Страница:
Боря поблагодарил за подарок, улыбнулся и полез в свою спортивную сумку.
– А это тебе от меня. – В его руках появилась огромная коробка карандашей 96 цветов. Лена никогда в жизни не видела ничего подобного.
Она ахнула.
– Откуда?.. – И все поняла.
Боря кивнул.
– Да. Ты ушла бабушке помогать с ужином, а я от нечего делать решил заглянуть к Катьке в комнату…
– Как это от нечего делать? Я же просила тебя мои карты по географии раскрасить…
– Вот именно, раскрасить. Это меня и подтолкнуло потом на мысль о подарке. Я пока саванну с тундрой разрисовывал, знаешь, как намучился? – В его голосе появились нотки недовольства, но они быстро исчезли, так ему хотелось все ей побыстрее объяснить. – Ну вот, стучусь, открываю дверь, а Катька твоя в куклы играет. Засмущалась сначала (Лена тоже в этом месте покраснела: впрочем, если разобраться, все девчонки играют в куклы, а мальчишки в войну, природой заложено, и стыдиться здесь нечего), а потом она стала показывать мне наряды и проговорилась, что это ты их нарисовала. Вот так я и узнал твой секрет. Не сердишься?
– Ты что?! – изумилась Лена. – Как ты мог так подумать, я наоборот рада.
– Вот и хорошо. – Борька расслабленно откинулся на спинку стула. – Ну а дальше, как говорится, дело техники. Я этим же вечером позвонил отцу в Бельгию, заказ на карандаши сделал. У нас здесь тридцать шесть цветов, и все, дальше оттенки цветов заканчиваются вместе с фантазией. Отец здорово удивился. А когда я объяснил, что это для моей девушки, сказал: «Без проблем». Еще он поинтересовался, хорошенькая ли ты. Я сказал, приедешь, сам увидишь. Он ведь эти карандаши со своим помощником передал, а сам в Испанию отправился.
«Значит, он хочет познакомить меня со своими родителями», – подумала Лена и про себя решила, что в этом в общем-то нет ничего особенного, что так и должно быть, когда парень встречается с девушкой, к тому же они учатся в одном классе. И все равно было боязно идти к Боре домой. Как-то к ней отнесется его мама?
Лене хотелось ей понравиться. Боря, видимо, в этом не сомневался. Он увлеченно продолжал говорить, и Лена укорила себя за то, что отвлеклась. Она прислушалась, не замечая, что ее рука любовно поглаживает его подарок.
– …А знаешь, я был просто поражен, когда увидел твои рисунки. Наряды, силуэты женские, аксессуары всякие. У тебя талант.
– Ну, талант громко сказано, – засмущалась от похвалы Лена. – Ирка Дмитриева лучше рисует.
– Ирка не то совсем рисует, – горячо возразил Боря. – А как ты это придумываешь?
– Не знаю. Просто представляю себе, и все. – Лена улыбнулась, заглянула Боре в глаза и неожиданно для себя призналась: – Я хочу быть художником-модельером. После школы собираюсь в специальное училище поступать. Вот только не знаю, получится или нет.
– Получится, я в этом убежден на все сто! – В его глазах светилась уверенность и что-то еще, чему Лена никак не могла найти определение.
Она ждала, что сейчас, вот сейчас, он признается ей в любви, и она ответит без всякого ложного стеснения: «Я тоже тебя люблю!» – потому что это правда. Но Боря не произнес этих слов. Он смущенно отвел взгляд, словно догадался, чего она от него ждет.
«Он еще не готов к этому, еще прошло слишком мало времени, и это хорошо, что он не играет словами, как другие мальчишки. Это говорит о его серьезном отношении ко мне», – решила она тогда и ничуть не расстроилась.
И уже дома, открывая коробку карандашей, Лена наткнулась на белый конверт. В нем лежала открытка. Ее валентинка. Это были стихи. И ей было неважно, сам Боря сочинил их или переписал из какого-то томика. Главное, что они были посвящены ей.
8
9
– А это тебе от меня. – В его руках появилась огромная коробка карандашей 96 цветов. Лена никогда в жизни не видела ничего подобного.
Она ахнула.
– Откуда?.. – И все поняла.
Боря кивнул.
– Да. Ты ушла бабушке помогать с ужином, а я от нечего делать решил заглянуть к Катьке в комнату…
– Как это от нечего делать? Я же просила тебя мои карты по географии раскрасить…
– Вот именно, раскрасить. Это меня и подтолкнуло потом на мысль о подарке. Я пока саванну с тундрой разрисовывал, знаешь, как намучился? – В его голосе появились нотки недовольства, но они быстро исчезли, так ему хотелось все ей побыстрее объяснить. – Ну вот, стучусь, открываю дверь, а Катька твоя в куклы играет. Засмущалась сначала (Лена тоже в этом месте покраснела: впрочем, если разобраться, все девчонки играют в куклы, а мальчишки в войну, природой заложено, и стыдиться здесь нечего), а потом она стала показывать мне наряды и проговорилась, что это ты их нарисовала. Вот так я и узнал твой секрет. Не сердишься?
– Ты что?! – изумилась Лена. – Как ты мог так подумать, я наоборот рада.
– Вот и хорошо. – Борька расслабленно откинулся на спинку стула. – Ну а дальше, как говорится, дело техники. Я этим же вечером позвонил отцу в Бельгию, заказ на карандаши сделал. У нас здесь тридцать шесть цветов, и все, дальше оттенки цветов заканчиваются вместе с фантазией. Отец здорово удивился. А когда я объяснил, что это для моей девушки, сказал: «Без проблем». Еще он поинтересовался, хорошенькая ли ты. Я сказал, приедешь, сам увидишь. Он ведь эти карандаши со своим помощником передал, а сам в Испанию отправился.
«Значит, он хочет познакомить меня со своими родителями», – подумала Лена и про себя решила, что в этом в общем-то нет ничего особенного, что так и должно быть, когда парень встречается с девушкой, к тому же они учатся в одном классе. И все равно было боязно идти к Боре домой. Как-то к ней отнесется его мама?
Лене хотелось ей понравиться. Боря, видимо, в этом не сомневался. Он увлеченно продолжал говорить, и Лена укорила себя за то, что отвлеклась. Она прислушалась, не замечая, что ее рука любовно поглаживает его подарок.
– …А знаешь, я был просто поражен, когда увидел твои рисунки. Наряды, силуэты женские, аксессуары всякие. У тебя талант.
– Ну, талант громко сказано, – засмущалась от похвалы Лена. – Ирка Дмитриева лучше рисует.
– Ирка не то совсем рисует, – горячо возразил Боря. – А как ты это придумываешь?
– Не знаю. Просто представляю себе, и все. – Лена улыбнулась, заглянула Боре в глаза и неожиданно для себя призналась: – Я хочу быть художником-модельером. После школы собираюсь в специальное училище поступать. Вот только не знаю, получится или нет.
– Получится, я в этом убежден на все сто! – В его глазах светилась уверенность и что-то еще, чему Лена никак не могла найти определение.
Она ждала, что сейчас, вот сейчас, он признается ей в любви, и она ответит без всякого ложного стеснения: «Я тоже тебя люблю!» – потому что это правда. Но Боря не произнес этих слов. Он смущенно отвел взгляд, словно догадался, чего она от него ждет.
«Он еще не готов к этому, еще прошло слишком мало времени, и это хорошо, что он не играет словами, как другие мальчишки. Это говорит о его серьезном отношении ко мне», – решила она тогда и ничуть не расстроилась.
И уже дома, открывая коробку карандашей, Лена наткнулась на белый конверт. В нем лежала открытка. Ее валентинка. Это были стихи. И ей было неважно, сам Боря сочинил их или переписал из какого-то томика. Главное, что они были посвящены ей.
Так вот она какая, первая любовь! Лена полночи перечитывала эти строчки, и ее сердце нет-нет да и сжималось от смутного предчувствия чего-то неотвратимого. Вместе с радостью она испытывала почти мистический страх и недоумение перед таким неожиданным благоволением судьбы. И в этом не было ничего удивительного, слишком часто ей приходилось сталкиваться с тем, что судьба одной рукой дает, а другой тут же отнимает…
Мир особенно прекрасен,
Если занят добрыми делами.
Мир особенно прекрасен,
Если весел и приветлив с нами.
Мир особенно прекрасен,
Если полон нежной теплоты.
Мир особенно прекрасен,
Если в нем есть ТЫ!
8
Мадам Шустова заехала в супермаркет по дороге домой. Нужно было пополнить опустевший холодильник. Длинная породистая машина зарылась шинами в асфальт. Людмила Романовна выскочила из теплого салона, включила сигнализацию и устремилась в магазин. Она без разбора кидала в тележку замороженные полуфабрикаты, нарезки, банки: печень трески, мидии, осетр – его любит муж, креветки – две килограммовые пачки: их любит Боря. В другом отделе Людмила Романовна приобрела пакеты натурального сока, пластиковые бутыли с минеральной водой, кофе, коробку плиточного шоколада и еще массу полезных продуктов. У кассы, доставая кошелек, она столкнулась с Людмилой Сергеевной Кошкиной.
– О! Какая неожиданная встреча, Людмила Сергеевна, – заулыбалась Людмила Романовна.
– Да, мир тесен, – сдержанно ответила тезка. В отличие от мадам Шустовой, ее пластмассовая корзинка была почти пустой. Молоко, французский батон, мандарины.
Состоялся привычный обмен любезностями.
– Как вы поживаете?
– Спасибо, замечательно. А вы?
– Тоже все прекрасно. Как у моего Бори дела, Людмила Сергеевна? – Этот вопрос по привычке вырвался у Людмилы Романовны.
– Боря, что ж, – задумчиво отозвалась Кошкина, – по предметам он заметно подтянулся. – Мадам Шустова заулыбалась, но, видно, рано она обрадовалась успехам сына. – Зато дисциплина стала сильно хромать. Да вы же видели последнее замечание в дневнике насчет драки? – полувопросительно-полуутвердительно сказала завуч.
Признаться, что ничего похожего на глаза Людмиле Романовне не попадалось, значило оказаться в неловком положении самой – это раз и подставить собственного сына – это два. И то и другое исключалось, и Людмила Романовна выбрала третий вариант.
– Да, кажется, – неопределенно ответила она, не слишком расстроившись по этому поводу: у Бори был взрывной темперамент, в нее, но он быстро отходил. И Людмила Романовна не видела ничего особенного в том, что мальчик с таким сильным и независимым характером утверждает свое первенство, пусть и при помощи силы. Но раз уж ей подвернулся такой замечательный случай, почему бы и не воспользоваться им, чтобы во всем разобраться. – Может быть, мы где-нибудь посидим полчасика? Выпьем по чашечке кофе, поговорим, – предложила Людмила Романовна, оглядев зал.
Завуч согласилась.
На втором этаже располагалось небольшое кафе, там они и расположились со своими сумками.
– Меня что насторожило, – продолжила Людмила Сергеевна, когда им принесли кофе и пирожные. Женщины решили себя побаловать и на короткое время забыть о диетах. – Боря затеял драку не с кем-нибудь, а с лучшим другом.
– С Юрой? – изумилась мадам Шустова. Изумление ей шло – она сразу молодела, хотя и так прекрасно выглядела для своих сорока. Прическа волосок к волоску, макияж, шуба из серебристой лисы, небрежно брошенная на спинку свободного стула. Одежда ведь красит человека, что бы там ни утверждали классики.
– Вот именно, с Юрой, – подтвердила завуч. – Я еще могу понять, когда он косо смотрит на Максима Елкина. Им сейчас нравится одна девочка – Лена Серова, а первое серьезное чувство в этом возрасте всегда воспринимается как великая любовь, за которую нужно сражаться всеми доступными и недоступными средствами.
Лена Серова! Чашка в руке мадам Шустовой дрогнула, и она поспешила поставить ее на стол. Боря устраивает в классе драки из-за этой девочки? Что же это за девочка, если из-за нее дерется тихий отличник, лучший Борин друг Юра? И еще ничего толком не зная, Людмила Романовна решила для себя – вертихвостка какая-то.
– Людмила Сергеевна, я как раз хотела об этом поговорить. – Она со значением посмотрела на завуча. – Кажется, мой Боря с этой Леной Серовой встречается. И у них это, кажется, достаточно серьезно. Вы понимаете, что я как мать переживаю. Мне бы хотелось получше узнать эту девочку. Что она из себя представляет? Чем живет?
– Тогда вам нужно пригласить ее к себе домой, познакомиться с ней поближе и составить собственное мнение, – прямолинейно предложила Кошкина.
– Да, да, – поспешила согласиться с ней Людмила Романовна. – Я так и сделаю в ближайшие же дни. Жду, когда Илья Борисович из поездки вернется. – Она растянула губы в улыбке. – Но все же мне бы хотелось услышать ваше мнение как педагога. Она ведь у вас на виду, вы лучше разбираетесь в детской психологии, у вас такой огромный опыт общения с учениками. – Мадам Шустовой и самой стало тошно от того, как она залилась соловьем, лишь бы узнать то, что ее интересует.
– «И опыт, сын ошибок трудных…» – произнесла Людмила Сергеевна, задумчиво глядя в окно, и, обернувшись к собеседнице, сказала: – В последнее время я все чаще ловлю себя на мысли, что, если бы мне представилась возможность начать все сначала, я во многом бы поступила иначе. А Лена? – Людмила Сергеевна сделала небольшой глоток остывшего кофе. – Как вам сказать, она девочка сложная.
– Скажите честно: вы одобряете эту дружбу? – вырвалось у Людмилы Романовны.
Завуч помолчала, потом, как-то неопределенно передернув плечом, произнесла:
– Не думаю, что эта дружба таит какую-то опасность для Бори, но… Я буду с вами откровенна, Людмила Романовна. Вашему Боре всегда нравились, как бы это сказать, – завучу понадобилась доля секунды, чтобы подобрать нужное слово, – зрелые девочки. Лена в силу жизненных обстоятельств повзрослела раньше сверстниц. А в прошлом году, если вы помните, Боря был увлечен Светой Красовской, а ей пришлось уйти из нашей школы по известной вам причине.
Действительно, в прошлом году в школе произошло ЧП. Завуч застукала в аптеке Свету, покупавшую тест на беременность, и хотела даже устроить всем старшеклассницам проверку у гинеколога. Но вовремя одумалась и ограничилась лекторской беседой на тему о раннем сексе и его вреде. Мадам Шустова тогда состояла в родительском комитете, поэтому была посвящена в некоторые подробности. И завуч, к сожалению, не погрешила против истины – Боре эта «зрелая» Света нравилась.
– И что же? Эта Лена Серова такая же продвинутая девочка? – с замиранием в сердце уточнила она.
Кошкина усмехнулась.
– Все дело в том, Людмила Романовна, что в этом возрасте их всех, и мальчиков, и девочек, эти вопросы волнуют. Помню, в прошлом году на своем уроке я отобрала у Лены книжку «Сто вопросов и ответов про ЭТО». Сначала, естественно, пришла в негодование – восьмой класс и чем интересуется, а позже, когда сама это пособие изучила, пересмотрела свою точку зрения. Думаю, что мы в следующем году в виде эксперимента введем у старшеклассников предмет «Этика сексуальных отношений».
– Вот как?
– Представьте себе, – живо отозвалась завуч. – Поколение иное – иных подходов в воспитании требует. Телевидение, журналы, видео – кругом только и спорят, порнография это или эротика, любовь или секс. – Людмила Сергеевна передернула плечами. – Да что я вам рассказываю, сами все лучше меня знаете, у вас ведь сын-подросток. А мы в школе все мечемся между старой установкой, что секса, мол, у нас нет, и современной вседозволенностью, и при этом усиленно делаем вид, что этой нравственной проблемы вроде как и не существует.
– Да, вы правы, Людмила Сергеевна, – страстно поддержала мадам Шустова, но все же сейчас ее больше волновали вопросы личного характера. – А что у этой Лены за семья? Как она учится?
– Учится средне, – ответила завуч, – в меру своих способностей. Ей ведь приходится рассчитывать на собственные силы. Помощи ждать неоткуда.
– Что это значит?
– Она живет с бабушкой и младшей сестрой.
– Родители за границей? – оживилась Людмила Романовна, поскольку смутно помнила, что девочка модненько одевается. И услышала:
– Родители, к несчастью, у нее умерли. Отец попал под машину. А когда Лене было лет десять, пропала мать.
Мадам Шустова непонимающе захлопала ресницами.
– Как пропала?
– Подробности мне не известны, – откликнулась Кошкина. – Могу сказать только одно: это один из тех случаев, когда вышел человек из дома и исчез. – Людмила Сергеевна внимательно посмотрела на Людмилу Романовну и, не пытаясь скрыть свою обеспокоенность, произнесла: – Я бы не стала вам этого рассказывать, но Лена очень ранимая девочка. Характер у нее сложный, – повторилась завуч. – Она закрыта для общения. И вроде бы она разговаривает с одноклассниками, участвует во всех мероприятиях, но все равно заметно, что внутренне она отгорожена от всего мира. Впечатление такое, словно она сама установила барьер на пути к своей душе. Вот почему я очень удивилась, когда вашему Боре удалось найти к ней нужный подход. Лена просто расцвела за этот месяц. И если вдруг между ними что-то произойдет не так, я боюсь, что она опять замкнется в себе. Теперь уже навсегда.
Вскоре женщины расстались.
После того, что Людмила Романовна услышала от завуча, она укрепилась в мысли, что эта Лена, из-за которой ведутся кулачные бои и которая читает специфическую литературу, не пара ее Боре. Ему нужна девочка его круга, у него тоже сложный характер, а два сложных характера – это уже явный перебор.
И так как мадам Шустова была женщиной энергичной, умеющей доводить дело до логического конца, она отправилась ни куда-нибудь, а к дому Лены Серовой. (Адрес Кошкина помнила наизусть, к тому же оказалось, что Лена не так уж далеко живет, всего лишь в двух кварталах от школы.) Людмила Романовна хотела взглянуть на обстановку, бабушку и попросить Лену, конечно, как можно мягче, во время задушевной беседы, чтобы она оставила Борю в покое, пока эта дружба не окрепла и не расцвела пышным цветом. Людмила Романовна считала, что ничего предосудительного не совершает, поскольку, как всегда, руководствовалась собственным постулатом – материнское сердце лучше знает.
Подходя к Лениному дому, Людмила Романовна вполне себя контролировала. Она приготовила любезную улыбку и нужную фразу, надавив на кнопку звонка, но ей никто не открыл. В квартире никого не было.
Мадам Шустовой ничего не оставалось, как спуститься вниз. В руках у нее был пакет. В нем лежали баночка растворимого бразильского кофе, коробка конфет, несколько упаковок деликатесов, баночка красной икры. В конце концов, девочки живут без родителей, и Людмила Романовна им не враг.
Во дворе в снежном сугробе, запакованный в пестрый комбинезон, копался малыш с лопаткой в руках. Пожилая женщина приглядывала за ним, притопывая ногами в теплых сапогах с меховой опушкой. Почему Людмилу Романовну к ней понесло, одному Богу известно.
– Здравствуйте, – сказала она.
Женщина покосилась в ее сторону и ответила:
– Здрасьте.
– Вы не знаете, где могут быть Серовы? Я только что поднималась к ним, у них никого нет дома.
Бабулька оглядела Людмилу Романовну более пристально, особенно оценила ее шубу до пят.
– А вы кто ж им будете?
– Я… – Людмила Романовна растерялась. – Я… работник отдела социального обеспечения, – нашлась она. – Вот зашла посмотреть, как девочкам живется.
– А чего? Хорошо им живется. Одеты, обуты, не голодают, – охотно откликнулась старушка. – Ксения Матвеевна, бабушка ихняя, во всех смыслах женщина положительная. На пенсии, а работает, убирается у одного нового русского в его офисе, чтобы девчонок побаловать гостинцами к празднику.
– Это хорошо, конечно…
– А это пакет для них, что ли? – полюбопытствовала бабуля.
– Да, только вот не знаю, как передать.
– Чего ж, оставьте мне. Я передам, соседи все же. Хорошо их знаю, мы почитай десять лет бок о бок живем.
Людмила Романовна с удовольствием избавилась от пакета, подумав, что ей сегодня везет на информацию.
– А что родители девочек…
– Родителей у них нету. Отец, во всех смыслах человек положительный, – видимо, бабуля любила это выражение и применяла его везде, где только было можно, – жаль человека, под машину попал. А вот мать девчонок – шалава, пропала без вести.
– Как шалава? – побледнела Людмила Романовна, сжимая руки в лайковых перчатках на теплой подкладке из овечьей шерсти. Ведь чувствовало ее сердце, что что-то здесь не так!
– Шалава и есть. Спилась после смерти Сергея, погуляла на наших глазах: то один кавалер угощает, то другой, – объясняла словоохотливая соседка, а попросту сказать сплетница. – И хорошо, что пропала, а то бы и девчонок к этому делу приучила. Ленка-то красавица выросла, ей уже пятнадцать стукнуло, на нее парни засматриваться стали. А недавно появился тут один, кажный день как на работу к ней ходит. Одет прилично, сразу видно, из обеспеченных. То цветочки ей подарит, то на такси прокатит…
При этих словах лицо Людмилы Романовны превратилось в холодную застывшую маску, но в душе полыхал огонь, напоминающий жерло вулкана, готового каждую минуту выбросить на поверхность тонны раскаленной лавы. Домой она вернулась с единственным желанием спасти сына от этого пагубного влечения, чего бы ей это ни стоило! И замкнется Лена в себе или нет – это не ее проблема. В конце концов, она не благотворительное общество. У нее своих забот полон рот!
– О! Какая неожиданная встреча, Людмила Сергеевна, – заулыбалась Людмила Романовна.
– Да, мир тесен, – сдержанно ответила тезка. В отличие от мадам Шустовой, ее пластмассовая корзинка была почти пустой. Молоко, французский батон, мандарины.
Состоялся привычный обмен любезностями.
– Как вы поживаете?
– Спасибо, замечательно. А вы?
– Тоже все прекрасно. Как у моего Бори дела, Людмила Сергеевна? – Этот вопрос по привычке вырвался у Людмилы Романовны.
– Боря, что ж, – задумчиво отозвалась Кошкина, – по предметам он заметно подтянулся. – Мадам Шустова заулыбалась, но, видно, рано она обрадовалась успехам сына. – Зато дисциплина стала сильно хромать. Да вы же видели последнее замечание в дневнике насчет драки? – полувопросительно-полуутвердительно сказала завуч.
Признаться, что ничего похожего на глаза Людмиле Романовне не попадалось, значило оказаться в неловком положении самой – это раз и подставить собственного сына – это два. И то и другое исключалось, и Людмила Романовна выбрала третий вариант.
– Да, кажется, – неопределенно ответила она, не слишком расстроившись по этому поводу: у Бори был взрывной темперамент, в нее, но он быстро отходил. И Людмила Романовна не видела ничего особенного в том, что мальчик с таким сильным и независимым характером утверждает свое первенство, пусть и при помощи силы. Но раз уж ей подвернулся такой замечательный случай, почему бы и не воспользоваться им, чтобы во всем разобраться. – Может быть, мы где-нибудь посидим полчасика? Выпьем по чашечке кофе, поговорим, – предложила Людмила Романовна, оглядев зал.
Завуч согласилась.
На втором этаже располагалось небольшое кафе, там они и расположились со своими сумками.
– Меня что насторожило, – продолжила Людмила Сергеевна, когда им принесли кофе и пирожные. Женщины решили себя побаловать и на короткое время забыть о диетах. – Боря затеял драку не с кем-нибудь, а с лучшим другом.
– С Юрой? – изумилась мадам Шустова. Изумление ей шло – она сразу молодела, хотя и так прекрасно выглядела для своих сорока. Прическа волосок к волоску, макияж, шуба из серебристой лисы, небрежно брошенная на спинку свободного стула. Одежда ведь красит человека, что бы там ни утверждали классики.
– Вот именно, с Юрой, – подтвердила завуч. – Я еще могу понять, когда он косо смотрит на Максима Елкина. Им сейчас нравится одна девочка – Лена Серова, а первое серьезное чувство в этом возрасте всегда воспринимается как великая любовь, за которую нужно сражаться всеми доступными и недоступными средствами.
Лена Серова! Чашка в руке мадам Шустовой дрогнула, и она поспешила поставить ее на стол. Боря устраивает в классе драки из-за этой девочки? Что же это за девочка, если из-за нее дерется тихий отличник, лучший Борин друг Юра? И еще ничего толком не зная, Людмила Романовна решила для себя – вертихвостка какая-то.
– Людмила Сергеевна, я как раз хотела об этом поговорить. – Она со значением посмотрела на завуча. – Кажется, мой Боря с этой Леной Серовой встречается. И у них это, кажется, достаточно серьезно. Вы понимаете, что я как мать переживаю. Мне бы хотелось получше узнать эту девочку. Что она из себя представляет? Чем живет?
– Тогда вам нужно пригласить ее к себе домой, познакомиться с ней поближе и составить собственное мнение, – прямолинейно предложила Кошкина.
– Да, да, – поспешила согласиться с ней Людмила Романовна. – Я так и сделаю в ближайшие же дни. Жду, когда Илья Борисович из поездки вернется. – Она растянула губы в улыбке. – Но все же мне бы хотелось услышать ваше мнение как педагога. Она ведь у вас на виду, вы лучше разбираетесь в детской психологии, у вас такой огромный опыт общения с учениками. – Мадам Шустовой и самой стало тошно от того, как она залилась соловьем, лишь бы узнать то, что ее интересует.
– «И опыт, сын ошибок трудных…» – произнесла Людмила Сергеевна, задумчиво глядя в окно, и, обернувшись к собеседнице, сказала: – В последнее время я все чаще ловлю себя на мысли, что, если бы мне представилась возможность начать все сначала, я во многом бы поступила иначе. А Лена? – Людмила Сергеевна сделала небольшой глоток остывшего кофе. – Как вам сказать, она девочка сложная.
– Скажите честно: вы одобряете эту дружбу? – вырвалось у Людмилы Романовны.
Завуч помолчала, потом, как-то неопределенно передернув плечом, произнесла:
– Не думаю, что эта дружба таит какую-то опасность для Бори, но… Я буду с вами откровенна, Людмила Романовна. Вашему Боре всегда нравились, как бы это сказать, – завучу понадобилась доля секунды, чтобы подобрать нужное слово, – зрелые девочки. Лена в силу жизненных обстоятельств повзрослела раньше сверстниц. А в прошлом году, если вы помните, Боря был увлечен Светой Красовской, а ей пришлось уйти из нашей школы по известной вам причине.
Действительно, в прошлом году в школе произошло ЧП. Завуч застукала в аптеке Свету, покупавшую тест на беременность, и хотела даже устроить всем старшеклассницам проверку у гинеколога. Но вовремя одумалась и ограничилась лекторской беседой на тему о раннем сексе и его вреде. Мадам Шустова тогда состояла в родительском комитете, поэтому была посвящена в некоторые подробности. И завуч, к сожалению, не погрешила против истины – Боре эта «зрелая» Света нравилась.
– И что же? Эта Лена Серова такая же продвинутая девочка? – с замиранием в сердце уточнила она.
Кошкина усмехнулась.
– Все дело в том, Людмила Романовна, что в этом возрасте их всех, и мальчиков, и девочек, эти вопросы волнуют. Помню, в прошлом году на своем уроке я отобрала у Лены книжку «Сто вопросов и ответов про ЭТО». Сначала, естественно, пришла в негодование – восьмой класс и чем интересуется, а позже, когда сама это пособие изучила, пересмотрела свою точку зрения. Думаю, что мы в следующем году в виде эксперимента введем у старшеклассников предмет «Этика сексуальных отношений».
– Вот как?
– Представьте себе, – живо отозвалась завуч. – Поколение иное – иных подходов в воспитании требует. Телевидение, журналы, видео – кругом только и спорят, порнография это или эротика, любовь или секс. – Людмила Сергеевна передернула плечами. – Да что я вам рассказываю, сами все лучше меня знаете, у вас ведь сын-подросток. А мы в школе все мечемся между старой установкой, что секса, мол, у нас нет, и современной вседозволенностью, и при этом усиленно делаем вид, что этой нравственной проблемы вроде как и не существует.
– Да, вы правы, Людмила Сергеевна, – страстно поддержала мадам Шустова, но все же сейчас ее больше волновали вопросы личного характера. – А что у этой Лены за семья? Как она учится?
– Учится средне, – ответила завуч, – в меру своих способностей. Ей ведь приходится рассчитывать на собственные силы. Помощи ждать неоткуда.
– Что это значит?
– Она живет с бабушкой и младшей сестрой.
– Родители за границей? – оживилась Людмила Романовна, поскольку смутно помнила, что девочка модненько одевается. И услышала:
– Родители, к несчастью, у нее умерли. Отец попал под машину. А когда Лене было лет десять, пропала мать.
Мадам Шустова непонимающе захлопала ресницами.
– Как пропала?
– Подробности мне не известны, – откликнулась Кошкина. – Могу сказать только одно: это один из тех случаев, когда вышел человек из дома и исчез. – Людмила Сергеевна внимательно посмотрела на Людмилу Романовну и, не пытаясь скрыть свою обеспокоенность, произнесла: – Я бы не стала вам этого рассказывать, но Лена очень ранимая девочка. Характер у нее сложный, – повторилась завуч. – Она закрыта для общения. И вроде бы она разговаривает с одноклассниками, участвует во всех мероприятиях, но все равно заметно, что внутренне она отгорожена от всего мира. Впечатление такое, словно она сама установила барьер на пути к своей душе. Вот почему я очень удивилась, когда вашему Боре удалось найти к ней нужный подход. Лена просто расцвела за этот месяц. И если вдруг между ними что-то произойдет не так, я боюсь, что она опять замкнется в себе. Теперь уже навсегда.
Вскоре женщины расстались.
После того, что Людмила Романовна услышала от завуча, она укрепилась в мысли, что эта Лена, из-за которой ведутся кулачные бои и которая читает специфическую литературу, не пара ее Боре. Ему нужна девочка его круга, у него тоже сложный характер, а два сложных характера – это уже явный перебор.
И так как мадам Шустова была женщиной энергичной, умеющей доводить дело до логического конца, она отправилась ни куда-нибудь, а к дому Лены Серовой. (Адрес Кошкина помнила наизусть, к тому же оказалось, что Лена не так уж далеко живет, всего лишь в двух кварталах от школы.) Людмила Романовна хотела взглянуть на обстановку, бабушку и попросить Лену, конечно, как можно мягче, во время задушевной беседы, чтобы она оставила Борю в покое, пока эта дружба не окрепла и не расцвела пышным цветом. Людмила Романовна считала, что ничего предосудительного не совершает, поскольку, как всегда, руководствовалась собственным постулатом – материнское сердце лучше знает.
Подходя к Лениному дому, Людмила Романовна вполне себя контролировала. Она приготовила любезную улыбку и нужную фразу, надавив на кнопку звонка, но ей никто не открыл. В квартире никого не было.
Мадам Шустовой ничего не оставалось, как спуститься вниз. В руках у нее был пакет. В нем лежали баночка растворимого бразильского кофе, коробка конфет, несколько упаковок деликатесов, баночка красной икры. В конце концов, девочки живут без родителей, и Людмила Романовна им не враг.
Во дворе в снежном сугробе, запакованный в пестрый комбинезон, копался малыш с лопаткой в руках. Пожилая женщина приглядывала за ним, притопывая ногами в теплых сапогах с меховой опушкой. Почему Людмилу Романовну к ней понесло, одному Богу известно.
– Здравствуйте, – сказала она.
Женщина покосилась в ее сторону и ответила:
– Здрасьте.
– Вы не знаете, где могут быть Серовы? Я только что поднималась к ним, у них никого нет дома.
Бабулька оглядела Людмилу Романовну более пристально, особенно оценила ее шубу до пят.
– А вы кто ж им будете?
– Я… – Людмила Романовна растерялась. – Я… работник отдела социального обеспечения, – нашлась она. – Вот зашла посмотреть, как девочкам живется.
– А чего? Хорошо им живется. Одеты, обуты, не голодают, – охотно откликнулась старушка. – Ксения Матвеевна, бабушка ихняя, во всех смыслах женщина положительная. На пенсии, а работает, убирается у одного нового русского в его офисе, чтобы девчонок побаловать гостинцами к празднику.
– Это хорошо, конечно…
– А это пакет для них, что ли? – полюбопытствовала бабуля.
– Да, только вот не знаю, как передать.
– Чего ж, оставьте мне. Я передам, соседи все же. Хорошо их знаю, мы почитай десять лет бок о бок живем.
Людмила Романовна с удовольствием избавилась от пакета, подумав, что ей сегодня везет на информацию.
– А что родители девочек…
– Родителей у них нету. Отец, во всех смыслах человек положительный, – видимо, бабуля любила это выражение и применяла его везде, где только было можно, – жаль человека, под машину попал. А вот мать девчонок – шалава, пропала без вести.
– Как шалава? – побледнела Людмила Романовна, сжимая руки в лайковых перчатках на теплой подкладке из овечьей шерсти. Ведь чувствовало ее сердце, что что-то здесь не так!
– Шалава и есть. Спилась после смерти Сергея, погуляла на наших глазах: то один кавалер угощает, то другой, – объясняла словоохотливая соседка, а попросту сказать сплетница. – И хорошо, что пропала, а то бы и девчонок к этому делу приучила. Ленка-то красавица выросла, ей уже пятнадцать стукнуло, на нее парни засматриваться стали. А недавно появился тут один, кажный день как на работу к ней ходит. Одет прилично, сразу видно, из обеспеченных. То цветочки ей подарит, то на такси прокатит…
При этих словах лицо Людмилы Романовны превратилось в холодную застывшую маску, но в душе полыхал огонь, напоминающий жерло вулкана, готового каждую минуту выбросить на поверхность тонны раскаленной лавы. Домой она вернулась с единственным желанием спасти сына от этого пагубного влечения, чего бы ей это ни стоило! И замкнется Лена в себе или нет – это не ее проблема. В конце концов, она не благотворительное общество. У нее своих забот полон рот!
9
Открывая дверь собственной квартиры, Боря не подозревал, какая гроза вот-вот разразится над его головой. Он проводил Алену после кафе, поцеловал ее на прощанье, вообще-то не один раз. Они долго не могли расстаться, пока наконец он не приказал себе ее отпустить, потому что она все модничает и ходит в тоненьких сапожках, а на улице, между прочим, минус пятнадцать. Они, конечно, могли бы пойти к Алене домой и посидеть у нее, как это часто бывало в последнее время, но Ксения Матвеевна вот уже второй день неважно себя чувствовала, и Боря решил не надоедать. Она же сразу вскочит, начнет их кормить, суетиться. Она такая гостеприимная, как раньше говорили, хлебосольная. Его ба такая же: пока не накормит до отвала, не отстанет. Только она далеко, а Аленина ба рядом.
Борька снял ботинки в прихожей, повесил куртку и, подойдя к зеркалу, чтобы причесаться, а заодно убедиться, что прыщи с его лица исчезли раз и навсегда, увидел за спиной отражение матери.
– Ты чего свой сериал не смотришь?
Стрелки часов приближались к одиннадцати. В это время для матери не существовало ничего, кроме «Клана Сопрано».
– Боря, ты стал приходить домой очень поздно, – отозвалась мать, проигнорировав напоминание о сериале.
– Ну и что? – пожал он плечами и криво ухмыльнулся: – Раньше тебя это не волновало.
– Раньше я знала, что ты с друзьями. А сейчас. – Мать переплела руки на груди. – Ты был у нее?
– У кого это у нее? – Борька пошел в свою комнату, мать увязалась за ним.
– Вылитый отец, – выговаривала она ему в спину, ограничиваясь прозрачными намеками, – яблочко от яблоньки. – Борька продолжал ухмыляться, но то, что он услышал, согнало с его губ беззаботную ухмылку. – Ты был у этой Лены?!
– Во-первых, не у этой, а у Лены. – Борьку покоробило пренебрежительное «этой». Он развернулся к матери, не глядя, бросил снятый свитер на спинку стула. – А во-вторых, откуда ты о Лене знаешь?
– Какая разница, – отмахнулась она. – Я сегодня встретила Кошкину. Она рассказала мне о твоей драке с Юрой. И о многом другом, – со значением добавила мать. – В общем, я запрещаю тебе с ней встречаться!
– Не смеши меня, ма.
– Не знаю, как тебе, а мне не до смеха. У той девочки может быть дурная наследственность! Ты хоть в курсе, что у нее мать была алкоголичкой и… шлюхой.
– Что-что? Откуда ты набралась этого бреда? – спросил он по инерции, ошарашенный хлесткими, как пощечины, словами.
– Как бы не так! – безжалостно отрезала мать. – Ее мамаша за бутылкой побежала в тот день, когда пропала без вести, понятно тебе?! И после горячо любимого супруга у нее было немало мужчин-приятелей. Обманула тебя твоя Леночка, всей правды не рассказала. Таким не похвастаешься. А ты уши лопухами развесил – цветочки, такси. Что у тебя с ней было, дурачок?
– В каком смысле? – произнес Борька непослушными губами.
В голове мысли наскакивали друг на друга, как вагоны сошедшего с рельс поезда. Мать Лены… Не может быть! Что же его Алене пришлось пережить… Он вдруг почувствовал, как каменеют его мышцы. Как грудь словно стягивают стальные обручи. Стало трудно дышать. Боря глубоко вздохнул раз, другой, более-менее привел дыхание в порядок и посмотрел на мать горящим взглядом. Оказывается, и она умеет быть грубой, жестокой и безжалостной и пользоваться запрещенными приемами. Сейчас он видел перед собой не женщину, которая его родила, которая тряслась над ним по поводу и без повода, а угрозу своей хрупкой любви, и он был готов сражаться за нее не на жизнь, а насмерть. Борька стиснул зубы, мать этого не заметила.
– «В каком смысле»? – передразнила она, презрительно скривив губы. – В том самом. Мы сегодня с Кошкиной на эту тему много и подробно беседовали. У вас сейчас все быстро, у молодежи, раз-два – и готово! А о последствиях вы не думаете. Для вас СПИД, половые инфекции, беременность – это все так, из области виртуальной реальности…
– Что ты несешь? – взорвался Борька. – Тоже мне, санитар леса! Ты же ничего не знаешь о нас… Ты же не знаешь, какая она!..
– И знать не хочу! – Мать перешла на крик. – Мне до нее дела нет! Я о тебе беспокоюсь! Ты у меня один!
– Мне твое беспокойство – вот где! – Борька провел ладонью по горлу, схватил со стула свитер и натянул через голову. Глаза его горели. – Что ты знаешь о любви, чтобы рассуждать? Ты отца-то любила, когда замуж за него выходила? Мне иногда кажется, что ты меня, как Дева Мария, с помощью Святого Духа зачала и папочка мой совсем тут ни при чем!
– Что-о? – Глаза матери стали размером с блюдце, настолько она была шокирована Борькиным выпадом, но он уже не мог остановиться.
– А что я такого сказал? Всего лишь правду, которую в себе долго держал. И чего ты в медицинский не пошла? Ты же на стерильности помешана. Только чистота, она разная бывает!
– Кто дал тебе право так со мной разговаривать?! – опомнилась наконец мать.
– Никто не давал, сам взял! Ты же копаешься в моей жизни! А это моя жизнь! Моя! Я уж сам решу, как ее прожить!
Борька шагнул вперед, сжав кулаки. Он тоже почти кричал, потеряв над собой контроль. Мать отшатнулась от него, но он прошел мимо, в коридор. Сорвав куртку с вешалки, стал одеваться.
– Ты куда?
Он, ни слова не говоря, рванул дверь.
– Боря! Вернись! Если ты уйдешь, я на себя руки наложу, так и знай! – пригрозила мать, но Боря захлопнул дверь, оставив ее угрозу без внимания.
Никогда она этого не сделает! Пустые слова! Она всякий раз так говорит, когда они начинают выяснять отношения на повышенных тонах, но то, что случилось сегодня, нельзя было назвать пустяком, который легко забудется. У них и раньше были не слишком близкие отношения в семье, а теперь, похоже, они окончательно испортились.
Борька поднял воротник, морщась от ветра и горечи в душе, побрел по слабо освещенному проспекту. Он не отдавал себе отчета, куда идет. Кошмарная сцена, разыгравшаяся только что дома, вновь и вновь живо вставала перед глазами, будто кинопленка, которую кто-то без конца крутит в проекторе. И пока мысли кружились вокруг одного и того же, ноги сами собой должны были принести его к Юрке. Однако спустя какое-то время он заметил, что стоит перед домом Кольки Ежова и смотрит на его светящееся окно. Борька передернул плечами, почувствовав, что начинает мерзнуть. Нужно было где-то ночевать. Не на вокзале же. Он вошел в подъезд, поднялся по ступенькам и, немного помедлив, позвонил в дверь.
Колька удивился:
– Ты чего? Случилось что?
– Да так. – Борька резко вскинул голову. – Слушай, можно мне у тебя сегодня переночевать?
– С родителями поцапался? – догадался Колька, пропуская в квартиру.
– С матерью.
– Раздевайся. Переночевать не проблема, только у меня раскладушка.
– Годится, – согласился Борька.
Большего ему и не нужно было. Ему казалось, что только его голова коснется подушки, он сразу же вырубится. Так он устал.
– Кто там, Коля?
– Мам, это Боря Шустов. Он приземлится у нас на ночь.
Колька сказал ему:
– Проходи в комнату, – и пошел шептаться с матерью.
Через минуту мать Кольки, хрупкая женщина в застиранном, но чистом халатике, принесла комплект хрустящего постельного белья, пахнущего свежестью, а Колька достал из кладовки раскладушку.
– Боря, ты можешь оставаться у нас, сколько понадобится… – Мать Кольки запнулась и подняла на Борю полные грусти глаза. – Но мне кажется, что тебе нужно позвонить маме, чтобы она не волновалась.
– Хорошо, я позвоню.
Борька набрал номер, смутно осознавая, что делает это не ради собственной матери, а ради этой доброй женщины. Так велика была его обида и чувство негодования. Мать подняла трубку сразу, будто сидела у телефона.
Борька снял ботинки в прихожей, повесил куртку и, подойдя к зеркалу, чтобы причесаться, а заодно убедиться, что прыщи с его лица исчезли раз и навсегда, увидел за спиной отражение матери.
– Ты чего свой сериал не смотришь?
Стрелки часов приближались к одиннадцати. В это время для матери не существовало ничего, кроме «Клана Сопрано».
– Боря, ты стал приходить домой очень поздно, – отозвалась мать, проигнорировав напоминание о сериале.
– Ну и что? – пожал он плечами и криво ухмыльнулся: – Раньше тебя это не волновало.
– Раньше я знала, что ты с друзьями. А сейчас. – Мать переплела руки на груди. – Ты был у нее?
– У кого это у нее? – Борька пошел в свою комнату, мать увязалась за ним.
– Вылитый отец, – выговаривала она ему в спину, ограничиваясь прозрачными намеками, – яблочко от яблоньки. – Борька продолжал ухмыляться, но то, что он услышал, согнало с его губ беззаботную ухмылку. – Ты был у этой Лены?!
– Во-первых, не у этой, а у Лены. – Борьку покоробило пренебрежительное «этой». Он развернулся к матери, не глядя, бросил снятый свитер на спинку стула. – А во-вторых, откуда ты о Лене знаешь?
– Какая разница, – отмахнулась она. – Я сегодня встретила Кошкину. Она рассказала мне о твоей драке с Юрой. И о многом другом, – со значением добавила мать. – В общем, я запрещаю тебе с ней встречаться!
– Не смеши меня, ма.
– Не знаю, как тебе, а мне не до смеха. У той девочки может быть дурная наследственность! Ты хоть в курсе, что у нее мать была алкоголичкой и… шлюхой.
– Что-что? Откуда ты набралась этого бреда? – спросил он по инерции, ошарашенный хлесткими, как пощечины, словами.
– Как бы не так! – безжалостно отрезала мать. – Ее мамаша за бутылкой побежала в тот день, когда пропала без вести, понятно тебе?! И после горячо любимого супруга у нее было немало мужчин-приятелей. Обманула тебя твоя Леночка, всей правды не рассказала. Таким не похвастаешься. А ты уши лопухами развесил – цветочки, такси. Что у тебя с ней было, дурачок?
– В каком смысле? – произнес Борька непослушными губами.
В голове мысли наскакивали друг на друга, как вагоны сошедшего с рельс поезда. Мать Лены… Не может быть! Что же его Алене пришлось пережить… Он вдруг почувствовал, как каменеют его мышцы. Как грудь словно стягивают стальные обручи. Стало трудно дышать. Боря глубоко вздохнул раз, другой, более-менее привел дыхание в порядок и посмотрел на мать горящим взглядом. Оказывается, и она умеет быть грубой, жестокой и безжалостной и пользоваться запрещенными приемами. Сейчас он видел перед собой не женщину, которая его родила, которая тряслась над ним по поводу и без повода, а угрозу своей хрупкой любви, и он был готов сражаться за нее не на жизнь, а насмерть. Борька стиснул зубы, мать этого не заметила.
– «В каком смысле»? – передразнила она, презрительно скривив губы. – В том самом. Мы сегодня с Кошкиной на эту тему много и подробно беседовали. У вас сейчас все быстро, у молодежи, раз-два – и готово! А о последствиях вы не думаете. Для вас СПИД, половые инфекции, беременность – это все так, из области виртуальной реальности…
– Что ты несешь? – взорвался Борька. – Тоже мне, санитар леса! Ты же ничего не знаешь о нас… Ты же не знаешь, какая она!..
– И знать не хочу! – Мать перешла на крик. – Мне до нее дела нет! Я о тебе беспокоюсь! Ты у меня один!
– Мне твое беспокойство – вот где! – Борька провел ладонью по горлу, схватил со стула свитер и натянул через голову. Глаза его горели. – Что ты знаешь о любви, чтобы рассуждать? Ты отца-то любила, когда замуж за него выходила? Мне иногда кажется, что ты меня, как Дева Мария, с помощью Святого Духа зачала и папочка мой совсем тут ни при чем!
– Что-о? – Глаза матери стали размером с блюдце, настолько она была шокирована Борькиным выпадом, но он уже не мог остановиться.
– А что я такого сказал? Всего лишь правду, которую в себе долго держал. И чего ты в медицинский не пошла? Ты же на стерильности помешана. Только чистота, она разная бывает!
– Кто дал тебе право так со мной разговаривать?! – опомнилась наконец мать.
– Никто не давал, сам взял! Ты же копаешься в моей жизни! А это моя жизнь! Моя! Я уж сам решу, как ее прожить!
Борька шагнул вперед, сжав кулаки. Он тоже почти кричал, потеряв над собой контроль. Мать отшатнулась от него, но он прошел мимо, в коридор. Сорвав куртку с вешалки, стал одеваться.
– Ты куда?
Он, ни слова не говоря, рванул дверь.
– Боря! Вернись! Если ты уйдешь, я на себя руки наложу, так и знай! – пригрозила мать, но Боря захлопнул дверь, оставив ее угрозу без внимания.
Никогда она этого не сделает! Пустые слова! Она всякий раз так говорит, когда они начинают выяснять отношения на повышенных тонах, но то, что случилось сегодня, нельзя было назвать пустяком, который легко забудется. У них и раньше были не слишком близкие отношения в семье, а теперь, похоже, они окончательно испортились.
Борька поднял воротник, морщась от ветра и горечи в душе, побрел по слабо освещенному проспекту. Он не отдавал себе отчета, куда идет. Кошмарная сцена, разыгравшаяся только что дома, вновь и вновь живо вставала перед глазами, будто кинопленка, которую кто-то без конца крутит в проекторе. И пока мысли кружились вокруг одного и того же, ноги сами собой должны были принести его к Юрке. Однако спустя какое-то время он заметил, что стоит перед домом Кольки Ежова и смотрит на его светящееся окно. Борька передернул плечами, почувствовав, что начинает мерзнуть. Нужно было где-то ночевать. Не на вокзале же. Он вошел в подъезд, поднялся по ступенькам и, немного помедлив, позвонил в дверь.
Колька удивился:
– Ты чего? Случилось что?
– Да так. – Борька резко вскинул голову. – Слушай, можно мне у тебя сегодня переночевать?
– С родителями поцапался? – догадался Колька, пропуская в квартиру.
– С матерью.
– Раздевайся. Переночевать не проблема, только у меня раскладушка.
– Годится, – согласился Борька.
Большего ему и не нужно было. Ему казалось, что только его голова коснется подушки, он сразу же вырубится. Так он устал.
– Кто там, Коля?
– Мам, это Боря Шустов. Он приземлится у нас на ночь.
Колька сказал ему:
– Проходи в комнату, – и пошел шептаться с матерью.
Через минуту мать Кольки, хрупкая женщина в застиранном, но чистом халатике, принесла комплект хрустящего постельного белья, пахнущего свежестью, а Колька достал из кладовки раскладушку.
– Боря, ты можешь оставаться у нас, сколько понадобится… – Мать Кольки запнулась и подняла на Борю полные грусти глаза. – Но мне кажется, что тебе нужно позвонить маме, чтобы она не волновалась.
– Хорошо, я позвоню.
Борька набрал номер, смутно осознавая, что делает это не ради собственной матери, а ради этой доброй женщины. Так велика была его обида и чувство негодования. Мать подняла трубку сразу, будто сидела у телефона.