Страница:
«Возлюбленный мой о Господе Брат, Отец Игумен Дамаскин!
Прежде, нежели я буду отвечать на послание Ваше, от 27 декабря за № 345, касательно о. Германа, долгом считаю свидетельствовать Вашему Высокопреподобию с братиею мою благодарность за присланные мне виды Валаамского монастыря.
В рассказе о покойном о. Германе есть правда, но не все.
Действительно, было, что мы в 1842 году, плывя в Кадьяк, долго были в море и находились в крайности, так что у нас на пятьдесят два пассажира оставалось менее полубочки воды. И перед входом в Кадьякскую гавань нас встретил противный ветер, который дул ровно трое суток. В это время судно наше ходило взад-вперед (или, по-морскому, лавировало) от южного мыса Кадьяка до Елового острова, где жил и скончался о. Герман. На третий день к вечеру, когда судно наше опять подошло к Еловому острову (может 20-й или 30-й раз), я, глядя на оный, сказал в уме своем: “Если ты, отец Герман, угодил Господу, то пусть переменится ветер”. И точно, не прошло, кажется, и четверти часа, как ветер вдруг сделался попутный, и мы в тот же вечер вошли в залив и стали на якорь. Молебна же в то время не служили. Потом чрез несколько времени я ездил на могилу и служил панихиду, но видения никакого я не видел.
Более этого я ничего не знаю и ни от кого ничего подобного не слыхал об о. Германе.
Затем, поручая себя молитвам Вашим, имею честь быть, с искреннею о Господе братскою любовию Вашего Высокопреподобия вседоброжелателъный слуга.
Иннокентий, архиепископ Камчатский.
Марта 1-го дня 1867 г.
Благовещенск».
Преосвященный предвидел, что близок день, когда Святая Церковь богодарованной ей властью удостоверит и утвердит веру в святость и ходатайственную силу перед Богом Подвижника веры и благочестия, избранника Божия Преподобного Германа, которого ублажают и прославляют на Американской и Российской земле. Поэтому-то от всей души приемля святость Преподобного Германа, его сияние, его силу влиять на властный характер капризной природы Аляски, из добрых чувств Преосвященный так скромно выразил в письме Валаамскому игумену Дамаскину свое пребывание на острове Еловом, оставив невысказанностью только свою, внезапно явленную в себе, тайну, чтобы, как великую ценность, хранить до определённого времени.
Умолчание о чуде – видение на могиле отца Германа Преосвященному Иннокентию – это усмотрение опасности – гордыни на его дальнейшем пастырском пути крестоношения.
В ста десяти километрах от Москвы в славном городе Серпухове, раскинувшемся старинной крепостью и монастырями на мягких берегах красивых рек – Оке и Наре-журчинушке, 4/17 марта 1756 года в купеческой семье Ивана Зырянова родился первенец, которого в святом крещении нарекли Герасим.
Детство Герасима проходило под сенью Высоцкой Афанасиевой обители и духовным покровом преподобного Сергия Радонежского, молитвенника земли Русской. Его окружала боголюбивая среда. В доме родительском ему рано привили любовь к вере и Господу, тяготение к чтению книг. Добротолюбие и Евангелие – с этими святынями основных правил веры и жизни христианской он никогда не расставался. Под благотворным живительным влиянием глубоко верующей матери и христолюбивого отца, прочно знающих, что существо Православия Русского видится в Божией Матери и Святых отцах в Земле Российской просиявших, в почетании, которое корневищем держится на Евангельском и святоотеческом духе – духе добра, красоты, родниковой чистоты святости, они-то и способствовали формированию святорусского сознания, определяющего путь к святости их любимого сына.
Жизнь в купеческом Серпухове рядом с древним Высоцким Афанасиевым мужским монастырем отличалась особой церковностью. Городской быт был насыщен исконным православием, с древней иконописью, знаменным пением, патриархальными обычаями и нравами. Высоцкий Афанасиев монастырь – освященный стопами великого Сергия, чудотворца Радонежского, древний на Руси, со своими традициями, благоустроенный, с высоким молитвенным духом насельников, торжественностью служб, обилием святынь, – укреплял в юном Герасиме религиозное настроение. По мере того как к десяти годам для него Афанасиева обитель становилась вторым домом, где в соборном храме Покрова Божией Матери он простаивал все службы, интерес к миру постепенно отдалялся от него, чаще – раздражал. Его влекли: уединение, молитва, притягательность храмов, свет и тепло чтимых чудотворных икон. Струилось из Высоцкой обители неповторимое русское церковное пение – поющая душа народа, – купеческий Серпухов дышал Святой Русью. Жизнь текла мирно, чтимо, с видением будущего, в проявлении интереса к духовной литературе… Усердно читалась Библия, Четьи-Минеи, Прологи, Творения Святых Отцов и учителей церкви. Учительские классы монастырской школы вели дьяконы, начинали с Часослова и Псалтири. Ученики легко воспринимали все возвышенное и прекрасное, что оставалось и закреплялось в душах молодых людей на всю жизнь.
Большая семья Зыряновых жила одним хозяйством. С первым благовестом шли к заутрени. После обедни обедали, отдыхали: с умилением пели псалмы. Пели разливно, строго, гармония звучала стройно и мягко переполняла радостью души – все плакали. Пели и – плакали.
Важным событием в жизни семьи Зыряновых было посещение московских святынь и паломничество в Лавру Преподобного Сергия Радонежского. Сборы на богомолье были волнительными. В путь выходили с утренней звездой. Шли пешком, чтобы потрудиться для поклонения чтимому во всех концах земли Русской преподобному Сергию. Рака с нетленными мощами, великолепные храмы, целые лики черноризцев поражали юного паломника своей неземной стороной этой дивной обстановки, а рассказы о первоначалии обители, из жития Сергия, вдохновляли душу и влекли воображение к пустынникам, лесным дебрям и отдалённым от путей мира сего святым обителям.
Родители воспитывали будущего святителя в благочестии, заботясь о его образовании. Поклоняясь святоотеческим святыням, соприкоснувшись с духовной жизнью Высоцкого монастыря, – убеждались в истинности правильного пути.
Их радовало возрастающее стремление богоизбранного сына к монашеской жизни. Отец – человек созревшего, духовного патриотизма, внушал своему сыну, что подлинным украшением Русской Православной Церкви во все времена были её подвижники, призванные проповедовать миру Христа распятого и воскресшего: «Будь образом для верных в слове, в жизни, в любви, в душе, в вере, в чистоте» (1 Тим. 4, 12), – поэтому, когда Герасим возгорелся желанием посетить, по приглашению близкого родственника отца, Саровскую пустынь в Темниковских лесах, то возражений не было.
С родительским благословением летом 1769 года Герасим отбыл в далёкую, неведомую, затерявшуюся в дремучих лесах Мордовии «благоухающую пустынь».
По прибытии в Саровскую пустынь, Герасим сразу почувствовал, как в него вливается неизъяснимая сладость разлитого по дремучему лесному разнотравью настоя благодати. Он уже знал тогда, что здесь, на лужайке, у западной стены крохотного деревянного храма, отдыхавшей от дальней многотрудной дороги, присевшей на тёсаные брёвна Агафии Семёновне Мельгуновой в тонком дремотном сне было видение Царицы Небесной Богоматери.
Пречистая Дева сказала ей:
«Вот то самое место, которое Я повелела тебе искать на Севере России, когда ещё в первый раз являлась Я тебе в Киеве. И вот, здесь предел, который Божественным Промыслом положен тебе: живи и угождай здесь Господу Богу до конца дней твоих. И Я всегда буду с тобою, и всегда буду посещать место это, и в пределе твоего жительства Я осную здесь такую обитель Мою, равной которой не было, нет и не будет никогда во всем свете. Это четвёртый жребий Мой во вселенной. И как звёзды небесныя, и как песок морской умножу Я тут служащих Господу Богу, и Меня Приснодеву, Матерь Света, и Сына Моего Иисуса Христа величающих: и благодать Всесвятаго Духа Божия и обилие всех благ земных и небесных, с малыми трудами человеческими, не оскудеют от этого места Моего возлюбленнаго!»
А теперь за этим ветхим храмом развернулось каменное строительство главного храма Саровской пустыни – Успенского собора. Проживая в Варлаамовой пустыньке у старца-подвижника Варлаама, Герасим всей своей утончённой, чувствительной натурой возымел великую ревность к благочестию. Варлаамова пустынька стояла чуть в стороне от Саровской пустыни на речке Глинке и на Шилоншанском ручье (Гнилое озеро). В работе, валясь от усталости, за чтением книг, он стремился таким образом приучить юную плоть свою покоряться духу.
В келии тихо и благоговейно совершал он всеночное бдение по чину и уставу церковному пред дивным глубокочтимым образом Царицы Небесной, именуемой «Споручница грешных». С батюшкой Варлаамом во время всенощной читали Акафисты. Нравилось Герасиму чтение Устава за трапезой. Саровский строитель Ефрем ввел обязательное правило – начиная с 25 октября несколько дней подряд читались Уставы, как основы монастырской жизни. Каждый монах и послушник имел на руках копию Устава, получаемую под строгую подпись в ведомости.
На духовное воспитание Герасима влияли – «старцы духовной жизни» – это старцы-подвижники, которые установили в русских обителях Уставы и Предания святых отцов.
Старец Варлаам с первых дней привязался к своему родному племяннику и исполнительному келейнику. Как духовный руководитель он наставлял его на богонадежный путь иноческой жизни. Передавая себя в полное послушание, Герасим чувствовал особое отношение доброго и строгого батюшки Варлаама. Он принял простоту и скромность привлекательного лесного места, где пустынь соответствовала характеру уединенной иноческой жизни, которой желала и искала его чистая душа христолюбца. Старец Варлаам в первых наставлениях обращался к опыту толкований преподобных Каллиста и Игнатия:
«Если на случайную дорогу, неизведанную делом, едва ли кто решится вступить без верного проводника; если в море никто не пустится без верного искусного кормчего; если за какую-либо науку или искусство никто не возьмётся без знающего дела учителя: то кто дерзнёт приступить к изучению делом искусства искусств и науки наук, вступить в таинственную стезю, ведущую к Богу, и пуститься в беспредельное мысленное море, то есть в иноческую жизнь, подобную жизни Ангелов, с самоуверенностью достигнуть конца без руководителя, без кормчего и учителя, опытного и истинного? Поистине таковой, кто бы это ни был, прельщает себя и, прежде вступления на путь, уже заблудился, как незаконно подвизающийся: как, напротив, и шага не сделав, достиг конца тот, кто подчиняет себя отеческим уставам. Ибо откуда иначе имеем мы узнать, как ополчиться против плоти или как вооружиться против страстей и бесов? Как без них (без наставников) научиться отличать доброе от недоброго, когда к добродетелям прицепляются худые страсти и всегда стоят некаго при дверях их? Как без них умудримся обуздывать чувства телесные и, как струны на гуслях, согласно настраивать силы душевные? Особенно же, как без них можно будет нам различать гласы, откровения, внушения, видения Божественные и козни, прелести и призраки бесовские? Одним словом, как сподобимся достигнуть единение с Богом и научиться богодейственным священнодействиям и таинствам без посвящения в них тайноводителем истинным и просвещенным? Никак невозможно это, никак…»
Отцу Варлааму приятно видеть было, как его келейник радостен перед лицом Божиим, как он упорно старается выбирать тернистую тропинку к достижению великой цели подвижничества, не страшась тяжёлого труда, лишений.
Разглядел в Герасиме эти качества и иеромонах Феодор (Ушаков), настоятель Санаксарского монастыря.
Сопровождая отца Варлаама в поездках по монастырским нуждам для закупки хлеба и необходимого продовольствия в селениях Тарханы, Старый Ковыляй, Аксёл, Герасиму нравились остановки и пребывание в Санаксарской обители, где всё дышало чистотой света, очищающего душу, отдаляя пристрастие ко всему временному.
Отец Феодор «завёл в обители самую первую и прочную основу иночества: личное руководство братии и полное откровение помыслов. Если кого тревожили помыслы – днём ли или ночью то было, всякий мог немедленно идти к настоятелю. Отец Феодор отечески выслушивал инока и успокаивал его, говорил с ним столько, сколько нужно было, и отпускал, лишь когда помысел, искушение это утихало…»
Беседуя наедине с молодым послушником, отец Феодор объяснял Герасиму необходимость иметь духовного руководителя, то, что весь подвиг монашеского жития состоит в отсечении воли, ибо без этого всякий, живущий в монастыре, не монах, а мирянин. О мирском благе, о пользовании благами мира, а с другой стороны – о посте и воздержании отец Феодор размышлял убедительно: «Как судить нам о тайнах Божиих?!. Наше дело – беспрекословно повиноваться истине. Вспомним, что и в раю дана была заповедь воздержания от плодов древа познания добра и зла. Видно из этого, что пост сроден естеству человека. Но, если бы по этой нужде поста Бог не благоволил сотворить в таком обилии благ земных, тогда пост у всех был бы невольный. Нужно думать, что обилие благ на земле не для наслаждения, а для совершенства поста. Не невольного поста ждёт от нас Бог, а восхотел, чтобы мы, при всём изобилии, не воздерживались лишь, а постились из любви к Нему, как заповедано Святою Церковью. Обилие же благ земных Бог послал в утешение для немощных, больных, престарелых и младенцев».
Сладкая свобода и тишина оставались в душе после беседы с отцом Феодором. Праведный Феодор видел в Герасиме исполнителя Божеского дела, ибо не все живущие в монастыре – монахи, но тот монах, кто исполняет дело монашеское, Господь сказал: Не всяк глаголяй Ми, Господи, Господи, внидет в царствие небесное, но творяй волю Отца Моего, иже на небесех (Мф. 7, 21). И нисколько не сомневаясь в будущности Герасима Зырянова, отец Феодор раскрывал перед ним тайны цели и конца подвижничества в наставлениях святого Иоанна Кассиана: «Все науки и искусства имеют свою цель и свой конец, – смотря на который рачительный любитель искусства охотно переносит все труды и издержки. Так, земледелец, терпя то зной, то холод, неутомимо распахивает и разрыхляет землю, имея целью, очистив её от всякого стороннего сора, сделать плодороднейшею; убеждён будучи, что иначе не достигнет конца, то есть получения обильной жатвы, для содержания себя и умножения своего достояния. Так и подвижничество наше имеет свою цель и свой конец, ради которого неутомимо и с удовольствием подъемлем мы все труды, ради которого не тяготит нас скудность питания постнического, веселит изнеможение от бдений, всегдашнее чтение Писаний с размышлением не знает сытости, и не страшат ни непрестанный труд, ни обнажение от всего и скудость во всём, ни даже ужасы этой безмерной пустыни. Конец нашей подвижнической жизни есть Царство Божие, а цель – чистота сердца, без которой невозможно достичь того конца».
Иисус Христос говорит: имате плод ваш во святых, кончину же – жизнь вечную (Рим. 6, 22). Он сказал: цель ваша – в чистоте сердца, а конец – жизнь вечная.
Духовные советы дивного подвижника благочестия настоятеля Санаксарской обители иеромонаха Феодора на всю жизнь остались благодарственным светом, озаряющим душу монаха, склонного к жизни духовной. Батюшка Феодор относился к Герасиму как к любезнейшему сыну о Христе. Зная родителей Герасима, находясь в постоянном общении со старцем Варлаамом, как с доверенным лицом, любимцем, он готов был удостоить молодого послушника святого благословения на подвиг иноческий.
Пять лет послушнической жизни в Саровской пустыни. Казалось, ничто не предвещало скорой разлуки с полюбившейся обителью. Сила любви к батюшке Варлааму, к батюшке Феодору притягивала сердце Герасима. Он готов был не отходить от них, наслаждаясь светлым лицезрением и сладкой беседой благоговейных уст дорогих ему старцев, заменивших ласковых и внимательных родителей. Ежедневно на протяжении пяти лет со всей искренностью в чистом исповедании перед отцом Варлаамом или перед отцом Феодором (когда бывали в Санаксарах) раскрывал Герасим все дела свои и поступки, все тончайшие помыслы и умственные соблазны, получая от них советы и наставления, как противостоять той невыброшенной внутренней брани, которую ведут невидимые враги с воинами Христовыми. Прочно держал он в памяти Писание:
Несть наша брань к крови и плоти, но к началом и ко властем, и к миродержителем тьмы века сего, к духовом злобы поднебесным (Еф. 6, 12).
И вот, «1774 года месяца июля 13 дня, в вечер, в начале 9-го часа пополудни взошла от востока туча, видом вся жёлтая, а из ней был дождь, четверть часа, и дождевая вода была такожде желтовата».
Седьмого августа 1774 года над Саровской пустынью сгустилась туча – на богохранимые места двигалась грозная сила, поднявшаяся против власти помазанника Божьего, буйного и беспощадного Емельяна Пугачёва. Его отряд, под командованием Петра Евстафьева, после взятия города Краснослободска двинулся было на Саров, однако неожиданно изменил движение. После взятия города Темникова наступило короткое затишье.
Напуганная угрозой захвата монастыря, монашеская братия в количестве семидесяти человек вечером 9 августа 1774 года оставила Саров и укрылась в городе Арзамасе на подворье в Высокогорской пустыни, которая в это время была приписана к Саровской.
В эти тревожные для Саровской пустыни дни старец Варлаам и его келейник Герасим задержались в Санаксарской обители у игумена Феодора. До Санаксар доходили слухи, что пугачёвцы не щадят ни купцов, ни дворян, ни монахов светского происхождения, грабят и истязают нещадно. Батюшка Феодор, опасаясь за жизнь и здоровье выходцев из купеческих и дворянских семей, принял совместное с отцом Варлаамом решение: отправить всех в далёкую от Санаксара и надёжную Троице-Сергиеву пустынь, находящуюся на берегу Финского залива под Санкт-Петербургом.
В ночь на 12 августа 1774 года, по благословению старцев, Герасим Зырянов с братией из пяти человек покинул Санаксарскую обитель с надеждой на скорое возвращение, которому по воле Божией не суждено было сбыться…
И если в ранней юности Герасиму было откровение свыше, в котором он призывался на иноческий путь, в будущем с отслеживанием во всех благих намерениях помоществуя Господом, то отсюда и все те трудности, лишения, скорби и болезни, потери и находки, которые он претерпевал, взяв начало в Темниковских лесах – в Саровской пустыни…
Обходными путями обошли город Темников. Тельгуновскими лесами вышли к Выксе. Столбовые дороги были перекрыты сторожевыми заслонами и заставами правительственных войск. Леса прочёсывались стрельцами: вылавливались пугачёвцы и все, кто чем-либо походил на них. От всякой случайности санаксарским монахам приходилось продвигаться обходными путями. Шли с сердечной Иисусовой молитвой по пути, указанному Господом. Позади оставались города: Судогда, Суздаль, Ростов, Углич, Бежецк. Долго шли по Валдаю. Всё – леса, леса, озера… Осенняя прохлада, многодневные моросящие дожди да густые зябкие туманы сдерживали.
В Сергиеву пустынь пришли с первыми осенними заморозками. Тут и обрушилась на ещё не окрепшего после многотрудной дороги Герасима странная опасная болезнь: резко вспыхнула высокая температура – он просто горел. «На горле образовался нарыв: опухоль быстро возрастала и обезобразила всё лицо, боль была ужасная, весьма трудно было глотать, запах был нестерпимый. В таком опасном положении, ожидая смерти, молодой подвижник не обратился к земному врачу». И он как бы услышал: «Брат унылый и ропотливый! Зачем скорбишь? Зачем вопиешь? Для чего посылаешь за помощью далеко, имея Иисуса, стоящего близ тебя и желающего, чтобы ты призывал Его в помощь! Воззови к Нему: Наставниче! и Он ответит тебе. Прикоснись к краю одежд Его, и Он исцелит тебя не только от одного сего страдания, но и от всех страстей твоих. Если бы ум твой находился там, где бы ему надлежало быть, то и угрызения ядовитых змей и скорпионов не могли бы низвести тебя оттуда к ощущению телесной болезни: забых снести хлеб мой от гласа воздыхания моего (Пс.101, 5). Не скорби; милость Божия близка тебе». «Он с горячею молитвою и со слезами припал перед образом Царицы Небесной и, прося у Неё исцеления, молился всю ночь, потом мокрым полотенцем отер лик Пречистой Владычицы и этим полотенцем обвязал опухоль, продолжая молиться. В изнеможении заснул он на полу и увидел во сне, что его исцелила Пресвятая Дева. Наутро просыпается, встает и к великой радости находит себя совершенно здоровым. К удивлению врачей, опухоль, не прорвав нарыва, разошлась, оставив о себе только слабый след, как бы воспоминание чуда».
Правительственные войска императрицы Екатерины II к весне 1775 года погасили пожар крестьянского бунта Емельяна Ивановича Пугачёва. Весна растеплиласъ, зазеленелась. Пернатые возвратились в родные места из жарких стран. Пожелтели песчаные дюны на берегу лазурного залива. Всё чаще с надеждой посматривал на Восток послушник Герасим: ожидал благословенного дозволения снова вернуться в сладостную и ласковую Саровскую пустынь… Только к осени 1775 года получил он известие печальное из города Арзамаса от сестёр Алексеевской обители: батюшку Феодора по повелению Сената и Синода отправили в далёкую северную обитель – Соловки.
Причиной этой горькой несправедливости было предательство темниковского воеводы Неелова, который подобно Иуде наклеветал на своего духовного отца Феодора.
«Когда темниковский воевода Неелов пожелал иметь отца Феодора духовником, то батюшка сразу предупредил его, что нужно полное повиновение во всём, что касается духовной пользы человека, избравшего себе духовного руководителя. Воевода обещал полное послушание и в течение трех лет исполнял это послушание. Затем от стал не заботиться о душе: нарушал посты, притеснял граждан, запечатывал летом печи в домах, взымая за разрешение пользоваться всякою печью по рублю, несправедливо решал дела, за подкуп обвиняя невинных в пользу виновных, брал взятки.
Узнав обо всем этом, отец Феодор строго обличал своего духовного сына, который на это обличение не только не обращал внимания, но и, наконец, в самый разгар страдной поры заставил крестьян строить себе в городе дом. Крестьяне обратились к отцу Феодору с просьбой убедить воеводу Неелова, чтобы он позволил им раньше убрать хлеб с полей…
Отец Феодор приехал в город Темников, застал воеводу в присутственном месте и высказал ему всё, что значилось в его противоправных действиях, а также просил его, чтобы он перестал притеснять народ.
Воевода подал жалобу Воронежскому губернатору, будто бы настоятель Санаксарского монастыря иеромонах Феодор (Ушаков) в служебном месте прилюдно нанес ему, человеку зеркальному, оскорбление – назвал грабителем.
Такова была месть «духов злобы» этому дивному подвижнику благочестия. Но козни врагов победил старец Феодор великим терпением и смирением. За горячую ревность в святоотеческом пути, сподобил Господь пострадать старца Феодора Санаксарского.
Сёстрам Алексеевской общины батюшка писал:
«Ныне от вас следует моё отлучение, но вы о том, конечно, не печальтесь, понеже всё не без воли Божией совершилось. Итак, не печальтесь, а радуйтесь, что до такой скорби благость Божия нас доводит, тем более что она пришла совершенно безвинно, а за одно обличие человеческого нечестия и вопиющей на небо несправедливости, что мы, по обязанности нашей, всегда о том говорить должны, и не токмо страдать, но и умирать готовы».
Герасим всегда помнил наставнические беседы с батюшкой Феодором, в которые он вкладывал тепло своего большого сердца и которые оставались в памяти высокими словами святых подвижников Варсануфия и Иоанна Египетских: «Не унывай в скорбях и трудах телесных, которые несёшь, трудясь ради общежития; ибо и это также значит – полагать душу свою за братию (I Иоан. 3, 16), – и надеюсь, что велика будет награда за труд сей. Как Иосифа Господь поставил прокормить братию свою во время голода (Пс. 32, 19) в Египте, так и тебя поставил Он послужить общежитию. Я же повторяю тебе слово Апостола: ты убо, чадо, возмогай благодатию Духа Святого (2 Тим. 2, 1).
Один трудами по Богу достигает в покой Его, а другой достигает туда же смирением. Ты же держись в том устроении, чтоб получить оный за то и другое, когда умрёт в тебе гнев, вследствие укрощения раздражительности в сердце твоём; и тогда исполнится в тебе слово Писания: виждь смирение аде и труд мой, и остави все грехи моя (Пс. 24, 18). Господь да сохранит душу твою, и тело твоё, и дух твой от всякого зла, от всякой противности, наносимой диаволом, и от всякого мечтания, возбуждающего мятеж мыслей.
Прежде, нежели я буду отвечать на послание Ваше, от 27 декабря за № 345, касательно о. Германа, долгом считаю свидетельствовать Вашему Высокопреподобию с братиею мою благодарность за присланные мне виды Валаамского монастыря.
В рассказе о покойном о. Германе есть правда, но не все.
Действительно, было, что мы в 1842 году, плывя в Кадьяк, долго были в море и находились в крайности, так что у нас на пятьдесят два пассажира оставалось менее полубочки воды. И перед входом в Кадьякскую гавань нас встретил противный ветер, который дул ровно трое суток. В это время судно наше ходило взад-вперед (или, по-морскому, лавировало) от южного мыса Кадьяка до Елового острова, где жил и скончался о. Герман. На третий день к вечеру, когда судно наше опять подошло к Еловому острову (может 20-й или 30-й раз), я, глядя на оный, сказал в уме своем: “Если ты, отец Герман, угодил Господу, то пусть переменится ветер”. И точно, не прошло, кажется, и четверти часа, как ветер вдруг сделался попутный, и мы в тот же вечер вошли в залив и стали на якорь. Молебна же в то время не служили. Потом чрез несколько времени я ездил на могилу и служил панихиду, но видения никакого я не видел.
Более этого я ничего не знаю и ни от кого ничего подобного не слыхал об о. Германе.
Затем, поручая себя молитвам Вашим, имею честь быть, с искреннею о Господе братскою любовию Вашего Высокопреподобия вседоброжелателъный слуга.
Иннокентий, архиепископ Камчатский.
Марта 1-го дня 1867 г.
Благовещенск».
* * *
Будущий митрополит Московский Иннокентий свято знал, что переход Преподобного в мир иной не означает оставление тех, кто с верой и любовью приходит к нему. Если Господом Иисусом было сказано: «Не оставлю вас сиротами; приду к вам» (Ин.14, 18), то эту возможность пребывать в таинственном благодатном, вполне реальном общении с любящими предоставил Он и прославившимся о Его имени святым. В Боге и через Бога святые получают нечто вездесущее, способность быть услышанными и присутствовать всюду, где бы ни произносилось их имя.Преосвященный предвидел, что близок день, когда Святая Церковь богодарованной ей властью удостоверит и утвердит веру в святость и ходатайственную силу перед Богом Подвижника веры и благочестия, избранника Божия Преподобного Германа, которого ублажают и прославляют на Американской и Российской земле. Поэтому-то от всей души приемля святость Преподобного Германа, его сияние, его силу влиять на властный характер капризной природы Аляски, из добрых чувств Преосвященный так скромно выразил в письме Валаамскому игумену Дамаскину свое пребывание на острове Еловом, оставив невысказанностью только свою, внезапно явленную в себе, тайну, чтобы, как великую ценность, хранить до определённого времени.
Умолчание о чуде – видение на могиле отца Германа Преосвященному Иннокентию – это усмотрение опасности – гордыни на его дальнейшем пастырском пути крестоношения.
* * *
Эпоха Преподобного Германа Аляскинского была менее мучительной в истории многострадальной Русской Православной Церкви, нежели, когда обезглавленная царем Петром Первым потеряла в лице Патриарха своего заступника, но избежала попыток расцерковления России тёмными указами императрицы Екатерины Второй. Он родился в то время, когда Церковь вышла из темниц утеснений и стала расправлять оживающие крылья для дальнего большого полёта.В ста десяти километрах от Москвы в славном городе Серпухове, раскинувшемся старинной крепостью и монастырями на мягких берегах красивых рек – Оке и Наре-журчинушке, 4/17 марта 1756 года в купеческой семье Ивана Зырянова родился первенец, которого в святом крещении нарекли Герасим.
Детство Герасима проходило под сенью Высоцкой Афанасиевой обители и духовным покровом преподобного Сергия Радонежского, молитвенника земли Русской. Его окружала боголюбивая среда. В доме родительском ему рано привили любовь к вере и Господу, тяготение к чтению книг. Добротолюбие и Евангелие – с этими святынями основных правил веры и жизни христианской он никогда не расставался. Под благотворным живительным влиянием глубоко верующей матери и христолюбивого отца, прочно знающих, что существо Православия Русского видится в Божией Матери и Святых отцах в Земле Российской просиявших, в почетании, которое корневищем держится на Евангельском и святоотеческом духе – духе добра, красоты, родниковой чистоты святости, они-то и способствовали формированию святорусского сознания, определяющего путь к святости их любимого сына.
Жизнь в купеческом Серпухове рядом с древним Высоцким Афанасиевым мужским монастырем отличалась особой церковностью. Городской быт был насыщен исконным православием, с древней иконописью, знаменным пением, патриархальными обычаями и нравами. Высоцкий Афанасиев монастырь – освященный стопами великого Сергия, чудотворца Радонежского, древний на Руси, со своими традициями, благоустроенный, с высоким молитвенным духом насельников, торжественностью служб, обилием святынь, – укреплял в юном Герасиме религиозное настроение. По мере того как к десяти годам для него Афанасиева обитель становилась вторым домом, где в соборном храме Покрова Божией Матери он простаивал все службы, интерес к миру постепенно отдалялся от него, чаще – раздражал. Его влекли: уединение, молитва, притягательность храмов, свет и тепло чтимых чудотворных икон. Струилось из Высоцкой обители неповторимое русское церковное пение – поющая душа народа, – купеческий Серпухов дышал Святой Русью. Жизнь текла мирно, чтимо, с видением будущего, в проявлении интереса к духовной литературе… Усердно читалась Библия, Четьи-Минеи, Прологи, Творения Святых Отцов и учителей церкви. Учительские классы монастырской школы вели дьяконы, начинали с Часослова и Псалтири. Ученики легко воспринимали все возвышенное и прекрасное, что оставалось и закреплялось в душах молодых людей на всю жизнь.
Большая семья Зыряновых жила одним хозяйством. С первым благовестом шли к заутрени. После обедни обедали, отдыхали: с умилением пели псалмы. Пели разливно, строго, гармония звучала стройно и мягко переполняла радостью души – все плакали. Пели и – плакали.
Важным событием в жизни семьи Зыряновых было посещение московских святынь и паломничество в Лавру Преподобного Сергия Радонежского. Сборы на богомолье были волнительными. В путь выходили с утренней звездой. Шли пешком, чтобы потрудиться для поклонения чтимому во всех концах земли Русской преподобному Сергию. Рака с нетленными мощами, великолепные храмы, целые лики черноризцев поражали юного паломника своей неземной стороной этой дивной обстановки, а рассказы о первоначалии обители, из жития Сергия, вдохновляли душу и влекли воображение к пустынникам, лесным дебрям и отдалённым от путей мира сего святым обителям.
Родители воспитывали будущего святителя в благочестии, заботясь о его образовании. Поклоняясь святоотеческим святыням, соприкоснувшись с духовной жизнью Высоцкого монастыря, – убеждались в истинности правильного пути.
Их радовало возрастающее стремление богоизбранного сына к монашеской жизни. Отец – человек созревшего, духовного патриотизма, внушал своему сыну, что подлинным украшением Русской Православной Церкви во все времена были её подвижники, призванные проповедовать миру Христа распятого и воскресшего: «Будь образом для верных в слове, в жизни, в любви, в душе, в вере, в чистоте» (1 Тим. 4, 12), – поэтому, когда Герасим возгорелся желанием посетить, по приглашению близкого родственника отца, Саровскую пустынь в Темниковских лесах, то возражений не было.
С родительским благословением летом 1769 года Герасим отбыл в далёкую, неведомую, затерявшуюся в дремучих лесах Мордовии «благоухающую пустынь».
По прибытии в Саровскую пустынь, Герасим сразу почувствовал, как в него вливается неизъяснимая сладость разлитого по дремучему лесному разнотравью настоя благодати. Он уже знал тогда, что здесь, на лужайке, у западной стены крохотного деревянного храма, отдыхавшей от дальней многотрудной дороги, присевшей на тёсаные брёвна Агафии Семёновне Мельгуновой в тонком дремотном сне было видение Царицы Небесной Богоматери.
Пречистая Дева сказала ей:
«Вот то самое место, которое Я повелела тебе искать на Севере России, когда ещё в первый раз являлась Я тебе в Киеве. И вот, здесь предел, который Божественным Промыслом положен тебе: живи и угождай здесь Господу Богу до конца дней твоих. И Я всегда буду с тобою, и всегда буду посещать место это, и в пределе твоего жительства Я осную здесь такую обитель Мою, равной которой не было, нет и не будет никогда во всем свете. Это четвёртый жребий Мой во вселенной. И как звёзды небесныя, и как песок морской умножу Я тут служащих Господу Богу, и Меня Приснодеву, Матерь Света, и Сына Моего Иисуса Христа величающих: и благодать Всесвятаго Духа Божия и обилие всех благ земных и небесных, с малыми трудами человеческими, не оскудеют от этого места Моего возлюбленнаго!»
А теперь за этим ветхим храмом развернулось каменное строительство главного храма Саровской пустыни – Успенского собора. Проживая в Варлаамовой пустыньке у старца-подвижника Варлаама, Герасим всей своей утончённой, чувствительной натурой возымел великую ревность к благочестию. Варлаамова пустынька стояла чуть в стороне от Саровской пустыни на речке Глинке и на Шилоншанском ручье (Гнилое озеро). В работе, валясь от усталости, за чтением книг, он стремился таким образом приучить юную плоть свою покоряться духу.
В келии тихо и благоговейно совершал он всеночное бдение по чину и уставу церковному пред дивным глубокочтимым образом Царицы Небесной, именуемой «Споручница грешных». С батюшкой Варлаамом во время всенощной читали Акафисты. Нравилось Герасиму чтение Устава за трапезой. Саровский строитель Ефрем ввел обязательное правило – начиная с 25 октября несколько дней подряд читались Уставы, как основы монастырской жизни. Каждый монах и послушник имел на руках копию Устава, получаемую под строгую подпись в ведомости.
На духовное воспитание Герасима влияли – «старцы духовной жизни» – это старцы-подвижники, которые установили в русских обителях Уставы и Предания святых отцов.
Старец Варлаам с первых дней привязался к своему родному племяннику и исполнительному келейнику. Как духовный руководитель он наставлял его на богонадежный путь иноческой жизни. Передавая себя в полное послушание, Герасим чувствовал особое отношение доброго и строгого батюшки Варлаама. Он принял простоту и скромность привлекательного лесного места, где пустынь соответствовала характеру уединенной иноческой жизни, которой желала и искала его чистая душа христолюбца. Старец Варлаам в первых наставлениях обращался к опыту толкований преподобных Каллиста и Игнатия:
«Если на случайную дорогу, неизведанную делом, едва ли кто решится вступить без верного проводника; если в море никто не пустится без верного искусного кормчего; если за какую-либо науку или искусство никто не возьмётся без знающего дела учителя: то кто дерзнёт приступить к изучению делом искусства искусств и науки наук, вступить в таинственную стезю, ведущую к Богу, и пуститься в беспредельное мысленное море, то есть в иноческую жизнь, подобную жизни Ангелов, с самоуверенностью достигнуть конца без руководителя, без кормчего и учителя, опытного и истинного? Поистине таковой, кто бы это ни был, прельщает себя и, прежде вступления на путь, уже заблудился, как незаконно подвизающийся: как, напротив, и шага не сделав, достиг конца тот, кто подчиняет себя отеческим уставам. Ибо откуда иначе имеем мы узнать, как ополчиться против плоти или как вооружиться против страстей и бесов? Как без них (без наставников) научиться отличать доброе от недоброго, когда к добродетелям прицепляются худые страсти и всегда стоят некаго при дверях их? Как без них умудримся обуздывать чувства телесные и, как струны на гуслях, согласно настраивать силы душевные? Особенно же, как без них можно будет нам различать гласы, откровения, внушения, видения Божественные и козни, прелести и призраки бесовские? Одним словом, как сподобимся достигнуть единение с Богом и научиться богодейственным священнодействиям и таинствам без посвящения в них тайноводителем истинным и просвещенным? Никак невозможно это, никак…»
Отцу Варлааму приятно видеть было, как его келейник радостен перед лицом Божиим, как он упорно старается выбирать тернистую тропинку к достижению великой цели подвижничества, не страшась тяжёлого труда, лишений.
Разглядел в Герасиме эти качества и иеромонах Феодор (Ушаков), настоятель Санаксарского монастыря.
Сопровождая отца Варлаама в поездках по монастырским нуждам для закупки хлеба и необходимого продовольствия в селениях Тарханы, Старый Ковыляй, Аксёл, Герасиму нравились остановки и пребывание в Санаксарской обители, где всё дышало чистотой света, очищающего душу, отдаляя пристрастие ко всему временному.
Отец Феодор «завёл в обители самую первую и прочную основу иночества: личное руководство братии и полное откровение помыслов. Если кого тревожили помыслы – днём ли или ночью то было, всякий мог немедленно идти к настоятелю. Отец Феодор отечески выслушивал инока и успокаивал его, говорил с ним столько, сколько нужно было, и отпускал, лишь когда помысел, искушение это утихало…»
Беседуя наедине с молодым послушником, отец Феодор объяснял Герасиму необходимость иметь духовного руководителя, то, что весь подвиг монашеского жития состоит в отсечении воли, ибо без этого всякий, живущий в монастыре, не монах, а мирянин. О мирском благе, о пользовании благами мира, а с другой стороны – о посте и воздержании отец Феодор размышлял убедительно: «Как судить нам о тайнах Божиих?!. Наше дело – беспрекословно повиноваться истине. Вспомним, что и в раю дана была заповедь воздержания от плодов древа познания добра и зла. Видно из этого, что пост сроден естеству человека. Но, если бы по этой нужде поста Бог не благоволил сотворить в таком обилии благ земных, тогда пост у всех был бы невольный. Нужно думать, что обилие благ на земле не для наслаждения, а для совершенства поста. Не невольного поста ждёт от нас Бог, а восхотел, чтобы мы, при всём изобилии, не воздерживались лишь, а постились из любви к Нему, как заповедано Святою Церковью. Обилие же благ земных Бог послал в утешение для немощных, больных, престарелых и младенцев».
Сладкая свобода и тишина оставались в душе после беседы с отцом Феодором. Праведный Феодор видел в Герасиме исполнителя Божеского дела, ибо не все живущие в монастыре – монахи, но тот монах, кто исполняет дело монашеское, Господь сказал: Не всяк глаголяй Ми, Господи, Господи, внидет в царствие небесное, но творяй волю Отца Моего, иже на небесех (Мф. 7, 21). И нисколько не сомневаясь в будущности Герасима Зырянова, отец Феодор раскрывал перед ним тайны цели и конца подвижничества в наставлениях святого Иоанна Кассиана: «Все науки и искусства имеют свою цель и свой конец, – смотря на который рачительный любитель искусства охотно переносит все труды и издержки. Так, земледелец, терпя то зной, то холод, неутомимо распахивает и разрыхляет землю, имея целью, очистив её от всякого стороннего сора, сделать плодороднейшею; убеждён будучи, что иначе не достигнет конца, то есть получения обильной жатвы, для содержания себя и умножения своего достояния. Так и подвижничество наше имеет свою цель и свой конец, ради которого неутомимо и с удовольствием подъемлем мы все труды, ради которого не тяготит нас скудность питания постнического, веселит изнеможение от бдений, всегдашнее чтение Писаний с размышлением не знает сытости, и не страшат ни непрестанный труд, ни обнажение от всего и скудость во всём, ни даже ужасы этой безмерной пустыни. Конец нашей подвижнической жизни есть Царство Божие, а цель – чистота сердца, без которой невозможно достичь того конца».
Иисус Христос говорит: имате плод ваш во святых, кончину же – жизнь вечную (Рим. 6, 22). Он сказал: цель ваша – в чистоте сердца, а конец – жизнь вечная.
Духовные советы дивного подвижника благочестия настоятеля Санаксарской обители иеромонаха Феодора на всю жизнь остались благодарственным светом, озаряющим душу монаха, склонного к жизни духовной. Батюшка Феодор относился к Герасиму как к любезнейшему сыну о Христе. Зная родителей Герасима, находясь в постоянном общении со старцем Варлаамом, как с доверенным лицом, любимцем, он готов был удостоить молодого послушника святого благословения на подвиг иноческий.
Пять лет послушнической жизни в Саровской пустыни. Казалось, ничто не предвещало скорой разлуки с полюбившейся обителью. Сила любви к батюшке Варлааму, к батюшке Феодору притягивала сердце Герасима. Он готов был не отходить от них, наслаждаясь светлым лицезрением и сладкой беседой благоговейных уст дорогих ему старцев, заменивших ласковых и внимательных родителей. Ежедневно на протяжении пяти лет со всей искренностью в чистом исповедании перед отцом Варлаамом или перед отцом Феодором (когда бывали в Санаксарах) раскрывал Герасим все дела свои и поступки, все тончайшие помыслы и умственные соблазны, получая от них советы и наставления, как противостоять той невыброшенной внутренней брани, которую ведут невидимые враги с воинами Христовыми. Прочно держал он в памяти Писание:
Несть наша брань к крови и плоти, но к началом и ко властем, и к миродержителем тьмы века сего, к духовом злобы поднебесным (Еф. 6, 12).
И вот, «1774 года месяца июля 13 дня, в вечер, в начале 9-го часа пополудни взошла от востока туча, видом вся жёлтая, а из ней был дождь, четверть часа, и дождевая вода была такожде желтовата».
Седьмого августа 1774 года над Саровской пустынью сгустилась туча – на богохранимые места двигалась грозная сила, поднявшаяся против власти помазанника Божьего, буйного и беспощадного Емельяна Пугачёва. Его отряд, под командованием Петра Евстафьева, после взятия города Краснослободска двинулся было на Саров, однако неожиданно изменил движение. После взятия города Темникова наступило короткое затишье.
Напуганная угрозой захвата монастыря, монашеская братия в количестве семидесяти человек вечером 9 августа 1774 года оставила Саров и укрылась в городе Арзамасе на подворье в Высокогорской пустыни, которая в это время была приписана к Саровской.
В эти тревожные для Саровской пустыни дни старец Варлаам и его келейник Герасим задержались в Санаксарской обители у игумена Феодора. До Санаксар доходили слухи, что пугачёвцы не щадят ни купцов, ни дворян, ни монахов светского происхождения, грабят и истязают нещадно. Батюшка Феодор, опасаясь за жизнь и здоровье выходцев из купеческих и дворянских семей, принял совместное с отцом Варлаамом решение: отправить всех в далёкую от Санаксара и надёжную Троице-Сергиеву пустынь, находящуюся на берегу Финского залива под Санкт-Петербургом.
В ночь на 12 августа 1774 года, по благословению старцев, Герасим Зырянов с братией из пяти человек покинул Санаксарскую обитель с надеждой на скорое возвращение, которому по воле Божией не суждено было сбыться…
И если в ранней юности Герасиму было откровение свыше, в котором он призывался на иноческий путь, в будущем с отслеживанием во всех благих намерениях помоществуя Господом, то отсюда и все те трудности, лишения, скорби и болезни, потери и находки, которые он претерпевал, взяв начало в Темниковских лесах – в Саровской пустыни…
Обходными путями обошли город Темников. Тельгуновскими лесами вышли к Выксе. Столбовые дороги были перекрыты сторожевыми заслонами и заставами правительственных войск. Леса прочёсывались стрельцами: вылавливались пугачёвцы и все, кто чем-либо походил на них. От всякой случайности санаксарским монахам приходилось продвигаться обходными путями. Шли с сердечной Иисусовой молитвой по пути, указанному Господом. Позади оставались города: Судогда, Суздаль, Ростов, Углич, Бежецк. Долго шли по Валдаю. Всё – леса, леса, озера… Осенняя прохлада, многодневные моросящие дожди да густые зябкие туманы сдерживали.
В Сергиеву пустынь пришли с первыми осенними заморозками. Тут и обрушилась на ещё не окрепшего после многотрудной дороги Герасима странная опасная болезнь: резко вспыхнула высокая температура – он просто горел. «На горле образовался нарыв: опухоль быстро возрастала и обезобразила всё лицо, боль была ужасная, весьма трудно было глотать, запах был нестерпимый. В таком опасном положении, ожидая смерти, молодой подвижник не обратился к земному врачу». И он как бы услышал: «Брат унылый и ропотливый! Зачем скорбишь? Зачем вопиешь? Для чего посылаешь за помощью далеко, имея Иисуса, стоящего близ тебя и желающего, чтобы ты призывал Его в помощь! Воззови к Нему: Наставниче! и Он ответит тебе. Прикоснись к краю одежд Его, и Он исцелит тебя не только от одного сего страдания, но и от всех страстей твоих. Если бы ум твой находился там, где бы ему надлежало быть, то и угрызения ядовитых змей и скорпионов не могли бы низвести тебя оттуда к ощущению телесной болезни: забых снести хлеб мой от гласа воздыхания моего (Пс.101, 5). Не скорби; милость Божия близка тебе». «Он с горячею молитвою и со слезами припал перед образом Царицы Небесной и, прося у Неё исцеления, молился всю ночь, потом мокрым полотенцем отер лик Пречистой Владычицы и этим полотенцем обвязал опухоль, продолжая молиться. В изнеможении заснул он на полу и увидел во сне, что его исцелила Пресвятая Дева. Наутро просыпается, встает и к великой радости находит себя совершенно здоровым. К удивлению врачей, опухоль, не прорвав нарыва, разошлась, оставив о себе только слабый след, как бы воспоминание чуда».
Правительственные войска императрицы Екатерины II к весне 1775 года погасили пожар крестьянского бунта Емельяна Ивановича Пугачёва. Весна растеплиласъ, зазеленелась. Пернатые возвратились в родные места из жарких стран. Пожелтели песчаные дюны на берегу лазурного залива. Всё чаще с надеждой посматривал на Восток послушник Герасим: ожидал благословенного дозволения снова вернуться в сладостную и ласковую Саровскую пустынь… Только к осени 1775 года получил он известие печальное из города Арзамаса от сестёр Алексеевской обители: батюшку Феодора по повелению Сената и Синода отправили в далёкую северную обитель – Соловки.
Причиной этой горькой несправедливости было предательство темниковского воеводы Неелова, который подобно Иуде наклеветал на своего духовного отца Феодора.
«Когда темниковский воевода Неелов пожелал иметь отца Феодора духовником, то батюшка сразу предупредил его, что нужно полное повиновение во всём, что касается духовной пользы человека, избравшего себе духовного руководителя. Воевода обещал полное послушание и в течение трех лет исполнял это послушание. Затем от стал не заботиться о душе: нарушал посты, притеснял граждан, запечатывал летом печи в домах, взымая за разрешение пользоваться всякою печью по рублю, несправедливо решал дела, за подкуп обвиняя невинных в пользу виновных, брал взятки.
Узнав обо всем этом, отец Феодор строго обличал своего духовного сына, который на это обличение не только не обращал внимания, но и, наконец, в самый разгар страдной поры заставил крестьян строить себе в городе дом. Крестьяне обратились к отцу Феодору с просьбой убедить воеводу Неелова, чтобы он позволил им раньше убрать хлеб с полей…
Отец Феодор приехал в город Темников, застал воеводу в присутственном месте и высказал ему всё, что значилось в его противоправных действиях, а также просил его, чтобы он перестал притеснять народ.
Воевода подал жалобу Воронежскому губернатору, будто бы настоятель Санаксарского монастыря иеромонах Феодор (Ушаков) в служебном месте прилюдно нанес ему, человеку зеркальному, оскорбление – назвал грабителем.
Такова была месть «духов злобы» этому дивному подвижнику благочестия. Но козни врагов победил старец Феодор великим терпением и смирением. За горячую ревность в святоотеческом пути, сподобил Господь пострадать старца Феодора Санаксарского.
Сёстрам Алексеевской общины батюшка писал:
«Ныне от вас следует моё отлучение, но вы о том, конечно, не печальтесь, понеже всё не без воли Божией совершилось. Итак, не печальтесь, а радуйтесь, что до такой скорби благость Божия нас доводит, тем более что она пришла совершенно безвинно, а за одно обличие человеческого нечестия и вопиющей на небо несправедливости, что мы, по обязанности нашей, всегда о том говорить должны, и не токмо страдать, но и умирать готовы».
Герасим всегда помнил наставнические беседы с батюшкой Феодором, в которые он вкладывал тепло своего большого сердца и которые оставались в памяти высокими словами святых подвижников Варсануфия и Иоанна Египетских: «Не унывай в скорбях и трудах телесных, которые несёшь, трудясь ради общежития; ибо и это также значит – полагать душу свою за братию (I Иоан. 3, 16), – и надеюсь, что велика будет награда за труд сей. Как Иосифа Господь поставил прокормить братию свою во время голода (Пс. 32, 19) в Египте, так и тебя поставил Он послужить общежитию. Я же повторяю тебе слово Апостола: ты убо, чадо, возмогай благодатию Духа Святого (2 Тим. 2, 1).
Один трудами по Богу достигает в покой Его, а другой достигает туда же смирением. Ты же держись в том устроении, чтоб получить оный за то и другое, когда умрёт в тебе гнев, вследствие укрощения раздражительности в сердце твоём; и тогда исполнится в тебе слово Писания: виждь смирение аде и труд мой, и остави все грехи моя (Пс. 24, 18). Господь да сохранит душу твою, и тело твоё, и дух твой от всякого зла, от всякой противности, наносимой диаволом, и от всякого мечтания, возбуждающего мятеж мыслей.