– Тебе холодно? Наденешь мою куртку?
И прежде чем Черепашка успела отказаться, он торопливо стянул с себя куртку и накинул ее на Люсины плечи. Этот нехитрый и такой, казалось бы, естественный для молодого человека порыв отозвался в ее душе новой волной тепла. К горлу подступил комок. Раньше, если Гена и проявлял о ней заботу, то делал это как бы по велению долга, из желания показаться воспитанным.
Теперь же все было иначе. Все! И взгляд его изменился, и голос... и этот трепет, с которым он касался ее руки. Нет, так играть невозможно. Да и зачем ему играть? Стоп! А может, он хочет заново влюбить в себя Черепашку, чтобы вызвать зависть своих друзей, одноклассников? Ведь она теперь знаменитость! Придет в свою школу и скажет: «А я теперь с ви-джеем Черепашкой дружу!» И возможно, из-за неосознанного желания проверить внезапно возникшую догадку, Люся вдруг, сама от себя этого не ожидая, сказала:
– А знаешь, я ведь решила бросить телевидение.
Гена молчал, и по его лицу невозможно было понять, какое впечатление произвела на него эта новость. А Черепашка, с удивлением отметив про себя, что на этот раз даже не покраснела, продолжила как ни в чем ни бывало:
– Во-первых, устаю ужасно, а во-вторых, учебу запустила. Мама волнуется. Часто приходится школу пропускать, понимаешь?
– Вообще-то ты, наверное, права... – задумчиво протянул Гена. – Сейчас пропустишь материал, потом трудно будет догнать. Телевидение телевидением, а образование получить все равно надо!
«Значит, дело не в моей звездности, – подумала Черепашка. – А в чем же тогда? Что ему вообще от меня нужно?»
– Я пошутила! – Люся улыбнулась. – Никуда я не собираюсь уходить. Мне моя работа очень даже нравится. И со звездами нравится общаться, и музыка их нравится, и в школе у меня все в порядке!
– Пошутила? А зачем?
Внезапно Люсе стало стыдно, что она так нелепо ведет себя. И потом, Гена с таким простодушным изумлением смотрел сейчас на нее, что Черепашка почувствовала к нему что-то похожее на жалость. Она вообще всегда и всех жалела.
– Не сердись. – Люся опустила свою руку на его. – Это я так, дурака валяю. Нужно же о чем-то говорить!
– Необязательно, – обиженно пожал плечами Гена. – Можно и помолчать...
4
Обычно творчество Ника Рок-н-ролла производило неизгладимое впечатление на новичков. И Гена не явился исключением из этого правила. На сцене творилось нечто невообразимое! Представьте себе крепкого, высокого, черноволосого человека, все тело которого казалось лишенным костей. Выражение «извиваться, как змея» в данном случае не казалось преувеличением, а было всего лишь объективным описанием его телодвижений. При этом Ник умудрялся еще и петь. Если те нечеловеческие звуки, которые вырывались из его глотки, можно было назвать пением. Ник прыгал, кувыркался, дрожал мелкой дрожью, рвал тексты песен, написанные на больших листах бумаги и разбрасывал затем клочки у себя над головой. Тяжелые капли пота струились по его искаженному гримасами лицу, а красная футболка промокла насквозь и приобрела кроваво-зловещий вид. При этом певец обладал какой-то невероятной, нечеловеческой энергетикой, и его столь диковинная манера держаться на сцене рождала зрелище яркое, завораживающее, незабываемое. Усидеть на месте было практически невозможно. Словом, ничего подобного Гене, хотя он и считал себя знатоком русского рок-н-ролла, видеть в жизни еще не доводилось. Но, в отличие от большинства присутствующих на концерте зрителей, он впал в какое-то странное оцепенение, граничащее со ступором.
В довершение всей этой сюрреалистической феерии на сцену выбежала неизвестно откуда взявшаяся маленькая, черная гладкошерстая собачонка. Больше всего она была похожа на таксу, но ее туловище и морда были значительно короче, чем у настоящих такс, а лапы, наоборот, длиннее. Скорее всего, это была какая-то помесь таксы. Ник, завидев собачку, подлетел к ней со зверским выражением лица, схватил на руки (причем проделывал он все это, не прерывая пения), а затем с такой силой прижал ее к себе, что Черепашка всерьез забеспокоилась, как бы с собачкой не случилось беды. Однако такса, судя по всему, чувствовала себя превосходно и приветливо виляла хвостом. Она не проявляла ни малейших признаков беспокойства. Люся с облегчением подумала, что Ник всего лишь имитирует бурю эмоций. И словно в подтверждение ее догадки, собачка несколько раз восторженно взвизгнула и лизнула Ника прямо в нос, чем, казалось, привела его в дикую ярость. По залу пронесся тревожный ропот. Видимо, не только Черепашку беспокоила судьба собаки. А между тем Ник, опустил ее на пол, подхватил под передние лапы и начал подпрыгивать вместе с ней. Вопреки ожиданиям, собачка была в полном восторге от всего происходящего.
– И вот это ты собираешься показывать по телевизору? – прошептал Гена, нагнувшись к самому уху Черепашки.
– Ну, не именно это, – так же шепотом ответила она. – У Ника есть парочка очень даже приличных клипов. И кстати, очень многие от него «тащатся».
– Раньше ты таких слов не употребляла, – с едва уловимым упреком произнес Гена.
– Раньше! – многозначительно хмыкнула Черепашка. – Раньше мне бы и в голову не пришло пойти на концерт Ника Рок-н-ролла! Я раньше только Баха и Чайковского слушала. Между прочим, Ник – очень интересный собеседник. Вот увидишь!
И тут Люся поймала на себе его взгляд. Нет, никогда Гена не смотрел на нее с такой откровенной злостью и вместе с тем с обожанием. Или это была не злость, а что-то другое? Черепашке стало не по себе.
– Что ты на меня так смотришь?
– Интересно, что же такого тебе этот Ник сказал? – ушел от ответа Гена.
– Да так, – пожала плечами Люся, – ничего особенного.
Они сидели в баре клуба «Форпост». Черепашка, Ник Рок-н-ролл и Гена. Успевший умыться и переодеться, Ник держался спокойно и вполне адекватно отвечал на журналистские вопросы Черепашки. Гена смотрел на его открытое, хотя и сильно уставшее лицо и не мог поверить, что это тот же самый человек, который всего лишь четверть часа назад выделывал на сцене нечто невообразимое. Беседа уже подходила к концу, были оговорены день и время студийной съемки. Ник с радостью, без тени кокетства и жеманства откликнулся на предложение Люси стать героем одной из ближайших программ «Уроки рока». Теперь Черепашка пыталась разгладить один из текстов его песен, который Ник безжалостно смял во время концерта и бросил в зал. Случилось так, что бумажный комок угодил прямо Черепашке в руки, и, как истинный журналист, она просто не могла не использовать эту случайность в корыстных целях. Тем более, что в творчестве Ника именно тексты песен интересовали ее больше всего. Наконец ей удалось справиться с измятым листом, и слова, старательно выведенные явно не рукой Ника, стали теперь вполне различимы.
– Эта песня называется «Они ни о чем не мечтают». – Черепашка пристально вглядывалась в текст.
– Именно так, – подтвердил Ник.
– Старые седые официантки отказались от него.
И когда я иду по освещенным тротуарам
и заглядываю в окна богаделен,
я вижу, что они его потеряли, —
медленно прочитала Черепашка и подняла глаза на Ника. – В этой песне постоянно звучит этот рефрен: «Его у них больше нет. Они его потеряли. Они от него отказались...» Ник, вы в самом деле считаете, что ни у кого из тех, кто вас окружает, в душе нет Бога?
– Ну почему же ни у кого? Кое у кого есть. Понимаешь, может, я, конечно, слишком много на себя беру, но мне кажется, что я с первого взгляда научился распознавать, кто с Богом живет, а кто – без. По глазам.
И прежде чем Черепашка успела осмыслить его ответ, Ник вскочил со стула, дико вращая глазами, обвел всех присутствующих быстрым взглядом и, остановив его наконец на Черепашке, изрек, понизив голос:
– У тебя – есть, а вот у него, – Ник указал пальцем на Гену, – у него – точно нет! Сто процентов!
Услышав это, Гена резко встал и, коротко кивнув, покинул помещение бара.
– Ну, зачем вы так? – с упреком спросила Черепашка.
– Да я же пошутил, – принялся оправдываться Ник. – Просто не надо так буквально понимать тексты песен! – Он виновато улыбнулся.
Черепашка поднялась, попрощалась с Ником, еще раз уточнила время съемки и поспешила к выходу. Все-таки это она привела сюда Гену, а значит, в какой-то степени чувствовала свою ответственность за него.
– Извини меня, пожалуйста! – крикнул ей вслед Ник. – И парню своему передай мои извинения! Хочешь, я ему сам позвоню?
Люся обернулась, замотала головой и, помахав Нику рукой, скрылась в темном проходе.
Гена ждал ее на улице. За все время, пока они шли до метро, он не произнес ни слова. Несколько раз Люся пыталась объяснить ему, что это была шутка, продолжение того, что они видели на сцене, и все такое. Но Гена оставался нем, и тогда Черепашка, передав ему извинения Ника, тоже замолчала.
– Вот видишь, как все получилось, – грустно улыбнулась Черепашка, когда они с Геной остановились около ее подъезда. – Я же говорила, тебе не стоит идти на Ника...
– Да при чем тут Ник! – Казалось, Гену прорвало – с такой неожиданной горячностью прозвучала эта фраза. – Дело не в Нике, а в тебе!
– Как это? – не поняла Черепашка.
Гена сделал брови домиком, отчего его лицо приобрело совсем детское выражение, набрал полные легкие воздуха, видимо, он хотел сказать что-то еще, но потом резко выдохнул, махнул рукой и зашагал прочь. Люся провожала взглядом его в миг осунувшуюся и даже как будто бы усохшую фигуру.
5
– Вот видишь! Что я тебе говорила?! Ведь чуяло мое сердце неладное! – Лу была вне себя от возмущения. Они сидели на скамеечке в сквере. Погода стояла теплая и ясная, хотя был уже октябрь. Уроки кончились, и теперь ничто не могло помешать разговору подруг.
– Ты бы видела, Лу, как он изменился! – лепетала в свое оправдание Черепашка. – Мне даже жалко его стало!
– А он тебя не пожалел, когда... – Лу осеклась, оборвав себя на полуслове.
Еще секунда – и она бы проболталась! Ведь Люся до сих пор не знала, что полгода назад Геша и Шурик Апарин поспорили на нее. А Лу поклялась тогда, что сделает все, чтобы Черепашка никогда не узнала об этом. Да, Лу частенько становилась жертвой своих собственных, бьющих через край эмоций. Впрочем, на этот раз она вовремя спохватилась. А может быть, если б Черепашка знала всю правду, то не повела бы себя так безрассудно и не согласилась бы на встречу с Геной?
– Да чего ты паникуешь, Лу? Скорее всего, мы с Геной никогда больше не увидимся. – Люся искренне верила в то, что говорила сейчас.
– Как же, жди! – скептически протянула Лу. – Отвяжется он от тебя теперь, когда ты стала знаменитостью! Да он в доску расшибется, чтобы ты снова в него влюбилась! Вот увидишь, через неделю...
– А от меня, по-твоему, ничего не зависит? – перебила Черепашка разошедшуюся не на шутку подругу. – Я что, вещь, которой каждый может распоряжаться по своему усмотрению?
Тут с ветки старого клена, росшего прямо за скамейкой, с шумом взлетела ворона. На девочек посыпались красные с желтыми подпалинами листья. Один – особенно яркий и большой – опустился прямо Черепашке на колени. Кленовый лист так отчетливо выделялся на фоне ее черных брюк, что невольно девочки залюбовались им. Люся взяла лист за черенок и поднесла к лицу. Сухой и едва уловимый запах осени показался ей тревожным и грустным. Люся подняла руку над головой и разжала пальцы. Медленно кружась в воздухе, лист стал падать на землю.
«Если он коснется земли прежде, чем Лу успеет что-то сказать, Гена сегодня позвонит!» – загадала про себя Черепашка. Откуда-то сверху послышалось зловещее «ка-а-ар!». В ту же секунду красный лист опустился на землю. Потом наступила тишина, а через несколько секунд снова одно за другим: «Ка-а-ар! Ка-а-ар!»
Лу со значением посмотрела на Черепашку:
– Не хотела бы я оказаться в роли этой вороны, но попомни мое слово, подруга: этот Геша от тебя просто так не отстанет!
– Да уже два дня прошло, а он ни разу не позвонил... А его нового телефона я не знаю, – тихо отозвалась Черепашка, и Лу услышала в ее голосе плохо скрываемую грусть.
– Молодец этот твой Ник! – с неожиданной экспрессией заметила Лу. – Ведь он сущую правду сказал: Геша – форменный подлец!
– Ник этого не говорил, – возразила Черепашка. – Он сказал, что у Гены в душе нет Бога.
– Это одно и то же, – махнула рукой Лу.
– И потом, это была просто неудачная шутка... – Черепашка, склонив голову набок, заглядывала под козырек клетчатой кепки Лу.
– Как знать, – покачала головой Лу и привычно изящным жестом руки перекинула через плечо свои необыкновенно густые черные волосы. – Ладно, пойдем. Холодно что-то стало.
Она зябко передернула плечами и поднялась, решительно одергивая кожаную светло-зеленую куртку.
– Ничего у нас ним не будет! – казалось, уговаривала себя Черепашка, поднимаясь со скамейки. – Вот увидишь!
– Мне-то что? – Огромные черные глаза Лу превратились в щелочки, и она с сомнением покачала головой. Так она делала всегда, когда считала, что дальнейшее выяснение отношений – пустая трата времени. В конце концов, Черепашка – самостоятельный и умный человек. Вон, вся программа на ней держится! Не каждой такое по силам! «Пусть сама решает, как ей поступить с этим подлецом», – мысленно рассуждала Лу, ни секунды при этом не сомневаясь, что Геша Ясеновский – самый настоящий подлец.
«А честно ли я поступаю, скрывая от Черепашки такую важную, хоть и страшную вещь? Может, нужно рассказать ей о том споре?» – Сомнения терзали Лу, но она решила до поры до времени оставить все, как есть. Кто знает, как сложится жизнь? А вдруг окажется, что Люся права, и у этой истории не будет продолжения, зачем же тогда Лу будет ее травмировать? И потом, она ведь пообещала тогда Гене, что никогда не расскажет Черепашке об их с Шуриком споре...
Она дала ему слово! А если нарушаешь слово, успокаивая себя тем, что дала его непорядочному человеку, чем ты тогда сама от этого человека отличаешься?
6
Вот уже два дня, как Геша в буквальном смысле не находил себе места. Аппетит и сон покинули его, казалось, навсегда. На уроках он сидел с совершенно отсутствующим видом, ничего не запоминая, попросту не слыша объяснений учителей. На вопросы одноклассников, что с ним творится, Гена уклончиво отвечал, что всему виной осенняя депрессия.
От неусыпного ока родителей тоже не ускользнули явные перемены в поведении сына. Всегда такой жизнерадостный и беззаботный, он слонялся теперь из угла в угол и был мрачнее тучи. Геша не слушал музыку, не выходил на улицу и даже к телефону подходить отказывался. По телевизору он смотрел теперь одну-единственную передачу – «Уроки рока». Впрочем, еще Гешу интересовал компьютер. Однако теперь его интерес сводился лишь к проверке почты. Убедившись, что никаких сообщений нет, Геша, не скрывая разочарования и досады, выключал компьютер и надолго уходил в свои тревожные мысли.
Никогда раньше Гена Ясеновский не испытывал ничего подобного. Даже тогда, полгода назад, когда ему показалось, что он безумно влюбился в Лу, это было совсем другое! То чувство прошло так же стремительно, как и возникло, не оставив в его душе почти никакого следа. Теперь же он то и дело ловил себя на том, что, как последний безумец, повторяет вслух на разные лады ее имя: Люся, Люсенька, Черепашка! Как какое-то магическое заклинание, способное изменить его ставшую с некоторых пор почти невыносимой жизнь.
С самых первых секунд их встречи Гена понял, что Люся ничего не знает о том их дурацком споре с Шуриком Апариным. Значит, Лу сдержала слово и ничего ей не сказала. С самим же Шуриком Геша уже полгода как не поддерживал никаких отношений. С того самого дня, как вернул ему совсем уже было выигранный снегоход. Правда, Шурик несколько раз звонил ему сюда, уже на новую квартиру (узнал откуда-то телефон!), но Геша недвусмысленно дал ему понять, что не желает возобновления их дружбы. И вскоре звонки прекратились. Чего бы только не отдал теперь Геша, чтобы вернуть время вспять! Случись это, он ни за что на свете не стал бы заключать того циничного пари! Посули ему Шурик хоть сто таких снегоходов и весь мир в придачу!
«Какой же я был осел! – в бессильной злобе корил себя Геша. – Как же я не разглядел, какое со мной рядом находилось чудо! И ведь она любила меня! По-настоящему любила! И даже если Лу ничего ей не рассказала, она ведь может это сделать в любую минуту!»
Нет, Геша не врал Черепашке, что начал вспоминать о ней задолго до выхода в эфир первой программы «Уроки рока». И не просто вспоминать! Он словно бы влюблялся в свои воспоминания с каждым днем все сильней и сильней. На какое-то время Геше даже удалось стереть из памяти все, что было связано с его вероломным предательством – всю эту историю с нелепым пари, снегоходом и Шуриковой повестью, которую тот писал, используя Гешины циничные откровения. И когда ему удалось забыть всю неприглядную сторону этой истории, чувство вины перестало его мучить, уступив место светлым воспоминаниям. Он помнил все, о чем они говорили с Черепашкой, каждое, казалось, слово ее помнил, и то, как строго она иногда смотрела на него, ее тихий смех, плавные жесты, неторопливую манеру говорить... Это было похоже на наваждение. Но позвонить Люсе Геша не решался, хотя это было именно то, что ему хотелось сделать больше всего на свете. А уж когда он первый раз увидел ее по телевизору, то тут у него и вовсе крышу снесло. Подобно какому-нибудь желторотому фанату, Геша записывал на видео каждую программу с участием Черепашки и потом просматривал ее бесконечное количество раз. Геша находил какие-то новые, не замеченные им раньше интонации ее голоса, жесты, улыбки и радовался своим открытиям, бережно храня в памяти каждое Люсино слово.
Как же все-таки он решился на этот звонок? Вернее, решился заговорить с ней, потому что звонил-то он чуть ли не каждый день, звонил и молчал. Геша и сам не смог бы сказать определенно, что он почувствовал в тот миг, когда, услышав в трубке Люсин голос, вопреки обыкновению, не нажал на рычаг, а вымолвил дрогнувшим голосом: «Здравствуй, Люся!»
«Нет, так невозможно! Я должен сам ей обо всем рассказать!» – эта мысль, а вернее, порыв возникал в его душе уже в тысячный раз. Но не так-то просто сознаться в собственной низости, тем более человеку, которого любишь.
Гена щелкнул мышкой. Он снова решил проверить электронную почту. Вчера утром он отправил Люсе письмо и теперь ждал ответа на него. В этом письме Геша признавался в собственной глупости, просил прощения за то, что повел себя на концерте, вернее, после него как последний дурак. Письмо получилось сбивчивым, переполненным эмоциями, но искренним и пронзительным. Всего этого по телефону не скажешь. Да и боялся Геша звонить Черепашке по телефону. Боялся, что она пошлет его куда подальше и рассмеется в трубку...
Люся ждала его звонка. Уже второй день. Почему она не окликнула его тогда, не побежала за ним и не спросила, о чем он хотел сказать? Что имел в виду Гена, когда говорил, что дело не в Нике, а в ней? Какой же она все-таки стала черствой! Неужели и вправду телевидение так изменило ее? Видела же, что человеку плохо! Как ссутулилась его спина, как дрожал голос! А этот последний, полный отчаяния взгляд! Он смотрел так, будто умолял о помощи! А она даже телефон его не спросила. Даже мысли у нее такой не возникло!
– Чего такая кислая сидишь? – заглянула в Черепашкину комнату Елена Юрьевна. – На работе неприятности?
– Нет, мам... С работой все в порядке. Просто грустно как-то... Может, потому что осень? – Люся попыталась улыбнуться, но улыбка получилась какой-то жалкой, вымученной.
Во взгляде Елены Юрьевны читалась тревога. Она постояла еще немного на пороге, потом вздохнула и, так ничего и не сказав больше, вышла. С дочерью у них сложились искренние и доверительные отношения. Лелик и Черепашка были настоящими подругами и секретов друг от друга не держали. Во всяком случае, Люсиной маме очень хотелось, чтобы это было так. Впрочем, Елена Юрьевна знала: в те редкие минуты, когда Люся замыкалась и уходила в себя, ее лучше не трогать. Пройдет немного времени, и дочь сама обо всем расскажет.
Нужно было проверить почту. Ведь она целых два дня не делала этого. Черепашка включила компьютер, вошла в Интернет, а потом в свой почтовый ящик. Непрочитанных сообщений была целая куча, но его письмо Люся увидела сразу. Признаться, она совсем не ожидала, что Гена решит воспользоваться электронной почтой. Ведь он не спросил ее электронный адрес. Впрочем, узнать его не составляло никакого труда. На то и существовал сайт, созданный ее поклонниками. В графе сообщений было написано лишь несколько слов: «Люся, очень тебя прошу, прочитай мое письмо!» Само же письмо было отправлено прикрепленным файлом.
Внезапно пальцы перестали ее слушаться, и прошло несколько долгих секунд, прежде чем Черепашке удалось открыть текст письма.
Люся! В «Форпосте» я повел себя как дурак. Прости меня. Но этот Ник – он так смотрел! Он буквально пожирал тебя взглядом. Мне просто противно стало... Я еле сдержался, чтобы не врезать ему! Подумал, что, если я полезу драться, у тебя могут быть на работе серьезные неприятности. Только это меня и остановило. Звонить тебе не могу. Боюсь. И стыдно. Больше всего на свете я бы хотел оберегать тебя, защищать, заботиться о тебе! Ты ведь такая маленькая, хрупкая! И ничего ты не изменилась! Ты осталась такой же беззащитной и простодушной, как раньше, а все эти рок-звезды... они же настоящие монстры... Плевать они хотели на всех! Я боюсь за тебя! Помнишь, я сказал, что дело не в Нике? Понимаешь, мне показалось, что тебе самой нравится, как он на тебя смотрит! Ты улыбалась, когда он нес всю эту чушь... Понимаю, что работа есть работа... И кто я такой вообще, чтобы упрекать тебя? Какое я имею на это право? Никакого! Люся! Я жить без тебя не могу... Но я не стану надоедать тебе звонками и письмами, не буду добиваться твоей любви. Я понимаю, что не заслуживаю ее, понимаю, что упустил свой шанс... Мой поезд ушел. И ни о чем я тебя не прошу. Только знай: если тебе когда-нибудь потребуется моя помощь... или даже жизнь... И то, что ты теперь звезда и у тебя куча поклонников, здесь ни при чем. Это – правда. Когда ты сказала в метро, что собираешься уйти с телевидения, я даже обрадовался. Уверен, ты заметила это. Я люблю тебя, Люся. Тебя люблю, а не ви-джея Черепашку! Пишу об этом потому, что говорить о чувствах ты мне запретила. И правильно сделала. А теперь «убей» мое письмо и живи дальше. А я буду делать вид, что тоже живу. Спасибо, что ты по-прежнему называешь меня Гена, а не Геша, как все.
Твой Гена.
Черепашка три раза перечитала письмо, потом пошла на кухню, выпила воды, не видя ничего вокруг и натыкаясь на мебель, вернулась в комнату, села за компьютер.
«Я думала, ты позвонишь. Ждала. Спасибо за письмо». – Люся задумалась, перевела взгляд на окно. Она не знала, как писать о своих чувствах. Как написать, что никто и никогда не говорил ей, что хочет заботиться о ней, защищать, оберегать ее? Что, прямо вот так взять и написать, что его письмо сделало ее счастливой? Что она не помнит никаких обид, не держит на него зла и верит каждому его слову? Как написать, что все эти полгода она только тем и занималась, что обманывала себя, пытаясь убедиться в том, что забыла его? Что и на телевидении стала работать для того лишь только, чтобы перестать о нем думать и вспоминать. И ведь в какой-то момент Черепашке вдруг искренне показалось, что она добилась-таки цели, что Гена ее больше ни капельки не волнует и что даже самый след воспоминаний о нем ей удалось стереть из памяти. Но стоило Люсе лишь услышать снова по телефону его голос, увидеть его, как мир вокруг словно перевернулся! Как сказать, что теперь ей ничего уже не важно: кто кого бросил и что произошло тогда, полгода назад?! Лишь бы теперь Гена снова был рядом! Может быть, рассказать ему, сколько парней тщетно пытались добиться ее расположения, а она даже и думать ни о чем таком не могла, будто бы знала, чувствовала, что вернется Гена, а вместе с ним вернется их любовь! И пусть говорят, что ничто никогда не возвращается. Случаются же в жизни чудеса!
Но ничего этого Черепашка писать не стала. Все же, чтобы ни говорил Гена, но изменилась она за эти полгода. И было бы странно, если б этого не случилось! Прерывисто вздохнув, словно решившись на что-то важное, Люся стерла все, что написала и быстро-быстро застучала по клавишам.
Привет! Конечно, приятно, что ты обо мне такого высокого мнения, но не признаться не могу: я нарочно кокетничала с Ником. Считай, что назло тебе. Ты разозлился, и я этому очень рада. Видишь, какой я теперь стала? Спасибо, что не устроил в клубе драку. А рок-звезды – тоже люди. Они бывают разные! Защищать меня не от кого, но за заботу опять же спасибо. Очень рада, что ты теперь читаешь не только про Гарри Поттера, но и русскую классику...
Тут Люся хотела указать на то место его письма, которое являлось почти что цитатой из чеховской «Чайки»: «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее...», но, подумав, не стала этого делать. Она снова перечитала все, что написала, выделила весь текст черным полем и... удалила его. Лишь с третьей попытки Черепашке удалось написать ответ. И получился он вот каким.
Гена! Я очень рада, что ты мне написал. Давай больше не вспоминать эту глупую историю с Ником. И вообще, давай не вспоминать прошлого! Во вторник, после школы, я свободна. Если тебе до сих пор по каким-то причинам страшно и стыдно мне позвонить, сообщи свой номер. Ведь я его не знаю! Буду ждать.