Страница:
— А мне тогда вовсе не было страшно: ведь вы были рядом. Большой и сильный…
Ли Сяо-ши ничего не ответил.
Где-то вдалеке послышались приглушенные шаги. У дверей камеры они затихли. Лязгнул замок, вошли два марсианина. Он внесли большую чашу, плотно прикрытую металлической крышкой, из-под которой выбивался пар, и два сосуда.
— Нада, — сказал один, ставя на стол принесенную чашу и указывая на нее пальцам.
— Понятно без слов, — ответил Владимир, улыбаясь.
— Дита, — сообщил другой, ставя рядом один из сосудов. Лиу, — добавил он, показывая на другой сосуд, затем поднял его, унес в соседнее отделение, приспособленное для умывания, налил немного воды в сосуд с губкой и принес обратно.
— Замечательно! — воскликнула Наташа. — «Лиу» означает «вода». Я начинаю говорить по-марсиански!
— Дунга, — произнес первый марсианин, обводя рукой чашу и сосуды, стоящие рядом. — Ю дунга, — добавил он, показывая поочередно на каждого из пленников.
— Очевидно, «дунга» — это собирательное понятие, обобщающее «пища» и «вода», что-нибудь вроде наших слов «обед» или «ужин», — догадался Паршин.
— А что означает «ю»? — спросила Наташа.
— Быть может, числительное. Например, шесть, — предположил Виктор Петрович.
Марсиане достали шесть сосудов поменьше, столько же причудливых по форме предметов, напоминающих ложки и двузубые вилки. Разложив эти предметы на возвышении, они удалились.
На этот раз щелканье замка уже не произвело на космонавтов удручающего впечатления.
— Кушать! Кушать! — весело вскричала Наташа.
Все повеселели. Быстро придвинули скамеечки и расселись вокруг стола.
— Эх! Тарелочек нету, — огорченно оказал Яхонтов. — Но ничего! Как наши предки, из одной миски похлебаем.
Он снял литую фигурную крышку, сделанную из довольно тяжелого даже на Марсе светлого металла.
— Что бы это могло быть? — спросил он, разглядывая ее.
— Какой-то сплав, содержащий серебро или платину, — сказала Наташа. — Обратите внимание, металл совершенно неокисляем.
— Меня больше интересует содержимое кастрюли, а не ее химический состав, — прервал Владимир. — Начнем, или я умру на ваших глазах!
— Попробуем, — согласился Яхонтов, вооружаясь ложечкой.
Из сосуда валил пар, и пища казалась очень горячей. Каждый не удержался, чтобы не подуть, прежде чем взять ложку в рот. Но содержимое чаши оказалось только теплым…
— А, черт! — выругался Владимир. — На этой планете вода кипит при шестидесяти градусах. Каждый раз мы об этом забываем…
— Да, милый, — подзадорила Наташа. — Ни тебе чайку горяченького, ни щец похлебать… Ешь, что дают!
Пища представляла собой вязкую кашицеобразную массу, в которой видны были золотистые капли жира и плавали куски волокнистого белого мяса. Она издавала сильный пряный аромат, слегка похожий на запах кардамона. К большому огорчению астронавтов, блюдо было почти лишено соли и очень жирное.
— Постойте, — вспомнил Владимир, — у меня в кармане должна быть коробочка с солью. Неужели я ее потерял?
К счастью, коробочка нашлась в боковом кармане куртки, скрытой под меховым комбинезоном.
Когда блюдо хорошенько подсолили, оно стало вполне приемлемым. Не то чтобы радовало вкус изощренного гастронома, но получилось более или менее сносным.
Некоторое время слышался только стук ложек. Скоро миска опустела.
— А что в бидоне? — спросил Паршин.
— Это не бидон, а сосуд из семейства кувшинов, — разъяснила Наташа. — А что в нем, сейчас узнаем.
Каждому налили по кружечке густоватой темно-синей жидкости.
— Интересно! — протянул Паршин, подозрительно нюхая напиток. — Что это может быть? По идее предполагается вино, но мало ли какие чудеса могут быть на Марсе. Пахнет как будто недурно…
Он еще раз принюхался, чуть-чуть смочил губы и пожевал ими.
— Не пойму! Вроде не ядовито. Ну, рискнем! — Он опрокинул кружку и вдруг расплылся в улыбке. — Ей-богу, вроде вина! Кисловатое, но неплохое. Ad usum internum — для внутреннего употребления.
Глядя на него, выпили и остальные. Напиток оказался кисловатым и довольно крепким. Приятное тепло разлилось по телу.
Вскоре снова открылась дверь. Вошли те же марсиане, которые принесли обед, и с ними третий, одетый заметно богаче. Поверх обычного для жителей Марса костюма из пушистой мягкой ткани или меха на него был наброшен серебристый плащ, расшитый причудливым орнаментом из красных и синих линий. На голове красовалась шапка из длинного меха, похожего на черно-бурую лису, с отделкой из мелких чешуек золотистого металла.
Первые марсиане быстро унесли опустевшую посуду, а вновь прибывший долго стоял, глядя на космонавтов, как бы подыскивая слова или пытаясь найти другие способы общения.
Пленники молча смотрели, ожидая, что будет дальше.
— Тиар, — произнес марсианин певучим, мелодичным голосом, указывая на самого себя. — Тиар.
— Тиар, — сказал в ответ Виктор Петрович, стараясь как можно лучше передать произношение. — Тиар — это ваше имя? закончил он вопросительно.
Марсианин уловил интонацию и догадался о сути произнесенных слов. На его лице появилось некоторое подобие улыбки.
— О! О! — говорил он. — Тиар, Тиар!
— Тиар, Тиар, — повторяли космонавты.
Знакомство, таким образом, состоялось.
— Ханьо, — сказал марсианин, подходя к двери и выразительно указывая на нее. — Ханьо, — произнес он еще несколько раз.
Пленников, приглашали идти куда-то.
— Ну что же, друзья, пойдемте, раз зовут, — сказал Яхонтов, направляясь к выходу.
Наклонив головы перед низкой дверью, они выбрались из камеры и оказались в уже знакомом коридоре. Тут их поджидали десять солдат в полном вооружении.
— Ханьо фоно, — произнес марсианин и показал вперед.
— Надо запомнить, — сказала Наташа, — слово «ханьо» означает «идите» или «ступайте», а «фоно», вероятно, соответствует нашему «вперед»…
— Интересно; куда нас ведут? — вполголоса спросил Владимир. — Может быть, наш час уже настал?
— Ну что вы! — решительно отверг это предположение Яхонтов. — Нас накормили, напоили… При таком хорошем обращении не может и речи быть о конце. На допрос? Хотя вряд ли… Мы еще не знаем языка. Я думаю, простая прогулка.
Виктор Петрович оказался прав. Пленников подвели к лифту. Подъем продолжался долго. Яхонтов успел насчитать четырнадцать этажей.
— Если каждый этаж имеет в высоту всего по три метра, то мы находимся не менее чем в сорока-пятидесяти метрах ниже уровня крыши, — сказал он.
— Но несколько этажей приходится уже на надземную часть здания, — заметил Владимир.
— Сейчас узнаем.
Когда космонавты вышли из лифта, они очутились на вершине высокой квадратной башни. Она густо заросла деревьями и была обнесена оградой. Солдаты заняли места по углам и предоставили пленникам возможность свободно ходить по площадке. Космонавты подошли к балюстраде.
Внизу раскинулся город. Хорошо видны были его улицы, выделяющиеся темными полосами на голубовато-сером фоне растительности на крышах. Дальше, меж двух холмов, прямо на запад тянулась узкая длинная ложбина. Синяя мгла затягивала дали. Над головой висело фиолетовое небо, у горизонта горел золотой диск солнца.
Башню окружали два ряда высоких зданий, образующих сплошные стены. Пленники находились как бы на территории хорошо защищенной крепости.
Далеко внизу по вымощенному крупными камнями двору ходили часовые. Стены башни и зданий внешнего ряда, в отличие от большинства строений города, суживались книзу. Людям, стоящим у перил, казалось, что под ними пустота.
— Бежать отсюда нелегко, — отвечая на невысказанные мысли своих друзей, сказал Владимир. — Если и возможно достать канаты, чтобы спуститься с башни, то преодолеть многоэтажную преграду этих каменных наружных стен вряд ли возможно.
— На мой взгляд, высота башни шесть этажей, — сообщил Яхонтов. — Значит, на подземную часть остается восемь. Иными словами, наша камера находится на двадцать—тридцать метров ниже поверхности.
— Упрятали глубоко, — с грустью произнес Владимир. — Всякую мысль о подкопе приходится отбросить.
Разговор прекратился. Выйдя без масок, космонавты убедились, что и снаружи, на высоте, они могут обходиться без кислородных приборов. Это обнадеживало.
Нарядный марсианин, который вывел пленников на прогулку, был тут же. Когда они рассматривали крепость, оценивая возможность побега, он молчал и лишь по окончании разговора вмешался:
— Тонга-Лоа, — произнес он, широким жестом охватывая всю панораму крепости. — Тонга-Лоа, — медленно и отчетливо повторил он еще раз.
— Эта крепость называется Тонга-Лоа, — догадалась Индира.
Услыхав знакомые звуки, марсианин принялся кивать головой совершенно так же, как это делают жители Земли. Его лицо выразило подобие улыбки.
Было очень холодно, дул резкий ветер. Вскоре Солнце совсем склонилось к закату, начало заметно темнеть. С каждой минутой мороз крепчал, и пленники озябли.
Виктор Петрович попытался объясниться жестами. Указывая пальцем на себя самого, потом на остальных, он сделал движение в сторону башенки лифта.
Марсианин понял и подал команду. Солдаты окружили их и увели обратно в подземелье.
На столе ожидали две чаши, источавшие своеобразный, но довольно приятный запах, и сосуд с напитком. Путешественники проголодались и с аппетитом принялись за ужин. Блюда оказались хорошо посоленными. Непонятно, как догадались об этом марсиане. Возможно, за ними скрытно наблюдали во время обеда или кто-нибудь попробовал остатки пищи, по-видимому, жители Марса стремились угадать вкусы пришельцев.
Ночь прошла спокойно. Правда, было холодновато, но меховая одежда и покрывала, снятые со всех кроватей, помогли согреться. Космонавты с грустью обнаружили, что никаких отопительных приборов камера не имеет. В ней было теплее, чем на воздухе, лишь потому, что над головой находился тридцатиметровый слой почвы.
Наутро марсиане принесли белую кисловатую массу, на вкус похожую на соевые сырки. В шестигранном сосуде с двойными стенками находился теплый, почти горячий, ароматный, но не сладкий напиток. Его выпили не без удовольствия, потому что за ночь еще похолодало и хотелось согреться.
После уборки в камеру вошли трое марсиан. Они сели и предложили узникам сделать то же.
— Мана, — сказал один из них и указал пальцем на себя самого и всех остальных мужчин.
— Мана, — повторили космонавты и записали в блокнотах: «Мана» — означает «человек» или «мужчина».
— Киу, — произнес новое слово старший из учителей, указывая на двух женщин.
«„Киу“ — означает „женщина“«, — записали путешественники.
— Анта-мана, — продолжал объяснять марсианин, указывая на себя самого и двух спутников.
— Жители Марса называются «анта-мана», — заметила Наташа, внимательно слушая урок.
— Тот-мана, — объяснили марсиане, показывая на мужчин, прибывших с Земли.
— Киу-тот-мана, — называли они женщин.
К концу первого урока, продолжавшегося более двух часов, космонавты успели заучить и записать целый ряд имен существительных. Учителя внимательно прислушивались к произношению и заставляли повторять каждое слово по многу раз, пока не добились правильной передачи звуков.
Когда урок закончился, космонавты пришли к выводу, что нужно одновременно обучать и жителей Марса какому-либо из земных языков. Решили начать с русского, как принадлежащего стране, пославшей экспедицию.
Остаток дня был посвящен повторению первого урока и занятиям гимнастикой.
К вечеру снова вышли на прогулку и удивились. Небо, обычно безоблачное, сейчас приобрело другой вид. Серые тучи клубились на огромной высоте и быстро мчались на запад. Потом пошел снег, самый обыкновенный снег. Он сыпал мелкой колючей пылью и покрыл тонким слоем кроны деревьев, склоны окрестных холмов, лег на перила ограды, запорошил улицы.
Если бы не удивительный архитектурный ансамбль и не мрачные фигуры марсиан, одетых в платье необыкновенного покроя, можно было подумать, что космонавты попали в среднюю полосу России в зимний морозный вечер. Но скоро снегопад прекратился, и путешественники сразу же почувствовали, что находятся на другой планете.
Снег вызвал необычайное оживление в городе. Едва прошла туча, как население высыпало на улицы с сосудами, ящиками, словом, с любыми емкостями, какие оказались под руками. Все принялись торопливо собирать снег. Да, именно собирать! Его не сгребали в кучи, как на Земле, чтобы поскорее удалить с улиц. Нет, его заботливо собирали везде, где возможно и сколько возможно. Марсиане влезали на деревья, трясли ветки, ссыпали снег вниз, где другие сгребали лопаточками, скребками, стараясь сохранить все до последней снежинки и поместить в какой-либо сосуд. Оживленно было и во дворе крепости, где снег собирали солдаты. На террасу поднялись больше десятка марсиан, которые и здесь, на глазах у пленников, заботливо собирали снег, как будто перед ними находился по меньшей мере сахар, если не что-нибудь более ценное.
— На-лиу, на-лиу, — кричали они.
— «Лиу» — значит «вода», — сказал Паршин. — «На-лиу» по смыслу может быть только «твердая вода», или снег. По-видимому, приставка «на» — прилагательное «твердый».
— Почему не «белый» или не «мягкий»? — иронически заметила Наташа.
— Быть может, и так. Сейчас трудно сказать, пока мы не поняли самый строй марсианского языка, не уяснили его грамматики, — согласился Сергей Васильевич. — Надеюсь, мы скоро постигнем законы словообразования в этом мире.
— Тут вся надежда на вас, — вмешался Виктор Петрович, ведь вы же филолог.
— Любитель, — засмеялся Паршин, — простой любитель, самоучка! Но дело это интересное. Сознаюсь, уроки марсиан доставляют мне искреннее удовольствие. Думается, я не ошибусь, если скажу: язык Марса, по всей вероятности, корневой, состоящий из коротких односложных или двухсложных слов, которые, как травило, не изменяются. У них, по-видимому, нет ни склонений, ни спряжений, а все зависит от сложения нескольких корней, от места каждого слова в предложении и, главное, от тона произношения.
Изучение языка марсиан подвигалось быстро. С обеих сторон участвовали разумные существа, отчетливо понимающие, чего они добиваются. Уже на другой день марсиане принесли с собой маленькие таблички из стекловидной массы, на которых были нарисованы всевозможные предметы, как на детских лото для обучения иностранным языкам, а внизу были сделаны подписи.
Жители Земли познакомились с письменностью Марса и заполняли тетради, также принесенные марсианами, целым рядом записей. Марсиане умели делать материалы для письма, вроде бумаги землян, очень хорошие по качеству, и владели искусством книгопечатания, создали движущиеся объемные картины, у них были своеобразные звучащие газеты и журналы. Все это очень облегчало изучение их языка.
Когда космонавты научились понимать газеты, выяснилась любопытная деталь. Нигде они не нашли никаких упоминаний о себе. Завеса молчания скрывала прибытие жителей Земли на планету. Путешественники терялись в догадках. Нельзя же было допустить, что появление пришельцев из другого мира не представляет никакого интереса для народа.
В свою очередь космонавты познакомили марсиан с русской азбукой и сообщили, как называются отдельные предметы и действия на русском языке. Когда обучение коснулось таких вопросов, как математика, марсиане принесли модели геометрических тел и ознакомили космонавтов со своей системой счета.
С каждым днем уроки удлинялись, и через месяц на занятия уже затрачивалось по пять—шесть часов.
Больше всего трудностей вызывало то обстоятельство, что язык марсиан действительно не допускал изменения формы слов, не имел ни склонений, ни спряжений. Например, русская фраза «Шесть человек прилетели с Земли на Марс для того, чтобы познакомиться с марсианами» на языке марсиан буквально означала: «Шесть земнолюди лететь Земля Марс знакомство марсолюди». Свою планету марсиане называли «Ант», а Землю — «Звезда Тот».
Паршин объяснил остальным, что язык Марса — корневой, моносиллабический, однослоговой и резко отличается по структуре от таких языков, как русский, где один и тот же корень обрастает разными приставками, окончаниями, суффиксами и приобретает много разных значений, причем слова подвергаются еще многим изменениям — склоняются, спрягаются и так далее…
К концу месяца обе стороны могли почти свободно объясняться, причем жителя Земли научились читать и понимать книги и газеты Марса. Сложнее было с изучением математики. Марсиане применяли не десятичную, а двоичную систему счисления.
Все это было по-своему очень интересно. Сидя в камере, пленники успели узнать многое о жизни и культуре Марса. Но они все же находились в заточении.
Сто тридцать квадратных метров подземелья и маленькая площадка наверху — это было все отведенное им пространство. Так подходил к концу уже второй месяц их пребывания на этой планете.
Настроение шести человек, сумевших преодолеть бездну космического пространства, а после этого попавших в тесную и неуютную. тюремную камеру, никак не могло быть хорошим. Только несгибаемая воля и уверенность в конечном успехе экспедиции, присущие Яхонтову, поддерживали их бодрость духа.
Виктор Петрович больше всего боялся праздности и собственным примером заставлял остальных упорно и настойчиво работать. Ежедневные уроки языка он дополнял обязательным чтением книг Лига, изучением газет и журналов, просмотром фильмов, которые охотно предоставили в их распоряжение марсиане. Не менее требователен оказался начальник экспедиции и в физической тренировке.
Все дни космонавтов проходили в труде. И все-таки нервы людей были напряжены до предела.
Бывали минуты, когда Владимир вскакивал и, ни на кого не глядя, не произнося ни слова, крепко стиснув челюсти, так что у висков выступали желваки, сжимая кулаки, начинал быстро ходить по темнице. В такие минуты только Наташа могла успокоить его.
— Ас биха неку, — улыбаясь, говорила она на языке марсиан, что означало: «Не сердись, милый». — Лучше изучай язык Анта и не трать зря времени. Все еще впереди, береги силы.
Встречая спокойный ясный взгляд жены, Владимир как-то сразу приходил в себя.
— Carpe diem — пользуйся каждым днем, — говорил ему в подобных случаях профессор Паршин, философски относившийся к вынужденной бездеятельности. Подобно многим ученым склонный к чисто кабинетной деятельности, он сравнительно спокойно переносил заточение, довольствуясь изучением марсианской культуры.
Индира Рамахвани тоже не слишком страдала от тюремного заключения. Она много времени уделяла изучению растительности Марса по тем образцам, которые удавалось видеть на террасе, а также по марсианским микрокнигам и объемным цветным картинам. Во всяком случае, она превосходно владела собой. Начальник экспедиции не мог упрекнуть ее в какой-либо слабости. Наоборот, временами он бросал теплые и ласковые взгляды в ту сторону, где виделась тоненькая и хрупкая на вид фигурка Индиры.
Всегда ровен и невозмутим был Ли Сяо-ши. Этот человек, казалось, не имел нервов. Он работал строго систематично, с неизменным напряжением и никогда не проявлял гнева или раздражения.
А дни тянулись длинной вереницей, похожие один на другой, как капли дождя, уныло барабанящего по окнам. Подходил к концу третий месяц жизни на Марсе, третий месяц неожиданного тюремного заключения, смысл и конечная цель которого оставались для космонавтов тайной…
Глава IV
Ли Сяо-ши ничего не ответил.
Где-то вдалеке послышались приглушенные шаги. У дверей камеры они затихли. Лязгнул замок, вошли два марсианина. Он внесли большую чашу, плотно прикрытую металлической крышкой, из-под которой выбивался пар, и два сосуда.
— Нада, — сказал один, ставя на стол принесенную чашу и указывая на нее пальцам.
— Понятно без слов, — ответил Владимир, улыбаясь.
— Дита, — сообщил другой, ставя рядом один из сосудов. Лиу, — добавил он, показывая на другой сосуд, затем поднял его, унес в соседнее отделение, приспособленное для умывания, налил немного воды в сосуд с губкой и принес обратно.
— Замечательно! — воскликнула Наташа. — «Лиу» означает «вода». Я начинаю говорить по-марсиански!
— Дунга, — произнес первый марсианин, обводя рукой чашу и сосуды, стоящие рядом. — Ю дунга, — добавил он, показывая поочередно на каждого из пленников.
— Очевидно, «дунга» — это собирательное понятие, обобщающее «пища» и «вода», что-нибудь вроде наших слов «обед» или «ужин», — догадался Паршин.
— А что означает «ю»? — спросила Наташа.
— Быть может, числительное. Например, шесть, — предположил Виктор Петрович.
Марсиане достали шесть сосудов поменьше, столько же причудливых по форме предметов, напоминающих ложки и двузубые вилки. Разложив эти предметы на возвышении, они удалились.
На этот раз щелканье замка уже не произвело на космонавтов удручающего впечатления.
— Кушать! Кушать! — весело вскричала Наташа.
Все повеселели. Быстро придвинули скамеечки и расселись вокруг стола.
— Эх! Тарелочек нету, — огорченно оказал Яхонтов. — Но ничего! Как наши предки, из одной миски похлебаем.
Он снял литую фигурную крышку, сделанную из довольно тяжелого даже на Марсе светлого металла.
— Что бы это могло быть? — спросил он, разглядывая ее.
— Какой-то сплав, содержащий серебро или платину, — сказала Наташа. — Обратите внимание, металл совершенно неокисляем.
— Меня больше интересует содержимое кастрюли, а не ее химический состав, — прервал Владимир. — Начнем, или я умру на ваших глазах!
— Попробуем, — согласился Яхонтов, вооружаясь ложечкой.
Из сосуда валил пар, и пища казалась очень горячей. Каждый не удержался, чтобы не подуть, прежде чем взять ложку в рот. Но содержимое чаши оказалось только теплым…
— А, черт! — выругался Владимир. — На этой планете вода кипит при шестидесяти градусах. Каждый раз мы об этом забываем…
— Да, милый, — подзадорила Наташа. — Ни тебе чайку горяченького, ни щец похлебать… Ешь, что дают!
Пища представляла собой вязкую кашицеобразную массу, в которой видны были золотистые капли жира и плавали куски волокнистого белого мяса. Она издавала сильный пряный аромат, слегка похожий на запах кардамона. К большому огорчению астронавтов, блюдо было почти лишено соли и очень жирное.
— Постойте, — вспомнил Владимир, — у меня в кармане должна быть коробочка с солью. Неужели я ее потерял?
К счастью, коробочка нашлась в боковом кармане куртки, скрытой под меховым комбинезоном.
Когда блюдо хорошенько подсолили, оно стало вполне приемлемым. Не то чтобы радовало вкус изощренного гастронома, но получилось более или менее сносным.
Некоторое время слышался только стук ложек. Скоро миска опустела.
— А что в бидоне? — спросил Паршин.
— Это не бидон, а сосуд из семейства кувшинов, — разъяснила Наташа. — А что в нем, сейчас узнаем.
Каждому налили по кружечке густоватой темно-синей жидкости.
— Интересно! — протянул Паршин, подозрительно нюхая напиток. — Что это может быть? По идее предполагается вино, но мало ли какие чудеса могут быть на Марсе. Пахнет как будто недурно…
Он еще раз принюхался, чуть-чуть смочил губы и пожевал ими.
— Не пойму! Вроде не ядовито. Ну, рискнем! — Он опрокинул кружку и вдруг расплылся в улыбке. — Ей-богу, вроде вина! Кисловатое, но неплохое. Ad usum internum — для внутреннего употребления.
Глядя на него, выпили и остальные. Напиток оказался кисловатым и довольно крепким. Приятное тепло разлилось по телу.
Вскоре снова открылась дверь. Вошли те же марсиане, которые принесли обед, и с ними третий, одетый заметно богаче. Поверх обычного для жителей Марса костюма из пушистой мягкой ткани или меха на него был наброшен серебристый плащ, расшитый причудливым орнаментом из красных и синих линий. На голове красовалась шапка из длинного меха, похожего на черно-бурую лису, с отделкой из мелких чешуек золотистого металла.
Первые марсиане быстро унесли опустевшую посуду, а вновь прибывший долго стоял, глядя на космонавтов, как бы подыскивая слова или пытаясь найти другие способы общения.
Пленники молча смотрели, ожидая, что будет дальше.
— Тиар, — произнес марсианин певучим, мелодичным голосом, указывая на самого себя. — Тиар.
— Тиар, — сказал в ответ Виктор Петрович, стараясь как можно лучше передать произношение. — Тиар — это ваше имя? закончил он вопросительно.
Марсианин уловил интонацию и догадался о сути произнесенных слов. На его лице появилось некоторое подобие улыбки.
— О! О! — говорил он. — Тиар, Тиар!
— Тиар, Тиар, — повторяли космонавты.
Знакомство, таким образом, состоялось.
— Ханьо, — сказал марсианин, подходя к двери и выразительно указывая на нее. — Ханьо, — произнес он еще несколько раз.
Пленников, приглашали идти куда-то.
— Ну что же, друзья, пойдемте, раз зовут, — сказал Яхонтов, направляясь к выходу.
Наклонив головы перед низкой дверью, они выбрались из камеры и оказались в уже знакомом коридоре. Тут их поджидали десять солдат в полном вооружении.
— Ханьо фоно, — произнес марсианин и показал вперед.
— Надо запомнить, — сказала Наташа, — слово «ханьо» означает «идите» или «ступайте», а «фоно», вероятно, соответствует нашему «вперед»…
— Интересно; куда нас ведут? — вполголоса спросил Владимир. — Может быть, наш час уже настал?
— Ну что вы! — решительно отверг это предположение Яхонтов. — Нас накормили, напоили… При таком хорошем обращении не может и речи быть о конце. На допрос? Хотя вряд ли… Мы еще не знаем языка. Я думаю, простая прогулка.
Виктор Петрович оказался прав. Пленников подвели к лифту. Подъем продолжался долго. Яхонтов успел насчитать четырнадцать этажей.
— Если каждый этаж имеет в высоту всего по три метра, то мы находимся не менее чем в сорока-пятидесяти метрах ниже уровня крыши, — сказал он.
— Но несколько этажей приходится уже на надземную часть здания, — заметил Владимир.
— Сейчас узнаем.
Когда космонавты вышли из лифта, они очутились на вершине высокой квадратной башни. Она густо заросла деревьями и была обнесена оградой. Солдаты заняли места по углам и предоставили пленникам возможность свободно ходить по площадке. Космонавты подошли к балюстраде.
Внизу раскинулся город. Хорошо видны были его улицы, выделяющиеся темными полосами на голубовато-сером фоне растительности на крышах. Дальше, меж двух холмов, прямо на запад тянулась узкая длинная ложбина. Синяя мгла затягивала дали. Над головой висело фиолетовое небо, у горизонта горел золотой диск солнца.
Башню окружали два ряда высоких зданий, образующих сплошные стены. Пленники находились как бы на территории хорошо защищенной крепости.
Далеко внизу по вымощенному крупными камнями двору ходили часовые. Стены башни и зданий внешнего ряда, в отличие от большинства строений города, суживались книзу. Людям, стоящим у перил, казалось, что под ними пустота.
— Бежать отсюда нелегко, — отвечая на невысказанные мысли своих друзей, сказал Владимир. — Если и возможно достать канаты, чтобы спуститься с башни, то преодолеть многоэтажную преграду этих каменных наружных стен вряд ли возможно.
— На мой взгляд, высота башни шесть этажей, — сообщил Яхонтов. — Значит, на подземную часть остается восемь. Иными словами, наша камера находится на двадцать—тридцать метров ниже поверхности.
— Упрятали глубоко, — с грустью произнес Владимир. — Всякую мысль о подкопе приходится отбросить.
Разговор прекратился. Выйдя без масок, космонавты убедились, что и снаружи, на высоте, они могут обходиться без кислородных приборов. Это обнадеживало.
Нарядный марсианин, который вывел пленников на прогулку, был тут же. Когда они рассматривали крепость, оценивая возможность побега, он молчал и лишь по окончании разговора вмешался:
— Тонга-Лоа, — произнес он, широким жестом охватывая всю панораму крепости. — Тонга-Лоа, — медленно и отчетливо повторил он еще раз.
— Эта крепость называется Тонга-Лоа, — догадалась Индира.
Услыхав знакомые звуки, марсианин принялся кивать головой совершенно так же, как это делают жители Земли. Его лицо выразило подобие улыбки.
Было очень холодно, дул резкий ветер. Вскоре Солнце совсем склонилось к закату, начало заметно темнеть. С каждой минутой мороз крепчал, и пленники озябли.
Виктор Петрович попытался объясниться жестами. Указывая пальцем на себя самого, потом на остальных, он сделал движение в сторону башенки лифта.
Марсианин понял и подал команду. Солдаты окружили их и увели обратно в подземелье.
На столе ожидали две чаши, источавшие своеобразный, но довольно приятный запах, и сосуд с напитком. Путешественники проголодались и с аппетитом принялись за ужин. Блюда оказались хорошо посоленными. Непонятно, как догадались об этом марсиане. Возможно, за ними скрытно наблюдали во время обеда или кто-нибудь попробовал остатки пищи, по-видимому, жители Марса стремились угадать вкусы пришельцев.
Ночь прошла спокойно. Правда, было холодновато, но меховая одежда и покрывала, снятые со всех кроватей, помогли согреться. Космонавты с грустью обнаружили, что никаких отопительных приборов камера не имеет. В ней было теплее, чем на воздухе, лишь потому, что над головой находился тридцатиметровый слой почвы.
Наутро марсиане принесли белую кисловатую массу, на вкус похожую на соевые сырки. В шестигранном сосуде с двойными стенками находился теплый, почти горячий, ароматный, но не сладкий напиток. Его выпили не без удовольствия, потому что за ночь еще похолодало и хотелось согреться.
После уборки в камеру вошли трое марсиан. Они сели и предложили узникам сделать то же.
— Мана, — сказал один из них и указал пальцем на себя самого и всех остальных мужчин.
— Мана, — повторили космонавты и записали в блокнотах: «Мана» — означает «человек» или «мужчина».
— Киу, — произнес новое слово старший из учителей, указывая на двух женщин.
«„Киу“ — означает „женщина“«, — записали путешественники.
— Анта-мана, — продолжал объяснять марсианин, указывая на себя самого и двух спутников.
— Жители Марса называются «анта-мана», — заметила Наташа, внимательно слушая урок.
— Тот-мана, — объяснили марсиане, показывая на мужчин, прибывших с Земли.
— Киу-тот-мана, — называли они женщин.
К концу первого урока, продолжавшегося более двух часов, космонавты успели заучить и записать целый ряд имен существительных. Учителя внимательно прислушивались к произношению и заставляли повторять каждое слово по многу раз, пока не добились правильной передачи звуков.
Когда урок закончился, космонавты пришли к выводу, что нужно одновременно обучать и жителей Марса какому-либо из земных языков. Решили начать с русского, как принадлежащего стране, пославшей экспедицию.
Остаток дня был посвящен повторению первого урока и занятиям гимнастикой.
К вечеру снова вышли на прогулку и удивились. Небо, обычно безоблачное, сейчас приобрело другой вид. Серые тучи клубились на огромной высоте и быстро мчались на запад. Потом пошел снег, самый обыкновенный снег. Он сыпал мелкой колючей пылью и покрыл тонким слоем кроны деревьев, склоны окрестных холмов, лег на перила ограды, запорошил улицы.
Если бы не удивительный архитектурный ансамбль и не мрачные фигуры марсиан, одетых в платье необыкновенного покроя, можно было подумать, что космонавты попали в среднюю полосу России в зимний морозный вечер. Но скоро снегопад прекратился, и путешественники сразу же почувствовали, что находятся на другой планете.
Снег вызвал необычайное оживление в городе. Едва прошла туча, как население высыпало на улицы с сосудами, ящиками, словом, с любыми емкостями, какие оказались под руками. Все принялись торопливо собирать снег. Да, именно собирать! Его не сгребали в кучи, как на Земле, чтобы поскорее удалить с улиц. Нет, его заботливо собирали везде, где возможно и сколько возможно. Марсиане влезали на деревья, трясли ветки, ссыпали снег вниз, где другие сгребали лопаточками, скребками, стараясь сохранить все до последней снежинки и поместить в какой-либо сосуд. Оживленно было и во дворе крепости, где снег собирали солдаты. На террасу поднялись больше десятка марсиан, которые и здесь, на глазах у пленников, заботливо собирали снег, как будто перед ними находился по меньшей мере сахар, если не что-нибудь более ценное.
— На-лиу, на-лиу, — кричали они.
— «Лиу» — значит «вода», — сказал Паршин. — «На-лиу» по смыслу может быть только «твердая вода», или снег. По-видимому, приставка «на» — прилагательное «твердый».
— Почему не «белый» или не «мягкий»? — иронически заметила Наташа.
— Быть может, и так. Сейчас трудно сказать, пока мы не поняли самый строй марсианского языка, не уяснили его грамматики, — согласился Сергей Васильевич. — Надеюсь, мы скоро постигнем законы словообразования в этом мире.
— Тут вся надежда на вас, — вмешался Виктор Петрович, ведь вы же филолог.
— Любитель, — засмеялся Паршин, — простой любитель, самоучка! Но дело это интересное. Сознаюсь, уроки марсиан доставляют мне искреннее удовольствие. Думается, я не ошибусь, если скажу: язык Марса, по всей вероятности, корневой, состоящий из коротких односложных или двухсложных слов, которые, как травило, не изменяются. У них, по-видимому, нет ни склонений, ни спряжений, а все зависит от сложения нескольких корней, от места каждого слова в предложении и, главное, от тона произношения.
Изучение языка марсиан подвигалось быстро. С обеих сторон участвовали разумные существа, отчетливо понимающие, чего они добиваются. Уже на другой день марсиане принесли с собой маленькие таблички из стекловидной массы, на которых были нарисованы всевозможные предметы, как на детских лото для обучения иностранным языкам, а внизу были сделаны подписи.
Жители Земли познакомились с письменностью Марса и заполняли тетради, также принесенные марсианами, целым рядом записей. Марсиане умели делать материалы для письма, вроде бумаги землян, очень хорошие по качеству, и владели искусством книгопечатания, создали движущиеся объемные картины, у них были своеобразные звучащие газеты и журналы. Все это очень облегчало изучение их языка.
Когда космонавты научились понимать газеты, выяснилась любопытная деталь. Нигде они не нашли никаких упоминаний о себе. Завеса молчания скрывала прибытие жителей Земли на планету. Путешественники терялись в догадках. Нельзя же было допустить, что появление пришельцев из другого мира не представляет никакого интереса для народа.
В свою очередь космонавты познакомили марсиан с русской азбукой и сообщили, как называются отдельные предметы и действия на русском языке. Когда обучение коснулось таких вопросов, как математика, марсиане принесли модели геометрических тел и ознакомили космонавтов со своей системой счета.
С каждым днем уроки удлинялись, и через месяц на занятия уже затрачивалось по пять—шесть часов.
Больше всего трудностей вызывало то обстоятельство, что язык марсиан действительно не допускал изменения формы слов, не имел ни склонений, ни спряжений. Например, русская фраза «Шесть человек прилетели с Земли на Марс для того, чтобы познакомиться с марсианами» на языке марсиан буквально означала: «Шесть земнолюди лететь Земля Марс знакомство марсолюди». Свою планету марсиане называли «Ант», а Землю — «Звезда Тот».
Паршин объяснил остальным, что язык Марса — корневой, моносиллабический, однослоговой и резко отличается по структуре от таких языков, как русский, где один и тот же корень обрастает разными приставками, окончаниями, суффиксами и приобретает много разных значений, причем слова подвергаются еще многим изменениям — склоняются, спрягаются и так далее…
К концу месяца обе стороны могли почти свободно объясняться, причем жителя Земли научились читать и понимать книги и газеты Марса. Сложнее было с изучением математики. Марсиане применяли не десятичную, а двоичную систему счисления.
Все это было по-своему очень интересно. Сидя в камере, пленники успели узнать многое о жизни и культуре Марса. Но они все же находились в заточении.
Сто тридцать квадратных метров подземелья и маленькая площадка наверху — это было все отведенное им пространство. Так подходил к концу уже второй месяц их пребывания на этой планете.
Настроение шести человек, сумевших преодолеть бездну космического пространства, а после этого попавших в тесную и неуютную. тюремную камеру, никак не могло быть хорошим. Только несгибаемая воля и уверенность в конечном успехе экспедиции, присущие Яхонтову, поддерживали их бодрость духа.
Виктор Петрович больше всего боялся праздности и собственным примером заставлял остальных упорно и настойчиво работать. Ежедневные уроки языка он дополнял обязательным чтением книг Лига, изучением газет и журналов, просмотром фильмов, которые охотно предоставили в их распоряжение марсиане. Не менее требователен оказался начальник экспедиции и в физической тренировке.
Все дни космонавтов проходили в труде. И все-таки нервы людей были напряжены до предела.
Бывали минуты, когда Владимир вскакивал и, ни на кого не глядя, не произнося ни слова, крепко стиснув челюсти, так что у висков выступали желваки, сжимая кулаки, начинал быстро ходить по темнице. В такие минуты только Наташа могла успокоить его.
— Ас биха неку, — улыбаясь, говорила она на языке марсиан, что означало: «Не сердись, милый». — Лучше изучай язык Анта и не трать зря времени. Все еще впереди, береги силы.
Встречая спокойный ясный взгляд жены, Владимир как-то сразу приходил в себя.
— Carpe diem — пользуйся каждым днем, — говорил ему в подобных случаях профессор Паршин, философски относившийся к вынужденной бездеятельности. Подобно многим ученым склонный к чисто кабинетной деятельности, он сравнительно спокойно переносил заточение, довольствуясь изучением марсианской культуры.
Индира Рамахвани тоже не слишком страдала от тюремного заключения. Она много времени уделяла изучению растительности Марса по тем образцам, которые удавалось видеть на террасе, а также по марсианским микрокнигам и объемным цветным картинам. Во всяком случае, она превосходно владела собой. Начальник экспедиции не мог упрекнуть ее в какой-либо слабости. Наоборот, временами он бросал теплые и ласковые взгляды в ту сторону, где виделась тоненькая и хрупкая на вид фигурка Индиры.
Всегда ровен и невозмутим был Ли Сяо-ши. Этот человек, казалось, не имел нервов. Он работал строго систематично, с неизменным напряжением и никогда не проявлял гнева или раздражения.
А дни тянулись длинной вереницей, похожие один на другой, как капли дождя, уныло барабанящего по окнам. Подходил к концу третий месяц жизни на Марсе, третий месяц неожиданного тюремного заключения, смысл и конечная цель которого оставались для космонавтов тайной…
Глава IV
ВЛАДЫКИ АНТА
— Три месяца! — сердито повторял Владимир, шагая из конца в конец камеры. — Три месяца мы сидим в этой конуре. Весь срок пребывания на Марсе ограничен четырьмястами пятьюдесятью сутками, и из них девяносто мы уже потеряли бесполезно.
— Берегите нервы, — сказал Паршин, сидя на койке. — Все равно мы ничего не сделаем.
— Постойте! — прервала Наташа. — Кажется, музыка.
Все прислушались. Издалека действительно доносились звуки музыки, совершенно необычные в этом мрачном подземелье.
— Музыка? — произнес Яхонтов и поднял голову. — Это что-то новое!
Из-за дверей слышался странный, дикий бравурный мотив. Слуху жителей Земли музыка казалась варварской. Своеобразную ритмику подчеркивали ударные инструменты, издававшие звуки более высокого тона, чем земные барабаны.
Щелкнули замки, и, четко отбивая шаг, в камеру вошли солдаты под командой офицера. Короткий приказ, и отряд замер неподвижно. Оркестр умолк, музыканты остались в коридоре.
Марсиане были одеты в парадную серую с синим форму, сверкающую серебром.
— Вставайте, чужеземцы, — торжественно произнес командир отряда, в котором космонавты с удивлением узнали Тиара. Вставайте, ибо час настал! Владыка Анта — великий Ирган ожидает вас.
Космонавтам разрешили привести в порядок одежду, но отвели для этого всего пятнадцать минут по земному счету времени. Обе женщины, разумеется, всполошились, но доказали, что способны на героические поступки. Они убежали за перегородку и оказались готовы даже прежде, чем истек срок. Правда, их туалет был довольно скромен: все те же меховые комбинезоны.
Грянула музыка, и процессия двинулась по подземным коридорам. Необычайная мелодия невольно подчиняла всех заданному ритму. Космонавты стремились идти в ногу с марсианами, но это удавалось плохо — один их шаг был равен по меньшей мере двум у марсиан.
Пленников повели в ту сторону, где они еще не были. Сначала тянулись длинные, извилистые коридоры с голыми, слабо освещенными стенами. Узники заметили, что они идут вверх, как бы следуя по виткам растянутой спирали. В конце пути оказались большие ворота, наглухо закрытые тяжелыми металлическими створками.
Процессия остановилась. Тиар вышел вперед и громко постучал молотком, висевшим на длинной цепочке. Гулкие звуки ударов понеслись по коридорам.
— Кто идет? — послышалось из-за ворот.
— Чужеземцы, которых ожидает Владыка!
Массивные двери стали открываться. Они томительно медленно поворачивались на шарнирах. В просвете показались неподвижные фигуры двух часовых. За воротами начинался новый коридор, прямой и длинный. Вдоль его стен на низких пьедесталах стояли каменные изваяния, одно страшнее другого. Многорукие колоссы, порой крылатые, свирепо ощерясь, скалили уродливые зубы, высовывали длинные языки, свисающие к ногам, замахивались на проходящих когтистыми лапами…
Здесь не было привычного для глаза спокойного и ровного освещения. Все было погружено в мистический многоцветный полумрак. Источниками света служили огромные, дико вытаращенные глаза и широко разинутые пасти чудовищ, бросающие снопы зеленого, желтого, синего, багрового света.
Бодрая музыка сменилась теперь медленными, тягучими звуками совсем иного ритма. Они уносились вверх пронзительными стенаниями, похожими на предсмертные вопли казнимых или на стоны грешников, осужденных на вечные муки, затем снова наполняли своды низким и грозным гудением басов. Подчиняясь оркестру, процессия двигалась медленно, как бы сознательно заставляя пленников глубже воспринять мрачную обстановку.
И хотя космонавты были людьми далеко не робкого десятка, способными трезво рассуждать при любых обстоятельствах, но и они не могли полностью избавиться от гнетущего настроения.
В конце второго коридора оказались еще одни ворота, также наглухо закрытые. Створки были сделаны из темно-красного металла, по-видимому какого-то медного сплава. Отполированные рукоятки и выпуклые части украшающих их барельефов тускло отсвечивали багровыми отблесками. Рядом на золоченой цепи висел массивный молот.
Тиар, как и в тот раз, ударил трижды. Мелодичный низкий гул поплыл в воздухе.
— Кто идет?
— Чужеземцы по приказанию Владыки!
Ворота медленно раскрылись. Под приглушенные звуки музыки космонавты вошли в большой и очень высокий круглый зал. Сюда проникал слабый дневной свет. Он струился сверху из-под купола, где видны были круглые окна с разноцветными прозрачными стеклами. Вдоль стен стояли еще более страшные изваяния таких огромных размеров, что по сравнению с ними марсианские солдаты казались ничтожными пигмеями. Многие из этих страшилищ держали в лапах массивные золоченые светильники, горевшие голубым и розовым пламенем. Разноцветное сияние разливалось по залу также из глаз и пастей чудовищ. И здесь господствовал таинственный, мистический полумрак.
Солдаты застыли в оцепенении. Музыка снова изменилась. Сейчас ее звуки лились тихо, величаво, торжественно. Космонавты остановились в центре зала, не зная, что им следует предпринять, и с интересом разглядывали необычайную обстановку.
Оркестр играл все тише и медленнее, лишь иногда какая-то длинная труба вдруг издавала резкий, высокий звук, полный непонятной тоски.
— Что это? Смотрите! — вдруг прошептала Индира, инстинктивно прижимаясь к Ли Сяо-Ши.
Два каменных гиганта с могучими крыльями и оскаленными зубами, стоявшие на пьедесталах прямо напротив них, вдруг шевельнулись и стали беззвучно поворачиваться. Они были двулики, как Янус.
Оборотная сторона изваяний оказалась еще ужаснее. Искаженные в дьявольской усмешке отвратительные маски глядели теперь прямо в глаза вошедшим. Четыре короткие узловатые, скрюченные лапы каждого из них, вооруженные длинными когтями, были грозно подняты.
— Берегите нервы, — сказал Паршин, сидя на койке. — Все равно мы ничего не сделаем.
— Постойте! — прервала Наташа. — Кажется, музыка.
Все прислушались. Издалека действительно доносились звуки музыки, совершенно необычные в этом мрачном подземелье.
— Музыка? — произнес Яхонтов и поднял голову. — Это что-то новое!
Из-за дверей слышался странный, дикий бравурный мотив. Слуху жителей Земли музыка казалась варварской. Своеобразную ритмику подчеркивали ударные инструменты, издававшие звуки более высокого тона, чем земные барабаны.
Щелкнули замки, и, четко отбивая шаг, в камеру вошли солдаты под командой офицера. Короткий приказ, и отряд замер неподвижно. Оркестр умолк, музыканты остались в коридоре.
Марсиане были одеты в парадную серую с синим форму, сверкающую серебром.
— Вставайте, чужеземцы, — торжественно произнес командир отряда, в котором космонавты с удивлением узнали Тиара. Вставайте, ибо час настал! Владыка Анта — великий Ирган ожидает вас.
Космонавтам разрешили привести в порядок одежду, но отвели для этого всего пятнадцать минут по земному счету времени. Обе женщины, разумеется, всполошились, но доказали, что способны на героические поступки. Они убежали за перегородку и оказались готовы даже прежде, чем истек срок. Правда, их туалет был довольно скромен: все те же меховые комбинезоны.
Грянула музыка, и процессия двинулась по подземным коридорам. Необычайная мелодия невольно подчиняла всех заданному ритму. Космонавты стремились идти в ногу с марсианами, но это удавалось плохо — один их шаг был равен по меньшей мере двум у марсиан.
Пленников повели в ту сторону, где они еще не были. Сначала тянулись длинные, извилистые коридоры с голыми, слабо освещенными стенами. Узники заметили, что они идут вверх, как бы следуя по виткам растянутой спирали. В конце пути оказались большие ворота, наглухо закрытые тяжелыми металлическими створками.
Процессия остановилась. Тиар вышел вперед и громко постучал молотком, висевшим на длинной цепочке. Гулкие звуки ударов понеслись по коридорам.
— Кто идет? — послышалось из-за ворот.
— Чужеземцы, которых ожидает Владыка!
Массивные двери стали открываться. Они томительно медленно поворачивались на шарнирах. В просвете показались неподвижные фигуры двух часовых. За воротами начинался новый коридор, прямой и длинный. Вдоль его стен на низких пьедесталах стояли каменные изваяния, одно страшнее другого. Многорукие колоссы, порой крылатые, свирепо ощерясь, скалили уродливые зубы, высовывали длинные языки, свисающие к ногам, замахивались на проходящих когтистыми лапами…
Здесь не было привычного для глаза спокойного и ровного освещения. Все было погружено в мистический многоцветный полумрак. Источниками света служили огромные, дико вытаращенные глаза и широко разинутые пасти чудовищ, бросающие снопы зеленого, желтого, синего, багрового света.
Бодрая музыка сменилась теперь медленными, тягучими звуками совсем иного ритма. Они уносились вверх пронзительными стенаниями, похожими на предсмертные вопли казнимых или на стоны грешников, осужденных на вечные муки, затем снова наполняли своды низким и грозным гудением басов. Подчиняясь оркестру, процессия двигалась медленно, как бы сознательно заставляя пленников глубже воспринять мрачную обстановку.
И хотя космонавты были людьми далеко не робкого десятка, способными трезво рассуждать при любых обстоятельствах, но и они не могли полностью избавиться от гнетущего настроения.
В конце второго коридора оказались еще одни ворота, также наглухо закрытые. Створки были сделаны из темно-красного металла, по-видимому какого-то медного сплава. Отполированные рукоятки и выпуклые части украшающих их барельефов тускло отсвечивали багровыми отблесками. Рядом на золоченой цепи висел массивный молот.
Тиар, как и в тот раз, ударил трижды. Мелодичный низкий гул поплыл в воздухе.
— Кто идет?
— Чужеземцы по приказанию Владыки!
Ворота медленно раскрылись. Под приглушенные звуки музыки космонавты вошли в большой и очень высокий круглый зал. Сюда проникал слабый дневной свет. Он струился сверху из-под купола, где видны были круглые окна с разноцветными прозрачными стеклами. Вдоль стен стояли еще более страшные изваяния таких огромных размеров, что по сравнению с ними марсианские солдаты казались ничтожными пигмеями. Многие из этих страшилищ держали в лапах массивные золоченые светильники, горевшие голубым и розовым пламенем. Разноцветное сияние разливалось по залу также из глаз и пастей чудовищ. И здесь господствовал таинственный, мистический полумрак.
Солдаты застыли в оцепенении. Музыка снова изменилась. Сейчас ее звуки лились тихо, величаво, торжественно. Космонавты остановились в центре зала, не зная, что им следует предпринять, и с интересом разглядывали необычайную обстановку.
Оркестр играл все тише и медленнее, лишь иногда какая-то длинная труба вдруг издавала резкий, высокий звук, полный непонятной тоски.
— Что это? Смотрите! — вдруг прошептала Индира, инстинктивно прижимаясь к Ли Сяо-Ши.
Два каменных гиганта с могучими крыльями и оскаленными зубами, стоявшие на пьедесталах прямо напротив них, вдруг шевельнулись и стали беззвучно поворачиваться. Они были двулики, как Янус.
Оборотная сторона изваяний оказалась еще ужаснее. Искаженные в дьявольской усмешке отвратительные маски глядели теперь прямо в глаза вошедшим. Четыре короткие узловатые, скрюченные лапы каждого из них, вооруженные длинными когтями, были грозно подняты.