Многоступенчатый ракетный носитель не знаком Волкову, его ракеты достигают орбиты на единственном разгонном двигателе и выглядят одинаково — «длинная заостренная сигара на четырех опорах». За три с половиной года, что отделяли «ПС-1» от гагаринского «Востока», а «Звезду утреннюю» от «Марса пробуждается», вид стартового комплекса с его гигантскими откидными лепестками, освобождающими огненный столб ракеты и тонущими в шквале реактивных выбросов, автору оставался неизвестен. Общедоступным это зрелище станет лишь после апреля 1961 года, попав в классические кадры журнальной кинохроники. Пока же волковские космодромы больше напоминают аэропорты, где рядом с орбитальными стоят стратосферные пассажирские ракеты, чьи маршруты скрупулезный Волков тут же переписывает в свою записную книжку. Москва—Пекин стоит на почетном первом месте, туда в 50-х ездили и летали много и часто. Следом идут Москва—Дели и Москва—Париж. Все точно: в 55-м в Москву впервые прилетает Джавахарлал Неру, в 57-м — Ив Монтан. Конечно, писатель Волков видел в кинохронике, как они жмут руки москвичам, сойдя с самолетных трапов. Но для него, конечно же, уже с ракетных. Во втором романе, поспевая за стремительно расширяющейся географией Аэрофлота, автор продлевает список: Москва-Мельбурн, Москва-Нью-Йорк, Москва-Сан-Франциско… Уже введен в эксплуатацию реактивный «Ту-104», совершивший прорыв в пассажирской авиации, аэрофлотовская сетка на глобусе все гуще перекрывает привычную координатную, линии маршрутов соединяют уже континенты и полушария. Новенький стреловидный «Ту» — тоже, в обшем-то, ракета, только использующая в качестве окислителя атмосферный кислород. Судя по тому, как подробно и точно Волков живописует вид из иллюминатора на стремительно исчезающую с быстрым набором высоты вечернюю Москву, он на такой ракете уже летал и мог своими глазами оценить все преимущества реактивной тяги, — «Ту» превосходил в скорости винтомоторные тихоходы в два—три раза, летал много выше, и рутину полета сменили совершенно другие ощущения.
Метод новой адекватности требовал приводить эти ощущения в соответствие с новыми приоритетами проекта «Н», а не просто сравнивать «день нынешний с днем минувшим». Через двадцать лет алгоритм перевернется, и уже от космоса будут требовать пользы для экономики Земли. Тогда и межпланетный проект потеряет актуальность.
Пока же смелые литературные прозрения о будущей эволюции космических программ рождаются из асимметричности инженерных представлений автора и реальных ракетных технологий. Те же многоступенчатые ракетоносители: у Волкова их нет, ракеты летают как космические самолеты, но проблему тяжелого веса межпланетного корабля, который делает затруднительным его старт непосредственно с Земли, автор решает с помощью большого искусственного спутника — орбитального ракетодрома, на который предварительно доставляются все элементы пилотируемого комплекса. Фактически, Волков повторяет здесь проект «тяжелого» ТМК Феоктистова, программу «Аэлита» и предсказывает создание долгоживущих орбитальных комплексов 70-х. Добавим сюда же, что и спуск на поверхность Марса происходит уже не в тяжелой ракете, а в специальном модуле, при этом главная ракета остается на Фобосе. Сейчас это само собой разумеющиеся веши, но в фантастике 50-х было обычным делом стартовать на ракете к Марсу чуть ли не с приусадебной лужайки.
У Волкова, кстати, был еще один немаловажный источник вдохновения — советское научно-фантастическое кино. Сложные предварительные маневры и мастерская посадка «КР-115» на Фобос в романе «Марс пробуждается», скорей всего, навеяны фильмом Александра Козыря и Михаила Карюкова «Небо зовет», в котором корабль советской марсианской экспедиции совершает вынужденную посадку на астероид. Фильм вышел в 1959 году и произвел на всех немалое впечатление своими спецэффектами, в том числе и в Америке, где таких кинозрелищ не делали. Американцы немало вдохновились и через два года картина была выпущена продюсером Роджером Корманом в адаптированным для американской аудитории виде под названием «Битва за пределами Солнца» («Battle Beyond the Sun»). А режиссером перемонтажа был не кто иной, как молодой Фрэнсис Форд Коппола, для которого адаптация русской фантастики стала, таким образом, его дебютом в кино. Аналогичное превращение произошло с другим шедевром советского фантастического кино — классической «Планетой бурь» режиссера Павла Кушанцева («Леннаучфильм», 1961 год) с Георгием Жженовым в главной роли. Здесь ситуация обратная: уже создатели картины были читателями волковской «Звезды утренней» и «На оранжевой планете» Леонида Оношко. Фильм о приключениях советских космонавтов на Венере тоже вышел в американский прокат в 1965 году и дал путевку в жизнь еще одному киноклассику — Питеру Богдановичу, привлеченному Корманом к прокатной адаптации «Планеты». Простодушный робот Джон из «Планеты бурь» безусловно произвел впечатление и на молодого автогонщика и будущего кинорежиссера Джорджа Лукаса, который воссоздаст этот образ в «Звездных войнах», а новаторский космический дизайн художника-фантаста Юрия Швеца для «Небо зовет» будет максимально использован в кубриковской орбитальной станции из «Одиссеи-2001».
Вернемся к Волкову. Еще одним прозрением автора марсианско-венерианской дилогии станет космолет. Новаторская идея также порождена довольно своеобразным представлением о космической ракете, которая отличается у Волкова одним неприятным свойством — малой управляемостью. Ракета представлялась сверхмощным устройством, летящим вверх по прямой, пронзающим небо и космическую черноту, и напоминала больше артиллерийский снаряд, чем управляемый корабль. (Сравнение тем более корректное, что единственным ракетным зрелищем, за которым Волков имел возможность наблюдать, были залпы из ракетных установок — знаменитых советских «катюш». При этом сложный процесс навигация во время полета на Венеру очень напоминал работу артиллерийского расчета — с использованием таблиц и высшей математики.) Изучение и преодолению этого свойства Волков посвятит целые главы в «Звезде утренней», в конечном итоге дав описание полета универсальной ракеты, снабженной крыльями и одинаково пригодной как для полетов в открытом космосе, так и в атмосфере. Известно, что в начале 60-х разработать подобный аппарат было поручено челомеевскому и микояновскому КБ. Уже в 1961 году состоялись первые испытательные пуски, а 21 марта 1963 года — первый и вполне успешный испытательный полет пилотируемого ракетоплана с космодрома «Байконур», задолго предвосхитивший программу американских «шаттлов». Челомей, кстати, предполагал использовать универсальный аппарат и для полетов на Луну. Успешными были испытания и микояновского ракетоплана (проект «Спираль»).
Сейчас идея космолета рассматривается как одна из наиболее перспективных в освоении ближнего космоса. Однако Волков использовал ракетоплан и при высадке на Марс: артиллерийское прошлое ракеты уже полностью преодолено во втором романе, теперь для космических перелетов используется одно устройство, для высадки на планету — другое, а для расчета траектории — электронно-вычислительные машины, которые полностью контролируют поведение космического корабля (знаменитые ЭВМ семейства «Урал» поступают в серийное производство именно во второй половине 50-х).
Орбитальная станция, разделяемый алгоритм межпланетного перелета, ракетоплан — завершением этого списка станет поразительно точный прогноз развития космонавтики, который Волков даст в романе «Марс пробуждается». Нам есть, с чем его сравнивать, вот он: «После серии успешных запусков многотонных советских искусственных спутников развитие астронавтики пошло быстрыми темпами. Немного времени спустя управляемые с Земли советские космические снаряды достигли Луны (1959, станции «Луна-1», «Луна-2», «Луна-3», идет работа над второй частью дилогии) и доставили туда самодвижущиеся танкетки с телевизионными передатчиками (первая половина 70-х, «Луноход-1» и «Луноход-2»). Человек получил возможность непосредственно наблюдать, что происходит на ближайшем небесном теле (советские луноходы были оборудованы системами телеметрии и прошли в общей сложности несколько десятков километров по поверхности Луны; этот рекорд до сих пор не перекрыт). Потом советские люди, прочно занявшие ведущее место в освоении космоса, вновь удивили мир сооружением огромного постоянного искусственного спутника Земли на расстоянии шести земных радиусов от ее поверхности (легендарная МКС «Мир»). Был создан необходимый опорный пункт в межпланетном пространстве, на нем постоянно находились люди». Считалось, что единственным сбывшимся технологическим прогнозом научной фантастики 40-50-х годов были искусственные спутники связи Артура Кларка. Как видно, это не так.
Метод новой адекватности даст еще один впечатляющий и, наверное, главный для развития космонавтики и литературы результат. Та же причина, что заставила ОКБ-1 создать на земле прообраз новой космической среды в виде наземного экспериментального комплекса, необходимого для отработки систем жизнеобеспечения внутри космического корабля, заставит и писателя-фантаста Волкова сформулировать свой ответ на вызов, который ракета бросила самому предметному миру, окружающему человека. Волков создает свой литературный НЭК — ракету, которая сама превращается в среду — социальную, культурную, бытовую и профессиональную. Писатель моделирует эти превращения, используя в качестве отправных точек самые рутинные вещи и процедуры. Обычные предметы перестают быть тем, чем они были перед помещением в ракету, возвращаясь к человеку в новом качестве, заставляя его и думать, и действовать совершенно по-другому, а писателя — расставлять по другому привычные глаголы и существительные.
Главный герой второго романа Волкова — сам Марс, его суровая природа и его цивилизация — древний Ант, который посылает землянам сигнал бедствия в виде зачеркнутой исполинской синусоиды, выложенной из специальных грибов в районе марсианского экватора. Китайские астрономы, несущие вахту в высокогорной тибетской обсерватории (примета времени: к концу 50-х Тибет уже успел стать прогрессивным китайским, но еще не стал эзотеричным рериховским) принимают марсианский SOS вместе с радиопозывными Анта: Волков явно впечатлен идеей радиопоиска внеземных цивилизаций, наделавшей тогда немало шума и положившей начало знаменитой программе SETI (Search for Extraterrestrial Intelligence). Наш автор тоже спешит принять долгожданный «сигнал из космоса», но в историю литературы он войдет последним, кто примет его от марсиан: с конца 40-х разумные жители Марса перестают терзать воображение фантастов, а к началу 60-х ни астрофизика, ни литература не оставляли былым фаворитам НФ-жанра уже никаких шансов. Роман, который вы держите в руках, — последняя отсрочка марсианам, перед тем как их окончательно сдадут в кунсткамеру литературного музея.
Кстати, почти одновременно с романом Волкова выходит «Чужак в чужой стране» Роберта Хайнлайна — тоже запоздавший и тоже, в общем-то, последний «роман-марсианин» в американской НФ. Хайнлайн использовал марсиан для утопической критики земной цивилизации, у Волкова ситуация обратная — земляне спасают умирающий Марс. Схема одинаковая, с той разницей, что марсианский чужак Хайнлайна станет главным героем «революции сознания» 60-х с ее латентной технофобией и борьбой «естества» с условностями социума, в то время как шесть специалистов, летящих на выручку древнему Анту в «КР-115» конструкции фантаста Волкова удивительно терпимы к марсианскому общественному строю (абсолютной монархии, собственно говоря), предпочитая революциям новейшие методы геотрансформинга, биоинженерии и ядерной энергетики.
Радикальные технологии, а не поиск «органичной среды» — социальной, экономической, культурной — положат конец убийственной зависимости Анта от истощения природных ресурсов, культурной стагнации и нарастания энтропии с неизбежным охлаждением и гибелью планеты. Волков — «ракетный» романтик и убежденный технократ. Он считает, что технологии универсальны и одинаково эффективны независимо от культурных формаций, их применяющих, явно впечатленный пестротой этих самых «формаций», громко заявивших о себе после краха «белой» колониальной системы, подавлявшей «цветную» экзотику. Парад таких постколониальных «формаций» он имел уже возможность наблюдать в 1957 году на Международном фестивале молодежи, а в команде «шестерых искателей правды», как называет их сам автор, можно без труда опознать советских строителей, врачей, геологов и энергетиков, которых страна будет отправлять в 60-х на помощь Азии и Африке, испытывавших острый дефицит в технике и специалистах после ухода метрополий Запада.
Мир перестал делиться на Запад и Восток, мир грезил другими континентами, и в языке чернокожих марсиан можно расслышать как африканские, так и азиатские созвучия, бывшие у всех на слуху уже с начала с 50-х, после того как знаменитый Нкваме Нкрума стал первым чернокожим премьер-министром далекой африканской Ганы. Кстати, и в общественном строе Анта распознается этот большой «альтернативный континент»: как раз тогда в научно-популярной печати разгоралась дискуссия об «азиатском способе производства» — марксисткой по происхождению концепции, подрывающей железобетонную догму о классовой борьбе. Древнее общество Анта, так же, как и афроазиатское, не знает классовых конфликтов и основано на устойчивой социальной иерархии. Но одновременно это и высокоразвитое индустриальное общество. Не будь угрозы экологического коллапса, оно — несмотря на всю свою старорежимную и причудливую экзотику, почерпнутую Волковым из сверхпопулярной тогда страноведческой литературы — было бы близко к идеалу. Для того времени — явный парадокс. Но будет ошибкой считать, что Волков рисует здесь утопию. Его Ант просто адекватен духу эпохи, когда атомные реакторы возводились на тихоокеанских атоллах, а ракеты стартовали в космос из кубинских джунглей. Не зря Волков так удивляется сложным артефактам марсианского хайтека, которые уживаются в жилищах Анта с чудовищными фигурами древних марсианских богов. Научная фантастика очень скоро привыкнет к такой эклектике и даже сделает ее своим расхожим приемом. Но Волков — из другой эпохи. Он — чистый футурист, чье воображение держится на единственном усилии — реактивном, не знающем сопротивления среды, презревшем тягу традиции и привычки.
Ракета-среда — важная часть этой мифологии, у которой есть прямые прототипы в реальном мире, окружавшем Волкова. Ведь его страна владела невиданными технологиями, изменяющими суть вещей. Но если дать вещам быть тем, чем они есть, победит энтропия, а русское чаепитие навсегда останется чаепитием купцов Островского, а не чаепитием космическим: так волковский миф об Унаре, человеке-ракете, объясняет причину деградации Анта.
Общество Марса умирало не из-за классовых противоречий или издержек экономической эксплуатации. И даже не от технической отсталости. Нет, ракетная теория Волкова абсолютно футуристична. Легендарный Унар изобрел реактивный двигатель и построил корабль для полета в открытом космосе, мечтая долететь до «зеленой звезды» Тот (так марсиане называют Землю). Ему удалось достигнуть Фобоса, где его ракета потерпела аварию (кратер, оставшийся от взрыва ракеты, увидят участники марсианской экспедиции Яхонтова; интересно, что в конце 80-х советская автоматическая станция тоже обнаружит на Фобосе таинственный гигантский кратер в одну треть от площади его поверхности).
Унар был проклят жрецами, и марсиане отказались от полетов в космос, положившись на волю своих хтонических богов. Но отвергнув идею универсального и безопорного транспорта, они так и не смогли преодолеть зависимость своей цивилизации от материальной среды, постепенно поработившей их передовую технологию. У марсиан не было ракеты, которая транслировала бы среду в движение, придавала вещам новое измерение, поворачивала их энтропию вспять. Предметы застывали в своих привычных формах, жизнь засыпала, Марс превращался в холодный каменный шар, летящий в черной пустоте космоса.
Новое измерение дадут вещам Марса люди из ракеты, прилетевшей со звезды Тот. Они растопят марсианский лед и выведут новые бактерии, способные вырабатывать из камня кислород. Марс потеряет адекватность: его среда трансформируется в серию предметов, не соответствующих привычным образам — новая поверхность, новый воздух, новая энергия. Волков и здесь прозорлив: скрупулезно описанные им технологии спасения планеты совпадают с современными моделями терраформирования Марса. А его идею о существовании обширных запасов воды, скрытой под марсианской поверхностью, можно вообще считать провидческой: автоматические станции недавно обнаружили на Марсе внушительные запасы риголитного льда. Кстати, вот еще одно совпадение: экспедиция геолога Одинцовой открыла скрытые под поверхностью обширные ледяные бассейны в северном полушарии планеты. В соответствии с новейшей топографической моделью Марса, полученной в результате обмеров его рельефа и перепадов высот, именно в этом полушарии должен плескаться предполагаемый марсианский океан.
Реактивная тяга, новая адекватность, преобразующий метод ракеты — все это части одного целого, одной эпохи и одной мечты. Но ракеты Волкова скоро превратятся влетающие по замкнутому кругу орбитальные станции, идея доступности космоса, такая очевидная в проекте «Н», сменится ощущением «космической дороговизны», а научная фантастика станет все больше увлекаться нуль-транспортацией и параллельными мирами, то есть бестранспортным мгновенным космосом, в котором движение отсутствует, а есть одна сплошная «среда». Но такой «космос без движения» делает даже самые близкие вещи недоступными, и межпланентный оптимизм толстовской «Аэлиты» и «марсианского» романа Волкова сменится меланхолией из «Трудно быть богом» братьев Стругацких, где герой, заброшенный на другую планету, так и погрязнет в инерции «среды», компенсируя свое божественное бессилие душевным нарцисизмом. В точности, впрочем, как и его реальные прототипы, которые убеждали тогда самих себя, что они не в состоянии изменить страну, в которой они жили.
Сейчас эта страна участвует в подготовке марсианской экспедиции, имея за плечами опыт «Простейшего спутника», проекта «Н» и «Аэлиты». В свою очередь и литература новой адекватности оказалась востребованной именно в то время, которое она описывала, — в наше время: действие романа «Марс пробуждается» происходит на рубеже третьего тысячелетия. Его возвращение через сорок лет закономерно, ведь путь ракеты — всегда больше, чем кажется. Иначе Константин Циолковский не сказал бы за двадцать шесть лет до полета Юрия Гагарина свои фантастически точно сбывшиеся слова: «Я свободно представляю первого человека, преодолевшего земное притяжение и полетевшего в межпланетное пространство… Он русский… Он — гражданин Советского Союза. По профессии, вероятнее всего, летчик… У него отвага умная, лишенная безрассудства… Представляю его открытое русское лицо, глаза сокола…» Атланты, достающие руками до звезд, чтобы небо — неподвижное и плоское небо традиции — не упало на головы людей… Большая тема русской фантастики, к которой мы неоднократно в этой серии вернемся.
Иван Куликов
Метод новой адекватности требовал приводить эти ощущения в соответствие с новыми приоритетами проекта «Н», а не просто сравнивать «день нынешний с днем минувшим». Через двадцать лет алгоритм перевернется, и уже от космоса будут требовать пользы для экономики Земли. Тогда и межпланетный проект потеряет актуальность.
Пока же смелые литературные прозрения о будущей эволюции космических программ рождаются из асимметричности инженерных представлений автора и реальных ракетных технологий. Те же многоступенчатые ракетоносители: у Волкова их нет, ракеты летают как космические самолеты, но проблему тяжелого веса межпланетного корабля, который делает затруднительным его старт непосредственно с Земли, автор решает с помощью большого искусственного спутника — орбитального ракетодрома, на который предварительно доставляются все элементы пилотируемого комплекса. Фактически, Волков повторяет здесь проект «тяжелого» ТМК Феоктистова, программу «Аэлита» и предсказывает создание долгоживущих орбитальных комплексов 70-х. Добавим сюда же, что и спуск на поверхность Марса происходит уже не в тяжелой ракете, а в специальном модуле, при этом главная ракета остается на Фобосе. Сейчас это само собой разумеющиеся веши, но в фантастике 50-х было обычным делом стартовать на ракете к Марсу чуть ли не с приусадебной лужайки.
У Волкова, кстати, был еще один немаловажный источник вдохновения — советское научно-фантастическое кино. Сложные предварительные маневры и мастерская посадка «КР-115» на Фобос в романе «Марс пробуждается», скорей всего, навеяны фильмом Александра Козыря и Михаила Карюкова «Небо зовет», в котором корабль советской марсианской экспедиции совершает вынужденную посадку на астероид. Фильм вышел в 1959 году и произвел на всех немалое впечатление своими спецэффектами, в том числе и в Америке, где таких кинозрелищ не делали. Американцы немало вдохновились и через два года картина была выпущена продюсером Роджером Корманом в адаптированным для американской аудитории виде под названием «Битва за пределами Солнца» («Battle Beyond the Sun»). А режиссером перемонтажа был не кто иной, как молодой Фрэнсис Форд Коппола, для которого адаптация русской фантастики стала, таким образом, его дебютом в кино. Аналогичное превращение произошло с другим шедевром советского фантастического кино — классической «Планетой бурь» режиссера Павла Кушанцева («Леннаучфильм», 1961 год) с Георгием Жженовым в главной роли. Здесь ситуация обратная: уже создатели картины были читателями волковской «Звезды утренней» и «На оранжевой планете» Леонида Оношко. Фильм о приключениях советских космонавтов на Венере тоже вышел в американский прокат в 1965 году и дал путевку в жизнь еще одному киноклассику — Питеру Богдановичу, привлеченному Корманом к прокатной адаптации «Планеты». Простодушный робот Джон из «Планеты бурь» безусловно произвел впечатление и на молодого автогонщика и будущего кинорежиссера Джорджа Лукаса, который воссоздаст этот образ в «Звездных войнах», а новаторский космический дизайн художника-фантаста Юрия Швеца для «Небо зовет» будет максимально использован в кубриковской орбитальной станции из «Одиссеи-2001».
Вернемся к Волкову. Еще одним прозрением автора марсианско-венерианской дилогии станет космолет. Новаторская идея также порождена довольно своеобразным представлением о космической ракете, которая отличается у Волкова одним неприятным свойством — малой управляемостью. Ракета представлялась сверхмощным устройством, летящим вверх по прямой, пронзающим небо и космическую черноту, и напоминала больше артиллерийский снаряд, чем управляемый корабль. (Сравнение тем более корректное, что единственным ракетным зрелищем, за которым Волков имел возможность наблюдать, были залпы из ракетных установок — знаменитых советских «катюш». При этом сложный процесс навигация во время полета на Венеру очень напоминал работу артиллерийского расчета — с использованием таблиц и высшей математики.) Изучение и преодолению этого свойства Волков посвятит целые главы в «Звезде утренней», в конечном итоге дав описание полета универсальной ракеты, снабженной крыльями и одинаково пригодной как для полетов в открытом космосе, так и в атмосфере. Известно, что в начале 60-х разработать подобный аппарат было поручено челомеевскому и микояновскому КБ. Уже в 1961 году состоялись первые испытательные пуски, а 21 марта 1963 года — первый и вполне успешный испытательный полет пилотируемого ракетоплана с космодрома «Байконур», задолго предвосхитивший программу американских «шаттлов». Челомей, кстати, предполагал использовать универсальный аппарат и для полетов на Луну. Успешными были испытания и микояновского ракетоплана (проект «Спираль»).
Сейчас идея космолета рассматривается как одна из наиболее перспективных в освоении ближнего космоса. Однако Волков использовал ракетоплан и при высадке на Марс: артиллерийское прошлое ракеты уже полностью преодолено во втором романе, теперь для космических перелетов используется одно устройство, для высадки на планету — другое, а для расчета траектории — электронно-вычислительные машины, которые полностью контролируют поведение космического корабля (знаменитые ЭВМ семейства «Урал» поступают в серийное производство именно во второй половине 50-х).
Орбитальная станция, разделяемый алгоритм межпланетного перелета, ракетоплан — завершением этого списка станет поразительно точный прогноз развития космонавтики, который Волков даст в романе «Марс пробуждается». Нам есть, с чем его сравнивать, вот он: «После серии успешных запусков многотонных советских искусственных спутников развитие астронавтики пошло быстрыми темпами. Немного времени спустя управляемые с Земли советские космические снаряды достигли Луны (1959, станции «Луна-1», «Луна-2», «Луна-3», идет работа над второй частью дилогии) и доставили туда самодвижущиеся танкетки с телевизионными передатчиками (первая половина 70-х, «Луноход-1» и «Луноход-2»). Человек получил возможность непосредственно наблюдать, что происходит на ближайшем небесном теле (советские луноходы были оборудованы системами телеметрии и прошли в общей сложности несколько десятков километров по поверхности Луны; этот рекорд до сих пор не перекрыт). Потом советские люди, прочно занявшие ведущее место в освоении космоса, вновь удивили мир сооружением огромного постоянного искусственного спутника Земли на расстоянии шести земных радиусов от ее поверхности (легендарная МКС «Мир»). Был создан необходимый опорный пункт в межпланетном пространстве, на нем постоянно находились люди». Считалось, что единственным сбывшимся технологическим прогнозом научной фантастики 40-50-х годов были искусственные спутники связи Артура Кларка. Как видно, это не так.
Метод новой адекватности даст еще один впечатляющий и, наверное, главный для развития космонавтики и литературы результат. Та же причина, что заставила ОКБ-1 создать на земле прообраз новой космической среды в виде наземного экспериментального комплекса, необходимого для отработки систем жизнеобеспечения внутри космического корабля, заставит и писателя-фантаста Волкова сформулировать свой ответ на вызов, который ракета бросила самому предметному миру, окружающему человека. Волков создает свой литературный НЭК — ракету, которая сама превращается в среду — социальную, культурную, бытовую и профессиональную. Писатель моделирует эти превращения, используя в качестве отправных точек самые рутинные вещи и процедуры. Обычные предметы перестают быть тем, чем они были перед помещением в ракету, возвращаясь к человеку в новом качестве, заставляя его и думать, и действовать совершенно по-другому, а писателя — расставлять по другому привычные глаголы и существительные.
«Астронавты провели еще некоторое время в рубке. Тишину нарушил профессор Шаповалов. Толстяк как будто несколько успокоился. Из всех отправившихся в путешествие он был человеком, меньше всего похожим на мечтателя. Его влекли к себе практические вещи. Михаил Андреевич успел заглянуть в буфет и заявил, потирая пухлые руки:Так простые и обыденные вещи — чай и колбаса, суп и ветчина — переплетались в сознании путешественников с величественными картинами Вселенной…
— У русского человека есть хороший обычай: как только поезд тронулся, сейчас же из кулечков вынимаются всякие вкусные вещи. Не закусить ли нам товарищи?
Остальным пока что было не до еды, но предложение приняли. Организацию первого обеда поручили Наташе. Владимир взялся ей помогать. Астроном тоже проявил большие познания в области кулинарии и принялся хлопотать над убранством стола, что являлось далеко не легким делом на межпланетном корабле.
Однако запас яств был более чем достаточный. В буфете оказались всевозможные закуски, ветчина, дичь, рыба, сыры, даже икра. В специальном отделении хранился свежий хлеб. В холодильнике стояли торты. Серьезные затруднения возникли на первых порах при попытках приготовить суп. На это ушло немало времени. Дело в том, что жидкости в мире без веса проявляют необычайную подвижность и при нагреве превращаются в огромный пузырь. Они стремятся вырваться даже из специальных кастрюль с герметическими крышками и электрическими мешалками. Случайны рассыпанный перец тоже немедленно разнесся по салону и заставил присутствующих долго и вкусно чихать, мельчайшие пылинки носились в воздухе, не проявляя ни малейшего желания опуститься вниз.
Зато сладкое вышло бесподобным. Воздушный пирог полностью оправдал свое название. Он не имел никакого веса и буквально таял во рту, как легкое печенье, созданное из одной яичной пены.
— А вот чаю нет! — заметил академик.
Но Наташа с Владимиром обещали устроить и чай.
Наташа явилась с термосом в руках, в котором был заварен ароматный чай. Владимир нес сосуд с кипятком. Это было очень сложное сооружение, так как обычный чайник был здесь непригоден. Появился лимон. И в особой, закрытой сверху посуде любимая академиком тахинно-ванилъная халва. Эту халву перемещали из вазочки, чуть приподнимая крышку, в чайные блюдечки особой конструкции, вроде наполовину закрытых сверху чашек. Только в таких сосудах и можно было удержать хрупкое лакомство, а иначе крошки разлетелись бы по всей ракете. С таким же трудом разливали чай». («Звезда утренняя»).Ракета, которая не взаимодействует с внешней средой, как взаимодействовали пассивный парус или крыло аэроплана, транслирует среду внутрь самого движения, лишает ее традиционных координат и приспосабливает к новым условиям существования человека в космосе. Привычная, тривиальная и традиционно статичная ситуация русского чаепития приходит в движение и приобретает новый импульс. В «Звезде утренней» проект «Н» и ракеты Волкова создавали новое время-среду в звенящем вакууме межпланетных перелетов. Во втором романе таким измененным пространством-временем станет уже целая планета — Марс.
РУССКИЙ МАРС: БЫТЬ БОГОМ ЛЕГКО
«Марс пробуждается» демонстрирует несравнимо меньший интерес к ракетной составляющей проекта «Н». Межпланетные перелеты стали обычным делом, на Венере уже работают геологоразведочные партии, а поэтапная схема полета к «красной планете», бегло изложенная Волковым, практически не отличается от той, что будет реализована в первой половине XXI века — со сборкой межпланетного корабля на земной орбите и спуском посадочного модуля с марсианской.Главный герой второго романа Волкова — сам Марс, его суровая природа и его цивилизация — древний Ант, который посылает землянам сигнал бедствия в виде зачеркнутой исполинской синусоиды, выложенной из специальных грибов в районе марсианского экватора. Китайские астрономы, несущие вахту в высокогорной тибетской обсерватории (примета времени: к концу 50-х Тибет уже успел стать прогрессивным китайским, но еще не стал эзотеричным рериховским) принимают марсианский SOS вместе с радиопозывными Анта: Волков явно впечатлен идеей радиопоиска внеземных цивилизаций, наделавшей тогда немало шума и положившей начало знаменитой программе SETI (Search for Extraterrestrial Intelligence). Наш автор тоже спешит принять долгожданный «сигнал из космоса», но в историю литературы он войдет последним, кто примет его от марсиан: с конца 40-х разумные жители Марса перестают терзать воображение фантастов, а к началу 60-х ни астрофизика, ни литература не оставляли былым фаворитам НФ-жанра уже никаких шансов. Роман, который вы держите в руках, — последняя отсрочка марсианам, перед тем как их окончательно сдадут в кунсткамеру литературного музея.
Кстати, почти одновременно с романом Волкова выходит «Чужак в чужой стране» Роберта Хайнлайна — тоже запоздавший и тоже, в общем-то, последний «роман-марсианин» в американской НФ. Хайнлайн использовал марсиан для утопической критики земной цивилизации, у Волкова ситуация обратная — земляне спасают умирающий Марс. Схема одинаковая, с той разницей, что марсианский чужак Хайнлайна станет главным героем «революции сознания» 60-х с ее латентной технофобией и борьбой «естества» с условностями социума, в то время как шесть специалистов, летящих на выручку древнему Анту в «КР-115» конструкции фантаста Волкова удивительно терпимы к марсианскому общественному строю (абсолютной монархии, собственно говоря), предпочитая революциям новейшие методы геотрансформинга, биоинженерии и ядерной энергетики.
Радикальные технологии, а не поиск «органичной среды» — социальной, экономической, культурной — положат конец убийственной зависимости Анта от истощения природных ресурсов, культурной стагнации и нарастания энтропии с неизбежным охлаждением и гибелью планеты. Волков — «ракетный» романтик и убежденный технократ. Он считает, что технологии универсальны и одинаково эффективны независимо от культурных формаций, их применяющих, явно впечатленный пестротой этих самых «формаций», громко заявивших о себе после краха «белой» колониальной системы, подавлявшей «цветную» экзотику. Парад таких постколониальных «формаций» он имел уже возможность наблюдать в 1957 году на Международном фестивале молодежи, а в команде «шестерых искателей правды», как называет их сам автор, можно без труда опознать советских строителей, врачей, геологов и энергетиков, которых страна будет отправлять в 60-х на помощь Азии и Африке, испытывавших острый дефицит в технике и специалистах после ухода метрополий Запада.
Мир перестал делиться на Запад и Восток, мир грезил другими континентами, и в языке чернокожих марсиан можно расслышать как африканские, так и азиатские созвучия, бывшие у всех на слуху уже с начала с 50-х, после того как знаменитый Нкваме Нкрума стал первым чернокожим премьер-министром далекой африканской Ганы. Кстати, и в общественном строе Анта распознается этот большой «альтернативный континент»: как раз тогда в научно-популярной печати разгоралась дискуссия об «азиатском способе производства» — марксисткой по происхождению концепции, подрывающей железобетонную догму о классовой борьбе. Древнее общество Анта, так же, как и афроазиатское, не знает классовых конфликтов и основано на устойчивой социальной иерархии. Но одновременно это и высокоразвитое индустриальное общество. Не будь угрозы экологического коллапса, оно — несмотря на всю свою старорежимную и причудливую экзотику, почерпнутую Волковым из сверхпопулярной тогда страноведческой литературы — было бы близко к идеалу. Для того времени — явный парадокс. Но будет ошибкой считать, что Волков рисует здесь утопию. Его Ант просто адекватен духу эпохи, когда атомные реакторы возводились на тихоокеанских атоллах, а ракеты стартовали в космос из кубинских джунглей. Не зря Волков так удивляется сложным артефактам марсианского хайтека, которые уживаются в жилищах Анта с чудовищными фигурами древних марсианских богов. Научная фантастика очень скоро привыкнет к такой эклектике и даже сделает ее своим расхожим приемом. Но Волков — из другой эпохи. Он — чистый футурист, чье воображение держится на единственном усилии — реактивном, не знающем сопротивления среды, презревшем тягу традиции и привычки.
Ракета-среда — важная часть этой мифологии, у которой есть прямые прототипы в реальном мире, окружавшем Волкова. Ведь его страна владела невиданными технологиями, изменяющими суть вещей. Но если дать вещам быть тем, чем они есть, победит энтропия, а русское чаепитие навсегда останется чаепитием купцов Островского, а не чаепитием космическим: так волковский миф об Унаре, человеке-ракете, объясняет причину деградации Анта.
Общество Марса умирало не из-за классовых противоречий или издержек экономической эксплуатации. И даже не от технической отсталости. Нет, ракетная теория Волкова абсолютно футуристична. Легендарный Унар изобрел реактивный двигатель и построил корабль для полета в открытом космосе, мечтая долететь до «зеленой звезды» Тот (так марсиане называют Землю). Ему удалось достигнуть Фобоса, где его ракета потерпела аварию (кратер, оставшийся от взрыва ракеты, увидят участники марсианской экспедиции Яхонтова; интересно, что в конце 80-х советская автоматическая станция тоже обнаружит на Фобосе таинственный гигантский кратер в одну треть от площади его поверхности).
Унар был проклят жрецами, и марсиане отказались от полетов в космос, положившись на волю своих хтонических богов. Но отвергнув идею универсального и безопорного транспорта, они так и не смогли преодолеть зависимость своей цивилизации от материальной среды, постепенно поработившей их передовую технологию. У марсиан не было ракеты, которая транслировала бы среду в движение, придавала вещам новое измерение, поворачивала их энтропию вспять. Предметы застывали в своих привычных формах, жизнь засыпала, Марс превращался в холодный каменный шар, летящий в черной пустоте космоса.
Новое измерение дадут вещам Марса люди из ракеты, прилетевшей со звезды Тот. Они растопят марсианский лед и выведут новые бактерии, способные вырабатывать из камня кислород. Марс потеряет адекватность: его среда трансформируется в серию предметов, не соответствующих привычным образам — новая поверхность, новый воздух, новая энергия. Волков и здесь прозорлив: скрупулезно описанные им технологии спасения планеты совпадают с современными моделями терраформирования Марса. А его идею о существовании обширных запасов воды, скрытой под марсианской поверхностью, можно вообще считать провидческой: автоматические станции недавно обнаружили на Марсе внушительные запасы риголитного льда. Кстати, вот еще одно совпадение: экспедиция геолога Одинцовой открыла скрытые под поверхностью обширные ледяные бассейны в северном полушарии планеты. В соответствии с новейшей топографической моделью Марса, полученной в результате обмеров его рельефа и перепадов высот, именно в этом полушарии должен плескаться предполагаемый марсианский океан.
Реактивная тяга, новая адекватность, преобразующий метод ракеты — все это части одного целого, одной эпохи и одной мечты. Но ракеты Волкова скоро превратятся влетающие по замкнутому кругу орбитальные станции, идея доступности космоса, такая очевидная в проекте «Н», сменится ощущением «космической дороговизны», а научная фантастика станет все больше увлекаться нуль-транспортацией и параллельными мирами, то есть бестранспортным мгновенным космосом, в котором движение отсутствует, а есть одна сплошная «среда». Но такой «космос без движения» делает даже самые близкие вещи недоступными, и межпланентный оптимизм толстовской «Аэлиты» и «марсианского» романа Волкова сменится меланхолией из «Трудно быть богом» братьев Стругацких, где герой, заброшенный на другую планету, так и погрязнет в инерции «среды», компенсируя свое божественное бессилие душевным нарцисизмом. В точности, впрочем, как и его реальные прототипы, которые убеждали тогда самих себя, что они не в состоянии изменить страну, в которой они жили.
Сейчас эта страна участвует в подготовке марсианской экспедиции, имея за плечами опыт «Простейшего спутника», проекта «Н» и «Аэлиты». В свою очередь и литература новой адекватности оказалась востребованной именно в то время, которое она описывала, — в наше время: действие романа «Марс пробуждается» происходит на рубеже третьего тысячелетия. Его возвращение через сорок лет закономерно, ведь путь ракеты — всегда больше, чем кажется. Иначе Константин Циолковский не сказал бы за двадцать шесть лет до полета Юрия Гагарина свои фантастически точно сбывшиеся слова: «Я свободно представляю первого человека, преодолевшего земное притяжение и полетевшего в межпланетное пространство… Он русский… Он — гражданин Советского Союза. По профессии, вероятнее всего, летчик… У него отвага умная, лишенная безрассудства… Представляю его открытое русское лицо, глаза сокола…» Атланты, достающие руками до звезд, чтобы небо — неподвижное и плоское небо традиции — не упало на головы людей… Большая тема русской фантастики, к которой мы неоднократно в этой серии вернемся.
Иван Куликов