Волков Сергей. Пастыри. Четвертый поход

   — Он был тако-о-ой маленьки-и-и-й… Тако-о-ой хорошеньки-и-и-й… Он теперь там одии-и-ин… Привязанны-ы-ы-ый… Он умре-е-е-ет…
   Рита шла молча. У нее было странное чувство — как будто она слишком глубоко нырнула с берега в волжскую тяжелую волну и теперь никак не может вынырнуть…

* * *

   Минули три обещанных Светкиной прабабкой дня. Ничего нового и необычного в Ритиной жизни не происходило. Все так же било ей по мозгам громкое тиканье часов, висевших над кроватью, все так же подслеповато пялились в окно грязные соседние дома, и все те же пришибленные жизнью людишки провожали Риту злобными взглядами на улице.
   Выбравшись в магазин за хлебом, она натолкнулась на перекрестке, возле стайки ларьков на компанию «центровых» парней, сидевших на корточках возле своих машин. Среди них оказался и тот, высокий, встреченный в подъезде у бабы Златы.
   — А вот и наша принцесса, бля! — весело крикнул он. Остальные обернулись. Рита сжала губы и демонстративно посмотрела в сторону.
   — О! Все целку из себя строит… А Абаю, небось, подмахивала тока в путь! — сообщил друзьям высокий. Парни заржали.
   «Три дня прошло. И сегодня тоже уже ничего не произойдет… Я не могу… Я больше жить не буду…» — как-то очень спокойно подумала Рита, переходя на другую сторону улицы. И это внутреннее спокойствие вдруг так напугало ее, что она бросилась бежать по улице, сшибая каблуками ледяные кочки и поскальзываясь.
   Матери дома не было — ушла на базар, попросила подменить соседка, торговавшая там картошкой и квашеной капустой. Рита повесила пакет с хлебом на вешалку, сняла сапоги и прямо в дубленке и шапке прошла в комнату.
   Она уже все решила. Конечно же, колодец, желание — все это чушь. Крольчонка и в самом деле жалко, но он уже сдох от холода и жажды… Нет, хватит. Такая жизнь не нужна никому. Осталось только решить — как…
   Повеситься? Больно и некрасиво.
   Надышаться газом? А если мать придет?
   Выброситься из окна? А вдруг не насмерть, и потом живи калекой, мучайся еще больше…
   Резать вены Рите тоже решительно не хотелось. «Таблетки! У матери где-то был реланиум, целая упаковка. Если проглотить все, наверняка умрешь. А чтобы мать не заподозрила чего, я ей записку напишу: „Устала, легла спать“. К утру меня уже не будет…» — размышляя таким образом, Рита, скинула дубленку, шапку и уже полезла в аптечный шкафчик на кухне, как вдруг задребезжал звонок.
   — Кого это… черт принес! — пробурчала Рита, подошла к двери и заглянула в глазок.
   «Хм… мужик какой-то. Лет сорок пять. Солидный. Ошибся, наверное…» — подумала она и спросила:
   — Вы к кому?
   — Простите, пожалуйста, — приятным баском сказали за дверью, — Неволина Маргарита Петровна здесь живет?
   — Да, — растерянно ответила Рита, — это я… Можно просто Маргарита. А вы кто?
   — Меня зовут Игорь Леонидович. Я к вам, Маргарита, по одному очень важному делу…
   «Неужели… Он?! Богатый и в чинах…» — Рита почувствовала, как у нее заполыхали щеки.
   Она торопливо отперла замок и распахнула дверь:
   — Входите, пожалуйста…
   — Здравствуйте! — мягко улыбнувшись, Игорь Леонидович чуть наклонил голову в благородном кивке и переступил порог.
   — 3-з-здрасте… — Рита попыталась изобразить легкий реверанс, исподтишка разглядывая гостя: «Короткий аккуратный ежик — явно стрижется у собственного парикмахера. Чуть седоватый, но так даже солиднее. Кожаный плащ, дорогой, не турецкий точно. Ботинки начищенные! Итальянские, модные, с длинными носами… Так, на пальце печатка, золотая, с камешком. Брюлик? О боже, ногти ухоженные! Ну точно — он!»
   — Проходите, пожалуйста! — Рита гостеприимно взмахнула рукой и тут же спохватилась: «Ой, а я-то! Чучундра чучундрой! Не причесана, не накрашена…» — Я сейчас, вы пока присядьте!
   Юркнув в ванну, Рита быстро ополоснула лицо, щелкнула замочком косметички. Тени, чуть-чуть румян, тушь, помада… Расчесав волосы, она взглянула на себя в зеркало: «Ну что, мать? Не соврала Светкина прабабка! Бывают еще на свете чудеса…»
   В комнате Игорь Леонидович листал прошлогодний «Космополитен». Темно-синий костюм, дорогой галстук, приятный запах явно не дешевого одеколона.
   «Господи, только бы не сорвалось!» — Рита сжала кулачки так, что ногти впились в кожу.
   — Не угодно ли чаю?
   Гость обаятельно улыбнулся, в проницательных карих глазах заплясали веселые искорки:
   — Большое спасибо, не откажусь, промерз в дороге. У нас в Москве тепло, прямо бабье лето, а у вас тут настоящая зима, сугробы лежат…
   «Он из Москвы!» — Ритино сердце заколотилось быстро-быстро, ладони стали влажными от волнения. Она шмыгнула на кухню, поставила чайник, прижалась спиной к стене: «Откуда же он про меня узнал?! Ну, мать, давай, не подкачай!»
   Вернувшись в комнату, Рита присела на краешек стула, посмотрела на нежданного визитера:
   — Простите… Игорь Леонидович, а вы…
   — Э-э-э… Видите ли, Маргарита. Я, собственно, к вам по делу. Вам что-то говорит такое имя: Ирек Абаев?
   Рита судорожно сглотнула: «Ах, вот откуда он меня знает! Это друг Абая… Наверняка Ирек попросил его позаботиться обо мне… Что ж, так даже лучше. Только бы увез, только бы не бросил здесь… Хотя, если специально из Москвы приехал… Ой, мамочки…»
   Сладко защемило в груди, во рту стало сухо. Ну же, ну…
   С трудом кивнув, Рита деревянным голосом проговорила:
   — Да, конечно. Мы были хорошими знакомыми. До того, как… Как его посадили… А вас Ирек ко мне прислал?
   Игорь Леонидович снова улыбнулся. «Ой, какая у него улыбка…» — смущенно подумала Рита.
   — Можно и так сказать, — кивнул гость.
   — Как он там? — из вежливости спросила Рита и тут же обругала себя: «Дура! Что ты делаешь! Еще подумает, что я переживаю…»
   — Нормально, насколько это возможно в тех условиях, в которых он сейчас находится, — Игорь Леонидович сунул руку в вырез пиджака, достал плоский маленький телефон, посмотрел на Риту: — Гражданка Неволина, я как старший следователь Генеральной прокуратуры Российской Федерации обязан задать вам несколько вопросов, а именно…
   «Кто?! Следователь?!» — у Риты зашумело в ушах, перед глазами поплыли радужные круги…
   — …Известно ли вам, что в вашей квартире находится тайник?
   — Не… я… я ничего… — выдавила из себя Рита.
   — Вы отказываетесь назвать его местонахождение? — уточнил Игорь Леонидович, набирая номер на своем телефоне.
   — Я не… я просто… я не знаю ничего! — взвизгнула Рита.
   — Я так и думал, — нахмурил брови визитер и проговорил в трубку: — Она отказывается. Поднимайтесь и прихватите понятых!
   Убрав телефон, Игорь Леонидович встал, прошелся по комнате, внимательно обшаривая взглядом все углы, потом внимательно посмотрел на Риту. В его глазах по-прежнему танцевали веселые искорки. Звучный голос бил по ушам:
   — Вот ордер на обыск, ознакомьтесь. Абаев предупредил нас, что вы будете запираться. Зря, зря, могли бы пройти по делу краем и отделаться малым сроком…
   …Обыск продолжался час с лишним. Испуганные соседи из сорок второй квартиры, тетя Лена и дядя Костя, рядком сидели на диване, а трое молодых парней в таких же отутюженных костюмчиках, как и у Игоря Леонидовича, потрошили шкафы, перетряхивали белье, пролистывали книги, простукивали подоконники, стены и пол.
   — Есть, Игорь Леонидович! — наконец обрадованно воскликнул один из них, извлекая из-за батареи туго набитый шерстяной чулок.
   — Что это? — вскинулась заплаканная Рита. Дежуривший в дверях милиционер подскочил к ней, надавил на плечи:
   — Сидеть!
   — А вот мы сейчас посмотрим, что это… Валентин, включи камеру. Понятые, прошу вас поближе… — Игорь Леонидович жестом фокусника сунул руку в чулок, и на столе один за другим появились: черный небольшой пистолет, несколько перетянутых разноцветными резинками пачек долларов, два паспорта с золотыми орлами на обложках и, наконец, камешки. Много сверкающих радужными гранями камешков…
   — Гражданка Неволина, вы в состоянии объяснить, откуда взялись в вашем доме все эти вещи?
   — Я не знаю… Это не наше… — Рита заплакала, и радостный блеск бриллиантов расплылся в разноцветные пятна.
   — Хм… Вам придется проехать с нами. У нас есть все основания подозревать вас в сокрытии полученных от преступной группировки Абаева ценностей. Одевайтесь. Капитан Николаев скажет вам, что взять с собой.
   — А куда меня? — дрожащим голосом спросила Рита, еще не веря, еще не понимая до конца, что происходит.
   — В Москву, — твердо сказал Игорь Леонидович. И на этот раз Рита не увидела в его глазах веселых искорок. Там была тьма, непроглядная, тяжелая, и в этой тьме бился на веревке маленький пушистый крольчонок…

* * *

   Они шепчут, но слова их не трогают наших ушей. Они смотрят, но взгляды их скользят над миром. Они видят и слышат. А мы — нет…
    Большуха, время! Ожил Колодец. Дети твои приняли жертву. Дети твои пробудились. Верно держу ключи, знака жду.
    Скользкая, терпи крепко… Не растворяй дверей, не верь ветру, плюй в угол. Очи недреманные следят за тобой. Замри. Знак даст Одноглазый в темный солнцеворотный день.
    Лад, Большуха. Все соблюду. Да застынут Очи, да запорошит их прах могильный…
   Свистит ветер. Гудят провода. Шумят ветки. Ночь. Спит земля, и люди, и звери, и птицы, и гады. И шепот, что летел над миром, тоже уснул — до поры…

Глава первая

   С самого раннего детства Сергей Рыков чувствовал, да чего там чувствовал — знал, что станет кем-то великим. Даже не так — Великим, с большой буквы «В». Причем знание это поселилось у него в душе чуть ли не в младенчестве.
   Сергею снились удивительные сны, а его «второе я», которое он про себя называл просто и безлико — «Голос», постоянно нашептывало мальчику: «Твоя судьба готовит тебе чудо. Ты — не такой, как все. Ты — особенный. Верь мне, я знаю…»
   И он верил.
   Уже в детском саду Сережа держался особняком от остальных ребятишек. Нет, он не был букой или наивным мечтателем «не от мира сего». Напротив, участвуя в немудреных детсадовских утренниках, он старался спеть песенку «Мамочка милая, мама моя» лучше других, сплясать танец «Топотушки» красивее и ярче. Вот только получалось это далеко не всегда…
   И тогда Сережа закусывал губу и начинал, по словам воспитательницы Инны Аркадьевны, «вести себя вызывающе».
   Он грубил, дрался, не слушался и получал грубость в ответ от всех: удары, тычки и пинки — от ровесников и наказания — от взрослых, по полной программе.
   Но, даже отметеленный Вовкой Краскиным, самым большим и сильным мальчиком в группе, даже стоя в углу во время тихого часа, Сережа не плакал. Голос нашептывал ему удивительные истории и рассказывал о захватывающих приключениях, которые ожидают его, Сережу Рыкова, когда он вырастет. О, тогда он станет таким… таким… самым-самым! Сильным, умным, красивым, и у него будет все. Вообще все. Все, что только можно пожелать…
   Время не стояло на месте. В свой черед пошел Сережа в школу. Поначалу он пытался быть примерным учеником — старался, тянул руку, тщательно делал домашние задания, но что-то у него не заладилось с самого начала. Отвечал он невпопад, часто ошибался, а учительница говорила Сережиной маме на родительском собрании: «Ваш мальчик способный, но очень разбрасывается. И потом — он та-а-ак высокомерен, причем не только с одноклассниками, но и с педагогами, представляете?!»
   Где-то с середины второго класса Сережа понял — школу надо просто пережить. Переждать. Перетерпеть. Все равно к его будущему величию она ничего прибавить не сможет. Школа — это для простых, для обыкновенных. Для таких, как все.
   А он — особенный!
   «И правильно! — согласился Голос: Ну их всех…»
   Впрочем, как ни странно, замкнутым одиночкой Рыков не стал. К нему тянулись. Его обособленность и открытое противопоставление себя всему на свете привлекали слабых и интриговали сильных.
   В ту пору еще не знали такого слова — харизма…

* * *

   Сереже исполнилось двенадцать лет, когда прозвенел первый звоночек, известивший его, что вот оно, началось, ждать уже недолго!
   Он был обычным подростком периода полового созревания или, как любят писать циники от литературы, «молочно-половой зрелости», в меру прыщавым, в меру упрямым, в меру любопытным.
   Родители Сергея развелись давно, отца он по сути и не помнил. После скандального, с разделом имущества развода мама, прихватив свое единственное чадо, умчалась из Москвы в небольшой городок на Средней Волге, который так и назывался — Средневолжск. Маме надо было «сменить обстановку», что она и сделала, оставив в Москве кучу престарелых родственников и двухкомнатную квартиру.
   Мама Сергея вообще — человек уникальный. Кандидат наук в тридцать два, она произвела на руководство единственного в Средневолжске крупного предприятия — Радиопромышленного завода, неизгладимое впечатление: «Из Москвы! Инженер! Кандидат! Красавица!»
   Рыковы быстро получили квартиру в новом доме, мама неплохо, очень неплохо — завод был оборонным, а на подобных предприятиях тогда платили, — зарабатывала, жизнь наладилась. По мнению Сергея, в ту пору у мамы, возможно, даже случались романы с кем-то из сослуживцев, но надо отдать ей должное — домой она никого никогда не водила.
   В принципе, до тех самых событий, связанных с Серым человеком, жизнь его текла абсолютно безбедно, ну, не считая мелких детских неприятностей, большинство из которых они с Голосом сами себе и наживали.
   Сережа не грустил по Москве, из которой уехал в довольно-таки нежном возрасте, еще не почувствовав на себе то давление, которое оказывает гигантский мегаполис, прессующий своих жителей с равнодушием асфальтового катка.
   В Средневолжске ему нравилась. Если школа была неизбежным злом, от которого никуда не деться, то в остальное время он жил сам для себя. С ватагой сверстников со двора Сергей шатался по окрестностям, играл в футбол на старом поле возле «тринадцатой» школы, враждовал с пацанами из «седьмого» дома, втихаря курил, взрывал самодельные «бомбочки», играл в многочисленные пацаньи игры, словом, все было у него нормально, как у всех, причем — как у всех по всей огромной стране, исключая, пожалуй, лишь детей, живших в центрах больших, за миллион жителей городов…
   Первый раз о Сером человеке он услышал случайно. Мама приехала с работы, позвала Сережу, болтавшегося без дела в их огромном, метров двести на двести, заставленном гаражами и голубятнями бывших блатных дворе, ужинать, и пока он прощался с приятелями, остановилась поболтать со своей знакомой из пятого подъезда, тетей Алиной. Тетя Алина работала в книжном магазине, по этому случаю имела шикарную домашнюю библиотеку, которой, впрочем, любезно разрешала пользоваться Сергею.
   Он, по совести сказать, мальчик умный, но не рассудительный, имел в ту пору одну идиотскую привычку: пугать. Сережа просто обожал подкрадываться ко всем своим знакомым, неслышно подбегать на улице и вдруг резко хлопать по плечу и только-только прорезавшимся басом рявкать в самое ухо какой-нибудь бред.
   Он и сам не помнил теперь, с чего — то ли шлея под хвост попала, то ли Голос нашептал, решил тогда напугать свою маму. Заметив, что она стоит спиной к открытой двери подъезда, Сергей прошмыгнул вдоль забора школы, прячась за кустами, юркнул за дом, нырнул в квадратное окно давно освоенного окрестными пацанами и поэтому почти родного подвала, поднялся по ступенькам подвальной лестницы и оказался в подъезде в нескольких шагах за маминой спиной.
   Сережа уже собрался выскочить из подъезда с жутким криком, чтобы потом насладиться зрелищем насмерть перепуганных женщин (хотя еще далеко не факт, что они бы испугались), но тут он услышал такое, что заставило его забыть обо всем и внимательно вслушиваться в слова.
   Говорила тетя Алина. Начала разговора он не слышал, но в женских разговорах это особо и не важно — все становится понятно и в середине, и даже в конце:
   — …Ходит он в сером плаще и резиновых сапогах! Говорят, что он жил раньше на Затоне, потом его посадили за убийство, а он сбежал! Вчера мальчишку нашли в колодце канализации, тринадцать лет всего. Он его… И убил потом, ножом изрезал всего, представляешь!
   — Что же его не поймают?
   — Ловили уже, вся милиция на ушах, а толку! Он, Серый этот, в Разинских пещерах прячется, а там разве найдешь! Ты своего предупреди, чтобы один нигде не лазил да и с пацанами тоже — что они смогут против маньяка!
   Тетя Алина произнесла это слово с ударением на последнем слоге, и именно это почему-то ввергло Сережу в состояние шока — по городу бродит страшный маньяк в сером плаще и сапогах, ловит пацанов, насилует и убивает! Было от чего прийти в ужас! А то, что маньяки насилуют свои жертвы, он в те годы уже знал досконально — дворовое воспитание первым делом заполнило сексуальные бреши в Сережином интеллекте, впрочем, на том и остановившись.
   Стоя в подъезде под прикрытием половинки двери, он слушал леденящие кровь подробности — оказывается, за Серым человеком числились не только пацаны, но и девчонки, общий счет его жертв перевалил за десяток, но все это он творил в других городах и вот теперь добрался и до своей родины, до Средневолжска!
   Позже, за ужином, мама коротко, опустив все подробности, сообщила ему о жутких новостях и приказала: на улицу — ни ногой, из школы и в школу — только вместе с товарищами, ни с кем незнакомым не разговаривать, домой никого не пускать, если что — бежать быстро, кричать громко.
   Если мама начинала говорить с Сергеем в таком тоне, он знал — надо подчиняться. Кроме того, лучше всяких приказов был страх — он действительно УЖЕ боялся Серого человека, хотя какая-то, упрятанная глубоко внутри часть его сгорала от любопытства — кто такой этот Серый, какой он, вот бы его поймать и прослыть героем, и все такое…
   Вопреки обыкновению, Голос в тот день молчал, и даже перед сном, лежа в постели, Сережа тщетно ждал совета или просто слов ободрения от своего «второго я».
   На следующий день в школе страшную новость знали уже все. Мало того — посреди второго урока горячо нелюбимой Сережей физики в класс вошел директор и молодая женщина в милицейской форме с погонами капитана.
   Директор попросил у физички прощения и представил им милиционершу. Оказалось, что это инспектор по делам несовершеннолетних и она сейчас обратится к классу по очень важному делу.
   Инспекторша слегка покраснела, достала бумажку и прочитала:
   — Дорогие ребята! Руководство Средневолжской милиции обращается к вам с просьбой — в ближайшее время как можно меньше находиться на улице, стараться нигде не бывать без сопровождения взрослых и обо всех подозрительных мужчинах, особенно о тех, кто будет разговаривать с детьми, немедленно сообщать в милицию или хотя бы взрослым!
   После уроков они — Сережа, его тезка Сережка Дрозд, Фарид, родители которого работали в Ираке, и еще один их одноклассник с глупой кличкой Буратино, собрались за школьными мастерскими — покурить добытые Буратино две сигареты «Лайка» с бумажным фильтром и обсудить заодно страшные новости…
   — Блин, да пошел он на хрен, ха! — Дрозд ухарски циркнул слюной сквозь редкие зубы: — Серый человек! Пидор какой-нибудь, небось! Братан мой сказал пацанам своим: «Если поймаем, в бочку железную от бензина засунем и в Волгу, на хрен!» И писец, блин, ха!
   — Им-то ништяк, они здоровые! — вмешался Фарид, принимая из рук Дрозда бычок и как бы право высказываться: — А если мы на него напоремся, че делать?
   — Не сс-ыы! — заверил Фарида куривший вторую сигарету Буратино и выпустил сизую струю дыма, за что сразу получил от Дрозда по загривку: «Кури взатяжку, блин, а то добро на говно переводишь!» Буратино послушно затянулся и продолжил:
   — Мы тоже его грохнуть можем, влегкую! Че ты думаешь, не сможем? Арматуру на стройке возле больницы возьмем — и все! Серый, ты че молчишь?
   «Серый» — это Сереже. Его зовут Сергеем, как и многих ровесников, к слову, у них в классе семь Сергеев. В тех местах, где он провел детство, в Средневолжске, имя его в пацанской среде было принято трансформировать в прилагательное «Серый». Не в смысле — тупой, ограниченный, а просто по созвучию.
   Вот только после появления маньяка созвучие это приобрело, Сережа это почувствовал, новый, тайный и очень важный смысл. Серый… Как волк. Волк-одиночка. А два одиночки в одном месте не живут…
   В ответ на слова Буратино он пожал плечами, мол, что тут говорить…
   — Ладно, блин, херня все это! — рубанул воздух ладонью Дрозд. — Ссыкуны мы все, блин, ха! Айда домой, а то мне еще ковер пылесосить надо до мамкиного прихода! Рык, че сидишь, айда!
   И тогда Сережа молча помотал головой. Не известно, что за бес вселился в него в тот момент, но он неожиданно для себя самого поднял голову, посмотрел Дрозду в светлые глаза и брякнул:
   — Мы его поймаем!

* * *

   Как было известно из многочисленных слухов, маньяк Серый скрывался, прятался, жил в Разинских пещерах. В окрестностях поволжских городов, особенно ближе к Самаре, к Жигулям полно таких пещер, Разинских, Пугачевских или еще каких. Вокруг всякой пещеры — легенды, одна другой замысловатее. Тут и клады разбойничьи, и могилы староверов, и входы в секретные подземные города, где «бомбы делают», и прочие вымыслы.
   Однако пещеры действительно существуют во множестве, и природные, и созданные людьми, многие из них завалены, забиты от любопытного пацанья железом и камнем, но не из-за желания властей сокрыть какие-то великие тайны или богатства, а просто из соображений безопасности — уж больно ветхи песчаниковые своды…
   Вот в таких-то пещерах и прятался маньяк. И вот там-то они, четверо пацанов, и решили его изловить.
   После уроков, заныкав обшарпанные портфели под школьную лестницу и завалив их плакатами с внушающими оптимизм лозунгами типа «Ленин — наш рулевой!» (хотя куда может зарулить покойник?), они отправились за арматурой — излюбленным оружием пацанвы.
   Ребристый арматурный дрын с руку длиной при желании мог даже в слабой руке восьми-, десятилетнего ребенка разбить голову здоровому бугаю, а уж если не полениться и заточить этот дрын, неделю пошкрябав его вечерами по шершавому бетону где-нибудь в подвале, то ты уже по-настоящему вооружен эдакой «карманной шпагой». Почему карманной? А потому что носили средневолжские пацаны свое оружие в штанинах — тупой конец арматурины обматывался изолентой, из которой торчал проволочный крючок. В кармане брюк делалась дырка, и заточенный штырь висел в штанине, вдоль бедра, зацепленный проволочным крючком за прореху. Со стороны — хрен догадаешься, а при необходимости — р-раз! И ты практически Д'Артаньян, попробуй подойди!
   Само собой, и менты, и родители, и педагоги изо всех своих маломощных сил боролись с детской тягой к милитаризму, видя в ней, по взрослому своему недомыслию, лишь шалость. Ну и в самом деле, откуда им знать, что их родное чадо за пределами отчей квартиры, на улице практически так же беззащитно, как Зоя Космодемьянская в лапах гестаповцев? И что в любой момент на ребенка, который, правда, сам себя таковым не считает и уже пять лет как курит, могут налететь представители, мягко говоря, недружественной «дворовой державы», и самое безобидное, чем закончится столкновение, если чадо не озаботилось вооружиться, — отнимут мелочь, выданную мамой на покупку «полбулки черного и батон за двадцать две», и дадут пендаль под зад — гуляй, пацан! А в худшем… В худшем происходили иной раз такие вещи, о которых Сергей Рыков и теперь, с высоты, так сказать, прожитых лет, вспоминал с ужасом…
   Арматуру они натырили там, где и предполагали. Само собой, точить ее времени не было, но ушлый Дрозд потащил их в котельную, где у него (а скорее — у его всесильного братца-блатнюка) были знакомые мужики-алкаши, и там, ничего особо не спрашивая, седой худощавый дед в ватнике разогрел концы арматурин сваркой и в несколько ударов кувалды придал им форму копейных наверший.
   — Кованая! — с уважением отметил Дрозд, разглядывая свою «шпагу», когда друзья на задах котельной бинтовали арматурины изолентой.
   Испытав «шпаги» на боеспособность, для чего им пришлось основательно истыкать железяками деревянный блин от катушки с кабелем, пацаны наконец-то отправились в поход. О, если бы только Сережа знал тогда, чем этот поход закончится!
   Буратино с Фаридом шли метрах в десяти от них с Дроздом, держа арматурины наготове, и вполголоса о чем-то переговаривались. Четверка маньяколовцев двигалась по поросшей бурьяном бугристой равнине, тут и там утыканной решетчатыми столбами ЛЭП. Равнина эта, а верней было бы сказать — пустошь, простиралась между городом и приречными холмами, поросшими чахлым леском. Там, в холмах, и находились пещеры…
   — Слышь, Серый! — Дрозд тронул Сергея за рукав: — Так мы его не заметим, блин! Он мимо пройдет по канаве, а за травой хрен разглядишь!
   — И че ты предлагаешь? — спросил Сережа.
   — Разойтись надо! Цепью идти, как немцы в кино, ха! — Дрозд сплюнул и крикнул Буратино и Фариду: — Э, мля, долбени, айда сюда, побазарить надо!
   Манера общаться друг с другом у мальчишек в те годы была искусственно-приблатненная, и лишь потом, через много лет, Сергей понял, что искусственного там было гораздо больше, но тогда им казалось, что они — ну о-очень «деловые» пацаны…
   Дальше друзья пошли, «как немцы в кино», разбредясь друг от друга. Дрозд достал из кармана и надел на левую руку стыренный у брата блестящий дюралевый кастет, а правой крепко сжимал арматурину.