Страница:
Аркан еще раз пересчитал "духов".
"Черный" чуть поодаль – раз, переводчик рядом с ним – два. Эти двое были спокойны и не возбуждены. Их автоматы висели за спиной, и по крайней мере несколько секунд им понадобится для того, чтобы привести оружие к бою.
Семеро "духов" сейчас веселились возле офицера. Многие из них держали в руках автоматы, тыкая время от времени пограничника стволами и прикладами.
Это не понравилось Аркану. Не понравилось ему и то, что эти семеро находились слишком близко от погранца – нельзя было кинуть в эту группу гранату, а в перестрелке шальная пуля запросто могла попасть в пленника: веревки, крепко прикрутившие его к дереву, не позволяли укрыться от пуль, залечь.
"Девять против меня одного – расклад просто забойный! – невесело усмехнулся Аркан. – Шансы мои в самом лучшем случае равны лишь двенадцати процентам из ста".
Он удивился тому, насколько быстро сумел подсчитать этот процент, – наверное, его мозг работал с удвоенной быстротой и энергией. А в следующее мгновение Аркан уже знал, как будет действовать.
Смущало его только одно – "черный" с переводчиком сидели тоже слишком близко к офицеру. Осколками разорвавшейся возле них гранаты могло задеть и пограничника.
Впрочем, иных вариантов у Аркана не было.
Оставалось надеяться только на то, что в конце радиуса разлета осколки не смогут причинить пленнику "духов" сколько-нибудь серьезного вреда.
В этот день время для Аркана оказалось спрессованным в один ком. Казалось, всего пару секунд назад он рассовывал вытащенные гранаты назад по карманам, а теперь их снова приходилось извлекать на свет Божий. Выдернув чеку из первой, он сильно швырнул ее в сторону "черного", тут же отправив для верности следом и второй "подарочек".
Плюхнувшись на живот за ближайший камень и одновременно вскинув автомат к плечу, Аркан увидел, что гранаты разорвались как раз в том месте, где сидел командир таджиков вместе со своим переводчиком.
"Духов" ошеломили неожиданные взрывы у них за спиной. Они не успели заметить, откуда пришла угроза. Потеря командира подействовала на них подавляюще. Несколько мгновений они стояли в оцепенении, глядя туда, где только что сидел их главарь, а теперь медленно оседала взметнувшаяся в небо пыль. Один из них даже не сразу почувствовал, что ранен, – лишь через некоторое время он упал на колени, схватившись за живот и выронив автомат, и завыл диким голосом.
"Духи" недоуменно оглянулись на этого своего раненого. Кто-то из них бросился туда, где только что грохнули взрывы. Этих нескольких мгновений хватило Аркану для того, чтобы четким, отработанным движением прижаться щекой к прикладу, взяв на прицел фигурки врагов, и открыть шквальный, беспощадный огонь.
Первой же короткой очередью он уложил наиболее опасного противника – высокого и быстрого в движениях "духа". Аркан его заметил сразу – еще не успел громыхнуть взрыв второй гранаты, а высокий таджик уже вскинул автомат и с яростью, пятясь назад, сверлил взглядом горы, выискивая нападавших. Именно его нужно было нейтрализовать в первую очередь.
Следующими стали сразу трое "духов", сваленных одной длинной очередью. Тут же, без промедления, последовала такая же длинная очередь в того басмача, который кинулся к месту гибели "черного".
Таджик с разбегу ткнулся в песок и больше уже не двигался. Только тогда Аркан, на ходу переворачивая спаренный магазин, перекатился из-за камня на пару метров в сторону, не давая возможности оставшимся в живых моджахедам пристреляться к месту своего укрытия.
Прошло всего три, максимум пять секунд, а ситуация изменилась кардинально. Шансы Аркана существенно выросли – теперь за него можно было давать один к двум. С другой стороны, теперь на его стороне уже не было главного помощника – фактора внезапности.
Со стороны "духов" сейчас вяло и нерешительно огрызались лишь два автомата. Укрывшись за невысоким бугорком, Аркан думал, что делать дальше.
Он понимал: "духи", придя в себя и сообразив, что он здесь один, попытаются зайти с двух сторон и с легкостью "раскатать" его. Один из оставшихся в живых моджахедов весьма удачно укрылся за саксаулом, к которому был привязан офицер. Таджик знал, что в результате стал недосягаем для автомата спецназовца, а потому вряд ли мог решиться покинуть столь надежное живое прикрытие.
Осторожно высовываясь из-за камня, сержант заметил, что второй "дух", пытавшийся осуществить какой-то обходной маневр, был человеком в летах – не особенно быстрым и подвижным. Во время его перебежек от одного укрытия к другому Аркан легко мог взять его на прицел.
Тем временем таджик, укрывшийся за пограничником, наглел все больше, – пользуясь своей безнаказанностью, он все точнее пристреливался к тому бугорку, за которым схоронился Аркан.
Пули, посвистывая, чиркали уже над самой головой парня, и оставаться на месте, дожидаясь, пока совсем близко подойдет второй "дух", смысла не было никакого.
Аркан в отчаянии огляделся.
Ничего похожего на более надежное укрытие вокруг не было. Наверное, единственным его шансом оставался тот самый камень, прячась за которым он и начал бой.
Сжавшись в комок. Аркан ждал.
Как только автомат, бивший по его бугорку, замолчал (видимо, стрелок менял магазин), Аркан решился и, как пружина, одним прыжком перелетел за спасительный камень.
Наверное, ему просто повезло – пожилой таджик как раз совершал одну из своих неуклюжих перебежек, а "дух", спрятавшийся за пограничником, не успел перезарядить оружие.
Еще в прыжке Аркан открыл неприцельный огонь по противнику и добил пожилого таджика уже из-за камня.
В следующее мгновение он, как сурок, юркнул за камень, даже не пытаясь высовываться под градом обрушившихся на его укрытие пуль.
Теперь их осталось только двое – он и спрятавшийся за пограничником "дух".
Противник пристрелялся к камню, высунуться Аркан не мог, и потому положение складывалось просто патовое.
Что следовало делать дальше? Ждать, пока у "духа" не закончатся патроны? Но сколько придется ждать? К тому же моджахед, на мгновение выскочив из своего укрытия, мог выхватить запасной магазин у кого-нибудь из своих мертвых товарищей, лежавших всего-то в метре-двух от него.
Аркан, лежа пластом за своим камнем и пытаясь контролировать действия "духа", напряженно размышлял.
Если эта группа являлась лишь головным отрядом большой банды, тогда дело его было швах – уже пять минут как к месту боя, услышав звуки стрельбы, на всех парах мчится его неминуемая смерть.
Нет, лежать и ждать чего-то не стоило.
Ему обязательно нужно было действовать, и действовать быстро и неординарно.
И решение к нему пришло – столь же оригинальное, сколь и рискованное.
Захватив двумя пальцами специальный десантный нож "Оса" таким образом, чтобы он прятался за тыльной стороной ладони, Аркан отбросил в сторону автомат – так, чтобы это хорошо видел засевший в пятидесяти метрах от него таджик, и медленно-медленно поднялся из-за камня с поднятыми вверх руками.
Это был, конечно, самый страшный момент в его жизни. От него в этот момент уже ничего не зависело.
Аркан был так напряжен, что слышал стук крови в собственных висках. Ему казалось, будто из-за этого стука от не сможет даже услышать очередь из автомата "духа" – не услышит, с каким звуком вылетит из ствола пуля, несущая ему смерть.
Он ждал выстрела.
Но...
"Дух" не стрелял.
И Аркан сказал:
– Сдаюсь! Слышь, не стреляй! Сдаюсь!
"Дух" молчал, недоверчиво посматривая из-под сурово насупленных бровей на русского солдата, который только что уложил стольких его собратьев.
Как же так – этот дьявол, который в одиночку перебил столько народа, вдруг сдается, да еще тогда, когда из девяти врагов в строю остался только один!
Таджику было трудно поверить в такое.
Он покосился на трупы своих товарищей, и ненависть к неверному снова наполнила его сердце.
Наверное, Аркан почувствовал, что противник вот-вот нажмет на курок, и снова заговорил – заговорил спокойно, негромко, будто успокаивая "духа":
– Смотри, я без оружия. Не стреляй. Я сдаюсь.
Я хочу в Афганистан.
Таджик вздрогнул.
Он не понимал, что говорит этот шурави, но сомнения в том, что он сдается, не было. Он ведь сам видел, как выбросил русский в сторону свой автомат. Он ведь своими глазами видел, что в руках у русского солдата ничего нет! Да и если к ним сегодня сам пришел русский офицер и тоже сдался, то почему бы не сдаться и этому странному солдату? А сколько можно на нем заработать, если удастся переправить его домой!
Таджик напряженно размышлял, не покидая своего живого укрытия. В нем сейчас боролись два противоречивых чувства – с одной стороны, перед ним был враг, желание убить которого еще не пропало, с другой – этот парень сдавался сам, и на нем можно было заработать. На загорелом и глуповатом лице моджахеда мысли читались столь просто и явственно, что привязанный к дереву Терентьев не выдержал.
– Сдается он, не видишь, что ли? – с усмешкой произнес офицер.
Он не мог не порадоваться тому, что парень спас его от неминуемых пыток. Но имелась и еще одна положительная сторона во всем этом деле – как только начался бой и кто-то метко бросил гранату в Карай-хана, Терентьев решил, что военного трибунала ему не избежать. Он был уверен, что если группа, напавшая на моджахедов, захватит его живым, то на милосердие ему рассчитывать не стоит.
Он предполагал, что кто-то из спецназовцев, помогавших разблокировать "Красную", шел по его следу, а улик против капитана за это время можно было собрать предостаточно.
Теперь же оказывалось, что трибунал временно отменяется и про пытки пока что тоже можно забыть.
Голос привязанного к дереву офицера подействовал на "духа" успокоительно. Моджахед вышел наконец из-за дерева и сделал шаг вперед. Автомат в его руках черной дырочкой горячего еще ствола все так же напряженно смотрел Аркану прямо в сердце.
Сержант тоже сделал шаг вперед и остановился.
Он вдруг понял, что каждый шаг навстречу этому придурковатому моджахеду будет даваться ему с огромным трудом.
Каждый шаг – это увеличение вероятности того, что "дух" не промахнется с первого же выстрела.
Каждый шаг – это приближение к развязке. А для кого развязка окажется более счастливой? Чей Бог сейчас благосклонно поглядывает с небес на своих сыновей – их мусульманский Аллах или наш?
Но стоять было нельзя.
Нужно было идти.
И Аркан, с трудом передвигая ноги и не опуская рук, пошел навстречу неизвестности...
Что произошло в следующие несколько мгновений – навсегда осталось для него тайной.
Может быть, Аркан, остановившись перед моджахедом, сделал какое-то резковатое движение.
Может, у самого "духа" сдали нервы. Возможно, психанул привязанный к дереву пограничник.
Как бы то ни было, все трое действовали практически одновременно.
Палец таджика нажал на спусковой крючок автомата.
Нога привязанного офицера резко взлетела вверх и ударила по стволу автомата моджахеда.
Рука Аркана метнулась вперед, как катапульта, послав "Осу" в грудь противнику.
Всего лишь миг!
И все кончено...
II
"Черный" чуть поодаль – раз, переводчик рядом с ним – два. Эти двое были спокойны и не возбуждены. Их автоматы висели за спиной, и по крайней мере несколько секунд им понадобится для того, чтобы привести оружие к бою.
Семеро "духов" сейчас веселились возле офицера. Многие из них держали в руках автоматы, тыкая время от времени пограничника стволами и прикладами.
Это не понравилось Аркану. Не понравилось ему и то, что эти семеро находились слишком близко от погранца – нельзя было кинуть в эту группу гранату, а в перестрелке шальная пуля запросто могла попасть в пленника: веревки, крепко прикрутившие его к дереву, не позволяли укрыться от пуль, залечь.
"Девять против меня одного – расклад просто забойный! – невесело усмехнулся Аркан. – Шансы мои в самом лучшем случае равны лишь двенадцати процентам из ста".
Он удивился тому, насколько быстро сумел подсчитать этот процент, – наверное, его мозг работал с удвоенной быстротой и энергией. А в следующее мгновение Аркан уже знал, как будет действовать.
Смущало его только одно – "черный" с переводчиком сидели тоже слишком близко к офицеру. Осколками разорвавшейся возле них гранаты могло задеть и пограничника.
Впрочем, иных вариантов у Аркана не было.
Оставалось надеяться только на то, что в конце радиуса разлета осколки не смогут причинить пленнику "духов" сколько-нибудь серьезного вреда.
В этот день время для Аркана оказалось спрессованным в один ком. Казалось, всего пару секунд назад он рассовывал вытащенные гранаты назад по карманам, а теперь их снова приходилось извлекать на свет Божий. Выдернув чеку из первой, он сильно швырнул ее в сторону "черного", тут же отправив для верности следом и второй "подарочек".
Плюхнувшись на живот за ближайший камень и одновременно вскинув автомат к плечу, Аркан увидел, что гранаты разорвались как раз в том месте, где сидел командир таджиков вместе со своим переводчиком.
"Духов" ошеломили неожиданные взрывы у них за спиной. Они не успели заметить, откуда пришла угроза. Потеря командира подействовала на них подавляюще. Несколько мгновений они стояли в оцепенении, глядя туда, где только что сидел их главарь, а теперь медленно оседала взметнувшаяся в небо пыль. Один из них даже не сразу почувствовал, что ранен, – лишь через некоторое время он упал на колени, схватившись за живот и выронив автомат, и завыл диким голосом.
"Духи" недоуменно оглянулись на этого своего раненого. Кто-то из них бросился туда, где только что грохнули взрывы. Этих нескольких мгновений хватило Аркану для того, чтобы четким, отработанным движением прижаться щекой к прикладу, взяв на прицел фигурки врагов, и открыть шквальный, беспощадный огонь.
Первой же короткой очередью он уложил наиболее опасного противника – высокого и быстрого в движениях "духа". Аркан его заметил сразу – еще не успел громыхнуть взрыв второй гранаты, а высокий таджик уже вскинул автомат и с яростью, пятясь назад, сверлил взглядом горы, выискивая нападавших. Именно его нужно было нейтрализовать в первую очередь.
Следующими стали сразу трое "духов", сваленных одной длинной очередью. Тут же, без промедления, последовала такая же длинная очередь в того басмача, который кинулся к месту гибели "черного".
Таджик с разбегу ткнулся в песок и больше уже не двигался. Только тогда Аркан, на ходу переворачивая спаренный магазин, перекатился из-за камня на пару метров в сторону, не давая возможности оставшимся в живых моджахедам пристреляться к месту своего укрытия.
Прошло всего три, максимум пять секунд, а ситуация изменилась кардинально. Шансы Аркана существенно выросли – теперь за него можно было давать один к двум. С другой стороны, теперь на его стороне уже не было главного помощника – фактора внезапности.
Со стороны "духов" сейчас вяло и нерешительно огрызались лишь два автомата. Укрывшись за невысоким бугорком, Аркан думал, что делать дальше.
Он понимал: "духи", придя в себя и сообразив, что он здесь один, попытаются зайти с двух сторон и с легкостью "раскатать" его. Один из оставшихся в живых моджахедов весьма удачно укрылся за саксаулом, к которому был привязан офицер. Таджик знал, что в результате стал недосягаем для автомата спецназовца, а потому вряд ли мог решиться покинуть столь надежное живое прикрытие.
Осторожно высовываясь из-за камня, сержант заметил, что второй "дух", пытавшийся осуществить какой-то обходной маневр, был человеком в летах – не особенно быстрым и подвижным. Во время его перебежек от одного укрытия к другому Аркан легко мог взять его на прицел.
Тем временем таджик, укрывшийся за пограничником, наглел все больше, – пользуясь своей безнаказанностью, он все точнее пристреливался к тому бугорку, за которым схоронился Аркан.
Пули, посвистывая, чиркали уже над самой головой парня, и оставаться на месте, дожидаясь, пока совсем близко подойдет второй "дух", смысла не было никакого.
Аркан в отчаянии огляделся.
Ничего похожего на более надежное укрытие вокруг не было. Наверное, единственным его шансом оставался тот самый камень, прячась за которым он и начал бой.
Сжавшись в комок. Аркан ждал.
Как только автомат, бивший по его бугорку, замолчал (видимо, стрелок менял магазин), Аркан решился и, как пружина, одним прыжком перелетел за спасительный камень.
Наверное, ему просто повезло – пожилой таджик как раз совершал одну из своих неуклюжих перебежек, а "дух", спрятавшийся за пограничником, не успел перезарядить оружие.
Еще в прыжке Аркан открыл неприцельный огонь по противнику и добил пожилого таджика уже из-за камня.
В следующее мгновение он, как сурок, юркнул за камень, даже не пытаясь высовываться под градом обрушившихся на его укрытие пуль.
Теперь их осталось только двое – он и спрятавшийся за пограничником "дух".
Противник пристрелялся к камню, высунуться Аркан не мог, и потому положение складывалось просто патовое.
Что следовало делать дальше? Ждать, пока у "духа" не закончатся патроны? Но сколько придется ждать? К тому же моджахед, на мгновение выскочив из своего укрытия, мог выхватить запасной магазин у кого-нибудь из своих мертвых товарищей, лежавших всего-то в метре-двух от него.
Аркан, лежа пластом за своим камнем и пытаясь контролировать действия "духа", напряженно размышлял.
Если эта группа являлась лишь головным отрядом большой банды, тогда дело его было швах – уже пять минут как к месту боя, услышав звуки стрельбы, на всех парах мчится его неминуемая смерть.
Нет, лежать и ждать чего-то не стоило.
Ему обязательно нужно было действовать, и действовать быстро и неординарно.
И решение к нему пришло – столь же оригинальное, сколь и рискованное.
Захватив двумя пальцами специальный десантный нож "Оса" таким образом, чтобы он прятался за тыльной стороной ладони, Аркан отбросил в сторону автомат – так, чтобы это хорошо видел засевший в пятидесяти метрах от него таджик, и медленно-медленно поднялся из-за камня с поднятыми вверх руками.
Это был, конечно, самый страшный момент в его жизни. От него в этот момент уже ничего не зависело.
Аркан был так напряжен, что слышал стук крови в собственных висках. Ему казалось, будто из-за этого стука от не сможет даже услышать очередь из автомата "духа" – не услышит, с каким звуком вылетит из ствола пуля, несущая ему смерть.
Он ждал выстрела.
Но...
"Дух" не стрелял.
И Аркан сказал:
– Сдаюсь! Слышь, не стреляй! Сдаюсь!
"Дух" молчал, недоверчиво посматривая из-под сурово насупленных бровей на русского солдата, который только что уложил стольких его собратьев.
Как же так – этот дьявол, который в одиночку перебил столько народа, вдруг сдается, да еще тогда, когда из девяти врагов в строю остался только один!
Таджику было трудно поверить в такое.
Он покосился на трупы своих товарищей, и ненависть к неверному снова наполнила его сердце.
Наверное, Аркан почувствовал, что противник вот-вот нажмет на курок, и снова заговорил – заговорил спокойно, негромко, будто успокаивая "духа":
– Смотри, я без оружия. Не стреляй. Я сдаюсь.
Я хочу в Афганистан.
Таджик вздрогнул.
Он не понимал, что говорит этот шурави, но сомнения в том, что он сдается, не было. Он ведь сам видел, как выбросил русский в сторону свой автомат. Он ведь своими глазами видел, что в руках у русского солдата ничего нет! Да и если к ним сегодня сам пришел русский офицер и тоже сдался, то почему бы не сдаться и этому странному солдату? А сколько можно на нем заработать, если удастся переправить его домой!
Таджик напряженно размышлял, не покидая своего живого укрытия. В нем сейчас боролись два противоречивых чувства – с одной стороны, перед ним был враг, желание убить которого еще не пропало, с другой – этот парень сдавался сам, и на нем можно было заработать. На загорелом и глуповатом лице моджахеда мысли читались столь просто и явственно, что привязанный к дереву Терентьев не выдержал.
– Сдается он, не видишь, что ли? – с усмешкой произнес офицер.
Он не мог не порадоваться тому, что парень спас его от неминуемых пыток. Но имелась и еще одна положительная сторона во всем этом деле – как только начался бой и кто-то метко бросил гранату в Карай-хана, Терентьев решил, что военного трибунала ему не избежать. Он был уверен, что если группа, напавшая на моджахедов, захватит его живым, то на милосердие ему рассчитывать не стоит.
Он предполагал, что кто-то из спецназовцев, помогавших разблокировать "Красную", шел по его следу, а улик против капитана за это время можно было собрать предостаточно.
Теперь же оказывалось, что трибунал временно отменяется и про пытки пока что тоже можно забыть.
Голос привязанного к дереву офицера подействовал на "духа" успокоительно. Моджахед вышел наконец из-за дерева и сделал шаг вперед. Автомат в его руках черной дырочкой горячего еще ствола все так же напряженно смотрел Аркану прямо в сердце.
Сержант тоже сделал шаг вперед и остановился.
Он вдруг понял, что каждый шаг навстречу этому придурковатому моджахеду будет даваться ему с огромным трудом.
Каждый шаг – это увеличение вероятности того, что "дух" не промахнется с первого же выстрела.
Каждый шаг – это приближение к развязке. А для кого развязка окажется более счастливой? Чей Бог сейчас благосклонно поглядывает с небес на своих сыновей – их мусульманский Аллах или наш?
Но стоять было нельзя.
Нужно было идти.
И Аркан, с трудом передвигая ноги и не опуская рук, пошел навстречу неизвестности...
* * *
До "духа" оставалось всего метра два, когда Аркан снова остановился.Что произошло в следующие несколько мгновений – навсегда осталось для него тайной.
Может быть, Аркан, остановившись перед моджахедом, сделал какое-то резковатое движение.
Может, у самого "духа" сдали нервы. Возможно, психанул привязанный к дереву пограничник.
Как бы то ни было, все трое действовали практически одновременно.
Палец таджика нажал на спусковой крючок автомата.
Нога привязанного офицера резко взлетела вверх и ударила по стволу автомата моджахеда.
Рука Аркана метнулась вперед, как катапульта, послав "Осу" в грудь противнику.
Всего лишь миг!
И все кончено...
II
– Не могу поверить – ты в Москве! – Банда сжимал плечи друга, будто боясь, что Николай исчезнет, если он выпустит его из своих объятий. – Какими судьбами ты тут оказался? Давно приехал? Надолго? Почему меня не предупредил? И где ты остановился?
Банда сыпал и сыпал вопросами. Его удивлению не было предела. И то сказать – целый год от Коли Самойленко не было ни слуху ни духу, и вот – на тебе, объявился на пороге! Свалился нежданно-негаданно как снег на голову.
Коля смущенно улыбался.
Ему было приятно, что Александр не забыл его.
Он вдруг снова почувствовал атмосферу благожелательности и спокойствия, которая всегда окружала его в доме Бондаровичей. Сладкое ощущение умиротворенности и безмятежности охватило его впервые за последние несколько месяцев. Той нервотрепки, которую пережил Николай за это время, любому хватило бы с лихвой.
– Да погоди ты, Банда! Я что, тебе на пороге должен все рассказывать?
– Ой, конечно! Прости! Проходи, Коля, проходи! – Александр выпустил наконец друга из своих медвежьих объятий и широким гостеприимным жестом пригласил его войти в квартиру.
– А где твои?
– Алина на работе, Никита в саду. Родители на дачу уехали. Ты и меня-то случайно застал – я сегодня просто после ночного дежурства отлеживаюсь.
– А я знал, что ты дома, – снимая ботинки, улыбнулся Самойленко.
– Откуда?
– Звонил тебе час назад. Ты трубку поднял...
– Так это ты был?! А я кричу: "Алло, алло!" Чего ты голоса даже не подал?
– Чтобы интереснее было. Ты же меня не ждал? Неплохой сюрприз получился?
– Еще бы!
– Ладно. – Самойленко открыл свой небольшой кейс и достал оттуда черную картонную коробку. – У тебя закусь найдется?
– Конечно, найдется, – рассмеялся Банда, – пошли на кухню. А что это у тебя?
– Сувенир из Минска. У нас там на заводе "Кристалл" такие вот наборы начали делать – "Беловежская", "Белая Русь" и "Кристалл-100": три лучших продукта в одной упаковке. – Коля продемонстрировал другу через полукруглые прорези в коробке три красочные этикетки.
– Класс! – Банда после визита в Минск надолго запомнил вкус "Беловежской" – оригинальной водки, настоянной на целом букете трав. Вкус этой водки вполне можно было сравнивать со вкусом коньяка – по аромату, по насыщенности букета. – А не сопьемся ли мы с тобой с таким-то богатством?
– Э-э, нам тут надолго хватит. Алина с работы вернется, родители с дачи – помогут нам, если мы не справимся, – рассмеялся Николай. – Ну, командуй, майор. Чем я могу тебе помочь в сложном деле приготовления пристойной закуси для двух старых алкоголиков?
Коля резал извлеченную Бандой из холодильника колбасу и исподтишка посматривал на друга.
Удивительный человек! С удивительной судьбой. Сирота, сделавший свою жизнь собственными руками. Ему нет еще и тридцати, а он – майор ФСБ, командир особо секретного спецподразделения, женат, имеет сына, живет в Москве. На его счету – десятки интереснейших и сложнейших дел.
Книги писать про таких надо, фильмы снимать! А Банда – все такой же: свой в доску, готовый прийти на помощь в любую секунду, искренне радующийся друзьям, любящий жизнь.
Эх, и повезло же ему когда-то в Сарнах – свела судьба с таким парнем! Нужно честно признаться, что благодаря Александру его, Николая, жизнь заиграла новыми красками, вырвалась из серого однообразия провинциальной журналистики. Именно "дела", которые вершил Банда, описанные в газетных статьях, и принесли Николаю известность, почет и... проблемы.
Банда, вскрывая банки с закатанными Настасьей Тимофеевной салатами, огурчиками и помидорами, нарезая ветчину и накрывая на стол, тоже думал о друге.
Приезжать в гости без предупреждения – это было не похоже на Самойленко. Не похоже было на него и то, что он столько времени молчал о своих делах. Видимо, Самойленко и в Минске попал в какой-то переплет.
Вот ведь бывает – кто-то сидит изо дня в день в редакции своей газеты, строчит потихоньку никого не задевающие статейки и живет себе припеваючи, получая и зарплату, и гонорары, и премиальные. А кому-то всегда надо больше всех – надо докопаться до главного, до самой сути, до глубинных процессов, а потом вынести это все на суд читателей, заведомо зная, что единственной наградой за это станет сиюминутный интерес, "сенсация одного дня" и... головная боль на месяцы и годы вперед. Ведь "герои" таких публикаций, как правило, не только злопамятны, но еще и обладают реальной властью, владеют целым набором рычагов и кнопок воздействия.
Самойленко как раз принадлежал к числу неспокойных и непримиримых журналистов.
Зачем ему все это надо? Неужели не хочется хоть немного пожить спокойно?
Но Банда тут же отогнал от себя эти мысли.
Ведь он сам был таким же – не мог остаться равнодушным, если происходившее рядом не вписывалось в его систему ценностей, в его представления о честности и чести, справедливости и добре.
Сколько раз сложности в жизни возникали и у самого Банды из-за собственного характера! Сколько раз висела его жизнь на волоске только из-за того, что ему нужно было в какой-то момент больше, чем другим! В чем же он мог упрекать друга?
– Ну, рассказывай! – потребовал Александр, как только они уселись наконец за стол.
– Погоди! – отрицательно покачал головой Николай. – Давай сначала выпьем. Ты что предпочитаешь, "Беловежскую" небось?
– Нет, давай ее оставим на вечер, когда Владимир Александрович с дачи вернется. Пусть и он попробует вашу белорусскую водку.
– Тогда давай "Кристалл". Мощная, скажу тебе, штука – на кремниевой воде изготавливается. Мягкая, пьется как водичка, хотя в ней все сорок градусов, как положено.
– Наливай, не томи.
Николай разлил водку по рюмкам и вопросительно взглянул на друга:
– За что?
– По традиции?
– Давай. За наших. За тех, кто не, вернулся, кто остался там, "за речкой"...
– ...и кто сложил голову уже здесь, в мирные, как говорится, времена. За Олежку Вострякова. За многих моих ребят, не вернувшихся с операций...
– Давай!
Ребята встали, не чокаясь, выпили до дна и несколько минут не нарушали молчания.
– Да, сильная штука! – первым заговорил Банда, кивнув на бутылку. – Но водка водкой, а я все же жду от тебя рассказа – где ты, как ты, что ты?
– Ой, Банда, рассказ долгим получится. Ты мне лучше скажи для начала в двух словах – ты все там же, в ФСБ, служишь? В своем спецподразделении?
– Ага, – хрустя огурцом, кивнул Александр.
– А Алина – все в той же компании?
– Да. Она у меня золотце ходячее. Такие гонорары приносит после удачных процессов – с ума можно сойти. Я за весь год столько не зарабатываю.
– Молодец. А Никитка как? Я ему тут подарочек небольшой захватил...
– Растет, кабанчик этакий. Малыш еще, а здоровяк! Тьфу-тьфу-тьфу... – Банда суеверно сплюнул через плечо. – Придет вечером, из садика – посмотришь.
– Хороший садик?
– Нормальный. Он не частный – какой-то полугосударственный, как я понял. Платишь побольше, конечно, но за детьми там смотрят как положено. Даже собственная охрана до территории ходит, представляешь?
– Это здорово. Давай же выпьем за вас, за вашу семью, чтобы все у вас было хорошо, чтобы все вы были здоровы, счастливы, чтобы везло вам во всех ваших делах, во всех ваших задумках и планах.
– Спасибо, конечно. Но, может, для начала выпьем за нашу встречу?
– Успеем еще. Я тост уже произнес, – не терпящим возражений тоном оборвал Банду Самойленко и первым, не дожидаясь друга, осушил рюмку.
– Как хочешь, но теперь твоя очередь рассказывать, – Александр подцепил вилкой кружочек колбасы и отправил его в рот. – Чего не объявлялся так долго?
– Ой, Банда, дел было – невпроворот! Помнишь нашу с тобой последнюю операцию?
– Еще бы!
– Короче, шум тогда поднялся большой. Наш президент – известный борец с коррупцией. Он кричал со многих высоких трибун, как он ее выжжет каленым железом, как он посадит всех, кто замазан в скандале с иномарками... Короче, страсти такие закипели – обалдеть.
– Я даже тут кое-что слышал.
– Прошла пара месяцев, шум со временем поутих – и все стало как обычно.
– Неужели все забылось?
– Похоже на то. Завхоз президентский на месте, даже не похудел за это время. Вся его команда – в полном порядке. Козлами отпущения сделали фирму по импорту автомобилей и, тут надо отдать должное, группировку, которая за ней стояла. Их менты с КГБ на корню всех взяли и кого смогли – посажали.
– Ясно, – сокрушенно покачал головой Александр. – Ну а тебе в очередной раз перекрыли кислород?
– Нет, так грубо они не работают. Я же стал за это время знаменитостью – меня каждая собака узнавала, про меня даже в российской прессе писали.
Со мной так сразу расправляться было никак нельзя.
– Говори, говори, – подбодрил Банда друга, заметив, что тот замолчал, когда Александр встал из-за стола. – Я сейчас, только пепельницу достану и окно открою. Курить ведь мы с тобой будем за этим делом, как считаешь?
– Обязательно... Короче, на белорусском телевидении тоже ничего кардинально не поменялось, и со временем потихоньку-полегоньку мне дали понять: цикл передач "Деньги" – это не совсем то, что нужно для успешного строительства рыночного социализма.
– Строительства чего?
– Того, что мы строим, согласно речам и убеждениям всенародно избранного.
– Круто! А народу все эти рыночные и прочие социализмы поперек горла еще не стоят? Ваши люди еще клюют на все эти идеалы?
– Наверное.
– Ну, дела!
Николай вытащил из кармана пачку "LM", но Банда положил на стол "Мальборо":
– Кури!
– Хорошо живешь?
– Да нет, я тоже "LM" больше люблю и его курю обычно. А этих сигарет Алина как-то целый блок у бабок на базаре купила – относительно дешево, без акцизных марок. Для гостей, на всякий случай.
– Так вот, – продолжил свой рассказ Самойленко, – оказался я фактически не у дел, снимал какое-то время снова дебильные репортажи для теленовостей.
– Ну почему же дебильные? Я бы на твоем месте не оценивал их так категорично, ведь в конце концов любая работа – это работа... – попробовал не согласиться с другом Банда, но Коля резко оборвал его:
– Потому что дебильные. Тебя интересует, сколько гектаров засеяли в этом году пшеницей в каком-нибудь районе Воронежской, скажем, области?
– Не-ет, – пожал плечами Банда.
– А на белорусском телевидении почему-то считают, что нет более важной и более интересной для населения информации. Жатву превращают во всенародную битву за урожай – до последнего вздоха. Президент по полям да по фермам в камуфляже разъезжает, как на настоящей войне. Мне эти поля, фермы да машинные дворы вот где сидят!
Коля энергично рубанул себя ребром ладони по горлу, и Банда понял, что сельскохозяйственной тематикой его друга, похоже, и впрямь достали.
– В общем, когда меня пригласили стать руководителем корреспондентского пункта ОРТ в Беларуси, я не сомневался ни минуты.
– Правильно!
– Да нет, ты не думай, там зарплата хоть и приличная – по полторы штуки долларов мне поначалу платили, – но забот невпроворот. Организуй, достань, встреться, разберись с финансами и корреспондентами... Опять же заказ какой-нибудь или официоз – снова через меня.
– Ну, это понятно...
– Так что я не жалуюсь, – вздохнул Коля. – Все было нормально, кажется, да только вдруг начали твориться странные вещи. "Батька" пресс-конференцию дает, а нас не аккредитуют. Забыли, говорят, раньше сделать, а теперь уже поздно. Получить разрешение на съемку – целая проблема. Смонтировать материал на аппаратуре местного телецентра – ни в какую, хоть у нас аренда студии на год вперед всегда оплачена. Я раз доложил центру, второй...
– Ну и что центр?
– Что центр... Выяснилось в конце концов, что все дело лично во мне, Николае Самойленко. Меня забыть так и не смогли, мое имя так раздражало местных чиновников, что не помогли даже "шапка" "Останкино" на бумагах и братание славянских народов под руководством наших мудрых президентов. Представляешь?
– Ну и что дальше?
– Давай-ка, брат, лучше выпьем еще по одной – по последней до вечера, пока все твои не вернутся. Теперь уж за встречу, как ты и предлагал.
– Я только "за"!
Они опустошили рюмки, закусили, и Самойленко продолжил описание своих злоключений:
– В общем, я уже все почти рассказал. Мужики на ОРТ честные попались, справедливые даже, можно сказать, – решили мою проблему довольно оригинально.
– Как?
– Перевели меня в Москву.
– Ну да?!
– Серьезно. В объединение "Новости". Сказали, что я смогу работать практически в режиме стрингера...
– Это как?
– Ну, стрингер – это человек, который работает не в штате, а за гонорар. Снял репортаж – продал. Какой будет репортаж, о чем – это дело стрингера.
– Ясно. Вольный стрелок.
– Да. Вот мне это как раз и пообещали, правда, даже с зачислением в штат и с зарплатой, но без обязательных заданий. А если я разработаю бизнес-план и творческий проект какой-нибудь забойной передачи типа "Денег", которую я делал в Минске, тогда мне все карты в руки.
– Так это же отлично!
– Наверное. Еще не пробовал здесь работать. Вот только-только приехал.
– Когда?
– Вчера утром. Сходил на телевидение, подписал все бумаги, так что теперь в любой момент могу брать камеру – и вперед. Спустили задание, конечно, на месяц по хронометражу, но это ерунда, вытяну.
– А где ж ты ночевал? Что же ты мне, гад, еще вчера не позвонил? И где Наташка, Леночка? – Банда укоризненно смотрел на Самойленко – это ж надо, друг называется: приехал в Москву и первым делом отправился не к нему, а на какое-то там свое телевидение. – Коля, я тебе этого не прощу!
– Да погоди, не злись. Во-первых, я тебе и вчера звонил, но ты же сам сказал – был на дежурстве...
Банда сыпал и сыпал вопросами. Его удивлению не было предела. И то сказать – целый год от Коли Самойленко не было ни слуху ни духу, и вот – на тебе, объявился на пороге! Свалился нежданно-негаданно как снег на голову.
Коля смущенно улыбался.
Ему было приятно, что Александр не забыл его.
Он вдруг снова почувствовал атмосферу благожелательности и спокойствия, которая всегда окружала его в доме Бондаровичей. Сладкое ощущение умиротворенности и безмятежности охватило его впервые за последние несколько месяцев. Той нервотрепки, которую пережил Николай за это время, любому хватило бы с лихвой.
– Да погоди ты, Банда! Я что, тебе на пороге должен все рассказывать?
– Ой, конечно! Прости! Проходи, Коля, проходи! – Александр выпустил наконец друга из своих медвежьих объятий и широким гостеприимным жестом пригласил его войти в квартиру.
– А где твои?
– Алина на работе, Никита в саду. Родители на дачу уехали. Ты и меня-то случайно застал – я сегодня просто после ночного дежурства отлеживаюсь.
– А я знал, что ты дома, – снимая ботинки, улыбнулся Самойленко.
– Откуда?
– Звонил тебе час назад. Ты трубку поднял...
– Так это ты был?! А я кричу: "Алло, алло!" Чего ты голоса даже не подал?
– Чтобы интереснее было. Ты же меня не ждал? Неплохой сюрприз получился?
– Еще бы!
– Ладно. – Самойленко открыл свой небольшой кейс и достал оттуда черную картонную коробку. – У тебя закусь найдется?
– Конечно, найдется, – рассмеялся Банда, – пошли на кухню. А что это у тебя?
– Сувенир из Минска. У нас там на заводе "Кристалл" такие вот наборы начали делать – "Беловежская", "Белая Русь" и "Кристалл-100": три лучших продукта в одной упаковке. – Коля продемонстрировал другу через полукруглые прорези в коробке три красочные этикетки.
– Класс! – Банда после визита в Минск надолго запомнил вкус "Беловежской" – оригинальной водки, настоянной на целом букете трав. Вкус этой водки вполне можно было сравнивать со вкусом коньяка – по аромату, по насыщенности букета. – А не сопьемся ли мы с тобой с таким-то богатством?
– Э-э, нам тут надолго хватит. Алина с работы вернется, родители с дачи – помогут нам, если мы не справимся, – рассмеялся Николай. – Ну, командуй, майор. Чем я могу тебе помочь в сложном деле приготовления пристойной закуси для двух старых алкоголиков?
Коля резал извлеченную Бандой из холодильника колбасу и исподтишка посматривал на друга.
Удивительный человек! С удивительной судьбой. Сирота, сделавший свою жизнь собственными руками. Ему нет еще и тридцати, а он – майор ФСБ, командир особо секретного спецподразделения, женат, имеет сына, живет в Москве. На его счету – десятки интереснейших и сложнейших дел.
Книги писать про таких надо, фильмы снимать! А Банда – все такой же: свой в доску, готовый прийти на помощь в любую секунду, искренне радующийся друзьям, любящий жизнь.
Эх, и повезло же ему когда-то в Сарнах – свела судьба с таким парнем! Нужно честно признаться, что благодаря Александру его, Николая, жизнь заиграла новыми красками, вырвалась из серого однообразия провинциальной журналистики. Именно "дела", которые вершил Банда, описанные в газетных статьях, и принесли Николаю известность, почет и... проблемы.
Банда, вскрывая банки с закатанными Настасьей Тимофеевной салатами, огурчиками и помидорами, нарезая ветчину и накрывая на стол, тоже думал о друге.
Приезжать в гости без предупреждения – это было не похоже на Самойленко. Не похоже было на него и то, что он столько времени молчал о своих делах. Видимо, Самойленко и в Минске попал в какой-то переплет.
Вот ведь бывает – кто-то сидит изо дня в день в редакции своей газеты, строчит потихоньку никого не задевающие статейки и живет себе припеваючи, получая и зарплату, и гонорары, и премиальные. А кому-то всегда надо больше всех – надо докопаться до главного, до самой сути, до глубинных процессов, а потом вынести это все на суд читателей, заведомо зная, что единственной наградой за это станет сиюминутный интерес, "сенсация одного дня" и... головная боль на месяцы и годы вперед. Ведь "герои" таких публикаций, как правило, не только злопамятны, но еще и обладают реальной властью, владеют целым набором рычагов и кнопок воздействия.
Самойленко как раз принадлежал к числу неспокойных и непримиримых журналистов.
Зачем ему все это надо? Неужели не хочется хоть немного пожить спокойно?
Но Банда тут же отогнал от себя эти мысли.
Ведь он сам был таким же – не мог остаться равнодушным, если происходившее рядом не вписывалось в его систему ценностей, в его представления о честности и чести, справедливости и добре.
Сколько раз сложности в жизни возникали и у самого Банды из-за собственного характера! Сколько раз висела его жизнь на волоске только из-за того, что ему нужно было в какой-то момент больше, чем другим! В чем же он мог упрекать друга?
– Ну, рассказывай! – потребовал Александр, как только они уселись наконец за стол.
– Погоди! – отрицательно покачал головой Николай. – Давай сначала выпьем. Ты что предпочитаешь, "Беловежскую" небось?
– Нет, давай ее оставим на вечер, когда Владимир Александрович с дачи вернется. Пусть и он попробует вашу белорусскую водку.
– Тогда давай "Кристалл". Мощная, скажу тебе, штука – на кремниевой воде изготавливается. Мягкая, пьется как водичка, хотя в ней все сорок градусов, как положено.
– Наливай, не томи.
Николай разлил водку по рюмкам и вопросительно взглянул на друга:
– За что?
– По традиции?
– Давай. За наших. За тех, кто не, вернулся, кто остался там, "за речкой"...
– ...и кто сложил голову уже здесь, в мирные, как говорится, времена. За Олежку Вострякова. За многих моих ребят, не вернувшихся с операций...
– Давай!
Ребята встали, не чокаясь, выпили до дна и несколько минут не нарушали молчания.
– Да, сильная штука! – первым заговорил Банда, кивнув на бутылку. – Но водка водкой, а я все же жду от тебя рассказа – где ты, как ты, что ты?
– Ой, Банда, рассказ долгим получится. Ты мне лучше скажи для начала в двух словах – ты все там же, в ФСБ, служишь? В своем спецподразделении?
– Ага, – хрустя огурцом, кивнул Александр.
– А Алина – все в той же компании?
– Да. Она у меня золотце ходячее. Такие гонорары приносит после удачных процессов – с ума можно сойти. Я за весь год столько не зарабатываю.
– Молодец. А Никитка как? Я ему тут подарочек небольшой захватил...
– Растет, кабанчик этакий. Малыш еще, а здоровяк! Тьфу-тьфу-тьфу... – Банда суеверно сплюнул через плечо. – Придет вечером, из садика – посмотришь.
– Хороший садик?
– Нормальный. Он не частный – какой-то полугосударственный, как я понял. Платишь побольше, конечно, но за детьми там смотрят как положено. Даже собственная охрана до территории ходит, представляешь?
– Это здорово. Давай же выпьем за вас, за вашу семью, чтобы все у вас было хорошо, чтобы все вы были здоровы, счастливы, чтобы везло вам во всех ваших делах, во всех ваших задумках и планах.
– Спасибо, конечно. Но, может, для начала выпьем за нашу встречу?
– Успеем еще. Я тост уже произнес, – не терпящим возражений тоном оборвал Банду Самойленко и первым, не дожидаясь друга, осушил рюмку.
– Как хочешь, но теперь твоя очередь рассказывать, – Александр подцепил вилкой кружочек колбасы и отправил его в рот. – Чего не объявлялся так долго?
– Ой, Банда, дел было – невпроворот! Помнишь нашу с тобой последнюю операцию?
– Еще бы!
– Короче, шум тогда поднялся большой. Наш президент – известный борец с коррупцией. Он кричал со многих высоких трибун, как он ее выжжет каленым железом, как он посадит всех, кто замазан в скандале с иномарками... Короче, страсти такие закипели – обалдеть.
– Я даже тут кое-что слышал.
– Прошла пара месяцев, шум со временем поутих – и все стало как обычно.
– Неужели все забылось?
– Похоже на то. Завхоз президентский на месте, даже не похудел за это время. Вся его команда – в полном порядке. Козлами отпущения сделали фирму по импорту автомобилей и, тут надо отдать должное, группировку, которая за ней стояла. Их менты с КГБ на корню всех взяли и кого смогли – посажали.
– Ясно, – сокрушенно покачал головой Александр. – Ну а тебе в очередной раз перекрыли кислород?
– Нет, так грубо они не работают. Я же стал за это время знаменитостью – меня каждая собака узнавала, про меня даже в российской прессе писали.
Со мной так сразу расправляться было никак нельзя.
– Говори, говори, – подбодрил Банда друга, заметив, что тот замолчал, когда Александр встал из-за стола. – Я сейчас, только пепельницу достану и окно открою. Курить ведь мы с тобой будем за этим делом, как считаешь?
– Обязательно... Короче, на белорусском телевидении тоже ничего кардинально не поменялось, и со временем потихоньку-полегоньку мне дали понять: цикл передач "Деньги" – это не совсем то, что нужно для успешного строительства рыночного социализма.
– Строительства чего?
– Того, что мы строим, согласно речам и убеждениям всенародно избранного.
– Круто! А народу все эти рыночные и прочие социализмы поперек горла еще не стоят? Ваши люди еще клюют на все эти идеалы?
– Наверное.
– Ну, дела!
Николай вытащил из кармана пачку "LM", но Банда положил на стол "Мальборо":
– Кури!
– Хорошо живешь?
– Да нет, я тоже "LM" больше люблю и его курю обычно. А этих сигарет Алина как-то целый блок у бабок на базаре купила – относительно дешево, без акцизных марок. Для гостей, на всякий случай.
– Так вот, – продолжил свой рассказ Самойленко, – оказался я фактически не у дел, снимал какое-то время снова дебильные репортажи для теленовостей.
– Ну почему же дебильные? Я бы на твоем месте не оценивал их так категорично, ведь в конце концов любая работа – это работа... – попробовал не согласиться с другом Банда, но Коля резко оборвал его:
– Потому что дебильные. Тебя интересует, сколько гектаров засеяли в этом году пшеницей в каком-нибудь районе Воронежской, скажем, области?
– Не-ет, – пожал плечами Банда.
– А на белорусском телевидении почему-то считают, что нет более важной и более интересной для населения информации. Жатву превращают во всенародную битву за урожай – до последнего вздоха. Президент по полям да по фермам в камуфляже разъезжает, как на настоящей войне. Мне эти поля, фермы да машинные дворы вот где сидят!
Коля энергично рубанул себя ребром ладони по горлу, и Банда понял, что сельскохозяйственной тематикой его друга, похоже, и впрямь достали.
– В общем, когда меня пригласили стать руководителем корреспондентского пункта ОРТ в Беларуси, я не сомневался ни минуты.
– Правильно!
– Да нет, ты не думай, там зарплата хоть и приличная – по полторы штуки долларов мне поначалу платили, – но забот невпроворот. Организуй, достань, встреться, разберись с финансами и корреспондентами... Опять же заказ какой-нибудь или официоз – снова через меня.
– Ну, это понятно...
– Так что я не жалуюсь, – вздохнул Коля. – Все было нормально, кажется, да только вдруг начали твориться странные вещи. "Батька" пресс-конференцию дает, а нас не аккредитуют. Забыли, говорят, раньше сделать, а теперь уже поздно. Получить разрешение на съемку – целая проблема. Смонтировать материал на аппаратуре местного телецентра – ни в какую, хоть у нас аренда студии на год вперед всегда оплачена. Я раз доложил центру, второй...
– Ну и что центр?
– Что центр... Выяснилось в конце концов, что все дело лично во мне, Николае Самойленко. Меня забыть так и не смогли, мое имя так раздражало местных чиновников, что не помогли даже "шапка" "Останкино" на бумагах и братание славянских народов под руководством наших мудрых президентов. Представляешь?
– Ну и что дальше?
– Давай-ка, брат, лучше выпьем еще по одной – по последней до вечера, пока все твои не вернутся. Теперь уж за встречу, как ты и предлагал.
– Я только "за"!
Они опустошили рюмки, закусили, и Самойленко продолжил описание своих злоключений:
– В общем, я уже все почти рассказал. Мужики на ОРТ честные попались, справедливые даже, можно сказать, – решили мою проблему довольно оригинально.
– Как?
– Перевели меня в Москву.
– Ну да?!
– Серьезно. В объединение "Новости". Сказали, что я смогу работать практически в режиме стрингера...
– Это как?
– Ну, стрингер – это человек, который работает не в штате, а за гонорар. Снял репортаж – продал. Какой будет репортаж, о чем – это дело стрингера.
– Ясно. Вольный стрелок.
– Да. Вот мне это как раз и пообещали, правда, даже с зачислением в штат и с зарплатой, но без обязательных заданий. А если я разработаю бизнес-план и творческий проект какой-нибудь забойной передачи типа "Денег", которую я делал в Минске, тогда мне все карты в руки.
– Так это же отлично!
– Наверное. Еще не пробовал здесь работать. Вот только-только приехал.
– Когда?
– Вчера утром. Сходил на телевидение, подписал все бумаги, так что теперь в любой момент могу брать камеру – и вперед. Спустили задание, конечно, на месяц по хронометражу, но это ерунда, вытяну.
– А где ж ты ночевал? Что же ты мне, гад, еще вчера не позвонил? И где Наташка, Леночка? – Банда укоризненно смотрел на Самойленко – это ж надо, друг называется: приехал в Москву и первым делом отправился не к нему, а на какое-то там свое телевидение. – Коля, я тебе этого не прощу!
– Да погоди, не злись. Во-первых, я тебе и вчера звонил, но ты же сам сказал – был на дежурстве...