- Э-эх, пропал ужин! Рагаз шур! - Зугур выругался по-вагаски, сплюнул в сторону от костра, отложил черпак, из которого пробовал варево, и обернулся к неподвижно сидящему в стороне волхву: - Шык, как думаешь, есть тут, в камнях этих, зверье какое? Припас у нас весь вышел, что жрать-то будем?
   Волхв негромко ответил:
   - Надо быстрее обойти гору. В Севере бродят огромные стада оленей, тундровых быков, встречаются разные диковенные звери, много птицы. Там у нас будет пища...
   И замолк, вновь уставившись куда-то в темноту. Волхв в последние дни, после встречи с Вокуей, вообще стал молчаливым и замкнутым, на стоянках часто уходил в сторонку и сидел в темноте, один, шептал какие-то заговоры, поминал богов, пару раз пробывал возвать к Хорсу, но Волчий Пастух не откликался, видать, был занят...
   Зугур, недовольный ответом волхва, недовольный тремя последними днями похода, а пуще всего недовольный, тем, что вонючее мясо убитого им козла есть оказалось нельзя, вскочил, и в бешенстве вращая глазами, схватил здоровенный булыжник, намереваясь швырнуть его куда подальше.
   Занес над головой - да так и замер! В ночной тишине, нарушаемой лишь потрескиванием лиственных сучьев в костре, отчетливо раздался низкий, утробный то ли вой, то ли призыв:
   - О-о-у-у! У-у-у-о-у!
   Луня, сплетавший в запас ещё одну тетиву для лука, взамен той, что оставил Вокуе, вскочил, глянул на Шыка, спросил, заикаясь от страха:
   - Чегой-то, дяденька?! Кто кричал-то, а? Аж мурашки поползли...
   Сотворив охранный знак от дрогов, и озираясь, Луня попятился от костра, и пятился так, пока не прижался спиной к валуну. Волхв шагнул к костру, быстро перевернул котел, залив недоваренной, вонючей похлебкой пламя. Зашипело, ударил пар, и сразу стало темно. Луня заметил, как Зугур, тихо опустив камень, принялся разматывать, освобождать от тряпок и мехов свою секиру.
   - Это влоты кричали! - шепотом сказал Шык, присев на корточки и напряженно вслушиваясь в наступившую тишину.
   - Влоты? - так же шепотом переспросил Зугур: - А чего они разорались-то, твари? И не спится им, поганцам!
   - Влоты на охоту вышли. Они найдут нас, учуют, по вони козлячей. Биться придется, други! - Шык потянул к себе колдовскую котомку, сунул руку внутрь.
   - Луня, спиной ко мне прижмись! - скомандовал Зугур: - Шык, волховать будешь?
   - Буду, коль получиться! - прошипел в ответ тот: - А вы никшните и чуйте - влоты сами воняют зело погано, но ходят тихо. Мы их по запаху узнаем. И не отходите друг от друга, а то растащат вас и замнут по одиночке! Я в сторонке буду, выжидать. Держитесь, крепко стойте! Ну, помоги нам всем тресветлые боги...
   Наступила зловещая тишина. Луня, пристукивая через раз зубами, то ли от холода, то ли от страха, тоскливо озирался, принюхиваясь, но кроме козлячей вони и посвитывания знобкого ветерка меж камней ничего не слышал и не чуял. Зугур за его спиной нервно переминался с ноги на ногу, перехватывал секиру, готовился, распаляя себя, к предстоящему бою.
   Неожиданно совсем рядом, буквально за соседним валуном, оглушительно грянуло:
   - О-о-у!!!
   - Ну, мать вашу сыгыргын! - заорал не выдержавший Зугур, со свистом рассекая воздух секирой.
   - Не ори зазря, сейчас начнется! - крикнул откуда-то сбоку волхв, и загремел амулетами, забормотал чародейские слова.
   Влоты набросились внезапно, с трех сторон, и было их не меньше десятка, так по крайней мере показалось в темноте Луне. Острая вонь, как от никогда не мытого человеческого тела, удушливо-тошнотной волной накрыло все вокруг, и громадные, мохнатые тела, с неразличимыми в темноте ликами, засновали вокруг, заворчали, завыли, и на ощетинившихся бронзой путников обрушился град ударов.
   Влоты орудовали суковатыми дубинами, и первые же удары, чудовищной силы, выбили из рук Луни и меч, и цогский кинжал.
   - А-а-а, пропадаю! Зугур, Шык! - Луня заорал не своим голосом, упал на землю, на истоптанный снег, зашарил в темноте руками в поисках оружия, нашел рукоять меча, потянул его к себе, начал подниматься...
   - Н-на, шкура мохнатая! - раздался в темноте над его головой боевой рык Зугура. И сразу же - дикий вой влота, и тяжелый звук упавшего тела вагас сразил первого врага!
   Луня, изловчившись, снизу ткнул в прыгнувшую на него темную тушу, ощутил противное трепетание меча, входящего в живую плоть, отпрыгнул назад, выдергивая оружие, и тут над всей каменистой полянкой полыхнуло зеленым, чародейским огнем, послышались крики и рычание влотов, затрещал огонь, пожирая их мохнатые тела - то Шык наконец-то закончил плести свои чары и ударил по напавшим небесной пёркой-молнией.
   Оглядевшись в короткий светлый миг, Луня заметил страшные, и в дурном сне не увидишь таких, личины влотов, налитые кровью маленькие глазки, мохнатые, черные морды, оскалившиеся пасти. Влоты вопили все разом, двое или трое из них полыхали живыми факелами, бестолково носясь меж скал и разбрызгивая вокруг себя зеленые искры. Остальные смешались, сбились в кучу, но вот чародейный огонь померк, в темноте вновь прозвучал боевой клич влотов, вырвавшийся сразу из нескольких мохнатых глоток:
   - О-о-о-у!!!
   И жители Ледяного хребта вновь бросились на походников. Луня присел, отчаянно вертя мечом, чудом увернулся от просвистевшей рядом с ним дубины, зацепил самым кончиком меча ещё одного влота, шарахнулся назад, прижался к Зугуровой спине, и вдруг ноги его оторвались от земли, все завертелось перед глазами, зазвенел отлетевший в сторону меч, с головы свалилась меховая шапка, и Луня ощутил, как могучие мохнатые лапы прижали его, перевернутого кверху ногами, к чему-то мягкому, толстому и шерстяному.
   Он ещё успел смутно увидеть неясную в темноте фигуру Зугура, различил блеск лезвий его секиры, а потом ветер засвистел в ушах, Луня почувствовал, что его куда-то понесли, потащили с бешеной скоростью, и тут голова ученика волхва с маху ударилась о каменный выступ, брызнули во все стороны едва не настоящие искры, в глазах заплясали огненные круги, а потом все померкло, и Луня провалился в черную, бездонную пропасть...
   * * *
   ...Чуть слышно журчала где-то вода. В темноте еле-еле различимые, проплывали мимо каменные глыбы, выступы, скалы, и пламя меленького факелка тускло отражалось на их ноздреватых, осклизлых от плесени боках.
   Вода же, по которой плыла утлая, из коры сработанная лодчонка, не отражала ничего - мешал слоистый синеватый туман, поднимавшийся от поверхности подземной реки. Изредка в волнистых его космах возникали какие-то причудливые фигуры, колыхались, тянули к сидящим в лодке людям бесплотные руки, и тут же растворялись без следа, исчезали, расплывались пятнами колдовского морока, чтобы через миг возникнуть вновь...
   Тишина стояла такая, что каждый плеск короткого весла гулким эхом отдавался под низкими сводами. Никто из сидящих в лодке не произносил ни слова, но Луня понимал - это не от того, что им нечего сказать - страх, необъяснимый и всепроницающий страх сковывал путников, лишал воли, лишал способности думать и рассуждать здраво.
   И вдруг в подгорной оглушающей тишине послышался тихий, едва различимый, но поразивший всех, словно удар грома, скрип. Глыбы древнего, как мир, ноздреватого камня зашевелились, задрожали, заволновалась вечно спокойная черная вода, лодка колыхнулась раз, другой, и тут прямо в глаза оцепеневших от ужаса людей глянули из мрака два огромных, вытянутых багряных зрака...
   * * *
   Луня очнулся резко, словно бы и не был в беспамятстве, а просто прикрыл на время глаза, и вот теперь открыл их, чтобы оглядеться. Но оглядеться не удалось - все лицо ученика волхва было покрыто коркой запекшейся крови, и слипшиеся ресницы едва позволили ему увидеть тусклый дневной свет, идущий откуда-то сверху.
   Луня попробывал пошевелить рукой, но все тело тут же отозвалось вспышками резкой боли, невыносимо заломило в висках, боль прошила живот, спину, раскаленными крючьями вцепилась в грудь, не давая вдохнуть затхлого, холодного и вонючего воздуха.
   Кое-как, по пяди двигая левой, менее всего болящей рукой, Луня дотащил её до лица, ногтями ободрал с глаз засохшую кровь и наконец-то увидел, где он.
   Это была глубокая и узкая расщелина между скал. Вверху виднелся рваный клочек тусклого серого рассветного неба, вокруг высились черные каменные стены, неровные и поросшие серым лишайником. Луня лежал на спине, на самом дне расщелины, а вокруг него валялись обглоданные кости, обрывки звериных шкур, палки, камни, и ещё какой-то смерзшийся мусор, источавший ужасное зловоние, и даже мороз не мог сковать эти запахи, а наоборот, изредка залетающий в расщелину ветерок лишь подчеркивал, на сколько свежий знобкий воздух чище и приятнее для дыхания, чем та вонь, которая окружала Луню.
   Медленно, очень медленно Луня ощупал себя. Оружия нет, вся одежда изодрана в клочья, катанки с ног исчезли, а сами ноги покрыты ужасными ранами, да и все тело в синяках и шышках, глубоких царапинах и укусах. Жутко болит правая рука, хребет между лопаток, лоб рассечен, губы разбиты, и походят на празндичные блинки, что бекут родские хозяйки. Два ребра справа сломаны, но остальные кости вроде бы целы, а это уже хорошо.
   Сцепив зубы, чтобы сдержать стон, Луня медленно и с великим трудом повернулся на левый бок, приподнялся на локте, повернул голову сперва в одну, потом в другую сторону.
   Так, уже лучше, жив, кости целы, а мясо нарастет. Кто ж его так? И где Шык с Зугуром? И что за подземелье и черную реку видел он во сне до того, как очнулся?
   И вдруг Луню словно бы обожгло воспоминаниями: влоты! Ночной бой на каменной проплешине среди скал! И последнее, что он помнит - как могучие руки обхватили его и потащили, прижав к вонючему, мохнатому брюху. Вот оно значит как - Луня в полоне у горных великанов. И судя по всему, жить ему осталось совсем недолго - с пленниками, которыми дорожат, так не оборащаются. Им вяжут руки и ноги, но заботятся, чтобы они были живы, здоровы, накормлены, и сидели в тепле. Луню же словно бы тащили по острым камням, ухатив за ногу или руку, пробывали на зуб, забавлялись с ним, подбрасывая и пиная бесчувственное тело, а потом кинули в каменную яму, сочтя убитым, и оставили на время... Для чего? Чтобы потом вернуться и... И съесть!
   Луня вспомнил все, что Шык рассказывал про влотов, вспомнил, и ясно увидел свой недалекий конец: его съедят, им закусят, а пока он лежит в кладовой, в погребе, оставленный про запас. Бежать, бежать надо! Во что бы то ни стало - бежать! Пусть нет сил, нет оружия, пусть все болит, но лежать в этой вонючей дыре и ждать, когда оголодавшие мохнатые уроды придут за твоей живою плотью - недостойно рода!
   Луня пошевелился, пытаясь встать, и невольно замычал от резанувшей по телу боли. У-у, твари проклятые, как извалакали, живого места нет! А как же остальные?! От этой мысли Луне на миг стало жарко. Где Шык, где Зугур? Неуж-то и с ними случилось то же? А может, их уже того... И вот эти обглоданные кости, что валяются вокруг на заляпанных замерзшей кровь камнях - это кости друзей-побратимов?!
   Огненный шар прокатился по всему израненному Луниному телу, ослепительной вспышкой разорвался перед глазами. Кровь застучала в висках, разом отступили и боль, и страх, и болезная одурь после беспамятства. Не быстро, но достаточно уверенно Луня поднялся на ноги, ухватившись за шершавый каменный бок, переждал накатившее головокружение, и не спеша начал подниматься по скользким, обмерзшим валунам наверх, к клочку серого неба. Все мысли, все сомнения отлетели прочь, и лишь одно билось в голове, заставляя забыть себя и идти, идти, двигаться вперед: месть, месть за убитых друзей, за побратимов, за родичей. Долг крови должен быть оплачен, и взыщет его он, Луня, ведь больше-то некому...
   * * *
   - Ну и чего дальше, волхв? - Зугур прислонил секиру к большому валуну, присел на корточки, сунул руки под мышки. Вечерний ветер, налетавший со стороны покрытой льдом вершины Мурашника, нес мороз, а вагас в горячке боя с влотами потерял свои подбитые мехом рукавицы и теперь его пальцы совсем окоченели.
   Шык, опершись на Лунин Красный меч, промолчал, внимательно разглядывая окрестные скалы. Да и чего было отвечать? Оба они прекрасно понимали, умом понимали - не выжить Луньке, не уцелеть. Влоты безумны, охотятся они, словно звери дикие, лишь для пропитания своего. А раз так, то нет уж Луни, ведь ночь и день прошли уже с тех пор, как навалились на маленький отряд в темноте мохнатые горные великаны.
   Умом-то понимали это волхв и вагас, а вот сердцем - не верили, потому и продолжали бродить по вздыбленным скалам, перебираясь с глыбы на глыбу, зорко высматривали малейшие следы, нюхали воздух и камень в надежде найти то место, куда влоты поволокли Луню. Однако все поиски были тщетны, и надежда найти молодого рода таяла с каждым мигом...
   Тогда, в горячке боя, ни Шык, ни Зугур сперва не заметили, что Луня исчез. Влоты по-своему тоже хитрили - несколько великанов утащили Луню, а остальные наседали на родского волхва и вагаса, и только после того, как издалека донесся зов сородичей, влоты разом прянули в стороны и исчезли в морозном мраке...
   Утром, когда взошел светлоокий Яр, его бледные в этих местах лучи осветили разметанный костер, истоптанную землю, где снег был смешан с запекшейся кровью, и тела семерых влотов, посеченных секирой Зугура и соженных пёрками-молониями Шыка. Одного великана сумел сразить и Луня - его меч пронзил живот врага, выпустив тому кишки.
   Влоты не только похитили ученика волхва, они ещё умудрились растащить все вещи путников, только чародейская котомка Шыка уцелела, заботливо припрятанная волхвом между камнями, да оружие - Красный меч, цогский кинжал и берский топорик Луни валялись неподалеку от разметанного кострища. Без еды, без теплых вещей, Зугур и Шык вряд ли смогли бы долго прожить в здешних пустынных краях, только сейчас их это мало заботило - первым делом нужно было разыскать и спасти Луню, но влоты надежно замели следы, и целый день поисков ничего не дал - поганые мохнатые людоеды как сквозь камни провалились.
   Наконец, ближе к полуночи, Шык решился на крайнее средство. Волхв велел Зугуру развести костер, вынул из своей котомки маленький нож, сделаный из чародейного железа, расстелил на плоском камне обрывок шкуры медведя, предка и покровителя рода Влеса, прокалил лезвие ножа на огне, и одним движением взрезал синюю вену на внутренней стороне запястья. Дымящаяся, черная в свете костра кровь заструилась по старческим, узловатым пальцам, потекла на обрывок шкуры, собираясь в маленькую, жутковатую лужицу.
   - Предок-Влес, мохнатая спина, зоркий глаз, крепкий коготь, мудрый ум, к тебе взываю я в крайней нужде! - глухим голосом заговорил волхв, а оробевший Зугур, поблескивая глазами в темноте, подкладывал в огонь сучья, насторожено следя за происходящим.
   - Кровь свою даруя тебе, о Влес, молю помочь вернуть отрока-рода, именем Луня. Кровь - к крови, помыслы - к мыслям. Не отвергай жертвы, укажи путь, о Лесной Предок! Ты мудр и справедлив, не дай пропасть детям твоим на чужбине! Прими жертву и приди на помощь, молю тебя, о Влес! Слово мое крепко и верно, ибо я, волхв Шык, говорю его! Кровь - к крови! Кровь - к крови!
   Волхв замолчал, тяжело дыша, а его "влага жизни", как называл арский маг Вед кровь, все струилась и струилась из раны, залив уже весь камень, на котором лежал обрывок медвежей шкуры.
   Воздух застыл, недвижим. Перестал потрескивать костерок, все звуки в мире умерли, и Зугуру показалось, что волхв даже перестал дышать. Время медленно текло мимо, молчание и тишина длились и длились, и вдруг - о чудо! Лужа крови на куске шкуры зашевелились, словно бы живое существо, заструились по её поверхности огненные сполохи, а потом на черной глянцевой кровяной глади явственно проступила горящая огненная стрела, указывающая на восход! И тут же на дальних камнях вспыхнула ещё одна, а дальше её, на невидимой во мраке скале - ещё одна, и где-то вдалеке - еще, а уж самую дальнюю можно было разглядеть лишь как горящую точку во тьме северной ночи. Похоже было, будьто неведомая птица пронеслась над горным склоном, и то там, то здесь чирканула огненным крылом по черным камням.
   - Хвала Влесу, он услышал меня и указал путь! - прошептал Шык, зажимая рукой окровавленное запястье. Зугур кинулся к волхву, звериной жилой перетянул руку ниже локтя, пережимая вену, сунулся с тряпицей - перевязать. Шык, прикрыв глаза, остановил его, вынул из котомки пучок сухой травы, положил на порез, потом кивнул - заматывай. Когда рана была перевязана, тяжело поднялся, опираясь на Красный меч, шагнул, пошатываясь, раз, другой, замер, прислушиваясь к своим ощущениям, потом неожиданно подмигнул Зугуру:
   - Ни-ичё! Дошкандыбаем! Ты в оба гляди, знак путеводный не потеряй. Торопиться нам надобно - к восходу погаснут кровяные стрелы...
   Зугур поудобнее перехватил покрытую засохшей влотовой кровью секиру, подставил волхву свободную руку и шагнул вперед, целя выйти к первой из горящих Влесовых стрел.
   * * *
   Путь наверх дался Луне с великим трудом. Огненный шар ярости все ещё жил в нем, толкал вперед, заставлял превозмогать боль, а вот избитое тело не слушалось, ноги оскальзывались на обледеневших камнях, пальцы рук разжимались, и Луня раз за разом летел вниз, на дно расщелины, а когда поднимался и вновь лез к устью, сил оставалось все меньше и меньше.
   В другое время он легко одолел бы этот подъем, да чего там говорить, в подземных норах, во время похода за драгоновой смертью, приходилось взбираться по кручам повыше и пообрывистее этой, но тогда Луня был цел и невредим, а сейчас силы покидали молодой тело, как вода покидает треснувший ушат - не быстро, но неотвратимо.
   И все же Луне удалось вылезти наверх. Когда надежда уже оставила его, когда черное отчаяние заползло в душу, когда замерзшие, заколевшие пальцы рук и ног перестали чувствовать боль от прикосновений к грубой поверхности камней, когда даже пылающая ярость в сердце чуть поугасла, откуда-то вдруг пришла холодная, страшная в своей отчетливости злоба, злоба на весь Белый Свет, на людей и нелюдей, на всех живых тварей и на богов, злоба на себя самого, непутевого и неумелого.
   И Луня легко, словно за его спиной были невидимые крылья, взлетел по куче камней к потемневшему за это время небу и оказался на большой, косо уходящей в вечерний сумрак скале. Справа высилась вершина Мурашника, освещенная выкатившимся из-за восходного окоема Яровым ликом, слева, далеко, за ровным обрезом видимой земли, ещё стояла ночная тьма, а вокруг лежал вздыбленный каменистый склон, и прямо к Луне неслись по нему с десяток черных исполинских фигур. Влоты!
   Страха не было. Луня растратил все силы на то, что бы выбраться из своего узилища, и теперь с каким-то тупым безразличием наблюдал за приближением своей смерти. Он смотрел на свисающие подчти до земли руки великанов, каждая с его туловище толщиной, смотрел на короткие, кривые и косолапые ноги, на огромые, бочкообразные тела, широченные плечи, маленькие головки с приплюснутыми носами, широкими ртами и горящими свинячими глазками. Среди приближавшихся влотов было три "влотовых бабы", как назвал их про себя Луня, и пара "ребятишек", еле-еле выучившихся ковылять самостоятельно, помогая себе руками. Но даже эти "ребёнки" были выше Луни ростом, а уж взрослый влот превышал далеко не низкорослого рода вдвое самое малое.
   Почему-то у приближавшихся великанов не было с собой огромных дубин, с которыми они нападали на стоянку походников. Да и неслись они так, словно бы сама Мара-Смерть мчалась за ними следом. Но Луня, утомленный болью и бессилием, не заметил ничего подозрительного. Он просто стоял и готовился к смерти, взывая про себя ко всем светлым богам, дабы душа его нашла путь в иномировые небеса, где обитали все души предков родов.
   - А-агай-я! - прогремело вдруг над горным склоном. Из-за возвышавшихся на полуночи скал высыпало около двух десятков людей, с оружием в руках, в меховых одеждах. Они были далековато, в утреннем сумраке не разобрать, кто такие. Луня вряд ли смог бы, если бы и захотел, но он и не пытался слишком памятный для каждого рода боевой клич словно бичом стеганул Луню гремы! Из огня - да в полымя...
   * * *
   Зугур и пошатывающийся от потери крови Шык шли по черным скалам почти всю ночь. Огненные стрелы, начертанные чародейством волхва и благодарением Влеса на холодных камнях, постепенно гасли, истончались, выцветали, словно тухнущие угли прогоревшего за ночь костра. Зугур с каждым шагом тревожился все больше и больше - указанный родским богом путь вел в самое сердце гор, петлял меж скал, и не было видно ему ни конца, ни края. А рассвет неотвратимо приближался, уже светлело небо на восходной его стороне, гасли звезды, окрашивались в малиновое редкие утренние облачка. Здесь, среди скал, ещё лежал непроглядный мрак, но вагас знал - вскоре утро вступит в свои права, и огненные стрелы, указывающие им путь, безвозвратно погаснут, а с ними вместе погаснет и последняя надежда найти Луню, живого или мертвого.
   Шык, судя по всему, вообще не замечал ничего вокруг. Кровопотеря, возраст, и то, что все силы свои волхв отдал чародейству, сперва в битве, а потом - взывая к покровителю своему Влесу, совсем доканали Шыка. Кроме того, волхв жестоко страдал от холода, и ни теплый лисий мех, ни шерстяное покрывало, ни медвежья косматая шапка не помогали ему.
   Еле-еле превалив через скалистую гряду, род и вагас выбрались на пологий горный склон, покрытый крупными и мелкими камнями. Последняя из видимых ещё Влесовых стрел смутно дотлевала на ближней черной каменной глыбе, все так же указуя на восход. Солнце всходило над миром, уже заблистала голубоватым огнем вершина Мурашника, и след Луни терялся, терялся навсегда. Вот бледно-розовые искры в последний раз пробежали по шершавому камню, вспыхнула, словно прощаясь, указующая стрелка, и исчезла, оставив двоих следопытов в неведении - куда дальше?
   Зугур помог волхву усесться на камень, взвалил секиру на плечо и пошел оглядеть окрестности - мало ли, а вдруг Луня лежит за соседним валуном, и надо только обойти его, чтобы найти побратима!
   Но такое везение бывает только в сказках. Никто не лежал за черными камнями, никто не прятался в темных, сумрачных расщелинах, ничьи следы не попятнали снежную целину на ровных участках горного склона. Все зря, все зря...
   Зугур вернулся к отрешенно сидевшему, скрючевшемуся Шыку, швырнул зазвеневшую секиру на камни, сел рядом:
   - Все, волхв! Потеряли мы Луньку!
   И замолчал, уронив голову на грудь, лишь кулаки сжимались в бессильной злобе. И тут вдруг над залитым первыми лучами солнца плоскогорьем далеко разнесся окрест боевой клич гремов, грозный и протяжный. Походники вскочили, Зугур метнулся к секире, Шык, раздувая ноздри, вертел головой, высматривая кричавших, и его борода развевалась на холодном утреннем ветерке, словно бунчук.
   - Вразуми меня Влес, откуда ж тут гремы? - пробормотал волхв: - Их селения в луне пути на восход лежат. Чего им тут делать?
   - А может они отбили Луньку у тварей-то мохнатых, а, Шык? - Зугур с надеждой поглядел на волхва: - Может, битва там идет с влотами погаными, иначе чего орать-то так?
   Шык хотел было что-то ответить, но вдруг заметил на черном склоне движущиеся фигурки влотов-нелюдей, присел, и зашипел на вагаса:
   - Никшни! Падай и ползи сюда!
   Зугур ящеркой скользнул меж камней, обжигая голые руки о студеные бока черных глыб, высунул голову и увидел - по равнине мчались влоты, а за ними, подчти нагоняя великанов, неслась многочисленная гремская облава, вопящая и улюлюкающая.
   - Изводят погань мохнатую! - стискивая секиру, прошептал Зугур, повернулся к Шыку: - Слышь, волхв, айда поможем гремам! И за Луньку отмстим тварям нелюдским, и гремам... ну, глянемся, что ли. Все одно нам с ними дело иметь придется! Давай, волхв!
   Шык чуть прикрыл глаза, замер, прислушиваясь к самому себе, прошептал:
   - Ох, и устал я, Зугурушка! Прямо вся душенька из меня вон. Ладно, за Луньку отмстим поганым... Гляди в оба, и как я чары набрасывать закончу, не мешкай, не оплошай - лети вперед, как птица, и раззуди свою секиру, чтоб ни один мохнопузый не ушел!
   Шык вскочил, вскинув руки, протяжно завыл, замычал неведомые никому из людских народов слова, тряхнул руками, раз, другой, третий, и изумленный Зугур увидел, как с пальцев волхва потекли вдруг желтовато-сизые нити то ли дыма чародейного, то ли тумана колдовского...
   * * *
   Луня, как не мучала его боль от ран, все ж заметил, что гремы гонят влотов не прямо на него, а чуть в сторонку, к темнеющим в трех сотнях шагов на закат скалам. "Видать, засада там у них, или просто гремы гонят великанов в ту сторону, на камни?", - через силу подумал Луня, пошатнулся и неловко присел на покрытый лишайниками валун.
   Приближавшиеся гремы оглушительно вопили что-то на своем языке, и хотя Луня не понимал ни слова, временами ему казалось, что он улавливает что-то знакомое в тарабарщине чужого языка.
   "Гремы, ары и роды - суть одного корня!", - вспомнил Луня слова Великого Веда. И вдруг ухо ученика волхва услышало то, чего он, Луня, ожидал услышать здесь меньше всего - чародейские запевы кик из родских лесов, запевы, лишающие все живое движения. Луня, превозмогая боль, вскочил, огляделся - и открыл рот от изумления!