Во Ивлин
Черная беда
Ивлин Во
Черная беда
1
"Мы, Сет, император Азании, верховный вождь племени сакуйю, повелитель племени ванда и гроза морей, бакалавр искусств Оксфордского университета, взошедший на двадцать четвертом году жизни мудростью Всемогущего Господа и единой волей народа нашего на наследный престол, имеем заявить следующее..." Сет перестал диктовать и посмотрел на гавань, откуда, воспользовавшись свежим утренним ветерком, в открытое море уходил последний парусник.
- Крысы! - вырвалось у Сета.- Гнусные псы! Все бегут, все!
Его секретарь, индиец в пенсне, сидел с почтительным видом, держа блокнот в одной руке и авторучку - в другой.
- Новостей из горных районов по-прежнему никаких?
- Только непроверенные слухи, ваше величество.
- Я же распорядился, чтобы починили радиоприемник. Где Маркс? Устранить неполадки было поручено ему.
- Вчера поздно вечером Маркс бежал из города.
- Бежал из города?!
- Да, в моторной лодке вашего величества. Туда набилась целая компания: начальник станции, шеф полиции, армянский архиепископ, редактор "Курьера Азании", американский вице-консул. Все самые высокопоставленные люди.
- Удивительно, что к ним не присоединился и ты, Али.
- Мне не хватило места. И потом, когда на борту столько крупных персон, лодка может перевернуться.
- Твоя преданность будет вознаграждена. Итак, где я остановился?
- Последние шесть слов, сказанные вашим величеством в порицание беглецов, не считаются?
- Ну, конечно, нет.
- В таком случае я их вычеркиваю. Последние слова вашего величества были: "Имеем заявить следующее".
- "...имеем заявить следующее: если те из наших подданных, которые в недавнем прошлом изменили короне, в течение ближайших восьми дней вернутся к выполнению своего долга, они будут помилованы и прощены. Более того..."
Они находились в Матоди, в башне старого форта. Здесь триста лет назад португальский гарнизон в течение восьми месяцев отбивалcя от осaждaвших крeпocть apабoв. Из этoгo же окна осажденные с надеждой смотрели на море в ожидании посланного им на помощь флота, который приплыл с опозданием на десять дней.
Над входной дверью еще можно было разглядеть следы от сорванного арабами португальского герба - суеверные завоеватели не переносили идолопоклонства.
На протяжении двух столетий арабы были полновластными хозяевами на пoбepeжьe, a в гоpах, вмecтe со cвoими cтaдами, тощими, низкорослыми быками и коровами с искусно выжженным на коже клеймом и шаткой походкой, селились коренные жители - чернокожие голые людоеды из племени сакуйю. Еще дальше от побережья, за горами, находилась территория другого местного племени, ванда-галла, переселенцев с материка, которые задолго до прихода арабов поселились на севере острова и сообща обрабатывали землю. С этими двумя племенами арабы не желали иметь ничего общего, часто до побережья доносился угрожающий барабанный бой, а иногда склоны гор заволакивались дымом - это горели туземные деревни. А на берегу между тем вырос богатый город с громадными домами арабских купцов с зарешеченными окнами замысловатой формы и обитыми медью дверьми; дворами, засаженными манговыми деревьями; улицами с пряным запахом гвоздики и ананасов, такими узкими, что всякий раз, когда навстречу друг другу шли два мула, между погонщиками начиналась перебранка; базаром, где на корточках возле весов сидели менялы, тщательно взвешивая австрийские талеры, маратхские грубой чеканки золотые, испанские и португальские гинеи. Из Матоди парусные суда плыли на материк, в Тангу, Дар-эс-Салам, Малинди и Кисмайо, а им навстречу через пустыню шли с великих озер караванъг груженные слоновой костью. Знатные арабы в роскошных одеждах неспешно прогуливались под руку по набережной или сплетничали в кофейнях. Ранней весной, когда с северо-востока дули муссоны, из Персидского залива в Матоди приплывали торговать люди с более светлой кожей; они говорили на чистом арабском языке, мало понятном островитянам, ведь по прошествии стольких лет в языке местных арабов появилось множество заимствований: из банту, с материка; из языков сакуйю и ванда, живших по соседству. Их семитская кровь, смешавшись с кровью рабов, стала богаче и темнее, а инстинкты болот и лесов смешались с традиционным аскетизмом пустыни.
Вместе с этими торговцами и приплыл в Матоди дед Сета, Амурат. Сын раба, негр на три четверти, крепкий, кривоногий, он мало походил на своих спутников. Воспитывался Амурат возле Барсы у несторианских монахов. Прибыв в Матоди, он продал парусник и поступил на службу к султану.
Остров переживал нелегкие времена. Возвращались белые. Выйдя из Бомбея, они закрепились в Адене. Были они и на Занзибаре, и в Судане. От мыса Доброй Надежды белые двигались на север, от Суэцкого канала - на юг. Их военные корабли бороздили воды Красного моря и Индийского океана, перехватывая невольничьи суда. Караванам из Таборы становилось с каждым годом все сложнее добираться до побережья. Торговля в Матоди почти замерла, и купцы, которые и прежде особенно себя не утруждали, теперь погрузились в полную апатию целыми днями они сидели в городе, с мрачным видом жуя кхат`. Содержать свои роскошные виллы на побережье им стало не по карману; сады постепенно зарастали, крыши домов начинали течь. В удаленных от города арабских поместьях стали появляться травяные хижины племени сакуйю. Однажды туземцы явились в город и с наглым видом прошлись по базару, а спустя некоторое время, всего в миле от городских стен, напали из засады на возвращавшихся в город арабов и перебили всех до одного. Поговаривали даже, что туземцы собираются устроить в городе резню. Европейцы же тем временем терпеливо ждади своего часа, готовясь ввести на острове протекторат.
Этим смутным временем и воспользовался дед Сета, который за какие-нибудь десять лет проделал путь от главнокомандующего войсками султана до императора Амурата Великого. Вооружив и возглавив племя ванда, он пошел войной на сакуйю, оттесняя их в отдаленные уголки острова, угоняя скот и сжигая деревни. Когда же сакуйю были наголову разбиты, Амурат повернул свою победоносную армию против бывших союзников, арабов, и через три года провозгласил остров независимым государством, я себя - его единоличным правителем. Остров, называвшийся на картах "Сакуйю", был переименован в Азанийскую империю, а в Дебра-Дове, в двухстах милях от побережья, на границе земель сакуйю и ванда, была заложена новая столица. Дебра-Дова была маленькой, наполовину сожженной деревушкой, в которой Амурат стоял со своим штабом перед последним сражением и которая соединялась с морским берегом лишь узкой, заросшей кустами извилис
' Кхат (или кат) - листья африканского кустарника, который жуют для получения наркотического эффекта. (Здесь и далее - прим. перев.)
той тропкой, где мог пройти разве что опытный разведчик. Этой деревушке и предстояло стать столицей империи.
Из Матоди в Дебра-Дову решено было провести железную дорогу. За строительство одна за другой брались три европейские компании - и все безуспешно; вдоль путей были похоронены два скончавшихся от лихорадки французских инженера и сотни индийских кули. Туземцы из племени сакуйю выдирали из земли стальные рельсы, из которых получались отличные наконечники для копий; рвали - женам на украшения - телеграфные провода. По ночам на строительные площадки забредали и уносили рабочих львы; строителей жалили москиты, змеи, мухи цеце, клещи; приходилось строить мосты через быстрые горные реки, которые - это продолжалось несколько дней в году - бешеным потоком устремлялись с гор, унося с собой бревна, валуны, а иногда и людей; приходилось перекидывать железнодорожное полотно через потоки лавы, долбить камень, вести рельсы через горное плато, достигавшее порой пяти миль в ширину. В летнее время от раскаленного металла руки рабочих покрывались волдырями, а в сезон дождей оползни и лавины за несколько часов сводили на нет труд многих месяцев. И все же варварство медленно, пядь за пядью, но отступало, семена прогресса постепенно прорастали и наконец, спустя несколько лет, дали желанные всходы: Матоди и Дебра-Дову соединила узкоколейка с громким названием "Grand Chemin de Fer Imperial d'Azanie"'. На шестнадцатом году своего правления Амурат, в сопровождении представителей Франции, Великобритании, Италии и Соединенных Штатов, а также своей дочери, наследницы престола, и ее мужа, сел в первый поезд, следовавший по маршруту Матоди - Дебра-Дова. Император и сопровождавшие его лица путешествовали в первом вагоне, во второй, товарный, набилось человек двадцать его незаконнорожденных детей, в третьем разместились иерархи различных церквей Азании, а в четвертом сидели арабские шейхи с побережья, верховный вождь племени ванда и представлявший племя сакуйю высохший от старости одноглазый негр. Поезд был увешан флажками, перьями и цветами; всю дорогу, от моря до столицы, паровоз оглашал окрестности пронзительным свистом; вдоль путей выстроились солдаты нерегулярной армии; анархист из Берлина, еврей, бросил в поезд бомбу, которая не взорвалась; от паровозных искр то и дело вспыхивал кустарник, что привело к нескольким большим лесным пожарам; по приезде в Дебра-Дову Амурат принял поздравления, поступившие из многих цивилизованных стран, и даровал французскому подрядчику титул пэра Азанийской империи.
Поначалу местные жители часто попадали под поезд, так как не сразу могли оценить силу и мощь этого диковинного изобретения. Со временем, однако, они стали более осмотрительными, да и поезда ходили теперь гораздо реже. Амурат собственноручно составил подробное расписание скорых, пассажирских, товарных, туристических поездов; ввел билеты различной стоимости - первого класса, второго класса, обратные, дневные, экскурсионные; напечатал подробную карту острова с густой сетью железнодорожных путей, которой должна была в самом ближайшем будущем покрыться страна. Однако всем этим планам не суждено было сбыться: через некоторое время после открытия узкоколейки Амурат впал в кому и вскоре скончался, а поскольку жители Азании свято верили в бессмертие своего императора, его министры только через три года, да и то чтобы покончить с упорно ходившими слухами, рискнули сообщить народу о его смерти. В последующие годы "Grand Chemin de Fer Imperial d'Azanie", вопреки предсмертной воле императора, постепенно пришла в запустение. Когда же Сет, закончив Оксфорд, вернулся в Азанию, поезд "Матоди - Дебра-Дова" ходил только раз в неделю и состоял всего из двух вагонов: товарного, для скота, и пассажирского - грязного, разболтанного, с обитыми по
' Большая железная дорога Азанийской империи (франц.).
тертым плюшем сиденьями. Дорога в столицу занимала два дня, ночевать пассажирам приходилось в Лумо, где владелец отеля, грек по национальности, заключил с президентом железнодорожной компании обоюдовыгодный контракт. Необходимость ночевки объяснялась как недостаточно сильными паровозными фарами, так и частыми нападениями туземцев.
Ввел Амурат и другие новшества - быть может, не такие сенсационные, как железная дорога, однако не менее существенные. Он, например, объявил об отмене рабства, чем вызвал положительный отклик в европейской прессе. Закон об отмене рабства был расклеен в столице повсюду, на самых видных местах, на английском, французском и итальянском языках - чтобы его мог прочесть любой иностранец; в то же время в провинции об этом законе не знал никто, на местные языки он не переводился, в связи с чем старая система продолжала беспрепятственно действовать, зато опасность интервенции со стороны европейских держав Азании больше не угрожала. Благодаря своему несторианскому воспитанию Амурат хорошо знал, как надо вести себя с белыми. Теперь же, став императором, он провозгласил христианство официальной религией империи, предоставив вместе с тем полную свободу вероисповедания всем своим подданным, в том числе мусульманам и язычникам. Кроме того, Амурат всячески поощрял приток в страну миссионеров, и вскоре в Дебра-Дове было три епископа: англиканский, католический, несторианский и соответственно - три собора. Появились в столице и многочисленные секты: квакеры. Чешские братья, американские баптисты, мормоны и шведские лютеране, которые безбедно существовали на щедрые иностранные пожертвования. В результате в городскую казну непрерывным потоком шли деньги, да и репутация императора за границей значительно укрепилась. Однако главным козырем Амурата против посягательств европейцев на независимость Азании оставалась его десятитысячная армия, которая находилась в постоянной боевой готовности и которую обучали прусские офицеры. Поначалу, правда, духовые оркестры, военные парады и безупречная выправка марширующих гусиным шагом солдат вызывали лишь снисходительную улыбку. Но тут на острове вспыхнул международный скандал: иностранного коммивояжера зарезали в доме терпимости, на побережье. Амурат приказал повесить преступников (а заодно, для острастки, и двух-трех свидетелей, чьи показания были признаны неудовлетворительными) на площади перед англиканским собором, однако на родине убитого потребовали денежной компенсации, после чего на остров высадился десант, состоявший наполовину из европейцев, а наполовину из туземцев с материка. Амурат бросил против захватчиков регулярную армию, оттеснил их к морю и уничтожил всех до одного. Шесть взятых в плен европейских офицеров были повешены прямо на поле боя, а военный флот, с которого высадился десант, вынужден был без единого выстрела уплыть восвояси. После триумфального возвращения в столицу Амурат преподнес "белым отцам"-миссионерам серебряный алтарь "Богоматери Победительницы".
Островитяне боготворили своего императора. Сказать "Клянусь Амуратом!" и солгать считалось тягчайшим грехом. Только арабы не разделяли всеобщего восторга. Амурат жаловал им дворянство, раздавал титулы графов, виконтов и маркизов, но эти суровые, обнищавшие люди, чья родословная уходила в глубь веков, во времена Пророка, предпочитали старые имена новым. Он выдал свою дочь за внука старого султана-однако молодой человек к оказанной ему чести, а также к необходимости принять христианство отнесся без большого энтузиазма. Арабы же сочли этот брак позором. Их отцы не то что жену лошадь бы не взяли таких кровей! Зато индийцы охотно селились в Азании, постепенно прибирая к рукам торговлю и промышленность острова. Громадные особняки, где раньше жили арабы, теперь сдавались в аренду под казенные дома, гостиницы или конторы, и вскоре "арабским кварталом" стали называть в Матоди лишь несколько темных кривых улочек за базаром.
Большинство арабов предпочитало не переезжать в новую столицу, где во нее стороны от императорского дворца разбегались улицы с построенными как попало, налезающими друг на друга лавками, домами миссионеров, казармами, посольствами, одноэтажными виллами и хижинами туземцев. Да и сам дворец, занимавший огромную территорию, обнесенную неровным укрепленным частоколом, отнюдь не являлся чудом архитектуры. Вокруг большого, во французском стиле, особняка - дворца как такового - расположились веенозможные пристройки, служившие кухнями, помещением для прислуги и конюшнями. Кроме того, на территории дворца находились деревянный сарай, который использовался под караульное помещение; огромных размеров крытым соломой ямбар, где устраивались банкеты и светские приемы; восьмиугольная часовня с куполом и большой, обшитый деревом каменный дом - резиденция принцессы и ее двора. Между домами, нередко на самом видном месте, были к беспорядке свалены жбаны с горючим, сломанные повозки, пушки, боеприпасы; под ногами хлюпали вылитые прямо на землю помои, иногда валялась облепленная мухами туша осла или верблюда; после дождей по улицам города разливались зловонные лужи. Часто можно было видеть, как колонии скованных в цепи арестантов что-то роет - то ли ровняют землю, то ли копают яму для стока воды, - но, если не считать нескольких эвкалиптов, посаженных по кругу перед дворцом, при жизни старого императора ничего для придания городу столичного вида сделано не было.
Вместе с Амуратом в новой столице поселились многие его солдаты; вскоре к ним присоединились и некоторые туземцы - прельстившись утехами столичной жизни, они порвали с традиционным укладом и тоже подались в Дебра-Дову. Одняко в большинстве своем население города было интернациональным. По мере же того, как Азания, про которую говорили, что это "страна открытых возможностей", притягивала к себе все больше и больше искателей счастья, съезжавшихся сюда со всего света. Дебра-Дова и вовсе утратила свой национальный колорит. Первыми на остров приехали индийцы и армяне, которых с каждым годом становилось все больше. За ними последовали австралийцы, евреи и греки, а спустя некоторое время в Азалию потянулись и более представительные эмигранты из цивилизованных стран: горные инженеры, старатели, плантаторы, подрядчики - все те, кто неустанно ездит по свету в поисках дешевых концессий. Некоторым из них посчастливилось, и они увезли из Азании небольшой капитал; большинству же не повезло, и они, навсегда оставшись на острове, слонялись но барам и сетовали со стаканом виски в руках на то, как несправедливо обошлась с ними страна, которой "заправляют эти черномазые".
Когда Амурат умер и объяснять его затянувшееся отсутствие придворные больше были не в состоянии, императрицей стала его дочь. Похороны Амурата явились значительным событием в истории Восточной Африки. Из Ирака отслужить заупокойную мессу прибыл несторианский патриарх, в похоронной процессии шли представители европейских держав; когда же императорские гвардейцы приложили к губам трубы и над пустым саркофагом полилась траурная мелодия, толпы туземцев ванда и сакуйю разразились истошными рыданиями н стонами, измазали себя с головы до ног мелом и углем, стали топать ногами, раскачиваться и в исступлении хлопать в лядоши, выражая таким образом глубокую скорбь по умершему повелителю.
Потом, когда скончалась и императрица, из Европы прибыл Сет - законный наследник азанийского престола.
В Матоди полдень. Море неподвижно, как па фотографии; неподвижно и пусто, только у причала несколько рыбачьих лодок. Над старым фортом безжизненно повис императорский стяг. На набережной ни души, конторы заперты, на окнах - ставни. С веранды отеля убраны столы. В тени мангового дерева, свернувшись калачиком, спят двое часовых, их винтовки лежат поодаль, в пыли.
"Его величеству королю Англии, Мы, Сет, император Азании, верховный вождь племени сакуйю, повелитель племени панда и гроза морей, ьакалавр искусств Оксфордского университета, приветствуем тебя, английский король. Да будет мир дому твоему..."
Он диктовал с рассвету. На столе секретаря аккуратной стойкой были сложены письма, свидетельства о присвоении дворянских титулов, списки амнистированных, постановления о лишении гражданских и имущественных прав, приказы по армии, инструкции по работе полиции, заказы в европейские фирмы на автомобили, спецодежду, мебель, завод электроаппаратуры, а также приглашения на коронацию и официальное сообщение о государственном празднике в ознаменование победы.
- А новостей с гор по-прежнему нет. К этому часу мы могли бы уже получить донесение о победе.
Секретарь записал эти слова, затем, слегка склонив голову набок, перечитал их и косой чертой перечеркнул написанное.
- Мы бы знали, если б победа была одержана, правда, Али?
- Правда.
- Что же случилось? Почему ты мне не отвечаешь? Почему у нас нет никаких сведений?
- Откуда мне знать? Я - человек маленький, слышу только то, что говорит на базаре простой люд. Ведь вся знать покинула город. А простой люд говорит, что армия вашего величества не добилась победы, которую ожидает ваше величество.
- Болваны! Много они понимают! Я - Сет, внук Амурата. Поражение исключено. Я жил в Европе. Мне лучше знать. И потом, у меня есть Танк. Это не война Сета против Сеида, это война Прогресса против Варварства. И прогресс должен взять верх. Я видел военный парад в Олдершоте, Парижскую выставку, посещал Оксфордское дискуссионное общество. Я читал современных писателей: Шоу, Арлена`, Пристли. Что знают обо всем этом твои базарные сплетники?! На моей стороне вся мощь Эволюции, моими союзниками являются женская эмансипация, вакцинация, вивисекция. Я - Новое время. За мной Будущее.
- Обо всем этом мне ничего не известно, - сказал Али. - Но на базаре говорят, что гвардейцы вашего величества перешли на сторону принца Сеида. Помните, я докладывал, что им уже несколько месяцев не платили жалованья?
- Они получат причитающиеся им деньги. Это говорю тебе я. Как только война кончится, им заплатят. Кроме того, я повысил их в знании. Все солдаты по моему приказу произведены в капралы. Неблагодарные свиньи. У этих придурков устаревшие представления о жизни. Ничего, скоро у нас не будет больше солдат. Только танки и аэропланы. Как сейчас принято. Я сам видел. Да, кстати. Ты передал мои распоряжения о медалях?
Али перелистал бумаги:
- Ваше величество заказывали пятьсот "Больших крестов Азании" первого класса, столько же - второго, семьсот - третьего, а также эскиз медали "Звезда Сета": позолоченное серебро и эмаль на разноцветной ленте...
- А что с "Медалью победы"?
- Относительно "Медали победы" я никаких указаний не получал.
- В таком случае пиши.
- Приглашение королю Англии?
`Майкл Арлен (1895 - 1956) - английский писатель, автор модного в свое время романа "Зеленая шляпа" (1924).
- Король Англии подождет. Записывай, как должна выглядеть "Медаль победы". На лицевой стороне - голова Сета, для этого можно использовать мою оксфордскую фотографию - ты же понимаешь, у меня должен быть современный вид, европейский: цилиндр, очки, стоячий воротничок, галстук. И подпись: "SETH IMPERATOR IMMORTALIS"'. Скромно и со вкусом. А то многие медали моего деда чересчур вычурны. На обратной стороне - женская фигура, символ Прогресса. В одной руке у нее аэроплан, в другой - какой-нибудь небольшой предмет, олицетворяющий высокий уровень современной технологии. Что это будет конкретно, пока не знаю... Подумаю... Возможно, телефон... Посмотрим. А теперь пиши:
"В ювелирный магазин "Маппин энд Уэбб", Лондон. Мы, Сет, император Азании, верховный вождь племени сакуйю, повелитель племени ванда и гроза морей, бакалавр искусств Оксфордского университета, приветствуем Вас, мистер Маппин, и Вас, мистер Уэбб. Да будет мир вашему дому..."
Вечер. Стало прохладнее. На минарете муэдзин сзывает мусульман на молитву. "Аллах велик. Нет Бога кроме Аллаха и Мухаммед пророк Его". В часовне при доме миссионера звонят колокола. Молитва Пресвятой Богоматери: "Ecce ancilla Domini: fiat mihi secundum verbum tuum"``. Господин Юкумян, владелец универсального магазина и кафе "Амурат", зашел за стойку, налил себе греческой водки и разбавил ее водой.
- Я хочу знать только одно: мне за бензин заплатят?
- Поймите, господин Юкумян: я стараюсь изо всех сил. Мы же с вами друзья, и вы это знаете. Но, к сожалению, сегодня император занят. Я и сам только что освободился. Работал весь день. Сделаю все возможное, чтобы получить ваши деньги.
- Ты ведь мне многим обязан, Али.
- Знаю, господин Юкумян. И надеюсь, что в долгу не останусь. Если бы я мог просто попросить у императора ваши деньги, вы получили бы их сегодня же.
- Но эти деньги мне нужны именно сегодня. Я уезжаю.
- Уезжаете?
- Да, я уже все устроил. Ты мой друг, Али, а от друзей у меня секретов нет. - И господин Юкумян настороженно окинул глазами пустой бар. Разговор шел на сакуйю. - Неподалеку от гавани, за деревьями, возле старого сахарного завода у меня припрятана моторная лодка. Больше того, в ней есть одно свободное место. Только имей в виду, это секрет. В ближайшие две-три недели в Матоди будет неспокойно. Сет разбит - об этом все знают. Я отправляюсь на материк - у меня там брат. Но перед отъездом я бы хотел получить деньги за бензин.
- Благодарю вас за ваше предложение, господин Юкумян, но едва ли император захочет заплатить за то, что у него украли моторную лодку.
- Я тут ни при чем. Вчера вечером приходит ко мне в магазин господин Маркс и говорит, что хочет заправить бензином моторную лодку императора. Пришлось дать ему бензина на восемьдесят рупий. Господин Маркс ведь и раньше обращался ко мне, если императору нужен был бензин. Откуда я знал, что он собирается украсть у императора лодку? Неужели ты думаешь, что тогда бы я дал ему горючее?
Со свойственной людям его национальности экспрессией господин Юкумян всплеснул руками:
- Я бедный человек. Со мной нехорошо обошлись. Несправедливо. Ни тебе, Али, я верю. Ты - честный человек, и ты мне многим обязан.
' Сет, бессмертный император (лат.).
'' "Се, раба Господня; да будет Мне по слову твоему" (лат.).
Верни мне мои восемьдесят рупий, и я возьму тебя с собой в Малинди к своему брату. А когда беспорядки на острове прекратятся, мы сможем вернуться сюда или поехать куда-нибудь еще - как сам пожелаешь. Ты же не хочешь, чтобы арабы перерезали тебе глотку. Я о тебе позабочусь.
- Спасибо вам за ваше предложение, господин Юкумян. Я сделаю все, что в моих силах. Больше пока ничего обещать не могу.
- Я знаю тебя, Али. И доверяю тебе как собственному отцу. Только смотри, про лодку никому ни слова, хорошо?
- Конечно, господин Юкумян. Можете не беспокоиться. Я к вам еще загляну попозже вечером.
- Вот и отлично. Спасибо тебе. Au revoir' и помни: о лодке - никому ни слова.
Стоило Али покинуть кафе "Амурат", как жена Юкумяна выглянула из-за занавески, за которой стояла все это время.
Черная беда
1
"Мы, Сет, император Азании, верховный вождь племени сакуйю, повелитель племени ванда и гроза морей, бакалавр искусств Оксфордского университета, взошедший на двадцать четвертом году жизни мудростью Всемогущего Господа и единой волей народа нашего на наследный престол, имеем заявить следующее..." Сет перестал диктовать и посмотрел на гавань, откуда, воспользовавшись свежим утренним ветерком, в открытое море уходил последний парусник.
- Крысы! - вырвалось у Сета.- Гнусные псы! Все бегут, все!
Его секретарь, индиец в пенсне, сидел с почтительным видом, держа блокнот в одной руке и авторучку - в другой.
- Новостей из горных районов по-прежнему никаких?
- Только непроверенные слухи, ваше величество.
- Я же распорядился, чтобы починили радиоприемник. Где Маркс? Устранить неполадки было поручено ему.
- Вчера поздно вечером Маркс бежал из города.
- Бежал из города?!
- Да, в моторной лодке вашего величества. Туда набилась целая компания: начальник станции, шеф полиции, армянский архиепископ, редактор "Курьера Азании", американский вице-консул. Все самые высокопоставленные люди.
- Удивительно, что к ним не присоединился и ты, Али.
- Мне не хватило места. И потом, когда на борту столько крупных персон, лодка может перевернуться.
- Твоя преданность будет вознаграждена. Итак, где я остановился?
- Последние шесть слов, сказанные вашим величеством в порицание беглецов, не считаются?
- Ну, конечно, нет.
- В таком случае я их вычеркиваю. Последние слова вашего величества были: "Имеем заявить следующее".
- "...имеем заявить следующее: если те из наших подданных, которые в недавнем прошлом изменили короне, в течение ближайших восьми дней вернутся к выполнению своего долга, они будут помилованы и прощены. Более того..."
Они находились в Матоди, в башне старого форта. Здесь триста лет назад португальский гарнизон в течение восьми месяцев отбивалcя от осaждaвших крeпocть apабoв. Из этoгo же окна осажденные с надеждой смотрели на море в ожидании посланного им на помощь флота, который приплыл с опозданием на десять дней.
Над входной дверью еще можно было разглядеть следы от сорванного арабами португальского герба - суеверные завоеватели не переносили идолопоклонства.
На протяжении двух столетий арабы были полновластными хозяевами на пoбepeжьe, a в гоpах, вмecтe со cвoими cтaдами, тощими, низкорослыми быками и коровами с искусно выжженным на коже клеймом и шаткой походкой, селились коренные жители - чернокожие голые людоеды из племени сакуйю. Еще дальше от побережья, за горами, находилась территория другого местного племени, ванда-галла, переселенцев с материка, которые задолго до прихода арабов поселились на севере острова и сообща обрабатывали землю. С этими двумя племенами арабы не желали иметь ничего общего, часто до побережья доносился угрожающий барабанный бой, а иногда склоны гор заволакивались дымом - это горели туземные деревни. А на берегу между тем вырос богатый город с громадными домами арабских купцов с зарешеченными окнами замысловатой формы и обитыми медью дверьми; дворами, засаженными манговыми деревьями; улицами с пряным запахом гвоздики и ананасов, такими узкими, что всякий раз, когда навстречу друг другу шли два мула, между погонщиками начиналась перебранка; базаром, где на корточках возле весов сидели менялы, тщательно взвешивая австрийские талеры, маратхские грубой чеканки золотые, испанские и португальские гинеи. Из Матоди парусные суда плыли на материк, в Тангу, Дар-эс-Салам, Малинди и Кисмайо, а им навстречу через пустыню шли с великих озер караванъг груженные слоновой костью. Знатные арабы в роскошных одеждах неспешно прогуливались под руку по набережной или сплетничали в кофейнях. Ранней весной, когда с северо-востока дули муссоны, из Персидского залива в Матоди приплывали торговать люди с более светлой кожей; они говорили на чистом арабском языке, мало понятном островитянам, ведь по прошествии стольких лет в языке местных арабов появилось множество заимствований: из банту, с материка; из языков сакуйю и ванда, живших по соседству. Их семитская кровь, смешавшись с кровью рабов, стала богаче и темнее, а инстинкты болот и лесов смешались с традиционным аскетизмом пустыни.
Вместе с этими торговцами и приплыл в Матоди дед Сета, Амурат. Сын раба, негр на три четверти, крепкий, кривоногий, он мало походил на своих спутников. Воспитывался Амурат возле Барсы у несторианских монахов. Прибыв в Матоди, он продал парусник и поступил на службу к султану.
Остров переживал нелегкие времена. Возвращались белые. Выйдя из Бомбея, они закрепились в Адене. Были они и на Занзибаре, и в Судане. От мыса Доброй Надежды белые двигались на север, от Суэцкого канала - на юг. Их военные корабли бороздили воды Красного моря и Индийского океана, перехватывая невольничьи суда. Караванам из Таборы становилось с каждым годом все сложнее добираться до побережья. Торговля в Матоди почти замерла, и купцы, которые и прежде особенно себя не утруждали, теперь погрузились в полную апатию целыми днями они сидели в городе, с мрачным видом жуя кхат`. Содержать свои роскошные виллы на побережье им стало не по карману; сады постепенно зарастали, крыши домов начинали течь. В удаленных от города арабских поместьях стали появляться травяные хижины племени сакуйю. Однажды туземцы явились в город и с наглым видом прошлись по базару, а спустя некоторое время, всего в миле от городских стен, напали из засады на возвращавшихся в город арабов и перебили всех до одного. Поговаривали даже, что туземцы собираются устроить в городе резню. Европейцы же тем временем терпеливо ждади своего часа, готовясь ввести на острове протекторат.
Этим смутным временем и воспользовался дед Сета, который за какие-нибудь десять лет проделал путь от главнокомандующего войсками султана до императора Амурата Великого. Вооружив и возглавив племя ванда, он пошел войной на сакуйю, оттесняя их в отдаленные уголки острова, угоняя скот и сжигая деревни. Когда же сакуйю были наголову разбиты, Амурат повернул свою победоносную армию против бывших союзников, арабов, и через три года провозгласил остров независимым государством, я себя - его единоличным правителем. Остров, называвшийся на картах "Сакуйю", был переименован в Азанийскую империю, а в Дебра-Дове, в двухстах милях от побережья, на границе земель сакуйю и ванда, была заложена новая столица. Дебра-Дова была маленькой, наполовину сожженной деревушкой, в которой Амурат стоял со своим штабом перед последним сражением и которая соединялась с морским берегом лишь узкой, заросшей кустами извилис
' Кхат (или кат) - листья африканского кустарника, который жуют для получения наркотического эффекта. (Здесь и далее - прим. перев.)
той тропкой, где мог пройти разве что опытный разведчик. Этой деревушке и предстояло стать столицей империи.
Из Матоди в Дебра-Дову решено было провести железную дорогу. За строительство одна за другой брались три европейские компании - и все безуспешно; вдоль путей были похоронены два скончавшихся от лихорадки французских инженера и сотни индийских кули. Туземцы из племени сакуйю выдирали из земли стальные рельсы, из которых получались отличные наконечники для копий; рвали - женам на украшения - телеграфные провода. По ночам на строительные площадки забредали и уносили рабочих львы; строителей жалили москиты, змеи, мухи цеце, клещи; приходилось строить мосты через быстрые горные реки, которые - это продолжалось несколько дней в году - бешеным потоком устремлялись с гор, унося с собой бревна, валуны, а иногда и людей; приходилось перекидывать железнодорожное полотно через потоки лавы, долбить камень, вести рельсы через горное плато, достигавшее порой пяти миль в ширину. В летнее время от раскаленного металла руки рабочих покрывались волдырями, а в сезон дождей оползни и лавины за несколько часов сводили на нет труд многих месяцев. И все же варварство медленно, пядь за пядью, но отступало, семена прогресса постепенно прорастали и наконец, спустя несколько лет, дали желанные всходы: Матоди и Дебра-Дову соединила узкоколейка с громким названием "Grand Chemin de Fer Imperial d'Azanie"'. На шестнадцатом году своего правления Амурат, в сопровождении представителей Франции, Великобритании, Италии и Соединенных Штатов, а также своей дочери, наследницы престола, и ее мужа, сел в первый поезд, следовавший по маршруту Матоди - Дебра-Дова. Император и сопровождавшие его лица путешествовали в первом вагоне, во второй, товарный, набилось человек двадцать его незаконнорожденных детей, в третьем разместились иерархи различных церквей Азании, а в четвертом сидели арабские шейхи с побережья, верховный вождь племени ванда и представлявший племя сакуйю высохший от старости одноглазый негр. Поезд был увешан флажками, перьями и цветами; всю дорогу, от моря до столицы, паровоз оглашал окрестности пронзительным свистом; вдоль путей выстроились солдаты нерегулярной армии; анархист из Берлина, еврей, бросил в поезд бомбу, которая не взорвалась; от паровозных искр то и дело вспыхивал кустарник, что привело к нескольким большим лесным пожарам; по приезде в Дебра-Дову Амурат принял поздравления, поступившие из многих цивилизованных стран, и даровал французскому подрядчику титул пэра Азанийской империи.
Поначалу местные жители часто попадали под поезд, так как не сразу могли оценить силу и мощь этого диковинного изобретения. Со временем, однако, они стали более осмотрительными, да и поезда ходили теперь гораздо реже. Амурат собственноручно составил подробное расписание скорых, пассажирских, товарных, туристических поездов; ввел билеты различной стоимости - первого класса, второго класса, обратные, дневные, экскурсионные; напечатал подробную карту острова с густой сетью железнодорожных путей, которой должна была в самом ближайшем будущем покрыться страна. Однако всем этим планам не суждено было сбыться: через некоторое время после открытия узкоколейки Амурат впал в кому и вскоре скончался, а поскольку жители Азании свято верили в бессмертие своего императора, его министры только через три года, да и то чтобы покончить с упорно ходившими слухами, рискнули сообщить народу о его смерти. В последующие годы "Grand Chemin de Fer Imperial d'Azanie", вопреки предсмертной воле императора, постепенно пришла в запустение. Когда же Сет, закончив Оксфорд, вернулся в Азанию, поезд "Матоди - Дебра-Дова" ходил только раз в неделю и состоял всего из двух вагонов: товарного, для скота, и пассажирского - грязного, разболтанного, с обитыми по
' Большая железная дорога Азанийской империи (франц.).
тертым плюшем сиденьями. Дорога в столицу занимала два дня, ночевать пассажирам приходилось в Лумо, где владелец отеля, грек по национальности, заключил с президентом железнодорожной компании обоюдовыгодный контракт. Необходимость ночевки объяснялась как недостаточно сильными паровозными фарами, так и частыми нападениями туземцев.
Ввел Амурат и другие новшества - быть может, не такие сенсационные, как железная дорога, однако не менее существенные. Он, например, объявил об отмене рабства, чем вызвал положительный отклик в европейской прессе. Закон об отмене рабства был расклеен в столице повсюду, на самых видных местах, на английском, французском и итальянском языках - чтобы его мог прочесть любой иностранец; в то же время в провинции об этом законе не знал никто, на местные языки он не переводился, в связи с чем старая система продолжала беспрепятственно действовать, зато опасность интервенции со стороны европейских держав Азании больше не угрожала. Благодаря своему несторианскому воспитанию Амурат хорошо знал, как надо вести себя с белыми. Теперь же, став императором, он провозгласил христианство официальной религией империи, предоставив вместе с тем полную свободу вероисповедания всем своим подданным, в том числе мусульманам и язычникам. Кроме того, Амурат всячески поощрял приток в страну миссионеров, и вскоре в Дебра-Дове было три епископа: англиканский, католический, несторианский и соответственно - три собора. Появились в столице и многочисленные секты: квакеры. Чешские братья, американские баптисты, мормоны и шведские лютеране, которые безбедно существовали на щедрые иностранные пожертвования. В результате в городскую казну непрерывным потоком шли деньги, да и репутация императора за границей значительно укрепилась. Однако главным козырем Амурата против посягательств европейцев на независимость Азании оставалась его десятитысячная армия, которая находилась в постоянной боевой готовности и которую обучали прусские офицеры. Поначалу, правда, духовые оркестры, военные парады и безупречная выправка марширующих гусиным шагом солдат вызывали лишь снисходительную улыбку. Но тут на острове вспыхнул международный скандал: иностранного коммивояжера зарезали в доме терпимости, на побережье. Амурат приказал повесить преступников (а заодно, для острастки, и двух-трех свидетелей, чьи показания были признаны неудовлетворительными) на площади перед англиканским собором, однако на родине убитого потребовали денежной компенсации, после чего на остров высадился десант, состоявший наполовину из европейцев, а наполовину из туземцев с материка. Амурат бросил против захватчиков регулярную армию, оттеснил их к морю и уничтожил всех до одного. Шесть взятых в плен европейских офицеров были повешены прямо на поле боя, а военный флот, с которого высадился десант, вынужден был без единого выстрела уплыть восвояси. После триумфального возвращения в столицу Амурат преподнес "белым отцам"-миссионерам серебряный алтарь "Богоматери Победительницы".
Островитяне боготворили своего императора. Сказать "Клянусь Амуратом!" и солгать считалось тягчайшим грехом. Только арабы не разделяли всеобщего восторга. Амурат жаловал им дворянство, раздавал титулы графов, виконтов и маркизов, но эти суровые, обнищавшие люди, чья родословная уходила в глубь веков, во времена Пророка, предпочитали старые имена новым. Он выдал свою дочь за внука старого султана-однако молодой человек к оказанной ему чести, а также к необходимости принять христианство отнесся без большого энтузиазма. Арабы же сочли этот брак позором. Их отцы не то что жену лошадь бы не взяли таких кровей! Зато индийцы охотно селились в Азании, постепенно прибирая к рукам торговлю и промышленность острова. Громадные особняки, где раньше жили арабы, теперь сдавались в аренду под казенные дома, гостиницы или конторы, и вскоре "арабским кварталом" стали называть в Матоди лишь несколько темных кривых улочек за базаром.
Большинство арабов предпочитало не переезжать в новую столицу, где во нее стороны от императорского дворца разбегались улицы с построенными как попало, налезающими друг на друга лавками, домами миссионеров, казармами, посольствами, одноэтажными виллами и хижинами туземцев. Да и сам дворец, занимавший огромную территорию, обнесенную неровным укрепленным частоколом, отнюдь не являлся чудом архитектуры. Вокруг большого, во французском стиле, особняка - дворца как такового - расположились веенозможные пристройки, служившие кухнями, помещением для прислуги и конюшнями. Кроме того, на территории дворца находились деревянный сарай, который использовался под караульное помещение; огромных размеров крытым соломой ямбар, где устраивались банкеты и светские приемы; восьмиугольная часовня с куполом и большой, обшитый деревом каменный дом - резиденция принцессы и ее двора. Между домами, нередко на самом видном месте, были к беспорядке свалены жбаны с горючим, сломанные повозки, пушки, боеприпасы; под ногами хлюпали вылитые прямо на землю помои, иногда валялась облепленная мухами туша осла или верблюда; после дождей по улицам города разливались зловонные лужи. Часто можно было видеть, как колонии скованных в цепи арестантов что-то роет - то ли ровняют землю, то ли копают яму для стока воды, - но, если не считать нескольких эвкалиптов, посаженных по кругу перед дворцом, при жизни старого императора ничего для придания городу столичного вида сделано не было.
Вместе с Амуратом в новой столице поселились многие его солдаты; вскоре к ним присоединились и некоторые туземцы - прельстившись утехами столичной жизни, они порвали с традиционным укладом и тоже подались в Дебра-Дову. Одняко в большинстве своем население города было интернациональным. По мере же того, как Азания, про которую говорили, что это "страна открытых возможностей", притягивала к себе все больше и больше искателей счастья, съезжавшихся сюда со всего света. Дебра-Дова и вовсе утратила свой национальный колорит. Первыми на остров приехали индийцы и армяне, которых с каждым годом становилось все больше. За ними последовали австралийцы, евреи и греки, а спустя некоторое время в Азалию потянулись и более представительные эмигранты из цивилизованных стран: горные инженеры, старатели, плантаторы, подрядчики - все те, кто неустанно ездит по свету в поисках дешевых концессий. Некоторым из них посчастливилось, и они увезли из Азании небольшой капитал; большинству же не повезло, и они, навсегда оставшись на острове, слонялись но барам и сетовали со стаканом виски в руках на то, как несправедливо обошлась с ними страна, которой "заправляют эти черномазые".
Когда Амурат умер и объяснять его затянувшееся отсутствие придворные больше были не в состоянии, императрицей стала его дочь. Похороны Амурата явились значительным событием в истории Восточной Африки. Из Ирака отслужить заупокойную мессу прибыл несторианский патриарх, в похоронной процессии шли представители европейских держав; когда же императорские гвардейцы приложили к губам трубы и над пустым саркофагом полилась траурная мелодия, толпы туземцев ванда и сакуйю разразились истошными рыданиями н стонами, измазали себя с головы до ног мелом и углем, стали топать ногами, раскачиваться и в исступлении хлопать в лядоши, выражая таким образом глубокую скорбь по умершему повелителю.
Потом, когда скончалась и императрица, из Европы прибыл Сет - законный наследник азанийского престола.
В Матоди полдень. Море неподвижно, как па фотографии; неподвижно и пусто, только у причала несколько рыбачьих лодок. Над старым фортом безжизненно повис императорский стяг. На набережной ни души, конторы заперты, на окнах - ставни. С веранды отеля убраны столы. В тени мангового дерева, свернувшись калачиком, спят двое часовых, их винтовки лежат поодаль, в пыли.
"Его величеству королю Англии, Мы, Сет, император Азании, верховный вождь племени сакуйю, повелитель племени панда и гроза морей, ьакалавр искусств Оксфордского университета, приветствуем тебя, английский король. Да будет мир дому твоему..."
Он диктовал с рассвету. На столе секретаря аккуратной стойкой были сложены письма, свидетельства о присвоении дворянских титулов, списки амнистированных, постановления о лишении гражданских и имущественных прав, приказы по армии, инструкции по работе полиции, заказы в европейские фирмы на автомобили, спецодежду, мебель, завод электроаппаратуры, а также приглашения на коронацию и официальное сообщение о государственном празднике в ознаменование победы.
- А новостей с гор по-прежнему нет. К этому часу мы могли бы уже получить донесение о победе.
Секретарь записал эти слова, затем, слегка склонив голову набок, перечитал их и косой чертой перечеркнул написанное.
- Мы бы знали, если б победа была одержана, правда, Али?
- Правда.
- Что же случилось? Почему ты мне не отвечаешь? Почему у нас нет никаких сведений?
- Откуда мне знать? Я - человек маленький, слышу только то, что говорит на базаре простой люд. Ведь вся знать покинула город. А простой люд говорит, что армия вашего величества не добилась победы, которую ожидает ваше величество.
- Болваны! Много они понимают! Я - Сет, внук Амурата. Поражение исключено. Я жил в Европе. Мне лучше знать. И потом, у меня есть Танк. Это не война Сета против Сеида, это война Прогресса против Варварства. И прогресс должен взять верх. Я видел военный парад в Олдершоте, Парижскую выставку, посещал Оксфордское дискуссионное общество. Я читал современных писателей: Шоу, Арлена`, Пристли. Что знают обо всем этом твои базарные сплетники?! На моей стороне вся мощь Эволюции, моими союзниками являются женская эмансипация, вакцинация, вивисекция. Я - Новое время. За мной Будущее.
- Обо всем этом мне ничего не известно, - сказал Али. - Но на базаре говорят, что гвардейцы вашего величества перешли на сторону принца Сеида. Помните, я докладывал, что им уже несколько месяцев не платили жалованья?
- Они получат причитающиеся им деньги. Это говорю тебе я. Как только война кончится, им заплатят. Кроме того, я повысил их в знании. Все солдаты по моему приказу произведены в капралы. Неблагодарные свиньи. У этих придурков устаревшие представления о жизни. Ничего, скоро у нас не будет больше солдат. Только танки и аэропланы. Как сейчас принято. Я сам видел. Да, кстати. Ты передал мои распоряжения о медалях?
Али перелистал бумаги:
- Ваше величество заказывали пятьсот "Больших крестов Азании" первого класса, столько же - второго, семьсот - третьего, а также эскиз медали "Звезда Сета": позолоченное серебро и эмаль на разноцветной ленте...
- А что с "Медалью победы"?
- Относительно "Медали победы" я никаких указаний не получал.
- В таком случае пиши.
- Приглашение королю Англии?
`Майкл Арлен (1895 - 1956) - английский писатель, автор модного в свое время романа "Зеленая шляпа" (1924).
- Король Англии подождет. Записывай, как должна выглядеть "Медаль победы". На лицевой стороне - голова Сета, для этого можно использовать мою оксфордскую фотографию - ты же понимаешь, у меня должен быть современный вид, европейский: цилиндр, очки, стоячий воротничок, галстук. И подпись: "SETH IMPERATOR IMMORTALIS"'. Скромно и со вкусом. А то многие медали моего деда чересчур вычурны. На обратной стороне - женская фигура, символ Прогресса. В одной руке у нее аэроплан, в другой - какой-нибудь небольшой предмет, олицетворяющий высокий уровень современной технологии. Что это будет конкретно, пока не знаю... Подумаю... Возможно, телефон... Посмотрим. А теперь пиши:
"В ювелирный магазин "Маппин энд Уэбб", Лондон. Мы, Сет, император Азании, верховный вождь племени сакуйю, повелитель племени ванда и гроза морей, бакалавр искусств Оксфордского университета, приветствуем Вас, мистер Маппин, и Вас, мистер Уэбб. Да будет мир вашему дому..."
Вечер. Стало прохладнее. На минарете муэдзин сзывает мусульман на молитву. "Аллах велик. Нет Бога кроме Аллаха и Мухаммед пророк Его". В часовне при доме миссионера звонят колокола. Молитва Пресвятой Богоматери: "Ecce ancilla Domini: fiat mihi secundum verbum tuum"``. Господин Юкумян, владелец универсального магазина и кафе "Амурат", зашел за стойку, налил себе греческой водки и разбавил ее водой.
- Я хочу знать только одно: мне за бензин заплатят?
- Поймите, господин Юкумян: я стараюсь изо всех сил. Мы же с вами друзья, и вы это знаете. Но, к сожалению, сегодня император занят. Я и сам только что освободился. Работал весь день. Сделаю все возможное, чтобы получить ваши деньги.
- Ты ведь мне многим обязан, Али.
- Знаю, господин Юкумян. И надеюсь, что в долгу не останусь. Если бы я мог просто попросить у императора ваши деньги, вы получили бы их сегодня же.
- Но эти деньги мне нужны именно сегодня. Я уезжаю.
- Уезжаете?
- Да, я уже все устроил. Ты мой друг, Али, а от друзей у меня секретов нет. - И господин Юкумян настороженно окинул глазами пустой бар. Разговор шел на сакуйю. - Неподалеку от гавани, за деревьями, возле старого сахарного завода у меня припрятана моторная лодка. Больше того, в ней есть одно свободное место. Только имей в виду, это секрет. В ближайшие две-три недели в Матоди будет неспокойно. Сет разбит - об этом все знают. Я отправляюсь на материк - у меня там брат. Но перед отъездом я бы хотел получить деньги за бензин.
- Благодарю вас за ваше предложение, господин Юкумян, но едва ли император захочет заплатить за то, что у него украли моторную лодку.
- Я тут ни при чем. Вчера вечером приходит ко мне в магазин господин Маркс и говорит, что хочет заправить бензином моторную лодку императора. Пришлось дать ему бензина на восемьдесят рупий. Господин Маркс ведь и раньше обращался ко мне, если императору нужен был бензин. Откуда я знал, что он собирается украсть у императора лодку? Неужели ты думаешь, что тогда бы я дал ему горючее?
Со свойственной людям его национальности экспрессией господин Юкумян всплеснул руками:
- Я бедный человек. Со мной нехорошо обошлись. Несправедливо. Ни тебе, Али, я верю. Ты - честный человек, и ты мне многим обязан.
' Сет, бессмертный император (лат.).
'' "Се, раба Господня; да будет Мне по слову твоему" (лат.).
Верни мне мои восемьдесят рупий, и я возьму тебя с собой в Малинди к своему брату. А когда беспорядки на острове прекратятся, мы сможем вернуться сюда или поехать куда-нибудь еще - как сам пожелаешь. Ты же не хочешь, чтобы арабы перерезали тебе глотку. Я о тебе позабочусь.
- Спасибо вам за ваше предложение, господин Юкумян. Я сделаю все, что в моих силах. Больше пока ничего обещать не могу.
- Я знаю тебя, Али. И доверяю тебе как собственному отцу. Только смотри, про лодку никому ни слова, хорошо?
- Конечно, господин Юкумян. Можете не беспокоиться. Я к вам еще загляну попозже вечером.
- Вот и отлично. Спасибо тебе. Au revoir' и помни: о лодке - никому ни слова.
Стоило Али покинуть кафе "Амурат", как жена Юкумяна выглянула из-за занавески, за которой стояла все это время.