Вокс Натали. Двойное наваждение

   Когда утомительный день наконец подошел к концу, он был настолько измотан, что мечтал только о горячей ванне и постели. Но предстояло еще одно дело, на сей раз семейного характера. Отец его был все еще во Флориде, рядом с бабушкой, но мать на несколько дней приехала в Чокто - она занималась благотворительностью, а как раз близилась очередная акция по сбору средств.
   Объявившись в фамильном особняке на окраине Батлера, Энрике прямиком направился в кабинет матери. Лавиния Валдес, сохранившая поразительно стройную фигуру и юное, не тронутое морщинами лицо, сидела за письменным столом, заваленным бумагами. Увидев сына, она просияла.
   - Ты, как всегда, вся в делах, - улыбнулся Энрике. - Не успела приехать и уже за работой.
   - Ну, мой милый, - пожала плечами Лавиния, - у нас в семье все трудоголики, просто каждый на свой лад. Иди же, поцелуй свою мамочку.
   Энрике засмеялся. Удивительно, но они с Гарсией - двое великовозрастных мужчин - все равно оставались для матери теми маленькими хорошенькими мальчуганами, что приходили в этот же кабинет пожелать ей спокойной ночи. Но, следовало отдать Лавинии Валдес должное, она никогда не пыталась ограничивать их свободу и обращаться с ними, как с несмышленышами. Чего, увы, нельзя было сказать о ее муже. Франсиско Валдес, человек властный и суровый, до сих пор никак не мог освоиться с мыслью, что сыновья уже выросли. Энрике просто поражался тому, как Гарсия умудряется сохранять независимость и твердость суждений в бизнесе, главой которого считается отец. У него самого давно уже кончилось терпение, что и было одной из причин его ухода.
   - Ох, - поморщилась мать, когда он выполнил ее просьбу, - колючий как еж. Неужели так трудно было побриться прежде, чем являться сюда?
   - Я-то думал, ты мне и колючему рада, - отшутился Энрике. Впрочем, не такая уж это была шутка: он знал, что мама действительно рада видеть его любого. Хотя она, пожалуй, больше всех домашних переживала из-за его ухода, но ни разу не пыталась отговорить от безумной затеи, умолить остаться. Лавиния прекрасно понимала сына и уважала его выбор.
   - Ты надолго? Может, переночуешь.
   - Да нет, спасибо. Заехал убедиться, что у тебя все в порядке. Устал как собака. Мне бы сейчас только добраться до кровати и вырубиться.
   - Ах ты, бедненький.
   - А как там папа?
   - Спасибо, ничего. Он надеялся, что, может, ты выкроишь денек, чтобы съездить вместо него на деловые переговоры. Что-то насчет новой коллекции к осеннему сезону.
   - Нет уж, пускай Гарсия едет. У него это отлично получится. А я благодарю покорно.
   Лавиния засмеялась.
   - Почему-то я так и думала. Ладно, ну их, эти дела. Сам-то ты как? Подружкой не обзавелся?
   О, если бы она только знала! Но Энрике поостерегся рассказывать матери о Джемайме - Лавиния спала и видела, как бы хоть один из ее сыновей женился и обзавелся детьми.
   - Да где мне еще о подружках думать, - с напускной небрежностью отмахнулся он. - И вообще, мамочка, не жени меня раньше времени. Я, конечно, понимаю, что у женщин сватовство в крови, но...
   Она посмотрела на него взглядом оскорбленной невинности. Энрике чуть не рассмеялся - столько искренности было в этом взгляде. Впрочем, видел он его уже, и не раз...
   ***
   Опять цветы! Это было уже чересчур! Джемайма в сердцах схватила пышный букет и без малейшей жалости выбросила в корзину. Какой же это по счету? Ну да, пятый, не считая того, что выкинул Энрике в четверг утром. Гарсия буквально заваливал ее цветами. Три букета вчера, в пятницу, один сегодня с утра и вот этот, пока последний.
   Ко вчерашнему вечернему букету прилагался флакон дорогих духов. Разумеется. Джемайма тотчас же отправила его назад, сопроводив запиской, в которой вежливо, но твердо просила Гарсию ничего ей больше не слать. По-видимому, "ничего" тот отнес лишь к дорогим подаркам - к последнему букету прилагалась коробка конфет. Мило, конечно, но до чего же утомительно!
   Забавно, но из двух братьев тот, кто был ей совершенно не нужен, осыпал ее знаками внимания. А тот, без кого ее сердце изнывало от тоски, за эти уже почти два дня даже не удосужился позвонить ей. Точнее, позвонил один раз, когда ее не было дома. Вернувшись, Джемайма услышала на автоответчике страстный шепот до боли знакомого ей голоса: "И долго ты еще собираешься терзать меня и себя?"
   Весь вечер после этого она не отходила от телефона, но аппарат молчал. Молчал и сегодня, а ведь время уже шло к полуночи. Джемайма истомилась в пустой квартире: как на грех, Бобби укатил на трехдневную экскурсию с классом, а Синтия отправилась с подружками на девичник и недавно позвонила, что ночевать не придет. Даже поговорить не с кем! Только и остается, что сидеть у окна в полном одиночестве и печально перебирать в памяти мельчайшие подробности своего недолгого счастья.
   Поэтому, когда раздался знакомый рев мотора и к входу подкатил видавший виды пикап, Джемайма уже не раздумывала. Она выбежала на крыльцо, с улыбкой до ушей.
   Энрике тоже улыбался. Как же замирало сердце от его улыбки!
   - Добрый вечер, мисс Джемайма Андерхилл. Рад видеть вас.
   Молодая женщина тихонько ахнула, поняв, что он имеет в виду. Он как бы возвращает их к началу, к тому первому свиданию, предлагает начать все с чистого листа. Можно ли желать большего?
   - Добрый вечер, Энрике Валдес, - ответила она в тон. - Полагаю, сие означает, что мы больше не незнакомцы?
   - И что отныне никаких игр, - кивнул он.
   - Но, - сочла нужным слегка спустить его с небес на землю Джемайма, все равно мы практически не знаем друг друга.
   - Затем я и приехал. Самое время познакомиться получше. Я не слишком поздно?
   - Ничуть. Я по натуре сова. - Джемайма не возражала, даже если бы он не дал ей уснуть до зари. Лишь бы он был здесь, с ней.
   Очень может быть, она еще горько пожалеет, что снова общается с ним. Но иначе пожалеет куда больше. Будь что будет! О том, что случится потом, потом надо будет и думать...
   - Ты любишь танцевать?
   - Что-что? - Джемайма решила, что ослышалась.
   - Танцевать. Я приглашаю тебя на танец.
   Он шагнул к машине, открыл дверцу и что-то повернул в кабине. На залитую звездным светом лужайку перед домом полились тихие звуки музыки. Энрике протянул руки.
   - Потанцуем?
   Она прильнула к его груди так же молча и безоглядно, как ночь льнет к звездам. И они танцевали - под музыку, доносящуюся из радиоприемника в машине. Под музыку звезд. И под музыку сердца Джемаймы.
   - Ты великолепно танцуешь, - прошептала она, прижимаясь щекой к плечу Энрике.
   - Мама отправила нас с Гарсией учиться танцам лет в пять.
   - Честно говоря, мне трудно представить твоего брата танцующим.
   - И напрасно. Он это делает мастерски. Но я - заметь, я не хвастаюсь, все равно лучше. И не только в смысле танцев.
   Джемайма улыбнулась: Энрике верен себе! Они вновь замолчали. Одна мелодия сменяла другую, а они все медленно покачивались ей в такт на мягкой траве. Вечерний ветер обдавал их прохладой. Джемайма поежилась, но Энрике крепче прижал ее к себе, и она забыла о холоде.
   - Как полагаешь, - задумчиво спросила она, не делая ни малейшей попытки отстраниться, - нас никто не видит?
   - А тебе есть дело до соседей? - удивился он. - Или, может, ты боишься, что Гарсия притаился где-нибудь за кустом с подзорной трубой в руках и следит за каждым твоим шагом?
   - За кустом и с подзорной трубой я его тоже не представляю, - заметила Джемайма. - Если он кого и выслеживает, так это девушек, которые работают с клиентками и слишком ярко красятся. Или, упаси Боже, носят слишком короткие юбки.
   - Узнаю Гарсию. Он всегда твердит, что порядок прежде всего. И если уж определил, каким должен быть этот самый порядок, то от своего не отступится.
   - А ты? Ты не скучаешь по порядку? - Джемайма затаила дыхание в ожидании ответа. Не она ли так мечтает о порядке, который гарантирует стабильность и надежность? И ответ не заставил себя ждать.
   - Ничуть не скучаю.
   Что ж, по крайней мере, честно.
   - Терпеть не могу, когда дни идут по раз и навсегда заведенному распорядку, - объяснил Энрике. - Скучища невыносимая! А я люблю неожиданности. Люблю сталкиваться с трудностями и преодолевать их. Вот это настоящая жизнь!
   Ага, настоящая жизнь! А ну как в один прекрасный день эти чудесные, греющие душу трудности окажутся не по зубам. И что тогда? Полный крах? Тот-то будет счастлива жена этакого героя - при условии, что он вообще обзаведется женой. Ведь, собственно, и семейная жизнь, в каком-то смысле тоже скука.
   - А Гарсия, он устроен иначе, - продолжал Энрике. - Он любит, когда все идет по накатанным рельсам. Неожиданности ему не по вкусу, а препятствия он предпочитает вычислять заранее и избавляется от них, так сказать, малой кровью. Зато уж вне бизнеса отрывается на всю катушку.
   Звучало логично, но не утешало. Джемайма украдкой вздохнула. И ведь, самое печальное, что она не могла даже мечтать о том, чтобы каким-то чудом Энрике переменился, стал другим человеком, ведь полюбила-то она его именно таким, какой он есть.
   Полюбила? Опомнись, Джейми! Что это с тобой? Совсем спятила? напомнила о своем существовании тетя Бесс.
   Может, и спятила, мысленно отвела ей Джемайма. Но это безумие сейчас ей было дороже всего здравого смысла, сколько его ни есть на свете. И она решилась.
   - Послушай, раз уж до соседей нам дела нет, а Гарсия, по всей вероятности, тоже не лежит в кустах с подзорной трубой...
   - Да? - приподнял бровь Энрике.
   - Может, ты меня все-таки поцелуешь?
   Ей не пришлось просить дважды. Мгновение - и губы его уже накрыли ее уста. Подняв лицо навстречу возлюбленному, Джемайма обняла его руками за шею и закрыла глаза. Сейчас во всем мире для нее существовал только он. Его руки, сжимающие ее талию. Его тело, жар которого обжигал даже через одежду. Его губы, прильнувшие к ее губам.
   Когда поцелуй наконец закончился и она открыла глаза, то обнаружила, что Энрике смотрит на нее. Смотрит нежно и ласково. Глаза их встретились, и он снова поцеловал ее, на сей раз мимолетно, точно дразня. Она знала: он это нарочно, он хочет помучить ее ожиданием большего. По ее телу пробежала легкая дрожь.
   - Замерзла?
   Джемайма покачала головой.
   - Как я могу замерзнуть в твоих объятиях?
   Они продолжили танцевать. Джемайма снова заговорила первой.
   - А знаешь, я видела тебя еще до той нашей первой встречи.
   Энрике вопросительно поглядел на нее.
   - Когда это?
   - На притоке Томбиджби. Ты плыл в каноэ. А я сидела на берегу и тебя видела. Чуть не умерла на месте.
   Он засмеялся и крепче прижал ее к себе, покачиваясь под старинную любовную балладу. Джемайма была готова кричать от восторга - так ей было хорошо.
   - Наверное, ты решила, что это Гарсия, - пробормотал он. - Тогда ты ведь еще не знала, что нас двое.
   Джемайма кивнула. Ей очень хотелось объяснить ему все, рассказать о том, что привело ко всей этой невероятной путанице.
   - Да. До того дня я и не думала о твоем брате. А потом... стала мечтать о тебе...
   Энрике на несколько секунд задумался, затем решительно тряхнул головой.
   - Что ж, значит, не может быть и тени сомнений относительно того, кого из нас ты хочешь по-настоящему.
   Джемайма остановилась, прервав их медленное кружение по лужайке, и серьезно посмотрела ему в глаза.
   - Ни малейших. Это был ты - еще до того, как мы встретились по-настоящему. Ничего из того, что произошло между нами в отеле, не могло бы случиться, если бы я не видела тебя тогда на реке.
   - А как насчет Гарсии?
   - Между мной и твоим братом нет ровным счетом ничего. Для меня с самого начала существовал только ты.
   Уф, высказалась! Джемайма облегченно перевела дыхание и снова задвигалась в такт музыки. Они продолжили свой чувственный плавный танец.
   Одна рука Энрике скользила по ее спине, легонько поглаживая. Другой он бережно поднес к губам тонкие пальцы и поцеловал. Владеющее Джемаймой томление все нарастало и нарастало, хотя казалось, больше уже некуда.
   Отбросив страх, стыд и сомнения, она прошептала:
   - И сейчас мне тоже нужен только ты, Энрике.
   Он засмеялся.
   - Хорошо бы ты сказала это еще и моему брату.
   Джемайма раздраженно вздохнула.
   - Я пыталась.
   - Этими самыми словами?
   - Ну, нет, не совсем этими, - растерялась она. - Не настолько открытым текстом, но всячески намекала, что ему лучше избрать другой объект для ухаживаний.
   - Так не годится, - покачал головой Энрике. - Гарсия не из тех, кто привык получать отказ. Намеков он просто не поймет. Кроме того, ему нравится меня дразнить. Он будет следовать нашим с ним правилам вплоть до последней буквы.
   - Вы оба просто извращенцы какие-то!
   - Да нет, просто мужчины.
   - Спасибо, обрадовал. И как мне теперь брата растить, когда ты сообщаешь мне такие жуткие вещи про мужской род?
   - Брось. У тебя отличный брат. И сестричка, к слову сказать, прехорошенькая. Берегись, еще год-другой - и она начнет разбивать сердца направо и налево.
   Джемайма невольно расплылась в улыбке.
   - Спасибо. Да, они у меня замечательные. Мне с ними повезло.
   - Им с тобой повезло еще больше, - вполне серьезно заметил Энрике. - Не всякая на твоем месте пошла бы на такие жертвы, лишь бы воссоединить семью.
   - А что у тебя за семья? Ты мне ничего не рассказывал о ней.
   - Да трудно рассказать в двух словах. Все очень разные. И каждый по-своему хорош, вот только ладить с ними порой трудновато. Мама у меня изумительная. А Гарсия очень похож на отца: у него такая же твердая воля и страсть к порядку.
   - Очень отец возмущался, когда ты решил уйти из семейного бизнеса?
   Энрике отрывисто рассмеялся.
   - Возмущался - это еще слабо сказано. Рвал и метал. Но ничего не помогло. Зато Гарсия там преуспевает.
   - Кстати о Гарсии... Завтра я скажу ему...
   - Что скажешь?
   Джемайма замялась.
   - Ну... что выбираю тебя.
   - А это и вправду так?
   - По-моему, да.
   Танцуя, они приблизились к краю лужайки, где рос жасмин. Головами они задевали клонящиеся ветви, и те осыпали их душистыми белоснежными лепестками... .
   9
   Хотя Джемайма отчаянно мечтала о большем, в ту ночь Энрике ограничился поцелуями - то нежными и почти невесомыми, то страстными и обжигающими. Тая в его объятиях, она готова была рискнуть и, наплевав на всех соседей на свете, заняться с ним любовью прямо там, на лужайке, под звездным небом. Или на крыльце. Или в кабине пикапа. Или, что куда менее романтично, в собственном доме. Попроси он только - и она забыла бы про стыд и приличия, про скромность и сдержанность.
   Но он не попросил.
   Не попросил и на следующий день, когда снова заехал за ней и повез на прогулку. Давно Джемайма не проводила время так беззаботно весело, даже по-школьнически. Энрике показал ей свою стройку - провел по почти готовому корту, объяснил, что важно учитывать при возведении эллинга. Но восхитительнее всего была прогулка по лесу.
   Стволы сосен колоннами уходили в небо. На небольших полянках начала созревать земляника, и Энрике, набрав полную горсть, угостил свою спутницу. Джемайма губами снимала у него с ладони ароматные ягоды, и сердце ее замирало от предчувствия поцелуя. Но никакого поцелуя не последовало.
   Впрочем, и так было здорово. В недостроенном сарайчике, которому предстояло стать станцией проката каноэ, пока нашел приют всего один узкий, точно игла, челнок - собственность Энрике. Как же забилось сердце Джемаймы при этом напоминании о том, как она тайком любовалась им из зарослей! А затем Энрике неведомо как уговорил ее поплавать в каноэ. Хитрый, сначала он прокатил ее по стремнине, а потом принялся расписывать, до чего же здорово самому орудовать веслом и чувствовать, как отзывается послушная лодочка на каждое твое движение...
   Полтора часа спустя, лежа на берегу на нагретом солнцем коврике и суша мокрые волосы, Джемайма сама не понимала, как позволила втянуть себя в этакую авантюру. Нет, поначалу все шло очень даже неплохо, но потом Энрике сказал, что, мол, хватить ей барахтаться в тихой заводи, пора попробовать себя на течении. Тут-то все и случилось. Увидев, что каноэ летит прямо на торчащую из воды корягу, Джемайма занервничала и попыталась остановить челнок, ухватившись за низко нависающую над рекой ветку. То, что произошло после этого, называется, как объяснил ей потом Энрике, "оверкиль".
   Джемайма выплыла сама, а вот каноэ и весло пришлось вылавливать ниже по течению уже ему. Он хохотал, а Джемайма прятала лицо в полотенце - ей казалось, что от стыда она больше никогда не сможет взглянуть ему в глаза.
   Хорошо еще, что по настоянию Энрике, по-видимому предвидевшего подобный вариант развития событий, она училась грести в одном купальнике, так что одежда не пострадала.
   - Да ладно, - утешал он ее, - подумаешь, что такого случилось? Ну, перевернулась, с кем не бывает? Дело житейское.
   - Чувствую себя какой-то мокрой курицей, - пожаловалась она.
   - Не-е, - с видом знатока по мокрым курицам протянул Энрике, - мокрых куриц с такой фигурой не бывает. Скорее ты похожа на мокрого гадкого утенка, который уже практически превратился в очень мокрого лебедя... Пойдем выпьем чаю. У меня там и бутерброды припасены.
   И, протянув сильную, руку, помог Джемайме подняться с земли. Рывок был такой сильный, что она практически уткнулась в его широкую грудь. Несколько напряженных мгновений оба стояли, почти касаясь друг друга лицами, - но он опять не поцеловал ее...
   В понедельник Энрике повел ее в кино на старую комедию с Максом Линдером. Во вторник - в театр. В среду - в цирк. Все было крайне романтично. Энрике каждый раз, как подобает галантному кавалеру, довозил ее до дому... а потом высаживал и уезжал.
   В четверг, встретившись с ним в обеденный перерыв в китайском ресторанчике, Джемайма не выдержала и спросила:
   - Энрике, что, черт возьми, происходит?
   Он вскинул на нее невинный взгляд.
   - Я полил утку бамбуковым соусом. А что, думаешь, он к ней не подходит?
   - Я не про утку!
   - В самом деле? Тогда про гарнир?
   - Да забудь ты хоть на минуту о еде, - сердито прошипела она. - Я говорю о нас. О тебе и обо мне. О том, что мы делаем.
   - Мне казалось, мы едим утку по-пекински, - осторожно заметил Энрике. Джемайма ответила ему таким убийственным взглядом, что он поспешил добавить: - Прости, не смог удержаться.
   - Так ты собираешься отвечать?
   - А о чем ты спросила? - решил уточнить он и тут же вскинул руки вверх. - Я просто пошутил.
   - Неудачно, - отрезала Джемайма и выжидательно уставилась на него.
   Он пожал плечами.
   - Понимаешь, Джемайма, у меня создалось впечатление, будто ты наотрез отказываешься заводить роман с малознакомым тебе человеком. Разве я не прав? Разве суть твоих возражений не сводилась к тому, что мы не знаем друг друга? Что тебе неизвестно, каков я на самом деле?
   Ничего себе! Она с ума сходит от мыслей, что больше не привлекает его, не вызывает в нем желания, а он, оказывается, просто решил дать ей возможность познакомиться с ним поближе. Ну и ну! Джемайма не знала, смеяться ей или плакать. Или заехать нахалу по физиономии - зачем он так дразнит ее?
   - Так все поэтому?
   - Ну да. - Энрике усмехнулся. - Старомодное неторопливое ухаживание по всем правилам. Сводить свою избранницу в кино, пригласить на ланч. А завтра вечером, пожалуй, я предложу тебе покататься на карусели.
   - Только не на карусели! - быстро произнесла Джемайма. - Меня на ней укачивает. - Но тут же опомнилась. - Послушай, а тебе не кажется, что мы уже давно вышли из рамок старомодного неторопливого ухаживания?
   - А кто сказал, что нельзя поменять постель и ухаживание местами?
   Джемайма едва успела прикусить язык, не то наверняка спросила бы, когда же при таком раскладе в их отношениях снова найдется место если не постели, то хотя бы страстным объятиям и рискованным ласкам. Но дамам, за которыми ухаживают по всем правилам, интересоваться такими вещами как-то не пристало.
   Энрике как ни в чем не бывало снова принялся за еду. Но молодая женщина поймала на себе его взгляд, быстрый и оценивающий. В глубине карих глаз плясали чертики. Он еще и издевается, гад! Прекрасно понимает, что в ней происходит, и ждет, чтобы она сама бросилась ему на шею!
   Честно говоря, Джемайма уже находилась в том состоянии, когда подобное развитие событий было более чем вероятно. Но сейчас, осознав, что затеял Энрике, решила взять себя в руки. Принято считать, что в подобных играх женщина переиграет мужчину. Вот и проверим. Принято считать, что мужчинам куда труднее обходиться без секса... Хотя сейчас Джемайма была в этом отнюдь не уверена: самой ей в последние дни воздержание давалось непросто.
   - Что ж, ухаживание так ухаживание, - промурлыкала она и, отодвинув тарелку с остатками утки, принялась за десерт - клубнику со взбитыми сливками.
   Губами осторожно взяв с ложечки красную ягодку, она бросила из-под полуопущенных век томный взгляд на своего собеседника, а потом розовым язычком слизнула капельку сливок. Джемайма заметила, что Энрике не сводит с нее пристального взгляда. Глаза его сузились, губы чуть приоткрылись, мышцы под рубашкой напряглись. Энрике балансирует на краю той же пропасти, что и я, торжествующее подумала она.
   Получай, голубчик!
   Джемайма подняла голову и, встретившись с ним глазами, подбавила в свой взгляд страсти и пыла. Между нами ничего не изменилось, говорил этот взгляд. Я по-прежнему хочу тебя, очень-очень хочу. Но следующий шаг - твой.
   - Итак, что там у нас в программе после карусели? Тир? поинтересовалась она нарочито скучным голосом.
   Энрике засмеялся.
   - Думаю, я тебя удивлю.
   ***
   Все детали предстоящей встречи он продумал так, как продумывает генерал план решающей битвы. Но, как то бывает куда чаще, чем хотелось бы, судьба распорядилась по-своему. В пятницу утром, когда в голове у Энрике только и было что вечернее свидание, ему снова пришлось срочно улететь. Таковы издержки свободного предпринимательства: когда вся ответственность на тебе, ты и отдуваешься, если случается что-то непредвиденное.
   Нет, ничего трагического не произошло, всего лишь досадная деловая необходимость. Но как же проклинал в ту минуту Энрике все деловые необходимости на свете! Кабы не близящееся тридцатилетие - а значит, и роковой срок соглашения с отцом, никакие силы не заставили бы его покинуть возлюбленную.
   Он обещал Джемайме вернуться в понедельник. Но, приложив поистине нечеловеческие усилия, поставив на уши всех деловых партнеров, закончил свои дела к четырем часам дня в воскресенье. А вечером уже был в Батлере. Он буквально дрожал от нетерпения при мысли, что скоро, очень скоро увидит наконец возлюбленную! Пришла пора покончить с затянувшимся "целомудренным ухаживанием", от которого Энрике денно и нощно горел на огне страсти. Всякий раз, когда Джемайма смотрела на него томным призывным взглядом, он чувствовал, что взорвется на месте.
   Но если это вынужденно-добровольное воздержание и было для него настоящим адом, то Энрике знал, во имя чего страдает. Он должен был сделать все, чтобы Джемайма поняла: ему можно доверять, на него можно положиться. И еще он давал ей время разобраться в своих чувствах.
   Что же до чувств самого Энрике, тут никаких сомнений не было: он любил эту женщину, любил так страстно и пылко, как и не думал когда-либо кого-либо полюбить. Хвала Небесам, что в свое время уберегли его от брака с Александриной! Теперь Энрике знал, к чему, точнее к кому, вели его все эти тридцать лет жизни.
   ***
   Не ожидая ничего хорошего от этого вечера, Джемайма сидела у окна и пыталась сосредоточиться на чтении. Но даже любимый Вудхауз сегодня не утешал и не увлекал. Снова одна! То есть не совсем одна, раз есть Бобби, который залег с "Одиссей капитана Блада" у себя наверху, и Синтия, что засела в ванной, экспериментируя с гелем для укладки волос. С семьей - но без любимого. И пусть разлука продлится недолго - терпеть осталось всего день, - на душе у молодой женщины было тоскливо.
   Тишину комнаты нарушил телефонный звонок. Джемайма бросилась к трубке, точно утопающий к спасительной соломинке. Вдруг это Энрике решил хотя бы скрасить ей вечер приятной обоим беседой? Это действительно оказался он, но говорил как-то странно, таинственно.
   - Джемайма? - Энрике был краток. - Это ты? Отлично. У меня для тебя сюрприз. Приезжай к воротам "Сосен" через пятнадцать минут, найдешь там кое-что интересное.
   И, вредина этакий, повесил трубку, не дав Джемайме и слова сказать в ответ.
   Неужели вернулся?.. Ох, через пятнадцать минут! Это же и собраться-то не успеешь! Наряжаться времени не было. Поспешно натянув все то же светлое платье с пуговичками-ракушками и приведя волосы в относительный порядок, Джемайма предупредила Синтию, что, возможно, вернется поздно, и с бешено бьющимся сердцем поспешила на место встречи.
   К ее удивлению, она не нашла там ни Энрике, ни неизменного Дженкинса. Однако ворота медленно распахнулись, точно приглашая ее заехать. Теряясь в догадках, что все это значит, молодая женщина приняла приглашение.
   За воротами, под сенью деревьев стоял знакомый пикап. Обмирая от волнения, Джемайма притормозила рядом и выскочила из машины. И тотчас же, словно отделившись от темных стволов, навстречу ей шагнул Энрике. Но какой! В костюме арабского шейха он был просто ослепителен. Белый тюрбан потрясающе шел к смуглым, точеным чертам лица. Просторная одежда придавала статной фигуре удивительную величавость.
   Джемайма остолбенела, а он уже кланялся ей по-восточному, на миг коснувшись рукой лба и сердца.
   - Звезда моя, царица грез моих, - с восточной же велеречивостью произнес Энрике, - твой покорный слуга счастлив лицезреть тебя в этот вечер.