— Этого он не уточнил. Но у меня нет причины сомневаться в благих намерениях и доброй воле наших братьев из Гард-Ламмиса.
   — Они нам никакие не братья, тихо и горько произнес Фал-Грижни. — Они наши соперники, а при удачном для них стечении обстоятельств они могут превратиться и в наших врагов.
   — Судя по всему, вы, милорд, склонны видеть врагов там, где их на самом деле нет. Но мы понимаем вашу тревогу. — Герцог заговорил с внешним спокойствием, однако было понятно, что такой поворот разговора ему неприятен. — Однако враждебность Гард-Ламмиса — это вопрос спорный. А вот наши нынешние трудности — вопрос бесспорный.
   — Трудности? — Грижни уже не давал себе труда скрывать подлинные чувства. — Может быть, речь идет о расходах? О тратах на дорогостоящие игрушки вроде вот этой? — Он описал в воздухе круг, указывая на всю «Великолепную» в целом. — Трудности, связанные с новыми театрами, цирковыми аренами и прочими бессмысленными созданиями пышной роскоши? Трудности в связи с великолепными дворцами, огромными поместьями, ослепительными бриллиантами, золотыми и серебряными безделушками для вашего высочества и для фаворитов вашего высочества? Именно на такие трудности вы и ссылаетесь? Именно ради них вы и готовы поступиться крепостью Вейно? Главной твердыней, защищающей нас от вторжения с материка?
   Приближенные герцога смотрели на Фал-Грижни с нескрываемой враждебностью. Причем сами манеры чародея, его голос, дрожь его губ и горделивая осадка головы раздражали их даже сильнее, чем смысл его слов. С особенным вниманием следил за чародеем Глесс-Валледж.
   — Но нам не грозит вторжение с материка, милорд, — вступил в спор Бескот Кор-Малифон. — Такого никогда не было и, надо полагать, не будет.
   — Не будет до тех пор, пока мы удерживаем Вейно.
   — Ну, так крепость и впредь останется за нами.
   — За нами? А гарнизон в крепости будет из Гард-Ламмиса?
   — Лорд, вы всегда ожидаете худшего…
   — И у меня есть на то все основания. Вы все, и советники герцога, и члены Совета Избранных, извольте выслушать меня! Слишком долго в нашем городе пользовались недостойными способами сбора денег, причем и собирали-то их на недостойные цели. — Взгляд темных глаз Фал-Грижни буквально впился в герцога. Гереза Вей-Ненневей, продолжавшая стоять рядом с председателем Совета Избранных, легонько подняла руку, словно желая предостеречь его, но не отошла от своего друга. — Уже много лет и простой народ, и аристократия облагаются все более и более тяжкими налогами, а теперь их ресурсы, равно как и их терпение, разве не исчерпаны до последней капли? А уж как немилосердно обирают живущих в провинции за стенами города… Взять хотя бы налог на наследство, практически лишающий сыновей отцовского имущества. Вся знать настроена враждебно по отношению к существующему режиму. — Последнее замечание явно шокировало герцога, но Грижни невозмутимо продолжал: — Простой народ доведен до отчаяния, меж тем его сознательно отвлекают от подлинной причины бедствий и источника всех несчастий. Но в конце концов люди поймут, что к чему, и тогда следует ожидать вооруженного восстания!
   Высосав едва ли не все до последней капли из города и провинции, — продолжал Грижни, — власть обратилась к внешним источникам. Мы приняли воровское золото — и взамен предоставили убежище беглым преступникам из чужих краев. Мы отдали на откуп чужакам городскую гавань; наши чиновники берут взятки у иностранцев и предоставляют им взамен торговые льготы и концессии. А в последнее время мы начали брать и внешние займы, причем под ростовщический процент. Все это достойно самого строгого осуждения; подобная политика ослабила нас во многих отношениях, что наверняка не замедлит проявиться впоследствии. Но пожертвовать нашей воинской твердыней, впустить иностранные войска на землю Ланти-Юма — означает заявить о нашей возрастающей слабости, означает растрезвонить об этом на весь мир. Тем самым мы объявим собственный город лакомым трофеем для любого захватчика — и, не сомневайтесь, найдутся те, кто поспешит принять это к сведению. Это слишком высокая, слишком непомерная цена за… блестящие игрушки. Я говорю все это в двойном качестве — и от себя лично, и как магистр ордена Избранных. Я категорически заявляю: крепость Вейно не должна быть и не будет передана в чужие руки!
   — Не должна? И не будет? — У герцога не осталось и следа недавнего благодушия. — Едва ли решение останется за вами, Грижни.
   — Ваше высочество отвергает мнение Совета Избранных?
   Фал-Грижни произнес последнюю реплику угрожающе.
   — У Избранных право совещательного голоса. А вовсе не решающего.
   — Но не означает ли сложившаяся ситуация необходимости исправить подобное положение вещей?
   — Она означает необходимость исправить положение вещей вокруг Совета Избранных и его нынешнего председателя. В дни моего деда, позволю себе напомнить, дело обстояло совсем иначе. Избранные решали свои вопросы и не вмешивались в вопросы управления государством!
   — В дни вашего деда у Избранных не было причины вмешиваться.
   Герцог пришел в ярость.
   — Но я не потерплю подобного вмешательства! Избранные отнюдь не всемогущи, и они обязаны подчиняться светским законам…
   — Избранные — это верноподданные слуги вашего высочества, — ловко вмешался в разговор Саксас Глесс-Валледж. — Их единственная цель — преуспеяние города Ланти-Юм и его законного правителя. И если мы и проявляем чрезмерное рвение, то лишь потому, что судьба государства нам не безразлична.
   — Излишнее рвение я бы простил, Саксас, — возразил герцог. — А вот публичного вызова не прощу никогда.
   — Ни о каком публичном вызове и речи идти не может, — воскликнул Глесс-Валледж. — Господин председатель просто, несколько, увлекся и сам сейчас конечно же в этом раскаивается. Как раскаиваюсь за него и я. Но взволновало его исключительно, общественное благо.
   — Я собирался поговорить о внешнем займе. Вопрос получил в данном случае неправомерное развитие. — Фал-Грижни мог сейчас пользоваться воплощением неколебимой гордости. — Я убежден в том, что крепость Вейно нельзя ни при каких обстоятельствах отдавать в залог под гарантию дальнейшего долга. Убежден настолько, что не остановлюсь перед использованием особых ресурсов, которыми обладают Избранные, для предотвращения подобного поворота событий.
   Слово было наконец произнесено. Фал-Грижни облек в словесную форму главную угрозу, перед которой трепетали приближенные герцога. И они уставились на него в яростном молчании.
   Лицо герцога из пунцового превратилось в темно-багровое.
   — Вот оно как! — заорал он. — Вы угрожаете неповиновением в случае, если мы не удовлетворим ваших требований?
   — Я обещаю противодействие.
   — Значит, вы со своими колдунами задумали диктовать мне политику? Может, вы и править захотите вместо меня, а, Грижни? Может быть, вы и впрямь метите на мое место?
   — Ваше высочество отвлекается от предмета дискуссии, — ледяным тоном заметил Фал-Грижни.
   — Как бы нам всем не разъяриться, а потом не устыдиться, — начал с прибаутки Глесс-Валледж. — Разумеется, досточтимые лорды, дело не должно зайти так далеко. И нет никакого смысла в том, чтобы длить этот спор на свежем воздухе, когда нас видят и слышат все жители Ланти-Юма. На борту «Великолепной» имеется салон, в котором мы могли бы расположиться вдали от посторонних ушей. В салоне курятся благовония, там нас ожидает охлажденное вино и яства, способные обострить наши умственные способности и чувства.
   Придворные восхищенно зашептались.
   — Мой дух омрачился, Саксас, — вздохнул герцог. — Мне и впрямь не помешало бы отдохнуть.
   Глесс-Валледж повел герцога по палубе; придворные почтительно потянулись следом за ними. На какое-то мгновение Фал-Грижни и его спутница заколебались. Вей-Ненневей была женщиной чрезвычайно высокого роста, едва ли меньшего, чем сам Грижни. Ее рост подчеркивали прямая осанка и высокая, на античный лад, прическа. На сильном и строгом лице пожилой женщины были ясно написаны сомнения.
   — Ты скорее повредил делу, Террз, чем помог ему.
   Она произнесла это с прямотой, право на которую дает многолетняя дружба.
   — Мне казалось, Гереза, что в этом отношении мы с тобой заодно.
   — В том, что касается твоих мотивов, да, заодно. Но не в том, что касается твоих методов. Они представляются мне непродуктивными.
   — Вот как, мадам? — сухо переспросил он.
   — Нет ни малейшего смысла в том, чтобы переходить в наступление. Это действительно так. Ты разозлил герцога и его приближенных. И, поступив так, тем самым нанес ущерб собственному делу, которое в равной мере является и моим, и сильно подыграл собственным врагам. Надо обратиться к иной тактике.
   — Ну и что ты посоветуешь? Кланяться, льстить, заискивать, строить из себя подобострастного придворного? Превратиться во второго Глесс-Валледжа?
   — Разумеется нет. Да ты бы и не смог вести себя так, даже если бы захотел. Но не следует искушать герцога столь явной непочтительностью, да и недооценивать собственных врагов тоже не стоит. Их у тебя бесчисленное множество, и подобное публичное поведение с твоей стороны идет им на пользу.
   — Но глупость и тщеславие Дил-Шоннета выводят меня из себя. Никакого терпения на него не напасешься!
   — И все же нетерпение следует маскировать.
   — И в частном разговоре, и в официальном я всегда говорю то, что думаю. И никто не заставит меня изменить этому правилу, — возразил Грижни.
   — В этих словах больше гордыни, чем честности. Есть много способов высказывать подлинное мнение, никого при этом не задевая.
   —Я их не знаю.
   Вей-Ненневей поняла тщетность своих усилий. Вздохнув, она переменила тему разговора.
   — А что это за молодой человек стоял рядом с Кру Беффелом? Он смотрел на тебя с такой яростью. Он своим горящим взором напомнил мне «Занибуно» — ты ведь помнишь эту поэму?
   — Ax, этот… Это младший сын Трела Уэйт-Базефа. Ему страсть как не терпится войти в число Избранных.
   — А у него есть способности?
   — Способности у него немалые, но отсутствует дисциплина и почти нет правильной методики. Через годик-другой он дозреет, и тогда я порекомендую его. А до тех пор я останусь противником этой кандидатуры.
   — Ага, тогда мне понятно, почему он смотрел на тебя с такой ненавистью. Хотя, честно говоря, мне показалось, что в этом есть и что-то другое, что-то личное. — Пристально посмотрев на жесткое и напряженное лицо друга, она внезапно спросила: — А как твоя молодая жена? Я не успела поговорить с ней на свадьбе, но мне показалось, что она — очаровательное дитя.
   Лицо Террза Фал-Грижни несколько подобрело.
   — Она хорошая. Я познакомлю тебя с ней нынешним вечером.
   — Выходит, счастливый брак?
   Фал-Грижни как бы ненароком отвернулся от нее.
   — Слишком рано судить об этом.
   Да и не стал бы он обсуждать подобные вопросы ни с кем — даже с нею.
   — Ты уже перестал считаться с тем, что намеченный тобою курс действий подвергает известной опасности и твою молодую жену? — как бы мимоходом спросила Вей-Ненневей.
   Фал-Грижни резко повернулся к ней.
   — Я тебя не понимаю.
   — Прекрасно понимаешь, Террз. — Он удивленно поднял брови, поэтому она продолжала: — Ты разгневал герцога и его могущественных друзей в такой степени, что они уже предприняли несколько покушений на твою жизнь. Если подобные испытания лишь обостряют твое самоуважение, не говоря уж о самоуверенности, — что ж, я не против; это, разумеется, твое личное дело. — Она обратила внимание на то что ее слова, похоже, не столько сердят, сколько изумляют его. — Но сейчас ты, по-моему, зашел слишком далеко. Ты пригрозил систематическим противодействием политике герцога со стороны Избранных, а твои враги не замедлят объявить подобные намерения и поступки государственной изменой.
   — Не сомневаюсь, — пренебрежительно ответил Грижни. — И что же, ты страшишься за Избранных?
   — Не слишком. Избранные в состоянии защитить себя.
   — А я в состоянии защитить не только себя, но и своих близких.
   — Ты переоцениваешь собственные силы. Можешь презирать своих врагов сколько хочешь, но относиться к их делам и планам нужно серьезней. И если тебя обвинят в измене, ты окажешься в самой настоящей опасности.
   — Ты преувеличиваешь.
   — Мне так не кажется. И не забывай: если тебя казнят как предателя, то твою молодую жену ждет, скорее всего, та же участь.
   — Такая возможность исключена, — заверил ее Фал-Грижни. — В случае нападения я обращусь к Познанию. Но я не предвижу и возможности нападения. Опасностям, о которых ты говоришь, не суждено воплотиться в жизнь.
   Дальнейший разговор не имел никакого смысла. Вей-Ненневей и Фал-Грижни проследовали в салон и присоединились к герцогу и его свите. Герцог уже успокоился, а напитки и кушанья, обещанные Глесс-Валледжем, возымели на него благотворное действие. Зрачки герцога расширились, и настроение поднялось. Тем не менее весь остаток дня прошел в яростных спорах. Фал-Грижни неутомимо настаивал на необходимости реформ, и его обжигающе холодная и непримиримая манера держаться выводила из себя оппонентов. Прежде чем совещание закончилось, он, сам того не желая, сумел объединить всех своих врагов, и даже дипломатическое искусство Герезы Вей-Ненневей не смогло поправить положения.
   Прежде чем совещание завершилось, Фал-Грижни объявил присутствующим, что Избранные прекращают выполнять жреческие и пророческие обязанности, связанные с вопросами о рождении, о смерти, о заключении брака, о торговых делах, о ставках в азартных играх и так далее применительно к аристократическим семействам Ланти-Юма до тех пор, пока не будет окончательно утрясен вопрос о крепости Вейно. Более того, Избранные снимают свою защиту с традиционных путей торгового флота Ланти-Юма.
   Это заявление повергло Повона Дил-Шоннета в неудержимую и неконтролируемую ярость. Фал-Грижни проследил за реакцией герцога на свои слова, а затем, не сказав более ни слова, покинул салон. Немалое количество горячительного и освежительного ушло на то, чтобы хоть как-то успокоить герцога. Но даже после этого о подлинно хорошем настроении не могло быть и речи, хотя «Великолепная» по-прежнему мчалась по водам самых больших каналов к вящему изумлению толпящегося на берегу народа.
 
   Фал-Грижни наконец прибыл домой. Верран, только взглянув на него, поняла, что ее муж разгневан и что его гнев никак не связан с нею самой. Ей оставалось только догадываться, что совещание с герцогом и его приближенными не завершилось триумфом. С Грижни прибыла и Гереза Вей-Ненневей — вся ум и поистине столичный шарм.
   Ужин удался на славу, и настроение чародея явно улучшилось. Его тронутые льдом глаза постепенно оттаяли, а когда он наконец обратил внимание на новые циновки, то обрадовался и развеселился по-настоящему. Верран и сама пребывала в превосходном настроении. Но вот Вей-Ненневей, улучив удобную минуту, отвела ее в сторонку для разговора с глазу на глаз. Разговор затянулся надолго, а заключительные его фразы звучали потом в мозгу у Верран на протяжении долгих месяцев.
   — Мне кажется, дорогая, Террз поступил правильно, женившись на вас. Вы, конечно, очень молоды, но все же вы с ним станете, по-моему, отличной парой. И я, наверное, не ошибусь, предположив, что вы готовы сослужить своему мужу великую службу? — Верран, несколько насторожившись, кивнула. — Тогда употребите все ваше влияние на то, чтобы убедить его умерить пыл по отношению к противникам и оппонентам. Попробуйте научить его держаться несколько скромнее.
   — Научить лорда Грижни! — Сама мысль о такой возможности изумила Верран. — Да как же я могу? Он воплощение мудрости!
   — Мудрости — да, я согласна. Вы вышли замуж за величайшего мудреца из всех, кто когда-либо жил или будет жить на земле. Но неслыханная мудрость и тот факт, что он гордится ею, заставили его практически порвать с остальными людьми. Я знала его еще совсем молодым человеком — и это всегда было так. Всю свою жизнь он был совершенно один, а поэтому, вопреки своей мудрости, он не знает и не понимает людей и не обладает должной терпимостью. И если он не сумеет перемениться, то навлечет на себя великое несчастье. Поэтому вы должны заставить его перемениться.
   — Но я не обладаю ни малейшим влиянием на лорда Грижни!
   — Обладаете, дорогая, поверьте! Так что воспользуйтесь моим советом — и употребите свое влияние во благо.

Глава 5

   Через два дня герцог издал указ, согласно которому совокупное имущество Избранных впредь должно было подвергнуться налогообложению. Террз Фал-Грижни как магистр ордена Избранных резко заявил в ответ на это, что остров Победы Неса, будучи искусственным образованием, которое чародей своим искусством создал и посредством Познания, налогообложению не подлежит. Меж тем сам остров и воздвигнутые на нем здания представляли собой наиболее существенную часть принадлежащей Избранным недвижимости. Возражения герцога, подготовленные, очевидно, придворными учеными, содержали намек на необходимость в корне пересмотреть все права и привилегии Избранных, сформулированные в соответствующей хартии. Фал-Грижни незамедлительно созвал Совет Избранных. Верран, удивляясь собственной смелости, попросила мужа разрешить ей присутствовать на заседании.
   Фал-Грижни не мог скрыть удивления.
   — Но почему вам этого хочется, мадам? Что может вас там заинтересовать?
   — Интересует — и все, — ответила Верран. — В конце концов, Избранные представляют собой одно из самых могущественных сообществ в городе. А сейчас, когда возник спор о налогах, между герцогом и Избранными могут начаться серьезные трения, которые вполне способны повлечь за собой важные последствия. И кроме того, мне почти ничего не известно об Избранных и о том, как они себя ведут. Поскольку я ваша жена, мне необходимо в этом разобраться.
   — Звучит все это более чем здраво, — кивнул Грижни. — И проявляемый вами интерес меня радует. Добро пожаловать на наше заседание.
   — Вот и чудесно! А меня всегда волновало, чем это занимаются ученые чародеи на своих собраниях. Приносят жертвы Эрте? Заклинают демонов?
   — Едва ли так, мадам. — Губы Грижни дрогнули — верный признак того, что он готов улыбнуться. — Боюсь, проводимые нами процедуры не оправдают ваших ожиданий.
   — Да нет, я уверена, что оправдают! Но вы уверены в том, что это вполне нормально?
   — В каком смысле нормально?
   — Я хочу сказать, как к этому отнесутся остальные? Может, им не понравится мое присутствие? Может, они и вовсе запретят мне присутствовать.
   — Такие вопросы решаю лично я. И если я приглашаю гостя или гостью, и если эта гостья к тому же моя жена, то ни у кого из членов Совета не возникнет ненужных вопросов.
   Верран снизу вверх поглядела на его высокомерное, даже несколько презрительное лицо.
   — Вслух-то, может, никто и не задаст вам таких вопросов. Но не почувствуют ли они себя задетыми?
   — Это не имеет никакого значения. Готовьтесь, мадам. Мы выезжаем через час.
   Совещание должно было пройти на острове Победы Неса. Это был небольшой островок, сверкавший изумрудной зеленью посреди лагуны Парниса. Много поколений назад чародеи, столкнувшись с неприязненным отношением к себе со стороны итчей, примитивных волшебников Ланти-Юма, образовали совместно с другими образованными людьми общество Избранных и обратились к герцогу Джинишу Дил-Шоннету с просьбой благословить их союз соответствующей хартией. Герцогу, по понятным причинам, не хотелось этого делать, и он ограничился выпуском указа, который имел скорее насмешливое содержание. Согласно указу, подписание хартии должно было состояться в лагуне Парниса, однако Избранным запрещалось при этом пользоваться лодками, плотами и другими плавательными средствами. Тогдашним вожаком чародеев был человек по имени Нес и по кличке Глазастый, блестящий экспериментатор в области практических знаний. Осознавая необходимость заключения хартии, он согласился на издевательские условия герцога. В канун первого новолуния на седьмой год правления Джиниша Дил-Шоннета, Нес по кличке Глазастый в одиночестве проработал всю ночь. А когда на следующее утро в небе над Ланти-Юмом поднялось солнце, из вод лагуны Парниса уже поднимался зеленый остров. Герцогу волей-неволей пришлось подписать хартию. Таким образом появилось общество Избранных — к явному неудовольствию аристократов, приверженцев традиционного хода вещей, да и многих других. Остров назвали островом Победы Неса — и в последующие годы он верой и правдой служил Избранным во всей их разнообразной и, случалось, сугубо тайной деятельности.
   Лорд Террз Фал-Грижни с женой отправились в путь на домбулисе. Их сопровождал Нид. Верран оделась в дорогое, но неброское платье, потому что стиль внешней скромности предпочитал ее муж, а ей хотелось, чтобы он мог гордиться ею. День выдался облачный, и над башнями и куполами города Ланти-Юм висела серебристая дымка, смягчая их очертания и приглушая буйство красок. Да и звуки, казалось, были приглушены: над водами каналов едва слышались выклики торговцев. Когда, отмеряя время, пробил колокол на башне Ка-Неббинон, даже этот звук прозвучал слабее всегдашнего. Воздух был прохладным и влажным в нем чувствовались свежие запахи моря.
   Верран с удовольствием оглядывалась по сторонам, словно ей сейчас впервые довелось полюбоваться красотой родного города. Да ведь и впрямь на борт домбулиса она не ступала уже довольно долго. Конечно, они с мужем получали множество приглашений, однако Фал-Грижни не любил выезжать, если в этом не было особой необходимости. Правда, он недвусмысленно заявил, что его жена вольна ездить куда угодно при том условии, что ее будут сопровождать телохранители из числа мутантов. И кое-какие приглашения она действительно приняла. Но вскоре обнаружила, что недавние подруги относятся к ней с чрезмерной почтительностью, ведь она теперь как-никак стала леди Грижни. Более того, их разговоры казались ей, привыкшей к утонченным речам лорда Грижни, ребячливыми и вздорными, и, находясь в гостях, Верран чувствовала, что скучает по мужу.
   Домбулис остановился у островного причала. Нид привязал его и помог хозяину и его жене подняться на берег.
   В самой середине острова высилась Нессива — ошеломляющий комплекс зданий, в котором нашлось место множеству залов для аудиенций, залов для заседаний, кабинетов и лабораторий, а также помещение приватного свойства. Со всех сторон Нессиву окружали высокие деревья. Сады и парки, впрочем, были разбиты по всему острову. В садах находилось великое множество коварных ям и западней, в которые довелось угодить не одному прохожему.
   Сады стояли безмолвные и пустые. Верран, Фал-Грижни и Нид прошли по тихому парку, затем очутились под аркой, за которой высилось здание. Его архитектура была проста — окна узкие, стены необыкновенно толстые. У входа не стояли стражники, потому что чародеи из числа Избранных не нуждаются в страже, состоящей из людей. В огромную дверь были вделаны стеклянные глазки, блестевшие причудливым блеском. Когда все трое подошли ко входу, этот блеск стал еще более интенсивным. Верран с изумлением уставилась на один из бездушных глазков и обнаружила, что он, в свою очередь, уставился на нее. Ей даже показалось, будто он моргнул. Что же это — игра ее собственного воображения? Фал-Грижни с Нидом успели пройти вперед, и Верран поторопилась их догнать.
   Помещения в самой Нессиве оказались тесными и не слишком хорошо освещенными. Слабый свет просачивался лишь из окон, больше похожих на бойницы, глубоко посаженных в невероятно толстых стенах. Пол находился в полной тени. Оставаясь и сами в тени, чародеи в своих темных плащах скользили туда и сюда, что производило едва ли не гипнотическое воздействие. Своего предводителя они встретили со сдержанной почтительностью, а на его молодую жену поглядывали не без любопытства. Не было сказано почти ни слова. Все шли в сторону зала заседаний, который был расположен под центральным куполом. Лица чародеев показались Верран суровыми и встревоженными. В воздухе подобно опасному газу висело напряжение, и Верран невольно подумала о том, что выбрала не лучший день для визита. Но, разумеется, муж мог бы и просто приказать ей остаться дома. Или он ошибся в своей оценке возможной реакции Избранных на ее появление? Или, напротив, взял ее сюда, чтобы подчеркнуть свою власть? В случае с Фал-Грижни ни о чем нельзя было судить наверняка.
   Зал заседаний оказался огромным помещением круглой формы, с куполообразным потолком, который поддерживали идущие в три ряда колонны. Купол был из серого гранита, а колонны — из простого черного базальта. И только пол здесь был из дорогого черного мрамора. Посередине зала на некоем возвышении стоял длинный стол с креслами для десяти членов Совета Избранных. Вокруг него амфитеатром поднимались ряды круглых скамей. Первые два ряда были оставлены для сорока старейшин. Начиная с третьего ряда предстояло рассесться остальным Избранным, а их, помимо пятидесяти вышеперечисленных, было еще сто шестьдесят, и, судя по всему, здесь они собрались сейчас едва ли не все. Общее количество мудрецов-чародеев казалось на удивление небольшим — особенно если вспомнить об их совместном могуществе: их немногочисленность подчеркивала гигантские размеры зала.
   Фал-Грижни с женой прибыли сюда одними из последних. Верран надеялась где-нибудь притаиться с тем, чтобы остаться незамеченной, но Грижни подвел ее к первому ряду и усадил там вместе с Нидом перед тем, как самому подняться на главный подиум. Несколько более чем пожилых чародеев с недоумением взглянули в сторону Верран, и она почувствовала, что краснеет. Она решила не отрываясь смотреть на десятерых членов Совета — благо они находились прямо напротив нее. Ее муж, председательствовавший в Совете, оказался одним из самых младших по возрасту его членов, и это не могло не удивить Верран. Фал-Грижни казался ей человеком бесконечно мудрым и опытным, но почти все остальные члены Совета были гораздо старше его. Каким же образом ему удалось стать магистром ордена? Каким образом удалось сместить с этой должности своего предшественника — Леккела Дри-Ванниво?.. Сказав мужу о том, что она ничего не знает об Избранных, Верран не покривила душой.