланного к корабельному делу государя своего генералиссимуса князя Федора Юрьевича, который что делал корабль, и ты тот корабль делал бы по его государскому приказу, и сделав поехал к Москве; и тот корабль взимал я, Якимко, со учениками своими, по твоему учительскому приказу; и по твоему учению тот корабль взняли на три ворота в 6 часов и с обедом; а до счамого моста довели с великим натужением; а после того, того ж дня под другой корабль блоки подволокли.
Мая 9 дня 7200 года. Писавый Якимко Воронин челом бьет со всеми твоими учениками».
Из письма следует, что в конце 1691-го или начале 1692 г. Петр, по «государеву указу» Федора Юрьевича Ромодановского отправился с шестнадцатью преображенцами для корабельного строительства в Переславль. Но какой смысл был в этом указе, если и без него суда на Плещеевом озере строились уже, по крайней мере, три года, притом по указу самого Петра? Почему Яким Воронин молчит о главном строителе судов в Переславле, Карштене Брандте и о голландских плотниках? Они-то должны были поинтересоваться, что и как построил их лучший ученик Петр, и в случае необходимости дать практические советы.
Примечательно письмо Воронина и тем, что в нем впервые князь Федор Юрьевич Ромодановский назван «государем». Нам неизвестно, кто, когда и при каких обстоятельствах наделил его этим званием. Князь Федор Юрьевич входил в так называемую «компанию», кружок наиболее близких к Петру людей, таких как Лефорт, Гордон, Брюс, Виниус, Вейде, Кревет, и ему во время длительных отлучек царя поручалось управление государством. Но что заставляло Петра в последующие двадцать пять лет, вплоть до смерти «князя-кесаря» в 1717 г., обращаться в письмах к нему как к государю, подчеркивая свое подчиненное положение и отчитываться в своих поступках? Неужели только сила привычки, приобретенная во время дружеских и непринужденных общений членов «компании»? Какая-то странная и слишком затянувшаяся игра, начало которой в 1692 году и отметил Воронин.
Надо сказать, что сам Ромодановский никогда не прерывал этой игры и ни в одном из своих писем не титуловал Петра ни «царем», ни «государем», упорно употребляя лишь обращение «господин бонбардир», или же «господин капитайн». Жена же Федора Юрьевича, как утверждали злые языки того времени, искренне считала себя московской царицей.
Но самое главное в этом письме то, что Яким Воронин не решается обратиться к Петру с упоминанием его царского титула – «государь», или «ваше царское величество» – но, пусть и c изрядной долей почтения, все же именует его просто «учителем». Почему Воронин, знавший Петра с 1682–1683 года (предположительно, Яким в эти годы начал службу в потешных полках) так осторожно и так неопределенно обращается к Петру? При этом князя Ромодановского он уверенно называет «государем». Может быть, это письмо послано не Петру, а предположим, Карштену Брандту? Но авторитет первых издателей этого письма и Устрялова вряд ли позволяют сомневаться в том, кому оно адресовано. Так что же произошло на Плещеевом озере в 1691 году, и почему близко знавшие Петра люди не решаются именовать его царем?
Яким Воронин скончается от ран под Азовом в 1695 году, уже числясь бомбардиром Преображенского полка. Странно, что и он, вслед за Петром, оставив корабельное ремесло, занялся изучением артиллерийского дела.
Но вернемся к «Истории царствования Петра Великого» Устрялова и продолжим его рассказ: «Через два дня после приема послов, он (Петр) ускакал к своим кораблям, приказав квартирмейстеру Преображенского полка, Луке Хабарову, перевезти из Москвы шлюпки и карбасы на озеро Плещеево. Там готовилось торжество, доселе невиданное и неслыханное в России, после уже часто повторявшееся и всегда празднуемое Петром, как день радости и славы, спуск корабля.
Государь пригласил в Переславль свою избранную компанию, с удовольствием показывал ей построенные суда, катался на них по озеру, между тем неутомимо трудился на верфи, и 1 мая 1692 года, в шестое воскресение после пасхи, первый корабль, сооруженный умом и трудами самого Царя, благополучно сошел на воду.
Для полного удовольствия Петра не доставало одного: присутствия цариц. Наконец приехали и они со всем двором в конце июля 1692 года[9] и целый месяц провели в Переславле. 1 августа было торжественное водоосвящение с крестным ходом; недели через две пришли из Москвы полки[10], и начались маневры на суше и воде. В том и другом случае все воинские почести отдавались князю Федору Юрьевичу Ромодановскому, украшенному, кроме прежнего титула генералиссимуса, саном адмирала. 14 августа был обед на адмиральском корабле с церемониею; 18 числа рано утром, при благоприятном ветре, флотилия вступила под паруса и, переплыв через озеро, у противоположенного берега бросила якорь; противный ветер задержал ее там двое суток; 21 августа она снялась с якоря и возвратилась к пристани. После того настали веселые пиршества. Царица Наталия Кирилловна была, кажется, очень довольна своим путешествием, отпраздновала день своего тезоименинства в Переславле и не прежде сентября возвратилась в Москву, не совсем однакож здоровою, впрочем, болезнь ее скоро миновала».
Если внимательно сравнить описание переславских «нептуновых потех» в «Истории» Устрялова и у Крекшина, то вывод будет довольно неожиданным: в них описаны одни и те же события, причем соблюдается и их последовательность. Зимою идет сооружение флота, на следующий год, весной, суда спущены на воду, в конце июля прибывают в Переславль двор с царицами (у Крекшина «с царицей-матерью», поскольку предполагается, что Петр не был еще женат в то время), 1 августа происходит церемония водоосвящения, после которой флотилия совершает плавание по озеру. Единственное отличие между ними состоит в том, что Устрялов отнес эти события к 1691–1692 гг., в то время как Крекшин – к 1686–1687 гг. Кто из них прав и какая дата является правильной?
Прежде, чем ответить на этот вопрос, мы должны иметь четкое представление о том, как долго могла сооружаться флотилия из пяти небольших судов. Крекшин этому строительству отвел всего полгода. Все последующие историки увеличили этот срок до трех лет. Но так ли это?
Четыре года спустя после переславских «нептуновых потех» началось строительство больших судов и галер в Воронеже, предназначенных для войны с турками. Время от закладки судна и до полной его оснастки исчислялось в несколько месяцев.
Во время пребывания Петра в Голландии ему была предоставлена возможность участвовать в строительстве большого военного корабля. Для этого на верфях Амстердама заложили восьмидесятипушечный фрегат, который был завершен и спущен на воду всего за четыре с половиной месяца. Причем в сооружении принимали участие исключительно русские волонтеры в количестве сорока человек под руководством голландского мастера Поля. Так почему же переславская флотилия, состоящая из крошечных, по сравнению с этим фрегатом, судов должна была сооружаться три года? Не хватало плотников? Но нетерпеливое желание Петра видеть свою флотилию завершенной было столь велико, что он привлек к этой работе не только нескольких голландских мастеров во главе с Карштеном Брандтом, но и десятки, если не сотни, русских. Тот же Яким Воронин говорит о двух яхтах и корабле, которые построили шестнадцать преображенцев примерно за полгода, а то и за меньший срок. Поскольку таких бригад было несколько, то можно с полной уверенностью считать, что переславская флотилия сооружалась считанные месяцы. Поэтому в этом вопросе следует согласиться с Крекшиным.
Относительно года переславского строительства можно сделать следующее предположение. Первая и вторая даты (соответственно 1686-й и 1689 г.) являются ошибочными. Строительство началась осенью 1691-го и закончилось летом следующего, 1692 года. Ранее уже говорилось о полном отсутствии каких-либо исторических документов с упоминанием переславского корабельного строительства ранее этих лет. Согласившись с тем, что «нептуновы потехи» на Плещеевом озере начались на несколько лет раньше, мы будем вынуждены искать объяснения странному исчезновению документов за эти годы. Хотя на полное исчезновение бумаг многое списывается в отечественной истории, но в данном случае логика и здравый смысл подсказывают, что значительных документальных утрат не было, и мы столкнулись с элементарной ошибкой, или фальсификацией, которая странным образом укоренилась в историографии Петра.
То, что строительство переславской флотилии началось не в 1689 году, а позднее, подтверждается и дневниками генерала Гордона, которые он вел с 1655 по 1699 гг. Гордон, как отмечал Устрялов, весьма тщательно отмечал все поездки царя, и первая запись о посещении Петром Переславля относится только к ноябрю 1691 года!
Но кому и зачем понадобилось переносить начало строительство переславской флотилии на несколько лет назад?
Здесь можно сделать предположение, что уже у современников Петра появились некоторые сомнения и подозрения при неожиданной смене «марсовых потех» на «нептуновы». Причем смена увлечений произошла за считанные месяцы, если не дни! и приняла какой-то неестественный характер. Вряд ли такие перемены возможны без серьезных причин. Но, поскольку, даже ближайшее окружение царя находилось в полном неведении относительно побудительных мотивов этих перемен, то невольно поползли разнообразные слухи. И было о чем говорить: без всяких видимых причин царь и кавалерийский офицер одевается в немыслимое платье голландского крестьянина – полосатые чулки, белые короткие штаны, красная куртка с большими пуговицами и черная лакированная шляпа[11] – берет в руки топор, закуривает трубку и начинает без устали строить шлюпы, яхты, галеры. При этом он без всяких усилий общается с голландцами на их родном языке. Но когда он всему этому выучился?.. Вызывало недоумение и то, что страстно любимые им с детства потешные войны и походы забываются на длительный срок.
Подобные разительные перемены в царе могли вызвать не только недоумение, но и брожение умов в государстве Российском, которое привело бы к весьма серьезным последствиям. С подобным явлением следовало бороться, притом весьма энергично и жестко. При жизни Петра для этого был создан Преображенский приказ тайных дел, который кнутом искоренял подобные подозрения в русском народе. После смерти царя слухи о его подмене несколько приутихли, но все же осторожные и дальновидные наследники и наследницы российского престола, заинтересованные для собственной безопасности в сохранении тайны царственного плотника, нашли иные способы решения этой крайне взрывоопасной проблемы. Их волею были уничтожены многие бумаги, относящиеся к годам детства и юности Петра, и которые давали наиболее серьезные поводы к подозрениям.
Известно, что после смерти Петра его бумаги были опечатаны и почти пятьдесят лет хранились в таком виде в государственных архивах, пока Екатерина II не повелела немецкому историку Миллеру разобрать их с целью написания труда о своем славном предшественнике. Возможно, во время этой разборки и была намеренно уничтожена та часть бумаг, которая относилась к детству и юности царя.
Никто до сих пор не обратил внимание на довольно любопытную ситуацию с личными бумагами Петра. Историкам известны тысячи его собственноручных писем, записок, пометок, указов и распоряжений, начиная с 1692 и по 1725 гг. т. е., за тридцать три года. По ним можно представить всю обширную деятельность царя-реформатора, круг его увлечений, взаимоотношения с семьей, сподвижниками, церковью и народом. Только одна переписка с Екатериной насчитывает более двухсот писем. Т. е. на основе этих бумаг можно составить полный исторический портрет Петра. Но в отношении первых двадцати лет его жизни ситуация несколько иная.
За период с 1688 по 1691 гг. (три года) сохранилось всего четырнадцать подлинных писем Петра (тринадцать к матери и одно к Апраксину) и ученические тетради, в которых сделаны записи не более чем за пять-шесть занятий. Эти документы для историков не представляют особой ценности, так как не дают никакого представления о деятельности Петра, его наставниках и соратниках, его замыслах, образовании, характере или личной жизни. Единственно, о чем они свидетельствуют, так это о почтении и любви к матери. Составить по этим письмам какое-либо представление о Петре, как об исторической личности, невозможно.
Первые же шестнадцать лет жизни Петра, с 1672 по 1688 г., являются настоящим черным пятном, поскольку за этот период не сохранилось ни одного документа.