Служба передавалась через репродукторы, но, даже и усиленный техникой, звук молитвы не мог заглушить криков толпы. Радоваться пришли, оправдывал я их. Надо найти место поближе к храму и стоять. Вот и все. И ждать схождения облака, из такого же когда-то проглаголал Господь: «Сей есть Сын Мой возлюбленный; Его слушайте». И, услышав это, пали на лица свои святые угодники Петр, Иаков, Иоанн. А Спаситель запретил им говорить о виденном, «доколе Сын Человеческий не воскреснет из мертвых». Рядом с Учителем видели ученики ветхозаветных пророков Моисея и Илию, которые пришли из невидимого безплотного мира, но были зримы, как люди во плоти. Это были самые высокочтимые праведники библейских сказаний. Фаворский свет, облиставший Христа, в котором и Сам Христос был светом, так поразил учеников, что они возопили к Своему Учителю: «хорошо нам здесь быть; сделаем три кущи: Тебе одну, Моисею одну, и одну Илии». (Мк. 9, 5) приписывает эти слова апостолу Петру: он «не знал, что сказать, потому что они были в страхе».
И это напоминание того места, которое в тропаре обозначено словами: «Преобразился еси на горе, Христе Боже, показавый учеником Твоим славу, якоже можаху». То есть показал славу, настолько они могли ее вместить и выдержать. После этого они уже не сомневались, что Иисус Христос – Сын Божий. Далее тропарь гласит: «да возсияет и нам грешным свет Твой присносущный, молитвами Богородицы, Светодавче, слава Тебе».
Да, помоги, Господи, чтобы и нам, грешным, сиял свет Твой. Податель света, спаси нас!
К храму было не пробиться. И уже никого из нашей группы не было рядом. Отошел подальше в темноту, вспоминая, вдыхая сухие запахи сгоревших на солнце трав и родной запах земли, напоминавший запах прибрежного летнего песка из моего вятского детства.
Открылись звезды. И по привычке я стал отыскивать созвездие Большой Медведицы, которое всегда ищу, уезжая из России в дальние страны. С ней сразу как-то становится спокойнее, она с детства своя. Указывает на Полярную звезду, на Север, на Родину. Да, вот нашел! Вот ее ковш, накренившийся и выливающий прохладу Севера на здешнюю жару. И ведь уже вечер был, а все еще душно.
Далеко на юге мерцали огни иорданского побережья, Иерихон, Заиорданье. Уже побывавший там, я легко представил монастырь святого Герасима Иорданского, Сорокадневную гору искушений, дерево, на котором был Закхей, воззвавший ко Господу. Так и нам надо было подниматься над суетой жизни, чтобы Господь заметил нас. Он всегда нас видит, но чтобы видел усердие в молитве.
Все-таки я решил пробиваться к храму. Накануне после исповеди были допущены к причастию. Но это море людей, бьющееся Своими волнами к паперти, ведь все они тоже хотят причаститься. Служили на паперти, вот что обрадовало. Видимо, священники поняли, что такое количество людей не может вместить храм, и вышли к народу. В толпе, над головами, проносили стулья, сдавали в аренду.
Времени палестинского одиннадцать, в Москве полночь.
Ловкие смуглые юноши протягивали над толпой гирлянды треугольных флажков, изображавших флаги разных христианских стран и религий. К радости своей, я различил среди священников и наших, отца Елисея и отца Феофана. Красивая, долгая монастырская служба. «Петро, Иоанне, Иакове… метаморфозе», – слышалось среди греческого языка. И уже не чувствовалось того, что было рядом, – еды и торговли, музыки и криков. Правда, очень мешали непрерывные вспышки фотоаппаратов, свет кинокамер. Казалось, что их, этих запечатлевающих миги истории приспособлений, было больше, чем людей.
Выносится Евангелие. Священник зычно, протяжно читает, как поет: «Фавор и Ермон о имени Господа возрадуются». То есть исполнилось пророчество псалмопевца Давида. Уже, к прискорбию, заметил, что и на паперти, новосозданном алтаре, ходят операторы и фотографы. Что же делать, где-то же будут смотреть их работу и завидовать нам, участникам ночной службы Преображения Господня.
В Москве три часа ночи, здесь два. Крепкие помощники священников прокладывают дорогу для выноса двух чаш. Возглашение и поминание Иерусалимского патриарха и нашего Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия. Символ веры. Взлетание и спускание белого покрывала – воздуха над чашами, призывание Святого Духа на нас, грешных.
Небо совсем потемнело, звезды исчезли. Молящиеся все чаще поднимают голову, глядят вверх, ждут схождения облака.
– Мир всем, – раздается по-русски.
– И духови твоему, – отвечает хор монахинь из Горненского монастыря.
И вот уже: «Благодарим Господа», и вот уже: «Святая святым». Нет никакой возможности упасть в земном поклоне. Но надо. Да, вот они, запахи земли, травы и особенно – полыни.
Началось на виду у всех причащение священников. Их более тридцати. Пробиваются вперед матери и отцы со спящими на руках младенцами. Пробираются простоволосые женщины и женщины в шляпах. Конечно же, и я пробиваюсь. На меня так сильно давят сзади, что я невольно напираю на впереди идущих. Женщина в брюках поворачивает ко мне гневное лицо и кричит: «Пиано, пиано!» Видимо, итальянка, видимо, требует, чтобы я сдерживал напор толпы. Но где же наши белые платочки, наши паломницы? Стараюсь попасть к своему батюшке.
Выносятся чаши, не менее десяти. К микрофону выходит женщина-гречанка в черном платье и сильным, красивым голосом поет молитву. «Мария, Матерь Божия». К ней присоединяется мужчина. Многие подпевают. Все то и дело смотрят в небо, вздымают к нему руки. В руках иконы, кресты. Это ожидание облака. Зажигаются свечи.
Слава Богу, причащаюсь. Отдаюсь на волю толпы. Меня выносит к хоругвям и большим иконам, у которых жестяные ящики для горящих свечей. Зажигаю и я свою, белую, от Гроба Господня. Другую держу в руках. Пламя бьется на ветру, но не гаснет. Замечаю, что напряжение ожидания усилилось. Тут много тех, кто не первый раз на ночной службе Преображения на Фаворе. Смотрят не совсем на восток, а примерно на северо-восток. Небо совсем черное, ни единой звездочки. Показалось, что разглядел одну, но она исчезла, потом снова появилась. Потом появилась над храмом. Я подумал – самолет мигает, но это были звездочки, закрываемые высоко бегущими облаками. Еще увидел блестки света, но решил, что это – вспышки фотоаппаратов.
Люди закричали вокруг, вздымая руки, полетели в воздух платки и шляпы. Я почувствовал свежесть и прохладу. Но тут вот что надо объяснить. Ведь я сельский уроженец, много раз мальчишкой встречал рассвет на реке, на лугах, в ночном. И конечно, под утро всегда становилось свежее. Так и тут я подумал, что это —утренняя прохлада. Но здесь же был не север, это же Палестина, тут жарко даже ночью, тем более – в августе, когда Преображение. А это и было облако, сошедшее на Фавор.
Начался крестный ход вокруг храма. Обошли трижды, поспевая за хоругвями и иконами. Я шел с нашими паломниками с общей молитвой: «Величит душа Моя Господа». Также пели: «Честнейшую Херувим». И конечно: «Царице моя Преблагая, надеждо моя Богородице…» Девочка, закутанная матерью в одеяло, семенила рядом и спрашивала: «А Боженька придет?»
Открыли храм. Все кинулись к чудотворной иконе. Около нее раздавали освященное масло. В большой чаше по поверхности масла плавала коробочка, в которой горел тоненький фитилек. Доносились запахи ладана и жасмина.
Я немного расстроился оттого, что прозевал схождение облака, но вскоре общее состояние радости и молитвенности воскресило мой дух, да еще монахиня, наливавшая масло и заметившая, что у меня нет никакой посудины, дала мне целую бутылочку, спросив: «Русский?»
Могу сказать, что я несомненно видел благотворные перемены в людях. Пусть малое, но преображение свершилось. Я видел, как люди, самые разные, улыбались друг другу, старались сказать что-то приятное. Не случайно же я встретил вдруг итальянку, которая поворачивала ко мне гневное лицо и кричала: «Пиано, пиано!» Мы разулыбались друг другу, как самые родные.
– Не пиано, форте, синьора, форте! – сказал я, израсходовав треть своих запасов итальянского языка.
Она отлично поняла, засмеялась:
– Уи, уи, форте, грацие, синьор! Форте! Аллегро!
Уже слышно было, как взревывали моторы машин и автобусов, как высоко и нервно пищали сигналы заднего хода. Стремительно пустело. Я еще обошел вокруг храма. У алтарной его части не было прожекторов, и открылись звезды. Вот ты где, Большая Медведица! Что ж ты проспала всю ночь, а тут у нас такой был праздник. Вот и Полярная звезда. Глядел на нее и от нее чуть вправо, по направлению к России, к Москве. Конечно, в Сибири уже идет служба, уже горят свечи в алтарях, уже батюшки на проскомидии читают записочки о здравии и упокоении и вынимают частицы из просфор, готовясь к Литургии. Солнце, идущее с востока, помогает освещать землю, но ведь главный свет – свет Божий в душе. Он всем дается при крещении, и мы сами его затмеваем в себе. Но вот видел же я сегодня, как много его таится во всех нас и как его открывает молитва. Только бы постоянно помнить о Господе. Вот как постоянна в небе очень русская Полярная звезда. Все прочие крутятся, а она неподвижна. И во времена апостолов так же прочно держала она небесный свод.
И тут, будто подтверждая мои мысли, воссияла во все небо молния и прогремел гром. И, что важно, такое грозное видение никого не испугало, а вызвало общую радость.
– Холидей, холидей! – кричала женщина, вскидывая к небу руки. Широкие черные рукава падали к плечам. – Холидей!
И еще увидел, как беззвучно, уже без грома, вдоль кипариса метнулось широкое оранжевое пламя. Группа украинских паломников дружно запела: «Спаси, Христе Боже».
Посмотрев на часы, я понял, что еще могу успеть спуститься с Фавора пешком. Дойду же за два часа. Вниз все-таки. Как раз встретил знакомую паломницу из группы. Поздравили друг друга с причастием, с Преображением.
– Матушка сказала, что можно быть внизу даже к шести. Едем в Назарет, а там церковь Благовещения откроют в семь. Это же рядом.
Да, впереди у нас была радостная, счастливая поездка в Назарет, на Иордан, в Тивериаду, на ее русский участок, в монастырь святой Марии Магдалины-мироносицы. И вот, казалось бы, прошла ночь без сна и накануне был тяжкий день, а усталости как не бывало. Я сказал паломнице, что пойду сам, чтоб не тревожились.
А еще многие паломники оставались на утреннюю службу, их было много, спящих на теплой земле. Выбрался за ограду. И где эти сотни машин, которые гигантским железным стадом паслись на трассе? По каким рассветным дорогам несутся сейчас они, везя радостную весть о схождении на Фавор светлого облака и Божественного огня?
Я все продолжал размышлять о том, как же велика Божия милость к нам, если каждое утро над нашими полями и лугами, в наших лесах, на просторных полянах появляется утренний туман. Есть неизъяснимое волнение, когда его белизна укрывает землю, и есть ликование, когда первые лучи солнца румянят это покрывало и потихоньку снимают его. И этот восторг, когда босыми ногами бежишь по светлой росе, по этой влаге, пришедшей с небес. Падали звезды. В детстве у нас было поверье, что если успеть загадать желание, пока падает звезда, то оно исполнится. Я никогда не успевал проговорить желание, только успевал сказать одно слово: «Люблю». Но и его хватило на всю жизнь.
Долго-долго шагал я, стараясь идти не по асфальту, а по земле. Далеко, к Иордану и за ним, светились огни деревень и городов. Они были как драгоценности на черном бархате. Их все прибавлялось. Наступило утро, люди просыпались. Запели петухи. Так громко, будто рядом. Закричал муэдзин. Петухи потрясенно замолчали. Потом, переждав крики муэдзина, снова заголосили.
Шел, дыша горным воздухом Фавора, и вспоминал прочитанное о нем в дореволюционном издании: о равноапостольной царице Елене, построившей здесь три церкви: во славу Спасителя и пророков Моисея и Илии. Вспоминал о том, что нашествие крестоносцев отдало Фавор католикам, а нашествие сарацин превратило церкви в развалины. Вспоминал о великом подвиге старца Иринарха, до пострижения монаха Леонида. Ведь это он фактически один воздвиг православный храм Преображения. А сколько было препятствий! Даже, Бог ему простит, от Иерусалимского патриарха. Но так велик был старец, так дивны его чудотворения, что он все преодолел. Иринарх был учеником знаменитого старца Паисия Величковского и, в свою очередь, воспитал своего ученика Нестора, также высочайшего подвижника. Вспоминал и начальника Русской Духовной Миссии архимандрита Антонина (Капустина), много свершившего для Фавора. Вспоминал пожертвования русских великих князей и царей. Также надо сохранить для истории имя русской женщины Ольги Кокиной, на средства которой была создана колокольня.
Также читал и о том, что раньше буйство веселья было поэнергичней. Разогретые ликерами и водкой-ракией, приехавшие устраивали стрельбу, танцы, пляски, пение и, как следствие, – драки. Так что сегодняшняя ночь была очень спокойной.
Уже совсем засиял день. Я поднял голову, оглянулся на Фавор. Гора стояла во всей своей утренней красе. Русские паломники сравнивали Фавор со стогом, только не из сена смётанным, а созданным Господом на мраморе и граните, укрытым зеленью и цветами, осененным дубами и кипарисами, и многими плодовыми кустами и деревьями. Ведь праздник Преображения – это еще и освящение плодов земных. Приносится виноград, который, преобразованный в вино, затем преобразуется в Таинстве Евхаристии в Кровь Христову. Священник возглашает: «Благослови, Господи, этот новый плод лозы, который Ты благоволил благорастворением воздуха, каплями дождя и тишиною времени достигнуть зрелости. Да послужит вкушение этих плодов в веселие над И удостой нас приносить их Тебе, как дар очищения грехов, вместе со священным Телом Христа Твоего».
И это напоминание того места, которое в тропаре обозначено словами: «Преобразился еси на горе, Христе Боже, показавый учеником Твоим славу, якоже можаху». То есть показал славу, настолько они могли ее вместить и выдержать. После этого они уже не сомневались, что Иисус Христос – Сын Божий. Далее тропарь гласит: «да возсияет и нам грешным свет Твой присносущный, молитвами Богородицы, Светодавче, слава Тебе».
Да, помоги, Господи, чтобы и нам, грешным, сиял свет Твой. Податель света, спаси нас!
К храму было не пробиться. И уже никого из нашей группы не было рядом. Отошел подальше в темноту, вспоминая, вдыхая сухие запахи сгоревших на солнце трав и родной запах земли, напоминавший запах прибрежного летнего песка из моего вятского детства.
Открылись звезды. И по привычке я стал отыскивать созвездие Большой Медведицы, которое всегда ищу, уезжая из России в дальние страны. С ней сразу как-то становится спокойнее, она с детства своя. Указывает на Полярную звезду, на Север, на Родину. Да, вот нашел! Вот ее ковш, накренившийся и выливающий прохладу Севера на здешнюю жару. И ведь уже вечер был, а все еще душно.
Далеко на юге мерцали огни иорданского побережья, Иерихон, Заиорданье. Уже побывавший там, я легко представил монастырь святого Герасима Иорданского, Сорокадневную гору искушений, дерево, на котором был Закхей, воззвавший ко Господу. Так и нам надо было подниматься над суетой жизни, чтобы Господь заметил нас. Он всегда нас видит, но чтобы видел усердие в молитве.
Все-таки я решил пробиваться к храму. Накануне после исповеди были допущены к причастию. Но это море людей, бьющееся Своими волнами к паперти, ведь все они тоже хотят причаститься. Служили на паперти, вот что обрадовало. Видимо, священники поняли, что такое количество людей не может вместить храм, и вышли к народу. В толпе, над головами, проносили стулья, сдавали в аренду.
Времени палестинского одиннадцать, в Москве полночь.
Ловкие смуглые юноши протягивали над толпой гирлянды треугольных флажков, изображавших флаги разных христианских стран и религий. К радости своей, я различил среди священников и наших, отца Елисея и отца Феофана. Красивая, долгая монастырская служба. «Петро, Иоанне, Иакове… метаморфозе», – слышалось среди греческого языка. И уже не чувствовалось того, что было рядом, – еды и торговли, музыки и криков. Правда, очень мешали непрерывные вспышки фотоаппаратов, свет кинокамер. Казалось, что их, этих запечатлевающих миги истории приспособлений, было больше, чем людей.
Выносится Евангелие. Священник зычно, протяжно читает, как поет: «Фавор и Ермон о имени Господа возрадуются». То есть исполнилось пророчество псалмопевца Давида. Уже, к прискорбию, заметил, что и на паперти, новосозданном алтаре, ходят операторы и фотографы. Что же делать, где-то же будут смотреть их работу и завидовать нам, участникам ночной службы Преображения Господня.
В Москве три часа ночи, здесь два. Крепкие помощники священников прокладывают дорогу для выноса двух чаш. Возглашение и поминание Иерусалимского патриарха и нашего Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия. Символ веры. Взлетание и спускание белого покрывала – воздуха над чашами, призывание Святого Духа на нас, грешных.
Небо совсем потемнело, звезды исчезли. Молящиеся все чаще поднимают голову, глядят вверх, ждут схождения облака.
– Мир всем, – раздается по-русски.
– И духови твоему, – отвечает хор монахинь из Горненского монастыря.
И вот уже: «Благодарим Господа», и вот уже: «Святая святым». Нет никакой возможности упасть в земном поклоне. Но надо. Да, вот они, запахи земли, травы и особенно – полыни.
Началось на виду у всех причащение священников. Их более тридцати. Пробиваются вперед матери и отцы со спящими на руках младенцами. Пробираются простоволосые женщины и женщины в шляпах. Конечно же, и я пробиваюсь. На меня так сильно давят сзади, что я невольно напираю на впереди идущих. Женщина в брюках поворачивает ко мне гневное лицо и кричит: «Пиано, пиано!» Видимо, итальянка, видимо, требует, чтобы я сдерживал напор толпы. Но где же наши белые платочки, наши паломницы? Стараюсь попасть к своему батюшке.
Выносятся чаши, не менее десяти. К микрофону выходит женщина-гречанка в черном платье и сильным, красивым голосом поет молитву. «Мария, Матерь Божия». К ней присоединяется мужчина. Многие подпевают. Все то и дело смотрят в небо, вздымают к нему руки. В руках иконы, кресты. Это ожидание облака. Зажигаются свечи.
Слава Богу, причащаюсь. Отдаюсь на волю толпы. Меня выносит к хоругвям и большим иконам, у которых жестяные ящики для горящих свечей. Зажигаю и я свою, белую, от Гроба Господня. Другую держу в руках. Пламя бьется на ветру, но не гаснет. Замечаю, что напряжение ожидания усилилось. Тут много тех, кто не первый раз на ночной службе Преображения на Фаворе. Смотрят не совсем на восток, а примерно на северо-восток. Небо совсем черное, ни единой звездочки. Показалось, что разглядел одну, но она исчезла, потом снова появилась. Потом появилась над храмом. Я подумал – самолет мигает, но это были звездочки, закрываемые высоко бегущими облаками. Еще увидел блестки света, но решил, что это – вспышки фотоаппаратов.
Люди закричали вокруг, вздымая руки, полетели в воздух платки и шляпы. Я почувствовал свежесть и прохладу. Но тут вот что надо объяснить. Ведь я сельский уроженец, много раз мальчишкой встречал рассвет на реке, на лугах, в ночном. И конечно, под утро всегда становилось свежее. Так и тут я подумал, что это —утренняя прохлада. Но здесь же был не север, это же Палестина, тут жарко даже ночью, тем более – в августе, когда Преображение. А это и было облако, сошедшее на Фавор.
Начался крестный ход вокруг храма. Обошли трижды, поспевая за хоругвями и иконами. Я шел с нашими паломниками с общей молитвой: «Величит душа Моя Господа». Также пели: «Честнейшую Херувим». И конечно: «Царице моя Преблагая, надеждо моя Богородице…» Девочка, закутанная матерью в одеяло, семенила рядом и спрашивала: «А Боженька придет?»
Открыли храм. Все кинулись к чудотворной иконе. Около нее раздавали освященное масло. В большой чаше по поверхности масла плавала коробочка, в которой горел тоненький фитилек. Доносились запахи ладана и жасмина.
Я немного расстроился оттого, что прозевал схождение облака, но вскоре общее состояние радости и молитвенности воскресило мой дух, да еще монахиня, наливавшая масло и заметившая, что у меня нет никакой посудины, дала мне целую бутылочку, спросив: «Русский?»
Могу сказать, что я несомненно видел благотворные перемены в людях. Пусть малое, но преображение свершилось. Я видел, как люди, самые разные, улыбались друг другу, старались сказать что-то приятное. Не случайно же я встретил вдруг итальянку, которая поворачивала ко мне гневное лицо и кричала: «Пиано, пиано!» Мы разулыбались друг другу, как самые родные.
– Не пиано, форте, синьора, форте! – сказал я, израсходовав треть своих запасов итальянского языка.
Она отлично поняла, засмеялась:
– Уи, уи, форте, грацие, синьор! Форте! Аллегро!
Уже слышно было, как взревывали моторы машин и автобусов, как высоко и нервно пищали сигналы заднего хода. Стремительно пустело. Я еще обошел вокруг храма. У алтарной его части не было прожекторов, и открылись звезды. Вот ты где, Большая Медведица! Что ж ты проспала всю ночь, а тут у нас такой был праздник. Вот и Полярная звезда. Глядел на нее и от нее чуть вправо, по направлению к России, к Москве. Конечно, в Сибири уже идет служба, уже горят свечи в алтарях, уже батюшки на проскомидии читают записочки о здравии и упокоении и вынимают частицы из просфор, готовясь к Литургии. Солнце, идущее с востока, помогает освещать землю, но ведь главный свет – свет Божий в душе. Он всем дается при крещении, и мы сами его затмеваем в себе. Но вот видел же я сегодня, как много его таится во всех нас и как его открывает молитва. Только бы постоянно помнить о Господе. Вот как постоянна в небе очень русская Полярная звезда. Все прочие крутятся, а она неподвижна. И во времена апостолов так же прочно держала она небесный свод.
И тут, будто подтверждая мои мысли, воссияла во все небо молния и прогремел гром. И, что важно, такое грозное видение никого не испугало, а вызвало общую радость.
– Холидей, холидей! – кричала женщина, вскидывая к небу руки. Широкие черные рукава падали к плечам. – Холидей!
И еще увидел, как беззвучно, уже без грома, вдоль кипариса метнулось широкое оранжевое пламя. Группа украинских паломников дружно запела: «Спаси, Христе Боже».
Посмотрев на часы, я понял, что еще могу успеть спуститься с Фавора пешком. Дойду же за два часа. Вниз все-таки. Как раз встретил знакомую паломницу из группы. Поздравили друг друга с причастием, с Преображением.
– Матушка сказала, что можно быть внизу даже к шести. Едем в Назарет, а там церковь Благовещения откроют в семь. Это же рядом.
Да, впереди у нас была радостная, счастливая поездка в Назарет, на Иордан, в Тивериаду, на ее русский участок, в монастырь святой Марии Магдалины-мироносицы. И вот, казалось бы, прошла ночь без сна и накануне был тяжкий день, а усталости как не бывало. Я сказал паломнице, что пойду сам, чтоб не тревожились.
А еще многие паломники оставались на утреннюю службу, их было много, спящих на теплой земле. Выбрался за ограду. И где эти сотни машин, которые гигантским железным стадом паслись на трассе? По каким рассветным дорогам несутся сейчас они, везя радостную весть о схождении на Фавор светлого облака и Божественного огня?
Я все продолжал размышлять о том, как же велика Божия милость к нам, если каждое утро над нашими полями и лугами, в наших лесах, на просторных полянах появляется утренний туман. Есть неизъяснимое волнение, когда его белизна укрывает землю, и есть ликование, когда первые лучи солнца румянят это покрывало и потихоньку снимают его. И этот восторг, когда босыми ногами бежишь по светлой росе, по этой влаге, пришедшей с небес. Падали звезды. В детстве у нас было поверье, что если успеть загадать желание, пока падает звезда, то оно исполнится. Я никогда не успевал проговорить желание, только успевал сказать одно слово: «Люблю». Но и его хватило на всю жизнь.
Долго-долго шагал я, стараясь идти не по асфальту, а по земле. Далеко, к Иордану и за ним, светились огни деревень и городов. Они были как драгоценности на черном бархате. Их все прибавлялось. Наступило утро, люди просыпались. Запели петухи. Так громко, будто рядом. Закричал муэдзин. Петухи потрясенно замолчали. Потом, переждав крики муэдзина, снова заголосили.
Шел, дыша горным воздухом Фавора, и вспоминал прочитанное о нем в дореволюционном издании: о равноапостольной царице Елене, построившей здесь три церкви: во славу Спасителя и пророков Моисея и Илии. Вспоминал о том, что нашествие крестоносцев отдало Фавор католикам, а нашествие сарацин превратило церкви в развалины. Вспоминал о великом подвиге старца Иринарха, до пострижения монаха Леонида. Ведь это он фактически один воздвиг православный храм Преображения. А сколько было препятствий! Даже, Бог ему простит, от Иерусалимского патриарха. Но так велик был старец, так дивны его чудотворения, что он все преодолел. Иринарх был учеником знаменитого старца Паисия Величковского и, в свою очередь, воспитал своего ученика Нестора, также высочайшего подвижника. Вспоминал и начальника Русской Духовной Миссии архимандрита Антонина (Капустина), много свершившего для Фавора. Вспоминал пожертвования русских великих князей и царей. Также надо сохранить для истории имя русской женщины Ольги Кокиной, на средства которой была создана колокольня.
Также читал и о том, что раньше буйство веселья было поэнергичней. Разогретые ликерами и водкой-ракией, приехавшие устраивали стрельбу, танцы, пляски, пение и, как следствие, – драки. Так что сегодняшняя ночь была очень спокойной.
Уже совсем засиял день. Я поднял голову, оглянулся на Фавор. Гора стояла во всей своей утренней красе. Русские паломники сравнивали Фавор со стогом, только не из сена смётанным, а созданным Господом на мраморе и граните, укрытым зеленью и цветами, осененным дубами и кипарисами, и многими плодовыми кустами и деревьями. Ведь праздник Преображения – это еще и освящение плодов земных. Приносится виноград, который, преобразованный в вино, затем преобразуется в Таинстве Евхаристии в Кровь Христову. Священник возглашает: «Благослови, Господи, этот новый плод лозы, который Ты благоволил благорастворением воздуха, каплями дождя и тишиною времени достигнуть зрелости. Да послужит вкушение этих плодов в веселие над И удостой нас приносить их Тебе, как дар очищения грехов, вместе со священным Телом Христа Твоего».
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента