Страница:
– Иди-иди, – в очередной раз подзадорила его ириада.
Корлунг не стал вступать с ней в перепалку, он уже давно понял, что спорить с лесной обитательницей бесполезно – для нее это все просто веселая игра. Ничего не ответив, он направился к строению. Мирра осталась стоять на месте, внимательно наблюдая за ним.
Мальчик уже догадался, что оказался перед кузней. То, что он увидел, заглянув в распахнутые настежь большие, как ворота, двустворчатые двери строения, подтвердило его догадку. У наковальни стоял высокий старик с коротко остриженной бородой. Из-под грязной головной повязки выбивались длинные седые волосы. Лицо кузнеца было изрезано глубокими морщинами и потемнело – то ли от прожитых лет, то ли от жара горна. Старик держал щипцами раскаленную заготовку и мерно бил по ней молотом, наполняя округу металлическим звоном. От каждого удара в стороны разлетались снопы искр, отскакивали от кожаного фартука мастера.
Затаив дыхание, Корлунг следил за работой старика. В Кем-Парне не было кузницы, оружие, доспехи и инструменты в город привозили торговцы. Мальчик лишь слышал о кузнецах-чародеях, что скрываются от непосвященных глаз в лесах и пещерах и способны не только властвовать над медью и бронзой, но и добывать железо из упавших с неба камней[3] и превращать его в несокрушимую сталь.
Мастер исподлобья взглянул на мальчишку и вдруг сурово спросил:
– Так и будешь без толку торчать в дверях?
Корлунг растерялся.
– А что… что я должен делать?
– Подбрось дров и раздуй мехи, – потребовал кузнец. – Огонь совсем погас в горниле. Поторопись, у нас много работы.
Мальчик послушно поспешил выполнить распоряжение старого мастера.
Увидев, как он скрылся в воротах кузни, Мирра грустно улыбнулась и прошептала:
– Вот ты и выбрал свой путь, Корлунг, сын Геранды из Кем-Парна.
– Не спать! Не смей засыпать, скотина!
Одним рывком он поднялся из сугроба, который намело вокруг него. С головы и плеч осыпался сугроб поменьше. Еще немного, и путника замело бы с головой так, что никто уже не смог бы его обнаружить в степи до самой весны.
Ударивший в грудь ветер едва не свалил путника обратно в снег. Замерзшие, онемевшие ноги плохо слушались. Человек снова прикрыл голову плащом и продолжил свой путь, утопая в снегу по колено. Он спотыкался, падал, но снова вставал, упрямо продвигаясь сквозь метель к лесу. Путник знал – только там, под защитой могучих разлапистых елей, он сможет укрыться от бурана. Бездумно перебирая ногами, мыслями он вновь и вновь возвращался к давно ушедшим в прошлое событиям из другой жизни.
– Что-то не так, учитель? – настороженно спросил Корлунг, пытаясь заглянуть снизу в глаза старика.
Минувшие годы, казалось, нисколько не отразились на старом мастере, он был все так же крепок и высок, держал спину прямо, не сутулясь. Корлунг же, за несколько лет работы в кузне превратившись из щуплого угловатого мальчишки в крепкого широкоплечего юношу, в рост вытянулся ненамного и по-прежнему оставался ниже своего наставника.
– Клинок хорош, – сурово произнес кузнец. – Ты вложил в свою работу немало труда и усердия, но слишком мало души. Это мертвый меч.
– Мертвый? – недоуменно переспросил Корлунг. – Я не понимаю тебя, учитель.
– В нем нет души, – пояснил старый мастер.
– Души? – вновь удивился юноша. – Какая может быть душа в куске стали?
– Для большинства людей меч – просто орудие смерти, – ответил кузнец. – Для тех же, кто знает в этом толк, меч – неотъемлемая часть воина, продолжение его руки, то, что повинуется даже не движению, а одной лишь мысли, малейшему желанию своего обладателя. В самом таком клинке дух воина. Ты выковал отличный меч, но истинный мастер вкладывает в свой труд не только свое умение, но и душу. Тогда и любое его изделие становится живым, будь то плуг, подкова или меч. Живой клинок способен одним ударом разрубить вражескую плоть вместе с доспехом от плеча до пояса. Только живой меч может стать единым целым с его владельцем.
Корлунг озадаченно хмыкнул и почесал в затылке. Глядя на его растерянную физиономию, Арденг рассмеялся.
– Не бери в голову, мой мальчик, – сказал старик, похлопав ученика по плечу. – Ты многое перенял от меня и стал искусным мастером. На свете есть много умелых кузнецов, но лишь немногие способны создать по-настоящему живой меч.
– А ты, учитель? – поинтересовался Корлунг. – Ты делаешь такие клинки? Покажи мне.
Арденг сразу помрачнел, его и без того темное лицо потемнело еще больше.
– Нет, мой мальчик, – произнес он, покачав головой. – Я уже давно не изготавливаю такие мечи и вообще стараюсь не ковать оружие. На свете слишком мало истинных воинов, а простые головорезы и грабители найдут себе оружие и без моей помощи.
– Мне давно уже кажется, что ты не очень-то жалуешь черных псов и вообще воинов, – осторожно заметил Корлунг.
Арденг усмехнулся.
– Тебе правильно кажется. Это вы, безусые юнцы, считаете, что состоять в клане черных псов – верх доблести и почета. Но в основе клана лежит предательство. Более тысячи лет назад они предали своего бога. Но бог напомнил псам о себе, когда они менее всего этого ожидали и были полностью уверены в своей силе.
В голосе Арденга звучало даже не пренебрежение к клану, правившему всем побережьем океана, а настоящее презрение. В этом он был схож с матерью Корлунга. Геранда тоже весьма нелестно отзывалась о псах-воинах и вообще обо всех, кто стремился посвятить жизнь воинскому ремеслу. Она никогда не напоминала сыну о том позоре, которому он подвергся на пристани, будучи мальчишкой, и благодаря чему навсегда лишился надежды вступить в клан, но Корлунг понимал – мать довольна, что ей не придется провожать его в поход. Некоторое утешение Корлунг находил для себя в ковке оружия, чему уже несколько лет его обучал Арденг, да в старых воинских преданиях.
– Расскажи, учитель, – попросил Корлунг. – Как бог напомнил о себе псам?
Арденг не заставил себя долго упрашивать. Он весьма неохотно распространялся о ратных доблестях как псов, так и их противников, но редко упускал случай поязвить на их счет.
– Давным-давно, когда еще мой дед был моложе, чем ты сейчас, черные псы заключили союз с Тенью, собрали сотни кораблей, перетащили их через Большой порог и двинулись к побережью Ногарской империи. Принято считать тот поход не удавшимся из-за сильного шторма, что не позволил флоту дойти до столицы Ногары. Никто из псов до сих пор не желает признавать трусость своих предшественников и предков. На самом деле они встретили Бельфеддора. Именно он заставил псов отступить без боя, и они бежали, не оглядываясь.
– Бельфеддор? – переспросил юноша. – Кто это?
– Это и есть преданный псами бог, – пояснил кузнец, – Впрочем, они стоили друг друга. Среди своего войска он был главным висельником и убийцей.
Арденг в сердцах сплюнул.
– Почему ты так недолюбливаешь воинов и все, что с ними связано? – удивился Корлунг. – Мне казалось, тебе нравится ковать оружие. Когда ты работаешь над новым клинком, у тебя даже взгляд становится такой…
– Потому и не люблю, что сам был воином, – хмуро ответил Арденг. – Я ценю оружие за его изящество и кую мечи, совершенствуя собственное мастерство. Но я ни на миг не забываю, что в каждом новом клинке, наконечнике стрелы или копья таится смерть десятков людей.
– Ты был воином?! – изумленно вскричал Корлунг. – Почему ты никогда не рассказывал об этом раньше?
– Потому, что нечего рассказывать, – проворчал Арденг.
Он отложил в сторону меч, выкованный учеником, тяжело вздохнул и, взяв Корлунга за плечи, сурово продолжал, глядя юноше в глаза:
– Война – это не лихие приключения и вольная веселая жизнь. Прежде всего – это кровь и смерть. В свое время я достаточно поскитался по свету, узнал эту жизнь со всех сторон, но не видел ничего страшнее войны. Я видел целые поля, усеянные мертвыми телами, где вороны обжирались настолько, что не могли взлететь. Я видел, как корчатся в муках, медленно умирая, искалеченные бойцы. В этот миг они совсем не похожи на лихих вояк, больше напоминают испуганных мальчишек. Я помню их глаза – боль, отчаянное желание жить и обреченность. Я видел изрубленные тела стариков, женщин и детей в захваченных городах и селениях, видел обугленные трупы мирных жителей, заживо сожженных в своих домах, видел обезумевших от страха и стыда юных девушек, безжалостно поруганных толпой озверелых убийц в доспехах. Я видел детей, плачущих средь развалин, видел, как женщины, рыдая, вытаскивали из груды мертвых тел трупы своих сыновей, мужей, отцов. Я видел, как люди умирают с голоду, обобранные дочиста солдатней, и дерутся за обглоданную кость с дикими собаками. Вслед за войной всегда неизбежно приходят голод и мор, выкашивая люд не менее усердно, чем клинки. Все это я видел и слышал их голоса, крики, мольбы, стенания… Хочу забыть, но не могу…
Арденг снова вздохнул.
– И все-таки я хотел бы стать воином, – тихо произнес Корлунг.
– По-прежнему хочешь вступить в клан? – спросил Арденг.
После короткого раздумья юноша покачал головой.
– Нет. Пожалуй, нет. Я не забыл, как они обошлись со мной пять лет назад, и никогда этого не забуду.
Арденг усмехнулся и хлопнул ученика по плечу.
– Не забивай себе голову лишними мыслями. Иди отдыхай, мой мальчик. Ты славно потрудился сегодня. Твоя подружка уже заждалась.
Корлунг и в самом деле давно уже слышал мелодичный голос Мирры. Нежная, добрая песня девушки, казалось, наполняет весь лес, и все лесные обитатели притихли, вслушиваясь в чарующие звуки голоса ириады.
Юноша покинул кузню и углубился в лес, шагая вдоль ручья вверх по течению. Он не смог бы отыскать девушку по голосу – ее песня странным образом звучала над лесом отовсюду. Впрочем, Корлунг и не собирался отправляться на поиски, он не сомневался – Мирра сама придет к нему, как это уже бывало не раз.
Освободившись от одежды, Корлунг окунулся в прохладную воду ручья, подставив тело течению. Уже не в первый раз он слышал песни Мирры, но, как и прежде, чарующие звуки голоса ириады завораживали юношу. Даже ветви деревьев, склонившиеся над ручьем, казалось, покачиваются в такт мелодичным переливам. Знающие люди поговаривали, что в своих владениях в Изумрудных лесах ириады способны своими песнями усыпить навсегда неосторожных или враждебно настроенных путников. Но Корлунг не опасался наваждения, он любил отдыхать после работы в кузне вот так, лежа в водах ручья, обволакивающих его прохладными объятиями, под мелодичные звуки голоса Мирры, закрыв глаза и теряя ощущение времени.
Неожиданно песня смолкла, а вскоре к берегу ручья выбежала Мирра. Юноша приподнялся на локтях ей навстречу, ничуть не смущаясь своей наготы, прикрытой лишь прозрачной водой. Девушка задорно рассмеялась, сбросила с себя тунику и, с шумным плеском бросившись к Корлунгу, прильнула к его груди. Юноша обнял нежное трепещущее тело ириады, заглянул в ее зеленые глаза. За минувшие после их первой встречи годы лесная обитательница ничуть не изменилась. Видимо, правы были те мудрецы, что утверждали, будто над ириадами не властно время. Сама Мирра никогда не говорила об этом серьезно, но Корлунг подозревал, что, несмотря на шаловливый характер и ребячество, девушка намного старше даже старого Арденга. Но сейчас, когда на него смотрели зеленые глаза ириады, на губах чувствовалось ее дыхание, а к обнаженному телу прижималась ее нежная нагота, это не имело никакого значения.
– Я так люблю слушать твои песни, – произнес Корлунг.
Девушка игриво улыбнулась.
– Ириады – жрицы любви, мы всем дарим радость.
– Тогда подари радость мне, – прошептал Корлунг и прильнул поцелуем к ее влажным губам.
Ириада обняла его и обвила крыльями. Два обнаженных тела сплелись в единое целое. С этого мига для них двоих больше не существовало ничего вокруг, весь мир остался где-то в стороне, были только он и она – оба растворились в волнах блаженства, наслаждаясь близостью и ласками друг друга.
– Вперед, – приказал он сам себе.
Впрочем, онемевшие от холода губы еле шевелились, и путник мог издавать лишь невнятные хриплые звуки.
Даже руки уже шевелились с трудом, плечи онемели. Путник все реже пытался укрыться за плащом, ветер бил прямо в грудь, бросая снег в лицо и за пазуху, но человек мало что чувствовал. Лишь природное упрямство не позволяло ему сдаться. Он то и дело падал на колени, но снова вставал. Зацепившись за что-то ногой, путник дернул и вытянул из-под снега обломанную ветку кустарника. Опустившись на одно колено, он осторожно коснулся места слома. Мысли вновь унесли путника в далекое прошлое.
– Зачем тебе эта железка? – настороженно поинтересовалась девушка.
Голос ее был непривычно серьезен, а в глубине зеленых глаз угадывалась тревога.
– Отец велел принести меч, – нехотя ответил юноша.
– Велел? – недоверчиво переспросила ириада.
– Разрешил, – уточнил Корлунг.
Мирра обхватила его за плечи, приблизившись почти вплотную и глядя прямо в глаза.
– Зачем тебе это? – мягко спросила ириада. – Разве нам плохо вместе? Ты хочешь покинуть меня?
Обворожительный взгляд ириады мог свести с ума кого угодно. В такие моменты Корлунгу не хватало выдержки побороть соблазн, не устоял он и сейчас и, обняв девушку, впился в ее губы страстным поцелуем. Узкая ладошка Мирры скользнула под его рубашку и легла на грудь, еще больше возбуждая кровь и кружа голову.
Все же, сделав над собой усилие, юноша отстранился.
– Разве нам плохо вместе? – настойчиво повторила свой вопрос девушка.
– Ты же знаешь, Мирра, как я счастлив с тобой, – ответил Корлунг. – Я люблю тебя…
– Тс-с! – Мира прижала палец к его губам, заставив замолчать. – Не говори так больше. Никогда.
– Почему? – удивился Корлунг.
– Потому, что это не так.
– Мирра, я совсем тебя не понимаю, – растерялся юноша.
– Почему ты хочешь уйти? – печально спросила Мирра.
– Я всего лишь иду к отцу, – ответил Корлунг, недоумевая. – Что тебя так расстроило?
Мирра тяжело вздохнула. В уголках ее печальных зеленых глаз заблестели слезинки.
– Ты уйдешь, – обреченно прошептала она. – Ты взял меч – значит, уйдешь.
– Да с чего ты это взяла?! – воскликнул Корлунг.
Ничего не ответив, ириада взмахнула крыльями и скрылась в кронах деревьев.
– Мирра! – крикнул Корлунг ей вслед.
Первым желанием было броситься за ней вдогонку, но юноша понимал всю тщетность такой попытки. Догнать ириаду не смог бы никто из смертных.
Корлунг недоуменно хмыкнул. Странное поведение Мирры совсем сбило его с толку. С тех пор, как отец-дуб согласился обучить юношу воинскому ремеслу, ириада все чаще хмурилась, ее песнь все реже разносилась над лесом.
О вступлении в клан псов-воинов нечего было и думать. Даже если бы все забыли о той истории, что случилась на пристани несколько лет назад, собственная гордость не позволила бы Корлунгу присоединиться к людям, подвергшим его унижению. Но несмотря ни на что, мысль о том, чтобы стать воином, не покидала юношу. Мать, уже надеявшаяся, что эта блажь навсегда покинула голову сына, неодобрительно восприняла его желание, Арденг же разразился отборнейшей бранью, когда Корлунг попросил его дать несколько уроков. Юноша и не подозревал, что его учитель способен так сердиться. На мгновение ему даже показалось, что кузнец ударит его. Но старый мастер лишь прогнал ученика из кузни на весь день.
Только у древнего дуба-отца Корлунг неожиданно нашел поддержку. Как ни странно, именно он взялся обучать юношу воинскому ремеслу и искусству выживания среди врагов. Поначалу Корлунг засомневался в опыте древнего существа – все-таки было трудно заподозрить в растении, хоть и весьма необычном, бывалого бойца. Однако после первых же уроков сомнения развеялись, да и сам Арденг подтвердил, что лучшего наставника в этом деле Корлунгу не найти на всем побережье. Хоть старому кузнецу и не пришлись по душе занятия юноши, против воли дуба-отца он возражать не стал. До сих пор Корлунг обучался драться на палках и кулачному бою, сегодня он должен был начать учиться владеть настоящим оружием.
Странный разговор с Миррой омрачил душу, и на знакомую поляну Корлунг вышел уже совсем поникший.
– Мир тебе, сын мой! – мягко приветствовал его ровный голос дуба.
Приблизившись к огромному стволу, Корлунг коснулся ладонью заросшей мхом коры и ответил:
– И тебе мир, отец.
– Твой лик печален и на душе тяжесть, – заметил дуб. – Что огорчило тебя, сын мой?
– Мирра, – хмуро ответил юноша. – Она как-то странно ведет себя. Я совсем перестал понимать ее.
– Девочка очень привязалась к тебе и боится разлуки. Ее век гораздо дольше, чем у простых женщин, она уже много раз теряла тех, кто был ей дорог, и не хочет потерять снова.
– Но с чего ей взбрело в голову, что я собираюсь покинуть ее? – удивился Корлунг. – Объясни мне, отец? Я чего-то не знаю?
– Никто не знает в точности свою судьбу. Но каждый может ее предугадать. Когда на распутье человек сворачивает в какую-то сторону, любой, кому уже знакома эта дорога, может сказать, что ждет его в конце. Скажи, сын мой, тебе нравится здесь?
– Конечно! – воскликнул юноша. – Мне нравится жить здесь с тобой, с Арденгом и Миррой. Я даже уговаривал маму перебраться сюда, но она почему-то не хочет покидать Кем-Парн.
– У твоей мамы совсем другая жизнь. А какую жизнь выберешь для себя ты? Я вижу, ты все-таки принес меч. Значит ли это, что ты окончательно сделал свой выбор?
– Конечно! – снова воскликнул Корлунг.
– Вот это и печалит девочку. Мужчины берут в руки оружие и надевают воинскую броню не для того, чтобы сидеть у домашнего очага. Рано или поздно их уводит дорога на поля далеких сражений. Назад возвращаются немногие. Ты готов к этому?
– Да!
– Не торопись с ответом, сын мой. Может статься, что, ступив на этот путь, ты никогда не будешь счастлив сам и сделаешь несчастными многих. Готов ли ты к этому? Подумай хорошенько, назад пути уже не будет.
– Готов! – решительно произнес Корлунг.
– Тогда возьми меч. Не стану скрывать, сын мой, мне не по душе твой выбор. Но ты слишком горд и слишком упрям – эти два качества часто сводят мужчин в могилу раньше срока. Не хочу, чтобы твоя жизнь прервалась слишком рано. Я дам тебе силу, что поддержит и твою гордыню, и твое упрямство. Лишь взявшись за меч и возненавидев врага, ты еще не становишься воином, пока ты просто человек с оружием, и любой опытный боец, даже не будучи хорошо вооруженным, сможет легко одолеть тебя в поединке.
Перед носом Корлунга, разбрызгивая комья земли, вверх взвился толстенный корень с длинными отростками, словно с руками. Юноша отшатнулся назад и, ухватившись за рукоять меча покрепче обеими руками, принял боевую стойку.
– Успокой свое сердце, выровняй дыхание, – услышал он повелительный голос дуба. – Ярость воина должна быть холодна.
– Разве такое может быть? – удивился Корлунг, за что получил удар веткой в лоб.
– Может. Слепая безрассудная ярость, как и злоба, не знает цели. Направь ее туда, где враг.
– А где враг? – осторожно поинтересовался Корлунг.
Он с опаской покосился наверх, ожидая нового удара веткой.
– Перед тобой, – прозвучал ответ.
Корень, поднявшийся перед ним, качнулся, взмахнув отростками. Корлунг отступил еще дальше.
– Я боюсь поранить тебя, отец, – нерешительно сказал он.
Нерешительность стоила ему еще одного удара, на сей раз по спине. Тренируясь с палкой и шестом, Корлунг был более уверен в себе, но сейчас в его руках был меч. Хоть и специально затупленный, но все-таки настоящий меч.
– Не бойся, сын мой. Рази!
Несмотря на привычное обращение, сейчас дуб разговаривал с ним довольно жестко и не скупился на удары, побуждая юношу к более решительным действиям.
Корлунг шагнул вперед и нанес удар. Вернее, хотел нанести. Его клинок наткнулся на толстый сук, невесть откуда взявшийся, еще одна гибкая ветвь оплела руки, а под ноги ударил корень. Через мгновение Корлунг припечатался спиной к земле, а у горла оказалось затупленное лезвие его собственного меча.
– Ярость должна быть холодна, – наставительно повторил дуб. – Не горячись в схватке, контролируй положение и, нападая, будь готов отступить. Следи за движениями противника, но не забывай оглядываться. Ты должен держать под обзором все поле боя. Бывалые воины, рубившиеся во многих схватках, спиной чувствуют опасность, тебе же еще этому учиться и учиться.
Корлунг поднялся на ноги и снова взял меч в руки.
– Конечно, я совсем не похож на обычного противника, которого можно встретить на поле боя, – продолжал дуб. – Но если сумеешь противостоять мне, устоишь и в настоящей битве один против многих.
Учебный бой продолжился. Атакуя юношу своими корнями и ветвями то с одной стороны, то с другой, дуб при этом терпеливо объяснял, как правильно держать меч, как двигаться, как наносить удары и парировать выпады противника.
Отмахиваясь от хлестких ударов толстых сучьев, Корлунг сломал мечом одну из ветвей. Он тут же замер от испуга и даже выронил клинок.
– Тебе больно, отец? – спросил он, осторожно коснувшись пальцами места слома. – Прости меня.
Первым ответом послужил очередной удар толстой веткой в грудь, такой крепкий, что юноша не устоял на ногах. Затем прозвучал ровный и суровый голос дуба:
– Где оружие, там всегда и боль. Не отвлекайся. В настоящем бою вокруг тебя всегда будут боль и кровь, некогда будет проливать слезы над ранами, своими и чужими.
Корлунг поднял меч и продолжил необычный поединок. Сражаться с дубом и в самом деле было тяжело. Противостоять ему не смогли бы, наверное, даже несколько опытных бойцов сразу. Уворачиваясь от одной ветки, юноша натыкался на другую, из земли в самый неожиданный момент появлялись огромные корневища, бросаясь на него со всех сторон, иные норовили обвить ноги. Корни так разрыхлили землю, что Корлунг начал проваливаться в ямы, это еще более усложнило тренировку. Он то и дело оказывался поверженным, но поднимался снова и снова, упрямо продолжая бой, уже не обращая внимания ни на обломанные сучья, ни на собственные ссадины.
Чтобы хоть как-то развеяться, юноша выбрал более длинный путь к Кем-Парну и пошел не лесной тропой, как обычно, а, сделав изрядный крюк, вышел к берегу океана. Он надеялся, что длительная прогулка и свежий морской воздух помогут, смятение уляжется и мать не заметит, как подавлен ее сын. Ни к чему ей лишний раз волноваться.
Внимание Корлунга привлек чей-то вскрик. Остановившись, он бросил взгляд в сторону океана. Через мгновение невдалеке из воды показалась голова. Снова раздался крик. Кажется, это была женщина. Всплеснув руками, она снова погрузилась в воду. Совсем не похоже было, что женщина просто купается, без чужой помощи она явно не могла удержаться на поверхности, словно что-то тянуло ее в глубину.
Корлунг не стал вступать с ней в перепалку, он уже давно понял, что спорить с лесной обитательницей бесполезно – для нее это все просто веселая игра. Ничего не ответив, он направился к строению. Мирра осталась стоять на месте, внимательно наблюдая за ним.
Мальчик уже догадался, что оказался перед кузней. То, что он увидел, заглянув в распахнутые настежь большие, как ворота, двустворчатые двери строения, подтвердило его догадку. У наковальни стоял высокий старик с коротко остриженной бородой. Из-под грязной головной повязки выбивались длинные седые волосы. Лицо кузнеца было изрезано глубокими морщинами и потемнело – то ли от прожитых лет, то ли от жара горна. Старик держал щипцами раскаленную заготовку и мерно бил по ней молотом, наполняя округу металлическим звоном. От каждого удара в стороны разлетались снопы искр, отскакивали от кожаного фартука мастера.
Затаив дыхание, Корлунг следил за работой старика. В Кем-Парне не было кузницы, оружие, доспехи и инструменты в город привозили торговцы. Мальчик лишь слышал о кузнецах-чародеях, что скрываются от непосвященных глаз в лесах и пещерах и способны не только властвовать над медью и бронзой, но и добывать железо из упавших с неба камней[3] и превращать его в несокрушимую сталь.
Мастер исподлобья взглянул на мальчишку и вдруг сурово спросил:
– Так и будешь без толку торчать в дверях?
Корлунг растерялся.
– А что… что я должен делать?
– Подбрось дров и раздуй мехи, – потребовал кузнец. – Огонь совсем погас в горниле. Поторопись, у нас много работы.
Мальчик послушно поспешил выполнить распоряжение старого мастера.
Увидев, как он скрылся в воротах кузни, Мирра грустно улыбнулась и прошептала:
– Вот ты и выбрал свой путь, Корлунг, сын Геранды из Кем-Парна.
* * *
Попавший за шиворот снег вернул человека от образов прошлого к действительности. Он тряхнул головой и грозно прорычал сам себе:– Не спать! Не смей засыпать, скотина!
Одним рывком он поднялся из сугроба, который намело вокруг него. С головы и плеч осыпался сугроб поменьше. Еще немного, и путника замело бы с головой так, что никто уже не смог бы его обнаружить в степи до самой весны.
Ударивший в грудь ветер едва не свалил путника обратно в снег. Замерзшие, онемевшие ноги плохо слушались. Человек снова прикрыл голову плащом и продолжил свой путь, утопая в снегу по колено. Он спотыкался, падал, но снова вставал, упрямо продвигаясь сквозь метель к лесу. Путник знал – только там, под защитой могучих разлапистых елей, он сможет укрыться от бурана. Бездумно перебирая ногами, мыслями он вновь и вновь возвращался к давно ушедшим в прошлое событиям из другой жизни.
* * *
Над чаном с шипением взвилось облако пара, когда Корлунг окунул в холодную воду раскаленный добела клинок. Выждав немного, он вынул меч из помутневшей воды и внимательно осмотрел со всех сторон, словно любуясь. Это был его первый меч, и юноша считал себя вправе гордиться своим мастерством. Арденг – старый кузнец и наставник Корлунга, взял клинок из рук своего ученика и так же внимательно осмотрел со всех сторон.– Что-то не так, учитель? – настороженно спросил Корлунг, пытаясь заглянуть снизу в глаза старика.
Минувшие годы, казалось, нисколько не отразились на старом мастере, он был все так же крепок и высок, держал спину прямо, не сутулясь. Корлунг же, за несколько лет работы в кузне превратившись из щуплого угловатого мальчишки в крепкого широкоплечего юношу, в рост вытянулся ненамного и по-прежнему оставался ниже своего наставника.
– Клинок хорош, – сурово произнес кузнец. – Ты вложил в свою работу немало труда и усердия, но слишком мало души. Это мертвый меч.
– Мертвый? – недоуменно переспросил Корлунг. – Я не понимаю тебя, учитель.
– В нем нет души, – пояснил старый мастер.
– Души? – вновь удивился юноша. – Какая может быть душа в куске стали?
– Для большинства людей меч – просто орудие смерти, – ответил кузнец. – Для тех же, кто знает в этом толк, меч – неотъемлемая часть воина, продолжение его руки, то, что повинуется даже не движению, а одной лишь мысли, малейшему желанию своего обладателя. В самом таком клинке дух воина. Ты выковал отличный меч, но истинный мастер вкладывает в свой труд не только свое умение, но и душу. Тогда и любое его изделие становится живым, будь то плуг, подкова или меч. Живой клинок способен одним ударом разрубить вражескую плоть вместе с доспехом от плеча до пояса. Только живой меч может стать единым целым с его владельцем.
Корлунг озадаченно хмыкнул и почесал в затылке. Глядя на его растерянную физиономию, Арденг рассмеялся.
– Не бери в голову, мой мальчик, – сказал старик, похлопав ученика по плечу. – Ты многое перенял от меня и стал искусным мастером. На свете есть много умелых кузнецов, но лишь немногие способны создать по-настоящему живой меч.
– А ты, учитель? – поинтересовался Корлунг. – Ты делаешь такие клинки? Покажи мне.
Арденг сразу помрачнел, его и без того темное лицо потемнело еще больше.
– Нет, мой мальчик, – произнес он, покачав головой. – Я уже давно не изготавливаю такие мечи и вообще стараюсь не ковать оружие. На свете слишком мало истинных воинов, а простые головорезы и грабители найдут себе оружие и без моей помощи.
– Мне давно уже кажется, что ты не очень-то жалуешь черных псов и вообще воинов, – осторожно заметил Корлунг.
Арденг усмехнулся.
– Тебе правильно кажется. Это вы, безусые юнцы, считаете, что состоять в клане черных псов – верх доблести и почета. Но в основе клана лежит предательство. Более тысячи лет назад они предали своего бога. Но бог напомнил псам о себе, когда они менее всего этого ожидали и были полностью уверены в своей силе.
В голосе Арденга звучало даже не пренебрежение к клану, правившему всем побережьем океана, а настоящее презрение. В этом он был схож с матерью Корлунга. Геранда тоже весьма нелестно отзывалась о псах-воинах и вообще обо всех, кто стремился посвятить жизнь воинскому ремеслу. Она никогда не напоминала сыну о том позоре, которому он подвергся на пристани, будучи мальчишкой, и благодаря чему навсегда лишился надежды вступить в клан, но Корлунг понимал – мать довольна, что ей не придется провожать его в поход. Некоторое утешение Корлунг находил для себя в ковке оружия, чему уже несколько лет его обучал Арденг, да в старых воинских преданиях.
– Расскажи, учитель, – попросил Корлунг. – Как бог напомнил о себе псам?
Арденг не заставил себя долго упрашивать. Он весьма неохотно распространялся о ратных доблестях как псов, так и их противников, но редко упускал случай поязвить на их счет.
– Давным-давно, когда еще мой дед был моложе, чем ты сейчас, черные псы заключили союз с Тенью, собрали сотни кораблей, перетащили их через Большой порог и двинулись к побережью Ногарской империи. Принято считать тот поход не удавшимся из-за сильного шторма, что не позволил флоту дойти до столицы Ногары. Никто из псов до сих пор не желает признавать трусость своих предшественников и предков. На самом деле они встретили Бельфеддора. Именно он заставил псов отступить без боя, и они бежали, не оглядываясь.
– Бельфеддор? – переспросил юноша. – Кто это?
– Это и есть преданный псами бог, – пояснил кузнец, – Впрочем, они стоили друг друга. Среди своего войска он был главным висельником и убийцей.
Арденг в сердцах сплюнул.
– Почему ты так недолюбливаешь воинов и все, что с ними связано? – удивился Корлунг. – Мне казалось, тебе нравится ковать оружие. Когда ты работаешь над новым клинком, у тебя даже взгляд становится такой…
– Потому и не люблю, что сам был воином, – хмуро ответил Арденг. – Я ценю оружие за его изящество и кую мечи, совершенствуя собственное мастерство. Но я ни на миг не забываю, что в каждом новом клинке, наконечнике стрелы или копья таится смерть десятков людей.
– Ты был воином?! – изумленно вскричал Корлунг. – Почему ты никогда не рассказывал об этом раньше?
– Потому, что нечего рассказывать, – проворчал Арденг.
Он отложил в сторону меч, выкованный учеником, тяжело вздохнул и, взяв Корлунга за плечи, сурово продолжал, глядя юноше в глаза:
– Война – это не лихие приключения и вольная веселая жизнь. Прежде всего – это кровь и смерть. В свое время я достаточно поскитался по свету, узнал эту жизнь со всех сторон, но не видел ничего страшнее войны. Я видел целые поля, усеянные мертвыми телами, где вороны обжирались настолько, что не могли взлететь. Я видел, как корчатся в муках, медленно умирая, искалеченные бойцы. В этот миг они совсем не похожи на лихих вояк, больше напоминают испуганных мальчишек. Я помню их глаза – боль, отчаянное желание жить и обреченность. Я видел изрубленные тела стариков, женщин и детей в захваченных городах и селениях, видел обугленные трупы мирных жителей, заживо сожженных в своих домах, видел обезумевших от страха и стыда юных девушек, безжалостно поруганных толпой озверелых убийц в доспехах. Я видел детей, плачущих средь развалин, видел, как женщины, рыдая, вытаскивали из груды мертвых тел трупы своих сыновей, мужей, отцов. Я видел, как люди умирают с голоду, обобранные дочиста солдатней, и дерутся за обглоданную кость с дикими собаками. Вслед за войной всегда неизбежно приходят голод и мор, выкашивая люд не менее усердно, чем клинки. Все это я видел и слышал их голоса, крики, мольбы, стенания… Хочу забыть, но не могу…
Арденг снова вздохнул.
– И все-таки я хотел бы стать воином, – тихо произнес Корлунг.
– По-прежнему хочешь вступить в клан? – спросил Арденг.
После короткого раздумья юноша покачал головой.
– Нет. Пожалуй, нет. Я не забыл, как они обошлись со мной пять лет назад, и никогда этого не забуду.
Арденг усмехнулся и хлопнул ученика по плечу.
– Не забивай себе голову лишними мыслями. Иди отдыхай, мой мальчик. Ты славно потрудился сегодня. Твоя подружка уже заждалась.
Корлунг и в самом деле давно уже слышал мелодичный голос Мирры. Нежная, добрая песня девушки, казалось, наполняет весь лес, и все лесные обитатели притихли, вслушиваясь в чарующие звуки голоса ириады.
Юноша покинул кузню и углубился в лес, шагая вдоль ручья вверх по течению. Он не смог бы отыскать девушку по голосу – ее песня странным образом звучала над лесом отовсюду. Впрочем, Корлунг и не собирался отправляться на поиски, он не сомневался – Мирра сама придет к нему, как это уже бывало не раз.
Освободившись от одежды, Корлунг окунулся в прохладную воду ручья, подставив тело течению. Уже не в первый раз он слышал песни Мирры, но, как и прежде, чарующие звуки голоса ириады завораживали юношу. Даже ветви деревьев, склонившиеся над ручьем, казалось, покачиваются в такт мелодичным переливам. Знающие люди поговаривали, что в своих владениях в Изумрудных лесах ириады способны своими песнями усыпить навсегда неосторожных или враждебно настроенных путников. Но Корлунг не опасался наваждения, он любил отдыхать после работы в кузне вот так, лежа в водах ручья, обволакивающих его прохладными объятиями, под мелодичные звуки голоса Мирры, закрыв глаза и теряя ощущение времени.
Неожиданно песня смолкла, а вскоре к берегу ручья выбежала Мирра. Юноша приподнялся на локтях ей навстречу, ничуть не смущаясь своей наготы, прикрытой лишь прозрачной водой. Девушка задорно рассмеялась, сбросила с себя тунику и, с шумным плеском бросившись к Корлунгу, прильнула к его груди. Юноша обнял нежное трепещущее тело ириады, заглянул в ее зеленые глаза. За минувшие после их первой встречи годы лесная обитательница ничуть не изменилась. Видимо, правы были те мудрецы, что утверждали, будто над ириадами не властно время. Сама Мирра никогда не говорила об этом серьезно, но Корлунг подозревал, что, несмотря на шаловливый характер и ребячество, девушка намного старше даже старого Арденга. Но сейчас, когда на него смотрели зеленые глаза ириады, на губах чувствовалось ее дыхание, а к обнаженному телу прижималась ее нежная нагота, это не имело никакого значения.
– Я так люблю слушать твои песни, – произнес Корлунг.
Девушка игриво улыбнулась.
– Ириады – жрицы любви, мы всем дарим радость.
– Тогда подари радость мне, – прошептал Корлунг и прильнул поцелуем к ее влажным губам.
Ириада обняла его и обвила крыльями. Два обнаженных тела сплелись в единое целое. С этого мига для них двоих больше не существовало ничего вокруг, весь мир остался где-то в стороне, были только он и она – оба растворились в волнах блаженства, наслаждаясь близостью и ласками друг друга.
* * *
Путник вновь поймал себя на том, что, предавшись воспоминаниям, медленно засыпает. Зачерпнув горсть снега, он растер его по лицу. Это мало помогло, но все же усилием воли человек заставил себя подняться из сугроба и сделать новый шаг.– Вперед, – приказал он сам себе.
Впрочем, онемевшие от холода губы еле шевелились, и путник мог издавать лишь невнятные хриплые звуки.
Даже руки уже шевелились с трудом, плечи онемели. Путник все реже пытался укрыться за плащом, ветер бил прямо в грудь, бросая снег в лицо и за пазуху, но человек мало что чувствовал. Лишь природное упрямство не позволяло ему сдаться. Он то и дело падал на колени, но снова вставал. Зацепившись за что-то ногой, путник дернул и вытянул из-под снега обломанную ветку кустарника. Опустившись на одно колено, он осторожно коснулся места слома. Мысли вновь унесли путника в далекое прошлое.
* * *
Корлунг быстро шагал по лесной тропе, держа в одной руке затупленный меч. Послышался шорох листвы, и через мгновение из зарослей выпорхнула Мирра, преградив ему путь.– Зачем тебе эта железка? – настороженно поинтересовалась девушка.
Голос ее был непривычно серьезен, а в глубине зеленых глаз угадывалась тревога.
– Отец велел принести меч, – нехотя ответил юноша.
– Велел? – недоверчиво переспросила ириада.
– Разрешил, – уточнил Корлунг.
Мирра обхватила его за плечи, приблизившись почти вплотную и глядя прямо в глаза.
– Зачем тебе это? – мягко спросила ириада. – Разве нам плохо вместе? Ты хочешь покинуть меня?
Обворожительный взгляд ириады мог свести с ума кого угодно. В такие моменты Корлунгу не хватало выдержки побороть соблазн, не устоял он и сейчас и, обняв девушку, впился в ее губы страстным поцелуем. Узкая ладошка Мирры скользнула под его рубашку и легла на грудь, еще больше возбуждая кровь и кружа голову.
Все же, сделав над собой усилие, юноша отстранился.
– Разве нам плохо вместе? – настойчиво повторила свой вопрос девушка.
– Ты же знаешь, Мирра, как я счастлив с тобой, – ответил Корлунг. – Я люблю тебя…
– Тс-с! – Мира прижала палец к его губам, заставив замолчать. – Не говори так больше. Никогда.
– Почему? – удивился Корлунг.
– Потому, что это не так.
– Мирра, я совсем тебя не понимаю, – растерялся юноша.
– Почему ты хочешь уйти? – печально спросила Мирра.
– Я всего лишь иду к отцу, – ответил Корлунг, недоумевая. – Что тебя так расстроило?
Мирра тяжело вздохнула. В уголках ее печальных зеленых глаз заблестели слезинки.
– Ты уйдешь, – обреченно прошептала она. – Ты взял меч – значит, уйдешь.
– Да с чего ты это взяла?! – воскликнул Корлунг.
Ничего не ответив, ириада взмахнула крыльями и скрылась в кронах деревьев.
– Мирра! – крикнул Корлунг ей вслед.
Первым желанием было броситься за ней вдогонку, но юноша понимал всю тщетность такой попытки. Догнать ириаду не смог бы никто из смертных.
Корлунг недоуменно хмыкнул. Странное поведение Мирры совсем сбило его с толку. С тех пор, как отец-дуб согласился обучить юношу воинскому ремеслу, ириада все чаще хмурилась, ее песнь все реже разносилась над лесом.
О вступлении в клан псов-воинов нечего было и думать. Даже если бы все забыли о той истории, что случилась на пристани несколько лет назад, собственная гордость не позволила бы Корлунгу присоединиться к людям, подвергшим его унижению. Но несмотря ни на что, мысль о том, чтобы стать воином, не покидала юношу. Мать, уже надеявшаяся, что эта блажь навсегда покинула голову сына, неодобрительно восприняла его желание, Арденг же разразился отборнейшей бранью, когда Корлунг попросил его дать несколько уроков. Юноша и не подозревал, что его учитель способен так сердиться. На мгновение ему даже показалось, что кузнец ударит его. Но старый мастер лишь прогнал ученика из кузни на весь день.
Только у древнего дуба-отца Корлунг неожиданно нашел поддержку. Как ни странно, именно он взялся обучать юношу воинскому ремеслу и искусству выживания среди врагов. Поначалу Корлунг засомневался в опыте древнего существа – все-таки было трудно заподозрить в растении, хоть и весьма необычном, бывалого бойца. Однако после первых же уроков сомнения развеялись, да и сам Арденг подтвердил, что лучшего наставника в этом деле Корлунгу не найти на всем побережье. Хоть старому кузнецу и не пришлись по душе занятия юноши, против воли дуба-отца он возражать не стал. До сих пор Корлунг обучался драться на палках и кулачному бою, сегодня он должен был начать учиться владеть настоящим оружием.
Странный разговор с Миррой омрачил душу, и на знакомую поляну Корлунг вышел уже совсем поникший.
– Мир тебе, сын мой! – мягко приветствовал его ровный голос дуба.
Приблизившись к огромному стволу, Корлунг коснулся ладонью заросшей мхом коры и ответил:
– И тебе мир, отец.
– Твой лик печален и на душе тяжесть, – заметил дуб. – Что огорчило тебя, сын мой?
– Мирра, – хмуро ответил юноша. – Она как-то странно ведет себя. Я совсем перестал понимать ее.
– Девочка очень привязалась к тебе и боится разлуки. Ее век гораздо дольше, чем у простых женщин, она уже много раз теряла тех, кто был ей дорог, и не хочет потерять снова.
– Но с чего ей взбрело в голову, что я собираюсь покинуть ее? – удивился Корлунг. – Объясни мне, отец? Я чего-то не знаю?
– Никто не знает в точности свою судьбу. Но каждый может ее предугадать. Когда на распутье человек сворачивает в какую-то сторону, любой, кому уже знакома эта дорога, может сказать, что ждет его в конце. Скажи, сын мой, тебе нравится здесь?
– Конечно! – воскликнул юноша. – Мне нравится жить здесь с тобой, с Арденгом и Миррой. Я даже уговаривал маму перебраться сюда, но она почему-то не хочет покидать Кем-Парн.
– У твоей мамы совсем другая жизнь. А какую жизнь выберешь для себя ты? Я вижу, ты все-таки принес меч. Значит ли это, что ты окончательно сделал свой выбор?
– Конечно! – снова воскликнул Корлунг.
– Вот это и печалит девочку. Мужчины берут в руки оружие и надевают воинскую броню не для того, чтобы сидеть у домашнего очага. Рано или поздно их уводит дорога на поля далеких сражений. Назад возвращаются немногие. Ты готов к этому?
– Да!
– Не торопись с ответом, сын мой. Может статься, что, ступив на этот путь, ты никогда не будешь счастлив сам и сделаешь несчастными многих. Готов ли ты к этому? Подумай хорошенько, назад пути уже не будет.
– Готов! – решительно произнес Корлунг.
– Тогда возьми меч. Не стану скрывать, сын мой, мне не по душе твой выбор. Но ты слишком горд и слишком упрям – эти два качества часто сводят мужчин в могилу раньше срока. Не хочу, чтобы твоя жизнь прервалась слишком рано. Я дам тебе силу, что поддержит и твою гордыню, и твое упрямство. Лишь взявшись за меч и возненавидев врага, ты еще не становишься воином, пока ты просто человек с оружием, и любой опытный боец, даже не будучи хорошо вооруженным, сможет легко одолеть тебя в поединке.
Перед носом Корлунга, разбрызгивая комья земли, вверх взвился толстенный корень с длинными отростками, словно с руками. Юноша отшатнулся назад и, ухватившись за рукоять меча покрепче обеими руками, принял боевую стойку.
– Успокой свое сердце, выровняй дыхание, – услышал он повелительный голос дуба. – Ярость воина должна быть холодна.
– Разве такое может быть? – удивился Корлунг, за что получил удар веткой в лоб.
– Может. Слепая безрассудная ярость, как и злоба, не знает цели. Направь ее туда, где враг.
– А где враг? – осторожно поинтересовался Корлунг.
Он с опаской покосился наверх, ожидая нового удара веткой.
– Перед тобой, – прозвучал ответ.
Корень, поднявшийся перед ним, качнулся, взмахнув отростками. Корлунг отступил еще дальше.
– Я боюсь поранить тебя, отец, – нерешительно сказал он.
Нерешительность стоила ему еще одного удара, на сей раз по спине. Тренируясь с палкой и шестом, Корлунг был более уверен в себе, но сейчас в его руках был меч. Хоть и специально затупленный, но все-таки настоящий меч.
– Не бойся, сын мой. Рази!
Несмотря на привычное обращение, сейчас дуб разговаривал с ним довольно жестко и не скупился на удары, побуждая юношу к более решительным действиям.
Корлунг шагнул вперед и нанес удар. Вернее, хотел нанести. Его клинок наткнулся на толстый сук, невесть откуда взявшийся, еще одна гибкая ветвь оплела руки, а под ноги ударил корень. Через мгновение Корлунг припечатался спиной к земле, а у горла оказалось затупленное лезвие его собственного меча.
– Ярость должна быть холодна, – наставительно повторил дуб. – Не горячись в схватке, контролируй положение и, нападая, будь готов отступить. Следи за движениями противника, но не забывай оглядываться. Ты должен держать под обзором все поле боя. Бывалые воины, рубившиеся во многих схватках, спиной чувствуют опасность, тебе же еще этому учиться и учиться.
Корлунг поднялся на ноги и снова взял меч в руки.
– Конечно, я совсем не похож на обычного противника, которого можно встретить на поле боя, – продолжал дуб. – Но если сумеешь противостоять мне, устоишь и в настоящей битве один против многих.
Учебный бой продолжился. Атакуя юношу своими корнями и ветвями то с одной стороны, то с другой, дуб при этом терпеливо объяснял, как правильно держать меч, как двигаться, как наносить удары и парировать выпады противника.
Отмахиваясь от хлестких ударов толстых сучьев, Корлунг сломал мечом одну из ветвей. Он тут же замер от испуга и даже выронил клинок.
– Тебе больно, отец? – спросил он, осторожно коснувшись пальцами места слома. – Прости меня.
Первым ответом послужил очередной удар толстой веткой в грудь, такой крепкий, что юноша не устоял на ногах. Затем прозвучал ровный и суровый голос дуба:
– Где оружие, там всегда и боль. Не отвлекайся. В настоящем бою вокруг тебя всегда будут боль и кровь, некогда будет проливать слезы над ранами, своими и чужими.
Корлунг поднял меч и продолжил необычный поединок. Сражаться с дубом и в самом деле было тяжело. Противостоять ему не смогли бы, наверное, даже несколько опытных бойцов сразу. Уворачиваясь от одной ветки, юноша натыкался на другую, из земли в самый неожиданный момент появлялись огромные корневища, бросаясь на него со всех сторон, иные норовили обвить ноги. Корни так разрыхлили землю, что Корлунг начал проваливаться в ямы, это еще более усложнило тренировку. Он то и дело оказывался поверженным, но поднимался снова и снова, упрямо продолжая бой, уже не обращая внимания ни на обломанные сучья, ни на собственные ссадины.
* * *
Добравшись до опушки, путник чуть ли не ползком продолжал пробираться дальше, в глубь леса, оставляя за собой в снегу глубокую колею. Здесь уже было не так ветрено, как на открытой местности – то ли деревья в самом деле защищали от непогоды, то ли буран начал стихать. Впрочем, к этому времени человек уже не чувствовал ни ветра, ни холода, ни даже собственного тела. Укрывшись под широкими заснеженными лапами могучей ели, путник затих.* * *
Океан лениво накатывал на берег редкие волны, шурша галькой. Корлунг шагал вдоль полосы прибоя, ступая босыми ногами по отшлифованным водой камешкам. В этот день он покинул свое лесное прибежище и отправился в Кем-Парн навестить мать. На душе было тягостно. Сегодня Мирра вновь на него обиделась. Вот уже целый год, с тех самых пор, как юноша при помощи дуба-отца начал осваивать воинское искусство, ириада пребывала в печали. Она все реже радовала друга своим веселым задорным смехом, вместо этого постоянно твердила, что Корлунг сам приближает миг их разлуки. Это было просто невыносимо. Корлунга порой начинали раздражать такие слова Мирры, он слишком привязался к ириаде, и перемены в ее настроении больно ранили в самое сердце. Хотя в глубине души юноша не мог не признать, что опасения Мирры оправданны. Несмотря на то, что ему вовсе не хотелось покидать лесную обитель, Корлунг сознавал, что учится владеть мечом не ради того, чтобы всю жизнь провести в лесных дебрях. Когда-нибудь ему все равно придется отправиться в дальний путь. Но когда оно еще наступит, это «когда-нибудь». В ближайшее время он совсем не собирался покидать родные края и всячески пытался успокоить Мирру. Однако все его попытки были тщетны. Ириада словно предчувствовала что-то, недоступное самому Корлунгу.Чтобы хоть как-то развеяться, юноша выбрал более длинный путь к Кем-Парну и пошел не лесной тропой, как обычно, а, сделав изрядный крюк, вышел к берегу океана. Он надеялся, что длительная прогулка и свежий морской воздух помогут, смятение уляжется и мать не заметит, как подавлен ее сын. Ни к чему ей лишний раз волноваться.
Внимание Корлунга привлек чей-то вскрик. Остановившись, он бросил взгляд в сторону океана. Через мгновение невдалеке из воды показалась голова. Снова раздался крик. Кажется, это была женщина. Всплеснув руками, она снова погрузилась в воду. Совсем не похоже было, что женщина просто купается, без чужой помощи она явно не могла удержаться на поверхности, словно что-то тянуло ее в глубину.