Владимир Михановский. Великий посев

   Дальнейшие его действия отличались загадочностью. Сначала оно решило было оторвать чашечку от стебля – ту самую чашу, которая напоила его, спасла от смертельной жажды! Ясно, что оно было лишено разума. Я едва успел включить защитный разряд. Получив чувствительный удар в переднюю конечность, существо отпрянуло. А затем повело себя еще более загадочно. Отделило от головы некую оболочку – я так и не разобрался, естественное это покрытие или нет, – и погрузило ее в чашу цветка, где на донце оставалось еще немного влаги.
   Поскольку действия существа на этот раз были осторожны, а движения бережны, я рискнул и снял защиту.
   Когда оболочка набухла, существо спрятало ее у себя на груди и удалилось.
   Когда существо исчезло из зоны видимости, я попытался привести в порядок только что полученную информацию. К моей радости, вызванной тем, что на планете обнаружилось живое существо, прибавилась тревога за собственную безопасность. Ведь убежать, как и вообще передвигаться, я не могу. Все время держать включенным защитное поле тоже невозможно – запасов энергии не хватит. Если здесь есть живые существа, они могут повредить центральный ствол, и тогда вся зеленая колония погибнет.
   Пока я размышлял, передо мной снова появилось прежнее существо, а с ним еще одно. Оно было той же породы, но гораздо старше – я понял это с первого взгляда.
   Есть мои плоды они побоялись, да, честно говоря, они к тому времени еще не созрели. Так или иначе, жажду они утолили, а потом устроились на ночлег прямо посреди колонии. Мое биополе подействовало на них благотворно, и они быстро уснули.
   По неровному дыханию и другим признакам я понял, что у старика больное сердце. Микроэлементы, растворенные в нектаре, должны были ему помочь, возможно, не сразу.
   А пока я занялся изучением биологической природы этих двух существ. Тело их было покрыто оболочкой, похоже, искусственного происхождения. Это признак разума или хотя бы его начатков. В пользу этой точки зрения говорило и то, что у них имелись примитивные орудия: сосуд для жидкости и еще одна вещь, о которой скажу позже.
   Сосуд был достаточно сложный, с завинчивающейся крышкой, создающей герметичность. Но главное – мне показалось, что сосуд украшен письменами. Если это так, то существа в умственном отношении стоят гораздо выше, чем я предположил поначалу. Впрочем, возможно, что сосуд это принадлежит другой расе, а они его нашли на стороне, не имея к письменам ни малейшего отношения: такие случаи, я знаю, бывали на других планетах. Так или иначе, в этом предстояло разобраться.
   Вторая вещь, которая у них находилась, вызвала мое беспокойство. Она представляла собой узкую стальную полосу, с одной стороны остро заточенную. Полоса была для удобства снабжена рукояткой, и оба существа довольно ловко пользовались этим орудием.
   Один удар такой полоски может погубить центральный стебель, а с ним и всю колонию».
   «Пытаюсь воздействовать внушением, однако пока в биоконтакт удалось вступить только с более молодым индивидом».
   «…Существа – разумны, другое дело – какой ступени их разум. Обмениваются акустическими сигналами. Зовут друг друга сложными именами, пока не могу их воспроизвести.
   Тела их в значительной степени состоят из жидкости, вода – основа жизненной активности. Двух цветочных чаш для них хватает, поэтому новых не выбрасываю».
   «Немало усилий пришлось затратить, чтобы раздобыть для них из почвы оптимальное количество жидкости. Пришлось расширить корневую систему. Это, впрочем, все равно необходимо для предстоящего расширения колонии».

* * *

   Прошел месяц жизни в оазисе.
   За это время колония стеблей приметно разрослась. Стебли один за другим вылезали из-под песчаного покрова в каком-то им одним ведомом порядке. И тут же начинали тянуться ввысь под жарким солнцем пустыни.
   Издали рощица напоминала светло-зеленую пирамиду. В центре – самый высокий и толстый стебель, а вокруг него концентрическими кругами располагались остальные, постепенно понижаясь до самых маленьких, которые только вчера вылупились из песка.
   Высота центрального стебля перевалила за два метра, и он продолжал расти. Теперь, чтобы напиться либо набрать во флягу жидкости, Курбану приходилось нагибать полупрозрачный стебель. Тот гнулся, но не ломался.
   Листва, сплетаясь, давала густую тень, днем, в жару, это было настоящее спасение. Да и ночью отдыхать в ней было неплохо – едва войдешь, раздвигая руками стебли, и сразу тебя охватит чувство уверенности и покоя.
   – Может, это порода бамбука такая? – сказал однажды Атагельды, в который раз рассматривая заматеревший ствол главного стебля.
   Старик потрогал пальцем сочленение.
   – Никогда не встречал бамбука, прозрачного, как стекло, – покачала он головой.
   Там, под кожистой оболочкой, шла, как всегда, чужая, непонятная жизнь: торопились, обгоняя друг друга, разноцветные пузырьки воздуха, сталкивались, сливались, тянулись бесконечные нити…
   Вдвоем они с трудом наклонили ствол, после чего поочередно напились из чаши.
   – Словно амброзии отведал, – сказал Курбан, вытирая ладонью губы.
   – Это той, что бессмертие богам давала? – откликнулся Атагельды.
   – Не знаю, как там насчет бессмертия, – хитро сощурился старый кузнец, – но от этой водички я чувствую себя лучше, это точно.
   Как-то они пролили немного жидкости из чаши на песок. Жидкость долго не впитывалась в почву, несколько дней лежала темным бархатистым пятном. Курбан трогал его пальцем, что-то бормоча, пока пятно не просохло.
   Странными были не только полупрозрачные стволы, но и листья – плотные, кожистые, похожие на добрые лапы неведомого чудища. Памятуя давний опыт, Атагельды не пытался их обрывать. Но однажды, проснувшись утром, он обнаружил под ногами опавший лист. Слегка пожелтевший, с выступившими синими прожилками, он казался еще крупнее, чем на стебле.
   Подошел Курбан, и они вдвоем несколько минут разглядывали это маленькое чудо.
   – Поверхность словно кожа, – заметил Атагельды, поглаживая лист.
   – Никакой мастер так кожу не выделает, – покачал головой Курбан.
   Потом, когда листьев опало достаточно, они соорудили из них хижину. Теперь было где ночью укрыться от холода.

* * *

   «Обнаружил и еще живые существа – небольшие, юркие, четвероногие, покрытые шерстью».
   «Разумных, однако, только два. Они соорудили из опавших листьев временное жилище, использовав в качестве каркаса несколько молодых моих побегов. Признаюсь, я опасался, что они повредят их, но существа с честью выдержали эту проверку на разумность».
   «С некоторых пор одна мысль не дает мне покоя: неужели, кроме этих двоих, на планете больше нет разумных существ? Ответить на этот вопрос непросто, ведь я лишен возможности передвигаться. Потому остается только одно: изучить как можно глубже две данные особи, вникнуть в их образ жизни, распознать акустические сигналы, которыми они регулярно обмениваются. Не исключено, что это речь, состоящая из множества слов.
   Нетрудно представить мое отчаяние, когда оба существа вдруг надумали покинуть оазис!
   Не знаю, разумеется, какая цель их влекла, но мне пришлось приложить все усилия, чтобы возвратить их. На их пути я создал перепад потенциалов, который вызвал сильный встречный ветер.
   Они возвратились, но и я едва не погиб: ветер намел вокруг колонии такую гору песка, что я едва не задохнулся. Но тут они оба пришли мне на помощь, разбросав песчаные барьеры.
   Начал различать отдельные звуки-слова, но смысл многих из них для меня пока неясен…»

* * *

   Однажды, выйдя на край оазиса, Курбан заметил на горизонте небольшое облачко. Оно возникло вдали, на стороне, противоположной той, с которой они пришли.
   Курбан долго вглядывался, затем позвал Атагельды.
   – Посмотри, что это, у тебя глаза молодые.
   – Может, песчаная буря начинается? – высказал предположение мальчик. – Нужно стены хижины укрепить.
   – На бурю не похоже, – покачал головой старик. – Видишь, верхушки барханов не дымятся. Да и ветра совсем нет.
   – Мираж?
   – И на мираж не похоже.
   – Значит, просто туча пыли.
   – Точно. Караван движется.
   – В нашу сторону? – хлопнул в ладоши Атагельды.
   – В нашу, малыш, – кивнул Курбан, но радости в его голосе не было.
   Через некоторое время показался небольшой караван, который двигался в сторону оазиса. Пожалуй, караван – слишком громко сказано. Несколько полудохлых верблюдов еле плелись, понукаемые худыми, оборванными людьми. Даже вид зеленого оазиса не зажег в их глазах особой радости.
   Кто бы это мог быть? Купцы? Не похоже. Уж слишком тощие хурджины покоятся на верблюжьих боках. Да и в людях не чувствуется купеческой степенности.
   Впереди каравана шел горбоносый человек с потемневшим лицом. Он волочил за собой по песку бич. Скользнув безразличным взглядом по Курбану и Атагельды, вышедшим на край оазиса, он крикнул гортанным голосом:
   – Привал! – и щелкнул бичом, подняв продолговатое облачко песка.
   Видно, его привыкли слушаться. Дети, изнуренные долгим путем, сбились в кучу, ожидая дальнейших приказаний. Погонщики остались подле животных.
   – Груз снимать, Ахметхан? – почтительно обратился к нему старик, держащий в поводу усталого коня.
   – Снимайте! – решил Ахметхан. – Мы здесь остановимся. Тут есть тень, а значит, должна быть и вода.
   Только теперь он обратил внимание на Курбана и Атагельды и, все так же волоча бич, приблизился к ним.
   – Откуда в пустыне бамбук? – спросил он. – Это вы его вырастили?
   – Это вовсе не… – начал Курбан, но Атагельды перебил его:
   – А ты видел, Ахметхан, на бамбуке такие листья? – И он поднял с песка пожелтевшее кожистое чудо с синими прожилками.
   Горбоносый перевел тяжелый взгляд на мальчика, затем взял лист и долго рассматривал его, вертя так и этак.
   – Из такого материала впору сапоги для эмира тачать, – заметил он.
   – Мы из этих листьев хижину собрали, – вступил в разговор Курбан.
   Из дальнейшего разговора выяснилось, что караван Ахметхана держал путь как раз из того места, куда мечтал добраться старый кузнец. И там так же худо, как в городе, который они с Атагельды покинули.
   Освоившись, дети с визгом носились по песку, взрослые приводили в порядок поклажу. Все запасы воды, которые удалось накопить Атагельды и Курбану, были уничтожены, так же как и запасы созревших плодов.
   Вертлявый мальчишка с перевязанной щекой подбежал к центральному стеблю и тут же с визгом отскочил от него.
   – Анартай! – прикрикнул на сына горбоносый. – Занимайся делом.
   – Отец, оно дерется! – заверещал Анартай.
   – А я еще добавлю, – проворчал Ахметхан, не вникнув в суть дела.
   Вечер скоротали у костра, в который пошли пересохшие листья.
   – Жалко жечь такое добро, – вздохнул старик, разглядывая лист, корчащийся в огне.
   Листья давали ровное и жаркое пламя, они горели лучше любых дров. Синие прожилки, расплавляясь, превращались в ослепительно сверкающие голубые шарики, похожие на драгоценные каменья. От них летели во все стороны веселые стрелки огня.
   – Сделать бы ожерелье из таких каменьев, – произнесла женщина, которая не отрываясь глядела на огонь.
   Анартай захохотал:
   – Шею сожжешь!
   Сидя на отшибе, он размотал повязку. Курбан глянул и ужаснулся: щеку мальчика обезображивала ужасная язва. Кузнец переглянулся с Атагельды. «Неужели проказа?» – подумал Курбан, инстинктивно отодвигаясь от Анартая. Тот беспечно подбросил несколько листьев в огонь, затем снова замотал щеку.
   Старик, ехавший в караване на коне, стреножил его, предварительно покормив остатками овса. Конь, подбрасывая ноги, приблизился к хозяину и остановился позади него, фыркая и косясь на огонь умным глазом.
   Конь вызвал общее оживление. Посыпались реплики, смысл которых был в том, что конь для старика – самое близкое и родное существо. Старик отбивался как мог, жалко улыбаясь, а когда наступило затишье, Курбан негромко произнес:

 
Не говори, что это конь, —
Скажи, что это сын.
Мой сын, мой порох, мой огонь
И свет моих седин…
 

   – Чьи это слова? – воскликнул старик, едва Курбан умолк. – Я их не слышал.
   – Эти строки сочинил один мой знакомый, – осторожно ответил Курбан.
   – Кто, скажи?
   – Я забыл его имя.
   – Боже мой, такие стихи может сочинить только единственный человек в подлунном мире, – как бы про себя произнес старик, покачав головой. – Я все его газели знаю наизусть. И всю жизнь мечтал хоть одним глазком поглядеть на него. Да, видно, не судьба.
   Курбан, глядя на старика, хотел что-то сказать, но сдержался.
   Огонь догорел, и только синие угольки нездешне светились в серой золе.
   – Поздно, – сказал караванбаши и резко поднялся. – Сейчас всем спать. Завтра с утра будем складывать хижины. Вот такие, как у них, – кивнул он на Курбана и Атагельды.
   Прибывшие с караваном уснули быстро. Легли они как попало, накрывшись тряпьем. «Словно трупы», – подумал Курбан и сам ужаснулся своему сравнению. Атагельды шел с ним рядом, словно во сне. В голове теснились непонятные образы. Зерно набухало в почве и лопалось, давая росток. Какое-то устройство летело в черном пространстве и вдруг жарко вспыхивало, распадаясь на части.
   Идя рядом с дедом, мальчик почувствовал, что неведомая сила пытается взять в полон его сознание. Но он усилием воли сумел отторгнуть ее.