Илона Волынская, Кирилл Кащеев
Воин сновидений

Глава 1
Все предыдущие рождения проводницы

   – Чай будете? – поинтересовалась дородная проводница, выкладывая на полку три запечатанных пакета с бельем. И, не выдержав, снова бросила любопытный взгляд на устроившуюся в купе компанию. Эта троица заинтересовала ее еще у дверей вагона: мальчишка и две девчонки лет одиннадцати-двенадцати, усталые и помятые. По запачканной одежде и рюкзакам их легко было принять за туристов. Проводница таких много навидалась. Любители старины, после того как вдоволь набродятся по старым улочкам Каменца-Подольского, облазят башни старого Каменецкого замка, возвращаются автобусом на вокзал заурядного городка Хмельницкий, чтобы разъехаться по домам. Правда, большинство туристов предпочитали наезжать летом или ранней осенью, а не холодным слякотным ноябрем. Но, главное, проводница никогда еще не видела, чтобы в дополнение к обычным курткам и джинсам девочки-туристки носили здоровенные, как кофейные блюдца, старинные золотые серьги с самоцветами такого размера, что дыхание перехватывало. Что камни настоящие, а сережки – подлинный антиквариат, женщина ни секунды не сомневалась. Когда всю жизнь в дороге, в чем угодно разбираться научишься. Точно так же плохо сочеталась с рюкзаками подростков плоская сумка, в которой наверняка прятался ноутбук.
   Проводница сразу насторожилась. В последнем номере любимой ею газеты «НЛО» четко сказано: надо обязательно прислушиваться к своему подсознанию! Сознание – оно по сравнению с подсознанием просто тьфу необразованное, восемь классов школы и железнодорожный техникум! А в подсознании – мудрость веков, память о предыдущих рождениях души! Предыдущих рождений у проводницы было о-го-го – ей их в специальном центре прямо на компьютере высчитали! В шкафчике у нее хранились бумаги, где черным по белому напечатано, что раньше она была царицей Савской, Жанной д’Арк и Роксоланой, турецкой султаншей украинского происхождения!
   Женщина и сама считала: ей бы только вес немножко сбросить (килограммов двадцать-тридцать) – и вылитая Ольга Сумская, что играла Роксолану в сериале. Cходство с растолстевшей султаншей освещало жизненный путь работницы железной дороги неземным сиянием, которое золотой пылью опадало на пол в тамбуре. Так что если подсознание говорит, что замызганные куртки при золотых сережках – это неспроста, считай, лично Жанна д’Арк подсказывает! Отнестись надо со всей серьезностью.
   Прежде чем собирать билеты, проводница наскоро оббежала весь вагон с сандаловыми курительными палочками, прилагавшимися к журналу «Тайны и загадки». Брахшастрах Просветленный обещал, что от их аромата добро просветляется, а зло отвращается, чихая. А кроме того, после ритуального очищения вагона не так сильно воняло из туалета. Что окончательно укрепляло авторитет Брахшастраха.
   – Чай будем, – не догадываясь о тонких душевных движениях проводницы, тряхнула серьгами светловолосая девочка. Потянула носом струящиеся из коридора ароматы… и чихнула. – Ох, извините, – девчонка чихнула еще раз, вытащила из кармана платок и сквозь него пробубнила: – Если можно, с лимоном. Три стакана.
   Так-так. Чихаем, значит. Я-асненько.
   Проводница мельком глянула на оставшуюся пустой четвертую полку купе и поинтересовалась:
   – Одни едете? Взрослых с вами никого?
   Вторая девочка, с черными, как вороново крыло, волосами, неотрывно глядевшая в проносящуюся мимо ночную тьму, густо пересыпанную огоньками деревень, звучно чихнула и отвернулась от окна. Проводница увидела ее недоуменно приподнятые брови, будто углем вычерченные на необычайно бледном лице. Под вопросительным взглядом зеленых глаз женщина вдруг почувствовала себя… невероятно глупо. Как будто она со своим вопросом не к детишкам сунулась, а сорокалетних мужиков из соседнего купе спросила – едут ли с ними взрослые?
   – На каникулах в Каменце развлекались? – стараясь справиться с неожиданным замешательством, пробормотала проводница.
   – Угу. Играли, – зловеще процедил забившийся в угол парнишка и тоже чихнул. Проводница с замиранием сердца увидела, как из длинного свертка в его руках вдруг блеснула сталь… Ярко-красные, будто напомаженные, губы черноволосой искривились усмешечкой настолько пакостной, что проводница поняла – она совсем не удивится, если узнает, что Каменец-Подольский разрушен до основания, и виноваты в этом трое ребятишек.
   – А теперь домой? – невольно пятясь, пролепетала проводница.
   – Домой, – кивнула светловолосая, и в голосе ее слышалось чувство выполненного долга.
   Проводница повернулась и ринулась прочь из купе. Она пронеслась вдоль коридора, невольно прислушиваясь к доносящемуся из-за каждой двери чиху, вбежала к себе, торопливо закрыла двери и внимательно огляделась, что-то прикидывая. Переставила никелированный чайник на другую полку, а стоящие под койкой ботинки повернула носками строго на север. Вот теперь фэн-шуй! Только после этого она вытащила три стакана на подстаканниках, опустила в них пакетики чая и залила кипятком. Нетерпеливо поглядывая на разбухающие пакетики, принялась листать затрепанную книжищу «Гадания на пакетиках с чаем и растворимом кофе». Не понесет она этой странной троице чай, пока все не выяснит! Потому как, кажется, уже не одна Роксолана, но и царица Савская, и Жанна, и даже шаманка племени Зо-йо-опа, которой проводница была в своем первом рождении, в один голос вопили: по сравнению с тем, что может учинить в ее вагоне эта троица, даже крушение покажется безобидной шуткой.

Глава 2
Главный приз – билет домой

   – Похоже, мы ее напугали, – задумчиво сказала Танька.
   – Неудивительно, – буркнул Богдан, вытаскивая из целлофановых пакетов свой меч и с придирчивым прищуром изучая клинок. – Мне и самому на вас глядеть страшно. Особенно на Ирку.
   – Ни у одной девчонки нет таких проблем с внешностью, как у меня! – выхватив из рюкзака карманное зеркальце, Ирка впилась глазами в свое отражение. – То собачья голова вылазит, то вампирская бледность никак не сойдет!
   – Зато тебе худеть не надо, – вздохнула Танька. – И ноги у тебя длинные – хоть в человечьем, хоть в собачьем облике.
   – А какой у нее в вампирском облике маникюр был – закачаешься! – закатил глаза Богдан. – Когтищи длинненькие, кривенькие…
   – Не слушай его! – торопливо перебила Богдана Танька. – Это он все еще злится, что мы ему не дали коня в поезд затащить!
   – С конем нас бы проводница еще на перроне завернула, – задумчиво сказала Ирка. Поглядела на насупившегося Богдана и миролюбиво предложила: – Хочешь, ноутбук забирай. Нам с Танькой и так серьги бабушки Сирануш достались…
   – Есть у него дома компьютер! – немедленно вмешалась Танька. – А у тебя нет, так что это тебе! Богдану мобилку – у него совсем старая, дешевая, а эта, между прочим, такая навороченная, что не каждый крутой себе купит! Электронная почта, выход в Интернет, Word, что угодно! Она сама как компьютер! – Танька вытащила из сумки запечатанную картонную коробочку с действительно крутым мобильником – одним из трех призов, выигранных на колдовском квесте в Каменце. Игра, которая должна была стать грандиозным развлечением в каникулы, но из-за ненавидящей всех детей психованной Бабы Яги чуть не привела к гибели.
   – А тебе что останется – диск с песнями райской птички Алконост? – покачал головой Богдан.
   – Зато полный эксклюзив – ни у кого такого нет! Ну еще и серьги, конечно… – Танька потеребила старинную серьгу так, чтобы украшающие ее сапфиры заискрились. – Нет, правда, ребята! Ноутбук и телефон мне родители подарили… – Танькины глаза затуманились, и на губах у нее появилась совершенно дурацкая радостная улыбка.
   Ирка горестно вздохнула и снова уставилась в окно. Друзья счастливы. Конечно, если долгие три дня прожить с твердой уверенностью, что твоя семья потеряна навсегда, что ни твоих мамы, ни папы больше нет – одно упоминание о родителях вызывает восторг. Ирка знала, почему ребята норовят всучить ей самую дорогую вещь. Потому что главный приз этого квеста – возвращение к маме и папе, которые тебя любят и ждут – ей не достанется. После сражений с вампирами, гайдамаками, инквизицией, ведьмами, ягишинями-воительницами и поп-группой «Манагра» ей не к кому возвращаться. Разве что к бабке, да и то Ирка не уверена, что та вообще заметила отсутствие внучки. Вот если бы огород надо было полоть, тогда да! А так… Ирка вздохнула и тут же ощутила, что за спиной у нее царит неловкое молчание.
   Танька не поднимала глаз от вытащенной из пакета наволочки, как будто это невесть какое диво, требующее тщательного изучения. Богдан, держа меч на вытянутой руке, столь же внимательно разглядывал клинок, словно отыскивая невидимые царапины. Оба старались на Ирку не смотреть. Друзья отлично все поняли. Ирке мгновенно стало стыдно. Завидовать – свинство. Портить другим радость – свинство вдвойне. Она уже открыла рот, чтобы сказать что-нибудь такое… веселое… знать бы только, что… Как тут дверь купе отъехала в сторону… и внутрь протиснулась проводница.
   Вибрирующей стальной полосой меч Богдана замер в волоске от ее носа. Проводница застыла в дверях, будто щит поднимая стаканы с чаем.
   – Я вот… чаек принесла! – пролепетала она.
   – А… э… спасибо… на стол поставьте, пожалуйста! – ответила Танька.
   Не отрывая взгляд от меча, проводница изогнулась, чтобы не коснуться застывшего с клинком в руке Богдана, протиснулась к столику, поставила чай, еще раз огляделась, со странным удовлетворением в голосе выпалила:
   – Я так и знала! – и наладилась к выходу, оставляя за собой приторный аромат сандала.
   – Она увидела пассажира с мечом и сошла с ума? – изо всех сил стараясь не чихать, пробормотала Танька.
   – Я тут ни при чем! – торопливо откладывая меч на нижнюю полку, отперся Богдан. – Она такая уже была! Вы сюда посмотрите!
   Девчонки уставились на стаканы. Плавающие в них дольки лимона были порезаны не кружочками и даже не полукружиями. Их просто разодрали, и, кажется, зубами! Чай оказался угольно-черного цвета, а сами пакетики были безжалостно вспороты, словно тушки мелких зверьков. В стаканах плавали чаинки и обрывки бумаги.
   – Чайная маньячка, – заключил Богдан. – Заманивает и потрошит наивные беззащитные пакетики!
   – И холодный вдобавок, – берясь за стакан, добавила Ирка. – Вы как хотите, а я это пить не буду. Спать лягу. Устала, как собака!
   – То есть как тебе и положено! – усмехнулся Богдан, тоже отодвигая свой чай подальше.
   Ирка зашуршала пакетом, вытащила простыню:
   – Я на верхней полке!
   – И я! – немедленно подхватила Танька.
   – Чего это? – возмутился Богдан. – Как забираться будешь?
   – К твоему сведению, я могу просто взлететь…
   – …залезть-то все равно не получится – задница слишком тяжелая! – злорадно поддел Таньку Богдан и, ставя точку в споре, подтянулся, брыкнул ногами… Мгновение его пятки еще дрыгались в проеме… и утянулись на верхнюю полку. Вслед белой змеей уползла простыня.
   Ирка мученически возвела глаза к пластиковому потолку – неисправимы, оба!
   – Давай я лягу на нижнюю…
   – Сердечно благодарю, но не стоит! – тоном оскорбленной графини обронила Танька. – Буду мучиться на нижней, и пусть ему будет стыдно!
   – Ему – пусть! – немедленно согласились сверху, и через край полки свесилась нагло скалящаяся рожа Богдана. – А кто он? – с показной наивностью округлив глаза, поинтересовался мальчишка.
   Ирка покосилась осуждающе – все-таки что-то от таборного рома Богданки в нем осталось. Интересно, это пройдет или сохранится, как Иркина вампирская бледность или прорывающиеся порой у Таньки аристократические манеры?
   Ирка заправила простыню под комковатый матрас и с блаженным вздохом рухнула на прикрытую влажной наволочкой подушку. Какой кайф! После трех безумных дней наконец добраться до постели, пусть она пока всего лишь в поезде… блаженство! Завтра… завтра они приедут в город, и на все оставшиеся дни каникул Ирка завалится на диван перед телевизором… и не то что колдовские силы – родная бабка ее с места не сдвинет! Полка под ней качалась туда-сюда, колеса постукивали, девочка чувствовала, как проваливается в сон. С соседней полки уже слышалось мерное посапывание Богдана – мальчишка уснул, даже не успев натянуть на себя одеяло.
   – Гашу свет! – раздалось внизу сонное бормотание Таньки, но Ирка этого уже не слышала – она спала.

Глава 3
Полеты во сне и под музыку

   Богдан резко сел на полке, вытаращившись в темноту. Сердце колотилось, как бешеное, во рту было сухо, точно он не пил неделю. Вокруг темнота – лишь время от времени мрак озарялся длинным росчерком промелькнувшего мимо окон фонаря. С соседних полок слышалось мерное дыхание девчонок.
   – Фу-ух! – пятерней Богдан вытер с лица горячий пот. Всего лишь сон! Таких мутных депресняков Богдан в жизни не видел – еще раз такая пакость приснится, вообще спать не захочешь![1]
   Богдан снова лег, изо всех сил сопротивляясь настоятельной необходимости подняться и слезть с полки. Необходимость продолжала настаивать. Богдан перевесился через край полки и уныло поглядел вниз. Сигать в темноту не хотелось. Может, и правда, зря он уперся. Надо было Таньку наверх пустить – она бы слетела, и все дела. Или вообще колданула содержимое мочевого пузыря прямо в туалет. Богдан обеими руками почесал встрепанную шевелюру и, неуклюже спрыгнув с полки, тихонько, чтобы не разбудить девчонок, выскользнул за дверь. Из неплотно закрытых коридорных окон тянуло холодом. Обхватив себя руками за плечи, Богдан потрусил в конец вагона.
   Вернувшись в купе, мальчишка присел на пустую полку напротив спящей Таньки. Рассеянно погладил торчащую из целлофанового свертка рукоять меча. Сон напрочь выдуло сквозняком. Богдан с завистью прислушался к сопению девчонок. Нет ничего противнее, чем в поезде без сна дожидаться утра. А завтра он будет опять невыспавшийся и злобный. Конечно, дома надрыхнется… Богдан помотал головой. Не хочет он дома спать. Он хочет приехать, забраться к маме под бок и сидеть не шевелясь. Вечность. Чувствуя, что она рядом, что она никуда не делась. И чтобы папа с другой стороны. Если отец уже уйдет на работу – тоже ничего. Он просто позвонит ему, проверит, что он есть – и будет ждать, весь день наслаждаясь сознанием, что вечером папа обязательно вернется. Девчонки пускай как знают, а ему больше даже никуда ездить без родителей не хочется. Там, в Каменце, роль сироты Богданки была для него реальностью, и он слишком хорошо запомнил страшную уверенность: мамы и папы нет. Совсем. Нет маминых рук и папиной улыбки, нет ничего… Он один в бесконечной пустоте…
   Богдан помотал головой… Как же Ирка с этим живет-то? Нет, он не станет об этом думать! Он должен уснуть и заспать весь недавний ужас, а утром они окажутся дома, и все снова станет хорошо! Богдан оглядел темное купе, отчаянно изобретая, чем бы себя таким усыпить. А что, если… Идея ему понравилась. Ирка точно не будет против, если он ее ноутбуком воспользуется, а ворчание Таньки по поводу диска он как-нибудь переживет.
   Богдан решительно потянулся к сумке с ноутбуком. Пристроил раскрытый комп на коленях. Настороженно косясь на спящих девчонок, подключил наушники, вытащил запечатанный мультимедийный диск. При слабом свете монитора можно было рассмотреть картинку на обложке. Райская птица Алконост изображалась в виде крупного снежно-белого птаха с увенчанной короной златокудрой женской головкой на птичьих плечах. Богдан на мгновение задумался: у какой это птички могут быть такие могучие размашистые крылья, а главное – внушительные крючковатые когти, плохо сочетающиеся с сахарно-благостной улыбкой человеческого лица? В птицах он не разбирался, знал только голубей, наглых городских воробьев и мороженых кур из супермаркета, поэтому решил вопросом не заморачиваться. Распечатал диск и сунул в дисковод. Вряд ли эта самая райская птица Алконост выступает в стиле техно. Если уж пение в чистом виде способно отделить душу от тела, то в смягченном, как обещал вкладыш на диске, убаюкать как-нибудь сможет.
   Конечно, райский птах исполнял совсем не техно. И даже на фолк, которым увлекалась Танька, это было непохоже. Это вообще ни на что знакомое и привычное похоже не было! Это пение… Нечто совсем другое… Нечто… Обалденное! Неземное! В ушах затрепетала бесконечная, нестерпимо прекрасная нота, погружая Богдана в сияющий, дивный мир, полный невообразимого блаженства…
   Последнее, что ощутил мальчишка – как его затылок с глухим стуком входит в соприкосновение с пластиковой стенкой купе. Глаза плотно закрылись, сумрак вагона сменился непроницаемой тьмой… и тут же ударил слепящий свет. В ушах по-прежнему звучали райские напевы божественно прекрасного голоса, но теперь в них вплетался знакомый глухой непрерывный гул, сквозь который едва слышно пробивались вкрадчивые потаенные шорохи. Словно множество призрачных голосов быстро бормотали слова, значения которых он никогда не мог разобрать, но теперь, казалось, вот-вот поймет, стоит только прислушаться. Медленно, как пробиваясь сквозь воду, он потянулся к лежащему рядом мечу и последним усилием сомкнул пальцы на рукояти. Песнь Алконоста взвилась до невероятной, нестерпимо высокой ноты…
   Он точно очутился в середине фейерверка. Каждый звук этой одной-единственной ноты, недоступной никакому человеческом горлу, рассыпался на сотни крохотных сверкающих искр. Они разлетелись по купе переливчатым сияющим дождем, драгоценной пылью осыпали волосы спящих девчонок… Завертелись безумными спиралями и колесами, взвились фонтанами многоцветного пламени, понеслись по купе в сияющем танце живого огня…
   Мальчишка понял, что самая большая ракета этого фейерверка взорвалась прямо под ним. Шар золотого, как новогодняя фольга, пламени вздулся вокруг… Им будто выстрелили из пушки! Засвистело, загудело, пластиковый потолок купе ринулся в лицо. Окутанный струями вихрящегося пламени, он пронзил насквозь железную крышу вагона и понесся навстречу окутавшим небеса тучам. Окружающий мир просвистел мимо одной сплошной смазанной полосой. Столб пламени поднимал его все выше, выше… Остановился… Замер… И вдруг сложился сам в себя. Одно мгновение – и последний сполох втянулся обратно сквозь железную крышу вагона. Вознесенный к облакам мальчишка остался одиноко парить в поднебесье…
   Взлетел чуть повыше, кувыркнулся и спокойно оглядел себя. Так и есть! Ветер развевал за его плечами алый рыцарский плащ. Серебряный обруч охватывал виски, полупризрачные пальцы с привычной уверенностью сжимали простую рукоять бледно светящегося меча, а ноги в удобных стареньких кроссовках вполне уверенно опирались на пустоту.
   «Забористая штука – песнь Алконоста! – подумал здухач. – Надо же, как меня проперло!»
   Он поглядел вниз, на поезд, где осталось его бесчувственное тело с ноутбуком на коленях и заправленными в уши наушниками, в которых продолжал звучать голос райского птаха. Он даже сейчас – нет, не слышал – чувствовал волшебную песнь. Ночь и раньше не мешала взгляду здухача сквозь закрытые веки – для него мир никогда не был темным, он полыхал яркими, сверкающими, как в 3D-мультах, красками. Но сейчас среди множества цветов и оттенков он начал различать и те, которые никогда не видит человеческое зрение и которым нет названий.
   Несущийся под ним поезд казался пестрой змеей, разрезающей гибким телом плещущиеся вокруг озера света. Крыши вагонов представляли собой ошеломляющее зрелище – прямо сквозь них проступали огоньки: очень яркие и еле заметные, игривые, радостных тонов, и едва мерцающие, или даже такие, что казались неприятно грязными. Они то светились «гнездами» по четыре, то полыхали сплошной россыпью.
   «Это же люди! Спящие люди!» – понял здухач. По четыре в купе и сплошняком в плацкартах! На мгновение он растерялся, не в силах сообразить, где в этом изобилии огней остался он сам. Воин сновидений двинулся над составом, стараясь соразмерять стремительный полет с неторопливым движением поезда. Завис. Буквально прожигая крышу вагона, под ним полыхали нестерпимым блеском два огня – изумрудно-сапфировый и изумрудно-рубиновый. А между ними что-то темное, глубокое, мерно, как дыхание спящего человека, испускало серебристое сияние. И эти лучи тянулись прямо к нему, наполняя его силой и жизнью.
   Воин сновидений облегченно колыхнулся, купаясь в потоках ветра – вот он где! Первое правило здухача: отправляясь в полет, всегда точно знать, где ты находишься, и по возможности держаться к самому себе поближе. Себя терять нельзя – можно потом и не найти!
   Успокоившись насчет собственного местоположения, он еще раз оглядел сверкающий и переливающийся поезд. А ничего себе Танька полыхает! Слабее, чем Ирка, но все равно, круче, чем целый вагон! Интересно, как светится он сам, когда просто спит, а не шмыгает над крышами в облике здухача…
   Возвращаться он не торопился. Он никогда раньше не оставлял свое тело просто так, а только для драки – выскочил, вломил кому надо и обратно. Когда еще удастся побыть здухачем спокойно, без мордобоя? К тому же райская песнь Алконоста, похоже, не просто вышибла его вон из тела – в свои прошлые выходы он не видел и половины того, что открывалось сейчас.
   Лес под ним был наполнен движением, деревья кружили и вроде бы даже менялись местами. Меж ветвями и среди корней шмыгали существа, о которых наверняка не знал учитель биологии. По земле стелились черные деревья-тени, от них веяло ощутимой угрозой. Здухач дал себе слово проверить, не водится ли такая же дрянь в городских парках. И вообще посмотреть, как станут действовать в городе эти новые, дарованные песней Алконоста возможности. Саму песнь райской птицы он перепишет на телефон – чтоб всегда была под рукой.
   Пора, наверное, и возвращаться, неизвестно, сколько еще он может без последствий находиться отдельно от тела. Он как-то спрашивал у Таньки, но та отмолчалась, а переспросить он забыл…
   Собираясь нырнуть в себя сквозь крышу вагона, Богдан напоследок огляделся по сторонам… И тут же завис в воздухе, затормозив свой полет над поездом. Далеко в стороне сквозь плывущие над головой тяжелые осенние тучи мелькнул багровый отсвет. Сплошной тучевой покров лопнул, будто вспоротый изнутри, и сквозь разрыв вырвался луч грязно-багрового света. Новое зрение позволяло здухачу видеть все с завораживающей отчетливостью. Ветви деревьев занялись мгновенно, словно облитые из огнемета, почерневшие стволы лопались от жара. Внутри четко очерченного овального пятна насквозь мокрый после частых осенних дождей бор полыхал, как пропитанный бензином.
   Воин сновидений завис в воздухе, совершенно не представляя, что же ему делать! Он умел сражаться с нечистью, но понятия не имел, как быть с лесным пожаром. Вернуться в тело и разбудить ведьм…

Глава 4
Лесной пожар и многоглазый гость

   Тучи разорвались снова – теперь уже в десятке мест одновременно. На теле леса вспыхнули огненные раны… Здухач понял, что слышит беззвучные вопли. Лес бился и шумел, скрипели, будто кричали, стволы, качались кроны охваченных паникой деревьев.
   Горячий от вспыхнувшего пожара воздух мелко дрожал. Над лесом вкрадчиво, точно наслаждаясь ужасом жертвы, шевельнулся ветерок, заставляя пламя вздуться сильнее. Ветер подхватил пляшущие на погибающих стволах лепестки огня и погнал их, куда пламя еще не доставало. Наверху вновь блеснул багровый луч…
   «Это кто ж там такой пожароопасный?!» – подумал здухач. Пожары он потушить не может, но вот уделать того, кто их вызывал – это как раз его работа. Причем срочно, пока весь лес не занялся. Не оглядываясь на увозящий его тело поезд, он крутанулся и штопором ввинтился в облака.
   Влажный серый туман клубился вокруг него. Когда-то в Крыму, задолго до того как Богдан стал здухачем, легендарным воином сновидений, они с родителями поднялись на Ай-Петри – в самый центр зацепившейся за вершину горы грозовой тучи. Тогда клубы тумана так же прорезали конусы света – подсвечивая дорогу фарами и тихонько урча мотором, катил по плоской вершине груженный сеном грузовичок. Только тот свет был теплым, золотисто-желтым, а шарящие сейчас сквозь тучи лучи оказались цвета темного огня. И было их не два, и даже не десяток, как показалось вначале, а ровно двенадцать. И урчание слышалось гораздо сильней. И вообще, все это походило на преследование арабского террориста-маньяка вертолетами доблестной American police. Ни единого шанса на спасение. Стоит только попасть в луч – пулеметная очередь прошьет насквозь, превратив в груду дымящегося мяса.
   Картинка получилась настолько живой и выразительной, что здухач реально почувствовал себя на месте вышеупомянутого террориста. Именно в этот момент один из лучей дрогнул и пополз к нему, будто в его сторону развернули прожектор. Здухач заметался в воздухе, не давая багровому свету коснуться себя. Ушел глубже в тучу и под прикрытием серых клубов тумана полетел вдоль шарящего конуса в поисках его источника.