Страница:
Фарид шагал метрах в двадцати дальше, пригибаясь и временами разглядывая сырую землю под ногами, — видимо, он недавно читал Фенимора Купера и теперь, воображая себя Чингачгуком, пытался обнаружить следы.
Буратино, рослый, плечистый и красивый, как теперь понимал Сергей, мальчик, но совершенно не отягощенный избытком интеллекта, просто топтал бурьян и изредка поглядывал на авторитетного Дрозда, ожидая, что тому надоест и он скомандует привал или вообще повернет назад.
Сережа шел самым крайним, сжимал в руках ребристый остроконечный дрын и… боялся. По-моему, никто из его друзей толком не понимал, во что они ввязались, и для них это было — Приключение, Приключение с большой буквы, это будоражило, заставляя кровь резвее бежать по телу, и толкало — вперед, вперед!
Сергея же сам процесс поиска маньяка интересовал постольку-поскольку. Он с ужасом ждал развязки, моля про себя всех богов, чтобы только пронесло, но при этом втайне, в глубине души чувствуя — это нужно, необходимо пережить, чтобы потом… Когда-нибудь… И Голос, вдруг возникший из ниоткуда, мягко подталкивал: «Иди! Иди вперед! Это не просто игра, это — настоящее, это — важно!»
Никаких иллюзий по поводу того, что случится, встреть они этого Серого, Сережа не испытывал — здоровый, взрослый и ненормальный мужик, привыкший убивать и испытывающий от этого удовольствие, легко положит четырех самонадеянных пацанов их же оружием, и ку-ку! Прощай, дорогая мама, ты никогда не забудешь меня…
Конечно, так гладко он сформулировал собственные мысли много позже, гораздо позже, уже будучи взрослым. А тогда Сергей вяло брел по сухому, трещащему бурьяну, уныло озирал серое небо, вдалеке — полуоблетевший лесок у подножья приречных холмов, и боялся, то и дело вытирая потеющие ладони о штаны.
Минут через двадцать Дрозд крикнул:
— Дойдем до леса — покурим!
— Да ну, давай прям щас! — отозвался Буратино, но Дрозд только помотал головой, мол, нет.
До леска оставалось всего ничего, когда они услышали журчание воды — где-то неподалеку находился ручей, текущий со стороны города к Волге и носивший в Средневолжске неоригинальное и незатейливое название «речка-вонючка».
Вскоре Сережа увидел и саму «речку» — неширокий, мутный поток в топких берегах. Дрозд тоже заметил ручей и крикнул ему:
— Серый! Рык! Переходи на тот берег!
Он очень любил командовать, Сережин друг Дрозд, а для тех, кто был с ним не согласен, у него имелся богатый арсенал усмирительных средств, и одним из главных было банальное «слабо». Сергей уже предвидел, как лицо Дрозда в случае его отказа искривит ехиднейшая гримаса, губы вытянутся в трубочку и он с великолепно разыгранным презрением прошипит: «Че, „сканил“?»
«Сканить» на уличном языке значило — испугаться. Труса, соответственно, называли — «конек», «конила», и не было хуже этого слова оскорбления для «нормального» пацана…
Молча пожав плечами, Сережа свернул и одним, великолепным и грациозным, как ему казалось, прыжком перемахнул через ручей, вляпавшись, правда, на том берегу у самой воды в липкую, скользкую глину.
Теперь его от остальных поимщиков отделяла «речка-вонючка». Ее правый берег оказался сухим, и на нем не стоял стеной уже здорово доставший Сережу ломкий бурьян. Пока пацаны продирались через трещащие джунгли, доходившие даже рослому Буратино почти до плеч, он спокойненько шел себе по жухлой траве, помахивая своей железякой, и странное дело — и страх прошел, и настроение улучшилось, и еще — появилась твердая уверенность в том, что никакого маньяка-убийцу они, конечно же, не встретят и весь их героический поход закончится костром на берегу Волги, печеной картошкой, которую они предусмотрительно захватили с собой, поздним возвращением домой и дежурной выволочкой за несделанные уроки и за то, что он так и не удосужился пообедать.
Пустошь тем временем кончилась. Друзья подошли к подножью холмов, не очень высоких здесь, но там, со стороны Волги, обрывавшихся вниз метров на триста чередой лесистых уступов. Много позже Сережа узнает, что это называется «речной террасой», но в детстве он таких мудреных слов не знал и, как и все в Средневолжске, именовал эти горки «буграми». «Пошли на бугры?» — «Пошли!»
Русло ручья сильно понизилось, образовав небольшую долину, метров двадцать в ширину, скорее даже не долину, а овражек с довольно крутыми склонами. Справа вырос самый высокий Лысый бугор, слева тоже торчала небольшая горка, а худые березки и осинки, росшие тут и там, скрывали окружающий пейзаж. Сергей перестал видеть друзей и слышать их шаги и, пройдя еще с десяток метров, остановился.
Пора было перекурить, да и бродить по этим холмам в одиночку ему не улыбалось. Он собрался было крикнуть Дрозду, что все, тормозим, даже набрал для этого воздуха в грудь, но тут раздался сухой треск ломающейся ветки и сразу за ним — шорох, который обычно издает одежда быстро идущего человека.
Сережа обернулся, и крик застрял у него в горле — там, где он только что прошел, шагах в десяти позади, стоял человек! Даже теперь, хотя прошло уже немало лет, он отчетливо помнил Серого человека — длинный темно-серый, перепачканный грязью плащ с капюшоном, такие выдавали лесникам и рыбинспекторам, высокая, чуть сгорбленная фигура, тяжелые литые резиновые сапоги, все в глине, за спиной — тощий выгоревший рюкзак.
Сердце дало сбой и гулко ударило в уши — он! Сразу же ватная слабость охватила ноги, во рту пересохло, а руки задрожали той противной, трусливой дрожью, которая ведома только записным «конькам». «Все, — понял Сережа. — Я попался!»
До сих пор он так и не смог понять, почему тогда не закричал. Издай он хоть один, пусть совсем тихий вопль, пацаны примчались бы на помощь и Серый человек, скорее всего, убежал бы. Скорее всего… Но Сережа не крикнул. Он стоял, молчал и широко раскрытыми от ужаса глазами смотрел на медленно приближающуюся фигуру в плаще.
Постепенно, как проступает изображение на фотобумаге в ванночке с проявителем, из темного провала капюшона проступили черты лица — тонкие губы, заросшие рыжей щетиной щеки, низкий лоб с прилипшими к нему грязными прядями потемневших от пота волос, и глаза — белесые, с расширенными зрачками. Все в этом лице было застывшим, мертвым, только губы постоянно кривились в какой-то дикой усмешке и шевелились ноздри кривого, перебитого носа. Маньяк не показался Сереже страшным — просто обычный человек, каких много, но именно эта «обычность» еще сильнее напугала мальчика.
Серый подошел к нему почти вплотную, так что Сережа почувствовал тяжелый запах пота, перепревшей одежды, дешевых сигарет и почему-то резины и больницы.
Пока маньяк шел, руки его были в карманах, но подойдя ближе, он протянул их к Сергею и тихим, бесцветным голосом произнес:
— Дай сюда!
Он имел в виду арматурину, которую Сережа все еще сжимал в кулаке, и тут ему надо было вмочить что есть силы по серому капюшону ребристой железякой и бежать, голося на весь лес, но он лишь бросил взгляд на протянутую руку и окончательно одеревенел — на руках были резиновые перчатки!
Сергей и теперь не знал, почему тогда это его так поразило, но в тот момент именно простые перчатки толстой резины, какие используют в работе электрики, чтобы их не долбануло током, произвели на него настолько жуткое впечатление, что он покорно протянул Серому свое оружие.
Тот просто отшвырнул «шпагу» в сторону — булькнула мутная вода, шагнул ближе, на ходу выхватывая из другого кармана грязно-белую тряпку, схватил Сережу за шею свободной рукой и залепил, зажал материей лицо. В нос мальчику ударил тошнотворный, химический, или, скорее, аптечный запах, все сразу поплыло, он начал падать, падать, падать…
А в памяти осталось лишь удивление, посетившее Сережу в последний момент, — почему он до сих пор никак не ударится о землю?…
В ушах стоял тягучий звон, по всему телу прокатывались волны слабости, очень першило в горле. Сергей закашлялся, пытаясь перевернуться на спину, одновременно открыл второй глаз и наконец сообразил, где находится.
Это было что-то вроде подвала, а точнее, длинного и широкого подземного коридора. Откуда и куда он вел, ему было непонятно, но лежал он на дощатом топчане в своеобразном зале — здесь коридор расширялся едва не вдвое и в полу темнело обложенное камнем широкое, круглое отверстие, должно быть, шахта метров пяти в диаметре.
Коридор тонул во мраке, лишь свеча горела где-то за поворотом, и в ее скудном свете Сергей разглядел, что пол, стены и потолок — каменные, вдоль стен стоят какие-то ящики, сундуки, явно старинные, и лишь здоровенный агрегат в стороне, что-то вроде большого компрессора, напоминает о том, что на дворе ХХ век.
Все это, включая и пол, и стены, было покрыто жутким слоем пыли в пять пальцев толщиной, не меньше, и лишь по центру коридора шла рваная, неширокая полоса, от пыли свободная — тут ходили, и ходили недавно.
На поросших белесой плесенью и затянутых паутиной каменных стенах висели цепи, торчали пушистые от пыли крюки, хранившие остатки привязанных к ним веревок, а в редких нишах лежали бесформенные и тоже очень запыленные груды позеленевших палок и камней, в которых Сережа с ужасом и дрожью опознал человеческие кости, впрочем, очень старые и замшелые. Словом, ни на какие «Разинские пещеры» это подземелье не походило, скорее уж это подвалы Опричнины, владения Малюты Скуратова…
И в этот момент его вдруг словно током дернуло — Серый! Он же в лапах маньяка! Мамочки, что же делать-то!
Сергей начал биться в бессознательном желании освободиться, вырваться, попытался вывернуть, выдрать руки из оков провода, но его пленитель, видимо, имел опыт — мальчик только натер запястья. От бессилия Сережа заплакал, истерично взвизгивая, — в тот момент он уже ни на что не надеялся.
И тут в его сознании возник Голос.
Но это был уже не тот, знакомый с детства Голос, друг и советчик. Этот, новый Голос налился силой, обрел собственные, неизвестные раньше интонации. И больше всего Сережу поразило, что Голос, до этого бывший безликим, стал… женским. С ним словно бы разговаривала взрослая, умная и уверенная в себе женщина.
«Успокойся. Возьми себя в руки. Поводов для паники нет. Все будет хорошо. Я — с тобой», — твердо, убедительно и уверенно зазвучали у него в голове слова. И удивительное дело — отчаяние отступило!
«Еще, скажи еще что-нибудь!» — мысленно попросил Сергей.
«Прежде всего запомни — действовать надо решительно, — сообщил Голос. — И если ты принял решение, — не медли, не думай, ибо промедление и глупые мысли погубили немало достойных!»
Тем временем Сережины визги, видимо, привлекли внимание Серого, который что-то делал в коридоре за углом, там, где горела свеча. Он вышел, и вид его жуткой фигуры, вдруг возникшей в тусклом желтоватом свете, заставил мальчика в прямом смысле слова прикусить язык.
— Очухался… — то ли спросил, то ли объявил сам себе маньяк, подошел к Сереже ближе, взметая полами плаща пыль, сплюнул неумело, так что слюна повисла на нижней губе, схватил пленника за волосы, резко повернул голову:
— Здравствуй… мальчик… Здравствуй…
Он произнес это тихо, раз, другой, третий, потом отошел к черному провалу шахты, захихикал, повернулся к Сергею и сказал свистящим шепотом:
— Сейчас я схожу… А потом вернусь и…
И он объяснил Сереже Рыкову, что он с ним сделает, объяснил просто и четко, матом, без всяких киношных «Я с тобой позабавлюсь!» и так далее.
Продолжая твердить эти страшные слова, которыми Сергей и его друзья не раз бравировали в разговорах, подчеркивая тем самым свою «взрослость», человек в плаще начал спускаться в шахту по железным скобам, вбитым в каменную стену…
Сережа вновь остался один. Бормотание Серого и шорох его рук и подошв о скобы еще слышались некоторое время, а потом стало тихо — шахта, видимо, была глубокой.
Мальчика трясло от ужаса. Это уже не был тот страх, что сковал Сережу ранее, страх перед пугалом, которого боялись все. Нет, это был животный ужас, ужас жертвы, приготовленной к закланию, ужас безысходный и беспросветный. Несмотря на Голос, он впал в какое-то оцепенение, и только пальцы спутанных проводом рук шевелились, словно лапки паука, перебирая складки одежды…
«Быстро! У нас мало времени! Борись! Бейся! Давай, ну!..» — вновь возник в голове Голос. Он, вернее, она так и сказала — у нас, а ведь раньше тот, прежний Голос говорил: «Ты, у тебя». И постепенно что-то в Сережиной душе воспротивилось, ожило — ощущение было таким, словно насекомое вылупляется из кокона там, где-то внутри: сперва появляются усики, затем голова, скомканные крылышки, но вот уже крылья обсохли, выпрямились, и прекрасная бабочка улетает прочь.
И он начал бороться!
Электрический провод, заключенный в пластиковую изоляцию, трудно разорвать, далеко не каждому взрослому мужику это под силу, а порвать несколько витков провода не сможет никто, это факт. Но провод можно переломить, если сгибать его в одном и том же месте, — это Сережа знал очень хорошо. Все осложнялось тем, что руки его были спеленуты слишком крепко и захватить пальцами провод он не мог. Зато мог, согнувшись, дотянуться до провода на ногах, благо руки мальчику Серый человек связал впереди, а не за спиной. И для начала Сергей занялся ногами.
Кое-как подцепив один виток, он изо всех сил потянул, сжав ноги, насколько можно, и таким образом чуть-чуть ослабил кусок провода. Теперь его надо было переломить. Если держишь большой кусок провода в руках, это легко. Но в распоряжении Сережи было лишь несколько сантиметров, и все же он начал гнуть скользкую пружинистую жилу.
Силы в детских пальцах немного, но ужас и Голос, звучащий в голове, подгоняли его. Он в исступлении гнул, гнул, гнул — и провод не выдержал! Дальше было проще — распутав ноги, он сел, затем по указанию Голоса попробовал встать — и тут же рухнул обратно на топчан. Занемевшие ноги совершенно не слушались, тысячи незримых иголочек впились в икры, в бедра, и Сергей, словно парализованный, не мог ни согнуть ног, ни выпрямить их.
Однако постепенно кровообращение восстанавливалось. Серого человека не было слышно, и мальчик уже собрался бежать прочь, прямо так, со связанными руками, но тут из черного зева шахты раздались царапающие звуки и голос маньяка. Поздно!
На еще негнущихся, плохо слушающихся ногах Сережа доковылял до края шахты и заглянул вниз. Голос противился, Голос кричал ему: «Беги! Беги, дурачок!», но что-то заставило мальчика взглянуть на Серого человека.
Взору его открылся прямой ствол шахты, метров пятнадцать глубиной, на дне которого, освещенном такой же тусклой свечой, что и наверху, по кругу виднелись двери, четыре темных проема.
Цепляясь за вбитые между каменных глыб скобы, медленно карабкался наверх Серый. Он был уже совсем близко, и счастье, что Серый не смотрел наверх. Сережа понял — надо что-то делать, но вот что?
Он заметался у жерла шахты, в какой-то момент ему в голову даже пришла мысль прыгнуть вниз, чтобы этот маньяк ничего не смог с ним сделать. Представив на миг, как он летит вниз, как его тело сбивает с лестницы Серого и как они оба с воплем падают, Сережа всхлипнул. Умирать не хотелось.
И тут Голос, на мгновение замолчав, быстро проговорил: «Надо сбросить ему на голову что-то тяжелое! Не свое тело, дуралей, а что-нибудь другое. Ящик, мешок, камень… Ищи! Быстро — ищи!»
Легко сказать: «Ищи!», а вот сделать…
Серый человек поднимался из шахты медленно, но неумолимо, как поднимается на море во время прилива вода. Времени было в обрез!
Сережа метнулся к одной стене, к другой, хватаясь за все подряд, но мешки рвались под его связанными руками — ткань истлела, и покрытое плесенью зерно, оказавшееся внутри, распространяя тяжелый запах гнили, комками падало в густую пыль. Ящики же, все как один, оказались при ближайшем рассмотрении огромными, тяжеленными сундуками, обитыми металлом, с выпуклыми крышками, с большими коваными ручками, и все — запертые; на многих висели на ржавых цепочках большие свинцовые печати. Ни один сундук сдвинуть с места мальчику не удалось…
А бормотание Серого слышалось все громче и громче — он поднимался! Сережа в отчаянии чуть было не заорал от страха, мечась вдоль стен, связанными руками дергая за все, что попадалось на глаза. Холодный пот, выступивший на лице, смешался с пылью, и его лицо стало серым с дорожками от слез на щеках.
Почему он просто не убежал? Много позже, еще и еще раз вспоминая эти страшные мгновения, Сергей задавал себе этот вопрос и не мог найти на него ответа. Но это — потом, а тогда он вообще ни о чем не думал, просто метался и искал, чем бы ему… «…Чем бы тебе убить Серого человека!» — безжалостно закончил мысль Голос. «Я не хочу убивать! — воспротивился Сережа. — Мне просто нужно его остановить, остановить во что бы то ни стало!»
«Убийство — это лишь слово. Страшное — но слово, — заметил Голос. — Не надо бояться слов. Решил — делай!»
И вот, когда надежда совсем оставила Сережу, возле глыбистого агрегата, при ближайшем рассмотрении оказавшегося дизельным электрогенератором, мальчику под руки попалась деревянная, полусгнившая обрешетка, скорее даже клетка, внутри которой, на куче черной от времени стружки, стояла огромная двадцатилитровая стеклянная бутыль, наполненная под самое горлышко прозрачной жидкостью.
Он не стал раздумывать, что это такое. В конце концов, Голос прав: «Решил — делай!» Сережа наконец-то нашел вещь, которую мог сдвинуть, и схватив бутыль за горлышко, он рванул ее, надеясь довольно легко вырвать емкость из деревянной обрешетки. Рванул — и ахнул! По его разумению, внутри бутыли должна была быть вода, — а что еще прозрачное, бесцветное и жидкое бывает в природе? Но это была не вода, по крайней мере, весила она втрое, а то и вчетверо больше!
Кое-как, стараясь не расколоть, он уронил бутыль вместе с обрешеткой набок и волоком, упираясь дрожащими ногами в пыльный камень, потащил ее к шахте. Он тащил, тащил, тащил, вцепившись в крепко запечатанное сургучом горлышко… Обрешетка по пути развалилась, гнилые стружки канули где-то в пыли, и теперь тяжеленная бутыль отчетливо скрежетала по каменному полу. Звук был — еще хуже, чем гвоздем по стеклу. Сережа стиснул зубы, надрываясь из последних сил, но тут Голос подсказал ему: «Дурашка! Она же круглая! Перестань надрываться, просто кати ее…»
Заскрипев зубами от злости на собственную глупость, мальчик опустил емкость в пыль, развернул ее боком и начал толкать. Дело пошло на лад — несмотря на толстый слой пыли и встречающийся по дороге мусор, бутыль довольно быстро покатилась к шахте.
И тут, как в замедленном кино, Сережа увидел руку в резиновой перчатке, которая появилась над краем шахты и вцепилась в последнюю скобу. Серый человек уже поднялся, а ему осталось еще около двух метров, чтобы докатить бутыль! Он не успел!
Волна одури, тяжелой одури, возникшей от ужаса, страха, бессилия и обиды, накатила на мальчика. «Толкай!» — завизжал Голос, и Сергей из последних сил толкнул бутыль к шахте!
Оставляя за собой широкий след во взбаламученной пыли, бутыль медленно катилась прямо на поднимающегося Серого. Он еще не знал об опасности, но вот его мокрое от пота и красное от напряжения лицо появилось над краем колодца, он заметил бутыль — и неожиданно тоже завизжал тонким, противным голосом, выставил вперед руку, чтобы оттолкнуть надвигающийся стеклянный бочонок, но резина скользнула по пыльному стеклу, стирая эту саму пыль, и более-менее чистым боком бутыль ударилась о последнюю, торчащую из пола вертикально скобу, над которой возвышался по плечи Серый.
С глухим, совсем не похожим на звон стекла звуком бутыль лопнула, и густая маслянистая жидкость широкой волной хлынула прямо в лицо маньяку! Сережа сжался в комок — все пропало! Сейчас он вылезет и…
Дикий вопль пронесся по каменному коридору! Серый человек вопил, орал, кричал… Нет, человеческих слов не хватит, чтобы описать те, что исторгал он из своей глотки!
«Это серная кислота для заправки аккумуляторов, которые запускают генератор, — спокойно сказал Голос. — Смотри, сейчас она съест его. Словно тысячи малюсеньких жидких крыс…»
И Сережа смотрел. Смотрел, как Серый человек пытается руками, разом отпустив скобу, стереть жидкость с лица, смотрел на выкаченные, странно побелевшие глаза, смотрел на кровь, выступившую из стремительно расползающихся ран на лице и на губах…
Тут, потеряв равновесие, Серый резко, как-то вдруг, откинулся назад и рухнул вниз — в шахту.
Вопль его некоторое время метался в проеме шахтного ствола, потом раздался неприятный, тупой хряск — и тут же наступила оглушающая тишина, только слышно было, как страшная жидкость шипит в пыли и тоненьким ручейком стекает в провал…
Сергей не помнил, сколько он простоял в оцепенении над черным зевом шахты. В себя мальчик пришел от запаха — пахло чем-то удушливым, противным, гниловатым. От лужи у края шахты шел то ли пар, то ли дым — не сильно, но заметно. Двигаясь, как деревянная кукла, он опустился на колени, заглянул вниз — и отшатнулся. Там, в круге мятущегося света свечи, в клубах синеватого кислотного тумана, лежало на спине тело Серого. Сережа отчетливо видел, что лицо маньяка превратилось в сплошное кровавое месиво, сверху похожее на разбитую бутылку с томатным соусом.
«Ты победил! — радостно взвился Голос. — Ты прошел испытание, и отныне мы всегда будем вместе. Это твоя первая настоящая победа, сынок! Гордись!»
И от всего содеянного и увиденного, и от вот этих страшноватых слов, прозвеневших вдруг в голове, от этого пугающего «сынок» Сергей хрипло вскрикнул и бросился прочь от страшной шахты. Он бежал по подземному коридору, по пылевой дорожке, протоптанной Серым, и напряжение и ужас, скрутившие все его тело, постепенно отступали, отступали, отступали, чтобы на их место пришел страх, слабость, усталость…
Где и как он выбрался из пыльных подземелий, Сергей не помнил. Просто в очередной раз навалившись на очередную тяжеленную ржавую дверь в конце очередного темного коридора, он вдруг шагнул навстречу неяркому свету осеннего неба, который больно резанул по его глазам, привыкшим к темноте.
С полуприкрытыми веками, стараясь смотреть только под ноги, Сережа побежал вперед, прочь от ужасных катакомб. Пару раз он падал, натыкался на деревья, пока наконец глаза его не привыкли к свету.
Он стоял в каком-то небольшом распадке среди все тех же бугров. Вокруг шумели голые деревья, ветер тоненько свистел в ветках, справа от Сергея сквозь лес свинцово серела необъятная гладь Волги, а впереди возвышалась голая вершина Лысого холма, прямо посредине которой сидели у дымящего костра три человека.
Черная кепка Дрозда и оранжевые полоски на куртке Фарида, рыжий вихор на затылке Буратино — верные друзья пекли картошку и ждали его, время от времени оглядываясь по сторонам.
Сергей ничего не стал им рассказывать — ни про Серого, ни про бетонные коридоры под буграми. Он вообще никогда и никому об этом не рассказывал…
И вход в те жуткие казематы, сколько потом ни искал, найти так и не смог. Кто, когда и зачем создал их, что хранилось в сундуках, куда вели двери на дне шахты, чьи несчастные останки покоились без погребения в каменных нишах, Сергей так никогда и не узнал…
Пацаны распутали ему руки и засыпали вопросами, и вот тут-то Сережу окончательно «отпустило» — и разум отказался повиноваться.
Он полгода болел, впав в то состояние, которое специалисты называют ступором, и честь и хвала его замечательной маме, которая отбила сына у «самых прогрессивных в мире» психиатров и своим вниманием и лаской растопила-таки тот кусок льда, который вдруг сковал его мозг около пяти вечера одним сентябрьским днем на буграх у Волги…
Глава вторая
Буратино, рослый, плечистый и красивый, как теперь понимал Сергей, мальчик, но совершенно не отягощенный избытком интеллекта, просто топтал бурьян и изредка поглядывал на авторитетного Дрозда, ожидая, что тому надоест и он скомандует привал или вообще повернет назад.
Сережа шел самым крайним, сжимал в руках ребристый остроконечный дрын и… боялся. По-моему, никто из его друзей толком не понимал, во что они ввязались, и для них это было — Приключение, Приключение с большой буквы, это будоражило, заставляя кровь резвее бежать по телу, и толкало — вперед, вперед!
Сергея же сам процесс поиска маньяка интересовал постольку-поскольку. Он с ужасом ждал развязки, моля про себя всех богов, чтобы только пронесло, но при этом втайне, в глубине души чувствуя — это нужно, необходимо пережить, чтобы потом… Когда-нибудь… И Голос, вдруг возникший из ниоткуда, мягко подталкивал: «Иди! Иди вперед! Это не просто игра, это — настоящее, это — важно!»
Никаких иллюзий по поводу того, что случится, встреть они этого Серого, Сережа не испытывал — здоровый, взрослый и ненормальный мужик, привыкший убивать и испытывающий от этого удовольствие, легко положит четырех самонадеянных пацанов их же оружием, и ку-ку! Прощай, дорогая мама, ты никогда не забудешь меня…
Конечно, так гладко он сформулировал собственные мысли много позже, гораздо позже, уже будучи взрослым. А тогда Сергей вяло брел по сухому, трещащему бурьяну, уныло озирал серое небо, вдалеке — полуоблетевший лесок у подножья приречных холмов, и боялся, то и дело вытирая потеющие ладони о штаны.
Минут через двадцать Дрозд крикнул:
— Дойдем до леса — покурим!
— Да ну, давай прям щас! — отозвался Буратино, но Дрозд только помотал головой, мол, нет.
До леска оставалось всего ничего, когда они услышали журчание воды — где-то неподалеку находился ручей, текущий со стороны города к Волге и носивший в Средневолжске неоригинальное и незатейливое название «речка-вонючка».
Вскоре Сережа увидел и саму «речку» — неширокий, мутный поток в топких берегах. Дрозд тоже заметил ручей и крикнул ему:
— Серый! Рык! Переходи на тот берег!
Он очень любил командовать, Сережин друг Дрозд, а для тех, кто был с ним не согласен, у него имелся богатый арсенал усмирительных средств, и одним из главных было банальное «слабо». Сергей уже предвидел, как лицо Дрозда в случае его отказа искривит ехиднейшая гримаса, губы вытянутся в трубочку и он с великолепно разыгранным презрением прошипит: «Че, „сканил“?»
«Сканить» на уличном языке значило — испугаться. Труса, соответственно, называли — «конек», «конила», и не было хуже этого слова оскорбления для «нормального» пацана…
Молча пожав плечами, Сережа свернул и одним, великолепным и грациозным, как ему казалось, прыжком перемахнул через ручей, вляпавшись, правда, на том берегу у самой воды в липкую, скользкую глину.
Теперь его от остальных поимщиков отделяла «речка-вонючка». Ее правый берег оказался сухим, и на нем не стоял стеной уже здорово доставший Сережу ломкий бурьян. Пока пацаны продирались через трещащие джунгли, доходившие даже рослому Буратино почти до плеч, он спокойненько шел себе по жухлой траве, помахивая своей железякой, и странное дело — и страх прошел, и настроение улучшилось, и еще — появилась твердая уверенность в том, что никакого маньяка-убийцу они, конечно же, не встретят и весь их героический поход закончится костром на берегу Волги, печеной картошкой, которую они предусмотрительно захватили с собой, поздним возвращением домой и дежурной выволочкой за несделанные уроки и за то, что он так и не удосужился пообедать.
Пустошь тем временем кончилась. Друзья подошли к подножью холмов, не очень высоких здесь, но там, со стороны Волги, обрывавшихся вниз метров на триста чередой лесистых уступов. Много позже Сережа узнает, что это называется «речной террасой», но в детстве он таких мудреных слов не знал и, как и все в Средневолжске, именовал эти горки «буграми». «Пошли на бугры?» — «Пошли!»
Русло ручья сильно понизилось, образовав небольшую долину, метров двадцать в ширину, скорее даже не долину, а овражек с довольно крутыми склонами. Справа вырос самый высокий Лысый бугор, слева тоже торчала небольшая горка, а худые березки и осинки, росшие тут и там, скрывали окружающий пейзаж. Сергей перестал видеть друзей и слышать их шаги и, пройдя еще с десяток метров, остановился.
Пора было перекурить, да и бродить по этим холмам в одиночку ему не улыбалось. Он собрался было крикнуть Дрозду, что все, тормозим, даже набрал для этого воздуха в грудь, но тут раздался сухой треск ломающейся ветки и сразу за ним — шорох, который обычно издает одежда быстро идущего человека.
Сережа обернулся, и крик застрял у него в горле — там, где он только что прошел, шагах в десяти позади, стоял человек! Даже теперь, хотя прошло уже немало лет, он отчетливо помнил Серого человека — длинный темно-серый, перепачканный грязью плащ с капюшоном, такие выдавали лесникам и рыбинспекторам, высокая, чуть сгорбленная фигура, тяжелые литые резиновые сапоги, все в глине, за спиной — тощий выгоревший рюкзак.
Сердце дало сбой и гулко ударило в уши — он! Сразу же ватная слабость охватила ноги, во рту пересохло, а руки задрожали той противной, трусливой дрожью, которая ведома только записным «конькам». «Все, — понял Сережа. — Я попался!»
До сих пор он так и не смог понять, почему тогда не закричал. Издай он хоть один, пусть совсем тихий вопль, пацаны примчались бы на помощь и Серый человек, скорее всего, убежал бы. Скорее всего… Но Сережа не крикнул. Он стоял, молчал и широко раскрытыми от ужаса глазами смотрел на медленно приближающуюся фигуру в плаще.
Постепенно, как проступает изображение на фотобумаге в ванночке с проявителем, из темного провала капюшона проступили черты лица — тонкие губы, заросшие рыжей щетиной щеки, низкий лоб с прилипшими к нему грязными прядями потемневших от пота волос, и глаза — белесые, с расширенными зрачками. Все в этом лице было застывшим, мертвым, только губы постоянно кривились в какой-то дикой усмешке и шевелились ноздри кривого, перебитого носа. Маньяк не показался Сереже страшным — просто обычный человек, каких много, но именно эта «обычность» еще сильнее напугала мальчика.
Серый подошел к нему почти вплотную, так что Сережа почувствовал тяжелый запах пота, перепревшей одежды, дешевых сигарет и почему-то резины и больницы.
Пока маньяк шел, руки его были в карманах, но подойдя ближе, он протянул их к Сергею и тихим, бесцветным голосом произнес:
— Дай сюда!
Он имел в виду арматурину, которую Сережа все еще сжимал в кулаке, и тут ему надо было вмочить что есть силы по серому капюшону ребристой железякой и бежать, голося на весь лес, но он лишь бросил взгляд на протянутую руку и окончательно одеревенел — на руках были резиновые перчатки!
Сергей и теперь не знал, почему тогда это его так поразило, но в тот момент именно простые перчатки толстой резины, какие используют в работе электрики, чтобы их не долбануло током, произвели на него настолько жуткое впечатление, что он покорно протянул Серому свое оружие.
Тот просто отшвырнул «шпагу» в сторону — булькнула мутная вода, шагнул ближе, на ходу выхватывая из другого кармана грязно-белую тряпку, схватил Сережу за шею свободной рукой и залепил, зажал материей лицо. В нос мальчику ударил тошнотворный, химический, или, скорее, аптечный запах, все сразу поплыло, он начал падать, падать, падать…
А в памяти осталось лишь удивление, посетившее Сережу в последний момент, — почему он до сих пор никак не ударится о землю?…
* * *
Очнулся он как-то сразу и тут же, еще не открыв глаз, понял, что связан — и ноги и руки его были крепко и очень грубо спутаны чем-то жестким, проволокой или электропроводом. Сергей осторожно открыл один глаз — и почти ничего не увидел. Какие-то тени, темнота со всех сторон, и неяркий отблеск живого, метущегося света из-за угла.В ушах стоял тягучий звон, по всему телу прокатывались волны слабости, очень першило в горле. Сергей закашлялся, пытаясь перевернуться на спину, одновременно открыл второй глаз и наконец сообразил, где находится.
Это было что-то вроде подвала, а точнее, длинного и широкого подземного коридора. Откуда и куда он вел, ему было непонятно, но лежал он на дощатом топчане в своеобразном зале — здесь коридор расширялся едва не вдвое и в полу темнело обложенное камнем широкое, круглое отверстие, должно быть, шахта метров пяти в диаметре.
Коридор тонул во мраке, лишь свеча горела где-то за поворотом, и в ее скудном свете Сергей разглядел, что пол, стены и потолок — каменные, вдоль стен стоят какие-то ящики, сундуки, явно старинные, и лишь здоровенный агрегат в стороне, что-то вроде большого компрессора, напоминает о том, что на дворе ХХ век.
Все это, включая и пол, и стены, было покрыто жутким слоем пыли в пять пальцев толщиной, не меньше, и лишь по центру коридора шла рваная, неширокая полоса, от пыли свободная — тут ходили, и ходили недавно.
На поросших белесой плесенью и затянутых паутиной каменных стенах висели цепи, торчали пушистые от пыли крюки, хранившие остатки привязанных к ним веревок, а в редких нишах лежали бесформенные и тоже очень запыленные груды позеленевших палок и камней, в которых Сережа с ужасом и дрожью опознал человеческие кости, впрочем, очень старые и замшелые. Словом, ни на какие «Разинские пещеры» это подземелье не походило, скорее уж это подвалы Опричнины, владения Малюты Скуратова…
И в этот момент его вдруг словно током дернуло — Серый! Он же в лапах маньяка! Мамочки, что же делать-то!
Сергей начал биться в бессознательном желании освободиться, вырваться, попытался вывернуть, выдрать руки из оков провода, но его пленитель, видимо, имел опыт — мальчик только натер запястья. От бессилия Сережа заплакал, истерично взвизгивая, — в тот момент он уже ни на что не надеялся.
И тут в его сознании возник Голос.
Но это был уже не тот, знакомый с детства Голос, друг и советчик. Этот, новый Голос налился силой, обрел собственные, неизвестные раньше интонации. И больше всего Сережу поразило, что Голос, до этого бывший безликим, стал… женским. С ним словно бы разговаривала взрослая, умная и уверенная в себе женщина.
«Успокойся. Возьми себя в руки. Поводов для паники нет. Все будет хорошо. Я — с тобой», — твердо, убедительно и уверенно зазвучали у него в голове слова. И удивительное дело — отчаяние отступило!
«Еще, скажи еще что-нибудь!» — мысленно попросил Сергей.
«Прежде всего запомни — действовать надо решительно, — сообщил Голос. — И если ты принял решение, — не медли, не думай, ибо промедление и глупые мысли погубили немало достойных!»
Тем временем Сережины визги, видимо, привлекли внимание Серого, который что-то делал в коридоре за углом, там, где горела свеча. Он вышел, и вид его жуткой фигуры, вдруг возникшей в тусклом желтоватом свете, заставил мальчика в прямом смысле слова прикусить язык.
— Очухался… — то ли спросил, то ли объявил сам себе маньяк, подошел к Сереже ближе, взметая полами плаща пыль, сплюнул неумело, так что слюна повисла на нижней губе, схватил пленника за волосы, резко повернул голову:
— Здравствуй… мальчик… Здравствуй…
Он произнес это тихо, раз, другой, третий, потом отошел к черному провалу шахты, захихикал, повернулся к Сергею и сказал свистящим шепотом:
— Сейчас я схожу… А потом вернусь и…
И он объяснил Сереже Рыкову, что он с ним сделает, объяснил просто и четко, матом, без всяких киношных «Я с тобой позабавлюсь!» и так далее.
Продолжая твердить эти страшные слова, которыми Сергей и его друзья не раз бравировали в разговорах, подчеркивая тем самым свою «взрослость», человек в плаще начал спускаться в шахту по железным скобам, вбитым в каменную стену…
Сережа вновь остался один. Бормотание Серого и шорох его рук и подошв о скобы еще слышались некоторое время, а потом стало тихо — шахта, видимо, была глубокой.
Мальчика трясло от ужаса. Это уже не был тот страх, что сковал Сережу ранее, страх перед пугалом, которого боялись все. Нет, это был животный ужас, ужас жертвы, приготовленной к закланию, ужас безысходный и беспросветный. Несмотря на Голос, он впал в какое-то оцепенение, и только пальцы спутанных проводом рук шевелились, словно лапки паука, перебирая складки одежды…
«Быстро! У нас мало времени! Борись! Бейся! Давай, ну!..» — вновь возник в голове Голос. Он, вернее, она так и сказала — у нас, а ведь раньше тот, прежний Голос говорил: «Ты, у тебя». И постепенно что-то в Сережиной душе воспротивилось, ожило — ощущение было таким, словно насекомое вылупляется из кокона там, где-то внутри: сперва появляются усики, затем голова, скомканные крылышки, но вот уже крылья обсохли, выпрямились, и прекрасная бабочка улетает прочь.
И он начал бороться!
Электрический провод, заключенный в пластиковую изоляцию, трудно разорвать, далеко не каждому взрослому мужику это под силу, а порвать несколько витков провода не сможет никто, это факт. Но провод можно переломить, если сгибать его в одном и том же месте, — это Сережа знал очень хорошо. Все осложнялось тем, что руки его были спеленуты слишком крепко и захватить пальцами провод он не мог. Зато мог, согнувшись, дотянуться до провода на ногах, благо руки мальчику Серый человек связал впереди, а не за спиной. И для начала Сергей занялся ногами.
Кое-как подцепив один виток, он изо всех сил потянул, сжав ноги, насколько можно, и таким образом чуть-чуть ослабил кусок провода. Теперь его надо было переломить. Если держишь большой кусок провода в руках, это легко. Но в распоряжении Сережи было лишь несколько сантиметров, и все же он начал гнуть скользкую пружинистую жилу.
Силы в детских пальцах немного, но ужас и Голос, звучащий в голове, подгоняли его. Он в исступлении гнул, гнул, гнул — и провод не выдержал! Дальше было проще — распутав ноги, он сел, затем по указанию Голоса попробовал встать — и тут же рухнул обратно на топчан. Занемевшие ноги совершенно не слушались, тысячи незримых иголочек впились в икры, в бедра, и Сергей, словно парализованный, не мог ни согнуть ног, ни выпрямить их.
Однако постепенно кровообращение восстанавливалось. Серого человека не было слышно, и мальчик уже собрался бежать прочь, прямо так, со связанными руками, но тут из черного зева шахты раздались царапающие звуки и голос маньяка. Поздно!
На еще негнущихся, плохо слушающихся ногах Сережа доковылял до края шахты и заглянул вниз. Голос противился, Голос кричал ему: «Беги! Беги, дурачок!», но что-то заставило мальчика взглянуть на Серого человека.
Взору его открылся прямой ствол шахты, метров пятнадцать глубиной, на дне которого, освещенном такой же тусклой свечой, что и наверху, по кругу виднелись двери, четыре темных проема.
Цепляясь за вбитые между каменных глыб скобы, медленно карабкался наверх Серый. Он был уже совсем близко, и счастье, что Серый не смотрел наверх. Сережа понял — надо что-то делать, но вот что?
Он заметался у жерла шахты, в какой-то момент ему в голову даже пришла мысль прыгнуть вниз, чтобы этот маньяк ничего не смог с ним сделать. Представив на миг, как он летит вниз, как его тело сбивает с лестницы Серого и как они оба с воплем падают, Сережа всхлипнул. Умирать не хотелось.
И тут Голос, на мгновение замолчав, быстро проговорил: «Надо сбросить ему на голову что-то тяжелое! Не свое тело, дуралей, а что-нибудь другое. Ящик, мешок, камень… Ищи! Быстро — ищи!»
Легко сказать: «Ищи!», а вот сделать…
Серый человек поднимался из шахты медленно, но неумолимо, как поднимается на море во время прилива вода. Времени было в обрез!
Сережа метнулся к одной стене, к другой, хватаясь за все подряд, но мешки рвались под его связанными руками — ткань истлела, и покрытое плесенью зерно, оказавшееся внутри, распространяя тяжелый запах гнили, комками падало в густую пыль. Ящики же, все как один, оказались при ближайшем рассмотрении огромными, тяжеленными сундуками, обитыми металлом, с выпуклыми крышками, с большими коваными ручками, и все — запертые; на многих висели на ржавых цепочках большие свинцовые печати. Ни один сундук сдвинуть с места мальчику не удалось…
А бормотание Серого слышалось все громче и громче — он поднимался! Сережа в отчаянии чуть было не заорал от страха, мечась вдоль стен, связанными руками дергая за все, что попадалось на глаза. Холодный пот, выступивший на лице, смешался с пылью, и его лицо стало серым с дорожками от слез на щеках.
Почему он просто не убежал? Много позже, еще и еще раз вспоминая эти страшные мгновения, Сергей задавал себе этот вопрос и не мог найти на него ответа. Но это — потом, а тогда он вообще ни о чем не думал, просто метался и искал, чем бы ему… «…Чем бы тебе убить Серого человека!» — безжалостно закончил мысль Голос. «Я не хочу убивать! — воспротивился Сережа. — Мне просто нужно его остановить, остановить во что бы то ни стало!»
«Убийство — это лишь слово. Страшное — но слово, — заметил Голос. — Не надо бояться слов. Решил — делай!»
И вот, когда надежда совсем оставила Сережу, возле глыбистого агрегата, при ближайшем рассмотрении оказавшегося дизельным электрогенератором, мальчику под руки попалась деревянная, полусгнившая обрешетка, скорее даже клетка, внутри которой, на куче черной от времени стружки, стояла огромная двадцатилитровая стеклянная бутыль, наполненная под самое горлышко прозрачной жидкостью.
Он не стал раздумывать, что это такое. В конце концов, Голос прав: «Решил — делай!» Сережа наконец-то нашел вещь, которую мог сдвинуть, и схватив бутыль за горлышко, он рванул ее, надеясь довольно легко вырвать емкость из деревянной обрешетки. Рванул — и ахнул! По его разумению, внутри бутыли должна была быть вода, — а что еще прозрачное, бесцветное и жидкое бывает в природе? Но это была не вода, по крайней мере, весила она втрое, а то и вчетверо больше!
Кое-как, стараясь не расколоть, он уронил бутыль вместе с обрешеткой набок и волоком, упираясь дрожащими ногами в пыльный камень, потащил ее к шахте. Он тащил, тащил, тащил, вцепившись в крепко запечатанное сургучом горлышко… Обрешетка по пути развалилась, гнилые стружки канули где-то в пыли, и теперь тяжеленная бутыль отчетливо скрежетала по каменному полу. Звук был — еще хуже, чем гвоздем по стеклу. Сережа стиснул зубы, надрываясь из последних сил, но тут Голос подсказал ему: «Дурашка! Она же круглая! Перестань надрываться, просто кати ее…»
Заскрипев зубами от злости на собственную глупость, мальчик опустил емкость в пыль, развернул ее боком и начал толкать. Дело пошло на лад — несмотря на толстый слой пыли и встречающийся по дороге мусор, бутыль довольно быстро покатилась к шахте.
И тут, как в замедленном кино, Сережа увидел руку в резиновой перчатке, которая появилась над краем шахты и вцепилась в последнюю скобу. Серый человек уже поднялся, а ему осталось еще около двух метров, чтобы докатить бутыль! Он не успел!
Волна одури, тяжелой одури, возникшей от ужаса, страха, бессилия и обиды, накатила на мальчика. «Толкай!» — завизжал Голос, и Сергей из последних сил толкнул бутыль к шахте!
Оставляя за собой широкий след во взбаламученной пыли, бутыль медленно катилась прямо на поднимающегося Серого. Он еще не знал об опасности, но вот его мокрое от пота и красное от напряжения лицо появилось над краем колодца, он заметил бутыль — и неожиданно тоже завизжал тонким, противным голосом, выставил вперед руку, чтобы оттолкнуть надвигающийся стеклянный бочонок, но резина скользнула по пыльному стеклу, стирая эту саму пыль, и более-менее чистым боком бутыль ударилась о последнюю, торчащую из пола вертикально скобу, над которой возвышался по плечи Серый.
С глухим, совсем не похожим на звон стекла звуком бутыль лопнула, и густая маслянистая жидкость широкой волной хлынула прямо в лицо маньяку! Сережа сжался в комок — все пропало! Сейчас он вылезет и…
Дикий вопль пронесся по каменному коридору! Серый человек вопил, орал, кричал… Нет, человеческих слов не хватит, чтобы описать те, что исторгал он из своей глотки!
«Это серная кислота для заправки аккумуляторов, которые запускают генератор, — спокойно сказал Голос. — Смотри, сейчас она съест его. Словно тысячи малюсеньких жидких крыс…»
И Сережа смотрел. Смотрел, как Серый человек пытается руками, разом отпустив скобу, стереть жидкость с лица, смотрел на выкаченные, странно побелевшие глаза, смотрел на кровь, выступившую из стремительно расползающихся ран на лице и на губах…
Тут, потеряв равновесие, Серый резко, как-то вдруг, откинулся назад и рухнул вниз — в шахту.
Вопль его некоторое время метался в проеме шахтного ствола, потом раздался неприятный, тупой хряск — и тут же наступила оглушающая тишина, только слышно было, как страшная жидкость шипит в пыли и тоненьким ручейком стекает в провал…
Сергей не помнил, сколько он простоял в оцепенении над черным зевом шахты. В себя мальчик пришел от запаха — пахло чем-то удушливым, противным, гниловатым. От лужи у края шахты шел то ли пар, то ли дым — не сильно, но заметно. Двигаясь, как деревянная кукла, он опустился на колени, заглянул вниз — и отшатнулся. Там, в круге мятущегося света свечи, в клубах синеватого кислотного тумана, лежало на спине тело Серого. Сережа отчетливо видел, что лицо маньяка превратилось в сплошное кровавое месиво, сверху похожее на разбитую бутылку с томатным соусом.
«Ты победил! — радостно взвился Голос. — Ты прошел испытание, и отныне мы всегда будем вместе. Это твоя первая настоящая победа, сынок! Гордись!»
И от всего содеянного и увиденного, и от вот этих страшноватых слов, прозвеневших вдруг в голове, от этого пугающего «сынок» Сергей хрипло вскрикнул и бросился прочь от страшной шахты. Он бежал по подземному коридору, по пылевой дорожке, протоптанной Серым, и напряжение и ужас, скрутившие все его тело, постепенно отступали, отступали, отступали, чтобы на их место пришел страх, слабость, усталость…
Где и как он выбрался из пыльных подземелий, Сергей не помнил. Просто в очередной раз навалившись на очередную тяжеленную ржавую дверь в конце очередного темного коридора, он вдруг шагнул навстречу неяркому свету осеннего неба, который больно резанул по его глазам, привыкшим к темноте.
С полуприкрытыми веками, стараясь смотреть только под ноги, Сережа побежал вперед, прочь от ужасных катакомб. Пару раз он падал, натыкался на деревья, пока наконец глаза его не привыкли к свету.
Он стоял в каком-то небольшом распадке среди все тех же бугров. Вокруг шумели голые деревья, ветер тоненько свистел в ветках, справа от Сергея сквозь лес свинцово серела необъятная гладь Волги, а впереди возвышалась голая вершина Лысого холма, прямо посредине которой сидели у дымящего костра три человека.
Черная кепка Дрозда и оранжевые полоски на куртке Фарида, рыжий вихор на затылке Буратино — верные друзья пекли картошку и ждали его, время от времени оглядываясь по сторонам.
Сергей ничего не стал им рассказывать — ни про Серого, ни про бетонные коридоры под буграми. Он вообще никогда и никому об этом не рассказывал…
И вход в те жуткие казематы, сколько потом ни искал, найти так и не смог. Кто, когда и зачем создал их, что хранилось в сундуках, куда вели двери на дне шахты, чьи несчастные останки покоились без погребения в каменных нишах, Сергей так никогда и не узнал…
Пацаны распутали ему руки и засыпали вопросами, и вот тут-то Сережу окончательно «отпустило» — и разум отказался повиноваться.
Он полгода болел, впав в то состояние, которое специалисты называют ступором, и честь и хвала его замечательной маме, которая отбила сына у «самых прогрессивных в мире» психиатров и своим вниманием и лаской растопила-таки тот кусок льда, который вдруг сковал его мозг около пяти вечера одним сентябрьским днем на буграх у Волги…
* * *
Из он-лайн дневника Мити Филиппова:
Запись от 10.11.
Кто придумал школу? Нашу и вообще…
Кто придумал учителей, и самое главное — кто придумал школьную программу? Устал я с ними бороться. Может, как советует Т., и правда, попробовать сдать экстерном?
Третий день подряд клонит в сон. Вывод — сегодня среда.
Загадка: слабое, беззащитное существо, от которого невозможно ни отбиться, ни спрятаться. Отгадка — это Самойка. У меня дела в лаборатории, а ей обязательно надо в кино.
Не люблю эти модные фильмы. Я после «Персидской защиты» еще не отошел. Там главный герой сидит на дереве и стреляет из ружья. В Персии сидит. Понимаете, да? А дерево — липа.
И весь фильм получается — липа…
Самойка теперь обижается. Придется мириться. Тяжело быть мужчиной — за все в ответе. И обижаешь сам, и миришься сам.
Философ Розанов как-то сказал: «Живи каждый день так, как если бы ты всю жизнь жил для этого дня». Ну, на один день меня хватит. А дальше как?
Глава вторая
Чвяк-чвяк, хлюп-хлюп… Чвяк-хлюп, хлюп-чвяк… Под ногами — каша, причем отнюдь не манная. Над головой — тоже дрянь, то ли дождь, то ли снег. Нет в Москве более мерзкого времени года, чем осеннее межсезонье…