Страница:
Владимир Куковенко
Как подменили Петра I
Часть 1. Тайна царственного плотника
Предисловие
Вопрос о личности Петра I и значении его реформ для исторического становления России давно стал краеугольным камнем и даже некой пограничной линией в мировоззрении, непримиримо разделяющей западников и сторонников исконно русского пути развития страны. Если первые видят в Петре государственного деятеля огромного масштаба, давшего России науку, развитую промышленность, регулярную армию, флот, культуру Европы, и тем самым спасшего страну от неизбежной гибели в том историческом тупике, куда она невольно зашла, придерживаясь политической и культурной самоизоляции, то для других Петр – столь же великий разрушитель национального уклада страны, символ неумного, поспешного и чрезмерно жестокого в своем нетерпении стремления во всем подражать Западу.
В этом отношении очень примечательны петровские указы о введении в России европейского платья – башмаков, чулок, коротких кафтанов, париков… Для тех, кто эти указы не выполнял, предусматривались и кнут, и каторга, и зачисление в солдаты, и даже смертная казнь! Можно ли в этих крайне неразумных и крайне унизительных для целой нации указах видеть движение «от небытия к бытию» (так характеризовали всю деятельность Петра его восторженные сторонники), ощущать в них гениальный дух «великого человека» (слова историка С.М. Соловьева)? Более видится в них нелепая и мелочная вздорность посредственности, потерявшей голову от собственной всесильной власти.
Но эта вздорность обернулась для России подлинной трагедией, так как расправы за несоблюдение этих указов были воистину драконовские. Именно из-за них вспыхнул народный бунт в Астрахани в 1705 г. Несколько позднее Петр смягчил эти требования и позволил русскому человеку, уплатив определенный налог, ходить в привычной для него одежде и даже оставаться при бороде. Но это послабление было вызвано более корыстными интересами, чем уважением к собственному народу.
Особо надо сказать о том впечатлении, которое производит Петр I своими деяниями. Любой человек, поверхностно знакомый с эпохой царя-реформатора, невольно испытывает к его деятельности восторженный интерес и симпатию: гром побед, выход к морям, российские гордые вымпелы на бурных волнах, развитие науки, промышленности и искусства, широко распахнутые в Европу окна и двери…
Но стоит пристальней и глубже вглядеться в событие «тех славных дней», как симпатия к царю сменяется на чувства, едва ли не противоположенные. Так Пушкин, приступая в 1831 году к написанию «Истории Петра I», был полон бурного восторга и хотел восхвалить самодержца, как это он сделал в поэмах «Полтава» и «Медный всадник».
Но более тщательное знакомство с деяниями царя-реформатора не оставило от этого восторга и следа: Пушкин возненавидел Петра и называл его не иначе как протестантом, тираном и разрушителем. И у него уже не было желания слагать хвалебные песни в честь той поры, когда «Россия молодая мужала гением Петра». Задуманная поэтом книга так и не была написана.
Польский историк Казимир Валишевский в творческом и эмоциональном аспекте почти буквально повторил путь Пушкина – от восторга к глубокому разочарованию. Начав писать свой труд о Петре с твердой убежденностью в его гениальности и особой исключительности его деяний, он, по мере изучения исторических материалов, заметно охладел к своему герою, его сподвижникам и его преобразованиям. И хотя книга о Петре была дописана, но многие неприглядные факты из жизни русского царя, опустить которые автор не мог, не ставя под сомнение свою объективность, серьезно исказили первоначальный замысел. После прочтения этой книги перед читателем предстает не герой, как хотелось того Валишевскому, а довольно посредственный государь, бездарный полководец, сомнительный преобразователь и в высшей степени безнравственный человек.
Не жаловали Петра и первые российские историки – М.М. Татищев и Н.М. Карамзин, плохо относился к нему и последний русский император Николай II, отдавая предпочтение отцу Петра, царю Алексею Михайловичу, как разумному правителю, осторожному в своих нововведениях.
Но, с другой стороны, можно назвать длинный ряд имен тех, кто относился и продолжает относиться к Петру I с особым чувством искреннего восхищения и уважения: Г.Р. Державин, С.М. Соловьев, В.И. Буганов, Н.И. Павленко. Для них его заслуги перед Россией и историей неоспоримы.
Но не будем углубляться в эти почти трехвековые споры историков, а зададимся иным, несколько неожиданным вопросом: был ли Петр I русским человеком?
Вопрос этот не столь абсурден, как кажется на первый взгляд. И задавать его впервые стали не сейчас, а более трехсот лет назад, но большей частью шепотом. Со страхом и смятением в сердце, глядя на странные причуды и страшные забавы царя, русские люди почувствовали смутное подозрение…
В этом отношении очень примечательны петровские указы о введении в России европейского платья – башмаков, чулок, коротких кафтанов, париков… Для тех, кто эти указы не выполнял, предусматривались и кнут, и каторга, и зачисление в солдаты, и даже смертная казнь! Можно ли в этих крайне неразумных и крайне унизительных для целой нации указах видеть движение «от небытия к бытию» (так характеризовали всю деятельность Петра его восторженные сторонники), ощущать в них гениальный дух «великого человека» (слова историка С.М. Соловьева)? Более видится в них нелепая и мелочная вздорность посредственности, потерявшей голову от собственной всесильной власти.
Но эта вздорность обернулась для России подлинной трагедией, так как расправы за несоблюдение этих указов были воистину драконовские. Именно из-за них вспыхнул народный бунт в Астрахани в 1705 г. Несколько позднее Петр смягчил эти требования и позволил русскому человеку, уплатив определенный налог, ходить в привычной для него одежде и даже оставаться при бороде. Но это послабление было вызвано более корыстными интересами, чем уважением к собственному народу.
Особо надо сказать о том впечатлении, которое производит Петр I своими деяниями. Любой человек, поверхностно знакомый с эпохой царя-реформатора, невольно испытывает к его деятельности восторженный интерес и симпатию: гром побед, выход к морям, российские гордые вымпелы на бурных волнах, развитие науки, промышленности и искусства, широко распахнутые в Европу окна и двери…
Но стоит пристальней и глубже вглядеться в событие «тех славных дней», как симпатия к царю сменяется на чувства, едва ли не противоположенные. Так Пушкин, приступая в 1831 году к написанию «Истории Петра I», был полон бурного восторга и хотел восхвалить самодержца, как это он сделал в поэмах «Полтава» и «Медный всадник».
Но более тщательное знакомство с деяниями царя-реформатора не оставило от этого восторга и следа: Пушкин возненавидел Петра и называл его не иначе как протестантом, тираном и разрушителем. И у него уже не было желания слагать хвалебные песни в честь той поры, когда «Россия молодая мужала гением Петра». Задуманная поэтом книга так и не была написана.
Польский историк Казимир Валишевский в творческом и эмоциональном аспекте почти буквально повторил путь Пушкина – от восторга к глубокому разочарованию. Начав писать свой труд о Петре с твердой убежденностью в его гениальности и особой исключительности его деяний, он, по мере изучения исторических материалов, заметно охладел к своему герою, его сподвижникам и его преобразованиям. И хотя книга о Петре была дописана, но многие неприглядные факты из жизни русского царя, опустить которые автор не мог, не ставя под сомнение свою объективность, серьезно исказили первоначальный замысел. После прочтения этой книги перед читателем предстает не герой, как хотелось того Валишевскому, а довольно посредственный государь, бездарный полководец, сомнительный преобразователь и в высшей степени безнравственный человек.
Не жаловали Петра и первые российские историки – М.М. Татищев и Н.М. Карамзин, плохо относился к нему и последний русский император Николай II, отдавая предпочтение отцу Петра, царю Алексею Михайловичу, как разумному правителю, осторожному в своих нововведениях.
Но, с другой стороны, можно назвать длинный ряд имен тех, кто относился и продолжает относиться к Петру I с особым чувством искреннего восхищения и уважения: Г.Р. Державин, С.М. Соловьев, В.И. Буганов, Н.И. Павленко. Для них его заслуги перед Россией и историей неоспоримы.
Но не будем углубляться в эти почти трехвековые споры историков, а зададимся иным, несколько неожиданным вопросом: был ли Петр I русским человеком?
Вопрос этот не столь абсурден, как кажется на первый взгляд. И задавать его впервые стали не сейчас, а более трехсот лет назад, но большей частью шепотом. Со страхом и смятением в сердце, глядя на странные причуды и страшные забавы царя, русские люди почувствовали смутное подозрение…
1. «Непристойные речи» о российском государе
Петровские времена памятны не только реформами, созданием армии и флота, изнурительными войнами, но и многочисленными кровавыми казнями стрельцов, старообрядцев и иных людей, противящихся необдуманной и излишне жестокой «европеизации» России.
Среди этих многочисленных государственных преступников (преступников ли?) можно выделить наиболее безобидных из них, но которых почему-то преследовали с особой настойчивостью и предавали самым мучительным казням. Это были те, кто говорил «непристойные речи» о государе-реформаторе, или же слушал их, но не доносил правительственным органам. Вначале такими людьми занимался приказ Тайных дел, но впоследствии, из-за увеличения подобных дел, был создан особый Преображенский приказ тайных дел, во главе которого стоял печально знаменитый «князь-кесарь» Федор Юрьевич Ромодановский.
За «непристойные речи» против государя секли кнутом, пытали, резали языки и рвали ноздри, клеймили, казнили лютой казнью, отправляли на каторгу и в ссылку, отдавали в солдаты. Но до самой смерти Петра эти «речи» все множились, и с упорной настойчивостью повторялись русским народом, видевшим в царе не отца нации, а жестокого тирана, обрекшего своих подданных на многочисленные и, главное, бессмысленные страдания.
Так что же непристойного говорил русский народ о своем благоверном царе-батюшке?
Говорили разное. Религиозно и мистически настроенные люди видели в Петре антихриста и, воспламенившись фанатичной верой, всенародно проповедовали об этом. Книгописец Григорий Талицкий написал и даже издал книгу, в которой доказывал дьявольскую природу Петра ссылками из Апокалипсиса. Он предложил целую программу сопротивления царю-антихристу: следовало, прежде всего, прекратить платить налоги и подати, отказаться от выполнения государственных повинностей, упорно отвергать все нововведения. Кроме этих пассивных мер, Талицкий предлагал и активные: стрельцы со всего государства должны были собраться в Москве и свергнуть ненавистного царя.
За это сочинение Талицкий был предан мучительной казни: вначале его «коптили» над огнем, а потом четвертовали. Но даже и такие жестокие меры не помогали – «непристойные речи» о том, что на троне сидит антихрист повторялись повсеместно.
Но чаще всего русский народ говорил о том, что царя подменили. И эти слухи упорно держались и среди аристократов, и среди духовенства, и среди крестьян. Вся Россия на разный лад говорила о подмене. Вот несколько примеров таких толков.
Неизвестный собеседник крестьян Семенова и Ветчинкина утверждал, что Петр не настоящий царь, а немец, Лефортов сын, в доказательство чего приводилось введение в стране немецкого платья.
Монах Чудова монастыря Феофилакт говорил следующее: «Государь де не царь и не царского поколения, а немецкого… Когда были у государыни царицы Натальи Кирилловны сряду дочери, и тогда государь, царь Алексей Михайлович, на нее государыню царицу разгневался: буде ты мне сына не родишь, тогда де я тебя постригу. А тогда де она государыня царица была чревата. И когда де приспел ей час родить дщерь и тогда она государыня, убоясь его, государя, взяла на обмен из немецкой слободы младенца, мужеска пола из Лефортова двора…»
Крестьянка Арина в 1716 году поведала такую легенду о Петре: «Государь не русской породы и не царя Алексея Михайловича сын, взят во младенчестве из немецкой слободы у иноземца на обмену. Царица де родила царевну, и вместо царевны взяла его, государя, а царевну отдали вместо ево».
В 1701 году крепостной крестьянин Ф. Степанов, слушая жалобы односельчан на тяжелое положение, заявил, что «государя де на Москве нет. Семь лет в полону, а на царстве сидит немчин. Вот де тысячи с четыре стрельцов порубил. Есть ли б он был государь, стал ли б так свою землю пустошить?»
Ржевская крестьянка Анна говорила мужу в 1703 году: «Это де не наш царь. Это де немец. А наш царь в немцах, в бочку закован да в море пущен».
Белевский крестьянин Григорий Анисифоров говорил в 1705 году: «Нашего государя на Москве нет. Это де не наш царь, то де басурман, а наш царь в иной земле, засажен в темницу».
Говорили о подмене русского царя и иностранцы. Маримьяна Андреевна Полозова, повивальная бабка, рассказывала писарю Козьме Бунину, пригласившему ее на роды своей жены: «Муж мой покойный был на службе в Архангельске, и жила я с ним в том городе лет тому тринадцать (в 1710 г.), хаживала для работы к англичанину Матиасу. Прихаживали к Матиасу иноземцы и разговаривали то по-немецки, то по-русски. «Дурак де русак! – говаривал бывало англичанин, – не ваш де государь, а наш! Вам (русским) нет до него дела!».
Говоря о подмене государя, Маримьяна пояснила, что «не только де я ведаю, ведают де и многие господа и другие, но не смеют о сем говорить. Еще ж де, когда я была у города Архангельского, сказывал де мне иноземец с клятвою, что сей царь подлинно наш (т. е. иноземец) природный, и посмотри де, какая от него нам будет милость».
Стоит обратить внимание на одну интересную деталь. «Непристойные речи» о государе русский народ стал говорить не со дня его рождения, а значительно позднее. В 1691 году – этот год следует запомнить! – боярин князь А.М. Голицын был лишен боярства и записан в «боярские дети» «за многие неистовые слова» против царя. Его теща А. Хитрово была сослана в монастырь, ее братья Степан и Алексей Собакины были лишены звания стольников и сосланы в свои вотчины. Надо сказать, что стольники были наиболее близкие к царю люди, руководившие различными дворцовыми службами, и имевшие наиболее полные сведения о дворцовых делах. Что же такое знали Собакины, что их вместе с ближайшими родственниками отправили в опалу?
В этом же году от двора был удален и другой стольник, П. Неплюев. Вместе с ним в опалу были удалены его брат и зять.
В 1694 году в Преображенском умирает от пыток Петр Абрамович Лопухин Большой, родственник супруги Петра, царицы Евдокии. Дело его не сохранилось, но по записям современников явствует, что он навлек на себя недовольство царя во время Кожуховского похода[1], высказав какое-то неприятное ему мнение. Что же это были за слова, из-за которых виновного подвергли смертельным пыткам?.. Как кажется, это и были первые «непристойные речи». Не мог ли Лопухин усомниться в подлинности Петра? Именно после этой казни и был учрежден Преображенский приказ тайных дел и начал свою неутомимую кровавую работу, которая продолжалась полных три десятилетия, до кончины Петра.
В самом начале 1695 года в приказе уже разбирается следующее дело – боярина Кондырева, резко осуждавшего царя. И год от года количество таких дел все увеличивалось – «непристойные речи» повторяла вся Россия.
Историкам XVIII–XX вв. эти дела Преображенского приказа были известны, но никогда не подвергались серьезным исследованиям. Одни, очарованные величием царя-преобразователя, относили эти слухи на счет бессильной ярости невежественных его противников из среды церковников и стрельцов. Другие не решались поднимать эту тему, поскольку всегда она шла в разрез с доминирующей официальной концепцией исторического значения Петра. К тому же в XVIII–XIX вв. признание Петра I «подмененным» ставило под сомнение легитимность правящей династии Романовых. В XX веке Петр попал под покровительство советской государственной идеологии и стал историческим столпом России. В этих условиях было бы безрассудно касаться подобного вопроса.
В силу этого слухи о подмене царя так и не были признаны официальной исторической наукой хотя бы как версия, и были отнесены к разряду, пусть и массовых, и устойчивых, но все же невежественных и вздорных народных сплетен.
Писали о подмене царя и иностранцы и, даже, называли возможных кандидатов на роль двойника. Но эти сочинения никогда на русский язык не переводились и в России не издавались. Тем самым подчеркивалось пренебрежительное отношение к ним, как измышлениям самого низкого рода. Поэтому проанализировать их или же дать некоторые выдержки из этих сочинений не представляется возможным.
Казимир Валишевский так же считал подмену Петра выдумкой. «Нет ничего удивительного, – замечает он, – что легенда задумала превратить его в подкидыша, сына родителей-иностранцев: настолько сильно и во всех отношениях не подходит он к той среде, в которой родился! Он был свободен от всяких предрассудков, а его москвичи были полны ими; они были религиозны до фанатизма, он – почти вольнодумец; они опасались всякого новшества, он неустанно стремился к всевозможным нововведениям; они были фаталисты, он – человек инициативы; они стойко держались за внешность и обрядность, он доводил в этом отношении свое пренебрежение до цинизма; и наконец, и в особенности, они – вялые, ленивые, неподвижные, словно застывшие от зимнего холода, или заснувшие нескончаемым сном, он – сгорающий, как мы видели, лихорадкой деятельности и движения, насильственным образом заставляющий их очнуться от их оцепенения и спячки ударами палки и топора».
И хотя в приведенном отрывке Валишевский довольно эмоционально признает резкое отличие Петра от типичного русского человека того времени, но в дальнейшем он с такой же страстью доказывает, что Петр – типичный сын своего народа. Поэтому едва ли стоит серьезно относиться к этому, более художественному, чем научному исследованию польского историка. Для нас важно то, что Валишевский все же не обходит молчанием некоторые устойчивые слухи относительно происхождения Петра, а пытается – пусть и кратко – найти им правдоподобное объяснение. Правда, применяет он при этом весьма странные логические построения: хотя ничего русского в Петре нет, все равно он для Валишевского самый русский человек!
Но, не смотря на то, что версия подмены полностью отрицается многими историками, трудно согласиться с тем, что подобные слухи являлись всего лишь сплетнями. Слишком много в жизни Петра темных пятен, непонятных и необъяснимых поступков, слишком явно он презирал собственный народ и веру предков, слишком откровенно тянулся ко всему иностранному. Хотя и живем мы сейчас во времени со стертым понятием национальной и исторической идентичности, но все же подобное поведение настораживает нас, когда вдруг обнаруживается у высших государственных лиц. Тем более подобное поведение заставляло задумываться современников Петра I и искать тому разумные объяснения.
Попробуем беспристрастно разобраться в этом вопросе и выяснить, что же заставило русский народ сомневаться в подлинности своего царя.
Среди этих многочисленных государственных преступников (преступников ли?) можно выделить наиболее безобидных из них, но которых почему-то преследовали с особой настойчивостью и предавали самым мучительным казням. Это были те, кто говорил «непристойные речи» о государе-реформаторе, или же слушал их, но не доносил правительственным органам. Вначале такими людьми занимался приказ Тайных дел, но впоследствии, из-за увеличения подобных дел, был создан особый Преображенский приказ тайных дел, во главе которого стоял печально знаменитый «князь-кесарь» Федор Юрьевич Ромодановский.
За «непристойные речи» против государя секли кнутом, пытали, резали языки и рвали ноздри, клеймили, казнили лютой казнью, отправляли на каторгу и в ссылку, отдавали в солдаты. Но до самой смерти Петра эти «речи» все множились, и с упорной настойчивостью повторялись русским народом, видевшим в царе не отца нации, а жестокого тирана, обрекшего своих подданных на многочисленные и, главное, бессмысленные страдания.
Так что же непристойного говорил русский народ о своем благоверном царе-батюшке?
Говорили разное. Религиозно и мистически настроенные люди видели в Петре антихриста и, воспламенившись фанатичной верой, всенародно проповедовали об этом. Книгописец Григорий Талицкий написал и даже издал книгу, в которой доказывал дьявольскую природу Петра ссылками из Апокалипсиса. Он предложил целую программу сопротивления царю-антихристу: следовало, прежде всего, прекратить платить налоги и подати, отказаться от выполнения государственных повинностей, упорно отвергать все нововведения. Кроме этих пассивных мер, Талицкий предлагал и активные: стрельцы со всего государства должны были собраться в Москве и свергнуть ненавистного царя.
За это сочинение Талицкий был предан мучительной казни: вначале его «коптили» над огнем, а потом четвертовали. Но даже и такие жестокие меры не помогали – «непристойные речи» о том, что на троне сидит антихрист повторялись повсеместно.
Но чаще всего русский народ говорил о том, что царя подменили. И эти слухи упорно держались и среди аристократов, и среди духовенства, и среди крестьян. Вся Россия на разный лад говорила о подмене. Вот несколько примеров таких толков.
Неизвестный собеседник крестьян Семенова и Ветчинкина утверждал, что Петр не настоящий царь, а немец, Лефортов сын, в доказательство чего приводилось введение в стране немецкого платья.
Монах Чудова монастыря Феофилакт говорил следующее: «Государь де не царь и не царского поколения, а немецкого… Когда были у государыни царицы Натальи Кирилловны сряду дочери, и тогда государь, царь Алексей Михайлович, на нее государыню царицу разгневался: буде ты мне сына не родишь, тогда де я тебя постригу. А тогда де она государыня царица была чревата. И когда де приспел ей час родить дщерь и тогда она государыня, убоясь его, государя, взяла на обмен из немецкой слободы младенца, мужеска пола из Лефортова двора…»
Крестьянка Арина в 1716 году поведала такую легенду о Петре: «Государь не русской породы и не царя Алексея Михайловича сын, взят во младенчестве из немецкой слободы у иноземца на обмену. Царица де родила царевну, и вместо царевны взяла его, государя, а царевну отдали вместо ево».
В 1701 году крепостной крестьянин Ф. Степанов, слушая жалобы односельчан на тяжелое положение, заявил, что «государя де на Москве нет. Семь лет в полону, а на царстве сидит немчин. Вот де тысячи с четыре стрельцов порубил. Есть ли б он был государь, стал ли б так свою землю пустошить?»
Ржевская крестьянка Анна говорила мужу в 1703 году: «Это де не наш царь. Это де немец. А наш царь в немцах, в бочку закован да в море пущен».
Белевский крестьянин Григорий Анисифоров говорил в 1705 году: «Нашего государя на Москве нет. Это де не наш царь, то де басурман, а наш царь в иной земле, засажен в темницу».
Говорили о подмене русского царя и иностранцы. Маримьяна Андреевна Полозова, повивальная бабка, рассказывала писарю Козьме Бунину, пригласившему ее на роды своей жены: «Муж мой покойный был на службе в Архангельске, и жила я с ним в том городе лет тому тринадцать (в 1710 г.), хаживала для работы к англичанину Матиасу. Прихаживали к Матиасу иноземцы и разговаривали то по-немецки, то по-русски. «Дурак де русак! – говаривал бывало англичанин, – не ваш де государь, а наш! Вам (русским) нет до него дела!».
Говоря о подмене государя, Маримьяна пояснила, что «не только де я ведаю, ведают де и многие господа и другие, но не смеют о сем говорить. Еще ж де, когда я была у города Архангельского, сказывал де мне иноземец с клятвою, что сей царь подлинно наш (т. е. иноземец) природный, и посмотри де, какая от него нам будет милость».
Стоит обратить внимание на одну интересную деталь. «Непристойные речи» о государе русский народ стал говорить не со дня его рождения, а значительно позднее. В 1691 году – этот год следует запомнить! – боярин князь А.М. Голицын был лишен боярства и записан в «боярские дети» «за многие неистовые слова» против царя. Его теща А. Хитрово была сослана в монастырь, ее братья Степан и Алексей Собакины были лишены звания стольников и сосланы в свои вотчины. Надо сказать, что стольники были наиболее близкие к царю люди, руководившие различными дворцовыми службами, и имевшие наиболее полные сведения о дворцовых делах. Что же такое знали Собакины, что их вместе с ближайшими родственниками отправили в опалу?
В этом же году от двора был удален и другой стольник, П. Неплюев. Вместе с ним в опалу были удалены его брат и зять.
В 1694 году в Преображенском умирает от пыток Петр Абрамович Лопухин Большой, родственник супруги Петра, царицы Евдокии. Дело его не сохранилось, но по записям современников явствует, что он навлек на себя недовольство царя во время Кожуховского похода[1], высказав какое-то неприятное ему мнение. Что же это были за слова, из-за которых виновного подвергли смертельным пыткам?.. Как кажется, это и были первые «непристойные речи». Не мог ли Лопухин усомниться в подлинности Петра? Именно после этой казни и был учрежден Преображенский приказ тайных дел и начал свою неутомимую кровавую работу, которая продолжалась полных три десятилетия, до кончины Петра.
В самом начале 1695 года в приказе уже разбирается следующее дело – боярина Кондырева, резко осуждавшего царя. И год от года количество таких дел все увеличивалось – «непристойные речи» повторяла вся Россия.
Историкам XVIII–XX вв. эти дела Преображенского приказа были известны, но никогда не подвергались серьезным исследованиям. Одни, очарованные величием царя-преобразователя, относили эти слухи на счет бессильной ярости невежественных его противников из среды церковников и стрельцов. Другие не решались поднимать эту тему, поскольку всегда она шла в разрез с доминирующей официальной концепцией исторического значения Петра. К тому же в XVIII–XIX вв. признание Петра I «подмененным» ставило под сомнение легитимность правящей династии Романовых. В XX веке Петр попал под покровительство советской государственной идеологии и стал историческим столпом России. В этих условиях было бы безрассудно касаться подобного вопроса.
В силу этого слухи о подмене царя так и не были признаны официальной исторической наукой хотя бы как версия, и были отнесены к разряду, пусть и массовых, и устойчивых, но все же невежественных и вздорных народных сплетен.
Писали о подмене царя и иностранцы и, даже, называли возможных кандидатов на роль двойника. Но эти сочинения никогда на русский язык не переводились и в России не издавались. Тем самым подчеркивалось пренебрежительное отношение к ним, как измышлениям самого низкого рода. Поэтому проанализировать их или же дать некоторые выдержки из этих сочинений не представляется возможным.
Казимир Валишевский так же считал подмену Петра выдумкой. «Нет ничего удивительного, – замечает он, – что легенда задумала превратить его в подкидыша, сына родителей-иностранцев: настолько сильно и во всех отношениях не подходит он к той среде, в которой родился! Он был свободен от всяких предрассудков, а его москвичи были полны ими; они были религиозны до фанатизма, он – почти вольнодумец; они опасались всякого новшества, он неустанно стремился к всевозможным нововведениям; они были фаталисты, он – человек инициативы; они стойко держались за внешность и обрядность, он доводил в этом отношении свое пренебрежение до цинизма; и наконец, и в особенности, они – вялые, ленивые, неподвижные, словно застывшие от зимнего холода, или заснувшие нескончаемым сном, он – сгорающий, как мы видели, лихорадкой деятельности и движения, насильственным образом заставляющий их очнуться от их оцепенения и спячки ударами палки и топора».
И хотя в приведенном отрывке Валишевский довольно эмоционально признает резкое отличие Петра от типичного русского человека того времени, но в дальнейшем он с такой же страстью доказывает, что Петр – типичный сын своего народа. Поэтому едва ли стоит серьезно относиться к этому, более художественному, чем научному исследованию польского историка. Для нас важно то, что Валишевский все же не обходит молчанием некоторые устойчивые слухи относительно происхождения Петра, а пытается – пусть и кратко – найти им правдоподобное объяснение. Правда, применяет он при этом весьма странные логические построения: хотя ничего русского в Петре нет, все равно он для Валишевского самый русский человек!
Но, не смотря на то, что версия подмены полностью отрицается многими историками, трудно согласиться с тем, что подобные слухи являлись всего лишь сплетнями. Слишком много в жизни Петра темных пятен, непонятных и необъяснимых поступков, слишком явно он презирал собственный народ и веру предков, слишком откровенно тянулся ко всему иностранному. Хотя и живем мы сейчас во времени со стертым понятием национальной и исторической идентичности, но все же подобное поведение настораживает нас, когда вдруг обнаруживается у высших государственных лиц. Тем более подобное поведение заставляло задумываться современников Петра I и искать тому разумные объяснения.
Попробуем беспристрастно разобраться в этом вопросе и выяснить, что же заставило русский народ сомневаться в подлинности своего царя.
2. Детство Петра
Царь Алексей Михайлович (1629–1676) был женат дважды. Первая его жена, Марья Ильинична Милославская, родила ему четырнадцать детей. Но из этого большого потомства выжили лишь четыре мальчика и пять девочек. Кроме печали по умершим детям еще одна забота угнетала сердце царя – у него не было достойного наследника. Если дочери росли крепкими, то сыновьям Тишайшего (так прозвали современники Алексея Михайловича) были болезненными и слабыми. Один из них, Федор, был «скорбен ногами»[2] и с трудом ходил, другой, Иван, был «скорбен головою», т. е. страдал помешательством ума[3], два других, Алексей и Симеон, так же не отличались здоровьем.
В феврале 1669 года царица Марья Ильинична родила очередную дочь, которую нарекли Евдокия. Царственный младенец умер спустя несколько дней после рождения, и вслед за ним, в марте, умерла и царица. Но на этом несчастья царской семьи не кончились. Через три месяца скончался четырехлетний Симеон, через полгода умирает шестнадцатилетний Алексей, перед этим объявленный наследником престола.
Над династией Романовых нависла реальная угроза пресечения рода. И Алексей Михайлович, желая иметь здорового сына и продолжателя царственного рода, женится во второй раз, избрав в супруги дочь Кирилла Полуэктовича Нарышкина, человека незнатного, мелкого дворянина из-под Смоленска. По отзыву князя Б.И. Куракина, человека тонкой наблюдательности, но необычайно желчного и едкого в своих характеристиках, в будущем одного из самых выдающихся русских дипломатов, Наталья Кирилловна Нарышкина была красавица «доброго темпераменту, доброжелательного, токма не была ни прилежная и не искусная в делах и ума легкого».
Молодая, пышущая здоровьем царица 30 мая 1672 года родила сына, которого крестили 29 июня в Чудовом монастыре и нарекли Петром.
Три дня по поводу рождения наследника российского престола служили благодарственные молебны, стреляли из пушек. Исполненный новыми надеждами царь жаловал своих ближних людей, прощал казенные долги, отменял и смягчал наказания преступникам, а после крестин дважды угощал в своем дворце сановников и выборных людей из Москвы и других городов, приезжавших с дарами. Теперь царю Алексею Михайловичу перспективы продолжения династии виделись не столь мрачными.
Первые годы свои Петр прожил беззаботно, и как только вступил в тот возраст, когда его стали занимать игры, отец окружил сына «робятками», мальчиками из ровесников и постарше, набранными из знатных родов. Они составили первый полк Петра, и с ними он играл в «военное дело».
29 января 1676 года Алексей Михайлович неожиданно скончался. На престол взошел болезненный Федор Алексеевич, которому было к тому времени неполных четырнадцать лет. Нарышкиных и их сторонников отодвинули в тень. Боярин Артамон Сергеевич Матвеев, воспитатель царицы Натальи Кирилловны и ее ближайший советник, бывший первый министр государства при Алексее Михайловиче, был отправлен в ссылку.
Но эти внутридворцовые интриги в малой степени коснулись самого Петра. Новый царь Федор Алексеевич был не только его старшим братом, но и крестным отцом, поэтому и проявил заботу о маленьком крестнике, Он оставил Петра и его мать в Кремле, где они продолжали прежнюю жизнь.
Продолжились и военные потехи царевича, но к ним прибавились новые заботы – учеба. Петру, которому тогда шел шестой год, был назначен в учителя Никита Моисеевич Зотов[4], подьячий (мелкий чиновник) из приказа Большой казны, ведавшего сбором доходов и пошлин. Упоминается в документах и другой учитель Петра, Афанасий Нестеров. Но о нем, кроме имени, практически ничего не известно. Поэтому историческая традиция связала раннее обучение Петра исключительно с именем Зотова.
Зотов был человек тихий, трезвый и богобоязненный, учил Петра азбуке, письму, читал с ним часослов и псалтирь, евангелие и апостол. Пристрастился царевич и к книжкам с «кунштами» (картинками), в том числе и к историческим сочинениям, скорее всего, летописям. Зотов показывал ему рисунки, давал пояснения о событиях времени Владимира Святого, Александра Невского, Дмитрия Донского, Ивана Грозного. Рассказывал Зотов и о царствовании Алексея Михайловича, отца царевича, при котором также случались события примечательные и важные: присоединение Украины, война с Польшей и Швецией.
27 апреля 1682 года царь Федор Алексеевич умер. И на престол были возведены оба брата: шестнадцатилетний слабоумный Иван, сын от Милославской, и десятилетний Петр, от Нарышкиной. Но реальная власть оказалась в руках Софьи Алексеевны, умной и честолюбивой дочери Алексея Михайловича от Милославской. Ее правление продолжалось семь лет. И все эти годы Иван и Петр оставались номинальными царями, которым отводилась главная роль лишь в церемониях приема послов и церковных шествиях.
Петр и его мать до серьезных дел не допускались и в государственной политике особого участия не принимали. Они даже оказались в ссылке в селе Преображенском, которое и стало их резиденцией, Но вряд ли подобное положение дел тяготило Петра – он с увлечением занимался военными играми, и число его потешных продолжало увеличиваться.
Хотя Куракин и отметил в своих записках, что опальная царица-вдова «жила тем, что давано было от рук царевны Софьи», имея в виду скудость содержания юного царя Петра, это свидетельство несколько пристрастно. Того, что «давала» Софья, вполне хватало не только на содержание двора царицы, но и на расширение военных потех Петра.
Его товарищи детских игр вырастали вместе с ним, и с годами их забавы принимали все более серьезный характер: деревянные ружья и пушки сменились на настоящие, потешные «робятки» были все одеты в военную форму европейского образца, имели собственный двор, управление, казну, конюшни и прочие службы, необходимые большому армейскому подразделению.
Число потешных вначале возросло от нескольких десятков до двух батальонов, а вскоре и до двух полков, в которые набирались не только родовитые подростки, но и конюхи, сокольники из служб покойного царя Алексея Михайловича, и просто холопы из окрестных сел. Все они прошли хорошую армейскую школу в потешных полках: строили военные укрепления, такие, как знаменитый потешный городок Прешбург, рыли окопы и апроши, упражнялись в маневрах, атаках и штурмах, пушечной и ружейной стрельбе. Эти забавы обходились не дешево. Видимо, Софья вопреки отзывам Куракина, не была скупа к брату и щедро оплачивала его причуды.
В записках иностранцев, посещавших России в то время, сохранилось и описание юного царя, Весьма примечательны в этом отношении записи Кемпфера, секретаря шведского посольства, которого Петр поразил и своей живостью, и своей внешностью:
«В приемной палате, обитой турецкими коврами, на двух серебряных креслах под святыми иконами сидели оба царя в полном царском одеянии, сиявшем драгоценными каменьями. Старший брат, надвинув шапку на глаза, опустив глаза в землю, никого не видя, сидел почти неподвижно; младший смотрел на всех; лицо у него открытое, красивое; молодая кровь играла в нем, как только обращались к нему с речью. Удивительная красота его поражала всех предстоявших, а живость его приводила в замешательство всех степенных сановников московских. Когда посланник подал верящую грамоту и оба царя должны были встать в одно время, чтобы спросить о королевском здоровье, младший, Петр, не дав времени дядькам приподнять себя и брата, как требовалось этикетом, стремительно вскочил со своего места, сам приподнял царскую шапку и заговорил скороговоркой обычный привет: «Его королевское величество, брат наш Карлус Свейский, по здорову ль?»
К сожалению, точное датирование времени приезда шведского посольства в Москву у современных историков вызывает затруднение. Так, Панченко относит это событие к 1683 году, Буганов, еще один исследователь истории царствования Петра I, – к 1687-му, Устрялов, историк XIX века, – к 1682-му, и добавляет, что Кемпфер видел Петра на второй день по воцарение.
Надо отметить одну существенную деталь. Кемпфер в своих записях упомянул, что Петру в это время было не меньше шестнадцати лет. Но если датировка Устрялова верна, то ему исполнилось всего десять! Трудно поверить, что можно так ошибиться в оценке возраста и принять мальчика за юношу. Что явилось причиной такой ошибки – плохое освещение приемной палаты, высокий рост Петра, или, в самом деле, он выглядел значительно старше своего возраста? Именно с последним и соглашается Устрялов, добавляя о Петре: «Он рос не по дням, а по часам».
Подобные разночтения не дают возможности уверенно судить, описан ли здесь Петр мальчиком или уже юношей. Но портрет московского царя у Кемпфера получился весьма ярким и впечатляющим. Легко представить такого Петра, порывистого и стремительного, среди штурмов и атак потешных учений.
В феврале 1669 года царица Марья Ильинична родила очередную дочь, которую нарекли Евдокия. Царственный младенец умер спустя несколько дней после рождения, и вслед за ним, в марте, умерла и царица. Но на этом несчастья царской семьи не кончились. Через три месяца скончался четырехлетний Симеон, через полгода умирает шестнадцатилетний Алексей, перед этим объявленный наследником престола.
Над династией Романовых нависла реальная угроза пресечения рода. И Алексей Михайлович, желая иметь здорового сына и продолжателя царственного рода, женится во второй раз, избрав в супруги дочь Кирилла Полуэктовича Нарышкина, человека незнатного, мелкого дворянина из-под Смоленска. По отзыву князя Б.И. Куракина, человека тонкой наблюдательности, но необычайно желчного и едкого в своих характеристиках, в будущем одного из самых выдающихся русских дипломатов, Наталья Кирилловна Нарышкина была красавица «доброго темпераменту, доброжелательного, токма не была ни прилежная и не искусная в делах и ума легкого».
Молодая, пышущая здоровьем царица 30 мая 1672 года родила сына, которого крестили 29 июня в Чудовом монастыре и нарекли Петром.
Три дня по поводу рождения наследника российского престола служили благодарственные молебны, стреляли из пушек. Исполненный новыми надеждами царь жаловал своих ближних людей, прощал казенные долги, отменял и смягчал наказания преступникам, а после крестин дважды угощал в своем дворце сановников и выборных людей из Москвы и других городов, приезжавших с дарами. Теперь царю Алексею Михайловичу перспективы продолжения династии виделись не столь мрачными.
Первые годы свои Петр прожил беззаботно, и как только вступил в тот возраст, когда его стали занимать игры, отец окружил сына «робятками», мальчиками из ровесников и постарше, набранными из знатных родов. Они составили первый полк Петра, и с ними он играл в «военное дело».
29 января 1676 года Алексей Михайлович неожиданно скончался. На престол взошел болезненный Федор Алексеевич, которому было к тому времени неполных четырнадцать лет. Нарышкиных и их сторонников отодвинули в тень. Боярин Артамон Сергеевич Матвеев, воспитатель царицы Натальи Кирилловны и ее ближайший советник, бывший первый министр государства при Алексее Михайловиче, был отправлен в ссылку.
Но эти внутридворцовые интриги в малой степени коснулись самого Петра. Новый царь Федор Алексеевич был не только его старшим братом, но и крестным отцом, поэтому и проявил заботу о маленьком крестнике, Он оставил Петра и его мать в Кремле, где они продолжали прежнюю жизнь.
Продолжились и военные потехи царевича, но к ним прибавились новые заботы – учеба. Петру, которому тогда шел шестой год, был назначен в учителя Никита Моисеевич Зотов[4], подьячий (мелкий чиновник) из приказа Большой казны, ведавшего сбором доходов и пошлин. Упоминается в документах и другой учитель Петра, Афанасий Нестеров. Но о нем, кроме имени, практически ничего не известно. Поэтому историческая традиция связала раннее обучение Петра исключительно с именем Зотова.
Зотов был человек тихий, трезвый и богобоязненный, учил Петра азбуке, письму, читал с ним часослов и псалтирь, евангелие и апостол. Пристрастился царевич и к книжкам с «кунштами» (картинками), в том числе и к историческим сочинениям, скорее всего, летописям. Зотов показывал ему рисунки, давал пояснения о событиях времени Владимира Святого, Александра Невского, Дмитрия Донского, Ивана Грозного. Рассказывал Зотов и о царствовании Алексея Михайловича, отца царевича, при котором также случались события примечательные и важные: присоединение Украины, война с Польшей и Швецией.
27 апреля 1682 года царь Федор Алексеевич умер. И на престол были возведены оба брата: шестнадцатилетний слабоумный Иван, сын от Милославской, и десятилетний Петр, от Нарышкиной. Но реальная власть оказалась в руках Софьи Алексеевны, умной и честолюбивой дочери Алексея Михайловича от Милославской. Ее правление продолжалось семь лет. И все эти годы Иван и Петр оставались номинальными царями, которым отводилась главная роль лишь в церемониях приема послов и церковных шествиях.
Петр и его мать до серьезных дел не допускались и в государственной политике особого участия не принимали. Они даже оказались в ссылке в селе Преображенском, которое и стало их резиденцией, Но вряд ли подобное положение дел тяготило Петра – он с увлечением занимался военными играми, и число его потешных продолжало увеличиваться.
Хотя Куракин и отметил в своих записках, что опальная царица-вдова «жила тем, что давано было от рук царевны Софьи», имея в виду скудость содержания юного царя Петра, это свидетельство несколько пристрастно. Того, что «давала» Софья, вполне хватало не только на содержание двора царицы, но и на расширение военных потех Петра.
Его товарищи детских игр вырастали вместе с ним, и с годами их забавы принимали все более серьезный характер: деревянные ружья и пушки сменились на настоящие, потешные «робятки» были все одеты в военную форму европейского образца, имели собственный двор, управление, казну, конюшни и прочие службы, необходимые большому армейскому подразделению.
Число потешных вначале возросло от нескольких десятков до двух батальонов, а вскоре и до двух полков, в которые набирались не только родовитые подростки, но и конюхи, сокольники из служб покойного царя Алексея Михайловича, и просто холопы из окрестных сел. Все они прошли хорошую армейскую школу в потешных полках: строили военные укрепления, такие, как знаменитый потешный городок Прешбург, рыли окопы и апроши, упражнялись в маневрах, атаках и штурмах, пушечной и ружейной стрельбе. Эти забавы обходились не дешево. Видимо, Софья вопреки отзывам Куракина, не была скупа к брату и щедро оплачивала его причуды.
В записках иностранцев, посещавших России в то время, сохранилось и описание юного царя, Весьма примечательны в этом отношении записи Кемпфера, секретаря шведского посольства, которого Петр поразил и своей живостью, и своей внешностью:
«В приемной палате, обитой турецкими коврами, на двух серебряных креслах под святыми иконами сидели оба царя в полном царском одеянии, сиявшем драгоценными каменьями. Старший брат, надвинув шапку на глаза, опустив глаза в землю, никого не видя, сидел почти неподвижно; младший смотрел на всех; лицо у него открытое, красивое; молодая кровь играла в нем, как только обращались к нему с речью. Удивительная красота его поражала всех предстоявших, а живость его приводила в замешательство всех степенных сановников московских. Когда посланник подал верящую грамоту и оба царя должны были встать в одно время, чтобы спросить о королевском здоровье, младший, Петр, не дав времени дядькам приподнять себя и брата, как требовалось этикетом, стремительно вскочил со своего места, сам приподнял царскую шапку и заговорил скороговоркой обычный привет: «Его королевское величество, брат наш Карлус Свейский, по здорову ль?»
К сожалению, точное датирование времени приезда шведского посольства в Москву у современных историков вызывает затруднение. Так, Панченко относит это событие к 1683 году, Буганов, еще один исследователь истории царствования Петра I, – к 1687-му, Устрялов, историк XIX века, – к 1682-му, и добавляет, что Кемпфер видел Петра на второй день по воцарение.
Надо отметить одну существенную деталь. Кемпфер в своих записях упомянул, что Петру в это время было не меньше шестнадцати лет. Но если датировка Устрялова верна, то ему исполнилось всего десять! Трудно поверить, что можно так ошибиться в оценке возраста и принять мальчика за юношу. Что явилось причиной такой ошибки – плохое освещение приемной палаты, высокий рост Петра, или, в самом деле, он выглядел значительно старше своего возраста? Именно с последним и соглашается Устрялов, добавляя о Петре: «Он рос не по дням, а по часам».
Подобные разночтения не дают возможности уверенно судить, описан ли здесь Петр мальчиком или уже юношей. Но портрет московского царя у Кемпфера получился весьма ярким и впечатляющим. Легко представить такого Петра, порывистого и стремительного, среди штурмов и атак потешных учений.