В сержанте явно пропадал талант пародиста, он рассказывал в лицах, и Токмакову не составило труда перенестись на час назад, когда в аэропорт вернулись ограбленные артисты.
Деятели искусства проявили больше здравого смысла, чем можно было предполагать. Руководствуясь неоспоримой для гражданских людей логикой, что чем быстрее сообщить о происшествии милиции, тем больше шансов задержать преступников, руководитель труппы Саратовского академического театра оперы и балета на попутной машине рванул в аэропорт. И уже через десять минут попытался рассказать дежурному о нападении.
Тот прервал сбивчивый монолог артиста одним вопросом:
– Где это произошло?
– На шоссе. На Пулковском шоссе, километрах в пятнадцати, наверное…
Со вздохом облегчения дежурный вытер лицо белым в прошлом платком:
– Тогда это не к нам, дорогой товарищ.
– То есть?
– То и есть, что слышали, гражданин! Со своим заявлением вы должны обратиться в отдел милиции Московского района. Сейчас подскажу адрес… А еще лучше – сразу в РУВД!
– Но почему! Почему? – никак не врубался глупый артистишко, и дежурный вежливо пояснил:
– Потому что совершено тяжкое преступление, а в РУВД – районном управлении внутренних дел – дежурит целая бригада, может быть, даже с кинологом.
– Но я сам минуту назад видел здесь милиционера с собакой!
– Э-э, гражданин, наши собачки не на то заточены. Наркотики! Взрывчатка! – и дежурный русским языком объяснил ему, что линейный отдел внутренних дел несет ответственность только за преступления, совершенные в аэропорту, но отнюдь не за его пределами. – Соображать надо!
Но гражданин артист соображать отказывался. Более того, он грозил жаловаться, совершенно не понимая, дурашка, что жалоба меньше испортит статистику отдела, чем «глухарь». А разбойное нападение на автобус и не могло быть не чем иным, как «глухарем». Вот если бы своевременно был введен в действие оперативный план «Перехват», да действительно прибыла на место происшествия оперативно-следственная группа с экспертами и собакой, вот тогда…
Сжалившись, дежурный обещал потерпевшему доставить того в райотдел милиции Московского района служебным транспортом линейного отдела, но тут ситуация осложнилась.
На помощь руководителю труппы прибыло подкрепление – еще полдюжины артистов, а вместе с ними и «Газель» с простреленными скатами – ее дотащил некстати подвернувшийся на шоссе КамАЗ.
Дежурный схватился сначала за голову, а потом за телефон. Артистическая братия – за авторучки и бумагу, сочиняя жалобы, заявления и предложения на имя министра внутренних дел…
– Такая, брат, история, – завершил назидательное повествование охранявший «Газель» сержант. – С полчасика назад прикатили наконец опера из Московского. Опрашивают «терпил»… А еще у вас такая вкусная сигарета – есть?
Как Вадим и предполагал, опера из Московского РУВД и солидарные с ними сотрудники линейного отдела внутренних дел аэропорта оказались не в восторге от его появления. Ни одна силовая структура не любит, когда другая силовая структура сует нос в ее дела. Исключение составляет прокуратура, которую любят все (шутка).
Поэтому в кинолекционном зале, выделенном для работы оперативно-следственной группы, Токмакова ждал прием, соответствующий погоде за окном. То есть весьма прохладный, с пронзительным ветерком недоверия: если тебя, уважаемый гм… коллега, что-либо интересует в данном деле, порядок знаешь – отправь запрос от имени своей конторы, получишь ответ от имени нашей.
– Лети с приветом, вернись с ответом, – подвел итог Вадим.
– Примерно так, – кивнул младший по возрасту и званию опер, еще способный к общению с людьми. – Видишь, сколько заявителей? За пару часов всех надо разгрести. Не ночевать же с ними… А твой в чем здесь интерес?
– Да приятеля моего старинного очень сильно обидели. В клинике сейчас. А я не люблю, когда моих друзей обижают. Вот и хотел посодействовать…
– А чем ты посодействуешь? – спросил опер, понизив голос и оглядываясь на сидевших по стульям у стеночки потерпевших. – «Перехват», как обычно, не сработает, с места происшествия «Газель» эти умники отбуксировали, так что эксперты-криминалисты отдыхают.
– У меня свои источники в криминальной среде.
– Среди барыг-то? – не поверил опер, но протянул руку с въевшейся под ногтями грязью. – Глеб Черных. Можно просто Глеб.
– Вадим. Держи мою визитку и не поленись звякнуть, если что раскопаете.
– Ну это вряд ли. Вот ведь чертовы лицедеи, всю статистику отделу испортили.
– Если ты вспомнишь – не они первые начали.
– А, ну да, бандюки… Вот я и говорю – «глухарь» в чистом виде, – опять затронул больное Глеб. – У меня с этим тоже задница – ни одного дела за месяц не возбудил. Опять статистика, а у отдела и так показатели херовые.
– Вот и размотай это – будет тебе слава и «палка».
– Разве что случайно как-нибудь выйдет. А так – нет, так мы не умеем!
– Кто-то умный сказал: случайность правит миром.
– Миром правят еврейские олигархи, – убежденно ответил Глеб. – Мировая закулиса, слыхал? В России тоже есть их пособники, пятая колонна… Ты пиво пьешь?
– Иногда.
– Тогда встретимся. Сейчас куда – домой двигаешь? Завидую…
– Зря завидуешь. Я в клинику, к потерпевшему. Дим Димычу Сулеве. Вот он и есть мой друган старинный.
– Которого по кумполу шарахнули? – проявил сообразительность Глеб. – По идее, нам бы его тоже опросить не мешало. Погоди, я сейчас, – только с начальством это дело перетру.
«Терки» с начальством не принесли Глебу успеха. Напротив, ему было предложено прекратить треп и заняться делом. Что же до увезенного «скорой» потерпевшего, так он заявления еще не писал, следовательно, не представляет опасности как потенциальный жалобщик. Сейчас надо работать с гражданами, подавшими заяву, чтобы после не было гнилого базара у прокурора.
Токмаков пожал плечами. В каждой избушке свои погремушки. Хорошо, не заикнулся мужикам об установке по сохранению генофонда. Они бы его просто засмеяли.
У двери Вадима перехватила женщина бальзаковского возраста, которая легко могла бы послужить моделью Рубенсу, будь тот жив:
– Я узнала… случайно услышала… вы едете сейчас к Дмитрию Никодимовичу?
Вадим не стал отрицать, что имеет такое намерение, и женщина выразила горячее желание навестить поверженного героя.
– А как же заявление… жалоба? Ведь вы – потерпевшая?
Женщина гордо расправила плечи:
– Я – Елизавета Заболоцкая! Пусть только кто-нибудь попробовал тронуть меня хоть пальцем, пока я этого не позволю!
Далее последовал краткий перечень заслуг, почетных званий и исполненных ролей в самых знаменитых операх мирового репертуара.
Отказать лучшему колоратурному сопрано в Восточной Европе Вадим, естественно, не мог. Тем более, дамочка была во вкусе Сулевы, а положительные эмоции способствуют скорейшему выздоровлению.
С Пулковского шоссе Вадим выехал на Московский проспект. По дороге выяснилось, что Заболоцкую действительно не успели обобрать до ниточки, как остальную артистическую братию. То ли просто руки не дошли, – она сидела в кабине отдельно от дружного коллектива, то ли этому помешал отчаянный поступок Дим Димыча, решившего отбиться от бандитов с помощью обыкновенного ножика.
Елизавета Заболоцкая была уверена во втором и не скрывала своего восхищения:
– Там было столько мужиков, и только он один, отважное сердце!.. Не зря они сразу убрались!
Вадим подумал, что это они могли убраться по другой причине, – потому что заполучили сумку с кассетами. Кому, все же, не повезло изначально? Артистам, случайно оказавшимся в одной «Газели» с Сулевой, или Дим Димычу, разрешившему добросить их до города?
Ответа на этот вопрос у Вадима пока не было.
Заболоцкая, сидевшая на заднем сиденье, тронула Вадима за плечо:
– Остановите машину. Мне надо купить фрукты.
В тихой улочке у парка Победы призывно светилось оконце ночного магазина, больше похожего на ларек. Токмаков затормозил, сдал назад, подъехал к «точке».
– Отвернитесь, – озадачили его новой командой.
За время короткого знакомства Вадим понял, – с колоратурным сопрано лучше не спорить. Тем более, он с успехом мог наблюдать за пассажиркой в панорамное зеркало заднего вида. Мало ли что в голове у этой певички? Какие тараканы?
В голове у сопрано оказались деньги. Точнее, в шляпе, похожей на цветочный горшок, – нехилая пачка валюты, тысяч на пять, если купюры были сотенными.
Вадим быстренько опустил глаза, мысленно присвистнув. Так вот в чем может быть причина налета! Певица и ее коллеги – прямиком с забугорных гастролей, где они всласть оттянулись на тучных нивах, щедрых долларами и «евриками».
– Сто евро на «деревянные» не поменяете? – спросила Заболоцкая, на этот раз припрятав деньги в более надежном месте – на просторах своей внушительной груди.
– Увы…
– Да ладно, они и такими возьмут. Я быстро.
В том, что они возьмут «такими», у Вадима не было ни малейшего сомнения. Приглядевшись, он заметил за стеклом ларька картонку с символом американской валюты и на версту заметным словом «золото».
На всякий пожарный не мешает запомнить это местечко. Вдруг приспичит поменять шило на мыло, часы на трусы.
Хотя почему-то Вадим подозревал, что у ларька нет лицензии Центробанка России на операции с иностранной валютой.
Заболоцкая вернулась с тяжелым пластиковым пакетом:
– Больному нужны фрукты и соки.
– Если вы о Дим Димыче, то он предпочитает колбасу и белое хлебное вино.
– Какое?
– Белое хлебное. Сиречь водку. Как потомок запоржских казаков.
– Приобщая людей к высокому искусству, я помогаю им избавиться от вредных привычек.
Заболоцкая загрузилась в машину, осевшую на рессорах. Вадим подумал, что Дим Димычу достанется редкий экземпляр, который достойно пополнит его коллекцию. Старый охальник неизменно фотографировал дамочек, попавших в его сети, и всегда голышом. Среди этих многочисленных «ню» Вадим однажды углядел свою хорошую знакомую, и всегда боялся увидеть Машу.
Морально-этические нормы Дим Димыча не волновали. В ответ на пуританские замечания Вадима он неизменно отвечал стишком, сочиненным журналистами военной газеты «На страже Родины», где когда-то работал фотокорреспондентом: «Из любви не делал я секрета, и о том, как женщин брал я в плен, знает член Военного совета[23], а не только мой усталый член!»
– Ну, почему мы стоим, уважаемый? – подала голос с заднего сиденья грядущая фотомодель.
Вадим подумал, что Рубенс может отдыхать, – на фронте изобразительного искусства его заменит Дим Димыч Сулева!
4. Пиво как универсальное лекарство
Глава пятая
1. Под псевдонимом «Токарев»
Деятели искусства проявили больше здравого смысла, чем можно было предполагать. Руководствуясь неоспоримой для гражданских людей логикой, что чем быстрее сообщить о происшествии милиции, тем больше шансов задержать преступников, руководитель труппы Саратовского академического театра оперы и балета на попутной машине рванул в аэропорт. И уже через десять минут попытался рассказать дежурному о нападении.
Тот прервал сбивчивый монолог артиста одним вопросом:
– Где это произошло?
– На шоссе. На Пулковском шоссе, километрах в пятнадцати, наверное…
Со вздохом облегчения дежурный вытер лицо белым в прошлом платком:
– Тогда это не к нам, дорогой товарищ.
– То есть?
– То и есть, что слышали, гражданин! Со своим заявлением вы должны обратиться в отдел милиции Московского района. Сейчас подскажу адрес… А еще лучше – сразу в РУВД!
– Но почему! Почему? – никак не врубался глупый артистишко, и дежурный вежливо пояснил:
– Потому что совершено тяжкое преступление, а в РУВД – районном управлении внутренних дел – дежурит целая бригада, может быть, даже с кинологом.
– Но я сам минуту назад видел здесь милиционера с собакой!
– Э-э, гражданин, наши собачки не на то заточены. Наркотики! Взрывчатка! – и дежурный русским языком объяснил ему, что линейный отдел внутренних дел несет ответственность только за преступления, совершенные в аэропорту, но отнюдь не за его пределами. – Соображать надо!
Но гражданин артист соображать отказывался. Более того, он грозил жаловаться, совершенно не понимая, дурашка, что жалоба меньше испортит статистику отдела, чем «глухарь». А разбойное нападение на автобус и не могло быть не чем иным, как «глухарем». Вот если бы своевременно был введен в действие оперативный план «Перехват», да действительно прибыла на место происшествия оперативно-следственная группа с экспертами и собакой, вот тогда…
Сжалившись, дежурный обещал потерпевшему доставить того в райотдел милиции Московского района служебным транспортом линейного отдела, но тут ситуация осложнилась.
На помощь руководителю труппы прибыло подкрепление – еще полдюжины артистов, а вместе с ними и «Газель» с простреленными скатами – ее дотащил некстати подвернувшийся на шоссе КамАЗ.
Дежурный схватился сначала за голову, а потом за телефон. Артистическая братия – за авторучки и бумагу, сочиняя жалобы, заявления и предложения на имя министра внутренних дел…
– Такая, брат, история, – завершил назидательное повествование охранявший «Газель» сержант. – С полчасика назад прикатили наконец опера из Московского. Опрашивают «терпил»… А еще у вас такая вкусная сигарета – есть?
Как Вадим и предполагал, опера из Московского РУВД и солидарные с ними сотрудники линейного отдела внутренних дел аэропорта оказались не в восторге от его появления. Ни одна силовая структура не любит, когда другая силовая структура сует нос в ее дела. Исключение составляет прокуратура, которую любят все (шутка).
Поэтому в кинолекционном зале, выделенном для работы оперативно-следственной группы, Токмакова ждал прием, соответствующий погоде за окном. То есть весьма прохладный, с пронзительным ветерком недоверия: если тебя, уважаемый гм… коллега, что-либо интересует в данном деле, порядок знаешь – отправь запрос от имени своей конторы, получишь ответ от имени нашей.
– Лети с приветом, вернись с ответом, – подвел итог Вадим.
– Примерно так, – кивнул младший по возрасту и званию опер, еще способный к общению с людьми. – Видишь, сколько заявителей? За пару часов всех надо разгрести. Не ночевать же с ними… А твой в чем здесь интерес?
– Да приятеля моего старинного очень сильно обидели. В клинике сейчас. А я не люблю, когда моих друзей обижают. Вот и хотел посодействовать…
– А чем ты посодействуешь? – спросил опер, понизив голос и оглядываясь на сидевших по стульям у стеночки потерпевших. – «Перехват», как обычно, не сработает, с места происшествия «Газель» эти умники отбуксировали, так что эксперты-криминалисты отдыхают.
– У меня свои источники в криминальной среде.
– Среди барыг-то? – не поверил опер, но протянул руку с въевшейся под ногтями грязью. – Глеб Черных. Можно просто Глеб.
– Вадим. Держи мою визитку и не поленись звякнуть, если что раскопаете.
– Ну это вряд ли. Вот ведь чертовы лицедеи, всю статистику отделу испортили.
– Если ты вспомнишь – не они первые начали.
– А, ну да, бандюки… Вот я и говорю – «глухарь» в чистом виде, – опять затронул больное Глеб. – У меня с этим тоже задница – ни одного дела за месяц не возбудил. Опять статистика, а у отдела и так показатели херовые.
– Вот и размотай это – будет тебе слава и «палка».
– Разве что случайно как-нибудь выйдет. А так – нет, так мы не умеем!
– Кто-то умный сказал: случайность правит миром.
– Миром правят еврейские олигархи, – убежденно ответил Глеб. – Мировая закулиса, слыхал? В России тоже есть их пособники, пятая колонна… Ты пиво пьешь?
– Иногда.
– Тогда встретимся. Сейчас куда – домой двигаешь? Завидую…
– Зря завидуешь. Я в клинику, к потерпевшему. Дим Димычу Сулеве. Вот он и есть мой друган старинный.
– Которого по кумполу шарахнули? – проявил сообразительность Глеб. – По идее, нам бы его тоже опросить не мешало. Погоди, я сейчас, – только с начальством это дело перетру.
«Терки» с начальством не принесли Глебу успеха. Напротив, ему было предложено прекратить треп и заняться делом. Что же до увезенного «скорой» потерпевшего, так он заявления еще не писал, следовательно, не представляет опасности как потенциальный жалобщик. Сейчас надо работать с гражданами, подавшими заяву, чтобы после не было гнилого базара у прокурора.
Токмаков пожал плечами. В каждой избушке свои погремушки. Хорошо, не заикнулся мужикам об установке по сохранению генофонда. Они бы его просто засмеяли.
У двери Вадима перехватила женщина бальзаковского возраста, которая легко могла бы послужить моделью Рубенсу, будь тот жив:
– Я узнала… случайно услышала… вы едете сейчас к Дмитрию Никодимовичу?
Вадим не стал отрицать, что имеет такое намерение, и женщина выразила горячее желание навестить поверженного героя.
– А как же заявление… жалоба? Ведь вы – потерпевшая?
Женщина гордо расправила плечи:
– Я – Елизавета Заболоцкая! Пусть только кто-нибудь попробовал тронуть меня хоть пальцем, пока я этого не позволю!
Далее последовал краткий перечень заслуг, почетных званий и исполненных ролей в самых знаменитых операх мирового репертуара.
Отказать лучшему колоратурному сопрано в Восточной Европе Вадим, естественно, не мог. Тем более, дамочка была во вкусе Сулевы, а положительные эмоции способствуют скорейшему выздоровлению.
С Пулковского шоссе Вадим выехал на Московский проспект. По дороге выяснилось, что Заболоцкую действительно не успели обобрать до ниточки, как остальную артистическую братию. То ли просто руки не дошли, – она сидела в кабине отдельно от дружного коллектива, то ли этому помешал отчаянный поступок Дим Димыча, решившего отбиться от бандитов с помощью обыкновенного ножика.
Елизавета Заболоцкая была уверена во втором и не скрывала своего восхищения:
– Там было столько мужиков, и только он один, отважное сердце!.. Не зря они сразу убрались!
Вадим подумал, что это они могли убраться по другой причине, – потому что заполучили сумку с кассетами. Кому, все же, не повезло изначально? Артистам, случайно оказавшимся в одной «Газели» с Сулевой, или Дим Димычу, разрешившему добросить их до города?
Ответа на этот вопрос у Вадима пока не было.
Заболоцкая, сидевшая на заднем сиденье, тронула Вадима за плечо:
– Остановите машину. Мне надо купить фрукты.
В тихой улочке у парка Победы призывно светилось оконце ночного магазина, больше похожего на ларек. Токмаков затормозил, сдал назад, подъехал к «точке».
– Отвернитесь, – озадачили его новой командой.
За время короткого знакомства Вадим понял, – с колоратурным сопрано лучше не спорить. Тем более, он с успехом мог наблюдать за пассажиркой в панорамное зеркало заднего вида. Мало ли что в голове у этой певички? Какие тараканы?
В голове у сопрано оказались деньги. Точнее, в шляпе, похожей на цветочный горшок, – нехилая пачка валюты, тысяч на пять, если купюры были сотенными.
Вадим быстренько опустил глаза, мысленно присвистнув. Так вот в чем может быть причина налета! Певица и ее коллеги – прямиком с забугорных гастролей, где они всласть оттянулись на тучных нивах, щедрых долларами и «евриками».
– Сто евро на «деревянные» не поменяете? – спросила Заболоцкая, на этот раз припрятав деньги в более надежном месте – на просторах своей внушительной груди.
– Увы…
– Да ладно, они и такими возьмут. Я быстро.
В том, что они возьмут «такими», у Вадима не было ни малейшего сомнения. Приглядевшись, он заметил за стеклом ларька картонку с символом американской валюты и на версту заметным словом «золото».
На всякий пожарный не мешает запомнить это местечко. Вдруг приспичит поменять шило на мыло, часы на трусы.
Хотя почему-то Вадим подозревал, что у ларька нет лицензии Центробанка России на операции с иностранной валютой.
Заболоцкая вернулась с тяжелым пластиковым пакетом:
– Больному нужны фрукты и соки.
– Если вы о Дим Димыче, то он предпочитает колбасу и белое хлебное вино.
– Какое?
– Белое хлебное. Сиречь водку. Как потомок запоржских казаков.
– Приобщая людей к высокому искусству, я помогаю им избавиться от вредных привычек.
Заболоцкая загрузилась в машину, осевшую на рессорах. Вадим подумал, что Дим Димычу достанется редкий экземпляр, который достойно пополнит его коллекцию. Старый охальник неизменно фотографировал дамочек, попавших в его сети, и всегда голышом. Среди этих многочисленных «ню» Вадим однажды углядел свою хорошую знакомую, и всегда боялся увидеть Машу.
Морально-этические нормы Дим Димыча не волновали. В ответ на пуританские замечания Вадима он неизменно отвечал стишком, сочиненным журналистами военной газеты «На страже Родины», где когда-то работал фотокорреспондентом: «Из любви не делал я секрета, и о том, как женщин брал я в плен, знает член Военного совета[23], а не только мой усталый член!»
– Ну, почему мы стоим, уважаемый? – подала голос с заднего сиденья грядущая фотомодель.
Вадим подумал, что Рубенс может отдыхать, – на фронте изобразительного искусства его заменит Дим Димыч Сулева!
4. Пиво как универсальное лекарство
Детский сад как учебно-воспитательное дошкольное учреждение запомнился Вадиму запахом пригоревшего комбижира и картинкой в затрепанной книжке. Картинка сопровождала душещипательный рассказ о кошке, которая оберегала выпавшего из гнезда птенца. Кошка, вероятно, впала в маразм, однако на глянцевой иллюстрации выглядела полной сил. И птенец казался довольным, балдел, тянулся к ней раскрытым клювом.
На заднем плане в воспитательных целях изображался отряд юннатов с топорами, пилами и другими колюще-режущими предметами. Под водительством пионервожатой они маршировали к лесу, чтобы вырубить его на скворечники.
Примерно такая же картина предстала перед глазами Вадима Токмакова, когда он заглянул в палату № 7, куда только что перевели Дмитрия Никодимовича Сулеву. Вот он как раз и выступал в образе птенчика, которого пытались кормить с ложечки. Маленький, с забинтованной головой. А на роль кошки с поехавшей от пережитого крышей, соответственно, претендовала Елизавета Заболоцкая. Впрочем, она ведь и была актрисой.
Пока Вадим общался с дежурным врачом, выясняя, как скоро поверженный герой сможет подняться с одра, Заболоцкая превратила палату в уголок тропиков. Желтыми биллиардными шарами раскатились по столу апельсины, соседствуя с бананами и грейпфрутами. Зеленели замшевой кожурой киви. Про яблоки и говорить нечего – они были трех сортов и двух цветов – зеленые и красные.
Фруктовую оргию венчала шишка ананаса, перекликаясь с картиной на стене – неплохой копией Ван-Гога. Именно этот плод держала в руках таитянка, чьи острые синие груди смахивали, вдобавок, на баклажаны.
«Виповскую» палату оплатил Лева Кизим. Он хотя и не заехал, но отдал соответствующее распоряжение по телефону. Маша здесь тоже пока не появлялась.
Вадим подумал, что для полного счастья не хватает только шампанского. Вероятно, эта же мысль не давала покоя Дим Димычу, которого в данный момент пыталась накормить йогуртом.
А что бы ты хотел, птенчик? Попался в лапы кошки – не чирикай!
Чтобы не пачкать дорогой ковер, и без того служивший отличным пылесборником, Вадим оставил обувь в предбаннике и бесшумно подкрался к сладкой парочке.
Оператор поднял глаза, и лицо его немного просветлело:
– Надеюсь, ты знаешь, с чем приходят к раненому бойцу?
– Я-то знаю, но врач сказал, что не раньше, чем денька через три. Зато уже завтра ты сможешь выпить пива.
– Что вы такое говорите, молодой человек? – величественным жестом повернула голову Заболоцкая. У нее были крупные, но приятные черты лица. Без теплого пальто на меху и шапки-сейфа она не казалась столь монументальной. Просто женщина в теле. – Какое пиво?!
– Раньше он пил «Охоту» и «Балтику № 7», а с утра поправлялся «Клинским», – подробно ответил Вадим на поставленный вопрос. – Но за границей, наверное, избаловался.
– За неимением гербовой пишут на простой, – не стал капризничать больной. – Возьми того и другого по парочке бутылок.
– Прежде поговорим. Мне Маша рассказала про Коряпышева…
– Какая Маша? – опять подало голос колоратурное сопрано, но Дим Димыч только махнул рукой:
– Не лезь в мужские разговоры, Лизавета! Маша – сотрудница, и Вадим тоже. Секретный разговор, государственные интересы… И вот что, сходила бы ты лучше за пивком. Тут через дорогу, у Финляндского вокзала, ларьки круглосуточные.
– Но врач же сказал – завтра!
– Так сейчас уже и есть завтра! Посмотри на часы, – начало первого. Ну, давай быстренько, а себе возьми шампусика, у нас с тобой вся ночь впереди!
К величайшему удивлению Токмакова, колоратурное сопрано даже не пискнуло в ответ. Вадим помог женщине облачиться в тяжелое пальто на меху, передав в утешение слова ординатора о ячменном напитке:
– Пиво содержит много меди. А ионы меди заживляют раны.
Заболоцкая оживилась:
– Да-да, я знаю, у нас альтист Данилов носил медный браслет от воспаления суставов. Помогло, и потом еще несколько человек заказало такие же – со скрипичным ключом и нотными знаками, я тоже хотела, но ювелир уехал в Югославию, работает сейчас там, вот жду, когда…
– Видишь, значит, доктор правильный рецепт прописал! – оживился Сулева. – Пиво вообще универсальное лекарство, это тебе хоть кто скажет. Правда, Вадим?
– Кто бы сомневался! – искренне поддержал Вадим друга. – Его даже Путин пьет!
Последний довод убедил Заболоцкую.
– А браслет мы тебе здесь за милую душу сбацаем, – в качестве поощрения обещал Сулева. – В Питере спецов много. Хоть браслет, хоть пояс верности – я в Нюрнберге такой в музее видел.
– Хорошая идея, – задумчиво сказал Вадим, когда за певицей закрылась дверь палаты, – но в моем случае немного запоздалая.
– Если ты о Машутке, – незамедлительно отреагировал Сулева, – то – зря! Она мне в Германии всю плешь проела трогательными историями, как ты блюдешь интересы отечества, и вообще – ниндзя без страха и упрека. Честно!
– Тогда где же она сейчас?
– У тебя спросить надо. Потому что из аэропорта сразу как наскипедаренная рванула по направлению одной известной мне квартиры на Измайловском проспекте…
– Она хотела рассказать о Коряпышеве.
– Вадим, хоть ты и опер, а я женщин знаю лучше. Ей повод был нужен. Ведь и ты прекрасно понимаешь, что если по-чесноку, то об установке этой долбаной надо эфэсбэшникам в первую очередь заявить. Не к тебе бежать, а на Литейный, в Большой дом.
– Светозар Коряпышев был моим учителем.
Сулева присвистнул:
– Ни хрена себе! Мир действительно тесен. Стоп… Она же этого не знала!
– А я до сих пор не знаю, что с той кассетой, – спохватился Вадим, глядя на осунувшееся лицо старого приятеля. – Рассказывай все по порядку. Если можешь. Или лучше я завтра приду?
– Кассета накрылась медным тазом, – выдал Дим Димыч главную новость, при этом его лицо впервые страдальчески сморщилось. – И теперь ты действительно наша последняя надежда, потому что в Большом доме сидят серьезные люди, которые нам просто не поверят.
– Я, по-твоему, несерьезный?
Сулева покрутил коконом забинтованной головы:
– Нет, но ты, извиняюсь, с приветом. Такой же сумасшедший, как вся эта история.
Если история с установкой для сохранения генофонда нации действительно припахивала научно-фантастической чертовщинкой в духе Франкенштейна, то подробности налета на автобус выдавали почерк профессионалов. Вся операция по освобождению певцов-балерунов от иностранной валюты прошла как по нотам. Машина с «мигалкой», черные маски.
И даже на непредвиденное осложнение в лице Дим Димыча налетчики среагировали грамотно. Они предпочли не оставлять за собой «мокруху», что автоматически влечет более тщательное расследование с подключением прокуратуры. Просто грамотно вырубили фраера, полезшего с «пером» на стволы. Возможно, его же клинком и продырявили после баллоны «Газели».
Когда Вадим высказал это предположение, Сулева вздохнул:
– Эх, не уберег! Мне его Коряпышев дал, а то залипла обертка кассеты, не снять было. Ну а потом я его как-то автоматически в карман сунул. Нож действительно классный, венгры толк в оружии знают. Бриться можно, я им несколько раз порезался.
– Пожелаем того же нынешнему владельцу. А еще какую-то зацепку дашь?
– Ты пойми, это все быстро происходило. Как будто ускоренная перемотка, вжик – и готово. Лежу мордой в асфальт и только одна мысль: лишь бы моей головой в футбол не поиграли.
– Тебе повезло, что это были не «зенитовские» фаны. А то пробили бы штрафной, – пошутил Токмаков. Но ему было невесело.
– Лучше бы они и впрямь меня попинали, но не трогали кассету! Найди ее Вадим, найди, и я сам приведу к тебе Машутку за ручку!
В палату вошла Елизавета Заболоцкая, позвякивая бутылками, точно заправский алкоголик. Вадим понял, что он – третий лишний.
От дверей Вадим обернулся. Сулева смотрел ему вслед с немым вопросом. Примерно так же, как сам Токмаков поглядывал на колоратурное сопрано, единственное среди коллег – басов, сопрано и теноров – сохранившее нажитые «за бугром» денежки.
Вадим взял этот факт на заметку. Подозревать в чем-либо Заболоцкую у него не было ни малейших оснований. Просто так, на всякий случай.
Черная «Волга» ГАЗ-21 по имени «Росита» резво взяла с места и растаяла в мороси февральской ночи.
На заднем плане в воспитательных целях изображался отряд юннатов с топорами, пилами и другими колюще-режущими предметами. Под водительством пионервожатой они маршировали к лесу, чтобы вырубить его на скворечники.
Примерно такая же картина предстала перед глазами Вадима Токмакова, когда он заглянул в палату № 7, куда только что перевели Дмитрия Никодимовича Сулеву. Вот он как раз и выступал в образе птенчика, которого пытались кормить с ложечки. Маленький, с забинтованной головой. А на роль кошки с поехавшей от пережитого крышей, соответственно, претендовала Елизавета Заболоцкая. Впрочем, она ведь и была актрисой.
Пока Вадим общался с дежурным врачом, выясняя, как скоро поверженный герой сможет подняться с одра, Заболоцкая превратила палату в уголок тропиков. Желтыми биллиардными шарами раскатились по столу апельсины, соседствуя с бананами и грейпфрутами. Зеленели замшевой кожурой киви. Про яблоки и говорить нечего – они были трех сортов и двух цветов – зеленые и красные.
Фруктовую оргию венчала шишка ананаса, перекликаясь с картиной на стене – неплохой копией Ван-Гога. Именно этот плод держала в руках таитянка, чьи острые синие груди смахивали, вдобавок, на баклажаны.
«Виповскую» палату оплатил Лева Кизим. Он хотя и не заехал, но отдал соответствующее распоряжение по телефону. Маша здесь тоже пока не появлялась.
Вадим подумал, что для полного счастья не хватает только шампанского. Вероятно, эта же мысль не давала покоя Дим Димычу, которого в данный момент пыталась накормить йогуртом.
А что бы ты хотел, птенчик? Попался в лапы кошки – не чирикай!
Чтобы не пачкать дорогой ковер, и без того служивший отличным пылесборником, Вадим оставил обувь в предбаннике и бесшумно подкрался к сладкой парочке.
Оператор поднял глаза, и лицо его немного просветлело:
– Надеюсь, ты знаешь, с чем приходят к раненому бойцу?
– Я-то знаю, но врач сказал, что не раньше, чем денька через три. Зато уже завтра ты сможешь выпить пива.
– Что вы такое говорите, молодой человек? – величественным жестом повернула голову Заболоцкая. У нее были крупные, но приятные черты лица. Без теплого пальто на меху и шапки-сейфа она не казалась столь монументальной. Просто женщина в теле. – Какое пиво?!
– Раньше он пил «Охоту» и «Балтику № 7», а с утра поправлялся «Клинским», – подробно ответил Вадим на поставленный вопрос. – Но за границей, наверное, избаловался.
– За неимением гербовой пишут на простой, – не стал капризничать больной. – Возьми того и другого по парочке бутылок.
– Прежде поговорим. Мне Маша рассказала про Коряпышева…
– Какая Маша? – опять подало голос колоратурное сопрано, но Дим Димыч только махнул рукой:
– Не лезь в мужские разговоры, Лизавета! Маша – сотрудница, и Вадим тоже. Секретный разговор, государственные интересы… И вот что, сходила бы ты лучше за пивком. Тут через дорогу, у Финляндского вокзала, ларьки круглосуточные.
– Но врач же сказал – завтра!
– Так сейчас уже и есть завтра! Посмотри на часы, – начало первого. Ну, давай быстренько, а себе возьми шампусика, у нас с тобой вся ночь впереди!
К величайшему удивлению Токмакова, колоратурное сопрано даже не пискнуло в ответ. Вадим помог женщине облачиться в тяжелое пальто на меху, передав в утешение слова ординатора о ячменном напитке:
– Пиво содержит много меди. А ионы меди заживляют раны.
Заболоцкая оживилась:
– Да-да, я знаю, у нас альтист Данилов носил медный браслет от воспаления суставов. Помогло, и потом еще несколько человек заказало такие же – со скрипичным ключом и нотными знаками, я тоже хотела, но ювелир уехал в Югославию, работает сейчас там, вот жду, когда…
– Видишь, значит, доктор правильный рецепт прописал! – оживился Сулева. – Пиво вообще универсальное лекарство, это тебе хоть кто скажет. Правда, Вадим?
– Кто бы сомневался! – искренне поддержал Вадим друга. – Его даже Путин пьет!
Последний довод убедил Заболоцкую.
– А браслет мы тебе здесь за милую душу сбацаем, – в качестве поощрения обещал Сулева. – В Питере спецов много. Хоть браслет, хоть пояс верности – я в Нюрнберге такой в музее видел.
– Хорошая идея, – задумчиво сказал Вадим, когда за певицей закрылась дверь палаты, – но в моем случае немного запоздалая.
– Если ты о Машутке, – незамедлительно отреагировал Сулева, – то – зря! Она мне в Германии всю плешь проела трогательными историями, как ты блюдешь интересы отечества, и вообще – ниндзя без страха и упрека. Честно!
– Тогда где же она сейчас?
– У тебя спросить надо. Потому что из аэропорта сразу как наскипедаренная рванула по направлению одной известной мне квартиры на Измайловском проспекте…
– Она хотела рассказать о Коряпышеве.
– Вадим, хоть ты и опер, а я женщин знаю лучше. Ей повод был нужен. Ведь и ты прекрасно понимаешь, что если по-чесноку, то об установке этой долбаной надо эфэсбэшникам в первую очередь заявить. Не к тебе бежать, а на Литейный, в Большой дом.
– Светозар Коряпышев был моим учителем.
Сулева присвистнул:
– Ни хрена себе! Мир действительно тесен. Стоп… Она же этого не знала!
– А я до сих пор не знаю, что с той кассетой, – спохватился Вадим, глядя на осунувшееся лицо старого приятеля. – Рассказывай все по порядку. Если можешь. Или лучше я завтра приду?
– Кассета накрылась медным тазом, – выдал Дим Димыч главную новость, при этом его лицо впервые страдальчески сморщилось. – И теперь ты действительно наша последняя надежда, потому что в Большом доме сидят серьезные люди, которые нам просто не поверят.
– Я, по-твоему, несерьезный?
Сулева покрутил коконом забинтованной головы:
– Нет, но ты, извиняюсь, с приветом. Такой же сумасшедший, как вся эта история.
Если история с установкой для сохранения генофонда нации действительно припахивала научно-фантастической чертовщинкой в духе Франкенштейна, то подробности налета на автобус выдавали почерк профессионалов. Вся операция по освобождению певцов-балерунов от иностранной валюты прошла как по нотам. Машина с «мигалкой», черные маски.
И даже на непредвиденное осложнение в лице Дим Димыча налетчики среагировали грамотно. Они предпочли не оставлять за собой «мокруху», что автоматически влечет более тщательное расследование с подключением прокуратуры. Просто грамотно вырубили фраера, полезшего с «пером» на стволы. Возможно, его же клинком и продырявили после баллоны «Газели».
Когда Вадим высказал это предположение, Сулева вздохнул:
– Эх, не уберег! Мне его Коряпышев дал, а то залипла обертка кассеты, не снять было. Ну а потом я его как-то автоматически в карман сунул. Нож действительно классный, венгры толк в оружии знают. Бриться можно, я им несколько раз порезался.
– Пожелаем того же нынешнему владельцу. А еще какую-то зацепку дашь?
– Ты пойми, это все быстро происходило. Как будто ускоренная перемотка, вжик – и готово. Лежу мордой в асфальт и только одна мысль: лишь бы моей головой в футбол не поиграли.
– Тебе повезло, что это были не «зенитовские» фаны. А то пробили бы штрафной, – пошутил Токмаков. Но ему было невесело.
– Лучше бы они и впрямь меня попинали, но не трогали кассету! Найди ее Вадим, найди, и я сам приведу к тебе Машутку за ручку!
В палату вошла Елизавета Заболоцкая, позвякивая бутылками, точно заправский алкоголик. Вадим понял, что он – третий лишний.
От дверей Вадим обернулся. Сулева смотрел ему вслед с немым вопросом. Примерно так же, как сам Токмаков поглядывал на колоратурное сопрано, единственное среди коллег – басов, сопрано и теноров – сохранившее нажитые «за бугром» денежки.
Вадим взял этот факт на заметку. Подозревать в чем-либо Заболоцкую у него не было ни малейших оснований. Просто так, на всякий случай.
Черная «Волга» ГАЗ-21 по имени «Росита» резво взяла с места и растаяла в мороси февральской ночи.
Глава пятая
Универсальный агент
1. Под псевдонимом «Токарев»
«Когда долго бьют по лицу – потом уже небольно», – пробормотал Вадим Токмаков, выходя под вечер следующего дня из Управления на 2-й Советской. Под мышкой вместо пистолета у него была теперь папка с бумагами. Если должность замнача отдела сделает его канцелярской крысой, то зачем она сдалась? Но процесс уже пошел, и нельзя сказать, чтобы этот процесс его сильно радовал.
Этот первый день в новой должности оказался муторным и хлопотным. Токмаков поднимался и спускался по лестницам, шел по длинным коридорам, дожидался в генеральских приемных и по полной схеме озадачивался в кабинетах начальников рангом ниже, но с такой же мертвой хваткой.
Хотя Портовый отдел оперативной службы «А» только создавался, на его сотрудников – пока не существующих, а только числившихся по штату на бумаге, – уже возлагались задачи: «оперативными мерами предупреждать преступность на линии внешнеэкономических связей, не допускать утечки радиоактивных и стратегических материалов на подконтрольной территории, активно насаждать агентурные источники на обеспечиваемых объектах…»
Слова были общие, а вот отчетные показатели нарезаны вполне конкретные – по предупреждению, профилактике, и даже раскрываемости еще не зарегистрированных преступлений (а в том, что эти преступления уже совершены, у руководства сомнений не было).
Отчитываться за оперов-призраков в конце квартала предстояло Токмакову. Предвидя, во что это выльется, он уже сейчас, как заклинание, повторял: «Когда долго бьют по лицу потом уже небольно».
Оптимистическая эта сентенция принадлежала полковнику Селезневу, в молодости увлекавшемуся боксом. Сейчас Михаил Юрьевич возглавлял Организационно-инспекторский отдел, что придавало его афоризму зловещий колорит. «Оргинспекторский» занимался справками, отчетами, проверкой исполнения месячных, квартальных, полугодовых, тематических, межрегиональных и прочих планов, им самим же в муках рождаемых. А еще – жалобами граждан и сотней не менее нудных и кляузных дел, пользуясь среди личного состава такой же любовью, как и служба безопасности и борьбы с коррупцией, ласково именуемая «гестапо».
Если в ближайшее время Токмаков не хотел испытать афоризм Селезнева на себе, требовалось срочно возбудить и тут же раскрыть парочку уголовных дел. С этой мыслью Вадим забрался в свою верную «Волгу» и поехал в отдел, – а куда ему еще было ехать в шесть часов вечера, когда все нормальные люди уже завершают работу.
Помещение для нового отдела оперслужбы «А» предоставила в безвозмездную аренду администрация морского порта, поэтому ехать пришлось на Двинскую улицу. Ехать – это было громко сказано. В одной бесконечной пробке, закупорившей Лиговский проспект, «Росита» волоклась так же, как тянулся весь этот пасмурный февральский день – в час по чайной ложке.
На площади Восстания, у метро, послушники секты саентологов усердно впаривали прохожим квитки с приглашением на бесплатное тестирование. Странно, но после стольких лет реформ еще находились люди, не соображавшие, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
Токмаков сравнивал саентологов с крысами, которые в средневековье заслужили почетный титул комнатных собачек мерзопакостного Люцифера. Питерские силовики уже застукивали саентологов на «горячем», даже арестовывали имущество. Но – выкрутились, перерегистрировали свою контору, что, несомненно, указывало на ее дьявольское происхождение, а в большей степени – на бездарность российских законодателей, не способных оградить народ от хитроумных последователей писателя-фантаста Рона Хаббарда.
Пробираясь в потоке машин, Токмаков вспомнил, что за последние десять лет убыль россиян составила 13 миллионов. Если так пойдет и дальше, Дальний Восток заселят китайцы, а Москву и Питер азербайджанцы и чечены, у которых с рождаемостью все тип-топ. А тут еще, понимаешь, установки по сохранению генофонда за рубеж увозят…
Интересно, что такое это может быть? Представилось нечто вроде нового оружия, проходящего сейчас обкатку в Чечне, и уже ласково прозванного «семи…» …ну, допустим, «семичлен» в переводе с «омоновского». Это ручной гранатомет с барабаном на семь гранат вроде тех, что используются в «подствольниках». Эффект применения «семичлена» в контртеррористической операции просто потрясающий.
Вдруг установка СГН сконструирована по тому же принципу?
Ну а если серьезно… Если серьезно, то каким-то же образом эта штуковина была вывезена из России, и даже конкретнее – из Питера. Путей всего три – морем, воздухом или по земле.
Второй, воздушный, исключаем сразу. После эпохального теракта в Нью-Йорке досмотр грузов в аэропорту самый тщательный. Таким образом, из трех стихий остаются только две – земля и море. Пятьдесят на пятьдесят. Учитывая новое назначение Токмакова, и помня, что судьба не делает случайных ходов, с водной стихии и следует начинать. Тем более, так он сможет легко объяснить руководству, чего ради взялся топтать чужую, по первичной информации, «эфэсбэшную» поляну. Впрочем, не привыкать. Тут налицо угроза экономической безопасности государства, а это среди всего прочего вчистую тема оперативной службы «А».
Токмаков любовно пристукнул кулаком по потрескавшейся баранке своей «Роситы». Годы работы в оперслужбе не пропали зря. Это был нормальный ход: обернуть свое, во имя дружбы начатое расследование на благо статистике отдела. Теперь он пройдет известным проторенным путем: первичная информация-подборка материалов-дело оперативной проверки… Дорастет ли дело до уголовного – вопрос, но то, что оно обрастет огромным количеством бумаг, ответов на запросы, справок, докладов – факт. В ходе работы наверняка придет какая-то интересная информация…
Да и потом, тот же Коряпышев не уставал повторять, что отрицательный результат – тоже результат. Закрыв одно направление, проще будет перейти к другому.
Этот первый день в новой должности оказался муторным и хлопотным. Токмаков поднимался и спускался по лестницам, шел по длинным коридорам, дожидался в генеральских приемных и по полной схеме озадачивался в кабинетах начальников рангом ниже, но с такой же мертвой хваткой.
Хотя Портовый отдел оперативной службы «А» только создавался, на его сотрудников – пока не существующих, а только числившихся по штату на бумаге, – уже возлагались задачи: «оперативными мерами предупреждать преступность на линии внешнеэкономических связей, не допускать утечки радиоактивных и стратегических материалов на подконтрольной территории, активно насаждать агентурные источники на обеспечиваемых объектах…»
Слова были общие, а вот отчетные показатели нарезаны вполне конкретные – по предупреждению, профилактике, и даже раскрываемости еще не зарегистрированных преступлений (а в том, что эти преступления уже совершены, у руководства сомнений не было).
Отчитываться за оперов-призраков в конце квартала предстояло Токмакову. Предвидя, во что это выльется, он уже сейчас, как заклинание, повторял: «Когда долго бьют по лицу потом уже небольно».
Оптимистическая эта сентенция принадлежала полковнику Селезневу, в молодости увлекавшемуся боксом. Сейчас Михаил Юрьевич возглавлял Организационно-инспекторский отдел, что придавало его афоризму зловещий колорит. «Оргинспекторский» занимался справками, отчетами, проверкой исполнения месячных, квартальных, полугодовых, тематических, межрегиональных и прочих планов, им самим же в муках рождаемых. А еще – жалобами граждан и сотней не менее нудных и кляузных дел, пользуясь среди личного состава такой же любовью, как и служба безопасности и борьбы с коррупцией, ласково именуемая «гестапо».
Если в ближайшее время Токмаков не хотел испытать афоризм Селезнева на себе, требовалось срочно возбудить и тут же раскрыть парочку уголовных дел. С этой мыслью Вадим забрался в свою верную «Волгу» и поехал в отдел, – а куда ему еще было ехать в шесть часов вечера, когда все нормальные люди уже завершают работу.
Помещение для нового отдела оперслужбы «А» предоставила в безвозмездную аренду администрация морского порта, поэтому ехать пришлось на Двинскую улицу. Ехать – это было громко сказано. В одной бесконечной пробке, закупорившей Лиговский проспект, «Росита» волоклась так же, как тянулся весь этот пасмурный февральский день – в час по чайной ложке.
На площади Восстания, у метро, послушники секты саентологов усердно впаривали прохожим квитки с приглашением на бесплатное тестирование. Странно, но после стольких лет реформ еще находились люди, не соображавшие, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
Токмаков сравнивал саентологов с крысами, которые в средневековье заслужили почетный титул комнатных собачек мерзопакостного Люцифера. Питерские силовики уже застукивали саентологов на «горячем», даже арестовывали имущество. Но – выкрутились, перерегистрировали свою контору, что, несомненно, указывало на ее дьявольское происхождение, а в большей степени – на бездарность российских законодателей, не способных оградить народ от хитроумных последователей писателя-фантаста Рона Хаббарда.
Пробираясь в потоке машин, Токмаков вспомнил, что за последние десять лет убыль россиян составила 13 миллионов. Если так пойдет и дальше, Дальний Восток заселят китайцы, а Москву и Питер азербайджанцы и чечены, у которых с рождаемостью все тип-топ. А тут еще, понимаешь, установки по сохранению генофонда за рубеж увозят…
Интересно, что такое это может быть? Представилось нечто вроде нового оружия, проходящего сейчас обкатку в Чечне, и уже ласково прозванного «семи…» …ну, допустим, «семичлен» в переводе с «омоновского». Это ручной гранатомет с барабаном на семь гранат вроде тех, что используются в «подствольниках». Эффект применения «семичлена» в контртеррористической операции просто потрясающий.
Вдруг установка СГН сконструирована по тому же принципу?
Ну а если серьезно… Если серьезно, то каким-то же образом эта штуковина была вывезена из России, и даже конкретнее – из Питера. Путей всего три – морем, воздухом или по земле.
Второй, воздушный, исключаем сразу. После эпохального теракта в Нью-Йорке досмотр грузов в аэропорту самый тщательный. Таким образом, из трех стихий остаются только две – земля и море. Пятьдесят на пятьдесят. Учитывая новое назначение Токмакова, и помня, что судьба не делает случайных ходов, с водной стихии и следует начинать. Тем более, так он сможет легко объяснить руководству, чего ради взялся топтать чужую, по первичной информации, «эфэсбэшную» поляну. Впрочем, не привыкать. Тут налицо угроза экономической безопасности государства, а это среди всего прочего вчистую тема оперативной службы «А».
Токмаков любовно пристукнул кулаком по потрескавшейся баранке своей «Роситы». Годы работы в оперслужбе не пропали зря. Это был нормальный ход: обернуть свое, во имя дружбы начатое расследование на благо статистике отдела. Теперь он пройдет известным проторенным путем: первичная информация-подборка материалов-дело оперативной проверки… Дорастет ли дело до уголовного – вопрос, но то, что оно обрастет огромным количеством бумаг, ответов на запросы, справок, докладов – факт. В ходе работы наверняка придет какая-то интересная информация…
Да и потом, тот же Коряпышев не уставал повторять, что отрицательный результат – тоже результат. Закрыв одно направление, проще будет перейти к другому.