Волков Алексей. Флаг Командора

Алексей Волков
Флаг Командора

Часть первая
НОВОЕ АМПЛУА

1
Флейшман. Море за кормой

   Победа воодушевляет. Недаром древние изображали ее в образе крылатой богини. Капризная женщина, но если она повернется к вам лицом – вы тоже почувствуете легкость и готовность взлететь.
   Наша же победа была просто сказочной. Вырваться с плантации, найти наших женщин, захватить корабль и покинуть проклятый остров, попутно разнеся половину города, – такой сюжет достоин любой легенды.
   Именно так мы и чувствовали себя – персонажами ожившего предания, что до Командора, то в наших глазах он превратился в некое подобие бога.
   На бригантине воцарилась всеобщая эйфория, и ей не мог помешать ни небольшой шторм, быстро налетевший невесть откуда и так же быстро прошедший, ни бытовые неудобства, ни неизбежные корабельные работы, довольно тяжелые из-за нашей малочисленности.
   По-моему, я был первым, пришедшим в себя. Не знаю, что послужило причиной: привыкший к дотошному анализу ум, усталость, небольшой похмельный синдром или что-то еще, но уже на третье утро я задал себе резонный вопрос: а стоит ли радоваться? Чему, собственно, лыбимся, господа?
   Вопрос получился какой-то абстрактный, и пришлось конкретизировать его до двух слов: что дальше?
   И тут мое настроение упало до нуля. До этого момента события неслись так, что подумать всерьез о будущем у меня элементарно не хватало времени. Все сводилось к простейшему – выжить, и всякие тонкие материи воспринимались как пустая философия. Нечто не относящееся к подлинной жизни и потому легко отбрасываемое при столкновении с жестокой реальностью.
   Но сейчас проблема сиюминутного выживания отошла на второй план, более того, казалось, время кровавых разборок миновало, и жизнь предстала как что-то небесконечное, но имеющее достаточно длительный срок. А значит, и требующее определенной цели и возможностей ее осуществления.
   Чем больше я задумывался, тем муторнее становилось на душе. По существу, я впервые каждой клеточкой осознал то, что прекрасно понимал умом: дороги назад нет, мы здесь безнадежно и навсегда.
   Я едва не взвыл по-волчьи, но постарался взять себя в руки и трезво оценить ситуацию.
   Что мы имеем в данный момент и в ближайшей перспективе?
   Положительного: я жив. Кроме меня живы Командор, Ленка и еще кое-кто из спутников. У нас появились приятели или, во всяком случае, сообщники. Еще у нас есть бригантина и даже некоторый опыт обращения с ней.
   Вот, пожалуй, и все.
   Отрицательного: вокруг чужой мир и, что хуже, чужое время. Время настолько мрачное и малопригодное для жизни, что я даже не могу представить себе хотя бы один уголок, где бы мог чувствовать себя в безопасности.
   Ни телевидения, ни радио. Даже редкие газеты практически не доходят до этого райского уголка. Всю информацию я почерпнул от наших не очень осведомленных спутников и собственных фрагментарных знаний истории. Но картина более-менее ясна.
   Сейчас стоит лето тысяча шестьсот девяносто второго года от Рождества Христова (спасибо, хоть не до этого самого рождества!). В России царствует Петр Первый. Еще восемь лет до Северной войны и сколько-то до Азовских походов и Стрелецкого бунта. Впрочем, бунт, может быть, уже и был. С такой точностью я дат не помню. Единой Германии еще нет и долго не будет, как нет Италии и целой кучи гораздо меньших государств. Со слов Мишеля, четвертый год идет война Франции с коалицией из Англии, Испании, Голландии и кого-то там еще. В Европе потихоньку воюют, здесь же, на задворках цивилизации, далекие события едва проявляют себя в мелочах. Оно и понятно: свои территории едва заселены, поэтому чужие захватывать просто нет никакой возможности. По существу, все идет почти так же, как шло многие годы до этого. Союзные Испании англичане под шумок втихаря продолжают грабить испанские галионы. Только на этот раз стараются обделать свои делишки так, чтобы не осталось никаких свидетелей. Союзники-то меняются, золото же и серебро остаются неизменными. Даже не окисляются, насколько помню школьный курс химии.
   И напротив. Гаити, или, как его здесь часто называют, Санто-Доминго, принадлежит наполовину французам, наполовину – испанцам, однако никаких боевых действий на суше никто практически не ведет. Да и на море не очень. Отдельные стычки отдельных кораблей, сходящихся в основном ради дележа добычи.
   В силу обстоятельств мы выступили против англичан, поэтому французы могут считаться нашими союзниками. Относительными, конечно. На деле мы всерьез не нужны никому. Нас слишком мало, чтобы представлять третью силу, которую кто-то будет принимать в расчет. Да нам и самим нет никакого смысла встревать в чужие распри.
   Главное и единственное для нас – найти где-нибудь тихий уголок, где можно жить, а не вести непрерывную войну против всего остального мира или, хотя бы, против какой-то его части. Только нет сейчас никакого тихого уголка. Даже Северная Америка – это дикие земли с индейцами, а воевать еще и с ними...
   Командор, как и прежде, говорит о России. Учитывая историческую перспективу, не лучший вариант для жизни. Впрочем, Европа в ближайшее время тоже не обещает никакого покоя.
   Или с деньгами все-таки можно прожить? В той же Англии, к примеру. Времена Кромвеля миновали. Вторжений никаких не предвидится. По сравнению с материком, относительная благодать.
   Но... Даже целых два «но». Как раз с англичанами мы и подрались. Правда, свидетели этого усиленно кормят рыб, однако мало ли?
   И второе, оно же главное. Денег у нас практически нет. Единственное наше имущество – угнанная у английских флибустьеров бригантина. Продать ее и заодно избавиться от последней вещественной улики? На билеты до Европы хватит. Если по дороге не перехватят другие любители легкой поживы. А дальше?
   Как там у Чехова? «Говорят, без воздуха невозможно жить. Ерунда, жить невозможно только без денег».
   Командор ни за что не бросит наших женщин, хотя это несомненная обуза. А как содержать их, когда непонятно, на что жить самим?
   Попробовать поискать счастья в одиночку? Мысль, конечно, хорошая, да вместе пока легче.
   Оставить бригантину, дойти до Европы и продать ее там? Но нас и сейчас едва хватает для плавания. Уйдут французы и несколько освобожденных из тюрьмы англичан – и некому будет вести корабль.
   Да и продуктов на долгое путешествие не хватит. Купить их – опять нужны деньги. Плюс – на наем команды.
   Классический заколдованный круг. Уже не говорю про юридическую сторону дела. Корабль-то тоже не наш.
   Наша разношерстная команда так уверовала в таланты Командора, что готова заняться пиратством под его командованием. Видит Бог, я очень миролюбивый человек и не вижу никакой романтики во всей нашей эпопее, но, может, это выход? Рискнуть пару раз, сколотить хоть какой-то капитал и уже тогда покинуть здешние негостеприимные воды? В основе большинства английских состояний лежат награбленные денежки. Если не лично, то путем спонсирования аналогичных экспедиций. Так чем мы хуже? Судя по результатам, ничем.
   Или у нас есть другой выход? Кто б его показал! Я не герой. Мне абсолютно не хочется рисковать своей жизнью. Да и людей убивать не хочу, не люблю. Более того – противно до жути. Если бы было время для нормального сна – просыпался бы в кошмарах. Вот только не было времени, как не было выхода. Или ты, или тебя.
   А сейчас? Есть?
   Человек должен отвоевывать себе место под солнцем. Влачить существование мы могли и рабами на плантации. Стоило ли преодолевать столько опасностей, уцелеть в самом настоящем аду, чтобы потом сложить руки и отдаться целиком на волю обстоятельств? Которые к нам явно неблагоприятны уже в силу того, что мы находимся не в своем времени и поддержки ждать неоткуда. Не от судьбы же, которая уже явно посмеялась над нами, забросив в прошлое на триста с лишним лет!
   Я мучил себя вопросами без ответов, как заправский мазохист или комплексующий по каждому поводу интеллигент. А над морем уже вставало равнодушное к людским печалям солнце, пробуждались люди, и маленький сын Ширяева Маратик во всю глотку старательно пел со всей детской непосредственностью:

 
Кто не пират – тот не моряк.
На мачте реет черный флаг
И скалит зубы омерзительная рожа.
Готов к атаке экипаж,
Пора идти на абордаж.
Пошли удачу нам в бою, Веселый Роджер!
 

2
Кабанов. Долгожданное прибытие.

   – Земля!
   В чем правы романисты – это в том, что простейшее слово порою звучит самой волнующей музыкой. Когда его, разумеется, выкрикивает матрос из ласточкиного гнезда. Причем музыкой для самых просоленных моряков, что же говорить обо мне, человеке, который не любит море?
   Жаль, что таинственный некто, распределивший роли в нашем кровавом спектакле, забыл поинтересоваться моим мнением об этой колыбели человечества!
   Но жалобы – пустое. Мир надо принимать таким, каков он есть, и если судьба желает поиграть с тобой в рулетку, не следует отнекиваться незнанием правил.
   Все прекрасно. Морское путешествие подходит к концу, скоро мы сможем пройтись по твердой земле, перевести дух, отдохнуть хотя бы немного. А там посмотрим, чья возьмет!
   – Ты уверен, что привел нас куда надо? – Я улыбнулся Валере, давая понять, что сказанное – шутка.
   – Это – Гаити. Или Санто-Доминго. Как тебе больше нравится, – серьезно ответил Ярцев. После освобождения он плохо воспринимал шутки. Все никак не мог забыть случившееся: бессмысленную гибель Мэри, заключение, приближающийся суд... В бывшем штурмане круизного лайнера явно произошел надлом.
   Я не могу его осуждать. Странно, что люди вообще не сошли с ума от обрушившихся на них испытаний. Или уцелели не просто самые везучие, но и самые сильные? Не в физическом – в духовном плане?
   А спятить было от чего. Обычный круизный лайнер из начала двадцать первого века вдруг провалился в конец века семнадцатого. Часть людей погибла в первую же ночь при высадке на подвернувшийся остров. Но, оказалось, это были еще цветочки.
   Подошедшая к острову эскадра английских флибустьеров без предупреждения напала на спасшихся. Большинство пассажиров и членов команды полегло в первой схватке, другие – в последующих боях.
   Провал во времени вылился в целую эпопею. В итоге нам удалось уничтожить пиратов, а затем сбежать с Ямайки при помощи французов, находившихся там в плену.
   Если подумать, победа получилась пиррова. В данный момент на бригантине, считая меня, находятся тринадцать выходцев из двадцать первого века. Плюс два десятка женщин и шестеро детей. И это из восьми сотен человек, пустившихся в злосчастный круиз!
   С другой стороны, если учитывать все обстоятельства, даже такое количество уцелевших может показаться невероятно большим. На той стороне действовали исключительно профессионалы, на нашей же – абсолютно случайные люди, и лишь несколько десятков из них имели нормальную подготовку.
   Из тринадцати уцелевших мужчин – депутат Государственной думы Лудицкий, я, его бывший начальник охраны, его бывший секретарь Зайцев плюс Гриша Ширяев, предприниматель, когда-то служивший срочную в моем взводе, и бывший старший лейтенант морского спецназа Костя Сорокин. Плюс трое из команды лайнера – штурман Валера Ярцев, рулевой Кузьмин и врач, которого все зовут просто Петровичем. И еще пять бизнесменов (а кто еще мог в наше время позволить себе морской круиз?) – Флейшман, Калинин, Кротких, Владимиров, Астахов. Все пятеро более-менее молодые, спортивные. Владимиров, к примеру, занимался восточными единоборствами. Что же до Флейшмана, то он был любителем парусного спорта и весьма полезен как яхтсмен.
   Еще один член команды – токарь и вообще мастер на все руки Ардылов – не выдержал испытаний и добровольно (!) остался в рабстве на Ямайке. К нему хозяин относился неплохо, как к ценному приобретению, вот он и решил, что от добра добра не ищут. Времени же на уговоры у меня не было. Да и не столько времени, сколько желания. Каждый человек сам выбирает свою судьбу. Кроме тех случаев, когда судьба для каких-то неведомых целей выбирает нас.
   Сверх того, на бригантине находятся девятнадцать французов во главе с капитаном мушкетеров Мишелем д'Энтрэ и семеро английских флибустьеров, сбежавших в общей суматохе из тюрьмы и присоединившихся к нам.
   Стихийно сложившийся экипаж из представителей трех наций, две из которых находятся в состоянии войны, а о третьей почти никто не слышал. Уровень европейской образованности одинаков что сейчас, что в мои времена.
   Формально по прибытии на французскую территорию англичане подлежат аресту, фактически же они являются членами команды моего корабля, а так как я в состоянии войны ни с кем не нахожусь (по крайней мере, я ее никому не объявлял), то и они являются лицами нейтральными.
   А вот что по-настоящему плохо, это то, что нас слишком мало для вояжа в Европу. Едва французы покинут борт, мы будем не в состоянии совершить самое короткое путешествие. Кроме того, наши шансы с местными уравнялись: мы лишились даже того немногочисленного оружия, что у нас было в роковой момент. Последняя связь с прошлым – мой револьвер, но и к нему почти нет патронов. Поэтому рассчитывать можно лишь на местные ресурсы. Кремневые ружья, пистолеты да разное холодное оружие. Приходится брать у Мишеля уроки фехтования. Хорошо хоть, что всевозможные приемы мордобоя мне не в новинку, поэтому дело идет неплохо. Лишь Мишель порою жалуется, что я размахиваю шпагой не по правилам. И что? Главное – побеждаю.
   Это, так сказать, вводная. А дальше – бой покажет.
   – Что-то никакого города не вижу, – обращаюсь опять к Ярцеву, глядя на пустынные берега.
   – Я его и не обещал, блин! С единственной захваченной картой – скажи спасибо, что вообще к острову приплыли, – начинает заводиться штурман.
   – Спасибо, – серьезно говорю я.
   – За что? – не въезжает Валера, и это сразу сбивает его настрой.
   – Сам пристал: скажи спасибо, вот я и говорю. Что мне, жалко поблагодарить хорошего человека? Тем более устно.
   – Иди ты!.. – раздражение Ярцева исчезает на глазах.
   Надо будет всерьез заняться с ним психотерапией. Не нравится мне его состояние. Я все понимаю, однако сейчас не время и не место заниматься черной меланхолией. Да и вообще, ей лучше не заниматься никогда. Если же приспичит, то надо душить ее в зародыше, так чтобы в другой раз неповадно было приходить по твою душу. По себе знаю, бывали в жизни черные дни, когда все казалось потерянным и существование теряло какой-либо смысл.
   Я не психолог, но одно проверенное средство в запасе есть. Человек нагружается работой так, что на переживания не остается времени, а на проклятия – сил. Срабатывает надежнее всевозможных разговоров по душам и утешительных слов. Немного жестоко, однако лекарство редко бывает приятным на вкус.
   Ход моих мыслей прерывает приход Флейшмана и Мишеля. Разговор сразу переходит на английский с добавлением русских и французских слов.
   – Местные говорят, что Пор-де-Пэ находится восточнее миль на шестьдесят, – сообщает Юра.
   Мы все дружно смотрим на солнце. Оно успело опуститься низко к горизонту, и шестьдесят миль до ночи нам не пройти.
   – Надо искать бухту. Постоим, передохнем, приведем себя в порядок. А то стыдно появляться в таком виде.
   Последняя фраза вызывает легкий смех. Одежда наша порядком обносилась, но никакая стоянка не сделает ее новее.
   И все-таки краткий отдых нам необходим. Хочется потоптать землицу, а не покачивающуюся корабельную палубу. Да и просто помыться не мешает. Не знаю, как обходятся местные, но мне неприятно чувствовать многодневную грязь. Сам себе становишься противен.
   – Говорят, неплохая бухта есть совсем неподалеку, – говорит Мишель. – Там рядом было небольшое поселение, но в последние годы люди оттуда ушли.
   Д'Энтрэ вздыхает. Я уже знаю, что из-за недальновидной политики французского короля-солнца многие обитатели Санто-Доминго покинули остров, предпочитая поселиться в английских владениях. Что до знаменитой Тортуги, бывшей когда-то негласной пиратской столицей, то она стала почти необитаемой. Как офицер, Мишель считает себя не вправе критиковать действия короля, но в его тоне порой поневоле проскальзывает осуждение.
   Бухта оказывается довольно удобной. Небольшая, почти закрытая с моря, с пляжем с одной стороны, она представляет хорошую стоянку для нашей бригантины.
   Селение мы находим практически сразу. Несколько заколоченных домов, постепенно ветшающих без хозяйской руки, заброшенные плантации неподалеку и никакой живности.
   Последнее огорчает. Хотелось бы поесть чего-то свежего вместо полупротухшей солонины, но делать нечего. Даже на охоту не пойдешь. Темнеет.
   Петрович, Кузьмин и оказавшийся докой в таких делах Астахов в одном из брошенных сараев устроили настоящую русскую баньку. Первыми туда пошли париться женщины, нам же осталось предвкушать это неслыханное удовольствие. Местным же – гадать, что же это такое. Мыться среди европейцев как-то не принято.
   В принципе, можно было бы поселиться здесь. Возделывать поля, гнать ром из сахарного тростника, не зная никаких особых забот и хлопот, кроме битвы за урожай.
   Шучу. Из меня фермер не получится никогда, да и остальные к данному роду деятельности не проявляют ни малейшей предрасположенности. Даже местные, о своих земляках я и не говорю. Уж такими мы уродились.
   – Разрешите?
   Ну вот, стоило лишь помечтать о покое!
   – Да.
   Вилл, здоровенный англичанин средних лет, исполняющий в нашей разношерстной команде роль боцмана, в струнку не тянется, у флибустьеров это не принято, но в его голосе звучит некоторая доза почтительности.
   – Я вот о чем... – боцман подыскивает слова. Ругаться он мастер, а просто поговорить у него удается не всегда. Но у англичан он пользуется большим авторитетом за огромный опыт, полученный под началом многих знаменитых капитанов, начиная чуть ли не с самого Моргана. – Надо бы бригантину прокилевать. Судя по всему, дно порядочно обросло. Чуть что, скорости не даст.
   Подтекст понятен. Во французские владения нас никто не звал, и даже факт спасения пленных не гарантирует от каких-либо эксцессов. Время военное. Правда, и мирное здесь отличается от него ненамного. Посадить нас не посадят, а вот попытаться отнять бригантину могут вполне. Дикие нравы.
   – Хорошо. С утра и займемся.
   Отдохнуть не помешало бы, но по предыдущему опыту военной службы я хорошо усвоил, что безделье быстро разлагает любой коллектив. В нашем же случае дело обстоит еще хуже. Многие мои современники начнут терзать себя вопросами и переживаниями, а с меня хватит одного Валеры.
   Боцман мнется, явно желая сказать что-то еще. Такое впечатление, что многие из команды побаиваются меня. Или, наоборот, так уважают, что могут смотреть лишь снизу вверх.
   – Проблемы, Билли?
   – Может, переименуем бригантину? – выдавливает боцман.
   Тоже верно. Под другим именем и корабль не тот. А с другой... Какая, к черту, разница?
   Я смотрю, ожидая конкретного предложения, но оно приходит не от боцмана. Сзади подкрался Флейшман и без обиняков заявил:
   – Я предлагаю назвать ее «Дикий вепрь».
   – Тамбовский вепрь тебе товарищ, – говорю ему по-русски.
   Юрка улыбается в ответ и заговорщицки подмигивает.
   Билл тем временем пробует название про себя и кивает:
   – Подходит. И главное – соответствует.
   Не знаю, с чьей легкой руки, но перевод моей фамилии осуществлен на языки наших сподвижников. Один из французов уже как-то обмолвился, назвав меня командором Санглиером.
   И даже англичан не смущает, что действовать им придется против их соотечественников. Понятие нации еще размыто, и вражда с собственным правительством не считается изменой.
   – Вепрь – животное мужского рода, а бригантина – она, – отметаю предложение. – Был бы фрегат...
   – Тогда – свинья, – снова по-русски предлагает Флейшман.
   Билли ничего не понимает и просит перевести.
   – Он говорит, оставим, как есть, – перевожу специально для боцмана. – А сейчас – отдыхать. Только не забудьте выставить на ночь посты. Раз мы на территории Франции, то – из французов. Еще примут за вражеское нашествие...
   Билл и Юрка расплываются в улыбке. На десант мы явно не похожи. Но обстановка в здешних местах такова, что подстраховаться не помешает.
   Тем временем женщины идут из бани в отведенные им дома, и наступает наша очередь.
   – Ну что, господа? Идем мыться! – Билл выглядит явно обескураженным, не понимающим смысла ритуала, а я вспоминаю завет величайшего полководца и громко добавляю: – После бани всем двойную порцию рома!
   Объявление встречается радостью. Люди подобрались опытные, никто не старается напиться тайком, неписаные законы флибустьерства на этот случай очень строги, но раз начальство дает «добро»...
   ...А банька вышла на славу. После нее поневоле чувствуешь себя заново родившимся. Никакие омовения не дадут такого эффекта. Жалко, веники сделаны не из березы, но счастье редко бывает полным.
   И все равно хорошо. С этим согласны даже те, для кого эта баня первая в жизни.
   В темноте расслабленно иду к отведенному мне персональному дому. Мысль, что там меня ждут Наташа и Юленька, поневоле волнует кровь. На борту я не мог уделять им много внимания. В походе нельзя подавать дурной пример своим подчиненным. Вряд ли кто осудил бы меня, но все-таки... Кому-то захотелось бы того же. Если же учесть количество мужчин, да еще мужчин, привыкших самим завоевывать себе все жизненные блага, то подобное желание вполне могло бы кончиться поножовщиной. Бригантина невелика, и не стоит вводить людей в искушение на ее палубе.
   У самого дома вижу мужской силуэт и невольно настораживаюсь. Зря. Это всего лишь Лудицкий.
   Мой бывший шеф, депутат думы, видный партийный деятель и вообще далеко не самый последний человек в прежнем (вернее, в грядущем) времени, оказался единственным из мужчин, не сумевшим приспособиться к новым обстоятельствам. Единственным из уцелевших. Остальные погибли в многочисленных схватках, начиная с первой бойни на берегу неведомого острова.
   Поднаторевший в словесных баталиях и всевозможных интригах, он оказался неспособен к прямой схватке с врагом. Да и не только к схватке. Мой шеф – типичный либерал, а они на всем протяжении нашей истории глубоко презирали физический труд. Наше общество не было заинтересовано в людях, умеющих постоять за себя при любых обстоятельствах. Обратная сторона феминизма – цивилизация стала женственной. Вешать на уши лапшу или сидеть в офисах может кто угодно, без различия пола. Еще странно, что среди моих современников нашлось столько людей, сумевших не растеряться в новых обстоятельствах, найти в себе мужество принять открытый бой, с готовностью взявшихся за нелегкий труд моряков.
   – Слушаю вас, Петр Ильич. – Слушать в данный момент не хотелось, но человек все-таки был моим начальником и заслужил в память о прошлом хотя бы такой знак внимания.
   – Давно хочу поговорить с вами, Сережа, но вы так постоянно заняты... – В темноте не видно выражения лица Лудицкого, но в его голосе звучат робкие ноты.
   Молчу, ожидая продолжения. На корабле у меня действительно нет времени уделять внимание каждому нерадивому подчиненному. Кто хочет – тот научится. Обучить манипуляциям с такелажем я не могу, ибо сам толком не умею. Придумывать для Лудицкого специальную должность в память о его бывшем положении не хочу и не буду. Доброта для одного оборачивается злом для остальных. Старая армейская мудрость. Нашли же в себе силы стать полезными Флейшман, Калинин, Владимиров. Тоже, между прочим, не воины в прошлой жизни.
   – Может быть, пройдем к вам? – предлагает Лудицкий.
   Ну уж нет! Меня ждут мои девочки, и экс-депутат в нашей компании явно лишний.
   – Давайте поговорим здесь, Петр Ильич. Только недолго. Завтра нас всех ждет работа.
   Лудицкий вновь мнется, прежде чем произнести:
   – Почему вы избегаете меня? Я все-таки депутат и могу быть вам полезным в таком качестве.
   – Я никого не избегаю. И, не в упрек, Петр Ильич, полезность доказывается делами. Мой вам совет: забудьте о прошлом. Или о будущем. Время слов еще не наступило. В данном месте и в данное время ценятся лишь дела.
   Стараюсь говорить мягко, хотя в глубине души хочется послать своего бывшего начальника куда подальше.
   – Вы что, всерьез решили заняться пиратством? – вдруг выпаливает он.
   – А разве этим можно заниматься в шутку? Если вы знаете другие способы выжить, буду вам лишь признателен.
   – Но это же незаконно!
   Хороший аргумент! Законник хренов!
   – Я никого не держу, Петр Ильич. Люди пошли за мной по своей воле. Если хотите, могу высадить вас в Пор-де-Пэ.
   – Но что я там буду делать? – Остаться одному страшнее, чем даже принимать участие в наших авантюрах.
   – Что захотите. Вы же сами упрекаете, что я не прибегаю к вашим советам, и никак не можете решить, чем заняться самому. Нелогично, Петр Ильич.
   Лудицкий сопит в ответ.
   – Идите лучше спать. Дойдем до порта, там, может, и решите. Спокойной ночи, Петр Ильич!
   Обхожу экс-депутата и иду к себе.
   Наташа и Юленька уже давно ждут меня. Стол накрыт. Никаких деликатесов нет, но разве в них счастье?
   – Наконец-то!
   Никаких упреков за задержку. Мои женщины поняли своим чутьем то, что так и не сумела понять моя бывшая жена. Мужчина живет в своих делах, в противном случае он лишь бесплатное приложение к дому. И это понимание обезоруживает меня надежнее всех обвинений за невнимательность.