Страница:
Чувство удовлетворения от того, что первая задача Великого Посева выполнена, наполняла все естество Зерена.
Хорошо, что он с самого начала не пожалел универсальной энергии, хотя ее оставалось совсем немного, для того чтобы создать вокруг первого ростка защитное облако. В случае гибели первого ростка погиб бы и весь посев, погиб в самом начале, не успев как следует подняться.
Поначалу тень, отбрасываемая растениями, была хилой, представляла собой отдельные сиротливые полоски и пятна. Однако день ото дня они густели, все увереннее соединялись, сливались между собой. И настал день, когда неровный круг тени стал сплошным.
Наступил рассвет, начались пятые сутки пути.
Солнце, следуя извечным своим путем, начало быстро карабкаться к зениту.
Курбан и Атагельды медленно брели, оставляя за собой осыпающиеся следы.
– Дедушка, я утомился. Песок, что ли, стал глубже? – сказал мальчик и вытер пот, заливающий глаза.
– Будь джигитом, Ата, как твой покойный отец, – ответил старый кузнец. – Нам недолго уже осталось.
– Хочу пить.
Вместо ответа Курбан молча достал флягу, отвинтил крышку, перевернул сосуд и потряс им: ни капли не упало на нагретый песок. После этого он отбросил флягу в сторону. Хорошая вещь, хивинской работы, с узорной росписью. Но фляга, увы, больше не понадобится. С глухим звуком сосуд шлепнулся в песок, полузарывшись в него.
Без капли влаги в пустыне недолго протянешь. Мальчик блеснул глазами, но ничего не сказал, и они двинулись дальше.
Незаметно подкрался полдень, и каждый отвесный луч жалил, словно ядовитая гюрза.
Последний час Атагельды шел как будто в забытьи. В этом богом проклятом месте не было ни травинки, только солнце и песок, песок и солнце. Почему человек живет до обидного мало? Почему он вообще должен умереть?!
Увязая по колено в песке, мальчик догнал деда, шедшего немного впереди.
– Дедушка, а человек может быть бессмертным? – негромко спросил он, взяв Курбана за руку.
Кузнец, казалось, не удивился вопросу. Он пытливо посмотрел на Атагельды и, немного подумав, сказал:
– Человек может быть бессмертным. Я, во всяком случае, не вижу в этом ничего необычного.
– Почему же люди умирают?
– На то много причин. Например…
– Не нужно примеров! – живо перебил мальчик. – Ты лучше скажи, как стать бессмертным!
– Клянусь аллахом, хороший вопрос. – Улыбка пробежала по лицу старика. – Эх, учиться бы тебе, малыш! Да что теперь говорить…
– Ты не ответил, – напомнил Атагельды.
– Есть священные книги, в которых рассказывается о богах. Было это в древней стране, омываемой полуденным морем. Боги были прекрасны и могучи, и жили они вечно.
– Так то боги, – разочарованно протянул мальчик, – а я спрашиваю о людях.
– Не торопись, – произнес Курбан. – Дело, видишь ли, в том, что эти боги, согласно старинным легендам, по сути дела, ничем не отличались от людей. Ну, конечно, покрасивее, посильнее, а в остальном – те же люди. Но вот питались они по-особому, употребляли в пищу амброзию. Думаю, в этой пище и заключена тайна бессмертия.
– Наверно, амброзия – это просто ключевая вода, – вздохнул Атагельды.
Неожиданно старик пошатнулся и тяжело опустился на песок. Когда мальчик приподнял его голову, глаза Курбана были закрыты. Грудь вздымалась медленно, еле заметно. Атагельды опустился перед ним на колени, едва не вскрикнув от боли: _впечатление было такое, словно он стал на раскаленную сковородку.
– Дедушка, – тихонько позвал он, взяв Курбана за руку. Тяжелая рука, выскользнув, упала на песок.
Атагельды в отчаянии поднял глаза к небу, и оно показалось ему таким же шершавым и пересохшим от жажды, как его язык и небо, алчущие хотя бы глотка воды.
Мальчик нагреб кучу песка, положил деда повыше. Тот что-то пробормотал, не открывая глаз.
– Что? – переспросил Атагельды.
– Напейся… Напейся… – разобрал он только одно слово.
– Ты о чем, дедушка? – спросил мальчик, но Курбан молчал.
Тогда Атагельды решил докопаться до воды. Он принялся яростно копать песок. Тот утекал словно жидкость, сыпался сквозь пальцы, но это не останавливало мальчика. Он рыл и рыл, несмотря на то, что струйки песка стекали обратно в ямку. Но говорят же люди, что, если землю копать глубоко, обязательно доберешься до воды.
Вода, однако, не показывалась, даже песок не становился влажным. И проклятая жара нисколько не спадала. Пожалуй, было даже жарче, чем в дедовой кузнице, когда там вовсю пылал горн. Песок набился под ногти, было больно, но он продолжал копать.
За упорство Атагельды был вознагражден. Через какое-то время песок пусть не стал влажным, но по крайней мере холодным. Ата набрал горсть его, с трудом вылез из углубления, подошел к Курбану и приложил к его лбу прохладный песок. Дед на несколько мгновений приоткрыл глаза, в которых мальчику почудилось осмысленное выражение, и снова закрыл их. Спекшиеся губы шевельнулись.
– Напейся… – снова услышал Атагельды.
– Я хотел вырыть колодец, – медленно, по слогам произнес Атагельды, приблизившись к уху Курбана, – но ничего не получилось. Водоносный слой, наверно, залегает слишком глубоко. Даже до влажного песка я не добрался, а только до холодного.
– Ножик… возьми в моей котомке ножик… – прохрипел через силу Курбан.
– Нож? – переспросил мальчик. Ему показалось, что он ослышался. – Зачем он мне?
– Пока я жив… надрежь мне вену… и напейся крови, – докончил старик.
– Не говори чепухи.
– Слушай меня. И сделай, как я говорю. Мне все равно не жить, с моим-то сердцем. А ты молодой, ты должен жить. Когда напьешься, возьми мою котомку. И еще… в кармане… золотой. И иди на северо-восток. Строго на северо-восток. Я, понимаешь, сбился. Потерял направление.
– Знаю.
– Выйдешь к людям – они не дадут тебе пропасть. Только не говори никому, что ты внук врага эмира.
– Я спасу тебя. Старик покачал головой:
– Пустое. Лучше не теряй время, ведь с каждой минутой ты слабеешь.
Атагельды схватил деда под мышки и поволок его. Едкий пот заливал глаза. Уже через несколько шагов он выдохся.
– Знаешь, дед, ты полежи спокойно, а я пойду на разведку. Может, хоть тарбагана промыслю. Или, чем шайтан не шутит, воду найду!
Атагельды и сам не верил своим словам. Но речь деда, его страшное предложение привели его в такой ужас, от которого было только одно лекарстВо– движение, действие, любые усилия, пусть до крайнего изнеможения – тем лучше! Отчаянье придало ему силы.
– Вот-вот, и я говорю: иди на разведку. Да не торопись возвращаться, – согласился Курбан. – Я тебя подожду.
Атагельды с подозрением посмотрел на него, но лицо деда было спокойным.
Одолев крутой хребет сыпучего бархана, Атагельды остановился, вытер тыльной стороной ладони глаза, всмотрелся в даль. Снова мираж, будь он неладен.
В дрожащем мареве высилась небольшая рощица тонких, странных растений. Больше всего его поразили бледные, необычной формы листья, отчетливо видные. Но что ему до их формы, главное, что они отбрасывали тень. И потом, раз растения, там должна быть и какая-нибудь вода. Однако ни водоема, ни даже самого завалящего арыка Атагельды не разглядел, сколько ни всматривался. «До чего же убогий мираж явила мне в последний раз пустыня, – подумал он. – Видение, право, могло бы быть и побогаче». Может, он и не думал такими словами, но суть его размышлений была именно такова.
Он решил идти до тех пор, пока мираж рассеется, а там – будь что будет. Однако, странное дело, по мере продвижения мальчика видение не тускнело, не исчезало. Наоборот, становилось все более отчетливым.
Но понадобилось немало времени, прежде чем Атагельды убедился, что рощица существует на самом деле.
Удивительные растения! Прежде он никогда таких не видел. Самое высокое из них, стоящее в центре рощицы, было ему по плечо. Хотя ветра не было, все растения слабо покачивались, как будто связанные невидимой нитью. «Словно все они братья», – подумал Атагельды.
Казалось, растения приветствуют его.
Осторожно переступая, чтобы ненароком не задеть какой-нибудь из стеблей, он подошел к самому высокому растению. Листья, словно выделанные из бледно-зеленой кожи, были покрыты мельчайшими ворсинками. Стебель – вот уж совсем чудное, просто немыслимое дело – оказался полупрозрачным, словно это была струя застывшего стекла. Он долго смотрел на таинственные, крохотные, с булавочную головку, пузырьки, одни из них карабкались наверх, другие торопились вниз. Там же, в глубине стебля, внимательно вглядевшись, можно было различить тончайшие разноцветные нити – может быть, токи различных жидкостей?
Все это походило на чудо.
Позабыв обо всем на свете, Атагельды рассматривал странную карликовую рощицу, бог весть каким чудом возникшую в пустыне. Листья на вид казались сочными, мясистыми. Сорвать один, пожевать, – может, хоть немного утолит жажду? Он протянул руку к центральному стеблю, но она уперлась в невидимую преграду. Словно упругая пленка остановила ее движение. Что за чертовщина!
В полном недоумении он зачем-то огляделся. Все так же безмятежно сияло небо, шествовало своим путем солнце, вокруг, насколько хватало глаз, лежали изжелта-белые пески. И только вокруг него боязливо сгрудилась маленькая стайка ветвей неизвестного растения.
Он снова попытался протянуть руку к одному из листьев, и неведомая сила ее отбросила. Тогда Атагельды обратил внимание на чашечку, которой был увенчан самый высокий стебель. Чаша качнулась, и в ней что-то блеснуло. Влага… Неужели вода?! Пригубить бы, только пригубить.
Он осторожно, опасаясь подвоха, наклонился к чаше. Но ничто не воспрепятствовало этому движению. Казалось, растение почувствовало, что мальчик не собирается принести ему никакого вреда.
Да, в чашечке оказалась вода. Тепловатая, с каким-то сладким привкусом, но чистая. И было ее совсем немного – может быть, с четверть пиалушки.
Едва начав пить, Атагельды вспомнил про деда, оставшегося в песках, и с трудом оторвался от цветочной чаши. Как принести ему остатки воды? Посуды с собой не было. Фляжка, выброшенная Курбаном, осталась среди песков, теперь ее, наверно, не отыщешь.
Сгоряча он решил оторвать чашечку от верхушки растения, чтобы отнести ее деду. Однако, получив в протянутую руку чувствительный разряд, отказался от своей затеи.
Растение не только само по себе было странным, но и вело себя в высшей степени странно, словно строптивый жеребенок: оно то подпускало к себе Атагельды, то как бы отталкивало его.
Раздумывать, однако, было некогда. Ата стащил с головы выцветшую тюбетейку и не без опаски сделал шаг к стеблю, увенчанному чашечкой, полуприкрытой лепестками. Никакого противодействия, однако, на этот раз не последовало.
Атагельды осторожно, бережно раздвинул снова лепестки, окаймляющие чашу, и опустил туда тюбетейку, ожидая, пока она впитает влагу. Наконец тюбетейка намокла, жидкости оставалось на самом донце. Он допил ее и двинулся в обратный путь, сунув влажную тюбетейку за пазуху и моля бога об одном: чтобы она не высохла до того момента, как он доберется до Курбана.
Путь назад показался еще более тяжелым. Атагельды несколько раз оглядывался, словно боялся, что растения исчезнут. Но они оставались на месте, все так же покачиваясь в лад. Теперь они, казалось, провожали мальчика.
Мокрый ком тюбетейки приятно холодил грудь. Время от времени Атагельды совал руку за пазуху: нет, плотная ткань оставалась влажной.
Курбан был в том же положении, в котором его оставил мальчик. Глаза его были прикрыты, а грудь вздымалась так редко и слабо, что в первую минуту показалось – старый кузнец не дышит.
Атагельды стал на колени, потряс деда за плечо. Тот открыл глаза.
– Ты? Разве ты не ушел?
– Я ходил на разведку. Нашел местечко, где есть тень и немного воды…
Не дослушав, Курбан снова закрыл глаза. Зубы его были плотно сжаты, Атагельды никак не удавалось расщепить их. Тогда он достал из дедовой котомки нож и воспользовался им – маленьким стальным рычагом.
– Вену… режь вену… – пробормотал Курбан, на несколько мгновений открыв глаза.
Атагельды выдавил из тюбетейки в пересохшую щель рта несколько капель воды. Старик зачмокал, сделал судорожный глоток и посмотрел на мальчика.
– Сладкая? Где ты взял сладкую воду, Атагельды? Или, может быть, я брежу?..
Мальчик заботливо приложил ему ко лбу свою выжатую тюбетейку, все еще странным образом хранившую прохладу, и рассказал о путешествии, увенчавшемся находкой.
– Мне стало полегче, клянусь, – пробормотал старик и сел повыше. – Даже от сердца отлегло. Но послушай, тебе не померещилось все это? – посмотрел он недоверчиво на внука.
– А вода, по-твоему, откуда? – возразил Атагельды.
– Верно, верно, это вода, хотя и сладковатая, – согласился Курбан. – Будь это кровь, она была бы соленой… Но сколько на белом свете живу, о таких чудесах не слыхивал: одинокое растение среди пустыни сохраняет воду, да еще днем, в самый зной.
– Несколько растений.
– Все равно.
– Если ты не слыхал, это еще не значит, что такого не бывает. – Атагельды начал терять терпение.
– Ты прав, Ата, – согласился Курбан и, кряхтя, поднялся с земли, собрал свои скудные пожитки и добавил: – Ну, пошли, что ли. Показывай, где там твой рай земной.
Путь к растениям отыскать было нетрудно – песок еще не успел занести следы Атагельды.
Когда они добрались до цели, Курбан долго стоял перед купой одинаковых, только разного роста, растений, затем задумчиво произнес:
– И верно, Атагельды, это не мираж. Отродясь не видал таких растений. Одно небо ведает, каким ветром их сюда занесло. В тени мы сможем переждать полученные часы, отдохнуть, поднабраться сил, а потом…
– Смотри! – перебил его мальчик.
– Что?
– Вода!
Острый взгляд Атагельды углядел, как в чашечке самого высокого растения, обрамленной мохнатыми листьями, тускло блеснула жидкость. За то время, пока он отсутствовал, чаша успела наполниться снова…
На сей раз они утолили жажду. Живительная влага возродила силы, и даже жара, показалась, пошла немного на убыль.
– Отдохнем здесь денек-другой, да и двинемся дальше, – произнес Курбан, когда они расположились в тени.
– Но ты ведь направление потерял!
Старик промолчал.
– И потом, без воды мы здесь не пропадем, а вот что есть будем? – продолжал Атагельды.
– Видишь, на этих растениях есть завязь, – сказал Курбан, показывая на небольшие зеленые шишки, расположенные кое-где у основания листьев. – Может быть, эти плоды съедобны?
Ата пожал плечами. Что там говорить, после того как он утолил жажду, есть захотелось невыносимо. Но боязно было отравиться неведомым плодом, о чем он и сказал деду: вдруг эти зеленые шишки действуют похлеще мухомора?
– Я и сам, голубчик, это понимаю, – уныло согласился Курбан и вздохнул.
Атагельды встревожился:
– Опять сердце?
– Нет, сердце меня совсем перестало беспокоить, – сказал старый кузнец и впервые за пять дней улыбнулся.
– Дедушка, а что мы завтра будем делать?
– Посмотрим. Утро вечера мудренее.
Они лежали под открытым небом, ничем не защищенные от пустыни, которая обступила их со всех сторон, жарко дыша. Зато звезды над ними были точь-в-точь такие, как над двором старой кузницы. Между ними тянулись ввысь хрупкие стебли, от которых, казалось, исходило дружественное спокойствие.
И ночь провели они спокойно, хотя издали доносился заунывный вой шакалов. Обоим добровольным изгнанникам чудилось, что какая-то добрая сила стережет их сон.
Назавтра Курбан и Атагельды нашли в себе силы соорудить силки, в которые попался жирный тарбаган, так что призрак голодной смерти от них отодвинулся.
– Мне нравится в этом оазисе, – объявил однажды Атагельды, когда они сидели в тени растений.
– Какой же это оазис, если нет ни водоема, ни арыка, – возразил дед.
– А чаша цветка? Пусть она не глубока, но все время наполняется влагой.
– Верно, от жажды не помрешь.
– Как ты думаешь, дед, что это за жидкость? По-моему, это не вода.
– А что же?
– Не знаю.
– Может быть, сок растения? – высказал предположение старый кузнец, прерывая долгую паузу. – Но какая нам разница? Только бы цветок не отказался нас поить!
Силки, на которые было затрачено столько усилий, подвели: на следующий день они были пусты, несмотря на хорошую приманку, оставленную Атагельды. Всякая живность по непонятной причине старательно обходила западню. И новый день не принес никаких изменений.
Употреблять в пищу завязь растений дед и внук не рискнули.
Зелень росла быстро, не по дням, а по часам. Если поначалу самое высокое растение, возвышавшееся в центре маленькой зеленой колонии, едва достигало плеча Атагельды, то теперь они сравнялись в росте. Прежде мальчику приходилось немного нагибаться, чтобы достать влагу из чаши цветка, а теперь он, наоборот, пригибал чашу ко рту. Сначала он делал это с опаской, но сторонняя сила ни разу его не отталкивала. Уж не пригрезилась ли она Атагельды?
Итак, силки пустовали, голод заставил их снова потуже затянуть пояса, и однажды мальчик сказал:
– Мы уже отдохнули. Пора в путь.
И Курбану скрепя сердце пришлось с ним согласиться. Однако их выход из маленького оазиса оказался непродолжительным и едва не окончился трагически.
Растения еще не успели скрыться из вида, как что-то в воздухе неуловимо изменилось. Началось с того, что тело Курбана и Атагельды начало легко покалывать, словно тысячью иголок. Покалывание перешло в нестерпимый зуд. Оба яростно почесывались, хотя никаких видимых причин для этого не было. Расчесы оставляли на теле следы, но зуд не проходил.
Впрочем, по мере удаления от оазиса зуд начал слабеть, но тут случилась новая напасть: поднялся ветер, которого дотоле не было и в помине. С минуты на минуту он усиливался, что при открытых песчаных пространствах предвещало большие неприятности.
– Что будем делать, дедушка? – спросил Атагельды, остановившись.
Песчинки больно секли лицо, в воздухе стоял тонкий звук, вызванный трением мириадов песчинок друг от друга.
Прежде чем ответить, Курбан внимательно оглядел небо, которое оставалось безмятежным. Старик, честно говоря, недоумевал: резкий ветер поставил его в тупик.
– Будет самум? – с тревогой спросил Атагельды. Курбан пожал плечами.
– Видишь ли, малыш, самуму должны предшествовать определенные изменения на небе, – произнес он. – Они еле заметны порой, но я хорошо изучил их за долгую жизнь. А сейчас, видишь? – показал он рукой наверх. – Нет даже легчайшего облачного налета, небо чистое. Или мои глаза обманывают меня…
– Нет, в небе ни облачка, – подтвердил Атагельды, запрокинувший голову.
– Я не могу понять, откуда взялся этот ветер, – признался старик. – Мне кажется, это какой-то шальной вихрь, он должен убраться.
Действительность, однако, не подтверждала столь оптимистического вывода: ветер с каждой минутой усиливался.
– Если ветер закружит, поднимет вихри, нам придется несладко, – покачала головой Курбан.
К счастью, ветер пока дул в одном направлении – бил в лицо. Он достиг определенной силы и, похоже, слабеть не собирался.
Они стали спиной к ветру и, пока совещались, вокруг каждого успел образоваться песчаный холмик.
– Идти дальше опасно, – решил Курбан. – Нужно возвращаться, пока не поздно.
Несколько шагов они сделали в молчании.
Ветер дул в спину, идти стало легче, но все равно из-за вездесущих песчинок не то что переговариваться – даже дышать было трудно. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась однообразная пустыня, заштрихованная косыми траекториями песчинок.
– Послушай, а мы правильно идем? – спросил внезапно обеспокоенный Курбан.
– Ищи наши следы, только и всего, – откликнулся беспечно Атагельды.
– Наши следы давно занесло.
– Ну и что! – воскликнул мальчик. – У нас остался еще один хороший ориентир.
– Что ты имеешь в виду?
– Ветер! Он ведь как поднялся, так и не менял направление, – сказал Атагельды.
– Ты уверен?
– Конечно. Он дул нам все время в лицо, словно хотел заставить, чтобы мы вернулись в оазис.
– А ты молодец, дружок. Головка работает, – похвалил старый кузнец. – Я и сам бы до этого додумался, только подрастерялся малость, – добавил он.
Шло время, но растения оазиса не показывались. Курбан уже забеспокоился, когда они оба почти одновременно увидели светло-зеленые верхушки, едва выглядывающие из песчаных холмов. Ветер к этому времени утих – так же внезапно, как начался.
– Беда, да и только, – поцокал языком Курбан, разглядывая занесенный песком оазис. – Попробуем раскопать…
– Дед, посмотри, они сражались с песком! – воскликнул Атагельды, указывая на растения.
В самом деле, каждое растение находилось в углублении, окруженное песчаным барьером. Песок пятился, словно отбрасываемый растением. Дед с внуком решили помочь странным растениям. Трудились долго, поскольку растений было с десяток, не меньше.
– Отдохнем немного, – предложил Курбан.
– Сердце?
– Нет, сердце эти дни меня не беспокоит. Просто устал я немного…
– Потерпи, дедушка. Давай сначала освободим от песка все растения, потом будем отдыхать. А то они могут задохнуться.
– Задохнуться? – удивился Курбан. – С чего ты взял?
– Мне так кажется, – уклончиво ответил Атагельды, снова принимаясь за работу. Не мог же он, в самом деле, сказать деду о смутном видении, мелькнувшем в его мозгу? Расплывчатый образ существа, которое задыхается от удушья…
Наконец работа была закончена. Маленький оазис был очищен от песка. Растения, как и прежде, едва колебались в лад, хотя вокруг царило полное безветрие. Чашечка, совсем небольшая, появилась на верхушке еще одного растения. А завязь под листьями, сулящая плоды, стала вроде покрупнее, – или это им только показалось?
– Это – твоя, – указал на вторую чашечку Курбан, а сам направился к первой.
…Атагельды совсем не удивился, когда обнаружил под плотными, кожистыми лепестками сладковатую, прохладную жидкость. Он выпил ее всю, отчего сразу прибавилось сил.
После этого происшествия Атагельды с Курбаном ни разу не пытались покинуть оазис.
Когда плоды созрели, они решились их отведать и не пожалели: плоды оказались сочными и на удивление сытными. Правда, вкус их был непривычен, но выбирать не приходилось. Определить, что это за плоды, старый Курбан не мог: встречать такие ему прежде не доводилось.
С появлением второй чаши влаги им хватало, оставалось даже на чай. Запасливый Курбан всегда держал во фляге небольшой запас, он собирал туда воду, которую они не успели выпить за день. Стоило цветочную чашу опорожнить, как она через некоторое время снова наполнялась.
Картина безотрадная. Во всем поле зрения – всхолмленная песчаная пустыня. Таким образом, беглые наблюдения, сделанные мной во время свободного падения, подтвердились, к сожалению.
Неужели вся планета лишена жизни? Неужели не ведает она ни растений, ни животных? Похоже, что так, и соображения наших ученых не подтвердились.
Если так, то космическая судьба предоставила мне удивительный шанс – будучи в единственном числе, без собратьев, попытаться озеленить целую планету. Сумею ли? Во всяком случае, обязан попытаться.
Жаль только, что модифицировать растения – вне моих возможностей. Что ж, пусть лучше покрывают пустыню растения одного вида, чем останется пустыня, лишенная каких бы то ни было растений».
«Песчаный слой толст. С величайшим трудом корень, пробивая почву, добрался наконец до водоносного слоя.
– Зерен, – донесся до меня сигнал, посланный корнем. – Можешь прекратить синтез молекул воды, необходимый для твоего питания, и готовься получать жидкость, рождаемую почвой этой планеты.
Произвел экспресс-анализ, жидкость оказалась богатой на удивительные соли и соединения. Странно, что при такой почвенной воде на планете нет зелени. Может, была, но песок уничтожил ее? Не буду, впрочем, торопиться с поспешными выводами: тот, кто совершает Великий Посев, делать этого не должен.
…Сегодня великий день. Радостный и одновременно тревожный. Радостный – потому что я впервые обнаружил в окрестности живое существо. На всякий случай зафиксирую в памяти информацию. Обладает оно четырьмя конечностями. Передвигается на двух задних, и довольно неуклюже.
Долгое время не мог понять, обладает ли оно хотя бы начатками разума или действует, подчиняясь только инстинктам.
При виде растений существо выразило удивление: лишнее подтверждение тому, что планета лишена растительного царства.
Сразу установил односторонний биоконтакт, чтобы вызнать намерения существа. Оно двинулось ко мне с желанием сорвать лист, что могло бы повредить стебель, еще неокрепший. Пришлось наскоро выбросить защитное силовое поле. Существо удалось отпугнуть.
Существо в испуге отступило, и в этот момент мне стало ясно, что оно сильно страдает от жажды. Я сильнее покачнул чашей цветка. Существо, видимо опасаясь подвоха, снова боязливо приблизилось. Я рассеял силовое поле и постарался передать об этом мыслеграмму существу. Не знаю, дошла ли она, но существо наклонилось к чаше и, раздвинув лепестки, начало пить. Не допив, подняло голову.
Хорошо, что он с самого начала не пожалел универсальной энергии, хотя ее оставалось совсем немного, для того чтобы создать вокруг первого ростка защитное облако. В случае гибели первого ростка погиб бы и весь посев, погиб в самом начале, не успев как следует подняться.
Поначалу тень, отбрасываемая растениями, была хилой, представляла собой отдельные сиротливые полоски и пятна. Однако день ото дня они густели, все увереннее соединялись, сливались между собой. И настал день, когда неровный круг тени стал сплошным.
Наступил рассвет, начались пятые сутки пути.
Солнце, следуя извечным своим путем, начало быстро карабкаться к зениту.
Курбан и Атагельды медленно брели, оставляя за собой осыпающиеся следы.
– Дедушка, я утомился. Песок, что ли, стал глубже? – сказал мальчик и вытер пот, заливающий глаза.
– Будь джигитом, Ата, как твой покойный отец, – ответил старый кузнец. – Нам недолго уже осталось.
– Хочу пить.
Вместо ответа Курбан молча достал флягу, отвинтил крышку, перевернул сосуд и потряс им: ни капли не упало на нагретый песок. После этого он отбросил флягу в сторону. Хорошая вещь, хивинской работы, с узорной росписью. Но фляга, увы, больше не понадобится. С глухим звуком сосуд шлепнулся в песок, полузарывшись в него.
Без капли влаги в пустыне недолго протянешь. Мальчик блеснул глазами, но ничего не сказал, и они двинулись дальше.
Незаметно подкрался полдень, и каждый отвесный луч жалил, словно ядовитая гюрза.
Последний час Атагельды шел как будто в забытьи. В этом богом проклятом месте не было ни травинки, только солнце и песок, песок и солнце. Почему человек живет до обидного мало? Почему он вообще должен умереть?!
Увязая по колено в песке, мальчик догнал деда, шедшего немного впереди.
– Дедушка, а человек может быть бессмертным? – негромко спросил он, взяв Курбана за руку.
Кузнец, казалось, не удивился вопросу. Он пытливо посмотрел на Атагельды и, немного подумав, сказал:
– Человек может быть бессмертным. Я, во всяком случае, не вижу в этом ничего необычного.
– Почему же люди умирают?
– На то много причин. Например…
– Не нужно примеров! – живо перебил мальчик. – Ты лучше скажи, как стать бессмертным!
– Клянусь аллахом, хороший вопрос. – Улыбка пробежала по лицу старика. – Эх, учиться бы тебе, малыш! Да что теперь говорить…
– Ты не ответил, – напомнил Атагельды.
– Есть священные книги, в которых рассказывается о богах. Было это в древней стране, омываемой полуденным морем. Боги были прекрасны и могучи, и жили они вечно.
– Так то боги, – разочарованно протянул мальчик, – а я спрашиваю о людях.
– Не торопись, – произнес Курбан. – Дело, видишь ли, в том, что эти боги, согласно старинным легендам, по сути дела, ничем не отличались от людей. Ну, конечно, покрасивее, посильнее, а в остальном – те же люди. Но вот питались они по-особому, употребляли в пищу амброзию. Думаю, в этой пище и заключена тайна бессмертия.
– Наверно, амброзия – это просто ключевая вода, – вздохнул Атагельды.
Неожиданно старик пошатнулся и тяжело опустился на песок. Когда мальчик приподнял его голову, глаза Курбана были закрыты. Грудь вздымалась медленно, еле заметно. Атагельды опустился перед ним на колени, едва не вскрикнув от боли: _впечатление было такое, словно он стал на раскаленную сковородку.
– Дедушка, – тихонько позвал он, взяв Курбана за руку. Тяжелая рука, выскользнув, упала на песок.
Атагельды в отчаянии поднял глаза к небу, и оно показалось ему таким же шершавым и пересохшим от жажды, как его язык и небо, алчущие хотя бы глотка воды.
Мальчик нагреб кучу песка, положил деда повыше. Тот что-то пробормотал, не открывая глаз.
– Что? – переспросил Атагельды.
– Напейся… Напейся… – разобрал он только одно слово.
– Ты о чем, дедушка? – спросил мальчик, но Курбан молчал.
Тогда Атагельды решил докопаться до воды. Он принялся яростно копать песок. Тот утекал словно жидкость, сыпался сквозь пальцы, но это не останавливало мальчика. Он рыл и рыл, несмотря на то, что струйки песка стекали обратно в ямку. Но говорят же люди, что, если землю копать глубоко, обязательно доберешься до воды.
Вода, однако, не показывалась, даже песок не становился влажным. И проклятая жара нисколько не спадала. Пожалуй, было даже жарче, чем в дедовой кузнице, когда там вовсю пылал горн. Песок набился под ногти, было больно, но он продолжал копать.
За упорство Атагельды был вознагражден. Через какое-то время песок пусть не стал влажным, но по крайней мере холодным. Ата набрал горсть его, с трудом вылез из углубления, подошел к Курбану и приложил к его лбу прохладный песок. Дед на несколько мгновений приоткрыл глаза, в которых мальчику почудилось осмысленное выражение, и снова закрыл их. Спекшиеся губы шевельнулись.
– Напейся… – снова услышал Атагельды.
– Я хотел вырыть колодец, – медленно, по слогам произнес Атагельды, приблизившись к уху Курбана, – но ничего не получилось. Водоносный слой, наверно, залегает слишком глубоко. Даже до влажного песка я не добрался, а только до холодного.
– Ножик… возьми в моей котомке ножик… – прохрипел через силу Курбан.
– Нож? – переспросил мальчик. Ему показалось, что он ослышался. – Зачем он мне?
– Пока я жив… надрежь мне вену… и напейся крови, – докончил старик.
– Не говори чепухи.
– Слушай меня. И сделай, как я говорю. Мне все равно не жить, с моим-то сердцем. А ты молодой, ты должен жить. Когда напьешься, возьми мою котомку. И еще… в кармане… золотой. И иди на северо-восток. Строго на северо-восток. Я, понимаешь, сбился. Потерял направление.
– Знаю.
– Выйдешь к людям – они не дадут тебе пропасть. Только не говори никому, что ты внук врага эмира.
– Я спасу тебя. Старик покачал головой:
– Пустое. Лучше не теряй время, ведь с каждой минутой ты слабеешь.
Атагельды схватил деда под мышки и поволок его. Едкий пот заливал глаза. Уже через несколько шагов он выдохся.
– Знаешь, дед, ты полежи спокойно, а я пойду на разведку. Может, хоть тарбагана промыслю. Или, чем шайтан не шутит, воду найду!
Атагельды и сам не верил своим словам. Но речь деда, его страшное предложение привели его в такой ужас, от которого было только одно лекарстВо– движение, действие, любые усилия, пусть до крайнего изнеможения – тем лучше! Отчаянье придало ему силы.
– Вот-вот, и я говорю: иди на разведку. Да не торопись возвращаться, – согласился Курбан. – Я тебя подожду.
Атагельды с подозрением посмотрел на него, но лицо деда было спокойным.
Одолев крутой хребет сыпучего бархана, Атагельды остановился, вытер тыльной стороной ладони глаза, всмотрелся в даль. Снова мираж, будь он неладен.
В дрожащем мареве высилась небольшая рощица тонких, странных растений. Больше всего его поразили бледные, необычной формы листья, отчетливо видные. Но что ему до их формы, главное, что они отбрасывали тень. И потом, раз растения, там должна быть и какая-нибудь вода. Однако ни водоема, ни даже самого завалящего арыка Атагельды не разглядел, сколько ни всматривался. «До чего же убогий мираж явила мне в последний раз пустыня, – подумал он. – Видение, право, могло бы быть и побогаче». Может, он и не думал такими словами, но суть его размышлений была именно такова.
Он решил идти до тех пор, пока мираж рассеется, а там – будь что будет. Однако, странное дело, по мере продвижения мальчика видение не тускнело, не исчезало. Наоборот, становилось все более отчетливым.
Но понадобилось немало времени, прежде чем Атагельды убедился, что рощица существует на самом деле.
Удивительные растения! Прежде он никогда таких не видел. Самое высокое из них, стоящее в центре рощицы, было ему по плечо. Хотя ветра не было, все растения слабо покачивались, как будто связанные невидимой нитью. «Словно все они братья», – подумал Атагельды.
Казалось, растения приветствуют его.
Осторожно переступая, чтобы ненароком не задеть какой-нибудь из стеблей, он подошел к самому высокому растению. Листья, словно выделанные из бледно-зеленой кожи, были покрыты мельчайшими ворсинками. Стебель – вот уж совсем чудное, просто немыслимое дело – оказался полупрозрачным, словно это была струя застывшего стекла. Он долго смотрел на таинственные, крохотные, с булавочную головку, пузырьки, одни из них карабкались наверх, другие торопились вниз. Там же, в глубине стебля, внимательно вглядевшись, можно было различить тончайшие разноцветные нити – может быть, токи различных жидкостей?
Все это походило на чудо.
Позабыв обо всем на свете, Атагельды рассматривал странную карликовую рощицу, бог весть каким чудом возникшую в пустыне. Листья на вид казались сочными, мясистыми. Сорвать один, пожевать, – может, хоть немного утолит жажду? Он протянул руку к центральному стеблю, но она уперлась в невидимую преграду. Словно упругая пленка остановила ее движение. Что за чертовщина!
В полном недоумении он зачем-то огляделся. Все так же безмятежно сияло небо, шествовало своим путем солнце, вокруг, насколько хватало глаз, лежали изжелта-белые пески. И только вокруг него боязливо сгрудилась маленькая стайка ветвей неизвестного растения.
Он снова попытался протянуть руку к одному из листьев, и неведомая сила ее отбросила. Тогда Атагельды обратил внимание на чашечку, которой был увенчан самый высокий стебель. Чаша качнулась, и в ней что-то блеснуло. Влага… Неужели вода?! Пригубить бы, только пригубить.
Он осторожно, опасаясь подвоха, наклонился к чаше. Но ничто не воспрепятствовало этому движению. Казалось, растение почувствовало, что мальчик не собирается принести ему никакого вреда.
Да, в чашечке оказалась вода. Тепловатая, с каким-то сладким привкусом, но чистая. И было ее совсем немного – может быть, с четверть пиалушки.
Едва начав пить, Атагельды вспомнил про деда, оставшегося в песках, и с трудом оторвался от цветочной чаши. Как принести ему остатки воды? Посуды с собой не было. Фляжка, выброшенная Курбаном, осталась среди песков, теперь ее, наверно, не отыщешь.
Сгоряча он решил оторвать чашечку от верхушки растения, чтобы отнести ее деду. Однако, получив в протянутую руку чувствительный разряд, отказался от своей затеи.
Растение не только само по себе было странным, но и вело себя в высшей степени странно, словно строптивый жеребенок: оно то подпускало к себе Атагельды, то как бы отталкивало его.
Раздумывать, однако, было некогда. Ата стащил с головы выцветшую тюбетейку и не без опаски сделал шаг к стеблю, увенчанному чашечкой, полуприкрытой лепестками. Никакого противодействия, однако, на этот раз не последовало.
Атагельды осторожно, бережно раздвинул снова лепестки, окаймляющие чашу, и опустил туда тюбетейку, ожидая, пока она впитает влагу. Наконец тюбетейка намокла, жидкости оставалось на самом донце. Он допил ее и двинулся в обратный путь, сунув влажную тюбетейку за пазуху и моля бога об одном: чтобы она не высохла до того момента, как он доберется до Курбана.
Путь назад показался еще более тяжелым. Атагельды несколько раз оглядывался, словно боялся, что растения исчезнут. Но они оставались на месте, все так же покачиваясь в лад. Теперь они, казалось, провожали мальчика.
Мокрый ком тюбетейки приятно холодил грудь. Время от времени Атагельды совал руку за пазуху: нет, плотная ткань оставалась влажной.
Курбан был в том же положении, в котором его оставил мальчик. Глаза его были прикрыты, а грудь вздымалась так редко и слабо, что в первую минуту показалось – старый кузнец не дышит.
Атагельды стал на колени, потряс деда за плечо. Тот открыл глаза.
– Ты? Разве ты не ушел?
– Я ходил на разведку. Нашел местечко, где есть тень и немного воды…
Не дослушав, Курбан снова закрыл глаза. Зубы его были плотно сжаты, Атагельды никак не удавалось расщепить их. Тогда он достал из дедовой котомки нож и воспользовался им – маленьким стальным рычагом.
– Вену… режь вену… – пробормотал Курбан, на несколько мгновений открыв глаза.
Атагельды выдавил из тюбетейки в пересохшую щель рта несколько капель воды. Старик зачмокал, сделал судорожный глоток и посмотрел на мальчика.
– Сладкая? Где ты взял сладкую воду, Атагельды? Или, может быть, я брежу?..
Мальчик заботливо приложил ему ко лбу свою выжатую тюбетейку, все еще странным образом хранившую прохладу, и рассказал о путешествии, увенчавшемся находкой.
– Мне стало полегче, клянусь, – пробормотал старик и сел повыше. – Даже от сердца отлегло. Но послушай, тебе не померещилось все это? – посмотрел он недоверчиво на внука.
– А вода, по-твоему, откуда? – возразил Атагельды.
– Верно, верно, это вода, хотя и сладковатая, – согласился Курбан. – Будь это кровь, она была бы соленой… Но сколько на белом свете живу, о таких чудесах не слыхивал: одинокое растение среди пустыни сохраняет воду, да еще днем, в самый зной.
– Несколько растений.
– Все равно.
– Если ты не слыхал, это еще не значит, что такого не бывает. – Атагельды начал терять терпение.
– Ты прав, Ата, – согласился Курбан и, кряхтя, поднялся с земли, собрал свои скудные пожитки и добавил: – Ну, пошли, что ли. Показывай, где там твой рай земной.
Путь к растениям отыскать было нетрудно – песок еще не успел занести следы Атагельды.
Когда они добрались до цели, Курбан долго стоял перед купой одинаковых, только разного роста, растений, затем задумчиво произнес:
– И верно, Атагельды, это не мираж. Отродясь не видал таких растений. Одно небо ведает, каким ветром их сюда занесло. В тени мы сможем переждать полученные часы, отдохнуть, поднабраться сил, а потом…
– Смотри! – перебил его мальчик.
– Что?
– Вода!
Острый взгляд Атагельды углядел, как в чашечке самого высокого растения, обрамленной мохнатыми листьями, тускло блеснула жидкость. За то время, пока он отсутствовал, чаша успела наполниться снова…
На сей раз они утолили жажду. Живительная влага возродила силы, и даже жара, показалась, пошла немного на убыль.
– Отдохнем здесь денек-другой, да и двинемся дальше, – произнес Курбан, когда они расположились в тени.
– Но ты ведь направление потерял!
Старик промолчал.
– И потом, без воды мы здесь не пропадем, а вот что есть будем? – продолжал Атагельды.
– Видишь, на этих растениях есть завязь, – сказал Курбан, показывая на небольшие зеленые шишки, расположенные кое-где у основания листьев. – Может быть, эти плоды съедобны?
Ата пожал плечами. Что там говорить, после того как он утолил жажду, есть захотелось невыносимо. Но боязно было отравиться неведомым плодом, о чем он и сказал деду: вдруг эти зеленые шишки действуют похлеще мухомора?
– Я и сам, голубчик, это понимаю, – уныло согласился Курбан и вздохнул.
Атагельды встревожился:
– Опять сердце?
– Нет, сердце меня совсем перестало беспокоить, – сказал старый кузнец и впервые за пять дней улыбнулся.
– Дедушка, а что мы завтра будем делать?
– Посмотрим. Утро вечера мудренее.
Они лежали под открытым небом, ничем не защищенные от пустыни, которая обступила их со всех сторон, жарко дыша. Зато звезды над ними были точь-в-точь такие, как над двором старой кузницы. Между ними тянулись ввысь хрупкие стебли, от которых, казалось, исходило дружественное спокойствие.
И ночь провели они спокойно, хотя издали доносился заунывный вой шакалов. Обоим добровольным изгнанникам чудилось, что какая-то добрая сила стережет их сон.
Назавтра Курбан и Атагельды нашли в себе силы соорудить силки, в которые попался жирный тарбаган, так что призрак голодной смерти от них отодвинулся.
– Мне нравится в этом оазисе, – объявил однажды Атагельды, когда они сидели в тени растений.
– Какой же это оазис, если нет ни водоема, ни арыка, – возразил дед.
– А чаша цветка? Пусть она не глубока, но все время наполняется влагой.
– Верно, от жажды не помрешь.
– Как ты думаешь, дед, что это за жидкость? По-моему, это не вода.
– А что же?
– Не знаю.
– Может быть, сок растения? – высказал предположение старый кузнец, прерывая долгую паузу. – Но какая нам разница? Только бы цветок не отказался нас поить!
Силки, на которые было затрачено столько усилий, подвели: на следующий день они были пусты, несмотря на хорошую приманку, оставленную Атагельды. Всякая живность по непонятной причине старательно обходила западню. И новый день не принес никаких изменений.
Употреблять в пищу завязь растений дед и внук не рискнули.
Зелень росла быстро, не по дням, а по часам. Если поначалу самое высокое растение, возвышавшееся в центре маленькой зеленой колонии, едва достигало плеча Атагельды, то теперь они сравнялись в росте. Прежде мальчику приходилось немного нагибаться, чтобы достать влагу из чаши цветка, а теперь он, наоборот, пригибал чашу ко рту. Сначала он делал это с опаской, но сторонняя сила ни разу его не отталкивала. Уж не пригрезилась ли она Атагельды?
Итак, силки пустовали, голод заставил их снова потуже затянуть пояса, и однажды мальчик сказал:
– Мы уже отдохнули. Пора в путь.
И Курбану скрепя сердце пришлось с ним согласиться. Однако их выход из маленького оазиса оказался непродолжительным и едва не окончился трагически.
Растения еще не успели скрыться из вида, как что-то в воздухе неуловимо изменилось. Началось с того, что тело Курбана и Атагельды начало легко покалывать, словно тысячью иголок. Покалывание перешло в нестерпимый зуд. Оба яростно почесывались, хотя никаких видимых причин для этого не было. Расчесы оставляли на теле следы, но зуд не проходил.
Впрочем, по мере удаления от оазиса зуд начал слабеть, но тут случилась новая напасть: поднялся ветер, которого дотоле не было и в помине. С минуты на минуту он усиливался, что при открытых песчаных пространствах предвещало большие неприятности.
– Что будем делать, дедушка? – спросил Атагельды, остановившись.
Песчинки больно секли лицо, в воздухе стоял тонкий звук, вызванный трением мириадов песчинок друг от друга.
Прежде чем ответить, Курбан внимательно оглядел небо, которое оставалось безмятежным. Старик, честно говоря, недоумевал: резкий ветер поставил его в тупик.
– Будет самум? – с тревогой спросил Атагельды. Курбан пожал плечами.
– Видишь ли, малыш, самуму должны предшествовать определенные изменения на небе, – произнес он. – Они еле заметны порой, но я хорошо изучил их за долгую жизнь. А сейчас, видишь? – показал он рукой наверх. – Нет даже легчайшего облачного налета, небо чистое. Или мои глаза обманывают меня…
– Нет, в небе ни облачка, – подтвердил Атагельды, запрокинувший голову.
– Я не могу понять, откуда взялся этот ветер, – признался старик. – Мне кажется, это какой-то шальной вихрь, он должен убраться.
Действительность, однако, не подтверждала столь оптимистического вывода: ветер с каждой минутой усиливался.
– Если ветер закружит, поднимет вихри, нам придется несладко, – покачала головой Курбан.
К счастью, ветер пока дул в одном направлении – бил в лицо. Он достиг определенной силы и, похоже, слабеть не собирался.
Они стали спиной к ветру и, пока совещались, вокруг каждого успел образоваться песчаный холмик.
– Идти дальше опасно, – решил Курбан. – Нужно возвращаться, пока не поздно.
Несколько шагов они сделали в молчании.
Ветер дул в спину, идти стало легче, но все равно из-за вездесущих песчинок не то что переговариваться – даже дышать было трудно. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась однообразная пустыня, заштрихованная косыми траекториями песчинок.
– Послушай, а мы правильно идем? – спросил внезапно обеспокоенный Курбан.
– Ищи наши следы, только и всего, – откликнулся беспечно Атагельды.
– Наши следы давно занесло.
– Ну и что! – воскликнул мальчик. – У нас остался еще один хороший ориентир.
– Что ты имеешь в виду?
– Ветер! Он ведь как поднялся, так и не менял направление, – сказал Атагельды.
– Ты уверен?
– Конечно. Он дул нам все время в лицо, словно хотел заставить, чтобы мы вернулись в оазис.
– А ты молодец, дружок. Головка работает, – похвалил старый кузнец. – Я и сам бы до этого додумался, только подрастерялся малость, – добавил он.
Шло время, но растения оазиса не показывались. Курбан уже забеспокоился, когда они оба почти одновременно увидели светло-зеленые верхушки, едва выглядывающие из песчаных холмов. Ветер к этому времени утих – так же внезапно, как начался.
– Беда, да и только, – поцокал языком Курбан, разглядывая занесенный песком оазис. – Попробуем раскопать…
– Дед, посмотри, они сражались с песком! – воскликнул Атагельды, указывая на растения.
В самом деле, каждое растение находилось в углублении, окруженное песчаным барьером. Песок пятился, словно отбрасываемый растением. Дед с внуком решили помочь странным растениям. Трудились долго, поскольку растений было с десяток, не меньше.
– Отдохнем немного, – предложил Курбан.
– Сердце?
– Нет, сердце эти дни меня не беспокоит. Просто устал я немного…
– Потерпи, дедушка. Давай сначала освободим от песка все растения, потом будем отдыхать. А то они могут задохнуться.
– Задохнуться? – удивился Курбан. – С чего ты взял?
– Мне так кажется, – уклончиво ответил Атагельды, снова принимаясь за работу. Не мог же он, в самом деле, сказать деду о смутном видении, мелькнувшем в его мозгу? Расплывчатый образ существа, которое задыхается от удушья…
Наконец работа была закончена. Маленький оазис был очищен от песка. Растения, как и прежде, едва колебались в лад, хотя вокруг царило полное безветрие. Чашечка, совсем небольшая, появилась на верхушке еще одного растения. А завязь под листьями, сулящая плоды, стала вроде покрупнее, – или это им только показалось?
– Это – твоя, – указал на вторую чашечку Курбан, а сам направился к первой.
…Атагельды совсем не удивился, когда обнаружил под плотными, кожистыми лепестками сладковатую, прохладную жидкость. Он выпил ее всю, отчего сразу прибавилось сил.
После этого происшествия Атагельды с Курбаном ни разу не пытались покинуть оазис.
Когда плоды созрели, они решились их отведать и не пожалели: плоды оказались сочными и на удивление сытными. Правда, вкус их был непривычен, но выбирать не приходилось. Определить, что это за плоды, старый Курбан не мог: встречать такие ему прежде не доводилось.
С появлением второй чаши влаги им хватало, оставалось даже на чай. Запасливый Курбан всегда держал во фляге небольшой запас, он собирал туда воду, которую они не успели выпить за день. Стоило цветочную чашу опорожнить, как она через некоторое время снова наполнялась.
* * *
«…Наконец-то удалось пробить слой песка, и росток начал тянуться ввысь. Когда он достиг необходимой высоты, я смог приступить к круговым наблюдениям.Картина безотрадная. Во всем поле зрения – всхолмленная песчаная пустыня. Таким образом, беглые наблюдения, сделанные мной во время свободного падения, подтвердились, к сожалению.
Неужели вся планета лишена жизни? Неужели не ведает она ни растений, ни животных? Похоже, что так, и соображения наших ученых не подтвердились.
Если так, то космическая судьба предоставила мне удивительный шанс – будучи в единственном числе, без собратьев, попытаться озеленить целую планету. Сумею ли? Во всяком случае, обязан попытаться.
Жаль только, что модифицировать растения – вне моих возможностей. Что ж, пусть лучше покрывают пустыню растения одного вида, чем останется пустыня, лишенная каких бы то ни было растений».
«Песчаный слой толст. С величайшим трудом корень, пробивая почву, добрался наконец до водоносного слоя.
– Зерен, – донесся до меня сигнал, посланный корнем. – Можешь прекратить синтез молекул воды, необходимый для твоего питания, и готовься получать жидкость, рождаемую почвой этой планеты.
Произвел экспресс-анализ, жидкость оказалась богатой на удивительные соли и соединения. Странно, что при такой почвенной воде на планете нет зелени. Может, была, но песок уничтожил ее? Не буду, впрочем, торопиться с поспешными выводами: тот, кто совершает Великий Посев, делать этого не должен.
…Сегодня великий день. Радостный и одновременно тревожный. Радостный – потому что я впервые обнаружил в окрестности живое существо. На всякий случай зафиксирую в памяти информацию. Обладает оно четырьмя конечностями. Передвигается на двух задних, и довольно неуклюже.
Долгое время не мог понять, обладает ли оно хотя бы начатками разума или действует, подчиняясь только инстинктам.
При виде растений существо выразило удивление: лишнее подтверждение тому, что планета лишена растительного царства.
Сразу установил односторонний биоконтакт, чтобы вызнать намерения существа. Оно двинулось ко мне с желанием сорвать лист, что могло бы повредить стебель, еще неокрепший. Пришлось наскоро выбросить защитное силовое поле. Существо удалось отпугнуть.
Существо в испуге отступило, и в этот момент мне стало ясно, что оно сильно страдает от жажды. Я сильнее покачнул чашей цветка. Существо, видимо опасаясь подвоха, снова боязливо приблизилось. Я рассеял силовое поле и постарался передать об этом мыслеграмму существу. Не знаю, дошла ли она, но существо наклонилось к чаше и, раздвинув лепестки, начало пить. Не допив, подняло голову.