Главное, чтобы процесс пошел. Главное, чтобы выбраться теперь из «пробки».
И словно в ответ на заклинания – теперь уже не просто опера, но целого заместителя начальника отдела, правда, и. о. – затор на Литейном проспекте прорвало. Оголтелое стадо машин ринулось в сумеречную морось, прошитую огнями фар. Спустя двадцать минут в лобовом стекле выплыли купола церкви Богоявления на Гутуевском острове. Здание морской администрации порта, где на третьем этаже размещался «портовый» отдел, было как раз напротив.
«Чтобы Бога не забывали», – говорил начальник отдела подполковник Игорь Слащев.
Токмаков доложился шефу и открыл свой кабинет – пустой, холодный, еще не обжитой. Снял куртку, положил на стол папку с бумагами. Закурил, и, пока был запал, написал справку о встрече с агентом Токаревым.
Не беда, что такого агента в натуре не существовало. Он исправно получал премиальные за важную информацию, компенсацию за особые мероприятия, а со временем стал держателем конспиративной квартиры, что еще больше укрепило его материальное положение.
Но дело было не в деньгах, хотя… и в них тоже; чем брать взятки, лучше позаимствовать средства на оперативные расходы у родного государства, которое от этого не обеднеет, Главное же, этого агента с его ценнейшей информацией было невозможно вычислить, а, следовательно, сдать, подвести под монастырь, и вообще как либо навредить, что иногда случалось с настоящими живыми агентами.
Это был универсальный агент, кочевавший вместе с Токмаковым из отдела в отдел, осведомленный обо всем, что происходило в городе, или, во всяком случае, вокруг Токмакова.
И сейчас Вадим доверил никогда не подводившему Токареву информацию Маши Груздевой и Дим Димыча Сулевы об установке СГН. Это был первый шаг к подборке материалов, которая станет потом делом оперативного учета, которое перерастет потом в дело уголовное.
В разгар этой работы в кабинет заглянул всегда невозмутимый Пиккель:
– Вадим, к тебе пришли.
– Сегодня я вроде никого не вызывал, – сказал Токмаков, машинально переворачивая листок с откровениями агента Токарева.
– А я никогда и не жду приглашения, – услышал Токмаков смутно знакомый голос. В проеме двери появилась крепкая фигура, и в следующую секунду новоиспеченный замначальника отдела понял, что в Федеральной пограничной службе информация поставлена лучше, чем в его доблестной конторе.
Токмаков должен был первым вычислить этого визитера. Некоторым извинением могло послужить лишь то, что теперь Вадим – канцелярская крыса, воюющая в основном авторучкой на бумаге.
Как показывает практика, иногда это оружие посильнее пистолета. И даже двадцатимиллиметрового «семичлена», проходящего обкатку в Чечне.
Но самое эффективное оружие в наше время – телевидение. Поднимаясь навстречу незваному гостю, Токмаков вспомнил о пропавшей кассете.
О Маше он вообще не забывал. Особенно теперь, когда она была в одном с ним городе, близко, рядом…
Такая доступная. Такая недосягаемая…
2. Генералы вышли на «гоп-стоп»?
3. История собаки-людоеда со счастливым концом
Глава шестая
1. Что такое КГБ сегодня
2. Подозрения Груздевой
И словно в ответ на заклинания – теперь уже не просто опера, но целого заместителя начальника отдела, правда, и. о. – затор на Литейном проспекте прорвало. Оголтелое стадо машин ринулось в сумеречную морось, прошитую огнями фар. Спустя двадцать минут в лобовом стекле выплыли купола церкви Богоявления на Гутуевском острове. Здание морской администрации порта, где на третьем этаже размещался «портовый» отдел, было как раз напротив.
«Чтобы Бога не забывали», – говорил начальник отдела подполковник Игорь Слащев.
Токмаков доложился шефу и открыл свой кабинет – пустой, холодный, еще не обжитой. Снял куртку, положил на стол папку с бумагами. Закурил, и, пока был запал, написал справку о встрече с агентом Токаревым.
Не беда, что такого агента в натуре не существовало. Он исправно получал премиальные за важную информацию, компенсацию за особые мероприятия, а со временем стал держателем конспиративной квартиры, что еще больше укрепило его материальное положение.
Но дело было не в деньгах, хотя… и в них тоже; чем брать взятки, лучше позаимствовать средства на оперативные расходы у родного государства, которое от этого не обеднеет, Главное же, этого агента с его ценнейшей информацией было невозможно вычислить, а, следовательно, сдать, подвести под монастырь, и вообще как либо навредить, что иногда случалось с настоящими живыми агентами.
Это был универсальный агент, кочевавший вместе с Токмаковым из отдела в отдел, осведомленный обо всем, что происходило в городе, или, во всяком случае, вокруг Токмакова.
И сейчас Вадим доверил никогда не подводившему Токареву информацию Маши Груздевой и Дим Димыча Сулевы об установке СГН. Это был первый шаг к подборке материалов, которая станет потом делом оперативного учета, которое перерастет потом в дело уголовное.
В разгар этой работы в кабинет заглянул всегда невозмутимый Пиккель:
– Вадим, к тебе пришли.
– Сегодня я вроде никого не вызывал, – сказал Токмаков, машинально переворачивая листок с откровениями агента Токарева.
– А я никогда и не жду приглашения, – услышал Токмаков смутно знакомый голос. В проеме двери появилась крепкая фигура, и в следующую секунду новоиспеченный замначальника отдела понял, что в Федеральной пограничной службе информация поставлена лучше, чем в его доблестной конторе.
Токмаков должен был первым вычислить этого визитера. Некоторым извинением могло послужить лишь то, что теперь Вадим – канцелярская крыса, воюющая в основном авторучкой на бумаге.
Как показывает практика, иногда это оружие посильнее пистолета. И даже двадцатимиллиметрового «семичлена», проходящего обкатку в Чечне.
Но самое эффективное оружие в наше время – телевидение. Поднимаясь навстречу незваному гостю, Токмаков вспомнил о пропавшей кассете.
О Маше он вообще не забывал. Особенно теперь, когда она была в одном с ним городе, близко, рядом…
Такая доступная. Такая недосягаемая…
2. Генералы вышли на «гоп-стоп»?
В то же самое предвечернее время Маша Груздева входила в палату Дим Димыча с пластиковым мешком разнообразных даров – природы и директора телеканала Левы Кизима. Среди даров последнего особенное оживление болящего вызвала бутылка виски «Джеймессон».
– Между прочим, виски мне велено передать твоему лечащему врачу. А тебе пламенный привет и все остальное.
– А если с точностью до наоборот? Как мы всегда поступаем с ценными указаниями любимого папика.
Маша думала недолго.
– Разве я могу тебе в чем-нибудь отказать, мой добрый старый друг? Тем более, сейчас. Приказывай, я повинуюсь.
Дим Димыч сделал страшные глаза и приложил палец к губам. Но Маша не поняла и продолжала:
– Может быть, послать кого-нибудь за пивом?
Вдруг из-за ширмы, стоявшей в углу, раздался грозный клекот и выдвинулся могучий бюст. Маша успела подумать, что в древности такие прелести украшали форштевни боевых кораблей. В следующую секунду появился и весь корпус, габаритами бывший под стать носовому украшению, и «фрегат» дал залп всем бортом:
– Ах, ты, прошмандовка! Тебе с молодняком сопли жевать и Земфиру слушать, а ты к солидным людям набиваешься! Ну-ка, брысь отсюда, чтобы ноги твоей не было, исполнительница желаний!
От нормальных людей профессионального журналиста отличает одна особенность. Он слышит не то, что ему говорят, а то, что хотел бы услышать. Маша не являлась исключением, уловив главное, – эта агрессивная медсестричка считает ее молодой соплюшкой! Не ахти какой комплимент, но если тебе под тридцать, а твой любимый парень не захотел тебя после стольких долгих месяцев врозь…
Короче, Маша не осадила странную особу, как полагалось бы:
– Этот солидный человек тоже любит слушать Земфиру.
– Все это в прошлом. Ясно? Теперь он будет слушать исключительно меня!
– В смысле? – недобро усмехнулась Маша, начиная заводится.
– В прямом! В самом прямом смысле, – на тон ниже сказала медсестра, ибо кто еще в белом халатике мог оказаться здесь?
Но действительность всегда богаче выдумки и любого предположения. Женщина сильной рукой подхватила стул, поставила посреди палаты, картинно опершись, и вдруг – запела.
– Что это – хирургическое отделение, или сумасшедший дом?
– Это – колоратурное сопрано, – начал Дим Димыч, но был прерван самым бесцеремонным образом:
– Лучшее! Лучшее колоратурное сопрано стран СНГ и Прибалтики Елизавета Заболоцкая исполняет «Колечушко, сердечушко» из «Пушкинского венка» Георгия Свиридова!
Но все равно обстановка стала теплее. Дим Димыч вновь в подробностях рассказал о нападении, сопрано глядело на него восторженными глазами.
Наблюдая сладкую парочку, Маша вспомнила Токмакова и налила себе еще.
Верный оператор, влет читавший ее мысли, перехватил руку напарницы по журналистскому промыслу:
– Не спеши, тебе еще с Вадимом сегодня встречаться.
– Мне? Зачем… – устало уронила Маша.
– Вчера он просил меня припомнить какие-то детали. Зацепку, словом, дать. И ночью я вспомнил…
– Что? – в один голос спросили обе женщины.
– Ботинки. Один из тех уродов был в полуботинках, которые генералам выдают. На резинках, а вместо шнурков полоски кожи вставлены. Одним словом, показуха, как все в армии.
– Как ты это все ухитрился рассмотреть? – спросила Маша.
– Глазами! – усмехнулся Сулева. – Я ж упал, когда меня по кумполу угостили. Так что мы с этими «корочками» лицом к лицу встретились.
– И что теперь?
– Теперь ты расскажешь об этом Вадиму. Пусть думает, что за генералы вышли на гоп-стоп. Звони, договаривайся о встрече.
– Не могу, – Маша опустила голову.
– Ты мне эти интеллигентские штучки брось! – сказал Дим Димыч, пристукнув по столу пустым стаканом. – Ну, провела ты вечер с работодателем, подумаешь, важность какая! Допустим, докладывала о проделанной работе, кадры демонстрировала…
Вспомнив, какие кадры она демонстрировала прошлой ночью работодателю Леве Кизиму, Маша тряхнула головой, занавесилась волосами. Сначала это было на кухне, потом в спальне, потом в роскошном бассейне…
А что бы вы хотели, черт возьми?! Девушка устала без мужского внимания, и то, что было предназначено Вадиму, досталось Леве…
– Ну, хочешь, я договорюсь о вашей встрече?
– Или я, – промурлыкало колоратурное сопрано, отбирая у Дим Димыча стакан, непонятно как наполнившийся. – Мы вчера познакомились, очень достойный молодой человек.
– Не надо, – сказала Маша, – я сама. Только завтра утром.
– Опять с Левой куролесишь? – без осуждения спросил Дим Димыч, мягко пытаясь вновь завладеть наполненной янтарной влагой емкостью.
– Нет, но не лучше. Сегодня десять лет газете «Невский берег». Приглашали, а я там когда-то заметки первые печатала. Надо быть.
– Бедная, – вздохнул оператор.
– Кто? – подозрительно спросила Маша.
– Да газета эта дурацкая. Потеряла такого репортера, как ты!
– Еще не известно, кому повезло, – отрезала Маша, ловко выдернув из пальцев оператора возвращенный им таки стакан. Одним глотком опрокинула содержимое.
Все равно вечер пропал. Может быть, не только вечер.
– Не затягивай со звонком Вадиму, – сказал ей вслед Дим Димыч. – От этих шнурочков фальшивых, может быть зависит и наша кассета!
Хлопнула, закрываясь, дверь.
– Ну, мой зайчик, какую песенку споет тебе твоя киска?
– «Славное море, священный Байкал», – вздохнул Сулева.
– Между прочим, виски мне велено передать твоему лечащему врачу. А тебе пламенный привет и все остальное.
– А если с точностью до наоборот? Как мы всегда поступаем с ценными указаниями любимого папика.
Маша думала недолго.
– Разве я могу тебе в чем-нибудь отказать, мой добрый старый друг? Тем более, сейчас. Приказывай, я повинуюсь.
Дим Димыч сделал страшные глаза и приложил палец к губам. Но Маша не поняла и продолжала:
– Может быть, послать кого-нибудь за пивом?
Вдруг из-за ширмы, стоявшей в углу, раздался грозный клекот и выдвинулся могучий бюст. Маша успела подумать, что в древности такие прелести украшали форштевни боевых кораблей. В следующую секунду появился и весь корпус, габаритами бывший под стать носовому украшению, и «фрегат» дал залп всем бортом:
– Ах, ты, прошмандовка! Тебе с молодняком сопли жевать и Земфиру слушать, а ты к солидным людям набиваешься! Ну-ка, брысь отсюда, чтобы ноги твоей не было, исполнительница желаний!
От нормальных людей профессионального журналиста отличает одна особенность. Он слышит не то, что ему говорят, а то, что хотел бы услышать. Маша не являлась исключением, уловив главное, – эта агрессивная медсестричка считает ее молодой соплюшкой! Не ахти какой комплимент, но если тебе под тридцать, а твой любимый парень не захотел тебя после стольких долгих месяцев врозь…
Короче, Маша не осадила странную особу, как полагалось бы:
– Этот солидный человек тоже любит слушать Земфиру.
– Все это в прошлом. Ясно? Теперь он будет слушать исключительно меня!
– В смысле? – недобро усмехнулась Маша, начиная заводится.
– В прямом! В самом прямом смысле, – на тон ниже сказала медсестра, ибо кто еще в белом халатике мог оказаться здесь?
Но действительность всегда богаче выдумки и любого предположения. Женщина сильной рукой подхватила стул, поставила посреди палаты, картинно опершись, и вдруг – запела.
Пораженная Маша ретировалась к дверям палаты и оттуда, из безопасного далека, спросила Сулеву:
Парень девушку любил,
Колечушко подарил.
Колечушко, сердечушко, —
Золоченый перстене-е-е-е-е-е-к!
– Что это – хирургическое отделение, или сумасшедший дом?
– Это – колоратурное сопрано, – начал Дим Димыч, но был прерван самым бесцеремонным образом:
– Лучшее! Лучшее колоратурное сопрано стран СНГ и Прибалтики Елизавета Заболоцкая исполняет «Колечушко, сердечушко» из «Пушкинского венка» Георгия Свиридова!
Маша и сама любила такую неожиданную сумасшедшинку в людях, в их отношениях. Когда, наконец, выяснилось «ху есть ху», все трое мирно приземлились за столом, причем паразит Дим Димыч отведал таки эликсира из зеленой бутылки. Маша последовала его примеру, а Заболоцкая воздержалась – берегла голос.
Колечушко, сердечушко,
Далеко милой живе-е-е-е-т!
Но все равно обстановка стала теплее. Дим Димыч вновь в подробностях рассказал о нападении, сопрано глядело на него восторженными глазами.
Наблюдая сладкую парочку, Маша вспомнила Токмакова и налила себе еще.
Верный оператор, влет читавший ее мысли, перехватил руку напарницы по журналистскому промыслу:
– Не спеши, тебе еще с Вадимом сегодня встречаться.
– Мне? Зачем… – устало уронила Маша.
– Вчера он просил меня припомнить какие-то детали. Зацепку, словом, дать. И ночью я вспомнил…
– Что? – в один голос спросили обе женщины.
– Ботинки. Один из тех уродов был в полуботинках, которые генералам выдают. На резинках, а вместо шнурков полоски кожи вставлены. Одним словом, показуха, как все в армии.
– Как ты это все ухитрился рассмотреть? – спросила Маша.
– Глазами! – усмехнулся Сулева. – Я ж упал, когда меня по кумполу угостили. Так что мы с этими «корочками» лицом к лицу встретились.
– И что теперь?
– Теперь ты расскажешь об этом Вадиму. Пусть думает, что за генералы вышли на гоп-стоп. Звони, договаривайся о встрече.
– Не могу, – Маша опустила голову.
– Ты мне эти интеллигентские штучки брось! – сказал Дим Димыч, пристукнув по столу пустым стаканом. – Ну, провела ты вечер с работодателем, подумаешь, важность какая! Допустим, докладывала о проделанной работе, кадры демонстрировала…
Вспомнив, какие кадры она демонстрировала прошлой ночью работодателю Леве Кизиму, Маша тряхнула головой, занавесилась волосами. Сначала это было на кухне, потом в спальне, потом в роскошном бассейне…
А что бы вы хотели, черт возьми?! Девушка устала без мужского внимания, и то, что было предназначено Вадиму, досталось Леве…
– Ну, хочешь, я договорюсь о вашей встрече?
– Или я, – промурлыкало колоратурное сопрано, отбирая у Дим Димыча стакан, непонятно как наполнившийся. – Мы вчера познакомились, очень достойный молодой человек.
– Не надо, – сказала Маша, – я сама. Только завтра утром.
– Опять с Левой куролесишь? – без осуждения спросил Дим Димыч, мягко пытаясь вновь завладеть наполненной янтарной влагой емкостью.
– Нет, но не лучше. Сегодня десять лет газете «Невский берег». Приглашали, а я там когда-то заметки первые печатала. Надо быть.
– Бедная, – вздохнул оператор.
– Кто? – подозрительно спросила Маша.
– Да газета эта дурацкая. Потеряла такого репортера, как ты!
– Еще не известно, кому повезло, – отрезала Маша, ловко выдернув из пальцев оператора возвращенный им таки стакан. Одним глотком опрокинула содержимое.
Все равно вечер пропал. Может быть, не только вечер.
– Не затягивай со звонком Вадиму, – сказал ей вслед Дим Димыч. – От этих шнурочков фальшивых, может быть зависит и наша кассета!
Хлопнула, закрываясь, дверь.
– Ну, мой зайчик, какую песенку споет тебе твоя киска?
– «Славное море, священный Байкал», – вздохнул Сулева.
3. История собаки-людоеда со счастливым концом
Момент, когда дружеское объятие перешло в удушающий прием, Токмаков уловил не сразу. Но все же успел бросить подбородок к груди, напружинить шею, и только приготовился к серии ударов в корпус противника, как хват ослаб.
– Хорэ, Тумаков, кое-что еще могешь, – произнес его неожиданный гость и спарринг-партнер, отступая на шаг.
Это был подполковник в форме Федеральной пограничной службы с устрашающим количеством двуглавых орлов, нашивок и разнообразных значков, блестевших под распахнутой курткой. Большинство из этих побрякушек ни о чем Вадиму не говорили. И только белый эмалевый ромб с пятиконечной звездой – свидетельство об окончании Краснознаменного Военного института – порадовал глаз и согрел сердце.
В стенах элитного по прежним временам учебного заведения и встретились Вадим Токмаков и Олег Байкалов. Олег заканчивал институт, а Вадим только поступил, но пять лет разницы не сказывались на отношениях. Они познакомились, а затем и подружились, на татами – оба входили в сборную института по карате. И вот теперь судьба разбросала их по разным ведомствам, хотя готовились к службе в одном – Комитете государственной безопасности при Совете Министров СССР.
По незыблемым законам конторы встречу следовало отметить. Вадим в темпе убрал бумаги со стола:
– Садись, Олег, я в темпе вальса. Соображу чего-то накатить.
– Не суетись, салага! Я только поздороваться и поздравить тебя с назначением.
– Тем более!
– Разве что на ход ноги? – задумчиво, будто с кем-то советуясь, спросил Байкалов. Внутренний голос подполковника подтвердил, что это здравая идея. – Ладушки, насыпай по десять капель. Учитывая метеоусловия и то, куда я собрался.
– И куда же ты собрался? – спросил Токмаков, успевший перемолвиться волшебным словечком с личным составом отдела, в результате чего на столе появилась бутылка «Кэтти Сарк».
Байкалов задержался с ответом, одобрительно щелкнув по квадратной бутылке с летящим по волнам парусником на этикетке: «Выбор одобряю. Главное, учитывает портовую специфику», после второй вопрос как-то потерял актуальность – однокашникам столько надо было рассказать друг другу, – и только вслед за третьей подполковник озабоченно посмотрел на часы:
– Пора двигать, неудобно опаздывать, весь питерский бомонд будет.
– Да и черт с ним. Мы с этой публикой говорим на разных языках.
– Вот поэтому ты и поедешь со мной. С закуской там тоже получше будет.
– Меня не приглашали, – для проформы сказал Токмаков.
Олег Байкалов весело рассмеялся:
– Ладно уж, не прибедняйся. Или ты хочешь сказать…
– Что я хочу сказать?
– Будто есть в нашем городе такие местечки, куда с радостью приглашают гавриков из твоей конторы? Подскажи адресок, и мы организуем экскурсии. Поглазеть на такое диво барыги приедут со всей России…
Токмаков наскоро убрал со стола, опечатал сейф, закрыл форточку, которой стучал влажный ветер. Это был ветер с моря, чуть солоноватый, с горечью дымка, с привкусом солярки. Это был рабочий ветер Балтики, и Токмаков несмело улыбнулся ему: «Привет, бродяга! Теперь мы будем чаще встречаться. И, может быть, когда-нибудь подружимся».
По дороге – Олег рассекал на новом «Опеле» черного цвета – рассказал Токмакову, каким образом он, Байкалов, скромный заместитель командира Отдельного отряда пограничного контроля, вдруг удостоился приглашения на великосветскую тусовку.
История уходила корнями в светлое лейтенантское прошлое Олега, когда он служил на одной из застав Северо-Западного пограничного округа. Поздним зимним вечером его вызвали к командиру. Тот дымил купленным по талонам «Беломорканалом», – шли последние годы «перестройки», отмеченные тотальным дефицитом, – озадаченно вглядываясь в карту района ответственности. Значительную его часть занимал Финский залив, по которому проходила морская граница. И вот сейчас к ней, если верить данным радиолокационного наблюдения, приближался от берега неопознанный объект.
Летом такое бывало не раз – рыбацкие моторки сбивались с курса. Но сейчас, когда залив скован торосистым льдом…
Может, лось решил эмигрировать в Финляндию? Но тогда за ним явно гналась еще и стая волков, потому что объект постоянно держал скорость около сорока километров в час.
– Бери тревожную группу – и в вертолет! – приказал командир Байкалову. – Разберись на месте. Нарушитель не должен уйти за кордон! Только, чур, оружие не применять, а то нас дерьмократы с дерьмом же и смешают как сатрапов КПСС.
– А собаку применять можно? – уточнил молодой лейтенант.
– Это, смотря какую.
– В тревожной группе служебная собака Клюква.
– Тогда можно, – явно отлегло от сердца у начальника заставы. – Но тоже лишь в пределах необходимой обороны!
По штату Клюква числилась овчаркой. На самом деле тайна ее породы и рождения были окутаны мраком неизвестности. Щенка нашли на болоте пограничники, собиравшие клюкву. Отсюда и кличка.
Клюква была первой там, где пахло колбасой и тушенкой, но не слишком усердствовала на полосе препятствий, а кусать и задерживать «халатников» вообще считала ниже своего достоинства. Зато, когда кому-нибудь из пограничников приходила посылка, она так умильно смотрела в глаза, что кусок застревал в горле, и лучше было добровольно поделиться с четвероногим другом. А то ведь Клюква знала, как применить нерастраченные на полосе силы и способности.
Вертолет с тревожной группой стартовал, взметнув на площадке снежные протуберанцы. Клюква зловеще выла, забившись под скамейку правого борта, где как раз и сидел Байкалов. Под брюхом Клюквы и, соответственно, винтокрылой машины, проносились заструги на поверхности льда.
В свете луны вертолет отбрасывал тень. Она бежала за ним по правому борту.
Но не только пограничный вертолет вторгся в царство Снежной королевы. Когда вышли в район поиска, Байкалов заметил внизу косой белый парус.
Пошли на пересечку нарушителю государственной границы. Тревожная группа высадилась на лед из зависшей машины. Клюква открыла боевой счет, тяпнув за руку борттехника, который с большим трудом отодрал собаку от дюралевого пола кабины, где и уцепиться-то было не за что.
Сапоги пограничников разъезжались на льду залива. Зато нарушитель передвигался легко и быстро. Он передвигался – Байкалов не поверил своим глазам – на велосипеде, оснащенном косым парусом, и не собирался поднимать лапки кверху в ответ на грозный оклик тревожной группы.
Но тут ветер чуть переменил направление. На скорости нарушителя это почти не отразилось. Перекинув свой парус, он стал уходить косым галсом, по-прежнему держа курс на Финляндию. Зато что-то случилось с Клюквой. Как бешеная она рванулась с места. Байкалов уцепился за конец поводка и на животе помчался вслед подлому ворогу.
Даже с лейтенантом на буксире Клюква быстро сокращала расстояние. Байкалов отпустил поводок. Гигантским прыжком, который сделал бы честь собаке Баскервилей, Клюква настигла велосипедиста, и тот вместе со своей диковинной машиной рухнул за ближайший торос.
Подбегая, Байкалов слышал крики, плач и стоны. Но все заглушало отчетливое чавканье, лязг собачьих челюстей, жадно вгрызавшихся во что-то мягкое…
Байкалов похолодел (что было в общем-то нетрудно на льду залива), представив газетные заголовки: «Клевреты КГБ травят людей собаками-людоедами!», «Съеденный заживо за стремление к свободе», «Пограничных псов кормят человечиной»…
Да если Клюква сейчас кого-то кусанет, самого Байкалова заживо сожрут в политотделе!
Еще несколько шагов, – и в лунном свете глазам лейтенанта предстала незабываемая картина. Жалобно стеная, нарушитель прижимал к сердцу рюкзак. Клюква же, не обращая внимания на робкое сопротивление, выгрызала из рюкзака низку дефицитных сарделек, припасенных нарушителем в дальний путь. Невообразимо аппетитный запах сарделек, донесенный порывом ветра до чуткого собачьего носа, и подвиг Клюкву на ратный подвиг.
Помимо сарделек в вещевом мешке задержанного оказался переписанный мелким почерком «Архипелаг ГУЛАГ» досточтимого Солженицына и дневник самого гражданина Элькина Бориса Семеновича. Записи в нем неопровержимо свидетельствовали об изменнических намерениях задержанного.
В ходе следствия несостоявшийся нарушитель пытался закосить под шизоида. Эту же версию отрабатывали адвокаты, ссылаясь на переписанный от руки фолиант ГУЛАГа, – к тому времени Солженицын уже издавался в Союзе в полный рост. Но четкие показания Байкалова и бережно сохраненный им вещдок в виде оригинальной конструкции велосипеда на шипованых шинах, не позволили Элькину уйти от ответственности.
За покушение к переходу государственной границы СССР гражданин Элькин получил свои пару лет, отбыть которые не успел по случаю победы демократии в 1991 году. Но это не помешало ему оказаться в сладкой категории репрессированных КГБ и на этой волне взлететь достаточно высоко, чтобы начисто изничтожить какого-то там Байкалова вместе с жадной до чужих сарделек дворняжкой.
Возможно, настоящий шизик так и поступил бы. Но господин Элькин, не забывший, естественно, Байкалова, был умным человеком. В многочисленных интервью он называл его своим «дважды спасителем» – как от челюстей прикормленной человечиной овчарки, так и от попыток следствия упрятать его в спецбольницу КГБ, как якобы психически неполноценного человека.
Первое из таких интервью под заголовком «И в КГБ служили честные люди» было опубликовано в газете «Невский берег», одним из «отцов-основателей» которой являлся сам Борис Семенович.
– Вот такая, понимаешь, история, – закончил свой поучительный рассказ из новейшей истории Государства Российского подполковник Олег Байкалов. – А сегодня, как ты знаешь, все прогрессивное человечество отмечает первый юбилей столпа демократии – газеты «Невский берег». Куда мы с тобой благополучно и прибыли…
Действительно, за время рассказа они подъехали к Дому журналистов, где проходило торжество.
– Пойдем, поручкаемся с Борис Семенычем, оне специально по такому случаю из Москвы прибыли-с!..
– Как-то не жажду.
– Зря. Он теперь в Министерстве по налогам и сборам трудится. Большая шишка. Непотопляемый.
– Понятно, раз уж в Финском заливе не утонул.
– Не только он. Наш дорогой Владимир Ильич, который дедушка Ленин, тоже не утонул при подобном переходе. А не тонет, как мы знаем…
– Воздержусь от комментариев, – сказал Токмаков, выходя из «Опеля», остановившегося на Невском проспекте. – Скажи лучше, что стало дальше с Клюквой.
– Пришлось мне из-за нее квартиру менять. «Хрущевка» была, так Клюква в дверь уже не проходила. Спасибо Элькину, – посодействовал. Он в то время депутатом в Думе капусту рубил и помог вписать Клюкву в число квартиросъемщиков, а потом и жилплощадь получить.
– Вспомнил, значит, диссидент, собаку-людоеда! – констатировал Токмаков, потянув на себя тяжелую дверь Дома журналистов.
– Хорэ, Тумаков, кое-что еще могешь, – произнес его неожиданный гость и спарринг-партнер, отступая на шаг.
Это был подполковник в форме Федеральной пограничной службы с устрашающим количеством двуглавых орлов, нашивок и разнообразных значков, блестевших под распахнутой курткой. Большинство из этих побрякушек ни о чем Вадиму не говорили. И только белый эмалевый ромб с пятиконечной звездой – свидетельство об окончании Краснознаменного Военного института – порадовал глаз и согрел сердце.
В стенах элитного по прежним временам учебного заведения и встретились Вадим Токмаков и Олег Байкалов. Олег заканчивал институт, а Вадим только поступил, но пять лет разницы не сказывались на отношениях. Они познакомились, а затем и подружились, на татами – оба входили в сборную института по карате. И вот теперь судьба разбросала их по разным ведомствам, хотя готовились к службе в одном – Комитете государственной безопасности при Совете Министров СССР.
По незыблемым законам конторы встречу следовало отметить. Вадим в темпе убрал бумаги со стола:
– Садись, Олег, я в темпе вальса. Соображу чего-то накатить.
– Не суетись, салага! Я только поздороваться и поздравить тебя с назначением.
– Тем более!
– Разве что на ход ноги? – задумчиво, будто с кем-то советуясь, спросил Байкалов. Внутренний голос подполковника подтвердил, что это здравая идея. – Ладушки, насыпай по десять капель. Учитывая метеоусловия и то, куда я собрался.
– И куда же ты собрался? – спросил Токмаков, успевший перемолвиться волшебным словечком с личным составом отдела, в результате чего на столе появилась бутылка «Кэтти Сарк».
Байкалов задержался с ответом, одобрительно щелкнув по квадратной бутылке с летящим по волнам парусником на этикетке: «Выбор одобряю. Главное, учитывает портовую специфику», после второй вопрос как-то потерял актуальность – однокашникам столько надо было рассказать друг другу, – и только вслед за третьей подполковник озабоченно посмотрел на часы:
– Пора двигать, неудобно опаздывать, весь питерский бомонд будет.
– Да и черт с ним. Мы с этой публикой говорим на разных языках.
– Вот поэтому ты и поедешь со мной. С закуской там тоже получше будет.
– Меня не приглашали, – для проформы сказал Токмаков.
Олег Байкалов весело рассмеялся:
– Ладно уж, не прибедняйся. Или ты хочешь сказать…
– Что я хочу сказать?
– Будто есть в нашем городе такие местечки, куда с радостью приглашают гавриков из твоей конторы? Подскажи адресок, и мы организуем экскурсии. Поглазеть на такое диво барыги приедут со всей России…
Токмаков наскоро убрал со стола, опечатал сейф, закрыл форточку, которой стучал влажный ветер. Это был ветер с моря, чуть солоноватый, с горечью дымка, с привкусом солярки. Это был рабочий ветер Балтики, и Токмаков несмело улыбнулся ему: «Привет, бродяга! Теперь мы будем чаще встречаться. И, может быть, когда-нибудь подружимся».
По дороге – Олег рассекал на новом «Опеле» черного цвета – рассказал Токмакову, каким образом он, Байкалов, скромный заместитель командира Отдельного отряда пограничного контроля, вдруг удостоился приглашения на великосветскую тусовку.
История уходила корнями в светлое лейтенантское прошлое Олега, когда он служил на одной из застав Северо-Западного пограничного округа. Поздним зимним вечером его вызвали к командиру. Тот дымил купленным по талонам «Беломорканалом», – шли последние годы «перестройки», отмеченные тотальным дефицитом, – озадаченно вглядываясь в карту района ответственности. Значительную его часть занимал Финский залив, по которому проходила морская граница. И вот сейчас к ней, если верить данным радиолокационного наблюдения, приближался от берега неопознанный объект.
Летом такое бывало не раз – рыбацкие моторки сбивались с курса. Но сейчас, когда залив скован торосистым льдом…
Может, лось решил эмигрировать в Финляндию? Но тогда за ним явно гналась еще и стая волков, потому что объект постоянно держал скорость около сорока километров в час.
– Бери тревожную группу – и в вертолет! – приказал командир Байкалову. – Разберись на месте. Нарушитель не должен уйти за кордон! Только, чур, оружие не применять, а то нас дерьмократы с дерьмом же и смешают как сатрапов КПСС.
– А собаку применять можно? – уточнил молодой лейтенант.
– Это, смотря какую.
– В тревожной группе служебная собака Клюква.
– Тогда можно, – явно отлегло от сердца у начальника заставы. – Но тоже лишь в пределах необходимой обороны!
По штату Клюква числилась овчаркой. На самом деле тайна ее породы и рождения были окутаны мраком неизвестности. Щенка нашли на болоте пограничники, собиравшие клюкву. Отсюда и кличка.
Клюква была первой там, где пахло колбасой и тушенкой, но не слишком усердствовала на полосе препятствий, а кусать и задерживать «халатников» вообще считала ниже своего достоинства. Зато, когда кому-нибудь из пограничников приходила посылка, она так умильно смотрела в глаза, что кусок застревал в горле, и лучше было добровольно поделиться с четвероногим другом. А то ведь Клюква знала, как применить нерастраченные на полосе силы и способности.
Вертолет с тревожной группой стартовал, взметнув на площадке снежные протуберанцы. Клюква зловеще выла, забившись под скамейку правого борта, где как раз и сидел Байкалов. Под брюхом Клюквы и, соответственно, винтокрылой машины, проносились заструги на поверхности льда.
В свете луны вертолет отбрасывал тень. Она бежала за ним по правому борту.
Но не только пограничный вертолет вторгся в царство Снежной королевы. Когда вышли в район поиска, Байкалов заметил внизу косой белый парус.
Пошли на пересечку нарушителю государственной границы. Тревожная группа высадилась на лед из зависшей машины. Клюква открыла боевой счет, тяпнув за руку борттехника, который с большим трудом отодрал собаку от дюралевого пола кабины, где и уцепиться-то было не за что.
Сапоги пограничников разъезжались на льду залива. Зато нарушитель передвигался легко и быстро. Он передвигался – Байкалов не поверил своим глазам – на велосипеде, оснащенном косым парусом, и не собирался поднимать лапки кверху в ответ на грозный оклик тревожной группы.
Но тут ветер чуть переменил направление. На скорости нарушителя это почти не отразилось. Перекинув свой парус, он стал уходить косым галсом, по-прежнему держа курс на Финляндию. Зато что-то случилось с Клюквой. Как бешеная она рванулась с места. Байкалов уцепился за конец поводка и на животе помчался вслед подлому ворогу.
Даже с лейтенантом на буксире Клюква быстро сокращала расстояние. Байкалов отпустил поводок. Гигантским прыжком, который сделал бы честь собаке Баскервилей, Клюква настигла велосипедиста, и тот вместе со своей диковинной машиной рухнул за ближайший торос.
Подбегая, Байкалов слышал крики, плач и стоны. Но все заглушало отчетливое чавканье, лязг собачьих челюстей, жадно вгрызавшихся во что-то мягкое…
Байкалов похолодел (что было в общем-то нетрудно на льду залива), представив газетные заголовки: «Клевреты КГБ травят людей собаками-людоедами!», «Съеденный заживо за стремление к свободе», «Пограничных псов кормят человечиной»…
Да если Клюква сейчас кого-то кусанет, самого Байкалова заживо сожрут в политотделе!
Еще несколько шагов, – и в лунном свете глазам лейтенанта предстала незабываемая картина. Жалобно стеная, нарушитель прижимал к сердцу рюкзак. Клюква же, не обращая внимания на робкое сопротивление, выгрызала из рюкзака низку дефицитных сарделек, припасенных нарушителем в дальний путь. Невообразимо аппетитный запах сарделек, донесенный порывом ветра до чуткого собачьего носа, и подвиг Клюкву на ратный подвиг.
Помимо сарделек в вещевом мешке задержанного оказался переписанный мелким почерком «Архипелаг ГУЛАГ» досточтимого Солженицына и дневник самого гражданина Элькина Бориса Семеновича. Записи в нем неопровержимо свидетельствовали об изменнических намерениях задержанного.
В ходе следствия несостоявшийся нарушитель пытался закосить под шизоида. Эту же версию отрабатывали адвокаты, ссылаясь на переписанный от руки фолиант ГУЛАГа, – к тому времени Солженицын уже издавался в Союзе в полный рост. Но четкие показания Байкалова и бережно сохраненный им вещдок в виде оригинальной конструкции велосипеда на шипованых шинах, не позволили Элькину уйти от ответственности.
За покушение к переходу государственной границы СССР гражданин Элькин получил свои пару лет, отбыть которые не успел по случаю победы демократии в 1991 году. Но это не помешало ему оказаться в сладкой категории репрессированных КГБ и на этой волне взлететь достаточно высоко, чтобы начисто изничтожить какого-то там Байкалова вместе с жадной до чужих сарделек дворняжкой.
Возможно, настоящий шизик так и поступил бы. Но господин Элькин, не забывший, естественно, Байкалова, был умным человеком. В многочисленных интервью он называл его своим «дважды спасителем» – как от челюстей прикормленной человечиной овчарки, так и от попыток следствия упрятать его в спецбольницу КГБ, как якобы психически неполноценного человека.
Первое из таких интервью под заголовком «И в КГБ служили честные люди» было опубликовано в газете «Невский берег», одним из «отцов-основателей» которой являлся сам Борис Семенович.
– Вот такая, понимаешь, история, – закончил свой поучительный рассказ из новейшей истории Государства Российского подполковник Олег Байкалов. – А сегодня, как ты знаешь, все прогрессивное человечество отмечает первый юбилей столпа демократии – газеты «Невский берег». Куда мы с тобой благополучно и прибыли…
Действительно, за время рассказа они подъехали к Дому журналистов, где проходило торжество.
– Пойдем, поручкаемся с Борис Семенычем, оне специально по такому случаю из Москвы прибыли-с!..
– Как-то не жажду.
– Зря. Он теперь в Министерстве по налогам и сборам трудится. Большая шишка. Непотопляемый.
– Понятно, раз уж в Финском заливе не утонул.
– Не только он. Наш дорогой Владимир Ильич, который дедушка Ленин, тоже не утонул при подобном переходе. А не тонет, как мы знаем…
– Воздержусь от комментариев, – сказал Токмаков, выходя из «Опеля», остановившегося на Невском проспекте. – Скажи лучше, что стало дальше с Клюквой.
– Пришлось мне из-за нее квартиру менять. «Хрущевка» была, так Клюква в дверь уже не проходила. Спасибо Элькину, – посодействовал. Он в то время депутатом в Думе капусту рубил и помог вписать Клюкву в число квартиросъемщиков, а потом и жилплощадь получить.
– Вспомнил, значит, диссидент, собаку-людоеда! – констатировал Токмаков, потянув на себя тяжелую дверь Дома журналистов.
Глава шестая
«Ненавижу и люблю!»
1. Что такое КГБ сегодня
При входе гостям вручали шампанское. Правда, бокалы были пластмассовыми. Токмаков не огорчался по этому поводу, как остальные. Тем более, шампанским его обошли. Зато никто и не подумал спросить у него пригласительный.
Токмаков спокойно миновал стоявших у дверей охранников и вслед за Байкаловым двинулся в Синюю гостиную.
– Ну вот, а ты комплексовал, – сказал однокашник. – Наверное, за своего приняли.
– Нет, они меня просто не увидели. Помнишь уроки сэнсэя? Надо почувствовать себя тенью, тогда люди перестанут тебя замечать.
– Очко в твою пользу. Поищу-ка я свой старый конспект, да наведаюсь в ближайший банк.
– Главное – не конспект, а чистота помыслов, – сказал Токмаков. – Если я сюда попал, значит, это было для чего-то нужно.
И тут он увидел Машу. Среди декольтированного бомонда она выделялась строгостью наряда – черная юбка и тонкий белый свитерок – и независимым видом. Головы других представительниц второй древнейшей профессии, как злые языки окрестили журналистику, словно подсолнечники за солнцем поворачивались вслед губернатору. За ним шел начальник пресс-службы Смольного Александр Афанасьев – бородатый, насмешливый, чем-то напоминавший сатира.
Узнав Машу, Афанасьев кивнул. Маша ответила.
Токмаков чертыхнулся: нигде нет прохода от этой женщины! Женщины, которую он еще не забыл.
В Синей гостиной начался концерт, перемежаемый поздравлениями. Выдержать это действо больше четверти часа нормальный человек был не в состоянии, и Токмаков с Байкаловым ретировались в фойе. Раздобыв по стаканчику красного вина, вспомнили однокашников. Ребята служили кто где, и в целом достойно.
– Юрка вот скурвился, жалко.
– Наш каратист?
– Нет, у которого папаша был главпуровский[24] генерал. Когда мы Новороссийский порт зачищали, я его там встретил. Рожа шире фуражки, а джипяра такой, что и рожа и фуражка, и ротвейлер, и тройка телок легко помещаются. В таможне служит. И дает «добро» нужным людям.
– Ну и?
– Поприжали мы там всех, порядок навели. Надолго ли? Лично у меня таможне веры нет, – допил вино Байкалов. – Поэтому мы опыт новороссийский у себя внедряем.
– То есть?
– Ну параллельно с таможенниками ведем учет всего, что пересекает границу. Заполняем карточки, отправляем в налоговую инспекцию: какой груз, какая фирма. Канитель большая, но раз надо, то надо.
Рука Токмакова с недопитым стаканом вина застыла в воздухе.
– И давно?
– Второй год. Чего глазенки-то загорелись, а, Токмаков, человек-тень?
– Того и загорелись, что хотят взглянуть на твои учеты.
– Я разве против? Появится оперативная информация, – бери пузырь и заходи в любое время.
– Завтра утром ты не занят?
– Что? Уже? – не поверил Байкалов. – Ведь ты, по моей информации, всего второй день в должности! Когда успел?
Из Синей гостиной в фойе выплеснулась еще одна группа пресытившихся поздравлениями и эстрадными номерами.
– Наша оперативная служба – это КГБ сегодня, – вместо ответа сказал Токмаков. – контора глубинного бурения. Слушай, я отойду на минутку. Лады?
Проследив взглядом, к кому подошел Вадим, Байкалов понял, что минуткой дело не ограничится, и вернулся в Синюю гостиную. Там дуэт известных комиков исполнял куплеты:
Токмаков спокойно миновал стоявших у дверей охранников и вслед за Байкаловым двинулся в Синюю гостиную.
– Ну вот, а ты комплексовал, – сказал однокашник. – Наверное, за своего приняли.
– Нет, они меня просто не увидели. Помнишь уроки сэнсэя? Надо почувствовать себя тенью, тогда люди перестанут тебя замечать.
– Очко в твою пользу. Поищу-ка я свой старый конспект, да наведаюсь в ближайший банк.
– Главное – не конспект, а чистота помыслов, – сказал Токмаков. – Если я сюда попал, значит, это было для чего-то нужно.
И тут он увидел Машу. Среди декольтированного бомонда она выделялась строгостью наряда – черная юбка и тонкий белый свитерок – и независимым видом. Головы других представительниц второй древнейшей профессии, как злые языки окрестили журналистику, словно подсолнечники за солнцем поворачивались вслед губернатору. За ним шел начальник пресс-службы Смольного Александр Афанасьев – бородатый, насмешливый, чем-то напоминавший сатира.
Узнав Машу, Афанасьев кивнул. Маша ответила.
Токмаков чертыхнулся: нигде нет прохода от этой женщины! Женщины, которую он еще не забыл.
В Синей гостиной начался концерт, перемежаемый поздравлениями. Выдержать это действо больше четверти часа нормальный человек был не в состоянии, и Токмаков с Байкаловым ретировались в фойе. Раздобыв по стаканчику красного вина, вспомнили однокашников. Ребята служили кто где, и в целом достойно.
– Юрка вот скурвился, жалко.
– Наш каратист?
– Нет, у которого папаша был главпуровский[24] генерал. Когда мы Новороссийский порт зачищали, я его там встретил. Рожа шире фуражки, а джипяра такой, что и рожа и фуражка, и ротвейлер, и тройка телок легко помещаются. В таможне служит. И дает «добро» нужным людям.
– Ну и?
– Поприжали мы там всех, порядок навели. Надолго ли? Лично у меня таможне веры нет, – допил вино Байкалов. – Поэтому мы опыт новороссийский у себя внедряем.
– То есть?
– Ну параллельно с таможенниками ведем учет всего, что пересекает границу. Заполняем карточки, отправляем в налоговую инспекцию: какой груз, какая фирма. Канитель большая, но раз надо, то надо.
Рука Токмакова с недопитым стаканом вина застыла в воздухе.
– И давно?
– Второй год. Чего глазенки-то загорелись, а, Токмаков, человек-тень?
– Того и загорелись, что хотят взглянуть на твои учеты.
– Я разве против? Появится оперативная информация, – бери пузырь и заходи в любое время.
– Завтра утром ты не занят?
– Что? Уже? – не поверил Байкалов. – Ведь ты, по моей информации, всего второй день в должности! Когда успел?
Из Синей гостиной в фойе выплеснулась еще одна группа пресытившихся поздравлениями и эстрадными номерами.
– Наша оперативная служба – это КГБ сегодня, – вместо ответа сказал Токмаков. – контора глубинного бурения. Слушай, я отойду на минутку. Лады?
Проследив взглядом, к кому подошел Вадим, Байкалов понял, что минуткой дело не ограничится, и вернулся в Синюю гостиную. Там дуэт известных комиков исполнял куплеты:
«Невский берег» я люблю,
И пою об этом.
Хоть и маленький тираж —
Все-таки газета!
2. Подозрения Груздевой
Наградой Токмакова за чистые помыслы стал вечер с Машей Груздевой. Все вышло как-то само собой. Не успел он сказать ей несколько слов и выпить пару рюмок за длинным фуршетным столом, как почему-то оказался в микроавтобусе, мчавшемся по Невскому. «Роситу» пришлось оставить у Дома журналистов.
Плюсом было то, что Маша сидела у него на коленях. Минусом – помимо них в «Фольксваген-транспортер» набилась еще куча непонятного народа, да и ехали они неизвестно куда.
Как всегда, знакомые у Маши были подозрительные. Она их словно специально коллекционировала – чудаков и маразматиков, демократов и сторонников нового русского порядка, физиков и лириков, не состоявшихся писателей и никогда не бывших художниками «митьков».
Экспедицией заправлял малый с костлявым лицом, наколкой в виде паука на кисти руки и лошадиным хвостом, пропущенным над ремешком кожаной кепки-бейсболки.
По праву старого друга и коллеги он называл Машу «княжна Мэри», кажется, имея на «княжну» виды. Сам он отзывался на кличку Гек.
Скопище придурков, в которое случайно затусовалась Маша и вместе с ней Вадим, покинуло Дом журналиста в знак протеста. Против кого или чего был направлен протест, Токмаков не въехал, но подозревал: своим уходом эти ребята оказали большущую услугу организаторам праздника. Подтверждением догадки служила плетеная корзинка с выпивкой-закуской и цифрой 10, занимавшая в автобусе почетное место и наверняка оказавшаяся здесь не по воле хозяев праздника.
Плюсом было то, что Маша сидела у него на коленях. Минусом – помимо них в «Фольксваген-транспортер» набилась еще куча непонятного народа, да и ехали они неизвестно куда.
Как всегда, знакомые у Маши были подозрительные. Она их словно специально коллекционировала – чудаков и маразматиков, демократов и сторонников нового русского порядка, физиков и лириков, не состоявшихся писателей и никогда не бывших художниками «митьков».
Экспедицией заправлял малый с костлявым лицом, наколкой в виде паука на кисти руки и лошадиным хвостом, пропущенным над ремешком кожаной кепки-бейсболки.
По праву старого друга и коллеги он называл Машу «княжна Мэри», кажется, имея на «княжну» виды. Сам он отзывался на кличку Гек.
Скопище придурков, в которое случайно затусовалась Маша и вместе с ней Вадим, покинуло Дом журналиста в знак протеста. Против кого или чего был направлен протест, Токмаков не въехал, но подозревал: своим уходом эти ребята оказали большущую услугу организаторам праздника. Подтверждением догадки служила плетеная корзинка с выпивкой-закуской и цифрой 10, занимавшая в автобусе почетное место и наверняка оказавшаяся здесь не по воле хозяев праздника.