Страница:
Корлунг сорвал с себя рубашку и бросился в воду. Подплыв к тому месту, где только что видел всплеск, юноша нырнул, подхватил полубесчувственное тело и попробовал поднять наверх. Однако что-то действительно тянуло женщину на дно. Погрузившись глубже, Корлунг увидел сеть, в которой женщина запуталась ногами. Очевидно, сеть сорвало штормом и прибило к берегу, в нее и попалась женщина. Корлунг попробовал распутать петли руками, однако из этого ничего не получилось. Вынырнув на поверхность, юноша вдохнул свежего воздуха и снова погрузился на глубину. На поясе женщины он нащупал кинжал. Выдернув клинок из ножен, Корлунг разрезал сеть. Он подхватил женщину и вместе с ней, наконец, выбрался на берег.
Вытащив спасенную им женщину, Корлунг положил ее животом на свое колено и хлопнул по спине. Незнакомка закашлялась, отплевывая воду.
– Кто ты? – спросил Корлунг, усадив женщину на гальку и встряхнув за плечи.
Незнакомка отвела пряди мокрых, слипшихся волос с лица. Женщина оказалась совсем молоденькой. Ее лицо показалось юноше смутно знакомым.
– Где я видел тебя раньше?
Девушка оттолкнула своего спасителя и недовольно буркнула:
– Не смей меня лапать.
Она поднялась на ноги, осмотрела свое разодранное платье, хлопнула ладонью по пустым ножнам и с негодованием спросила:
– Где мой кинжал?
Судя по каменьям и золотой инкрустации, покрывавшей ножны, кинжал стоил своей оправы и был не столько оружием, сколько ювелирным украшением. Впрочем, Корлунга это нисколько не впечатлило, к подобному виду оружия он был равнодушен.
– Где-то на дне, – ответил Корлунг усмехнувшись. – Можешь поискать.
Девушка недобро прищурилась и прошипела:
– Это дорого тебе обойдется, босяк! Мой кинжал стоил дороже, чем вся твоя паршивая жизнь.
– Да ты, оказывается, редкостная дрянь, – неприязненно процедил Корлунг сквозь зубы. – Похоже, твой кинжал стоил дороже и твоей жизни, причем намного. Пожалуй, стоило вытащить его, а не тебя.
В первый миг, когда он разглядел, как привлекательна девушка, как мокрое разорванное платье соблазнительно облепляет ее изящные формы, сердце юноши учащенно забилось, теперь же в душе вскипела злость. Он попытался внимательней присмотреться к незнакомке. Определенно он где-то ее видел раньше. Но где? Сосредоточиться на этой мысли не получилось, так как в этот самый момент девушка злобно выкрикнула:
– Захлопни свою поганую пасть!
С этими словами она выбросила вперед кулак, целясь в переносицу своему спасителю. Корлунг отклонился в сторону и подтолкнул девушку, одновременно подставив подножку. Девушка упала на колени, разодранный подол платья обнажил ее бедра. Не удержавшись, юноша хлопнул ладонью по оголившемуся заду незнакомки, чем привел ее в бешенство. Девушка вскочила на ноги и с яростным криком вновь набросилась на Корлунга. Для молодого кузнеца, тем более после уроков дуба-отца, такой соперник не мог являться достойным, и через мгновение девушка вновь была повержена. Оседлав незнакомку, Корлунг прижал ее руки к гальке.
– Отпусти, ублюдок! – злобно прошипела девушка, силясь высвободиться и ударить Корлунга коленом в спину. – Мой отец спустит с тебя шкуру живьем!
Теперь Корлунг понял, где и когда видел девушку раньше.
– Ты Ранда, дочь Орланденга?! – воскликнул он.
– Да, мой отец конунг! – со злобой подтвердила девушка. – Он прикажет разорвать тебя конями.
– Могла бы и поблагодарить за свое спасение, – мрачно заметил Корлунг.
– Отец тебя отблагодарит, не сомневайся, – заверила его Ранда. – Ты получишь достойную награду, будь уверен.
– Да уж не сомневаюсь, – усмехнулся Корлунг. – От вашей семейки ничего хорошего ждать не приходится. А может, мне взять свою плату прямо сейчас с тебя?
Он окинул девушку оценивающим взглядом, затем, удерживая одной рукой ее запястья, сведенные за головой, другой рукой рванул рубашку. Сделано это было лишь с целью попугать заносчивую девчонку, сбить с нее спесь. Однако, увидев прямо перед собой обнаженную грудь Ранды, юноша ощутил дрожь. Близость их тел, разгоряченных в недавней схватке, ее ярость, собственная злость и пьянящий запах женщины – все это будоражило кровь, заставляя забыться, пробуждая дикие инстинкты.
– Уберись от меня, грязная скотина! – взвизгнула дочь конунга.
В ее голосе не было страха, лишь одна злоба. Ничего не ответив, Корлунг захватил ладонью ее грудь и коснулся губами соска. Ранда стиснула зубы, когда же почувствовала руку Корлунга под подолом своего платья, едва не задохнулась от возмущения и ярости. Она выгнулась под юношей, пытаясь освободиться, но вскоре вдруг обмякла, покорно и даже, как показалось, охотно отдавшись умелым ласкам Корлунга, несколько лет делившим ложе с самой ириадой – жрицей любви. Разгоряченность и злость и в девушке пробудили животные инстинкты, заглушавшие голос разума, а крепкие мужские руки на собственном теле заставили забыть о том, кто есть кто. Сейчас Ранда хотела лишь одного – чтобы все это продолжалось и продолжалось. Через несколько мгновений она сама обвила Корлунга ногами, отзываясь на каждое его движение, а вскоре юноше уже не было нужды удерживать дочь конунга, девушка сама не позволила бы ему прерваться и прекратить начатое. Судя по повадкам, Ранда уже была далеко не новичком в любовных утехах, чего было трудно ожидать от незамужней девушки, к тому же дочери самого верховного вождя. Сжимая в объятиях ее упругое горячее тело, Корлунг забыл обо всем на свете, все мысли вытеснило лишь страстное желание, чтобы эти сладостные мгновения обладания длились как можно дольше…
– Может быть, я и прощу тебя, – произнесла Ранда, едва оба отдышались. – Как твое имя?
– Я Корлунг, сын Геранды из Кем-Парна, – назвался юноша.
Ранда сразу изменилась в лице. Выскользнув из-под юноши, она вскочила и запахнула обрывки своего платья, кое-как прикрыв грудь и бедра.
– Вижу, ты еще не забыла меня, – с усмешкой заметил Корлунг, также поднимаясь на ноги. – Теперь мы в расчете.
– Ты пожалеешь об этом дне! – злобно пообещала Ранда.
В этот момент послышался мужской голос:
– Эй, вы что тут делаете?
Корлунг обернулся. Вдоль берега к ним приближался молодой мужчина, лицом похожий на Ранду.
– Где ты был, Андененг?! – взвизгнула девушка. – Этот босяк изнасиловал меня!
– Что?! – взревел Андененг.
Он бросился вперед, словно разъяренный бык.
– Стой! – крикнул Корлунг.
Однако уже ничто не могло остановить взбешенного Андененга.
– Убей его! – взвизгнула Ранда, подзадоривая брата.
Андененг на бегу выхватил кинжал. Корлунг даже не успел обдумать свои действия. Привычным, хорошо отработанным движением он перехватил руку противника, сжимавшую кинжал, вскинул вверх, повернулся на месте и ударил за спину. Ранда снова завизжала. Похолодев от ужаса, Корлунг оглянулся через плечо. Андененг встретился с ним взглядом, полным недоумения и детской обиды. Навалившись на плечо Корлунга, сын конунга медленно сполз вниз и опустился на колени. Он по-прежнему держался за рукоять кинжала, торчавшую теперь из его собственного живота. Коротко простонав, Андененг повалился на бок.
Корлунг отступил от мертвого тела. Он взглянул на Ранду. Девушка с ужасом смотрела на тело брата, зажав рот руками. Повернувшись, Корлунг бегом бросился прочь от страшного места.
Как в детстве, он бежал не разбирая дороги. Ноги сами привели его на знакомую поляну. Упав на колени перед дубом, Корлунг простонал:
– Мне страшно, отец!
– Знаю, сын мой, – сурово отозвался дуб.
– Я убил человека.
– И совершил насилие над его сестрой, – послышалось осуждающе. – Все знаю, сын мой.
– Но это же неправда! – воскликнул Корлунг. – Она сама этого хотела!
– Запомни, сын мой, что бы ни случилось в твоей жизни, никогда не лги самому себе. Оценивай собственные поступки по справедливости.
Корлунг поник головой.
– Прости, отец, я виноват.
Широкая ветвь склонилась к его голове.
– Ах, сын мой, ты все-таки озлобил свое сердце, – печально произнес дуб. – Это не принесет тебе счастья и может сделать несчастными многих.
– Что мне делать, отец? – с надеждой спросил Корлунг. – Посоветуй.
– А как ты сам думаешь?
Юноша покачал головой.
– Я не знаю.
– Чтобы никогда не спрашивать совета после времени, всегда сначала обдумывай свои действия и делай то, в чем уверен. Того, что уже сделано, невозможно исправить. А то, что будет с тобой в дальнейшем, зависит только от тебя. Никто не в силах изменить собственную судьбу. Можно сколь угодно сворачивать с одной жизненной тропы на другую, но невозможно изменить направление. Только тебе выбирать – какой дорогой ты пройдешь свой путь, предначертанный судьбой. А сейчас ты должен покинуть эти края. Псы Орланденга уже ищут тебя.
– Я должен повидать мать! – воскликнул Корлунг.
– Нет, – жестко ответил дуб. – В Кем-Парне ты появляться не должен. Уходи так далеко, как только сможешь, и никогда не возвращайся сюда.
– А Мирра и Арденг? – спросил Корлунг.
– Уходи, – повторил дуб. – У тебя нет времени прощаться с ними.
– Я когда-нибудь увижу тебя снова? – тихо спросил Корлунг.
– Частица меня есть всюду, где есть трава и деревья, – ответил дуб. – Смотри на них и вспоминай меня.
– Я никогда тебя не забуду.
Поднявшись на ноги, Корлунг осторожно коснулся ладонью ствола и прошептал:
– Прости меня, отец.
– Мир тебе, сын мой. Прощай.
Он почти не чувствовал, как женщина вытащила его из снега и заставила идти, опираясь на ее плечи. Путник бездумно перебирал ногами, норовя упасть на каждом шагу, между тем как сознание его вновь помутилось – реальность в очередной раз уступила место образам из прошлого.
Корлунг приподнялся на ложе, которым служила охапка соломы, покрытая плащом, и огляделся. Все вокруг мирно спали.
Вот уже несколько лет, с тех самых пор, как покинул побережье океана, он скитался по свету, ведя жизнь наемника. В этой работе не было недостатка – Ногарская империя вела бесконечную войну со всем светом, и ей требовалось много воинов, как и ее противникам. В поисках лучшей доли Корлунг успел побывать и на той, и на другой стороне – сражался и за повелителя увядающей империи, и за ногарских царьков в отдаленных провинциях, бился и против ногарских легионов в рядах арамеев, хошимов, гипитов. Ногарские полководцы не щадили наемников, сотнями отправляя легковооруженных воинов на верную гибель, а предводители варварских отрядов не очень-то доверяли пришлым, и в конце концов Корлунг прибился к разбойничьей шайке, состоявшей из разноплеменных отщепенцев. Пару дней назад разбойники попали в жестокую битву с ногарскими солдатами, потеряли большую часть отряда и укрылись в разоренной войной деревеньке, где в целости остался лишь один дом. На всякий случай убив хозяев, разбойники расположились в захваченном жилище, зализывая раны.
Почувствовав на себе взгляд, Корлунг повернул голову. На него смотрела девушка арамейка, которую разбойники отбили у императорских солдат. Девушка была на редкость привлекательна, как лицом, так и фигурой, поэтому предводитель отряда оставил ее в живых, чтобы и самому попользоваться, а при случае и выгодно продать на побережье.
Поднявшись, Корлунг зачерпнул ковшом из бадьи и напился. Странный сон не выходил из головы. Спроста ли ему снится одно и то же? Отчего так щемит сердце?
Решение было принято неожиданно. Бросив ковш в бадью, Корлунг тихо произнес:
– Я иду к тебе, отец.
Не заботясь тем, что может кого-нибудь разбудить, Корлунг набросил на плечи плащ и стремительно вышел из дома, хлопнув дверью.
Едва он оседлал гиппариона,[4] на пороге дома появился один из разбойников.
– Эй, ты куда собрался? – окликнул он Корлунга.
– Я ухожу, – отозвался тот.
– Ночью? – В голосе разбойника прозвучало подозрение. – Уж не наложил ли ты лапу на нашу добычу? Что у тебя в суме? Или хочешь навести ногаров на наше убежище за звонкую монету?
– Я не вор и не продажный соглядатай, – хмуро ответил Корлунг, проверяя подпругу. – Я просто ухожу.
– А вот мы сейчас проверим, что у тебя за душой. Эй, парни! Похоже, нас обокрали!
На зов разбойника из дома вышли еще двое. Поняв, что уйти просто так ему не позволят, Корлунг устремился к разбойникам. Еще несколько лет назад ему не хватило бы решимости на подобные действия, но годы лишений, проведенные в бессмысленных сражениях среди боли и чужих страданий, вытравили страх смерти и крови, приучили действовать, не размышляя и никого не жалея.
Взмахом кинжала Корлунг перерезал горло одному из разбойников, тем же кинжалом пронзил сердце другого. Последний отмахнулся секирой. Пригнувшись, Корлунг уклонился от удара, перехватил оружие и сам нанес противнику два удара: коленом в пах и головой в переносицу. Разломав хлипкую дверь своей спиной, разбойник упал внутрь дома. Корлунг вошел следом, нанося удары направо и налево, безжалостно рубя и тех, кто проснулся, и тех, кто еще спал. Никто не ожидал от него подобного, да еще в этот ночной час, поэтому Корлунг не встретил достойного сопротивления. Последний из разбойников – раненный в последнем бою гипит, выставил руку вперед, словно защищаясь, и взмолился:
– Пощади! Не убивай!
Ничего не ответив, Корлунг вонзил копье в его грудь. Покончив со всеми, он взглянул в сторону плененной девушки. Арамейка смотрела на него без страха. Корлунг шагнул к ней и разрезал ремни, стягивавшие запястья пленницы.
– Уходи, – приказал он девушке.
Выйдя из дома, Корлунг взобрался в седло и пришпорил коня.
– Можешь кричать, – услышал он женский голос. – Здесь тебя никто не услышит, кроме меня. Не бойся, ты не так уж сильно обморожен, скоро это пройдет.
Путник увидел над собой красивое лицо. Та самая девушка, что уже являлась ему в бреду в заснеженном лесу. Или это был не бред? В любом случае это та самая арамейка, он хорошо запомнил эту женщину, ее бесстрашный взгляд. Кто бы мог подумать, что после всего, что она должна была вынести в плену у ногарской солдатни, в этих глазах не угаснет желание жить. Как давно это было. Или совсем недавно? Казалось, целая жизнь минула с того дня, когда после многолетней отлучки он вновь увидел стены и башни Кем-Парна.
– Кто ты? – спросил старый рыбак.
Корлунг помнил этого человека, жившего по соседству с их собственным домом. И много лет назад он вот так же сидел на этой же скамеечке и так же наощупь чинил сеть, ибо уже в то время был незрячим. Впрочем, даже если бы старик мог видеть, он не узнал бы в крепком коренастом мужчине, лицо которого обрамляла бородка, соседского мальчишку-подростка, угловатого и тщедушного.
– В соседнем доме жила женщина по имени Геранда, – произнес Корлунг. – Где она? Почему дом пуст?
– Кто ты? – повторил свой вопрос старик.
– Родственник, – уклончиво ответил Корлунг.
– Ах, незнакомец, недоброй была судьба у твоей родственницы, – вздохнул старик. – Ее сын совершил тяжкое преступление, он убил сына самого конунга, напал на него безоружного, а затем и обесчестил дочь верховного вождя. Сам парень сбежал, а его мать была изгнана из собственного дома.
– И никто не заступился за нее? – спросил Корлунг, нахмурившись.
– Таково было правосудие, и оно было признано справедливым. Ведь кто-то же должен был понести наказание за совершенное преступление. Она приняла наказание за своего сына.
– Где Геранда сейчас?
– Долгое время она жила в гроте на берегу океана, выходила в море на своей лодчонке, ставила сети – ведь жить-то надо. Я слышал, несколько раз ее навещал какой-то кузнец из леса.
– Где она сейчас? – нетерпеливо повторил Корлунг.
– Океан забрал ее, – все так же спокойно ответил старик. – Многие рыбаки не возвращаются к родным берегам, не вернулась и она.
Стиснув зубы, Корлунг повернулся и зашагал прочь. Отныне ничто больше не связывало его с Кем-Парном, и он ненавидел этот город и всех его обитателей. Сейчас хотелось только одного – как в детстве и юности припасть к корням дуба-отца, услышать его ровный голос, почувствовать на своих плечах ободряющее похлопывание его ветвей.
Покинув берег, Корлунг углубился в лес. Еще издали он почуял недоброе. Знакомая с детства тропа заросла травой, но сделалась гораздо шире, будто когда-то по ней разом прошли большим отрядом десятки людей.
Выйдя к поляне, той самой, где когда-то впервые услышал голос дуба, Корлунг замер, не веря собственным глазам. Поляна изменилась до неузнаваемости. Покрытое некогда тенью от кроны дуба обширное пространство сейчас было залито ярким светом и заросло высокой травой.
В глазах потемнело, кровь молотом застучала в виски. Запинаясь о почерневшие ветки, Корлунг добрел до центра поляны и рухнул на колени. С глухим стоном он поник головой к самой земле.
Там, где когда-то стоял могучий дуб, ныне из земли торчали обугленные останки.
– Как это могло случиться?! – простонал Корлунг, вцепившись пальцами в траву. – Как?!
– Конунг кадангов отомстил за смерть своего сына и бесчестье дочери, – послышался в ответ мелодичный женский голос. – Долгое время он тешился тем, что всячески осложнял жизнь Геранде. Когда же ее не стало, а псы так и не нашли тебя, конунг выместил всю свою злобу на нем. Черные псы пришли сюда. Они рубили его топорами, жгли, снова рубили и снова жгли. Он умирал несколько дней, весь лес стонал от его боли. Но он не тронул никого из своих мучителей. Арденг был далеко, он вернулся слишком поздно и попытался защитить его. Но псы убили твоего учителя и сожгли его тело на останках дуба.
– Как?! – ужаснулся Корлунг. – И Арденг тоже?!
– Псы не пощадили никого.
Корлунг обернулся. Мирра была все так же юна и прекрасна, как и много лет назад, когда он впервые встретил ириаду в этом лесу, еще будучи мальчишкой. Лишь озорство в ее глазах сменилось глубокой печалью.
– Я знала, что ты вернешься, Корлунг, сын Геранды, – тихо сказала Мирра. – Он тоже знал. И боялся этого.
– Боялся? – переспросил Корлунг.
– Боялся, что ты окончательно ожесточишь свое сердце.
– Что ж, он, как всегда, оказался прав, – мрачно произнес Корлунг.
Он поднял из травы кусок обгоревшей коры дуба, осторожно счистил ладонью черноту и прошептал:
– Прости меня, отец.
Спрятав кору на груди под рубашкой, Корлунг поднялся и зашагал знакомой тропой в глубь леса, даже не оглянувшись на Мирру.
Кузница встретила его тишиной. Все вокруг заросло высокой травой, по стенам расползлись побеги плюща и хмеля, затянув окна и двери. Не без труда отворив осевшую створку дверей, Корлунг окинул взглядом кузницу. Здесь все осталось на своих местах, как в прошлые времена. Очевидно, сюда псы не добрались.
Корлунг сбросил с себя лишнюю одежду, оставшись лишь в холщовых штанах, затем развел огонь в печи, достал инструменты. Бросив заготовку в горн, он раздул мехи. Через некоторое время раздался звон металла, кузница ожила.
Мирра стояла в дверях кузницы, прижавшись к дверному косяку, и следила за работой молодого кузнеца. Слезы текли по ее щекам, ириада даже не пыталась унять их.
Корлунг иступленно бил молотом, удерживая щипцами раскаленную заготовку на наковальне. Он не замечал ничего вокруг – ни слез Мирры, ни боли от разлетающихся искр, обжигающих его обнаженный торс. Раз за разом он раскалял заготовку в огне горна и бил молотом, придавая ей нужную форму и крепость, а перед глазами вставали картины из далекого прошлого – мать, сидящая у окна с вышивкой, суровый взгляд Арденга, крона дуба-отца, дарящая тень, уют и покой… Стояло перед глазами и то, что пришлось увидеть, вернувшись в родные края спустя годы – заброшенный дом матери и поросшее бурьяном пепелище. Последний раз Корлунг плакал в тот самый день, когда впервые упал к корням дуба-отца. Казалось, он давно разучился это делать, настолько безмятежной была жизнь после и такой суровой в последние годы. Но сейчас слезы нет-нет да и срывались с глаз, с шипением исчезая на раскаленном лезвии рождающегося клинка.
Корлунг работал, не останавливаясь, весь день и всю ночь. Мирра все так же неподвижно стояла в дверях, глядя на него сквозь слезы. На рассвете первые лучи солнца, упавшие в распахнутые двери кузни, отразились от блистающей стали клинка. В рукоять меча, обмотанную шелковым шнуром, кузнец вставил кусок обугленной коры дуба, что взял с собой с пепелища.
– Арденг сказал бы, что в этом мече есть душа, – тихо заметила ириада. – Недобрая душа.
– Тебе лучше вернуться к своим сестрам в Изумрудные леса, – произнес Корлунг. – Здесь тебе незачем оставаться.
Завернув готовый меч в сукно, ученик кузнеца подошел к ириаде и поцеловал девушку.
– Прощай, Мирра. Я больше не вернусь сюда. Никогда.
Корлунг покинул кузню и зашагал прочь, не оглядываясь.
– Прощай, Корлунг, сын Геранды из Кем-Парна, – прошептала Мирра ему вслед, вновь залившись слезами.
Старая лесная тропа совсем заросла, Корлунг продирался к побережью сквозь густые заросли. К полудню он вышел к городку, над которым на скальном утесе возвышалась крепость Талбот, резиденция Орланденга.
Не раздумывая ни мгновения, Корлунг направился прямо к распахнутым воротам крепости. Без помех он вошел на широкий двор.
– Ты кто такой? – остановил его один из слуг.
– Проведи меня к конунгу Орланденгу, – потребовал Корлунг. – У меня важное известие для него.
Тон его был столь решителен, что слуга не осмелился ни возражать, ни спрашивать что-либо еще. Он беспрекословно повел Корлунга за собой.
В большом трапезном зале было людно. За длинным дубовым столом сидели широкоплечие мужчины в черных одеждах. Судя по золотой вышивке и шрамам на лицах и руках, то были воины из клана черных псов. Несколько девушек прислуживали пирующим. Во главе стола сидел сам Орланденг. С тех пор, как Ранда с подачи самого конунга унизила его в Кем-Парне, Корлунг никогда больше не видел главу клана. За прошедшие годы Орланденг сильно изменился – лицо его оплыло, под глазами появились мешки, лоб прорезали глубокие морщины, волосы обильно серебрились сединой.
– Прошу простить, мой господин, – слуга поклонился конунгу, – этот человек говорит, что у него важная новость для тебя.
Он указал на Корлунга.
– Говори, парень, – разрешил Орланденг. – Только покороче, у меня нет времени для всяких бродяг.
По виду Корлунг и в самом деле мало отличался от нищего бродяги.
– Я ненадолго, – ответил он конунгу.
Отстранив слугу, Корлунг направился к столу.
– Что за сверток у тебя в руке, парень? – хмуро поинтересовался Орланденг. – Дар?
– Слишком много чести для тебя, – процедил Корлунг сквозь зубы, еще крепче сжав меч, завернутый в сукно.
Конунг нахмурился.
– Кто ты?! – свирепо рявкнул он.
– Я Корлунг, сын Геранды из Кем-Парна.
Конунг не успел даже удивиться. Корлунг шагнул на скамью, оттуда на стол, схватил нож, воткнутый в кабанью тушу, и всадил его в сердце Орланденга.
– Я все сказал, – произнес Корлунг.
Он спрыгнул со стола и твердым шагом направился к выходу. Конунг беззвучно уронил голову на стол. Несколько мгновений псы-воины сидели неподвижно, ошеломленные неожиданной расправой над своим предводителем. Корлунг был уже у дверей, когда один из псов окликнул его:
– Стой!
Псы одновременно вскочили на ноги. Один сорвал со стены меч, другой копье, многие схватились за кинжалы. Корлунг освободил из сукна свой меч.
– Ты надеешься выйти отсюда живым? – свирепо поинтересовался один из псов, хищно оскалившись.
– Я надеюсь только на свой клинок, – со злобой ответил Корлунг. – Подумайте, многие ли из вас насладятся победой?
Перед Корлунгом стояли закаленные воины, побывавшие во многих кровавых схватках. Далеко не каждый удостаивался чести стать черным псом, свое право быть членом клана каждый из них завоевал мечом, и сомневаться в их решительности не приходилось. Однако слова Корлунга на мгновение заставили их замереть. Черных псов не страшила смерть на поле боя, но ни один воин ни в одном бою никогда не пожелал бы пасть первым. После расправы над самим конунгом в собственном замке в присутствии множества приближенных сомневаться в решимости незнакомца также не приходилось.
Вытащив спасенную им женщину, Корлунг положил ее животом на свое колено и хлопнул по спине. Незнакомка закашлялась, отплевывая воду.
– Кто ты? – спросил Корлунг, усадив женщину на гальку и встряхнув за плечи.
Незнакомка отвела пряди мокрых, слипшихся волос с лица. Женщина оказалась совсем молоденькой. Ее лицо показалось юноше смутно знакомым.
– Где я видел тебя раньше?
Девушка оттолкнула своего спасителя и недовольно буркнула:
– Не смей меня лапать.
Она поднялась на ноги, осмотрела свое разодранное платье, хлопнула ладонью по пустым ножнам и с негодованием спросила:
– Где мой кинжал?
Судя по каменьям и золотой инкрустации, покрывавшей ножны, кинжал стоил своей оправы и был не столько оружием, сколько ювелирным украшением. Впрочем, Корлунга это нисколько не впечатлило, к подобному виду оружия он был равнодушен.
– Где-то на дне, – ответил Корлунг усмехнувшись. – Можешь поискать.
Девушка недобро прищурилась и прошипела:
– Это дорого тебе обойдется, босяк! Мой кинжал стоил дороже, чем вся твоя паршивая жизнь.
– Да ты, оказывается, редкостная дрянь, – неприязненно процедил Корлунг сквозь зубы. – Похоже, твой кинжал стоил дороже и твоей жизни, причем намного. Пожалуй, стоило вытащить его, а не тебя.
В первый миг, когда он разглядел, как привлекательна девушка, как мокрое разорванное платье соблазнительно облепляет ее изящные формы, сердце юноши учащенно забилось, теперь же в душе вскипела злость. Он попытался внимательней присмотреться к незнакомке. Определенно он где-то ее видел раньше. Но где? Сосредоточиться на этой мысли не получилось, так как в этот самый момент девушка злобно выкрикнула:
– Захлопни свою поганую пасть!
С этими словами она выбросила вперед кулак, целясь в переносицу своему спасителю. Корлунг отклонился в сторону и подтолкнул девушку, одновременно подставив подножку. Девушка упала на колени, разодранный подол платья обнажил ее бедра. Не удержавшись, юноша хлопнул ладонью по оголившемуся заду незнакомки, чем привел ее в бешенство. Девушка вскочила на ноги и с яростным криком вновь набросилась на Корлунга. Для молодого кузнеца, тем более после уроков дуба-отца, такой соперник не мог являться достойным, и через мгновение девушка вновь была повержена. Оседлав незнакомку, Корлунг прижал ее руки к гальке.
– Отпусти, ублюдок! – злобно прошипела девушка, силясь высвободиться и ударить Корлунга коленом в спину. – Мой отец спустит с тебя шкуру живьем!
Теперь Корлунг понял, где и когда видел девушку раньше.
– Ты Ранда, дочь Орланденга?! – воскликнул он.
– Да, мой отец конунг! – со злобой подтвердила девушка. – Он прикажет разорвать тебя конями.
– Могла бы и поблагодарить за свое спасение, – мрачно заметил Корлунг.
– Отец тебя отблагодарит, не сомневайся, – заверила его Ранда. – Ты получишь достойную награду, будь уверен.
– Да уж не сомневаюсь, – усмехнулся Корлунг. – От вашей семейки ничего хорошего ждать не приходится. А может, мне взять свою плату прямо сейчас с тебя?
Он окинул девушку оценивающим взглядом, затем, удерживая одной рукой ее запястья, сведенные за головой, другой рукой рванул рубашку. Сделано это было лишь с целью попугать заносчивую девчонку, сбить с нее спесь. Однако, увидев прямо перед собой обнаженную грудь Ранды, юноша ощутил дрожь. Близость их тел, разгоряченных в недавней схватке, ее ярость, собственная злость и пьянящий запах женщины – все это будоражило кровь, заставляя забыться, пробуждая дикие инстинкты.
– Уберись от меня, грязная скотина! – взвизгнула дочь конунга.
В ее голосе не было страха, лишь одна злоба. Ничего не ответив, Корлунг захватил ладонью ее грудь и коснулся губами соска. Ранда стиснула зубы, когда же почувствовала руку Корлунга под подолом своего платья, едва не задохнулась от возмущения и ярости. Она выгнулась под юношей, пытаясь освободиться, но вскоре вдруг обмякла, покорно и даже, как показалось, охотно отдавшись умелым ласкам Корлунга, несколько лет делившим ложе с самой ириадой – жрицей любви. Разгоряченность и злость и в девушке пробудили животные инстинкты, заглушавшие голос разума, а крепкие мужские руки на собственном теле заставили забыть о том, кто есть кто. Сейчас Ранда хотела лишь одного – чтобы все это продолжалось и продолжалось. Через несколько мгновений она сама обвила Корлунга ногами, отзываясь на каждое его движение, а вскоре юноше уже не было нужды удерживать дочь конунга, девушка сама не позволила бы ему прерваться и прекратить начатое. Судя по повадкам, Ранда уже была далеко не новичком в любовных утехах, чего было трудно ожидать от незамужней девушки, к тому же дочери самого верховного вождя. Сжимая в объятиях ее упругое горячее тело, Корлунг забыл обо всем на свете, все мысли вытеснило лишь страстное желание, чтобы эти сладостные мгновения обладания длились как можно дольше…
– Может быть, я и прощу тебя, – произнесла Ранда, едва оба отдышались. – Как твое имя?
– Я Корлунг, сын Геранды из Кем-Парна, – назвался юноша.
Ранда сразу изменилась в лице. Выскользнув из-под юноши, она вскочила и запахнула обрывки своего платья, кое-как прикрыв грудь и бедра.
– Вижу, ты еще не забыла меня, – с усмешкой заметил Корлунг, также поднимаясь на ноги. – Теперь мы в расчете.
– Ты пожалеешь об этом дне! – злобно пообещала Ранда.
В этот момент послышался мужской голос:
– Эй, вы что тут делаете?
Корлунг обернулся. Вдоль берега к ним приближался молодой мужчина, лицом похожий на Ранду.
– Где ты был, Андененг?! – взвизгнула девушка. – Этот босяк изнасиловал меня!
– Что?! – взревел Андененг.
Он бросился вперед, словно разъяренный бык.
– Стой! – крикнул Корлунг.
Однако уже ничто не могло остановить взбешенного Андененга.
– Убей его! – взвизгнула Ранда, подзадоривая брата.
Андененг на бегу выхватил кинжал. Корлунг даже не успел обдумать свои действия. Привычным, хорошо отработанным движением он перехватил руку противника, сжимавшую кинжал, вскинул вверх, повернулся на месте и ударил за спину. Ранда снова завизжала. Похолодев от ужаса, Корлунг оглянулся через плечо. Андененг встретился с ним взглядом, полным недоумения и детской обиды. Навалившись на плечо Корлунга, сын конунга медленно сполз вниз и опустился на колени. Он по-прежнему держался за рукоять кинжала, торчавшую теперь из его собственного живота. Коротко простонав, Андененг повалился на бок.
Корлунг отступил от мертвого тела. Он взглянул на Ранду. Девушка с ужасом смотрела на тело брата, зажав рот руками. Повернувшись, Корлунг бегом бросился прочь от страшного места.
Как в детстве, он бежал не разбирая дороги. Ноги сами привели его на знакомую поляну. Упав на колени перед дубом, Корлунг простонал:
– Мне страшно, отец!
– Знаю, сын мой, – сурово отозвался дуб.
– Я убил человека.
– И совершил насилие над его сестрой, – послышалось осуждающе. – Все знаю, сын мой.
– Но это же неправда! – воскликнул Корлунг. – Она сама этого хотела!
– Запомни, сын мой, что бы ни случилось в твоей жизни, никогда не лги самому себе. Оценивай собственные поступки по справедливости.
Корлунг поник головой.
– Прости, отец, я виноват.
Широкая ветвь склонилась к его голове.
– Ах, сын мой, ты все-таки озлобил свое сердце, – печально произнес дуб. – Это не принесет тебе счастья и может сделать несчастными многих.
– Что мне делать, отец? – с надеждой спросил Корлунг. – Посоветуй.
– А как ты сам думаешь?
Юноша покачал головой.
– Я не знаю.
– Чтобы никогда не спрашивать совета после времени, всегда сначала обдумывай свои действия и делай то, в чем уверен. Того, что уже сделано, невозможно исправить. А то, что будет с тобой в дальнейшем, зависит только от тебя. Никто не в силах изменить собственную судьбу. Можно сколь угодно сворачивать с одной жизненной тропы на другую, но невозможно изменить направление. Только тебе выбирать – какой дорогой ты пройдешь свой путь, предначертанный судьбой. А сейчас ты должен покинуть эти края. Псы Орланденга уже ищут тебя.
– Я должен повидать мать! – воскликнул Корлунг.
– Нет, – жестко ответил дуб. – В Кем-Парне ты появляться не должен. Уходи так далеко, как только сможешь, и никогда не возвращайся сюда.
– А Мирра и Арденг? – спросил Корлунг.
– Уходи, – повторил дуб. – У тебя нет времени прощаться с ними.
– Я когда-нибудь увижу тебя снова? – тихо спросил Корлунг.
– Частица меня есть всюду, где есть трава и деревья, – ответил дуб. – Смотри на них и вспоминай меня.
– Я никогда тебя не забуду.
Поднявшись на ноги, Корлунг осторожно коснулся ладонью ствола и прошептал:
– Прости меня, отец.
– Мир тебе, сын мой. Прощай.
* * *
Путник пришел в себя от сильного удара по щеке, видимо, уже далеко не первого. Приоткрыв заснеженные веки, он увидел перед собой женское лицо. Молодая женщина, склонившаяся над ним, что-то спрашивала. Кажется, она говорила по-арамейски. Путник немного знал этот язык. Похоже, женщина спрашивала, жив ли он. Вероятно, да, раз еще способен слышать. Но сказать что-либо в ответ он уже был не в состоянии. Кажется, он уже видел когда-то эту женщину. Или она похожа на ту, другую? Та ведь тоже была арамейкой.Он почти не чувствовал, как женщина вытащила его из снега и заставила идти, опираясь на ее плечи. Путник бездумно перебирал ногами, норовя упасть на каждом шагу, между тем как сознание его вновь помутилось – реальность в очередной раз уступила место образам из прошлого.
* * *
Корлунг проснулся в холодном поту. Уже не первую ночь его мучил один и тот же кошмарный сон – он видел объятый пламенем дуб. В огне трещали ветки, чернели и сворачивались листья, а суровый лик древнего существа искажала боль.Корлунг приподнялся на ложе, которым служила охапка соломы, покрытая плащом, и огляделся. Все вокруг мирно спали.
Вот уже несколько лет, с тех самых пор, как покинул побережье океана, он скитался по свету, ведя жизнь наемника. В этой работе не было недостатка – Ногарская империя вела бесконечную войну со всем светом, и ей требовалось много воинов, как и ее противникам. В поисках лучшей доли Корлунг успел побывать и на той, и на другой стороне – сражался и за повелителя увядающей империи, и за ногарских царьков в отдаленных провинциях, бился и против ногарских легионов в рядах арамеев, хошимов, гипитов. Ногарские полководцы не щадили наемников, сотнями отправляя легковооруженных воинов на верную гибель, а предводители варварских отрядов не очень-то доверяли пришлым, и в конце концов Корлунг прибился к разбойничьей шайке, состоявшей из разноплеменных отщепенцев. Пару дней назад разбойники попали в жестокую битву с ногарскими солдатами, потеряли большую часть отряда и укрылись в разоренной войной деревеньке, где в целости остался лишь один дом. На всякий случай убив хозяев, разбойники расположились в захваченном жилище, зализывая раны.
Почувствовав на себе взгляд, Корлунг повернул голову. На него смотрела девушка арамейка, которую разбойники отбили у императорских солдат. Девушка была на редкость привлекательна, как лицом, так и фигурой, поэтому предводитель отряда оставил ее в живых, чтобы и самому попользоваться, а при случае и выгодно продать на побережье.
Поднявшись, Корлунг зачерпнул ковшом из бадьи и напился. Странный сон не выходил из головы. Спроста ли ему снится одно и то же? Отчего так щемит сердце?
Решение было принято неожиданно. Бросив ковш в бадью, Корлунг тихо произнес:
– Я иду к тебе, отец.
Не заботясь тем, что может кого-нибудь разбудить, Корлунг набросил на плечи плащ и стремительно вышел из дома, хлопнув дверью.
Едва он оседлал гиппариона,[4] на пороге дома появился один из разбойников.
– Эй, ты куда собрался? – окликнул он Корлунга.
– Я ухожу, – отозвался тот.
– Ночью? – В голосе разбойника прозвучало подозрение. – Уж не наложил ли ты лапу на нашу добычу? Что у тебя в суме? Или хочешь навести ногаров на наше убежище за звонкую монету?
– Я не вор и не продажный соглядатай, – хмуро ответил Корлунг, проверяя подпругу. – Я просто ухожу.
– А вот мы сейчас проверим, что у тебя за душой. Эй, парни! Похоже, нас обокрали!
На зов разбойника из дома вышли еще двое. Поняв, что уйти просто так ему не позволят, Корлунг устремился к разбойникам. Еще несколько лет назад ему не хватило бы решимости на подобные действия, но годы лишений, проведенные в бессмысленных сражениях среди боли и чужих страданий, вытравили страх смерти и крови, приучили действовать, не размышляя и никого не жалея.
Взмахом кинжала Корлунг перерезал горло одному из разбойников, тем же кинжалом пронзил сердце другого. Последний отмахнулся секирой. Пригнувшись, Корлунг уклонился от удара, перехватил оружие и сам нанес противнику два удара: коленом в пах и головой в переносицу. Разломав хлипкую дверь своей спиной, разбойник упал внутрь дома. Корлунг вошел следом, нанося удары направо и налево, безжалостно рубя и тех, кто проснулся, и тех, кто еще спал. Никто не ожидал от него подобного, да еще в этот ночной час, поэтому Корлунг не встретил достойного сопротивления. Последний из разбойников – раненный в последнем бою гипит, выставил руку вперед, словно защищаясь, и взмолился:
– Пощади! Не убивай!
Ничего не ответив, Корлунг вонзил копье в его грудь. Покончив со всеми, он взглянул в сторону плененной девушки. Арамейка смотрела на него без страха. Корлунг шагнул к ней и разрезал ремни, стягивавшие запястья пленницы.
– Уходи, – приказал он девушке.
Выйдя из дома, Корлунг взобрался в седло и пришпорил коня.
* * *
Путник очнулся от дикой боли, пронзившей все тело. Насколько раньше он не чувствовал ни рук, ни ног, настолько сейчас почувствовал, что все-таки еще жив. Словно сотни тысяч острых игл вонзились в тело, и без того будто зажатое меж каменных плит. Из груди вырвался сдавленный стон. Путник сжал зубы.– Можешь кричать, – услышал он женский голос. – Здесь тебя никто не услышит, кроме меня. Не бойся, ты не так уж сильно обморожен, скоро это пройдет.
Путник увидел над собой красивое лицо. Та самая девушка, что уже являлась ему в бреду в заснеженном лесу. Или это был не бред? В любом случае это та самая арамейка, он хорошо запомнил эту женщину, ее бесстрашный взгляд. Кто бы мог подумать, что после всего, что она должна была вынести в плену у ногарской солдатни, в этих глазах не угаснет желание жить. Как давно это было. Или совсем недавно? Казалось, целая жизнь минула с того дня, когда после многолетней отлучки он вновь увидел стены и башни Кем-Парна.
* * *
На низенькой скамеечке у самой стены приземистого дома, сложенного из обломков скал, сидел седой старик и чинил сеть. Услышав шаги Корлунга, старик повернул голову.– Кто ты? – спросил старый рыбак.
Корлунг помнил этого человека, жившего по соседству с их собственным домом. И много лет назад он вот так же сидел на этой же скамеечке и так же наощупь чинил сеть, ибо уже в то время был незрячим. Впрочем, даже если бы старик мог видеть, он не узнал бы в крепком коренастом мужчине, лицо которого обрамляла бородка, соседского мальчишку-подростка, угловатого и тщедушного.
– В соседнем доме жила женщина по имени Геранда, – произнес Корлунг. – Где она? Почему дом пуст?
– Кто ты? – повторил свой вопрос старик.
– Родственник, – уклончиво ответил Корлунг.
– Ах, незнакомец, недоброй была судьба у твоей родственницы, – вздохнул старик. – Ее сын совершил тяжкое преступление, он убил сына самого конунга, напал на него безоружного, а затем и обесчестил дочь верховного вождя. Сам парень сбежал, а его мать была изгнана из собственного дома.
– И никто не заступился за нее? – спросил Корлунг, нахмурившись.
– Таково было правосудие, и оно было признано справедливым. Ведь кто-то же должен был понести наказание за совершенное преступление. Она приняла наказание за своего сына.
– Где Геранда сейчас?
– Долгое время она жила в гроте на берегу океана, выходила в море на своей лодчонке, ставила сети – ведь жить-то надо. Я слышал, несколько раз ее навещал какой-то кузнец из леса.
– Где она сейчас? – нетерпеливо повторил Корлунг.
– Океан забрал ее, – все так же спокойно ответил старик. – Многие рыбаки не возвращаются к родным берегам, не вернулась и она.
Стиснув зубы, Корлунг повернулся и зашагал прочь. Отныне ничто больше не связывало его с Кем-Парном, и он ненавидел этот город и всех его обитателей. Сейчас хотелось только одного – как в детстве и юности припасть к корням дуба-отца, услышать его ровный голос, почувствовать на своих плечах ободряющее похлопывание его ветвей.
Покинув берег, Корлунг углубился в лес. Еще издали он почуял недоброе. Знакомая с детства тропа заросла травой, но сделалась гораздо шире, будто когда-то по ней разом прошли большим отрядом десятки людей.
Выйдя к поляне, той самой, где когда-то впервые услышал голос дуба, Корлунг замер, не веря собственным глазам. Поляна изменилась до неузнаваемости. Покрытое некогда тенью от кроны дуба обширное пространство сейчас было залито ярким светом и заросло высокой травой.
В глазах потемнело, кровь молотом застучала в виски. Запинаясь о почерневшие ветки, Корлунг добрел до центра поляны и рухнул на колени. С глухим стоном он поник головой к самой земле.
Там, где когда-то стоял могучий дуб, ныне из земли торчали обугленные останки.
– Как это могло случиться?! – простонал Корлунг, вцепившись пальцами в траву. – Как?!
– Конунг кадангов отомстил за смерть своего сына и бесчестье дочери, – послышался в ответ мелодичный женский голос. – Долгое время он тешился тем, что всячески осложнял жизнь Геранде. Когда же ее не стало, а псы так и не нашли тебя, конунг выместил всю свою злобу на нем. Черные псы пришли сюда. Они рубили его топорами, жгли, снова рубили и снова жгли. Он умирал несколько дней, весь лес стонал от его боли. Но он не тронул никого из своих мучителей. Арденг был далеко, он вернулся слишком поздно и попытался защитить его. Но псы убили твоего учителя и сожгли его тело на останках дуба.
– Как?! – ужаснулся Корлунг. – И Арденг тоже?!
– Псы не пощадили никого.
Корлунг обернулся. Мирра была все так же юна и прекрасна, как и много лет назад, когда он впервые встретил ириаду в этом лесу, еще будучи мальчишкой. Лишь озорство в ее глазах сменилось глубокой печалью.
– Я знала, что ты вернешься, Корлунг, сын Геранды, – тихо сказала Мирра. – Он тоже знал. И боялся этого.
– Боялся? – переспросил Корлунг.
– Боялся, что ты окончательно ожесточишь свое сердце.
– Что ж, он, как всегда, оказался прав, – мрачно произнес Корлунг.
Он поднял из травы кусок обгоревшей коры дуба, осторожно счистил ладонью черноту и прошептал:
– Прости меня, отец.
Спрятав кору на груди под рубашкой, Корлунг поднялся и зашагал знакомой тропой в глубь леса, даже не оглянувшись на Мирру.
Кузница встретила его тишиной. Все вокруг заросло высокой травой, по стенам расползлись побеги плюща и хмеля, затянув окна и двери. Не без труда отворив осевшую створку дверей, Корлунг окинул взглядом кузницу. Здесь все осталось на своих местах, как в прошлые времена. Очевидно, сюда псы не добрались.
Корлунг сбросил с себя лишнюю одежду, оставшись лишь в холщовых штанах, затем развел огонь в печи, достал инструменты. Бросив заготовку в горн, он раздул мехи. Через некоторое время раздался звон металла, кузница ожила.
Мирра стояла в дверях кузницы, прижавшись к дверному косяку, и следила за работой молодого кузнеца. Слезы текли по ее щекам, ириада даже не пыталась унять их.
Корлунг иступленно бил молотом, удерживая щипцами раскаленную заготовку на наковальне. Он не замечал ничего вокруг – ни слез Мирры, ни боли от разлетающихся искр, обжигающих его обнаженный торс. Раз за разом он раскалял заготовку в огне горна и бил молотом, придавая ей нужную форму и крепость, а перед глазами вставали картины из далекого прошлого – мать, сидящая у окна с вышивкой, суровый взгляд Арденга, крона дуба-отца, дарящая тень, уют и покой… Стояло перед глазами и то, что пришлось увидеть, вернувшись в родные края спустя годы – заброшенный дом матери и поросшее бурьяном пепелище. Последний раз Корлунг плакал в тот самый день, когда впервые упал к корням дуба-отца. Казалось, он давно разучился это делать, настолько безмятежной была жизнь после и такой суровой в последние годы. Но сейчас слезы нет-нет да и срывались с глаз, с шипением исчезая на раскаленном лезвии рождающегося клинка.
Корлунг работал, не останавливаясь, весь день и всю ночь. Мирра все так же неподвижно стояла в дверях, глядя на него сквозь слезы. На рассвете первые лучи солнца, упавшие в распахнутые двери кузни, отразились от блистающей стали клинка. В рукоять меча, обмотанную шелковым шнуром, кузнец вставил кусок обугленной коры дуба, что взял с собой с пепелища.
– Арденг сказал бы, что в этом мече есть душа, – тихо заметила ириада. – Недобрая душа.
– Тебе лучше вернуться к своим сестрам в Изумрудные леса, – произнес Корлунг. – Здесь тебе незачем оставаться.
Завернув готовый меч в сукно, ученик кузнеца подошел к ириаде и поцеловал девушку.
– Прощай, Мирра. Я больше не вернусь сюда. Никогда.
Корлунг покинул кузню и зашагал прочь, не оглядываясь.
– Прощай, Корлунг, сын Геранды из Кем-Парна, – прошептала Мирра ему вслед, вновь залившись слезами.
Старая лесная тропа совсем заросла, Корлунг продирался к побережью сквозь густые заросли. К полудню он вышел к городку, над которым на скальном утесе возвышалась крепость Талбот, резиденция Орланденга.
Не раздумывая ни мгновения, Корлунг направился прямо к распахнутым воротам крепости. Без помех он вошел на широкий двор.
– Ты кто такой? – остановил его один из слуг.
– Проведи меня к конунгу Орланденгу, – потребовал Корлунг. – У меня важное известие для него.
Тон его был столь решителен, что слуга не осмелился ни возражать, ни спрашивать что-либо еще. Он беспрекословно повел Корлунга за собой.
В большом трапезном зале было людно. За длинным дубовым столом сидели широкоплечие мужчины в черных одеждах. Судя по золотой вышивке и шрамам на лицах и руках, то были воины из клана черных псов. Несколько девушек прислуживали пирующим. Во главе стола сидел сам Орланденг. С тех пор, как Ранда с подачи самого конунга унизила его в Кем-Парне, Корлунг никогда больше не видел главу клана. За прошедшие годы Орланденг сильно изменился – лицо его оплыло, под глазами появились мешки, лоб прорезали глубокие морщины, волосы обильно серебрились сединой.
– Прошу простить, мой господин, – слуга поклонился конунгу, – этот человек говорит, что у него важная новость для тебя.
Он указал на Корлунга.
– Говори, парень, – разрешил Орланденг. – Только покороче, у меня нет времени для всяких бродяг.
По виду Корлунг и в самом деле мало отличался от нищего бродяги.
– Я ненадолго, – ответил он конунгу.
Отстранив слугу, Корлунг направился к столу.
– Что за сверток у тебя в руке, парень? – хмуро поинтересовался Орланденг. – Дар?
– Слишком много чести для тебя, – процедил Корлунг сквозь зубы, еще крепче сжав меч, завернутый в сукно.
Конунг нахмурился.
– Кто ты?! – свирепо рявкнул он.
– Я Корлунг, сын Геранды из Кем-Парна.
Конунг не успел даже удивиться. Корлунг шагнул на скамью, оттуда на стол, схватил нож, воткнутый в кабанью тушу, и всадил его в сердце Орланденга.
– Я все сказал, – произнес Корлунг.
Он спрыгнул со стола и твердым шагом направился к выходу. Конунг беззвучно уронил голову на стол. Несколько мгновений псы-воины сидели неподвижно, ошеломленные неожиданной расправой над своим предводителем. Корлунг был уже у дверей, когда один из псов окликнул его:
– Стой!
Псы одновременно вскочили на ноги. Один сорвал со стены меч, другой копье, многие схватились за кинжалы. Корлунг освободил из сукна свой меч.
– Ты надеешься выйти отсюда живым? – свирепо поинтересовался один из псов, хищно оскалившись.
– Я надеюсь только на свой клинок, – со злобой ответил Корлунг. – Подумайте, многие ли из вас насладятся победой?
Перед Корлунгом стояли закаленные воины, побывавшие во многих кровавых схватках. Далеко не каждый удостаивался чести стать черным псом, свое право быть членом клана каждый из них завоевал мечом, и сомневаться в их решительности не приходилось. Однако слова Корлунга на мгновение заставили их замереть. Черных псов не страшила смерть на поле боя, но ни один воин ни в одном бою никогда не пожелал бы пасть первым. После расправы над самим конунгом в собственном замке в присутствии множества приближенных сомневаться в решимости незнакомца также не приходилось.